Sol adentro

Несмотря на извилистые проходы, нагромождения камней и общую однообразность ландшафта, для Геральта не составило труда найти тропу до развилки. Ориентируясь по старым следам их маленького каравана и причудливым валунам, он вышел на перекресток трех путей: к колодцу, к руднику и к долине, оставшейся далеко за спиной. Солнце поднялось высоко и палило нещадно, превращая площадку вокруг колодца в клочок каменистой пустыни. Соваться туда сейчас совсем не хотелось, и Геральт направился к заброшенной шахте. Ступая вдоль прочерченной колеи, он внимательно присматривался, стараясь отыскать отметины ног или копыт. Каждый шаг поднимал крошечное облачко пыли. Ему стали попадаться обломки плит, которыми некогда была вымощен конец подъездной дороги. Видимо, здесь пустые горняцкие подводы разворачивались и ожидали своей очереди; рядом торчали обломки коновязи. Глубокие трещины в красноватой почве, отсутствие сорняков и лишайников говорило о том, что и тут дождя не было очень, очень давно. Сам вход в рудник, выполненный в виде арки и подпертый толстыми сосновыми столбами, выглядел солидным и древним. Ведьмак не разбирался в гномьей архитектуре, но здесь приметил детали «нелюдского» украшательства: угловатые орнаменты и незнакомые руны покрывали добротные, сделанные на века ворота со сбитым замком. Он потянул створку на себя, однако та вросла в грунт, припорошенный песком и мелкими камешками. Никаких следов движения; если бы ворота толкали изнутри, на земле остались бы борозды. Геральт закрыл нос и нижнюю часть лица влажным платком, сконцентрировался и с обеих рук послал знак Аард. Волна отдачи окатила его, но не отбросила — ворота поддались, подняв тучу песка и пыли. Сопя в платок, Геральт зажег факел и протиснулся в щель между покореженными створками. Сверху они высоко накрывали притолоку, а изнутри крепились к стенам тяжелыми петлями и цепями; металл выдержал, но доски у середины вывернуло магией. Ведьмак редко где видел такие сложные устройства: выходит, чтобы попасть в шахту, мало было иметь ключ от замка — кто-то по эту сторону ослаблял натяжение цепей. Он посветил факелом на потолок: длинные тросы из кованых звеньев, надетые на массивные шестеренки, уходили в толщу горы. Ни дать ни взять ворота в замке! И это на простом гранитном руднике? Однако, продвигаясь вглубь шахты, Геральт постепенно раскрывал ее секреты. Ему попадались части тачек, слишком маленьких для обломков горной породы, но подходящих для драгоценных слитков или самоцветов. По сторонам от главного туннеля ветвились коридоры куда более узкие и низкие; ведьмак не прополз бы там даже без снаряжения. Фонари старинной работы, развешанные под сводами, были оснащены системой зеркал, так что одна зажженная лампа освещала приличный участок пути. Геральт прошел два зала со столами, ящиками и инструментами для взвешивания и сортировки, миновал кузницу. Наконец туннель, плавно опускаясь, уперся в кучу камня; внизу наискось шла широкая трещина. Аард здесь был бесполезен, а то и опасен. Геральт постоял перед завалом, прислушиваясь к медальону, но не ощутил никаких колебаний. Тогда он повернул назад. Слева открылся коридор пошире других; ведьмак заглянул туда. А вот и добыча гранита: отколотые куски лежали по углам, тут же валялись кирки и молоты, полупустая тачка без колеса, какие-то мешки... Изящные гномьи лампы были разбиты, по стенам торчали в гнездах закопченные факелы. Казалось, рудокопы внезапно все бросили и ушли, чтобы больше не возвращаться. Геральту неоднократно встречались признаки поспешного бегства, но обычно в таких местах он находил также искалеченные трупы, кровожадных призраков, ходячих мертвецов, жертвы страшных проклятий и прочую прелесть. Здесь же было сухо, спокойно и довольно чисто, гуляли сквознячки свежего воздуха из каких-то невидимых отверстий. Ни хруста костей, ни запаха тлена, ни могильных огоньков... Ведьмак неторопливо обогнул помещение, нагибаясь и светя себе под ноги. Затем погасил факел и в окутавшей его кромешной тьме выпил склянку «Кошки». Теперь он их заметил: еле различимые полосы на каменном полу, словно тут прошлись веником, оттенки светлой и темной пыли. Мазнул пальцем, понюхал — пепел от костра. Кто-то провел в «гранитном зале» какое-то время и тщательно уничтожил доказательства своего визита. Приглядевшись внимательнее, Геральт определил место, где раньше находилась постель: узкий ворсистый матрас раскатывали в боковом закутке, откуда отлично просматривался выход в коридор, тогда как спящий — или бодрствующий — оставался практически незаметным. Отпечатков подошв не было. Геральт не удивился бы тому, что таинственный гость покинул рудник, воистину заметая за собой следы. Ниши в закутке будто изначально предназначались для хранения разных вещей, но сейчас ведьмак не нашел там ни волоска. Ему вспомнился рассказ сыщика об элитном офирском батальоне, о всех этих шпионах да диверсантах, ловко нападающих из засады. Если в зале жил воин, прятавшийся за колодцем, то с больным коленом он далеко не уйдет; да и зачем искать новое пристанище, когда и тут вполне хорошо? Значит, нужно было решить: ждать его возвращения здесь или отправляться на поиски. Геральт выбрал первое. Сидя в темноте, созерцая черно-белым зрением глыбы гранита и раскиданный хлам, он старался смотреть на ситуацию глазами Шеро Хомса. Что в представленной