Снег на эшафоте

      Этот бой не был долгим. Красный Буйвол упал на колени, уже не в силах защищаться, истекая кровью. Он смог нанести противнику только две неглубокие раны, прежде чем рухнуть в четвёртый раз.       Подняться он не успел – Стремительный Варан обезоружил его. Вслед за этим широкие сильные пальцы схватили индейца за воротник, подняли и грубо швырнули на алтарь рядом с сестрой. Ей показалось, она услышала, как хрустнули кости. Брат глухо застонал сквозь зубы и всё же попытался вскочить и снова атаковать, но его собственный топор уже был нацелен ему в грудь:       — Ты достаточно меня повеселил. Ты не достоин быть вождём.       Толпа краснокожих разразилась криками. Теперь даже те, кто недавно ещё подбадривал сына Большой Пантеры, требовали его смерти. Гордое племя прощало даже предательство… но слабости оно не прощало никогда. И юноша это понял, боль и стыд отразились на его скуластом лице.       — Прости меня, сестра, — тихо прошептал он Тигровой Лилии и сказал громче: — Что ж! Я признаю своё поражение и сдаюсь на твою милость.       Мужчина хрипло и торжествующе расхохотался ему в лицо:       — Милость? Я был прав, ты окончательно стал бледнолицым. Тот Красный Буйвол, которого я знал когда-то, не мог произнести этого слова!        Принцесса закусила губы. Едва вспыхнувшая слабая надежда была растоптана. Красный Буйвол лежал рядом, и его била сильная дрожь – от холода и унижения. И, может быть… он боялся. Неосознанно она нашла его ладонь и сжала в своей, шепнув:       — Не нужно было тебе идти за мной. Ты мог улететь с пиратами.       Их взгляды встретились. Впервые за сотни лун – по-настоящему, без тщетно скрываемой обиды. Они снова стали семьёй, пусть и в минуту своей гибели. Брат улыбнулся:       — Не мог…       Снова застучали там-тамы, а Стремительный Варан, безумно скалясь, занёс над принцессой нож. Тигровая Лилия зажмурилась, не позволяя слезам течь из глаз. Падающий на мокрые щёки колючий снег стремительно таял. Секунды тянулись, но вдруг… какая-то мысль пришла Жрецу Войны в голову. Он отвернулся, обвёл новым взглядом толпу и прокричал:       — До рассвета ещё немало времени! Может быть, есть ещё кто-то, кто жаждет стать вождём? Я готов биться с каждым из вас, слышите?! На моей стороне все боги!       Никто не ответил. Индейцы переминались на месте, поглядывая друг на друга. Тигровая Лилия не сомневалась, что есть среди них те, кто вступил бы в битву… но после поражения Красного Буйвола страх стал сильнее. И люди из племени молчали, молчали даже те выжившие чудом, кого принцесса помнила как друзей отца, те, кто мог вступиться за честь её семьи и те, кто ненавидел этого жреца. Но тут…       — А если вашим вождём захочу стать я?       От этого голоса, донесённого холодным ветром, принцесса замерла. Индейцы расступались, отталкиваемые пиратами. Старки, Сми, Ронни, Гилл, Тесак, Чекко… вооружённые, но не открывающие пока стрельбы, они шли один за другим на поляну. Почти вся команда. Последним шагал Джеймс Крюк, куривший сигару с совершенно безмятежным видом. И именно он, усмехаясь, раздельно повторил:       — Итак? Примешь мою скромную кандидатуру?       Ноздри Стремительного Варана раздулись, как у бизона. Кулаки сжались, и несколько секунд он молча прожигал капитана «Весёлого Роджера» глазами. Тот смял сигару, передал её в руки Сми и начал спокойно приближаться, на ходу снимая с пояса пистолет и отбрасывая его на снег:       — Я даже буду драться с тобой честно. На моей стороне тоже есть один Бог, правда, он не особенно любит войны.       Толпа зашлась тревожными перешептываниями, кто-то пронзительно засвистел, но Стремительный Варан неожиданно резко поднял ладонь, заставляя свист оборваться:       — Что ж… — индеец вновь извлёк из-за пояса свой томагавк, потом подобрал со снега томагавк Красного Буйвола, — посмотрим, чьи боги сильнее, бледнолицый.       