— Мне уже шестнадцать, Лучи. Этим ведь…
— На твои бантики смотреть больно. И не для того я ляльку клянчил у матушки, чтобы отдавать на попечение слугам.
Утро выдалось удивительное суетливым. Скорее не выдалось, а было вынуждено стать таким — с утра что-то шло наперекосяк.
Белль не повышала тон — прислуге такое никогда не дозволялось — а просто шипела: как змея шипела. А ещё крайне усиленно пыталась впихнуть в Пьера лишнюю — по его мнению — порцию завтрака.
Отец, очевидно, был чем-то разгорячен. «Чем?» — вопрос открытый. По обычаю своему, перед барбекю тут был весел: барбекю всегда означало новые торговые возможности, или беседы за чем-то крепким. Но сегодня он носился по дому, останавливаясь лишь на шепот Амели.
И, кажется, она одна и держала оставшиеся крупицы спокойствия.
Шагала подле отца, мягкими руками пролезая к тому в объятия — совершено не боясь, зная, что может не бояться — и Чарли начинал дышать ровнее, твердыми руками обхватывая стан жены.
А теперь стало тихо. Теперь — это за предположительные двадцать минут до отъезда, когда весь дом уселся в тучном ожидании лошадей.
Уселся весь дом, за исключением его же детей.
Кудрявые волосы собираются в хвост чужими руками: иногда Пьеру казалось, что брат рожден вовсе не для продолжения дела отца, развития плантаций. Он создан, чтобы создавать образы, глядеть на красивые ткани и сочетать.
Но, увы, ему пока не на ком тренировать свои навыки. По сему, жертвой эстетического мировоззрения Лучиано стал младший член семейства. Более того, невольно, но Пьер перенял это восторженное отношение — правда, возможностей разгуляться было маловато.
Оставалось довольствоваться малым. Если Тибро отыгрывался на брате, то Пьер перебирал шкафы Стефы: часто их посиделки напоминали показы мод.
— Отцу сегодня с утра на месте не сидится. С чего бы? — де Сенье крутиться у зеркала, расправляя складки. Он старается спрашивать невзначай, будто действительно интересуется исключительно состоянием родителя: если будет спрашивать по другому, Лучиано ему ничего не выдаст.
— Хочет что-то обсудить с тем приезжим плантатором. Договориться, возможно…
Пьер, честно, дальше не слушает: мышеловка захлопнулась. Значит, Темзенд — не самый простой эмигрант. Конечно, не самый простой, если мистер Тибро, богатый плантатор хочет побеседовать с тем на деловую тему. Значит, загадочный приезжий — умелец, значит его земли…
А как он их, земли, получил?
Плантация Генри — старинная территория, удивительным образом оказавшаяся заброшенной. Юноша туда не совался, но знал — та земля находится в хорошем месте, хлопка растет много, с избытком. И стоить такая земля должна намеренно:
откуда же у приезжего, не имеющего здесь родни, такие деньги и возможность купить Генри?
Пьер знает, что расскажет Стефочке. А ещё знает, что спросит у новоиспеченного соседа. Не сразу, конечно, а втеревшись в доверие. Может, щедро вручив пару танцев, он тихо намекнет фразой вроде: «откуда вы родом?»…
— Ты чего?
— Задумался, — вертящееся весь предыдущий день на языке имя тереть интересует исключительно сильнее.
— Надеюсь, эти раздумья пойдут на пользу, а не на наши слезы.
И Лучиано из комнаты удалился, оставляя Пьера наблюдать себя, в рубашке и синем плаще, спускающимся с плеч водопадом звенящей воды. Серые штаны затянутые поясом — повод вспомнить странное замечание Белль: «талию и без корсетов видно» — вообщем, ничего броского. Только это «ничего броского» было абсолютно прелестно в своей незамысловатости.
Так случилось, что Амели предпочитала скромничать в нарядах. В том не было нужды, однако платья её были не слишком роскошны. И оттого, главной демонстрацией хорошего положения стали Лучиано и Пьер — все лучшее детям.
Лучи одет крайне серьезно. В светлые жилет и сюртук — все по законам моды и делового стиля: де Сенье от одного такого вида мутило. Все казалось крайне неудобным: что таить, таковым и являлось.
Мода, в целом, являлась тем ещё испытанием для всякого ее последователя.
Спускаясь по лестнице и встречаясь глазами с Стефанией, Пьер убеждается в этом исключительно больше.
Глава семейства — Джон Висла — величественно-холодно восседал на темном и благородном кабеле. Мистер Тибро пожал тому руку, словно отражая чужое отношение: в сеем простом жесте безразличие.
Пьер поклонился торопливо: его сейчас точно не разговоры Джона и Чарли волновали.