картине событий вызывало сомнения или вопросы? Во-первых, как офирец проникал в шахту и выбирался из нее, не пользуясь воротами? Во-вторых, откуда он брал пищу — не из чужих ли кладовок? В-третьих, и самое главное: что именно он предпринимал ради спасения похищенного принца? Действия в одиночку в данных обстоятельствах казались ведьмаку упрямством или блажью; на месте раненого телохранителя он точно обратился бы за помощью... хотя бы к Эльзе, ведь невозможно не услышать, как она едет по ущелью! Он, Геральт, проследовал бы за телегой девушки до самого дома, попросился бы на ночлег, подлечил ногу... Но нет, офирский бедолага был или слишком горд, или крайне глуп. Ладно, предположим, телегу он пропустил — но что мешало выйти к нильфгаардцам, разбившим лагерь в двух шагах отсюда? Тоже гордость или глупость? И почему люди вар Краббе, обшаривая предгорье, не проверили такое удобное укрытие?.. Ход времени, текущего в размышлениях и медитации, ведьмак определял по постепенно слабевшему действию «Кошки» и тому, как убывала вода во фляге. К вечеру он выпил все до капли. Вокруг висела тишина, никто и ничто не потревожило его бдения. Теперь следовало выполнить собственные инструкции и вернуться в гостиницу до наступления сумерек. Выбравшись за ворота и кое-как прикрыв их за собой, Геральт почувствовал, до чего снаружи жарко. За день солнце нагрело скалы, и теперь они отдавали тепло, как плоские камни в сухой скеллигской бане. Нечего было и думать топать обратно, не наполнив прежде флягу, и ведьмак побрел к колодцу. Неумолимое светило садилось точно над коньком с единорогами, черными в закатном мареве. Зайдя в длинную тень от навеса, Геральт бросил на землю сумку, снял с колодца крышку и, вращая скрипучий ворот, опустил и вытащил ведро. Поставил его на край. Он прыгнул и откатился в сторону, меч вытащить не успел. По кладке чиркнуло металлом; всполох, яркий блик, и ведьмак инстинктивно сузил зрачки. Стальной бельхавенский клинок уже был в руке, легкий серебряный Аддан Дейт за спиной не мешал двигаться быстро. Пальцы заранее сложились в знак Квен. — Выходи! — рявкнул Геральт. То, что он принял за камень, оказалось маленькой бомбой. Взорвалась темным туманом; Геральт уклонился влево, вытянутой правой рукой отразил удар сбоку, тут же второй по фронту, третий низом. Туман вился вокруг, щипал ноздри, мутил взгляд. Он увернулся от атаки «мельницей», закружился сам, пытаясь сбить противника с ритма — не сбил. Почти вслепую ударил плашмя по ногам, попал; доселе безмолвный враг шумно вздохнул и отпрянул. Чтоб наверняка, ведьмак послал веерный Аард. Одна сабля упала, звеня. Мгла рассеялась, Геральт оказался лицом к солнцу. Зараза... — Hai! Бельхавен и вороненая офирка встретились, затанцевали. Брони на противнике было мало: легкая кираса, наколенники и наручи, вместо шлема — черный шарф, видны только глаза, с прищуром, злые. Перекинул саблю в левую руку, правой метнул, как молнию, кинжал; Геральт отбил. От Игни офирец ушел почти ведьмачьим кувырком, вскочил пружинисто, точно на кромке выжженой дуги. Саблю снова в правую, левой сорвал шарф, обернул руку и с рыком бросился вперед. Атака разбилась о Квен, но и щит разбила. Тогда он врезал обмотанным кулаком Геральту в висок. «Свинец», — понял ведьмак, падая и увлекая за собой врага. Они покатились, брыкаясь, глотая пыль, вцепившись пальцами друг другу в горло. Офирец отпустил, полез в сапог; Геральт заметил, вырвал у него второй кинжал, отшвырнул подальше. Не было смысла убивать. Офирец оскалился, схватил его за волосы на затылке, резко притянул к себе. Рот в рот, горячо, мокро. Яд? Голова поплыла, то ли от боли, то ли от зноя, то ли от подлого зелья. Мир закрутился, замер, качаясь, как лодка на волнах. Бедра тисками сдавили бедра. Ведьмак лежал назвничь, обмякнув, руки шарили у него по телу, искали оружие. Пустые ножны вжались между лопаток. Офирец выдернул из-под ремня лепесток, зашипел, бросил его на землю. Плюнул, как плюют на мертвую змею. — Ты... из этих?! Alwaghad! Алое расплавленное небо падало, пульсируя в такт сердцу: ближе, ниже... — Ивраим аль Маджан, — просипел Геральт. — Я должен... Офирец опустился на него, укрывая почти бережно, почти любовно. Шепнул возле уха: — Кто тебя послал? Из алого — в киноварь, в кармин, в пурпур... — Княгиня... Туссента. Освобождение объяло тишиной, полым ничто под ребрами, в черепе, тяжелым сном, оковами. Черная фигура вновь нависла над ним. Флакон у губ, тонкое стекло. — Пей. — Что это?.. — Пей, или умрешь за полторы минуты. Где-то глубоко, в недрах гаснущего сознания, ведьмак усмехнулся про себя. Были времена, когда за полторы минуты он бы сбросил врага, добрался до сумки, глотнул «Белого меда», прикончил врага и еще успел подумать, хорошая ли сегодня погода. Были времена, когда он просто-напросто не попал бы в такой переплет. «Старею, слабею... умираю». Сладковатое пряное масло подействовало сразу. Геральт приподнялся, снял перчатку, размазал остатки по деснам — чувствовал, что так надо. Офирец, вновь оседлав его, тоже принял противоядие: не торопясь, хладнокровно. Привык. — Sahiran? — он кивнул на медальон ведьмака. — Ловишь волков? — А ты ловишь людей? — проворчал Геральт. — Слезь, пожалуйста. Поднявшись, он проковылял к колодцу, напился. Оба меча, пояс с бомбами, эликсиры и припасы лежали в желтой траве на другом конце площадки. Поигрывая