Капитан «Весёлого Роджера» смерил взглядом противника, но ничего не сказал. Расстановка сил была несправедливой: предводитель пиратов вооружен только шпагой и стальным крюком, а ловкий сильный индеец – двумя тяжёлыми топорами. Но все, в том числе и Крюк, понимали, что при первой же попытке отказаться от собственного вызова бледнолицые будут убиты – и смерть эта едва ли будет приятной. Тигровая Лилия приподнялась, внимательно глядя на мужчину. Он был бледен, но спокоен, будто предстоящий бой был не более чем потехой или тренировкой. Чуть улыбнулся – лишь уголком губ. И изящным жестом вскинул шпагу, подзадорив жреца войны:       — Нападай!       Индеец бросился в атаку. Казалось, вместе с ним на Джеймса Крюка мчался и свирепый ледяной ветер, воющий и орущий сотней жадных глоток. Шаги по снегу были стремительными, а сила готовящегося удара расколола бы пополам самый прочный камень. Капитан стоял неподвижно, и лишь в последний момент резко отскочил в сторону, а в следующее мгновение просвистевшая в воздухе шпага легонько оцарапала краснокожему щёку:       — Неплохо для дикаря.       Казалось, слова взъярили жреца войны сильнее, чем рана – дразнящая, будто в насмешку нанесённая вполсилы. Снова он ринулся на противника, на этот раз тот принял атаку на крюк – сталь мучительно заскрежетала, но выдержала, и тут же мужчина опять отпрыгнул – уклоняясь с кошачьей ловкостью.       — Ты убегаешь, как трус! – прорычал Стремительный Варан.       — Я всего лишь оберегаю своё личное пространство от твоей вони, — непринуждённо парировал капитан «Весёлого Роджера». – И даю тебе свободу действия.       Тигровая Лилия понимала, что тактика мужчины проста – разозлить, измотать и дождаться ошибки, чтобы в конце концов нанести уже настоящую, серьёзную рану. Но это сработало бы лишь с менее опытным и более горячим противником. Стремительный Варан же таким не был. Он выиграл слишком много битв.       Ещё некоторое время индеец словно бы присматривался, повторяя первые ошибки, а потом атаки его изменились. Теперь он уже не прилагал той разрушительной силы, какой рассчитывал смести противника в первую же минуту. Движения его стали такими же танцующими и лёгкими, как у Крюка. И этот бой снова напоминал тот, первый, который дочь Большой Пантеры видела в ночь гибели своего настоящего племени. Она смотрела бы на него вечно, восхищаясь ловкостью и силой обоих сражающихся – бледнолицего и краснокожего… если бы гибель одного из них не значила её собственную гибель.       Только поразительная реакция, выработанная в частых боях с молниеносным Питером Пэном, пока спасала капитана пиратов. Рубящие удары, нанесённые исподтишка, он успевал загасить в последнюю секунду. И Тигровая Лилия понимала, что рано или поздно он устанет, ошибётся, оступится. И попадётся в свою же собственную ловушку.       — Эй…       Мимо поглощённых боем, заходящихся воплями индейцев к ней прокрался Чекко. Лицо его было белым как мел, и, склонившись к самому уху принцессы, он прошептал:       — Бегите. Оба. Он приказал спасти вас любой ценой. На корабле люди, которые ждут. Буйвол, ты знаешь, что делать. Но вам самим нужно только…       — Я не пойду! – Тигровая Лилия схватила его за воротник. – Я опозорила себя, не сумев убить врага, а теперь ты предлагаешь опозориться ещё больше, сбежав?       — Убеди её, — Чекко глянул на Красного Буйвола, стиравшего с лица кровь. – Он приказал…       Индеец, всё ещё до конца не пришедший в себя после поединка со Стремительным Вараном, посмотрел на пирата мутным взглядом и мотнул головой:       — Мы не оставим вас. Мы – семья. И вы – наша семья.       — Чёрта с два, какие сопли… — процедил сквозь зубы Чекко и выругался на каком-то незнакомом языке. Но принцесса готова была поклясться, что в этих ругательствах не было настоящей злости. – Тогда… - пират отстранился и возвысил голос: - Эй, волки! Все в атаку!       Крик был громким, он перекрыл даже боевые барабаны. И в то же мгновение, когда он прозвучал, пираты сорвались со своих мест, вынимая ножи и револьверы. Индейцы, не ожидавшие опасности, опоздали на две или три секунды. Многим из них это стоило жизни.       