— Не передумали, мисс Висла? Я даю вам последний шанс, — он шепчет ей это быстро, но с нескрываемым огнем в глазах. На губах плывет хитрая улыбка: конечно он победит. Слава Богу, свидетелей их мелких переговоров не наблюдалось: всем было в исключительном жесте не до них.
— Не в коем случае, мистер Тибро-де-Сенье, — Стефания озорно щурится: младший семейства Росс даже для безвыходного положения Кэролайн казался недоразумением.
Пьер лошадей любит. Любит скакать и смеяться, пальцами впутываясь в их бока: лошадям доверять легко. А хлестать их сложно, даже если того требует управление.
Однако сейчас он искренне жалел, что поскачет на белой кобыле Элли, а не поедет в коляске подле подруги: у него ведь столько догадок, которые надо будет переваривать в одиночестве до прибытия к Коулманам!
— Господа, предлагаю отправляться.
Пьер на лошадь взбирается легко — воздушно и элегантно, сопровождаемый внимательным взглядом Лучиано. Ему хочется на этот взгляд закатить глаза, мол «ты бы мне ещё руку подал».
Лошади идут почти вплотную к коляске с дамами — Стефания, очевидно, чувствовала себя не в своей тарелке, сидя с собственной матерью и мисс де Сенье, что чудно перешептывались — идут неспешно, и оттого так скучно, что хочется взвыть.
Мимо мелькает весенняя Огаста: погода здесь меняется по щелчку. Оттого, конечно, барбекю были редкостью: перебегать в дом из-за назревающего ливня — занятие не из приятных.
Подслушивать неприлично, но Пьер краем уха слышит от Стефании вопрос: «Намечается ли бал?». Он не поворачивает голову, однако слушает внимательно: заветное «да» доносится из уст маменьки, и юношеское нутро трепещет.
Стук копыт плыл-перезвякивал, когда перед глазами встал архитектурный шедевр основоположника рода Коулманов.
Всякий люд только подтягивался: они прибыли заранее.
Пьер первым делом высматривает уже подошедших: тихо цокает на, кажущуюся ему заносчивой, Викторию; улыбается девочкам Ли: с очаровательными дамами у них сложились тёплые отношения; кивает мистеру Коулману, и…
А где Россы?
Впрочем, конечно, те могут задержаться — объявление помолвки, ответственность. Он не проиграет Стефании, нет-нет: те, безусловно, просто подъедут позже.
Признаться, Пьеру не была важна неозвученная и неопределенная цена проигрыша. Просто проигрывать ему не любилось: в виду любви к азарту однако пришлось научиться проигрывать с улыбкой.
— Погляди, а чего наш малютка Кларк сегодня бледнее обычного? — за размышлениями, де Сенье не заметил, как сначала спешился с лошади, а затем и подал в вежливом жесте руку Стефе.
— На что ты намекаешь, дорогая? — их оставили одних, наконец-то их оставили одних! В тени деревьев и их шепота, те пристроились меж рядов стеблей.
— Да на то, что ему уже не пятнадцать, а семьи их давно дружат, — Висла улыбнулась в своей триумфальной манере, — А ещё, возможно, тонко намекаю на то, что ты проиграл.
— Не спеши с выводами! Кларк - абсолютный ребенок! Как мистер и миссис Коулман могли выбрать такого в супруги юной матери?
— А ей теперь любой сойдет!
— Вот так?
— Так вот!
Отныне это вопрос чести! Разумеется, чей-то проигрыш не стал бы поводом рушить дружбу: но это дело принципа, желание узнать, кто лучше разбирается в узорчатом проамериканской городских верениц?
Они переглядываются, слыша стук копыт: верный знак всякого, подступающего к воротам.
— Привествую, мистер Темзенд.
Щелчок, замкнулась фаза. Пьеру уже не до Кларка, младшего Россов, и всего, преследующего его мысли этим утром: ему теперь исключительно до Темзенда и собственного любопытства.
Это с ним поздоровался мистер Коулман, как добросовестный хозяин — неважно-неважно, не суть дела.
Суть дела в другом: в попытке рассмотреть прибывшего.
Пьер глядит из-за веток, готовясь хватать Стефанию под локоть, мол: разговоры не для чужих ушей. Глядит и видит: Темзенд - статный, со светлыми волосами, в цилиндре — о, как Пьеру не нравились цилиндры, сущий мрак! — сидящий на вороном жеребце. Во всей позе его чувствуется абсолютная уверенность, он одет празднично и деловито, но самое главное…
— Так это и есть мистер Темзенд? Выглядит слишком молодо…
— Никакому старикашке не управиться с именем Генри в одиночку.
