Снег на эшафоте

      Дни на «Весёлом Роджере» казались похожими один на другой. Небо, видневшееся в круглом окне, было блеклым, отвары, которыми её поили, — одинаково горькими, а песни, которые по вечерам горланили иногда пираты, звучали все на один лад. Вскоре Тигровая Лилия даже запомнила одну:              На палубе они стояли вместе,       И Роджер чёрный вился на ветру.       «Я для тебя звезду зажгла на небе.       Когда она погаснет, я умру.       Король, не забывай малышку Энни,       Не забывай и в битве, и в огне.       И если будешь умирать последним,       В минуту смерти думай обо мне».       Песня была довольно печальная, дальше следовал рассказ о том, как загадочный король-пират всё же встретил свою гибель на эшафоте, а его Энни бросилась в океан. Пение обычно прерывалось всхлипами и бранью, из чего юная принцесса сделала вывод, что сброд, с которым Крюк делит корабль, довольно сентиментален при всей внешней свирепости.       Тигровая Лилия по-прежнему оставалась на попечении своего брата, с которым старалась говорить как можно меньше. Впрочем, Красный Буйвол и сам не рвался к примирению с сестрой, даже глаз не поднимал, меняя ей повязки или принося еду.       Иногда вместо него приходил старый рассеянный боцман, Сми. Последний пугливо косился на дикарку и явно опасался, что она может на него броситься. Принцессу это даже забавляло. Часто она резко подавалась к нему навстречу или щёлкала зубами — только чтобы увидеть, как он крестится и что-то бормочет.       А вот сам капитан Крюк почти не приходил, заглядывая лишь изредка и едва удостаивая её даже парой слов — просто проверял, жива ли она, и исчезал. Большую часть времени мужчина был либо на палубе среди матросов, либо в одиночестве — Тигровая Лилия различала, как за тонкой стенкой он ходит по своей каюте.        Присматриваясь к Крюку, она вскоре заметила, что глаза его обычно хранят странное скорбное выражение, которое никуда не девается и в минуты хорошего настроения. Смеялся капитан тоже нечасто, даже улыбка была на его бледном лице редкостью. Ходил он так же бесшумно и осторожно, как лучшие следопыты племени краснокожих. Подчинялись ему всегда беспрекословно, но сам он, казалось, не особенно радовался этой власти. За проступки мог убить, мог ударить, а мог и просто выбранить — предсказать это было невозможно.       Очень редко вместо шагов она слышала мелодичную игру на каком-то инструменте. Музыка была глубокая, медленная и нежная. В такие минуты принцесса замирала и начинала прислушиваться, ловя каждый звук с чуткостью дикого животного.       Однажды она, не сдержав любопытства, сумела пробраться к капитану в кабинет и посмотреть на таинственный ящик — деревянный, тяжёлый и состоящий из каких-то клавиш. Когда она ткнула одну пальцем, странная штука застонала низким голосом. Принцесса решила, что она знает только одного хозяина, и отошла подальше. Больше она ящик не трогала.       Тогда же она случайно увидела на письменном столе капитана, среди запылённых карт и рисунков, овальный блестящий медальон на грубой цепочке. Она вспомнила, что и раньше замечала его у капитана на шее. Медальон открывался, и, справившись с замочком, принцесса нашла внутри миниатюрный портрет очень красивой светловолосой женщины с голубыми глазами. Решив, что это жена капитана, она удивилась — как такая «леди» могла полюбить пирата. В тот же вечер странный сердитый инструмент снова пел, а Тигровая Лилия снова слушала.       Она скучала по музыке, хоть по какой-нибудь… В её племени ведь играли — на барабанах, на тростниковой дудочке, на костяной штуке, которую Вэнди когда-то обозвала странным словом «ксилофон». Сейчас, вспоминая ту музыку, Тигровая Лилия неожиданно ловила себя на мысли, что мелодии, слышные из капитанской каюты, были намного красивее. Каждая из них будто рассказывала какую-то историю… которую не выходило понять до конца. Не выходило, но по неясной причине хотелось.       