кинжалом, офирец стоял на пути; эфесы сабель торчали у него за плечами. — Хотел бы я тебя убить, — нараспев, с сильным акцентом, — сделал бы это много раз. Не бойся, если будешь говорить. А начнешь свои штучки, колдун, тогда убью. Шагай! С острием кинжала между лопаток, но хотя бы не связанный, ведьмак был конвоирован назад к руднику. Взглянув на ворота, офирец фыркнул, подтолкнул Геральта влево, к большому валуну. За ним оказалась тропка наверх, по которой они взобрались к вытесанной в скале караульной. Ведьмак увидел обустроенный пункт наблюдения: арбалет, пучок бельтов, бочку с водой, плащ, матрас... цепи, тянувшиеся к двум колесам с рукоятями. Офирец открыл люк в полу, сбросил веревку, указал кинжалом вниз. Ведьмак спустился в уже знакомый туннель. Офирец соскользнул следом, высек искру. Факел выхватил из мрака небритое загорелое лицо — привлекательное, если бы не плохо сросшийся сломанный нос с горбинкой. — Ты молодец, — офирец улыбнулся, сверкнув зубами. — Не глупишь. — Захотел бы, — в тон ему ответил Геральт, — ты тоже был бы мертв. Не единожды. — Знаю, sahiran. Мое имя Санжу Рандип. Геральт пожал протянутую руку. Впечатался щекой в камень; запястья сзади скрутило, локти вывернуло, петля упала на шею. Офирец продел обе веревки сквозь кольца в стене, дернул, проверяя, концы. Ведьмак невольно выпрямился. — Теперь говори, — он зажег гномью лампу у Геральта над головой. Замерцали зеркала в других фонарях. — Вы, офирцы, все такие недоверчивые? — А вы, нордлинги, все такие дураки? — Санжу, или как его там, сильнее дернул за веревку; петля плотно сжала ведьмаку горло. — Лучше не лги мне. Выкладывай, что знаешь о принце аль Маджане! Геральт повиновался. Не упоминая советника вар Краббе и детали их встречи, он рассказал, как был приглашен на аудиенцию в княжеский дворец, как услыхал там историю пропавшего офирского отряда и легенду о чудовище в Пурпурном ущелье. Из благодарности к своему кузену Эмгыру и сострадая юному принцу, княгиня Анна-Генриетта наняла его, ведьмака Геральта из Ривии, с целью убиения этого самого чудовища. А если он спасет мальчика, награда увеличится вдвое. — Вот оно что, — Санжу не скрывал презрения. — Главное — деньги! Сколько тебе обещали? — Тысячу флоренов, — не задумываясь, ответил ведьмак. — Ха! За эти гроши не купишь и хорошего коня! — А ты сколько бы взял, наемник? Веревки натянулись, Геральт встал на цыпочки. Лезвие уперлось ему в шею. — Времени на игры у меня нет. Я видел, как вы приехали с той девкой! Кому еще ты сказал о принце? Она знает? — Нет... только Шеро Хомс и его ассистент... и Лютик, он мой друг и друг княгини... — Болтун, олух! — офирец сжал кулаки, гневно выкрикнул еще что-то на своем языке. — Ведьма все из вас вытащит, каждую мысль, тайну! Откуда цветок? Эта дрянь дала? Чего молчишь — ты насквозь ими провонял! — Послушай, — как можно спокойнее произнес Геральт, — я не люблю, когда при мне обвиняют и оскорбляют женщин. Так уж мы, нордлинги, воспитаны. Предъяви доказательства, или... — Стерва выращивает и возит отраву! — Не понимаю. Может, я вправду дурак, но какого лешего ты несешь и чего так взбеленился? Рассердился, — перевел он, заметив удивленный взгляд Санжу. Тот, хмурясь, взвешивал на ладони кинжал. Потом рассек петлю и путы на запястьях ведьмака. — Поднимусь за вещами. Если не сбежишь, значит, тебе можно доверять. Иначе... «Далеко я не уйду». Геральт сел под лампой, растирая кисти рук. Веревки не были смазаны ядом, и на том спасибо. Санжу вернулся скоро, почти бесшумно; глядя на Геральта с уважением, поставил перед ним флягу, положил мечи и прочее отобранное снаряжение. Ведьмак промочил горло — вода была та же, колодезная, чуть горьковатая от стояния в бочке. — Есть хочешь? — Санжу раскрыл сверток. Несколько сухарей, чернослив, кусочки вяленого жилистого мяса. — Больше ничего не смог стащить? — усмехнулся Геральт. — Что? Теперь я не понимаю. — Пещеры с припасами «ведьмы». Правда, мы на Севере зовем их «чародейками». Это ведь ты крадешь у нее еду? Офирец уставился на него пристально, сурово. Так смотрел Весемир, когда воспитанники Каэр-Морхена откалывали на занятиях неуместную шутку. Так смотрел Регис перед тем, как войти в замок Стигга, и ожидая Детлаффа на развалинах Тесхам Мутны. Так смотрела матушка Нэннеке, если Геральт хорохорился или пытался врать ей о новой ране. — Даже умирая с голоду я не возьму ни крошки у этой гадюки, — молвил офирец глухим голосом. — Ни у нее, ни у тех, кто с нею. Послушай, sahiran, что я тебе расскажу. И он тоже отхлебнул воды. ~ ~ ~ Горы Тир Тохаир, 1279 год, май Санжу Рандип, ехавший в авангарде рядом с принцем Ивраимом, натянул поводья. Поднял руку, не оглядываясь, подозвал двух своих людей. Знал, что главный погонщик получит приказы от них и все исполнит. Не было нужды повторять. — Лагерь разобьем здесь. — Да, сахид. — Почему, Санжу? — спросил Ивраим, как только стражники отъехали, отдавая распоряжения слугам. С раннего детства мальчик был на редкость любознателен. — Чем это место лучше того, которое предложил я? — Смотри, — он поднял свернутый хлыст, очертил в воздухе контур гор. — Скалы сдерживают жаркий ветер из пустыни и холод с севера. Зато оттуда, от водопада, веет чистым влажным воздухом. Ты слышишь воду? Принц напрягся, весь обратился в слух. Круглое лицо расплылось в улыбке. — Да... но до него еще далеко! — Вот