Неизбежность

      Примерно раз в пять лет, или, может, несколько чаще, Йошики Хаяши влюбляется. И в этом вроде бы нет ничего страшного, если бы не один факт: влюбляется он не легко и беззаботно, как все молодые люди в его возрасте, а до одури, теряя всякий разум, пропадая и чувствуя себя пустым после того, как объект воздыхания ускользает. Это ранит его из раза в раз, и из раза в раз Йошики, расставаясь с очередной девушкой или парнем, клянётся себе, что это больше не повторится. Проходит время, он успокаивается, привыкает к одиночеству. А потом — опять с начала. И бьют его эти чувства с каждым разом больнее, он всё более долго и мучительно приходит в себя.       А самое ужасное в этой ситуации то, что Хаяши никогда не улавливает тот переломный момент, когда дело начинает пахнуть жареным. Йошики вспыльчив, но в нужные моменты он может концентрироваться, становиться хладнокровным и рассудительным. А тут это его хвалёное хладнокровие попросту не срабатывает, отключается напрочь: он понимает, что что-то не так, только когда уже не может бороться с собой и своими эмоциями, они захватывают его, забивают напрочь все мысли, не дают сосредоточиться.       Это случалось не один раз, с самого подросткового возраста, вроде бы привычно уже. Однако сейчас Йошики впервые ощущает себя настолько измотанным. Он опустошён, измучен, лежит пластом на больничной постели и тихо ненавидит самого себя и всех вокруг. Тайджи словно силы из него вытягивает. И дело даже не в этих побоях, нет. Просто Хаяши отдаёт ему всего себя, даже не желая того, а сам слабеет, теряет силы, растворяется в нём и медленно исчезает, превращаясь в бледную тень. Кто в этом виноват? Да никто, кроме него самого.       С Тайджи ведь он тоже не поймал того момента, когда всё вышло из-под контроля. Всё произошло так внезапно. Только что они всей группой сидели на интервью, и всё было в порядке, а потом пошли привычно всей компанией выпить в бар, Йошики, сжав пальцами банку с пивом, в какой-то момент взглянул на довольно улыбавшегося Тайджи… И всё, пропал. Понял: к нему пришла любовь. Да, вот так глупо, как в дурацкой манге. Столько времени они были знакомы, жили в одной квартире, и Хаяши ничего не чувствовал. А тут просто быстрый «бум» и пар из ушей практически на пустом месте. Кому рассказать — не поверят.       Йошики покраснел, опустил смущённо глаза на банку. И выпал из реальности, лишь машинально кивал и улыбался ребятам, если они что-то ему говорили. Щёки горели, к глазам подступала влага.       Эта оторопь не прошла, даже когда они ехали домой на такси, и Йошики машинально, как обычно, привалился головой к плечу Тайджи. У Хаяши в уме крутилось столько слов, но он не мог собрать их во что-то цельное. Нервничал. Боялся. Представлял, как взрывной Савада с размаху бьёт его по щеке и злится, не дав даже договорить, и как сверкает ярость в его глазах. Йошики слегка размыкал губы, тут же снова сжимал их, прикрывал глаза. И не мог выдавить ни слова.       Но Тайджи всегда был очень внимательным; от его острого взгляда ничто бы не укрылось так просто. Тем более — странное состояние Йошики, которого он за столько времени совместной жизни изучил вдоль и поперёк. Йошики помнил только, как поднял глаза и увидел на его лице привычную усмешку; а дальше всё произошло само собой — рванувшись вперёд, Хаяши вцепился в его губы.       Он сам оторопел от этого движения не меньше, чем Тайджи. И приготовился уже к тому, что сейчас его схватят за плечи, грубо оттолкнут. Но, вопреки его опасениям, Савада этого делать не стал. Его крепкие пальцы зарылись в длинные волосы Йошики, придерживая его за шею, чтобы не дать отстраниться. Он кусал губы, тут же зализывал, унимая боль, щупал языком слегка неровные зубы и дёсны. Хаяши, чувствуя себя совершенно пьяным, тихонько трясся в его объятиях. И ощущал только мягкие губы на своих. А Тайджи, отвлекая его, провёл ладонью по пояснице, по бедру… И когда его пальцы стиснулись на ноющем пахе, Йошики чуть не вскрикнул во весь голос, этот возглас утонул в поцелуе.       — Знаешь, твои повадки очень трудно скрыть, — прошептал ему с усмешкой Савада. И хмыкнул, явно увидев опять загоревшиеся щёки лидера. — Кажется, кто-то сегодня будет спать в моей тёплой кроватке. Не красней, всё в порядке.       Хорошо хоть таксист был поглощён дорогой и не обращал на них никакого внимания. А может, и вовсе принял кого-то из них за девушку — Йошики и Тайджи, если было сильно не приглядываться, со стороны были похожи, оба худые, почти измождённые, и длинноволосые. Они самозабвенно целовались, а за окнами машины мелькали калейдоскопом тускло освещённые улицы ночного Токио.       Тихо скрипнув зубами, Йошики безвольно запрокидывает голову на подушку, шумно вдыхает. Маску с него на ночь сняли, и дышать тяжеловато, лёгкие опять болят, приступ всё ещё не кончился. Сильнее прижав к себе плюшевого тигра, Хаяши бессильно закрывает глаза. Как противно. Он снова чувствует себя таким же слабым и беспомощным, как и в пять лет, в те времена, когда он большую часть своей детской жизни проводил в больнице. Даже основная грусть та же самая — нельзя быть с друзьями, играть на любимом пианино…       Да ещё время идёт так медленно. Пока нет даже одиннадцати, а ощущение, что темнота в палате висит целую вечность. У Йошики вообще стёрлась грань между частями суток — если бы не часы на прикроватном столике, заботливо повёрнутые к нему циферблатом, он бы точно потерялся в них безвозвратно, не различал, когда вечер, а когда утро.       Неловко повернув голову набок, полуприкрытыми глазами Йошики смотрит на то, как движется по кругу секундная стрелка. Ресницы сами собой опускаются на влажные, воспалённые глаза. Заснуть. Поспать хоть немного. Больным ведь это необходимо, зря что ли его снотворным усиленно пичкают по вечерам… И разве это сложно, уснуть?       Сложно. Потому что если Йошики уснёт, ему наверняка снова приснится дом у озера. Счастливый сон, который на деле для него гораздо страшнее любого кошмара.

***

      — Йо-чан!       Весёлый голос Хиде, зовущего его, раздаётся в ушах так чётко, что Йошики вздрагивает и резко открывает глаза.       Перед ним — клавиши синтезатора, на которых устроились его дрожащие пальцы с чёрными ногтями. Тонкие и изящные, как у девушки, гибкие, они послушно и с лёгкостью перебирают клавиши, наигрывают хорошо знакомую ему мелодию. Это пока всего лишь три аккорда, часть куплета «Endless Rain»… Которой полгода спустя будет подпевать весь «Токио Доум».       Хаяши знает, что этой песни ещё нет. Но знает и то, что это именно она.       — Йо-чан! — вновь раздаётся прямо за спиной.       Он резко оборачивается, взметнув длинными волосами. Возле двери, прислонившись к косяку плечом, стоит Хиде, одетый, несмотря на тёплый летний вечер, в красную кофту с длинным рукавом и узкие джинсы. Он улыбается своей привычной мягкой улыбкой, сдувает с носа пушистую чёлку.       — А? — Хаяши растерянно улыбается ему, повернувшись и прижавшись поясницей к синтезатору. — Прости, Хиде-чан, я задумался. Ты что-то спросил?       — Цуда-сан предложил поехать посмотреть на НЛО, — по-детски подскакивает Хиде. — Ты с нами?       Они сюда работать приехали, на сборы после заключения мейджерского контракта. Но на развлечения вроде прогулок у пяти озёр Фуджи неподалёку и вызова НЛО времени тоже вполне хватает. Вызов НЛО… Даже звучит смешно, и это и в самом деле весело, даже тогда, когда ты в это не веришь от слова совсем. Йошики в этих походах видит только возможность на время освободить себя от звания лидера и просто повеселиться с ребятами.       — Да, конечно, — кивает Йошики и тянется за нотами и карандашом. — Сейчас, я как раз заканчиваю.       — Тогда спускайся. Только оденься потеплее, а то к ночи холодает, простудишься.       