А ещё бывали ночи, когда она неожиданно просыпалась — резко, как от удара. Просыпалась и долго лежала, широко распахнув глаза и глядя в потолок, напряжённо вслушиваясь в тишину и не слыша ничего, кроме стука собственного сердца. Но иногда… она готова была поклясться, что оттуда, из-за стены, до неё доносилось хриплое, тяжёлое дыхание капитана Крюка. А перед этим — его крик, крик то ли боли, то ли ужаса. Нечеловеческий. Похожий скорее на обрывочный вой раненого животного.       Ещё чуть позже она стала подмечать, что после таких ночей Крюк особенно бледен и мрачен, его ор долетает с палубы даже до её комнаты, а матросы ходят мимо на цыпочках, бесшумно. Тоже почти как индейцы.       Может быть, ему снились кошмары? Но если бы было так, она бы очень удивилась — какие ужасы мог видеть такой безжалостный и бесстрашный убийца? Жалеет ли он хоть о чём-нибудь? Питер всегда говорил, что нет. А она верила Питеру. Правда, ещё Питер говорил, что Крокодил только и мечтает съесть капитана Крюка… а в ту страшную ночь пришлось убедиться, что это не совсем так. Значит… Питер может ошибаться?       … В ту ночь она тоже проснулась, но не от чужого крика. Что-то другое потревожило её, и спустя несколько мгновений она поняла. С корабля дали пушечный залп, за которым последовали отдалённые вопли. Принцессе, замершей в постели, показалось, что голоса знакомы ей и что кричат не по-английски. Мучительно зажмурившись, она вслушалась. Да… она узнавала голоса Большого Белого Волка и Стремительного Варана. Врагов отца. И они кого-то проклинали.        Она сжалась в комок. Она всё поняла: пришли за ней. Догадались, что жива, и явились, чтобы это исправить.       За дверью послышались шаги, зазвучали уже другие голоса. Пираты нервно переговаривались между собой, и, как и довольно часто от страха, Тигровая Лилия совсем перестала понимать их речь. Слова неродного языка перепутались в голове, и догадалась она лишь об одном — её отдадут краснокожим. Питера нет, а значит, нет и смысла держать её как приманку для него. И Крюку совсем не нужны такие враги, как Стремительный Варан. Конечно, он приказал выволочь её из каюты, и за ней скоро придут.       Тигровая Лилия вскочила с постели. В последнюю неделю она уже могла ходить, хотя ноги всё ещё немного подкашивались и слушались плохо. Окно оказалось узким, да и сил дотянуться до него пока не было. Она заметалась по комнате и дёрнула на себя дверь, но та не поддалась: её всегда запирали на ночь. По словам Крюка, — чтобы принцессу не потревожил какой-нибудь пьяный матрос.       На секунду она остановилась, вслушиваясь в голоса и шаги, — они приближались. Отчаянное решение пришло мгновенно, и принцесса снова завертела головой. Хоть бы что-нибудь острое... но из вещей в комнате была только белая чашка из какого-то тоненького материала, такая хрупкая, что было страшно на неё дышать. Теперь этой чашке предстояло спасти дочери краснокожих жизнь.       У Тигровой Лилии даже получилось отбить осколок, по форме напоминавший нож. Его она и стиснула в ладони, крадучись подходя к стене и вжимаясь в неё лопатками. Голоса смолкли, медленные шаги были всё ближе. Заскрежетал отодвигаемый засов. Она сжалась. Только бы за ней явился сам капитан. Она убьёт его моментально, просто перережет горло, и…       Дверь распахнулась. Крюк переступил порог, недоуменно оглядывая пустую кровать. Прежде, чем он успел что-то сказать, принцесса бросилась на него, занося своё оружие.       В последнее мгновение она надеялась прошептать ему что-нибудь вроде «умри, бледнолицый», но не успела. Капитан легко увернулся от атаки, и, пресекая повторную, несильно ударил Тигровую Лилию по руке, выбив осколок. После этого он попытался схватить принцессу за плечо, но та довольно проворно извернулась и отскочила, начиная пятиться. Она не сводила глаз с бледного лица мужчины, и больше всего её пугало то, что лицо это оставалось холодным — без следов гнева, торжества или хотя бы чего-нибудь. Чего-нибудь. Крюк просто принял решение и, как и всегда, собирался немедленно его исполнить. Без лишних слов и уж точно без эмоций.        — Нет…       Он всё ещё шёл навстречу, протягивая к ней руку:        — Принцесса…       Конечно, она не смогла бы его переубедить. Да и стала бы она, гордая дочь племени, умолять о пощаде? Ни за что! Она примет смерть, если не сможет победить в бою, но… почему же ей так страшно при мысли о том, что сделает с ней Стремительный Варан? Сломает спину, как поступили с Серой Совой? Или снимет заживо кожу? А перед этим… сделает то, что хотел сделать с Маленькой Лисицей? Ведь он наверняка это сделал прежде, чем…        — Лучше убей меня! — крикнула она почти со слезами, ненавидя себя за эти слёзы.       И бросилась назад, забираясь на постель, сжалась и накрылась с головой одеялом, лихорадочно шепча:        — Не подходи…       В тишине зазвучали легкие, словно кошачьи шаги, и от каждого сердце замирало. Она была готова к тому, что покрывало резко сдёрнут, и уже напряглась, ожидая момента для броска. Она проскользнёт под здоровой рукой, вцепится в горло, и…       Шаги стихли. Кровать скрипнула: на неё сели, где-то в изножье. На одеяло никто не покушался, как и на саму Тигровую Лилию. Наконец она услышала ровный спокойный голос:        — Не бойтесь. Они ушли. И я надеюсь, они не вернутся.       Она не двигалась. Тогда за край одеяла всё же потянули, и вскоре лицо капитана пиратов оказалось вровень с её лицом. Голубые глаза смотрели с беспокойством, и Тигровая Лилия неожиданно для себя смутилась, пробормотав:        — Мне показалось…       Закончить она не смогла. Мужчина откинул одеяло с её плеч и произнёс:        — Готов поспорить на свою шпагу, вы решили, что вас идут отдавать вашим родичам?       Уголок губ чуть приподнялся в улыбке. Принцесса, раздражённая и сконфуженная, ответила:        — Они мне не родичи!        — Конечно, нет, — взгляд капитана скользнул по белым черепкам на полу. — Но мне искренне жаль, что за ваше недоверие я поплатился чашкой из сервиза времён Карла II.       Принцесса нахмурилась и скрестила на груди руки:        — Почему ты меня не отдал? Опять Красный Буйвол…        — Я, — коротко перебил Крюк.        — Почему? — она вскинула взгляд.        — Просто так.       Но она не унималась:        — Ты ведь хочешь с моей помощью поймать Питера?       Она была уверена, что права. Но мужчина неожиданно хмыкнул и покачал головой. А его слова показались Тигровой Лилии ушатом ледяной воды:        — До Вэнди я бы ещё в это поверил. После Вэнди…        — Причём тут она? — вскинулась Тигровая Лилия. — Ведь… её больше нет!       На последних словах гордая принцесса почувствовала, как задрожал её голос. Ненавистное имя, ненавистная бледнолицая дрянь, с которой она сняла бы скальп даже с большим удовольствием, чем с этого пирата. Конечно… на самом деле она понимала причину этой ненависти. Рыжую причину с весёлым смехом и звонким голосом. Но…        — Он прилетит за мной, слышишь? Обязательно прилетит, как только узнает…       Палец капитана неожиданно мягко коснулся её губ:        — Не нужно так кричать. Конечно, прилетит. Но не за вами. Вы для него не более чем дочь вождя. Вы не рассказывали ему сказок и не дарили… — губы презрительно скривились, — напёрсток. К слову, у людей нормальных это действие называется «поцелуй».       Все слова благодарности, которые она заставляла себя сказать Джеймсу Крюку за то, что он прячет её от жаждущего её крови Варана, застряли в горле. Вместо них пришли совсем другие, злые:        — Не веришь? — она ударила его по ладони, всё ещё касавшейся губ, и снова вздёрнула подбородок, твёрдо встречая пронзительный взгляд. — Это потому, что тебя самого никто не любит! Даже та женщина из твоего медальона!       Лицо капитана Крюка, казалось, потемнело. Но глаза остались прежними — равнодушными. Лишь блеснули чуть ярче, прежде чем он поднялся, оправил манжеты и сухо ответил:        — Это была моя мать. Спокойной ночи, принцесса.       Уже берясь за ручку двери, он добавил:        — И я больше не стану запирать вас. Чтобы вы не опасались, что вас предадут.       