и хорошо, не придется горланить, перекрикивая шум струй. После ужина напиши нашему послу в Нильфгаарде. Скажи, что мы успешно достигли Ал’ханик Ариджвани. Мальчик сел за письмо еще до того, как поставили шатер и приготовили пищу. Люди отдыхали, а вот лошади нервничали. Не тревожа сон принца, Санжу вышел из шатра. Коротко, шепотом, переговорил с охраной и направился к животным. Кони топтались на месте, всхрапывая и дергая поводы. Окруженные вьюками верблюды лежали, флегматично жуя жвачку. Санжу миновал спавших под открытым небом слуг, приблизился сначала к белой кобылке Ивраима, успокоил ее, угостил сушеными финиками. Другие лошади, почуяв его, тоже присмирели. Свежий ветер с запада приятно холодил кожу, посвистывал в горах, разлетался тоскливым мелодичным эхом. Джинн, вороной жеребец Санжу, зафыркал, рыхля передними ногами песок. — Hadi, hadi... — он положил ладонь Джинну на лоб, между блестящих глаз, в которых отражались звезды. Жеребец уткнулся мордой ему в кирасу, искал еще финики. Новая трель ветра пронеслась между скал. Вторая с конца коновязи лошадь громко заржала, брыкаясь. — Эй, вставайте! — Санжу растолкал конюха и мальчишку-помощника. Нужно было отвести испуганное животное подальше, пока оно не покалечило других. Отвязывая лошадь, слуги чуть не попали ей под копыта. Санжу не полез не в свое дело, только отметил, что мальчишка не слишком расторопен. «Заменю при первой возможности», — решил он и повернул к шатру. С диким визгом лошадь взвилась на дыбы, ударила конюха — тот отпустил повод. Мотая головой, обезумевшая тварь перемахнула через сваленную поклажу и галопом умчалась на восток. — Что здесь такое? — кутаясь в одеяло, Ивраим с двумя стражниками стоял неподалеку. Лагерь пробудился: одни люди бросились к своим лошадям, другие — к выходу из ущелья, куда ускакала беглянка. Лекарь суетился возле окровавленного конюха с водой и повязками. — Глупая скотина устроила переполох, — Санжу мягко сжал плечо принца, повел его обратно. — Хозяину не позавидуешь, дальше он пойдет пешком. — А моя Снежинка? — С ней все хорошо. Ты молодец, выбрал для трудной дороги умное и выносливое животное. — Принц, ваша Альязира вернулась, — к ним подошел сокольничий с птицей на перчатке. Ивраим отвязал записку, прочел: — Посол благодарит небеса за милость к нашему отряду. Нильфгаардский советник также приветствует нас и с нетерпением ждет встречи! — Добрая весть. Двинемся в путь после полнолуния, на рассвете. Завтрашний день — отдых, мы все его заслужили. — Вчера ночью ты слышал пение в горах? — Что? Тебе почудилось, Ивраим. Спи, нам рано вставать и ехать. — Ничего не почудилось! — мальчик упрямо высунулся из-за полога. Даже прогулка по горам его не утомила. — Эхо было похоже на песню! — На какую? — На колыбельную, которую пела старая mirabi... и мама. Сидя у кровати со скрещенными ногами, с саблями на коленях, Санжу прикрыл глаза. Этого еще не хватало: вместо того, чтобы выспаться накануне тяжелого похода, принц забивает себе голову воспоминаниями. И какими — самыми горькими, теми, что оставляют на сердце шрамы. — Она тоскует по мне? Желает, чтобы мы снова были вместе? — Вздор! — это прозвучало жестче, чем он хотел. — Души умерших никогда не призывают к себе близких, Ивраим! Наоборот, они молятся за нашу жизнь здесь, в этом мире. И ты прочти молитву, а потом спи. — Прости меня, Санжу, — виновато пробормотал принц. Еще такой юный... — И ты меня прости, — он вздохнул. — Я был слишком резок. — Нет, ты всегда честен и справедлив. Ты мне... как старший брат, — выдавив это признание, мальчик задернул полог и нырнул под одеяло. ~ ~ ~ — Мы выехали на заре, как задумали, — медленно, собираясь с мыслями, проговорил Санжу. — Стояла благоприятная погода, я рассчитывал пройти бо́льшую часть ущелья до темноты. Труднее всего было перевезти багаж. Верблюды в таких горах не помогут, ослов мы с собой не взяли, все равно они гибнут в переходе через Корат. Мы часто снимали тюки с лошадей, передавали их по цепочке. То и дело натыкались на обвалы и тупики, не обозначенные на карте, искали обходные пути. Я сам бывал здесь десять лет назад, с тех пор многое изменилось. Принц отправил еще два письма, оба раза пустельга быстро вернулась с ответом. Посол и советник были сама любезность, они в подробностях изложили порядок дальнейших действий, всю эту юридическую волокиту. И ни словом не обмолвились о грозившей нам опасности. Далеко за полдень мы вышли к неглубокой быстротечной горной речушке и устроили привал. Все устали от трудной дороги и жары, и, хотя воды накануне набрали с избытком, мы ее уже выпили. Люди бросились к речке, как к оазису посреди бесплодной пустыни. Они смеялись, возносили хвалу богам, кто-то разделся и полез купаться. Я и за собой замечал странные перемены: обычно я хорошо переношу нехватку воды, могу не пить много часов, но тут меня обуяла сильнейшая жажда. Только и думал, какое сладкое сокровище течет у моих ног, и в каком изобилии! Мы напились и напоили лошадей, слуги стирали одежду, готовили обед. Настроение у всех улучшилось, даже конюх с раной на голове чувствовал себя бодрее. Наш лекарь — и смешно, и грустно об этом вспоминать, — объявил воду Пурпурного ущелья целебным эликсиром... А потом мы уснули, sahiran, как утомившиеся от игр дети в тенистом саду своей матери. В отряде было двадцать два человека: принц Ивраим, я, тринадцать