Снег на эшафоте

      … Лёд под её телом таял от горячей крови, всё ещё с неудержимой силой текущей из ран. Но принцесса Тигровая Лилия хотела умереть гордо — так, чтобы никому не пришло в голову счесть её слабой даже теперь. Питер часто говорил, что смерть — это тоже приключение, но она считала иначе. Смерть — это слабость. Особенно для дочери вождя, пусть ей и не так много лун и со стороны кажется, будто на снегу лежит не гордый бесстрашный воин, а всего лишь жалкая девчонка с глиняно-алой кожей, затуманенным болью взглядом и искусанными темными губами.       Тигровая Лилия с усилием приподнялась на локтях и посмотрела вперёд, туда, где догорали остатки поселения. Там белый цвет сменялся месивом рыжего и чёрного — пляской разыгравшейся бойни.       Только что принцесса увидела, как тащили за волосы Маленькую Лисицу — одну из немногих её подруг. У Лисицы был вспорот живот, но она всё ещё упиралась, даже когда её ударили снова. Её волок Стремительный Варан. Тот самый, что так хотел сделать её своей женой…       Конечно, он был всему виной — Варан. Верховный жрец, чьими устами говорили боги войны. Он и те из племени, кому надоело мягкое правление Большой Пантеры, надоел мир с Потерянными Детьми и близость пиратов во главе с «этой бледнолицей собакой, Джеймсом Крюком». Варан хотел, чтобы Нет-и-Не-Будет полностью принадлежала индейцам. Ведь на этом острове не было никого древнее их. Остальные… они были чужаками. Ненужными. Опасными. И поэтому сегодня ночью Варан убивал всех, кто стоял на пути.       Тигровая Лилия проснулась, когда томагавк уже опустился на голову её отца, и закричала. И лишь через непростительное мгновение — бросилась. Но даже до того, как тонкая девичья кисть, сжимавшая боевой топор, была перехвачена сильной жилистой рукой, весь лагерь индейцев заполнился тревожными криками и барабанным боем. Серая Сова созывала верных. Так началась первая и последняя война индейцев. Или всё-таки... бойня? Тигровая Лилия уже не может этого сказать.       … Она помнила, что сюда, к замёрзшему пруду, она отползла не сама. Её принёс последний из друзей отца, Золотой Лис, отец Маленькой Лисицы. Принёс, чтобы броситься обратно в битву и быть пронзённым стрелой прямо на глазах у истекающей кровью принцессы. Но ещё она помнила, что перед тем, как уйти, Лис шепнул:        — Отомсти.       Она видела почерневшее от горя лицо, лицо отца, потерявшего дочь, она знала, что никогда не забудет его. И она хотела отомстить. Но больше всего… больше всего она сейчас хотела выжить. И точно не хотела видеть, как падает на снег старуха Серая Сова. Сколько Тигровая Лилия её помнила, она была старухой и матерью для них для всех. Варан говорил с богами Войны, а Серая Сова — с богами Мира. А сейчас кто-то, чьего лица Тигровая Лилия не узнавала, ломал Жрице Мира спину. И принцесса, прежде чем уткнуться лицом в снег и почувствовать, что теперь он тает ещё и от слёз, всё же услышала хруст старых костей.       Она не могла об этом думать, но думала, прокручивала в голове, пыталась осознать. Что ещё вчера всё было в порядке и ни одного хмурого лица не мелькнуло на Большом Совете. Что отец обещал ей с рассветом отправиться на охоту за белым соколом. И что Питер Пэн, не улетай он так часто, никогда, никогда бы этого не допустил, при нём враг был только один — Крюк! А боль становилась сильнее, и холод от неё не помогал.        — Питер! — шёпот сорвался с губ, но не было даже ветра, чтобы разнести его. — Кто-нибудь…       Второе слово было произнесено тише. Но казалось, что её услышали. Там, в пылающем лагере, появилось какое-то новое движение, новые силуэты, которые она приняла за чудовищных духов из Тёмного Мира. Мужчины, почти все — довольно оборванного вида, вооружённые, озлобленные и напуганные одновременно. На них бросились, и они начали отбиваться — стрелять из револьверов и пускать в ход ножи. Теперь Тигровая Лилия наконец узнала их. Пираты.        Джентльмен Старки, Билли Джукс, Джонни Тесак, старик Сми… Она помнила каждого из них, потому что с каждого мечтала снять скальп. Особенно остро юная дочь вождя помнила капитана — черноволосого, бледнокожего, с пронзительным взглядом незабудковых глаз и жёсткой линией надменного рта. Предводителя этих выродков.        Джеймс Крюк схватился с самим Вараном. Оба они были одинаково высокими и никто из них не проигрывал в ловкости. Индейцу помогал тяжёлый смертоносный топор, превосходящий силой удара шпагу пирата и оставивший скользящий, но длинный порез на его бедре... Но железный крюк, служивший капитану рукой, уравновесил противников, пропоров плечо индейца. Выпад был подлый, внезапный, а впрочем, хитрость перестаёт быть подлостью, когда тебе не хочется умирать от руки «грязной краснокожей обезьяны» — ведь именно так пираты называли островной народ.        Тигровая Лилия отвернулась снова, она мечтала, чтобы оба этих человека упали и не поднялись. А они продолжали двигаться — увлечённые друг другом, в пылу то ли битвы, то ли смертоносного звериного танца на запачканном кровью снегу. Пираты и индейцы вокруг них стали лишь безликой толпой, которая рябила и стиралась перед меркнущим взглядом принцессы.       Звон оружия был слишком пронзительный, резал уши, но неожиданно… исчез совсем. Будто его не было. И на смену пришло посвистывание холодного ветра, а вместе с ним — другой звук. Чужой. Нелепый в этом заснеженном лесном краю. Тигровая Лилия его знала — это было тиканье часов.       Она широко распахнула глаза и повернула голову, чтобы видеть… видеть, что все фигуры застыли в их нелепых позах. Мускулистая рука Стремительного Варана занесена для удара, Крюк готов отразить его. Другие пираты — с вытаращенными бешеными глазами, оскаленными ртами, поднятыми или опущенными ножами — тоже замерли: и те, кто бился, и только что убитые, не успевшие рухнуть на снег.       Эта картина — жуткая и одновременно нелепая — заставила попытаться подняться. Но она не смогла шевельнуть и пальцем. И просто наблюдала, как откуда-то из густой тени леса появились сомкнутая пасть, вытянутое чешуйчатое тело, сильные лапы. Крокодил двигался по снегу медленно, оставляя глубокие борозды от когтей и длинный волочащийся след от хвоста. Глаза его, жёлтые и мудрые, не выражали ни одной эмоции. Самое загадочное создание Нет-и-Не-Будет просто смотрело на дочь вождя, и та не отводила взора. Она помнила, что Крокодилу она, скорее всего, не нужна. Конечно, он пришёл за Крюком. Или…       … или нет. Потому что, задев хвостом лодыжку принцессы индейцев, Крокодил устремился дальше. Он даже не остановился подле Крюка, ненадолго замер у ноги Сми, точно раздумывая, и… пополз дальше. К лежащей навзничь Серой Сове, тело которой, наверно, ещё не остыло. Распахнулась страшная пасть, перестали тикать часы. Последней исчезла среди лязгающих зубов сухая старушечья рука. Когда, поглотив свою добычу, пасть захлопнулась, в воздухе снова послышалось тиканье.       Крокодил двинулся дальше. Быстрее. И ещё быстрее. Принцесса не видела, забрал ли зверь всех, кто умер этой ночью… и ей казалось, что прошло всего несколько секунд прежде, чем ход часов перестал быть слышен в темноте. Крокодил ушёл. Нет-и-Не-Будет ожила.       