— Нет, Стефочка, ни в том дело. Откуда у него такие возможности, чтобы брать самые завидные земли Огасты?
— Он же из Англии родом. Из знатного рода.
— Все-то ты знаешь, Стефания! А мне не рассказываешь, — в их сторону повернулись: попались.
Пьер не теряется совершенно. У него эти порядки на подкорке: он улыбается очаровательно; плавно и элегантно, но шустро ступает к собранию. Едва заметно кивает подруге: кажется, день и вечер будут интересным.
— Приветствую вас, мистер Темзенд, — легкий поклон - не рукопожатие, ведь Пьер младше, — Рад увидеть вас воочию.
— Добрый день, — на поклон ему ответили кивком, соизволив, все же, слезть с лошади.
— Не откажетесь от деловой беседы? У меня есть несколько насущных тем, — Чарли встает перед сыном, как бы указывая, что тот может ступать.
Теперь уходить неинтересно. Пропускать настоящее представление, разворачивающееся перед ними - скука.
Всякий приезжий в Огасте - настоящий резонанс. Конечно, многим хотелось попытать удачу на золотых землях Джорджии, развить дело и обзавестись семьей: только вот, совершенно немногим удастся провернуть такой трюк, не имея прямого родства ни с кем из здешних.
Потому как проблемы на покупке земли не заканчивались: ни один разумный плантатор не выдаст своего сына или дочь за человека, чьих предков он не знал.
Лучиано и Пьер слышали эту историю из десятых уст: их далекий прадед-приезжий Итальянец был неординарной и удивительной личностью, раз смог пробиться и завоевать достойное положение для своих потомков. И вспоминалось это каждый семейный праздник или удобный случай, с обязательной приставкой: «Помните, чьи вы наследники».
И потому, как все держат себя с Темзендом — или не держат: разумеется, некоторые дамы идут на ухищрения, ища благоговения со стороны, видно, завидного партнера — становится кристально ясно: он - совершенно необычный человек.
Интересно.
— Помолвку сегодня не объявят, — Пьер отводи Стефанию в сторону, к скамейке, а не в тень, — Но я уверен, что это Росс.
— Увы, помолвку сегодня не объявят. Все будут плясать пред лицом мистера Темзенда.
«Значит я спляшу ярче всех» - думается Пьеру, но на слова Висла он только кивает.
Темзенд - интересная персона. И Пьеру хочется эту самую персону в свое распоряжение: ему хочется без страха задать все те назревшие вопросы.
У него в распоряжении, кажется, средняя по размерам армия. Людей, оказывается, несложно очаровывать, если вовремя поджимать губы, кланяться и…
И, в общем-то, быть де Сенье: быть тем, в ком свободолюбие течет красной кровью.
Но с этой армией не интересно.
Быть может, с Темзендом тоже: вполне вероятно, что того интересуют исключительно плантации и деньги.
Для того, чтобы узнать Пьер и станет плясать. Аккуратно, невзначай: как умеет только он.
***
Когда солнце шло на свой пик, кутая жаркими лучами в свои шелковые и трепетные ткани - в локонах Пьера прятались солнечные лучики, в океанах глаз отражалось небесное светило. Пьер знал, что солнце его любит: знал, что в солнечных поцелуях выглядит красиво.
А теперь он знал, что мистер Темзенд - мистер Уияльм, двадцати однолетний джентельмен родом из Лондона. Знал, что плантация при Уияльме вновь зацвела, что хлопка много, что рабочих достаточно, что держится все в ежовых рукавицах.
А ещё знал, что его плащ, накинутый на плечи - интересная деталь в образе Пьера, по словам Уильяма.
Только он не знал, что думает о Темзенде: Уильям выглядел самым скучным человеком этого мира. Только власти в его зеленых глазах было многим больше, чем у скучных людей — в нем было что-то, чему дать описания де Сенье не смог.
А ещё, в зеленых глазах был холодный интерес, нацеленный на Пьера. Он приметил этот интерес, уходя со Стефанией в дом — для отдыха перед предстоящим балом.
Приметил и улыбнулся про себя: улыбнулся очередному триумфу.
Вот сейчас, сейчас все дамы разбегутся по верхнему этажу: в разных комнатах, щебеча, они распустят корсеты, весело обсудят будущий бал, прошедшее барбекю и затихнут. Уснут в тени дома.
Они разбегутся, а Пьер найдет уединенную и никем не занятую комнату — в общей ему не дадут посидеть в столь необходимой тишине — и там вдоволь надумается, составит мнение о Уильяме Темзенде.
А пока проводит Висла: они поднимаются по лестнице, наблюдая, как слуги раздвигают столы, освобождая пространство для танцев, и Пьер удивляется восторжествовавшейся тишине, о коей за сегодня пришлось почти позабыть.