лучших воинов, отобранных лично мною, четверо слуг, лекарь и раненый конюх с мальчишкой-помощником. Трое, включая раненого, не проснулись. Лекарь, когда его растормошили, бормотал бессвязно, как помешанный, и пускал слюни. Те, кто купался, еле могли пошевелиться, остальные двигались вяло, спотыкались, толкали друг друга. В Офире не пьют вино, однако есть другие виды дурмана... В общем, все мы выглядели как после долгой ночи в распоследнем притоне. Это чудо, что принц не пострадал, более того — сохранил трезвость ума и повел себя как истинный лидер. Он помнил, чему я его учил: велел людям вызвать рвоту и помог тем, кто был слишком слаб. Он перетряхнул сумки несчастного лекаря, нашел противоядие и отмерил каждому правильную дозу, а потом проверил баклаги, выплескивая отравленную воду. Когда я пришел в себя, то упал перед ним ниц, как перед королем. Мальчик спас нас всех. Продолжать путь сразу после такого потрясения было немыслимо. Мы похоронили соратников и отправили двоих воинов назад, набрать хорошей воды возле первой стоянки. Я многого не прощу себе, в том числе того, что приказал им ехать ночью. Близнецы Санвар, лучшие стрелки из лука в амирате... Мы услышали их крики, но было уже слишком поздно. К тому же нас отвлек лекарь: безумец снова зашел в речку, горстями черпая яд, выкрикивая хулу и жуткие проклятия. Если бы он так не шумел, возможно... не приманил бы эту тварь. Чудовище налетело, как вихрь. — На что оно было похоже? — спросил Геральт. Санжу горестно покачал головой. — Тучи будто нарочно затянули луну. Мы еще не оправились от дурноты и не успели сформировать защиту. Кони совершенно взбесились, от их визга закладывало уши, никто не слышал команд. Отряд рассыпался. Это был хаос... Что-то подбрасывало людей в воздух, они падали на скалы и в воду. Я поймал кобылу принца, помог ему сесть в седло. Надеялся, что он сможет ускакать, спастись... — Неверное решение, — перебил ведьмак. — Единственный выход в таком случае — заползти под какой-нибудь камень и переждать, уповая на то, что вас не заметят. — Я растерялся, — сокрушенно ответил офирец. — Разум притупился, тело плохо мне подчинялось. Я рубил воздух, будто слепой, отступая вместе с принцем. Видел, как моих воинов рвут на части еще живыми... — Продолжай. — Ущелье звенело от их воплей, от ржания лошадей. Крылатая тень в небе металась туда-сюда, никому не давая уйти. Тварь забавлялась с нами, как кот с мышатами, но не трогала коней — меня это удивило, насколько я еще мог удивляться. Принц перепугался, но не хотел уезжать без меня. Я ударил кобылу ножнами, погнал ее к выходу, уже не зная толком, где выход. Отвлекая чудовище бомбами, вернулся к реке, чтобы завлечь и его в воду. Почему-то думал, что это дракон, а ведь драконы в воде слабеют. Я просчитался. Оно набросилось на меня сверху, схватило и швырнуло о скалы. Я потерял сознание. Очнулся я поздним утром. Меня разбудили стоны и голоса. Сдвинуться с места я не мог — голова раскалывалась, глаза мне заливало кровью, вдобавок при падении я повредил левую ногу, которую сломал несколько лет назад. Но я все видел оттуда, куда меня уронило чудовище. Земля возле реки была усеяна телами и кусками тел. На западном берегу стояли нильфгаардские солдаты. Их предводитель был в гражданском костюме, без оружия. Он хромал и опирался на трость с таким большим серебряным набалдашником... — Ты не ошибся? — хмурясь, переспросил Геральт. — Я помню все так, словно это было вчера. Человек с тростью велел перейти речку и осмотреть наш лагерь... то, что он него осталось. Один солдат наклонился, чтобы напиться, но тот человек оттолкнул его и грубо выбранил. Так я понял, что они знали. Среди трупов лежал Арзи, помощник конюха. Он стонал, держась исцарапанной рукой за ребра, других ран на нем я не разглядел. Нильфгаардцы спросили человека с тростью, что делать с мальчишкой. Тот приказал: «Добить». Так я понял, что они — враги. Не найдя в лагере принца, — не сомневаюсь, они искали именно его, — нильфгаардские подонки ушли. Я с трудом сполз между камнями, отыскал в сумках бинты и снадобья. И тут я заметил пустельгу принца! Сильно потрепанная, она сидела возле тела На’аджа, сокольничьего, будто оберегая его от стервятников, хотя в небе не кружил ни один. Меня осенило; я нашел обрывок бумаги и грифель, и лежа, опираясь на труп бедняги, нацарапал короткую записку послу. Я написал о ядовитой воде и о нападении чудища, обличил нильфгаардского советника как предателя и умолял спасти Ивраима аль Маджана. Я надеялся лишь на то, что проклятый нильф не знает нашего языка, а посол сумеет перехитрить его. Привязав письмо к лапке птицы, я отпустил ее... и больше не видел. Солнце стояло в зените, и я понял, что умру прямо там, посреди ущелья, если не промою раны и не буду пить. Собственная гибель меня не страшила, но я не мог оставить принца, где бы тот ни был. Пока я доволок себя до реки, еще дважды или трижды проваливался в обморок. Я позволил себе один глоток отравы и наполнил флягу, твердо решив беречь лекарства и пить только от крайней нужды. Знал бы ты, чего мне это стоило! Река манила к себе, словно обещала исполнить все мои желания: исцелить в ничтожные сроки, придать сил, указать путь к принцу... Когда боль и жажда жгли нестерпимо и хотелось забыть обо всем, захлебнуться ядом, горы пели о том, как сладок будет такой конец. В