И Тигровая Лилия не была уверена, что то, что она увидела, было на самом деле. Потому что Серая Сова лежала на прежнем месте, лежали убитые пираты и индейцы. А на снегу не было следов крокодильих лап и хвоста. Потрясение и страх оказались слишком сильны: в эту минуту сознание всё-таки ускользнуло…        *       В последний раз огромный индеец обрушил томагавк на Крюка, из раны на плече хлынула кровь, и атака не получилась. Но и капитан пиратов не успел добить противника — тот шарахнулся назад с кошачьей ловкостью и издал гортанный призывающий крик. И в ту же минуту все, кто обратил сегодня свои топоры против своих братьев, сорвались со своих мест.        Индейцы бежали — но едва ли их бегство было позорным. Капитан Джеймс Крюк понимал, что они всего лишь затаятся, чтобы напасть завтра на кого-то другого. На его же корабль, чтобы отомстить. Или на Русалочью Лагуну. Или на Питера Пэна и его новую банду Потерянных Детей. Последнее было бы неплохим раскладом… но об этом он пока не думал. Лишь отметил краем сознания, поставил воображаемый крестик на карте своих планов и забыл. Осторожно сделал шаг, чтобы убедиться, что рана на ноге не слишком опасная. Огляделся вокруг.       Было очень тихо и очень холодно, и в пламени костра пираты отбрасывали на снег длинные тени. Озадаченный голос спросил:        — Может быть, зря вмешались, капитан? Пусть бы и зарезали друг друга…       Это Старки. Вечная «слишком умная» язва с вечными раздражающими, глупыми вопросами. Конечно, «зря». Но когда кто-то хватает за волосы и швыряет на снег старую леди, пусть и краснокожую, разве возможно — не вмешаться? Джеймс Крюк никогда не оставлял такого безнаказанным. Даже став пиратом. Даже сделав своей главной целью убийство мальчишки, годившегося ему в сыновья.        — Да брось, Старки, — прогудел другой голос. — Я вот всегда мечтал выпустить паре этих красных мартышек кишки, чтоб посмотреть — они такие, как у белых, или нет?..       Джонни Тесак. Человек-гора без намёка на умственные способности, но зато верен как пёс. Любит убивать ради убийства. Главное — указать пальцем именно на того, кого действительно надо убить. И не дай Бог ошибиться: пути назад Тесак не знает.       Красный Буйвол молчал. Он побледнел и поджал губы, руки сжались в кулаки. Красный Буйвол — чужак в пиратской команде. Индеец. Он сам сбежал из племени Большой Пантеры, но попал на «Весёлый Роджер» уже так давно, что Крюк едва это помнит. Красный Буйвол умнее всех остальных вместе взятых, насколько вообще может быть умным индеец. И даже сейчас он успел уже пробежаться по лагерю, чтобы, сухо откашлявшись, сообщить:        — Нет живых. И нет чужих следов.       Красный Буйвол был бы молод, если бы в Нет-и-Не-Будет кто-то старел. А так он вечно восемнадцатилетний, только глаза за годы жизни среди пиратов потеряли своё спокойное мудрое выражение, стали глазами хищника. Пожалуй… в эту минуту Крюк жалел его — не потому ли хлопнул по плечу, отвечая:        — Гениальное наблюдение.       В конце концов… ему ли не знать, что терять свою семью бывает весьма и весьма больно? Даже если семья эта изгнала тебя и ты ненавидишь её всем своим дикарским сердцем.       Впрочем, Крюк не привык надолго задумываться о том, что происходит в пустых головах и чуть менее пустых сердцах его верной собачьей стаи. И, вспомнив о заданном Старки вопросе, с усталым видом убрал со лба прядь чёрных вьющихся волос. Посмотрел на кровавые пятна на снегу, поморщился от усиливающегося ветра и снова обратил взгляд на чернявого тощего пирата:        — И за что только тебя зовут джентльменом, Старки? Мы отправились на остров, чтобы наконец поймать Пэна, и не нашли его, а ты недоволен тем развлечением, которое я предоставил вам взамен? Знаешь ли, это довольно… — коснувшись стальным крюком заросшего щетиной подбородка, капитан почти пропел: — неблагодарно… и невежливо. А ты помнишь, что я больше всего не люблю, Старки?       