Проявив привычную заботу о своём лидере, Хидето шустро ускользает в темноту коридора, Йошики слышит только его удаляющиеся шаги. Эта комната расположена в самой глубине большого дома, Хиде же явно ринулся прямиком к лестнице. И ходить спокойно он не умеет, вечно либо подпрыгивает, либо почти бежит, как непоседливый ребёнок. И этот парень в «Х» старше всех, подумать только…       Хаяши бездумно улыбается, поворачивается и, потерев шею, вновь кладёт пальцы на клавиши. Последний раз. Чтобы получше запомнить и обдумать, пока они будут ехать.       — Новый шедевр в процессе, а, миледи?       Крепкие руки с силой стискиваются на талии со спины, и Йошики подпрыгивает от неожиданности. В ухо ему посмеивается Тайджи, крепче сжимая руки на тонкой пояснице. Подкрался, как и обычно, тихонько, это его любимое занятие — терпеливо дождаться, когда Хаяши зазевается, подойти к нему неслышно сзади и с силой обнять, заставив подскочить и вскрикнуть.       Придя в себя и выдохнув громко, Йошики усмехается и наклоняет набок голову, чтобы дать ему прижаться к своей шее щекой.       — Только кусочек куплета. Пришло в голову, сам пока не знаю, что это.       Он вновь проигрывает нужные аккорды. Савада нащупывает его запястье; положив руку на клавиши, накрывает её своей, разводя пальцы и в точности повторяя её очертания.       — А ещё раз?       Хаяши кивает, повторяя своё движение. И Тайджи, глядя на их руки, прислушивается, словно пытается прочувствовать этот ритм.       — Тебе нравится? — тихо тянет Йошики.       Савада обычно критикует его за игру на барабанах, постоянно ворча нечто вроде «барабанное соло могло быть гораздо лучше, ты как будто вообще не стараешься, лидер-сан», а про фортепиано ничего не говорит, оставляя это полностью на откуп Йошики. Но Хаяши не нравится установившаяся в комнате тишина, поэтому он задаёт этот вопрос.       — Пока не знаю, — Тайджи вновь смеётся и целует Йошики сначала в щёку, а потом чуть ниже, в шею. — Услышать бы целиком сначала. Желательно вместе с гитарами.       Йошики бездумно улыбается, охотно подставляя горло его прикосновениям и прижимаясь к нему бёдрами.       — Какой же ты нетерпеливый, Тай… Я же только начал.       Савада фыркает прямо в ухо. Он всё ещё крепко держит Йошики за талию одной рукой, смяв ткань широкой белой рубашки, заправленной в джинсы. Хаяши выворачивается в его ладони, изогнувшись, чтобы поймать поцелуй с губ. Невесомый, такой быстрый и неуклюжий, что они сталкиваются скулами, вздрагивают, но спустя секунду продолжают исступлённо целоваться. А ладони так и замирают на клавишах синтезатора, лишь пальцы нежно переплетаются.       Йошики хватает жадно его губы, позволяет так же жадно впиваться в свои собственные. От неторопливой нежности очень быстро даже следа не остаётся, лишь желание выпить досуха, высушить, чтобы стало тяжело дышать. Закинув руку на шею Тайджи, Хаяши поглаживает густые каштановые вихры, сжимает их в кулак, слегка оттягивая, чтобы быстро провести губами по подбородку и тут же снова впиться в рот. И, смеясь, ладонью проводит чуть вниз, за ткань майки, по крепкой спине.       — С тобой побудешь терпеливым, конечно, — Савада хмыкает ему в губы. Высвободив из его захвата пальцы, гладит ладонью руку от запястья вверх, к плечу. Отведя воротник, нащупывает проступающие косточки. — М… У тебя плечики как у девочки.       — И что? — кокетливо улыбается ему Йошики.       — А то, что девочкам плечи нужны, чтобы их целовали.       Отлепившись от губ, Тайджи утыкается носом куда-то между шеей и плечом. Оттягивает воротник, осыпает кожу поцелуями, быстрыми и невесомыми. Быстро ослабив пару верхних пуговиц и спустив рубашку, он запускает ладонь за ткань, гладит кожу, слегка надавливая, задевая кончиками пальцев сосок. Услышав тихий выдох Йошики, усмехается и прикасается губами к обнажившемуся плечу.       — Это ты так мне в любви признаёшься? — со смешком шепчет Хаяши, пальцами подкручивая прядку его волос. — Как мило.       — Не дождёшься, — отвечает с усмешкой Тайджи.       За талию он тянет Йошики поближе к себе, вновь прижимается к губам, и Йошики обвивает руками его шею. Ему и не нужны эти признания. Хаяши уверен, что его чувств им обоим с головой хватит, даже если ответные чувства к нему Тайджи не так уж сильны.       — Эй, ну вы долго тут ещё? — вдруг возмущённо слышится от двери. — Да перестаньте целоваться хоть на секунду, сладкая парочка, я с вами разговариваю!       Йошики чувствует, как вздрагивает прижавшийся к нему Тайджи, и выглядывает из-за его плеча. В дверях маячит Тоши, прислонившись к косяку, прямо как Хиде несколько минут назад. Слегка недовольный, он спускает на кончик носа солнечные очки и скрещивает на груди руки.       — Тоши, блин, — в сердцах выпаливает Савада, — ты, как всегда, вовремя!       Тошимицу фыркает, одёрнув выбившуюся из-под куртки футболку, и слегка отводит назад растрёпанные длинные волосы.       — Вовремя, а? Да я уже не помню, когда последний раз вас по одиночке видел, как ни наткнёшься на вас, вечно сидите и лижетесь. Топайте вниз, только вас ждём, сколько можно уже?       Хаяши быстро выворачивается из рук своего басиста и кокетливо поправляет растрепавшиеся волосы.       — Да идём, идём. Чего ты такой нервный, Тоши? Я думал, после подписания контракта ты успокоишься, забот-то меньше стало.       — Только не с вами, блин. Успокоишься с такими одногруппниками.       Тоши закатывает глаза. У него явно на языке крутится ещё и фраза «просто беда с этими голубками», но он её так и не произносит и выходит в коридор.       И Хиде, и Тоши, и Пата в курсе, что к друзьям запоздалая безумная любовь в гости заглянула и они ничего не видят, кроме друг друга, и обычно относятся к этому философски, привыкли уже к странностям. Но порой бывает и такое вот раздражение с их стороны. И Йошики оно совсем не нравится.       — Ну ты посмотри, — возмущённо восклицает Тайджи, — то он раздражался потому, что нагруженный, видишь ли, а теперь одногруппники ему плохие! Вот ведь, плохому танцору вечно я…       Йошики быстро дёргает его за руку, поняв, что он хочет сказать.       — Умолкни. Пойдём, они же и вправду ждут. Сейчас, куртку только накину. А то и Цуда-сан рассердится.       Имя продюсера действует слегка отрезвляюще. Тайджи надвигает на лицо козырёк кепки и наблюдает, как Хаяши, подойдя к шкафу, вытаскивает с вешалки чёрную кожаную куртку. Йошики спиной чувствует его взгляд — жадный, неудовлетворённый.       — Не дуйся, — томно бросает Йошики, кинув на него взгляд через плечо. — Успеем ещё. Сначала погуляем вместе со всеми. Я хочу посмотреть на звёзды.       Облизав губы, всё ещё саднящие от поцелуев, Йошики кидает многозначительный взгляд на кровать, после чего подходит к своему басисту и тянет его за руку.       Контракт, скорый мейджерский дебют, работа над вторым альбомом, да ещё эти незнакомые чувства, вскружившие голову — столько всего навалилось за последние пару месяцев, что от этого бывает даже не по себе, и часть воспоминаний об этом просто смешиваются в один ком. Йошики временами кажется, что что-то из всего этого он вскоре и вспомнить не сможет. Но не разговоры с ребятами. И не эти поездки к подножию Фуджи в компании продюсера. Эти воспоминания слишком счастливые. Они останутся с ним на всю жизнь и будут поддерживать, когда станет грустно.       Темнеет. По небу словно кто-то краску разбрызгал широкими, неаккуратными мазками — багровыми, как кровавыми, фиолетовыми, а наверху тёмно-синими, с крохотными белыми вкраплениями уже появившихся звёздочек. И луна как на картинке, белая и чёткая. На фоне такого яркого полотна выделяются чёрные силуэты деревьев и горных склонов. Йошики жадно вглядывается в пейзаж, пытаясь выжечь его у себя в памяти. Чтобы потом, может быть, даже написать об этом песню.       