Такие разные...

За восемь месяцев до событий в главах 6 и 8. Входная дверь хлопнула и в коридоре кто-то завозился. - Дорогой, я дома! – донесся оттуда знакомый голос с нотками усталости. Ложка, которой Кастиэль помешивал суп, дрогнула в его руках, а сам мужчина прикрыл глаза, делая большой вдох. Когда-нибудь, мы все к чему-нибудь привыкаем. Или же смиряемся с этим. Но Новак не мог ни привыкнуть, ни смириться, с этим обращением. «Дорогой…», «Милый…»… Эти слова из уст Дина кажутся неправильными, не искренними. Словно кто-то заставляет его их говорить, или же он сам выдавливает их из себя, притупляя желание сказать совершенно другое… Кастиэль не может точно назвать тот момент их жизни, когда Дин сменил своё «детка» на «дорогой», «малыш», на «милый». Может, когда он, как обычно, пришел с работы и вместо сладких объятий и мурлычущего «Ммм, де-еее-етка…» получил только легкий чмок в щеку и «Привет, дорогой». Мужчина хмыкнул, ставя на стол тарелку с овощами. - Мой руки и садись ужинать! – крикнул он, зная, что его услышали. Взяв с подоконника газету, Кас положил её на стол, проведя кончиками пальцев по краю жесткой бумаги, задерживая дыхание, словно сдерживая подступающие слезы. Спустя несколько минут, в проходе появился Дин, в домашних штанах и застиранной старой футболке. Он зевнул, сладко потягиваясь, и Кастиэль проследил за тем, как напрягаются мышцы на его руках, как дрожат густые ресницы… Под глазами Винчестера залегли едва видные мешки, а сам взгляд некогда озорно сверкающих зеленых глаз потух. - Привет, - улыбнулся Новак, опираясь бедром о столешницу. - Привет, - ответил Дин, делая шаг ему на встречу, целуя в лоб, держа руки в карманах штанов. – Что у нас сегодня на ужин? Склонив голову на бок, Кас смотрел, как Дин ест, одновременно читая газету. Когда Дин стал её читать, он тоже не может сказать. Просто он сел за стол, а когда Новак повернулся к мужчине, чтобы поставить перед ним тарелку – тот уже был увлечен чтением последних новостей. - Гвардиола одержал первую победу с "Баварией", - задумчиво произнес Дин, зачерпывая ложкой немного супа. – Ммм, это было весьма предсказуемо, учитывая нечестную игру Боруссии… Он хмыкнул, перелистывая страницу, бегая глазами по тексту, жадно впитывая в себя информацию. Дин никогда не любил футбол… - Перспективы развития экономики США в 2013 году, - улыбнулся мужчина, откладывая ложку в сторону. – Должно быть интересно. Он прикусил одну нижнюю губу, сосредотачиваясь на тексте, не обращая никакого внимания на Кастиэля. Дин никогда не интересовался экономикой… Но это было давно. Девять лет назад? Пять? Или, может, год назад? Кастиэль не может точно сказать, потому что изменения в мужчине произошли практически мгновенно, и их было так много, что Кастиэль растерялся… Он знает, что если сейчас поднимется в спальню, то найдет классические черные брюки, аккуратно перекинутые через спинку стула. А если выйдет во двор их дома, то прямо перед ним возникнет пиджак Винчестера, с закинутыми на верх рукавами. А если посмотрит в тумбу с грязным бельем, то увидит черную водолазку с высоким воротником. Дин никогда не носил водолазок… Раньше. Сейчас же множество водолазок темных оттенков лежат на полке Дина, и только с высоким воротником. Кастиэль облизнул губы, наливая в чашку кипяток, удерживая пальцем пакетик чая. Он знает, почему Дин носит именно их – чтобы скрывать татуировку на шее. Чтобы не показывать его отличие от других работников. Не потому, что Дин боится, или же не хочет вопросов. Он просто стыдится этого. Не Каса, а именно своего отличия от коллег. И Кас видит, как Винчестер пытается быть таким же. Видит, сдерживая слезы. Видит, засыпая на двуспальной кровати, зная, что Дин спит повернувшись к нему спиной, практически у самого края. Видит, но молчит – он не сможет этого сказать, голос мгновенно подведет и дрогнет. Газета отложена в сторону, а сам мужчина смотрит поверх корзиночки с печеньем куда-то вперед. - Так как прошел твой день? – спрашивает Новак, ставя перед Дином чашку с горячим чаем. Он смотрит на колени мужчины, горько сглатывая. Когда же это стало запретным плодом? Дин незаметно для Каса сжимает ручку чашки пальцами, до бледных костяшек. Он хочет сказать, что его все достало, что его терпение начинает кончаться, что он готов взорваться на работе, но вместо этого произносит лишь ненавистную ложь, дежурно улыбаясь: - Все хорошо, опять с бумагами разбирался. Он не может сказать Касу, что устал, не может признаться в собственной слабости, в том, что не в силах больше быть в образе «простого человека». Но он старается… Он сдерживает себя, что бы не завалить Каса на стол, как раньше… Он сдерживает себя, что бы не включить классический панк, как раньше… Он сдерживает себя, что бы не надеть когда-то любимую косуху, не начистить до блеска гриндера и сорваться ночью на какой-нибудь фестиваль, разбудив Каса, быстро собрав его вещи, и усадив позади себя на байк, как раньше… Вместо того, чтобы встать из-за стола, оставив грязную посуду на нем; вместо какой-то современной песни; вместо классических костюмов, лакированных оксфордов, и раннего подъема ради работы, на которую он поедет на своей светло-серой Ауди, оставив Кастиэля дома. Он сдерживает себя, чтобы не схватить Кастиэля за руку, шепча жаркие признания в любви тому в лицо, и не завалиться с ним на диван ради просмотра какого-то фильма, как раньше… - Спасибо, было вкусно, милый, - он целует мужчину в подставленную щеку, грустно улыбаясь тому, как Кас подстроился под его изменения. – Я пойду наверх, поработаю. И он уходит, не оглядываясь, все так же держа руки в карманах, оставляя Каса одного. Новак сглатывает, провожая любимого взглядом. Он убирает со стола посуду и ставит её в раковину, включая воду. - У меня на самом деле все хорошо, Дин, я рад, что ты спросил… - начал мужчина, горько улыбаясь. Губка плавно скользила по тарелкам, а теплая вода мощной струёй смывала жир вместе со средством. Движения Каса были неторопливыми, будто он не хотел отсюда уходить, покидать свой маленький, вымышленный мир. - Работу Мартина отправляют на городскую выставку. Ту самую, над которой он трудился несколько месяцев. Ты не помнишь Мартина, он приходил к нам домой, я помогал ему, вне уроков… Ты не обращал на него внимания, тут же поднимаясь наверх… Новак остановился, и закусил губу, сдерживая подступающие слезы. Грудь сдавливало от боли и отчаяния, но он продолжил, тихо произнося каждое слово дрожащим голосом. - Меня позвали преподавать живопись в университете… Я согласился. Уже два месяца, как совмещаю работу там и работу в школе… Работу Мартина назвали самой лучшей, а еще отметили мои эскизы. На которых изображен ты, но ты не знаешь об этом... Горький вздох вырывается из груди мужчины. Он закрывает кран, вытирая руки полотенцем. - Так что меня и Мартина отправляют в другой штат, на новую выставку… У меня все хорошо, Дин… Кастиэль грустно улыбнулся, ставя вымытую посуду в сушилку. Подойдя к окну, он отодвинул шторку, и взглянул на темнеющее небо. - А как у тебя на самом деле дела, Дин?