Пират молча сглотнул, не смея шевельнуть головой. Билли Джукс с готовностью подсказал:        — Неблагодарность и невежливость, сэр.       Из всех в команде он единственный называл Джеймса Крюка не «капитан», а чаще «сэр» — может, потому, что был старше Питера Пэна от силы года на четыре. И Крюку это обращение нравилось — напоминало об очень старых временах. О временах, которыми он дорожил и которые иногда казались ему просто сном…        — Вот именно, — не улыбаясь, он убрал железное острие от пульсирующей на немытой шее жилки и, прихрамывая, отошёл. — Учись у молодёжи. Задавать правильные вопросы и самому на них себе отвечать.        — Я… п-понял, капитан.       Крюк уже забыл о нём. Он заметил, что Красный Буйвол снова сорвался с места — как и всегда, почти бесшумно — и бежит по снегу в сторону дальнего леса, сейчас голого и похожего скорее на угрожающе ощеренный частокол. Там густились сумерки, и на секунду капитан пиратов вполне справедливо встревожился — мало ли, что таится среди теней? А Буйвола, единственного своего следопыта, он терять не собирался и поэтому, не церемонясь, рявкнул:        — Кто тебя отпустил? А ну сюда!       Джеймс Крюк знал, что так зовут детей или собак, а не гордых индейцев. Но, при всей своей сообразительности, Буйвол, как и прочие пираты, редко понимал хороший тон и вежливую речь. Зато от капитанского ора сразу подскочил на месте, но — неожиданно — не свернул назад. Оглянувшись, краснокожий сделал плавный жест кистью и что-то сказал на своем то ли лающем, то ли каркающем наречии. Быстро перебрав свои познания в языке индейцев, который за годы пребывания в Нет-и-Не-Будет пришлось выучить, капитан вспомнил, что движение это и слова значат просьбу о разговоре наедине.        — Всем оставаться здесь и смотреть в оба, — коротко приказал он и, осторожно ступая по снегу, направился к индейцу.       Чем ближе капитан подходил, тем яснее ему становилась причина такого странного поведения Красного Буйвола. Острое зрение быстро помогло Крюку рассмотреть в полумраке фигурку, лежавшую на чём-то красном. Красное оказалось просто грязным от крови снегом, а фигурка...        — Принцесса Тигровая Лилия? — капитан наклонился ниже, присматриваясь к смуглому лицу.       Красный Буйвол кивнул. Он хмурился и глядел на капитана исподлобья, с отчётливо видимым напряжением. Джеймс Крюк пока сделал вид, что не замечает этого. Опустившись на колени, он взял в ладонь узкое запястье и проверил пульс. Слабое, но упрямое биение подсказало, что принцесса жива. Пока жива. Дышала она с хрипом, а кожа была ледяной. Даже если её раны и не были смертельными, её должен был в скором времени убить холод. Крюк выпустил безвольную руку и поднялся:        — Что ж… очень жаль, славная была дикарка. Идём.       Говоря, он считал про себя до пяти, но не успел досчитать и до трёх — Красный Буйвол порывисто схватил его за рукав камзола:        — Ты так не сделаешь!       