Даже ночная прохлада здесь совсем не такая, как в Токио. И зелёная листва деревьев шумит так умиротворяюще. Такое спокойствие, которое Хаяши чувствовал только в родной Татеяме.       Он всегда очень хорошо ощущает всю красоту вокруг себя. Йошики любуется такими пейзажами, засматривается на звездное небо и на отражающую его гладь воды озера, ровную, как зеркало. Хиде каждый раз смеётся и говорит, что он просто неисправимый романтик. А Йошики про себя так не думает — он не видит связи между романтичностью и любовью ко всякой красоте.       Они сейчас почти как школьники на экскурсии — громко разговаривают, шутливо подталкивают друг друга. Идущий впереди процессии Цуда рассказывает что-то об этих местах, о том, что музыканты лейбла, который приютил «Х», частенько тут бывают. Порой останавливается, обводит местность рукой, вздыхает и улыбается. Ну вправду, совсем как учитель, думает про себя Хаяши со смешком, как мило. Прямо за ним — трио: Хиде привычно прыгает на спину Тоши, отчего тот громко охает, но не сбрасывает, рядом с ними Пата, как и обычно, невозмутимый и с непроницаемым выражением лица. А замыкают процессию Йошики с Тайджи, наблюдающие за ними со спины и то и дело по очереди подхихикивающие в кулак. Хидето вечно всех смешит, он просто как один большой комок неуёмной энергии и стремится эту энергию передать остальным. И ему это удаётся, заскучать в его компании просто невозможно.       Они долго гуляют вдоль очередного озера. А потом Хиде предлагает:       — Может, попробуем вызвать НЛО? Это весело!       И вся компания, радостно подхватив дикую идею, начинает дико танцевать. Вызов не удаётся, но Йошики, не удержавшись, хохочет, думая, что ему давно уже не было так весело.       Улыбающийся Тайджи гладит его руку, и Йошики обращает на него сверкающий взгляд.       «У меня есть ещё одна семья. И я сделаю всё, что смогу, чтобы воплотить их мечты и сделать их счастливыми».       …А ночью Йошики принадлежит только одному Тайджи.       Хаяши сходит с ума в его руках. Скидывает с себя тонкий халат, отдавая влажное, распаренное после ванны тело ему. Цепляется за шею Тайджи, позволяя грубо хватать себя под белые нежные бёдра, оставлять на коже ярко-красные следы от пальцев. У него очень чувствительное тело, даже от малейшего щипка могут появиться синяки. Но Савада и не может иначе. Без того вспыльчивый и страстный, едва они с Йошики оказываются в постели, он окончательно превращается в неуправляемое существо. Овладевает Йошики, как голодный дикий зверь, зацеловывает его, покусывает везде, куда только может дотянуться.       Эти занятия любовью болезненны. Йошики по утрам то и дело еле встаёт с кровати; тело у него саднит, ноги разъезжаются в стороны, а голова абсолютно пустая. Но эта боль для него желанна; ведь её приносит ему Тайджи, вбиваясь в его тело, оставляя на нём свои следы.       Когда-то давно один знакомый спросил Йошики, считает ли он себя мазохистом. Тогда Хаяши не смог ответить на этот вопрос чётко, засмеялся только нервно. Зато сейчас он понимает отчётливо: да, он мазохист. Ему нравится эта боль, и он готов разбиваться под Тайджи снова и снова, только бы тот был рядом.       Почти запутавшись в собственных влажных волосах, Йошики шумно дышит и смотрит в потолок, стискивая зубы. Савада неспешно изучает его, касается губами кожи, наблюдая за реакцией. Ласкает языком его шею, проводит кончиком за ухом, по впадинкам между хрупкими ключицами. Поглаживает так нравящиеся ему хрупкие плечи, запястья, кончики пальцев, прихватывает на мгновение подушечку указательного и лижет её. А Хаяши с томным видом сгибает запястье, как принцесса, подающая рыцарю кисть для поцелуя.       — Хех, — усмешка на его припухших губах, Тайджи прижимает ладонь к своей щеке. — Ваше Величество разрешит мне вас трахнуть?       