Тигровая Лилия сидела неподвижно и смотрела, как он уходит. Она чувствовала, что её скулы заливает румянец стыда, а кулаки сжимаются. К глазам подступали слёзы. Как она посмела забыть?.. Для дочери индейского племени нет порока страшнее трусости… кроме одного. Краснокожий не должен быть неблагодарным. И не должен ранить того, кто спас ему жизнь. А она…       Тигровая Лилия прислушалась. Там, за стеной, никто не ходил, никто не играл на странном сердитом инструменте. Было тихо. Принцесса легла и закуталась в одеяло. Она пыталась найти хоть что-то, чтобы по-прежнему злиться на капитана Крюка и не чувствовать этой грызущей вины… и не могла.       *       …Несколько дней назад Чекко, один из людей Крюка, во время вахты заметил над лесом струйки дыма. Их было несколько, и довольно быстро стало ясно, что они поднимаются там, где располагалось поселение краснокожих. Это успокаивало и тревожило одновременно. Успокаивало, потому что явно значило, что больше индейцы не таятся в засаде. А тревожило потому, что строить новое поселение на крови и костях обитателей прежнего было дурным знаком. И если этот странный индеец с поперечным шрамом на широком грубом лице поступил так, значит, его стоит опасаться.       Дни шли. Краснокожие никак не обнаруживали себя. Возле берега они не появлялись, нападений не совершали. Вероятнее всего, им тяжело было быстро перемещаться по снегу, становящемуся всё глубже. И капитана это устраивало.       Один раз он, взяв с собой Красного Буйвола, выбрался на остров на разведку. Они смогли подкрасться достаточно близко, чтобы увидеть вигвамы, большой тотем, в котором были лишь злобные лики богов войны, алтарь, залитый кровью, и несколько костров, на двух из которых жарились крупные кабаньи туши. Женщины и дети ходили по поселению, изредка показывались и мужчины. В целом, индейцев стало меньше где-то раза в три, и большая часть из них выглядела подавленной.        — Теперь ты понимаешь, почему я убежал? — спросил Красный Буйвол.       Крюк сухо кивнул. Они спешно покинули свою засаду. Индеец заметал за ними следы. Но, наверно, он всё же сделал это недостаточно хорошо.       Среди ночи Джентльмен Старки поднял тревогу, и почти все пираты высыпали на палубу, чтобы увидеть на берегу разведённый костёр. Якорь «Весёлого Роджера» был брошен всего лишь метрах в ста от песчаного побережья, и зорким взглядом Крюк отчётливо различил лица в боевой раскраске, оскаленные зубы и луки наизготовку. Но, как ни странно, в пиратов пока не стреляли. Понимая, что поступок не самый разумный, капитан всё же тихо приказал:        — Все на канонирскую палубу. Готовьте пушки.       Он подождал, пока останется один, и, приложив ко рту руки, крикнул:        — Что вам здесь нужно, краснокожие?       Вперёд выступил тот, с кем Крюк дрался, — стоило увидеть его, как мужчина почувствовал отголосок боли в раненой ноге. Индеец, жилистый и высокий, шагнул прямо в море, чтобы оказаться ещё ближе. Вода была ледяная, но ни один мускул не дрогнул на грубом лице. Наконец голос, густой и громкий, разнёсся в воздухе:        — Отдай нам дочь нашего племени!       Дикарь говорил на своём наречии, явно желая дать понять, что решать всё будет он. Крюк прищурился. Примерно этих слов он и ждал. Надежда, что индейцы поверят в гибель Тигровой Лилии, конечно же, не оправдалась. И всё же… усмехнувшись, капитан потребовал:        — Сначала представься, пёс!       Он хотел проверить, насколько уязвят эти слова. И они уязвили — индейцы снова вскинули своё оружие. Но новый вождь неожиданно властно поднял руку — и они замерли.        — Я Стремительный Варан, сын Верного Клыка. Твоё имя мне не нужно, я пришёл лишь забрать дочь своего племени. Отдай её.       Капитан Крюк пожал плечами:        — Я отдал бы, будь у меня ваша дочь. Но к сожалению, я окружён лишь мужчинами, и все они не против были бы убить тебя за дерзость! Думай о том, с кем говоришь.       