полудреме я видел диковины, каких не бывает на свете: прекрасных юношей верхом на крылатых конях, пустыню Корат, покрытую цветами, дворцы из морской пены, звездные водопады, лунных птиц. Я просыпался, не зная, сколько утекло мгновений или часов, выпивал свой глоток, менял повязки и засыпал. Совсем рядом трупы моих товарищей гнили под солнцем, но поначалу я не чувствовал смрада. Я поклялся честью и душами предков, что отомщу за каждого из них. Кони разбежались; тщетно я звал свистом своего Джинна, который много лет служил мне верой и правдой. Боюсь, все наши лошади стали поживой для чудища, упали в пропасть или сгинули в пустыне. Две недели я был полу-призраком на грани жизни и смерти. Хвала небесам, рассудок не оставил меня. Я вел себя осторожно, и ущелье мне помогало. Чудовище больше не появлялось, а вот нильфы возвращались, и не раз. Благодаря эху я всегда слышал их заранее и успевал спрятаться. Иногда они пересекали реку и проходили через наше кладбище неупокоенных — проходили поспешно, зажимая носы. Чаще я различал их фигуры на боковых тропах; они всегда передвигались группами по десять человек или больше, гоня перед собой какого-нибудь перепуганного крестьянина — наверное, проводника из местных жителей. Хромой с тростью в этих походах не участвовал. Как же я жаждал застать его врасплох, взять в плен, выпытать всю правду, а потом убить! Увы, в те недели я мог лишь предаваться мечтам и копить силы. Когда нога поджила, я стал украдкой следовать за нильфгаардцами, запоминая их маршруты. Вскоре я узнал, где их лагерь, и подобрался совсем близко. Но я опоздал — хромой уехал в тот же день вместе с послом и посольской свитой. До сих пор размышляю, знал ли мой соплеменник об этом подлом вероломстве или пребывал в неведении... Разумеется, наказать виновных не было моей главной целью. Я старался отыскать следы Ивраима, невзирая на то, что прошло уже много времени, а нильфгаардцы затоптали все тропы. Восстановив в памяти события той страшной ночи, я определил, что принц все-таки ускакал на запад. Это и радовало меня, и беспокоило. Умчись Снежинка на восток, в пустыню, единственным шансом для принца было бы нагнать караван, но я сомневался, что Ивраим нашел бы его сам, без подмоги. В пекле Корат его ждала мучительная смерть. Но ведь на западе были предатели — а принц не подозревал об этом! Он мог выехать к лагерю нильфов в надежде получить помощь, и угодить в западню! Первые дни своего вынужденного бездействия я провел в страхе и тревоге, но когда имперские солдаты стали прочесывать ущелье, я понял, что мальчика у них нет. Мне хотелось верить, что не по годам храбрый и смекалистый Ивраим ускользнул от глаз врага, укрылся где-то и ищет помощи. Нильфы стояли в заброшенной деревне с колодцем: воду из него пили не боясь, и никто не показывал признаков отравления. После отъезда человека с тростью в лагере осталась дюжина солдат. Я нашел пристанище в этом руднике, перенес сюда вещи, оружие, кое-какой провиант. В ущелье совсем нет дичи, и я охотился в предгорных лесах. Как ты догадываешься, не только на зверя. — Угу, — буркнул Геральт. — Сколько моих людей, по-твоему, еще не отомщено? — Восемь. — Верно, — осклабился Санжу. Ведьмак поежился. Лампа погасла, и в свете единственного факела офирец лицом более всего напоминал голодную гаргулью. В густых сумерках они поднялись обратно в караульную. Сияла старая луна, звезды усыпали безоблачное небо. Санжу велел не разводить здесь огонь и не повышать голос. — Да уж, горя ты хлебнул немало, — Геральт сидел в тени каменной «колонны», глядя наружу через грубо вырубленное окно. — Как только нильфы тебя не сцапали? При всем уважении, один против дюжины... — В отсутствие командира они все реже ходили в ущелье, — Санжу снял левый сапог, наколенник и повязку, закатал штанину и смазывал ногу едко пахнущей пастой. — Я с трудом заманил сюда последних двоих. Тела сбросил в гномью шахту по кускам, иначе застревали. — Твоя откровенность обезоруживает. Но ты пока не ответил на мои вопросы. — На какие? — Где доказательства вины девушки, которую ты костеришь на все лады? За что ты так ее ненавидишь? Почему цветок назвал отравой? И еще... что произошло возле колодца? Мы видели твои отпечатки на земле, и Шеро Хомс... — Тот эльф, ищейка из столицы? — усмехнулся офирец. — Посол когда-то писал о нем. Занятный тип. Его тоже прислала княгиня? — Нет, у Шеро здесь свое расследование, — поправил ведьмак. — Не уходи от ответа, Санжу. Девушка. Цветы. — Как прихотливо петляют порой наши мысли, — Санжу прислонился к стене, глядя на Геральта из-под прикрытых век. — Зная болезненную правду, мы не желаем верить в нее и просим подтверждений у кого-нибудь другого, а после изыскиваем аргументы, чтобы опровергнуть чужое мнение. Мы обманываем себя, тонем в ложном покое, как в зыбучих песках. Но черное не станет белым, даже если сто мудрецов будут говорить об этом сто лет. — Я слыхал, что офирцы падки на длинные загадочные речи, но... — Ближе к делу? Хорошо. Слушай первую загадку: куда подевались вещи из нильфгаардского лагеря? Палатки, оружие, одежда, посуда... Кое-что я забрал себе — этот арбалет, например, — но где остальное? Подумай, sahiran. — Намекаешь на то, что Эльза — мародерка? — Значит, так ее зовут... — Санжу скрипнул зубами. — Северная ведьма! Мне безразлично, ограбь эта стерва хоть императорский склеп, но я