Йошики прыскает со смеху.       — Моё Величество само тебя трахнет, если будешь тянуть.       Он тянет Тайджи к себе поближе, прикасается нежно губами к крепкому плечу, поглаживает ладонями спину. Он такой худой, почти такой же, как Йошики. Но почему-то кажется, что под этой худобой на самом деле скрывается нечто большее, под кожей так и перекатываются крепкие мышцы.       — Ты такой ненасытный, Хаяши… — Савада на мгновение утыкается лицом в его волосы.       — В отношении тебя — да, — бездумно подтверждает Йошики, поцеловав острый подбородок. — Но тебя ведь это заводит.       — Заводит, — выдыхает Тайджи ему в лоб, влажный и горячий.       Ну ещё бы его это не заводило, Йошики ведь готов ему отдаться практически в любое время суток и заставить его выпасть из реальности надолго. Удовлетворённо улыбнувшись, он за плечо тянет басиста к себе.       — Тогда поцелуй свою королеву, — стонет Хаяши слегка обиженно в самые губы и, потянув за волосы, заставляет уткнуться в шею, — и приласкай её!       Тайджи ухмыляется, вновь спустившись по его шее, только уже не к плечу, а к груди. Целует сосок, с силой зажимает пальцами второй, выкручивает почти до боли, и Йошики судорожно кусает губу. Это самые чувствительные точки на всём его теле, одно только прикосновение как током пронзает. Савада тем временем проводит пальцами по выпирающим рёбрам, щекочет их слегка, как струны гитары, прикасается губами к выемке под ними. И на местах этих поцелуев Йошики чувствует ожоги.       Ухватив любовника за шею, Йошики без всяких усилий заваливает его на спину. Целует быстро в губы, наклоняется и медленно и широко проводит языком по животу. И, не дожидаясь, пока он придёт в себя, дотрагивается до члена. Йошики не берет его в рот, только целует распухшими губами самый кончик головки, собирая выделившуюся смазку, помогает себе рукой. Он чувствует на себе взгляд Тайджи и слегка поворачивает голову. Щурит глаза, сдувает с носа липнущие пряди волос и вновь обводит по контуру головку, давая Тайджи в деталях рассмотреть все движения ловкого языка. А свободной рукой тянется за валяющейся на столике смазкой.       — Хаяши… — Савада выдавливает из себя слабый писк, Йошики с силой царапает его живот длинными чёрными ногтями. От поцелуев он переходит к более решительным действиям, покусывает нежно чувствительную кожу, берет в рот головку, с нажимом посасывая. И одновременно он, морщась, с силой толкает в себя два скользких пальца — знает, что без этого будет больно. В конце концов он медленно опускается по члену вниз, заглатывает почти целиком. Пара секунд у него уходит на подавление рвотного рефлекса, головка неприятно задевает нёбный язычок, и Йошики всё ещё не сильно опытен в таких делах, но он быстро с этим справляется и мерно шевелит головой вверх-вниз и из стороны в сторону. Тайджи, растеряв всю свою обычную уверенность, мечется под ним на смятых простынях, цепляется пальцами за волосы, его стоны плавят сознание Йошики, лишая остатков контроля. Почувствовав, что орган во рту пульсирует, поняв, что он близок к оргазму, Йошики выпускает его и жмётся щекой к костлявому бедру, лишь рукой остервенело ласкает его, сильными, короткими рывками, помогая кончить.       Громкий стон эхом откатывается от стен комнаты, несколько крупных беловатых капель падают на живот басиста. Хаяши медленно разжимает руку и, опершись ладонями на простынь, наклоняется к нему.       — Не вздумай! — Тайджи цепляется за его волосы, но Йошики почти яростно сбрасывает его руку и собирает капли языком, вырывая ещё один громкий судорожный вздох. — Ебанутый…       Йошики выпрямляется и с громким похабным «чмок» облизывает губы.       — Ничего не ебанутый, — с усмешкой шепчет он, тянясь к любовнику и ложась на него. — Хочешь попробовать?       