Конечно, атака эта не была честной. Но ведь капитан Крюк и не обещал, что его люди будут сражаться честно – такое обещание он дал только за себя. Пираты же оставались пиратами и предпочитали неожиданность любому благородству. В мелькании стали и поднимающемся пороховом дыму даже снег стирался с ткани сказочной реальности. Тигровая Лилия едва различала фигуры дерущихся – хотя бы кого-то, кроме Крюка, так и не прервавшего своей битвы со Стремительным Вараном. Принцесса отчётливо видела лёд голубых глаз и мерцающие красные огоньки безумия в самой их глубине.       Но вот Крюк пропустил скользящий удар, запоздало увернулся — и шпага уже выбита из его руки. Капитан «Весёлого Роджера» успел отскочить, но получил удар в грудь – возвращая недавнюю насмешку, Стремительный Варан нанёс его не лезвием, а топорищем, опрокидывая противника на снег. На мгновение мужчина явно потерял координацию – и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы Жрец Войны схватил его за горло и потащил наверх, приближая своё лицо к его лицу.       — Тебе… — прошипел краснокожий, вглядываясь в глаза капитана, — я предпочту свернуть шею своими же руками. И с таким же удовольствием… — он явно усилил хватку, потому что Крюк захрипел, — я свернул бы её твоему богу!       Стальное лезвие взметнулось и вонзилось в правое запястье, пропарывая сухожилия. Индеец взвыл, разжал руки, и капитан «Весёлого Роджера» отступил, усмехаясь:       — Только ты забыл, что мой бог предусмотрительно лишил меня руки.       Мгновения было достаточно, и теперь расстановка сил стала другой. Крюк подхватил со снега топор Красного Буйвола, а стремительный Варан завладел своим. И оба они вновь ринулись друг на друга – кровь хлестала из раненой правой руки Жреца Войны, а капитан пиратов, всё ещё не восстановивший дыхания, слегка шатался. Но схватка стала ещё яростнее, как росла и ярость кипящего вокруг боя.       Тигровая Лилия не понимала, кто побеждает, но как никогда понимала, чью сторону должна принять. Она уже бросилась на помощь Старки, теснимому сразу двумя индейцами. Видя, что нападает своя, один из них с проклятьями ринулся на нее. И пал от её руки через несколько минут… Это был Белый Пёс, один из возможных её мужей. Глядя на его мёртвое тело, принцесса с трудом сдерживала слёзы от горького понимания: больше пути назад нет: кто-то ещё уже нёсся на неё. Женщина. Сестра Белого Пса. Через две минуты она была мертва.       В стране Нет-И-Не-Будет не бывает настоящих взрослых и настоящих детей. И, делая шаг к краю, каждый пират, Потерянный Мальчик или краснокожий должен помнить: никто не пощадит его за предательство или трусость. Делая шаг, делай его вперёд. Так говорит Питер Пэн, это правило едино для его друзей и врагов.       Снег запорашивал глаза, дым разъедал их, а мелькание клинков слепило. И только один цвет в этой битве оставался пронзительным и ярким – цвет крови под ногами. Крови, от которой проступала из-под замаранной белизны жухлая трава. Крови бледнолицых и краснокожих, королей и простолюдинов, мужчин и женщин. Казалось, битва будет вечной, но…       Что-то заставило Тигровую Лилию вновь обратить взор на капитана Крюка и Стремительного Варана. В то самое мгновение, когда вождь снова опрокинул своего противника и занёс над ним томагавк. Всё это произошло за считанные секунды, но принцессе, закричавшей так, что стало не слышно собственного голоса, секунды показались вечностью. Доля мгновения — и томагавк опустился, с хрустом разрубая шею. Ещё несколько мгновений – и Жрец Войны поднял за волосы мёртвую голову бледнолицего короля, показывая всем застывший, стеклянно-незабудковый блеск его голубых глаз.       Тигровая Лилия почувствовала только дикую тошноту, не было даже боли. Лишь спустя мгновение она осознала, что всё ещё кричит и крик мешается с дикими яростными воплями пиратов. А с неба по-прежнему падает снег, кружась сотнями белых крупинок. Снег на эшафоте… Крокодильи лапы оставляют на этом снегу чёткие следы. Тик-так…       *       Иногда смерть может прикинуться историей.       