Индеец ступил ещё на шаг вперёд. Он нахмурился:        — Зачем она тебе? Ведь она у тебя, больше ей быть негде.        — Стрелять? — неподалёку от капитана появился Билли.       Глаза его возбуждённо блестели: он редко видел, как стреляют пушки, — ведь пираты обычно ни с кем не сражались. Капитан, не поворачиваясь, жестом велел ему замолчать. Не сводя глаз с волн, плещущихся у ног краснокожего, он склонил к плечу голову:        — Допустим даже, что это так. А зачем она нужна тебе?        — Затем, что индейцы должны быть с индейцами или же мертвы. Если бы я мог, я потребовал бы у тебя и этого предателя, Красного Буйвола, но… видимо, придётся мне самому позаботиться о его гибели. Что же касается девчонки, она невинна. И я хочу, чтобы она вернулась в племя.       Крюк молчал. Он прекрасно понимал, что Тигровая Лилия едва ли разделяет желание этого краснокожего. Иначе она давно могла бы убежать. А значит…        — Видишь ли, мой разноцветный друг… — Крюк заложил за спину руки, — я никогда не похищал юных индейских леди ради собственного удовольствия. Более того, леди не приходят на мой корабль без причины. И я подозреваю, что её причина — твоё желание выпустить ей кишки. Не так ли?       Несколько мгновений индеец молчал. Потом усмехнулся:        — Что ж, бледнолицый. Ты прав. Мне действительно не нужны живые отродья Большой Пантеры. Но тебе ли не понять меня с твоей враждой с… — тёмные глаза обратились к небу, — тем ничтожеством, что зовёт себя вечной юностью?       Капитан Крюк молчал. Он ждал, что ещё ему может сказать этот дикарь, и одновременно прислушивался к тому, как пираты чистят и разворачивают пушки. Стремительный Варан продолжил:        — Ты держишь дочь нашего племени, чтобы поймать на неё своего врага. Но я обещаю, что если ты выдашь её, я сам сделаю всё, чтобы отрубленная голова мальчишки легла к твоим ногам.       На эти слова капитан пиратов уже вполне откровенно расхохотался:        — Не думаешь ли ты, что моё имя — Падальщик? И что враг, убитый не мной, станет для меня соблазном? Чёрта с два, краснокожий. Убирайся отсюда.       Чья-то стрела сорвалась с тетивы. Крюк пригнулся, и она воткнулась в мачту. Приподнимая голову, он сказал:        — Этим давай закончим наши переговоры. Если вы не уйдёте, мы будем стрелять. Наши луки опаснее ваших — они могут и разорвать в клочья.       Несколько мгновений пират и вождь индейцев пристально смотрели друг другу в глаза. Наконец дикарь склонил голову:        — Хорошо. Я уйду, но ты об этом пожалеешь. Девчонка ещё навлечёт на тебя беду. И прежде, чем я исчезну… может, скажешь, зачем она тебе? Затем же, зачем ваш народ держит женщин своего цвета?       Догадавшись о смысле последних слов, Джеймс Крюк усмехнулся:        — В отличие от вас, мы чуть более разборчивы. Но я советую тебе запомнить. Всякий, кто ступает на палубу моего корабля, — под моей защитой. И если ты приблизишься к нам…        — Подожди! — Стремительный Варан поднял руку. — У меня есть к тебе другое предложение.        — И какое же?       Помедлив, индеец выше вскинул голову:        — Сразимся один на один. Если ты победишь, девчонка останется с тобой и между нами будет мир, а если нет… вы отдадите её и навсегда покинете остров.        Наивная вера дикаря то, что капитан пиратов может так просто клюнуть на подобный вызов, откровенно забавляла. Конечно, будь он, лорд Джеймс, желторотым птенцом, только-только освоившим шпагу и готовым биться по любой причине, он согласился бы. Но те времена безвозвратно прошли. И, помолчав немного, мужчина ответил:        — Дай подумать… нет. У меня нет настроения махать шпагой. Сейчас ночь, и это время для сна. А завтра и послезавтра я буду сильно занят.       Тёмные глаза сузились:        — Трус!        — Залп! — так же коротко ответил капитан «Весёлого Роджера», пригибаясь, и уточнил уже тише: — Одиночный.       Гулко бухнул «Толстый Томми». Ядро врезалось в воду неподалёку от Стремительного Варана, вздыбив ледяные волны. Вода пришла в такое возмущение, что краснокожий не устоял на ногах. Наблюдая, как он отплёвывается и пытается встать, Крюк помахал рукой:        — Приятных снов.       