своими глазами видел, как она обирает тела моих воинов! Я уже рассказывал тебе, на что был похож наш лагерь. Сначала я был слишком слаб, чтобы хоронить погибших, а потом ждал, пока не покончу с нильфгаардцами — боялся, что если выдам себя, они вызовут подкрепление и устроят облаву. Мертвый я бы принцу не пригодился. Когда я наконец собрался сжечь останки, то обнаружил, что тела Арзи, На’аджа и двоих слуг пропали. Мерзкое чудовище! — Если это трупоед, ничего удивительного, — прокомментировал ведьмак. — Тварь унесла добычу к себе в логово. Некоторые виверны, например, запасают... Ладно, проехали. Извини. Говоришь, Эльза приходила к реке? — Еще пока я был болен и прятался в пещере возле лагеря, я заметил мародеров. Судя по одежде и внешности, то были отнюдь не нищие жители гор. Девка явилась с долговязым юношей; лица у них были обвязаны шарфами, и от обоих разило мерзким сладким ароматом — мешаясь с запахом тления, он вызывал тошноту. Ведьма шныряла вокруг и рылась в поклаже, обшаривала тела, как будто искала что-то определенное. Ее спутник не касался трупов, он принес большие бурдюки для воды и ждал у реки. Девка сложила в заплечный мешок кое-какие приглянувшиеся ей вещи, затем она и юноша наполнили бурдюки и ушли. Набранного яда хватило бы, чтоб отравить полдесятка взрослых мужчин. Потом они приходили еще несколько раз, но только за водой. Я представить себе не мог, зачем им столько отравы. — Ты проследил за ними? — угрюмо спросил Геральт. — Да. Я нашел дом в долине. И то, что там цветет. Оба умолкли. Казалось, скалы Тир Тохаир подступают все ближе, смыкают вокруг них гранитные объятия. Ведьмак отрешенно грезил о том, как прямо сейчас «Последний приют» омывают волны колдовского аромата, одна выше другой. Слова офирца погружались в эти волны, но поднимались снова, как упорные рыбацкие лодчонки. — А вот и вторая загадка. Что отравлено чем — цветок водою, или вода — цветком? Впрочем, теперь это неважно. Амир Сумал аль Маджан, отец Ивраима, подозревал, с чем мы можем столкнуться. Он приказал мне по прибытии во владения принца выжечь все дикие маки до единого, если мы их обнаружим. Ты знаешь, как Сумал лишился власти и очутился в тюрьме? — Я не интересуюсь политикой, — проворчал ведьмак. — Мой амир открыто выступил против закона о расширении плантаций мака, который прежде выращивали лишь в лекарственных целях. Считается, что новый закон продвигают родичи нынешней фаворитки малика Нибраса. Сам Нибрас, король Офира, с годами становится все более мнительным, и этим пользуются все кому не лень. Днем советники твердят ему об угрозах на наших границах и зарождающихся повсюду бунтах, а по ночам фаворитка дрожит от страха и клянется убить себя прежде, чем попадет в плен к нильфгаардцам. Даже некоторые сторонники Сумала считают, что после победы на севере император Эмгыр пожелает повторить свой успех на юге. Короче, Нибрас наращивает военную мощь, в том числе и «средствами сомнительной пользы и несомненной опасности». Так выразился амир аль Маджан, за что с легкой руки врагов получил клеймо изменника. Благо он успел подготовить отъезд сына еще до своего ареста, заручившись поддержкой посла и тех дворян, которые — каждый по своим причинам — тоже не согласны с «маковым законом». — Да что в них такого ужасного? — не выдержал Геральт. — Я ведьмак и разбираюсь в ядах. Знаю про фисштех, про варево берсерков со Скеллиге, про дурманы всяких жрецов, но цветы... Их не курят, не варят, не едят, они же просто пахнут! — Видишь, ты уже защищаешь эту отраву, — с грустью заметил Санжу, — а сколько ты пробыл среди нее? Трое суток? Меньше? — Около того, — подтвердил Геральт. — Запах, но особенно сок пурпурного мака превращает ученого в безумца, правителя — в марионетку, воина — в беспомощное дитя... после чего приводит к смерти. Смерть, полагаю, легкая, ведь в старые времена так умервщляли надоевших или состарившихся королевских наложниц. Вначале человек теряет способность трезво мыслить, затем волю и телесные силы, и в конце концов засыпает. Разбавленный сок мака снимает боль, лекари дают его тяжело раненым или умирающим, чтобы те не страдали. Вязкий экстракт принимают в самых скверных вертепах. Для нелегальных торговцев маком полагается суровое наказание, но золото звенит громче оков. А теперь сам король развязывает им руки... — Отравить вражеские колодцы, — тихо произнес ведьмак. — Споить гарнизоны крепостей, целые отряды... — Достаточно нескольких капель в кубок воеводы, — криво улыбнулся Санжу. — Из очень маленького флакона. Воевода не умрет, даже не занеможет. Продолжит командовать и карать за неподчинение приказам. Главное — регулярность и постепенное повышение дозы. Геральт посмотрел на него долгим взглядом. Промолчал. — Я знал, чем опасны эти цветы, — продолжал Санжу, — но никто в Офире слыхом не слыхал об источниках, имеющих те же свойства. Баклаги с водой из реки... Ведьма поливает ею свои плантации. Вот почему маки в долине растут так буйно. — А долина — часть владений принца аль Маджана? — спросил Геральт. Офирец кивнул. — Я не мог подобраться к дому ведьмы днем и тем паче ночью. Мне оставалось только следить за ней в дороге: так я узнал, что часть добытых мародерством вещей она возит в поселок за лесом, тамошним бандитам. Еще она брала с собой немного живых маков в горшках. И то, и другое меняла на еду, целебные снадобья и