И ещё реже – историей повторяющейся.       Застывшей, как малёк или насекомое в янтаре, и погребённой на дне океана.       Затаившейся, чтобы вновь вспыхнуть одним-единственным мгновением.       Мгновением непереносимого ужаса.       Джеймс Крюк понял, что проиграл, едва почувствовав падение на снег. У него уже не было времени парировать удар, непривычное оружие – топор краснокожих – только отягощало руку. Больше ничего осознать он не успел – дикая боль расколола тело. Яростная мысль – что он уже не хочет умирать — обожгла противящийся разум и погасла. Мужчина закрыл глаза, падая в объятья снега или тьмы. Смеха вождя он уже не слышал, как не слышал и крика краснокожей принцессы…              Холод. Это первое, что лорд Джеймс Скотт ощущает, очнувшись. Холодная сырая стена, в которую он упирается лопатками.       Одежда, грязная от крови, не успела высохнуть после часов, проведённых в пыточной. Лоб обжигающе горячий, но огонь этот терзает только голову – тело онемело от холода, ноги едва слушаются. С глухим стоном побеждённый король пытается приподняться.       Какой же странный ему приснился сон. Долгий… бредовый… краснокожие люди, летающие мальчики, феи, крокодил. А впрочем… всё это не имеет значения. Рассвет уже близится. Сегодня Джеймс Скотт будет казнён.       Он всё же поднимается, держась за стену. Ноги дрожат, но не от страха, а лишь от подступающей болезни. Волосы спутались, и мужчина запускает в них пальцы. Странно… но это движение о ком-то напоминает, о чьём-то ещё прикосновении. Лорд Джеймс хмурится и убирает руку, медленно приближается к прутьям решётки и берётся за них.       Всё кончено, он проиграл битву. Его корабли разгромлены, а сторонников повесят или продадут в рабство на Ямайку. Они все были обречены изначально, как он мог не понимать? А Питер? Ведь Питер был умнее.       Но какой же странный был сон… кажется, там тоже был какой-то другой Питер, были все его соратники и... дикарка?.. С каким-то странным именем. Не она ли зовёт его:       — Джеймс! Джеймс, осторожнее!       Голос доносится откуда-то издалека, будто бы тоже из того сна, вместе со звоном металла и грохотом выстрелов. Мужчина прогоняет все эти звуки из сознания. Ведь их нет… есть тишина. И блеклое небо за зарешеченным окном возле самого потолка.       Почему-то сейчас лорду Джеймсу не страшно. Будто он знает, что смерть не властна над ним, а верный друг ушёл невредимым. Откуда такая уверенность? Наверно, лихорадка просто убила весь страх, даже страх за собственную жизнь, которая оборвётся через несколько часов на людной площади. Ведь…       — Джеймс!       — Ваша светлость!       Эти два голоса уже не из сна, они знакомы и заставляют мужчину с надеждой вскинуть голову. Фигуры приближаются из коридора, идут осторожно, медленно. Ожидая их, мужчина машинально прячет в карман правую руку – он её почему-то не чувствует, будто её... отрубили? Чушь, вот же она. Наверно, он просто уснул в неудобном положении, вот и всё. Онемевшие пальцы натыкаются на какой-то маленький овальный и шершавый предмет, машинально сжимают его…       — Тихо, мой друг.       Ближняя фигура наконец останавливается напротив прутьев и откидывает капюшон плаща. Локон чёрных волос падает на смуглый лоб, синие глаза встречаются со светло-голубыми. И сердце пропускает удар:       — Я не смог уйти без тебя, Джеймс.       — Поторопитесь, ваша светлость, они скоро хватятся.       Под вторым капюшоном оказывается Сми, и почему-то Джеймсу кажется, что что-то с ним не так. Он одет в свой привычный тёмный камзол, лысина блестит… почему же кажется, что должна быть красная повязка на седой голове? А ещё очки… но Сми никогда не носил очков, у него прекрасное зрение, он попадает ножом в яблоко с пятнадцати шагов.       