— Ты решил, кому отдашь танец? — Стефания всегда умела выбрать удобный момент для неудобного вопроса.
— Решил, — Пьер, впрочем, умел удобного уклоняться от вещей, требующих уклона.
Висла хмыкает, но не расспрашивает: добиваться от друга чего-то - идея проигрышная заведомо. Тот, конечно, ничего не расскажет.
— Все, иди, дорогуша. Вот в этой части дома меня и в помине быть не должно, — махая аккуратной ладошкой, де Сенье поторапливает Стефанию. Ему и правда могло не повезти быть замеченным: и в каких только грехах его бы не обвинили в таком случае!
Стефа шагает быстро, прикрывает за собой деревянную дверь: приветствия заглушаются, оставляя только гуляющую тишь.
Пьер старается удалиться тихо, точно так же, как дверь: почти получается. Почти, потому как, заворачивая за угол коридора, он слышит звенящий и смешливый шепот, доносящийся из приоткрытой дверцы.
Это не должно привлекать его внимания: девушки сплетничают, и пусть себе. Это - традиционное занятие в часы отдыха, нечему дивиться.
Да только он слышит тихое «Темзенд», прислушивается невольно.
— Вы же видели, никто от него не отставал.
— Конечно не отставал.
— Так он же…
— Ага! Никто не отставал, а этот младшенький Тибро особенно!
Пьер не различает голосов: он и слова-то еле улавливает. Однако вот это точно раздалось от близняшек Ли: вот тебе и тёплые отношения.
— И зачем он ему?..
— Он же - приезжий!
— Приезжий! Тогда зачем он Тибро?
— Мне кажется, он просто безнадежно в кого-то влюблен и взывает к ревности.
— По делом!..Ему ведь все эти толпы поклонниц и поклонников ни к чему: ни себе, ни людям.
Пьеру захотелось рассмеяться. Боги, это точно сказала одна из дочерей Уилксов: только их дети обладали такой завистью. Наверняка это сказала Мери - совершенно тщедушное и писклявое существо: ну разве Пьер виноват, что всякий предпочтет его, нежели это крикливое нечто?
Сначала хотелось рассмеяться, а потом сгореть со стыда.
Боже, он же в открытую…И теперь все думают, что он питает любовь к кому бы то ни было, и…
Боже-Боже-Боже! Стыд-то какой!
— А самое главное, он не нужен мистеру Темзенду совершенно. Тот не ищет себе родственную душу и искать не планирует.
Глупая Ди — Диана Уилкс, прозванная Пьером и Стефанией «Ди» за собственный говор — глупая Ди! Решила, что Пьеру нужно нечто большее, чем ответы и утешенное любопытство.
А теперь распространяет свои глупые мысли в чужие глупые головешки!
Всякий, окажись в такой ситуации, поспешил бы капитулировать домой, стирая все подозрения. Это ведь легко и просто: стоит отсидеться пару деньков дома, не напоминая о поводе перемыть кости…
Всякий, но не Пьер.
Он-то гордый. И никакие Ди его гордости не помеха: что там, это даже не кочки на дороге, даже не пыль!
И он не уедет, не сорвется. Он стоически проведет это вечер, изображая искренне теплое отношение к сестрам Ли, к Ди, к…
Неважно. Их имена - сущий пустяк, ненужная оплошность.
И слушать мысли оплошностей, де Сенье не намерен: он идет дальше, твердо и тихо. Идет и дергает за ручку первой попавшейся двери, тихо заваливается, благодаря все всевышнее за собственную сохранность.
Его веки тяжелеют, пока ресницы обрамляют прикрывающиеся глаза. Сон шумящим морем уносит все великое горе, топя в своем спокойствии.
***
— Вы не желаете пригласить меня на танец? — какая странная формулировка. Уильям опускает бокал со спиртным.
Звон-треск-свечи-звон. Это бал, бал Коулманов — в просторном зале душно, страшно душно, пока воск со свечей капает, обжигает руку.
— Извините, что?
— Вы не желаете пригласить меня на танец? — Пьер спрашивает это с таким удивительным спокойствием, что Темзенд, невольно, почти подается.
— Предположим, желаю, — мысли, конечно, проскакивали. Но сразу отметались: де Сенье - ребёнок с родом. Ребенок, которого никто в подобные вальсы не отпустит, — Вы не боитесь непонимающих взглядов?
— Нет-нет. Я их и добиваюсь, — Темзенду сейчас только косых взглядов не хватало.
С другой стороны…
— В таком случае, не против ли вы потанцевать? — с другой стороны, он просто налаживает отношения с будущим наследником семьи-союзника. Да и, если жители Огасты лицезреют доверие высшего света…
— Не против.