Он знал, что сейчас на корабль не нападут. И в ближайшее время тоже. Помнил примерное количество ядер, которых должно было хватить, чтобы ещё долго отгонять дикарей. Но по-хорошему… их стоило бы просто перерезать. По крайней мере, нескольких из них. Об этом он и думал, глядя вслед уходящим краснокожим и слыша их ругательства. И с этими же тревожными мыслями отправился проверить Тигровую Лилию.       Разговор с ней прошёл не совсем так, как он хотел. Точнее, он вообще не планировал долгого разговора. И всё же… одно он увидел очень отчётливо: бесстрашная принцесса напугана. А значит… он никогда её не выдаст. Что бы она ни сказала, желая уязвить его. И чего бы это ни стоило. Так всегда учила его мать. Леди нужно защитить. Даже ценой жизни. Даже совершенно чужую леди.       Думая так, он стоял на палубе и смотрел на удаляющееся побережье. Он отдал приказ увести корабль на другую сторону острова, в лесистую бухту с каменными склонами. В тех местах индейцы появлялись не слишком часто… и оттуда до «Весёлого Роджера» не долетела бы ни одна стрела.        — Капитан, а может, отдадим её? — Сми высунул свой нос из трюма. — Они не отстанут.       Злость на краснокожую всё ещё не прошла, и мужчина с удовольствием сорвал её, замахнувшись на боцмана крюком:        — Отдадим, Сми. А потом отдадим нашу провизию, потом оружие, потом тебя, чтобы ты шил платья их чёртовым девкам. А потом они всё равно нас перережут!       Кажется, боцману эта мысль очень не понравилась: очки испуганно блеснули, а голос задрожал, когда он предложил:        — Тогда я это… посмотрю, сколько у нас боеприпаса. И провианта. И …        — Посмотри, — вялым взмахом руки Крюк отправил помощника обратно в трюм.       Снова он открыл медальон на шее и посмотрел на свою молчаливую мать. И снова устало зажмурил глаза.       Как так получилось, что он оказался здесь? Ведь когда он представлял себе смерть, то не ждал никаких фей, вечных мальчиков и свирепых краснокожих. Преисподняя, Райские Кущи — что угодно, но не пиратский корабль… не эта тишина и не этот холод. И не память, которая преследовала его ночь за ночью, как самый верный пёс.        Лица друзей, смех матери, нежный румянец на щеках невесты….       Солнце над Роттердамом, ровная морская гладь, башенки далёкой Англии…       Конское ржание, канонада, крики солдат…       Боль от поражения, жар от полученных ран, холодный пол тюремного подземелья, где он ждал казни…       Эшафот…       Почувствовав за спиной робкое движение, мужчина обернулся. Тигровая Лилия стояла в двух или трёх шагах, ёжась от неутихающего ветра, трепавшего её чёрные как смоль волосы. Кроме длинной рубашки, перепоясанной в талии, на ней не было ничего, ступни тоже были босые. Она ещё не очень хорошо держалась на ногах и упрямо не поднимала головы. В темноте она казалась маленьким потерявшимся привидением. Вздохнув, капитан пиратов шагнул к ней:        — Ну зачем вы испытываете моё терпение?       Она прикусила губу, не двигаясь. Он подступил вплотную:        — Вы онемели?       Принцесса что-то тихо произнесла. Не услышав, он наклонился к смуглому лицу. И она повторила:        — Прости.       Гордый взгляд встретился с его взглядом. Больше она глаз не опускала. Крюк молча снял камзол и накрыл им худые плечи:        — Не смейте выходить в таком виде.       Тигровая Лилия смотрела с прежним хмурым, настороженным ожиданием. Она ещё не понимала, что на некоторые вопросы не нужны ответы, состоящие из слов, — достаточно жестов. И капитан кивнул, только чтобы успокоить её:        — Хорошо, принцесса. Идите спать. И не приходите больше без приглашения в мою каюту.       Но она не уходила. Переступила с ноги на ногу и прошептала:        — Я хотела посмотреть…        — На меня? — приподнял брови Джеймс Крюк. — В каюте я такой же, как здесь.        — На поющий ящик… — ответила Тигровая Лилия. — Такой… с маленькими пластинками… он делает музыку.        — Клавесин? — уточнил он. — Он тебе нравится?       Было странно, как легко он сбился на «ты». Принцесса кивнула, посильнее кутаясь в его камзол. Он посмотрел на её усталое, по-прежнему испуганное лицо и подумал о том, что ещё пара минут здесь, пара шагов босиком — и она снова заболеет. Он спросил:        — Хочешь научиться играть?       Она опять нахмурила брови:        — Он на меня рычит… Я попыталась…       Невольно он не сдержал тихого смеха и прежде, чем успел остановить себя, коснулся здоровой рукой её волос:        — Думаешь, это так же просто, как снять шкуру с медведя?       Она не отпрянула и не попыталась его ударить. Только возразила со знающим видом:        — С медведя не просто снять шкуру.        — На клавесине играть тоже нелегко, — отозвался он, убирая руку и злясь на себя за этот странный жест. — Но если хочешь, я могу тебя научить.        — Хочу, — кивнула она. — Сейчас?        — Как-нибудь в другой раз. После того, как убью медведя. Иди спать.       Тигровая Лилия кивнула и развернулась. Заметив, как она покачнулась, мужчина приблизился и удержал её за плечи:        — Осторожнее. Я не для того защищаю тебя, чтобы ты сломала шею.       Она опять вскинула на него взгляд и неожиданно подалась ближе, прижалась щекой к ткани его рубашки. Он так и не смог понять, было ли это движение благодарным, но для гордой принцессы оно явно что-то значило. Почувствовав, как она дрожит от холода даже под камзолом, капитан со вздохом добавил:        — … или простудилась.       Всё-таки Тигровая Лилия была совсем дикаркой… не понимала таких простых вещей. И придавала значение такой ерунде... Он обнял её, приподнимая. Почувствовал, как она вздрогнула и схватилась за его воротник, глядя широко распахнутыми тёмными глазами, и предупредил:        — Лучше не думай о том, чтобы выцарапать мне глаза.       Но она не сопротивлялась. Не двигаясь, прислонилась виском к его плечу.        — Спасибо… — шёпот был совсем тихий.       В молчании он дошёл с ней до каюты старшего помощника и остановился возле кровати. Тигровая Лилия забралась под одеяло, глядя на капитана снизу вверх. Кажется, она хотела сказать что-то ещё, и мужчина послушно наклонился, готовый слушать. Медальон на цепочке выбился из-под его рубашки и оказался у дочери вождя перед глазами.        — Можно? — она робко протянула руку.       Он кивнул. Тонкие пальцы бережно коснулись чеканного серебра. Некоторое время принцесса грустно и внимательно смотрела на женщину с портрета, потом опять перевела глаза на Крюка:        — Как её звали? Почему она умерла?       Об этом его спрашивали впервые.        — Люси, — с некоторым усилием откликнулся он. — Потому что… они все умерли. Я здесь слишком долго.        — А Питер говорил, что «слишком долго» — не бывает. Вернуться можно куда угодно… если очень захотеть.        — Почему же тогда… — капитан горько усмехнулся, — он ещё не притащил назад Вэнди?       Услышав это имя, Тигровая Лилия нахмурилась. Но тут же серьёзно и уверенно сказала, закрывая медальон:        — Может быть… он не может?       Девчонка говорит, что Пэн чего-то там не может… Неужели она всё же не так безнадёжна?        — А я? — он спрятал медальон на груди.        — А ты сможешь.       Удивлённый, пират снова наклонился немного ниже, всматриваясь в тёмные глаза. Сейчас он отчётливо видел, что у принцессы Тигровой Лилии странный взгляд — взрослый и пристальный, несущий отпечаток десятков проведённых на проклятом острове лет. И только из самой глубины всё ещё смотрела вечная девочка, которой клавесин казался волшебным ящиком и которая верила, что значит для Питера Пэна хоть что-то…        — Почему ты так на меня смотришь? — она покраснела, быстро отвернулась и пробормотала в подушку: — Я… правда верю. Несмотря на то, что ты всего лишь глупый пират.       Отгоняя непонятное наваждение, он выпрямился и задул свечу:        — Что ж… кто знает? Приятных снов, ваше высочество.