Только этот индеец мог обратиться к нему на «ты» и не получить удар крюком в живот. Капитан «Весёлого Роджера» позволял такую вольность лишь потому, что не мог её искоренить. Не помогали ни побои, ни угрозы, и Джеймс Крюк, не привыкший тратить своё время впустую, смирился. Краснокожий прекрасно овладел английским и не мог понять лишь этого «вы». К тому же, так было даже забавно. Почти на равных. А значит, почти иллюзия дружбы. Крюк вовсе не нуждался в дружбе краснокожего, но…        — И почему же я так не сделаю? — с любопытством спросил он, приподнимая бровь. — Ведь она — мой враг. Уже два раза пыталась снять с меня скальп.       Индеец молчал. Он смотрел на лежащую принцессу с нескрываемой жалостью, которую Крюк назвал бы тошнотворной. Но тут Тигровая Лилия, будто почувствовав этот взгляд, дёрнулась, потом попыталась поджать к груди колени — в бессознательном желании согреться. Кровь из ран потекла сильнее.       Сердце капитана пропустило один удар. Нет, конечно же, дело было вовсе не в девчонке, к чёрту девчонку, просто это движение… оно было знакомым. Оно напомнило…        — Итак? — Переборов себя, спросил Крюк и с видимым лишь ему самому усилием отвёл глаза от принцессы. — Мы теряем время, тик-так.       Он уже принял единственное решение, какое мог принять джентльмен и капитан, но отказаться от возможности кое-что услышать просто не мог. Не потому ли ещё он держал возле себя этого индейца?        — Потому что… — Буйвол замялся.        — Потому что?        — Она…        — Хорошо…        — Потому, что она — леди, — наконец произнёс Красный Буйвол и, даже испугавшись собственных слов, встряхнул прямыми волосами.       Лицо залилось краской. Крюк, вполне довольный результатом, отозвался:        — Вот так должен говорить пират из моей команды. И поверь, своих богов ты этим не оскорбил. Иди. Поведёшь нас, я боюсь, как бы твои собратья не вернулись. Мы потеряли четверых и не сможем драться.       Вскакивая, индеец спросил:        — А она?       Капитан, уже снова опустившийся рядом с принцессой и пытавшийся понять, насколько серьёзны раны и как лучше поднять тело, уловил в голосе дрожь. Это вызвало у него раздражение — что ещё за сентиментальность у пирата, пусть даже и видящего свою раненную соплеменницу? Сняв камзол, Крюк молча начал закутывать в него Тигровую Лилию. Заботы в этом было не больше, чем звёзд в облачном небе — капитану просто не хотелось, чтобы кровь залила его белоснежную рубашку. Холод он всегда терпел лучше, чем неаккуратность в собственной одежде.        — Я её возьму, — наконец отозвался он, приподнимаясь. — Посмотрим на корабле, что можно для неё сделать. Шевелись, или потороплю тебя крюком.       Красный Буйвол благодарно улыбнулся и бросился по снегу назад. Капитан медленно встал и зашагал следом. Тигровая Лилия так и не очнулась, длинный плащ укрыл её почти полностью. Мужчина видел только запрокинутое лицо, так и не потерявшее выражения болезненной измученности, и тонкие босые стопы.       Принцесса не была маленькой девочкой, в этом возрасте, насколько капитан знал, у краснокожих уже выдавали замуж. Но она казалась лёгкой, совсем хрупкой, и трудно было поверить, что это она с лёгкостью взбиралась на корабль и — уже не один раз — вступала с капитаном пиратов в битву. Бесстрашно, как будто вообще не знала о том, что в Нет-и-Не-Будет тоже приходит смерть. Честно говоря… его это почти восхищало. Но сейчас, когда, почувствовав тепло, она вдруг прижалась к нему, тот образ — образ храброго воина в боевой раскраске — куда-то сгинул. Так он мог бы нести свою дочь… если бы у него были дети. Если бы…       Снова он вспомнил, как Тигровая Лилия пыталась сжаться на снегу, и понял, что едва ли сегодняшняя ночь будет для него спокойной. Чёртова девчонка… ведь если капитан Джеймс Крюк и боялся чего-то, кроме Крокодила, то только одного — собственной памяти.