«Тело бездомного было обнаружено на перекрёстке Кок-Лэйн и Гилтспур-Стрит. Полиция просит воздержаться от вечерних прогулок в данном районе, расследование продолжается».
– The Times, 19 сентября 1838 года
Это ощущение сводило с ума. Бесконтрольная, пугающая темнота внутри, нуждающаяся в продолжении жизни за счёт чужого тепла, своего тепла недостаточно, сколько ни пытайся. Бесконечная жажда, одержимость, мания… Снова. Почувствовать снова, как по горлу катится тёплое, металлическое, наполняющее силой. Неужели теперь так будет всегда? Нищий сидел, беспомощно протянув ладонь. Глаза его были закрыты бельмами, рука в широком рукаве казалась неправдоподобно-тонкой, как куриная лапа, перевитые верёвки синих вен отчётливо выделялись под сухой кожей. Кто хватится нахлебника, сидящего здесь первый и последний день? - Идём, - и он идёт, покорно, не зная собственной судьбы. Говорят, чаще всего таких губит стакан, так вышло и в этот раз: за дымным пабом, где весело звенит посуда, никто не услышит звона стекла и хриплого вскрика, когда осколок вгрызается в горло. Этот запах, запах бродяги, зловоние потного тела, спрятанного под рубашками и плащами в попытках согреться… Наплевать. Зато из свежей раны сочится по капле густая, тёмная кровь, такая долгожданная, наполняющая темноту внутри… Как ужасно не хочется умирать. Когда тьма ширится, кажется, что ещё немного – и от её непроглядного холода остановится сердце. Жить, жить, во что бы то ни стало, выгрызая жизнь из других, бессердечно полосовать шеи снова и снова, чтобы утешить себя и тот кошмар, который живёт внутри. Подкатывающая тошнота сменяется приятным удовлетворением. В голове проясняется. Нужно… Уничтожить улики, оттащить уже бездыханное тело подальше, толкнуть между домов – пусть застрянет между ними или выпадет прочь, и тенью уйти по дворовым закоулкам, по пути избавляясь от перепачканных перчаток. Даже если так будет всегда… Нельзя просто сдаться.