барахло. Попади она мне в руки, я бы задал ей несколько вопросов. Но девка была осторожна и никогда не ездила одна. Только не думай, что я, надышавшись ее духов, сделался мягкосердечен или боялся свидетелей. — Что ты, как можно? — пробурчал ведьмак. — Брать в плен двоих, sahiran, имеет смысл только когда ты готов пытать одного в присутствии второго, чтобы заставить его — или ее — говорить. Я прибегаю к пыткам лишь в крайнем случае и никогда не применяю их к мирным жителям. Твоя Эльза, хоть и ведьма, все-таки ведет себя мирно. Вот если бы я заподозрил, что она причинила вред принцу... Лучше не будем об этом на ночь глядя. К началу августа я обшарил ущелье и предгорье в доступных мне пределах, но не обнаружил никаких следов Ивраима. Самое мучительное — неизвестность. Найди я останки мальчика, и то, наверное, стало бы легче. Но я еще надеюсь, что он где-то повернул на север и выбрался из Тир Тохаир к Сильте или Сансретуру. Я тщетно искал тропы, ведущие в том направлении — все они упираются в скалы или перерезаны пропастями. Не исследована только долина с маками. Догадываешься, о чем я? — Догадываюсь, — ответил Геральт. — Тебе нужна еще пара ног, чтобы ходить, пара глаз, чтобы видеть, и так далее. Подельник, то бишь шпион, не вызывающий подозрений у хозяев. — У незаконных хозяев, — поправил его Санжу. — В остальном ты прав. Когда я увидел на дороге сломанную телегу ведьмы, то решил, что это мой шанс — но тут четверо рыцарей бросились на помощь «девице в беде». Пока вы выписывали кренделя со своими фургонами и мулами, я воротился коротким путем через лес, но все равно засветло не успел, а еще нужно было запастись водой. Откуда я знал, вдруг вы устроили бы лагерь там же, где прежде нильфы? Я почти наполнил бочку и вытаскивал последнее ведро, когда... — Я слушаю. Санжу опустил голову, перебирая пальцами плетеный кожаный браслет на запястье. — Вряд ли ты поймешь, что я тогда испытал. В один миг время повернуло вспять, на три месяца назад. Та же луна в клочьях туч, те же звуки в горах — не шум ветра, не эхо, а пение. Исполненный тоски призыв, словно кто-то безумно одинокий поднялся на вершину горы и оттуда молил богов вернуть ему — или ей — утраченную любовь. — Весьма поэтично, — съязвил Геральт. — И на зов явился... — Конь будто вырос из-под земли, — офирец растерянно смотрел перед собой: мимо ведьмака, сквозь гранит, в прошлое. — Мне почудилось, что это мой Джинн. Он понюхал ведро, которое я вытащил, фыркнул и толкнул мордой, разливая воду. Я протянул к нему руку. Песня овладевала душой и телом, путала мысли. Я чувствовал то же, что на той реке, когда мы все жадно из нее пили — благодарность, блаженство. Конь стоял передо мной как в трансе. Я почти коснулся его... но тут меня ударили сзади, и я упал на больное колено. Сладкий сон наяву превратился в кошмар. Что-то носилось над площадкой, ревело и визжало, хлопало крыльями... Пение оборвалось, и я вновь был в центре хаоса, во власти чудовища, слышал стоны гибнущих воинов. Никогда прежде меня не сковывал страх, но теперь я не мог даже вытащить саблю из ножен. Онемел, сжался, не в силах поднять голову и хотя бы увидеть свою смерть. Я много раз смотрел ей в лицо, но это... Бесформенное темное нечто металось вихрем и невыносимо смердело. Меня скрутило спазмами на пустой желудок, в голове помутилось, совсем как в тот день у реки. Я будто извергал из себя невидимый яд, а вместе с ним и жизнь. Как если бы колдун навел проклятие, исказив саму суть материальной природы. Разве дикая тварь на такое способна? — Мне встречались люди, способные на худшее, — ледяным тоном молвил ведьмак. — Но если ты о специфике воздействия... Гм, затрудняюсь ответить. Примитивные страховидла из плоти и крови не вызывают настолько сложные галлюцинации. Чудовища с интеллектом, вроде высших вампиров, действуют тоньше и наверняка. Привидения воняют и имеют привычку ошиваться возле мест своей гибели, однако я сомневаюсь, чтобы какой-то всадник ухнул в колодец вместе с конем. Морока можно увидеть только выпив специального отвара, а ты сам сказал, что ничего не ел и не пил. Версию о сиренах отметаем сразу как географически невозможную. Остаются три варианта: либо чудовищ было несколько, либо это неизвестный экзотический вид, либо ты что-то недоговариваешь. — Я не помню, как долго там прятался. Когда кошмар закончился, я какое-то время приходил в себя, потом вернулся в караулку и до утра не сомкнул глаз. Был даже рад, когда увидел вашу компанию у колодца в целости и сохранности. Ночь полнолуния я проспал как убитый. Это все, Геральт, клянусь тебе! Тон Санжу и выражение его лица не оставляли, говоря языком сыщиков, пространства для сомнений. Ведьмак задумчиво посмотрел на небо, на мирные звезды под необъятным темным куполом. Собран ли урожай в Корво Бьянко? А в «Последнем приюте»? Не ровен час, снова грянет жарища и цветы засохнут... — Я помогу тебе. Пошпионю в долине, хотя мне это совсем не нравится. — Ничего не требуя взамен? — переспросил офирец. — Вот так просто? — Ага. Во-первых, я тоже хотел бы найти принца, хотя никаких надежд не питаю. Во-вторых, твоя история возбуждает во мне... приятное, но, увы, забытое за четыре года чувство. — И какое же, sahiran? Геральт улыбнулся счастливой хищной улыбкой. — Абсолютно бескомпромиссный, не терпящий отлагательств, упрямый и беспощадный профессиональный интерес!