Вместо ответа Тайджи сам рывком подаётся вперёд, жадно зализывая его губы, запуская язык в рот. Йошики зарывается пальцами в его волосы, гладит спутанные прядки, с усмешкой отвечая на липкий, вяжущий поцелуй.       — Ты где научился этой дряни? — сбивчиво шепчет ему Савада.       Йошики мечтательно улыбается.       — Знаешь, Тай, женские журналы бывают ой какими полезными… Ни за что бы не подумал.       Тайджи, рыкнув, опрокидывает его обратно на спину, ложится между раздвинутых ног, сразу же проталкиваясь в растянутое тело мощным толчком. Йошики слегка кривится и цепляется за его шею. Больно, такой подготовки маловато, надо было начинать ещё в ванной. Он обнимает любовника обеими руками, упирается лбом в мокрую шею, вдыхает его. И слегка пошевеливает бёдрами навстречу, чувствуя, как сцепляются на них его пальцы.       А утром измотанный, но счастливый Йошики нежится в его объятиях и тает, как кубик льда в искрящемся шампанском. Свет прохладного летнего утра заполняет его спальню, чирикают под окном птицы, шумят листвой деревья, потревоженные ветерком. Хаяши жмётся к подушке, слегка вздрагивая, пока Тайджи обцеловывает его саднящие от засосов хрупкие плечи, блаженно щурится и думает о том, что, если в этом мире существует любовь, то Йошики чувствует её в эти моменты всем сердцем.

***

      — Хаяши-сан! Хаяши-сан, проснитесь!       Его трясут за плечо, тело отзывается болью по всей поверхности, и Йошики с трудом раскрывает глаза. Взгляду предстаёт залитая серым светом палата, дождь бьёт по окну, а медсестра, обычно ухаживающая за ним, бережно ощупывает рукой лоб.       — Доброе утро, — чирикает она как ни в чём не бывало и улыбается. — Как вы себя чувствуете?       Йошики бессильно кривит губы.       — Ужасно.       И ведь не соврал. Из такого сладкого сна его вырвали бесцеремонно… Называется, в кои-то веки заснул нормально, крепко, расслабился и успокоился, так нет, надо было дёрнуть. Да ему убить эту девчонку хочется.       — Что случилось? — тут же испуганно спрашивает медсестра, садясь на постель рядом. — Где у вас болит?       Хаяши фыркает и сжимает пальцами тонкое подобие одеяла, натягивая его на себя повыше.       — Спросите лучше, где у меня не болит. Зачем вы меня разбудили? Чтобы самочувствием поинтересоваться?       — Вам лекарство надо принять, — она показывает на баночки на столике и шприц, — и укол сделать.       Йошики со стоном отворачивает голову. Его уже тошнит от этих таблеток. И синяки от уколов болят только сильнее и становятся всё больше.       — Ну же, не упрямьтесь, — сюсюкает медсестра, отвинчивая пробки у баночек. — Мы же хотим, чтобы вы поскорее поправились, верно?       Йошики, вздохнув, закрывает глаза, чувствуя разлившуюся по телу отвратительную слабость. А под животом тянет, противно так и сильно, и он, думается, знает причину. Главное, чтобы медсестра не заметила. Она внимательно смотрит, чтобы он проглотил таблетки, подносит стакан с водой, ловко всаживает шприц в руку.       — Вот так, хорошо, — улыбается она наконец, промокая получившийся прокол ваткой, и встаёт. — Лежите пока. Доктор скоро к вам зайдёт.       И медсестра уходит, захлопнув за собой дверь. Йошики опять остаётся в одиночестве и тишине.       Скривив губы, он медленно отводит в сторону одеяло и почти с отвращением смотрит на налившийся на пижамных брюках огромный выпирающий бугор. Чего и следовало ожидать, сладкий сон своё дело сделал.       — Вот дерьмо…       Йошики медленно оттягивает тугую резинку, сжимает на члене пальцы, слегка поглаживая и надавливая. И, морщась, прижимает свободную руку к губам, кусает кожу зубами, чтобы не издавать никаких звуков.       — Ненавижу тебя, Савада, — шипит Йошики сквозь зубы и жмурит глаза. — Заставляешь меня заниматься такой дрянью…       Нет, вовсе не Тайджи он сейчас ненавидит, а себя самого. За то, что позволяет вызывать в себе такие чувства. За то, что хочет его, несмотря ни на что.