Они переглядываются, Сми быстро передаёт Питеру ключи, и тот, продолжая говорить что-то о ждущем в гавани корабле, возится с замком. Лорд Джеймс смотрит на него и никак не поборет странное ощущение, будто они не виделись очень давно, хотя с поражения в Бриджуотере прошло всего-то три дня.       А в голове снова слышатся выстрелы, звон ножей, и чей-то голос зовёт:       — Джеймс! Джеймс, нет!!!       — Питер, — он перехватывает руку друга. – Стой. Ты слышишь это?       Пронзительный синий взгляд вновь встречается с его взглядом:       — О чём ты?       — Ни о чём.       Замок уже почти побеждён, а Сми озирается всё тревожнее. Он боится быть пойманным, и лорд Джеймс прекрасно его понимает. А Питер продолжает то, на чём его перебил друг:       — Нам придётся уйти далеко, может быть, к Ямайке, но мы попытаемся восстановить наши силы. Я обещаю, Джеймс, что бы ни случилось, ты будешь королём Англии. Люди верят…       — НЕТ! Не забирай его!       Несуществующий слабый голос заполняет сознание, а голос друга становится с каждой секундой тише. Лорд Скотт пытается заглушить отчаянный крик, отступает назад.       — Джеймс, что с тобой?       Питер не сводит с него встревоженных глаз. Протягивает через прутья руку, касается лба:       — Ты весь горишь! Ничего, пройдёт. Ещё секунду.       — Поторопитесь! – Сми снова нервно вертит головой.       Мужчина не отвечает ни одному из них. Ему так холодно, что кажется, будто он стоит на снегу, и с потолка тоже падает снег. Стен нет, есть тёмная громада леса и бесконечное пространство, занятое причудливой формы домами. И среди этих домов отчаянно сражаются люди. Там и дикарка, удивительно красивая, черноволосая... Смотрит прямо на него.       — Забери лучше меня. Не трогай его… пожалуйста!       Он едва видит её лицо, различает лишь волосы и смуглую кожу. Но что-то заставляет его всматриваться до боли в глазах.       Со скрипом открывается дверь.       — Джеймс, быстрее!       В это же мгновение онемевшие пальцы правой руки снова скользят в карман, смыкаются на странном маленьком предмете, вынимают его. Секунда – и лорд Джеймс видит на ладони жёлудь. Кажется… с ним что-то связано, кто-то почему-то называл жёлудь поцелуем… или напёрстком…       — Джеймс!       Голос Питера пытается оборвать лихорадочную мысль.       — Джеймс, сейчас придёт стража! Бежим! ДА ЧТО С ТОБОЙ ТАКОЕ?       Но дикарка не сдаётся, она отчаянно зовёт кого-то невидимого:       — Пожалуйста, не трогай его! Джеймс! Джеймс, вернись ко мне!       Голова раскалывается от боли, лорд Скотт поднимает глаза на Питера. Медленно делает шаг навстречу, собираясь переступить порог. К чёрту голоса, он просто заболевает, и ему просто что-то мерещится, что-то, чего нет и не может быть. Но почему тогда пальцы так крепко сжимают непонятно откуда взявшийся жёлудь? Ведь дуб он в последний раз видел лет шесть назад.       Две фигуры стоят и ждут в проёме. Один шаг – и он спасён. У него будет шанс напасть снова, напасть, когда король Яков ослабеет, а подданные окончательно возненавидят его и захотят нового короля. Британия будет землёй Джеймса. И он вернёт её на правильный путь. Но…       …она спит крепко, прижимаясь лбом к его груди. От чёрных волос пахнет травами. Там, в совершенно другой стране, их связь никто и никогда не осудит… там он обнимает её и забывает о том, что глупый нестареющий мальчишка отрубил ему правую руку.       — ДЖЕЙМС, ЧЁРТ ВОЗЬМИ!       Питер B., вечно спокойный друг детства, повышает на него голос, срывается точно так же, как срывался и тот, другой, несуществующий Питер. Но Джеймс уже не слышит, а собственные его слова звучат твёрдо:       — Я не пойду.       Синие глаза расширяются от удивления, но попытка силой схватить узника за воротник и вытащить из камеры пресечена его жесткой рукой:       — Уходи, Питер. Ты меня не спасёшь. Не сейчас.       Молодой врач закусывает губы, глядя на лорда Скотта с непониманием:       — Ты сошёл с ума.       — Но это был мой выбор, — мягко отзывается Джеймс. – Прими его. И уходите. Я прошу тебя…       Он понимает, что совершает ошибку. Хочет её объяснить. Но договорить он не успевает. Слышится топот множества ног, брань, крики… Питер B. и Сми в последний раз смотрят на него прежде, чем броситься прочь по сырым камням пола. Лорд Джеймс откуда-то знает, что Сми не успеет, будет схвачен, а потом и повешен. Питер… может быть, хотя бы его спасёт Бог? Мужчина закрывает дверь своей камеры и возвращается к стене, чтобы дождаться стражу. И пойти на эшафот. В руке он сжимает желудь и настороженно прислушивается… но дикарка почему-то молчит.       Когда некоронованного короля ведут через толпу, он видит, как много людей с презрением плюют ему вслед. Но лица других скорбны и выражают бесконечную боль. Ещё несколько шагов – и он больше не видит никаких лиц, все они меркнут перед его глазами, сливаются в полосу из пятен. Ему читают приговор, но он не вслушивается. Снова в его голове звучат голоса, плач, брань. Шея странно ноет, будто голова уже давно отрублена. И кто-то смеётся – так, что закладывает уши.       Холодно. Снег падает с неба на плечи, на камни мостовой, на эшафот. Белый, колючий… Джеймс Скотт морщится. Палач приближается. Мужчина опускается на колени и чувствует, как рука в грубой перчатке убирает волосы, оголяя шею. Почему-то ему по-прежнему не страшно. Он закрывает глаза и снова видит <i>её. Неожиданно, острой вспышкой, в памяти возникает имя. Склоняя голову на плаху, он шепчет его одними губами, под насмешливый звук барабанного боя.       — Тигровая Лилия…       Тикают часы. Этот новый отчётливый звук глушит все прежние, и его дикая нелепость заставляет палача отступить, а короля Якова – приподняться с кресла.        Толпа кричит, в её криках всё меньше жажды крови и всё больше суеверного ужаса. Люди расступаются, давая дорогу кому-то… или Чему-то. И наконец Тварь показывает себя.       Джеймс Скотт видит, что Крокодил очень стар, возможно, намного старше этого города и этого мира. Зверь огромен, у Зверя равнодушные золотые глаза и мощные когтистые лапы. Крокодил движется к эшафоту, под нарастающие вопли ужаса. Стража не успевает шевельнуться – Зверь разевает свою пасть. За считанные мгновения он сжирает всё, от каменных плит до блестящих доспехов, и под дикие вопли болезненной агонии выдуманный мир, окружающий приговорённого, захлёбывается в собственной крови. Но… за белой пеленой пустоты не проступает и мир настоящий. Мир Нет-и-Не-Будет.       Лорд Скотт встаёт с колен и по абсолютно пустому белоснежному пространству идёт Крокодилу навстречу. Улыбаясь, останавливается и вглядывается в мудрые глаза. Зверь неподвижен, он чего-то ждёт. Низкое рычание в соединении с прежним звуком – тиканьем — гулко отдаётся в ушах мужчины. И наконец он понимает. Отвешивает низкий полунасмешливый поклон и приглашает:       — Давай. Я не боюсь.       Голос, который слышится в ответ, не принадлежит Крокодилу. Кажется… он вообще не принадлежит никому, он просто не знает смысла слова «принадлежать». Сама Вечность говорит этим голосом, требуя:       — Назови мне своё имя, некоронованный король. Новое? Или прежнее?       Он не колеблется ни секунды. И с расстановкой произносит:       — Джеймс Крюк. Капитан «Весёлого Роджера». Пират.       Решение принято. И кажется… Вечность довольна. В ту же секунду Крокодил стремительно срывается с места. Последнее, что успевает увидеть мужчина, — широко распахнутая пасть. </i>              …Он упал, и краснокожий уже занёс над ним топор. Капитан понимал, что не успеет уклониться, и всё равно резко вскинул своё оружие вместе с заменяющим руку крюком. Умирать он не собирался, ни сейчас, ни когда-либо. И вдруг…       Раздался странный глухой стук, и почти одновременно Стремительный Варан замер, глаза его медленно расширились. Он открыл рот, из уголка губ потекла тоненькая струйка крови. Разжавшиеся пальцы выпустили топор, от которого Джеймс Крюк спешно увернулся, перекатившись по снегу в сторону. Мгновение – и мощное тело начало падать вперёд, на снег. Когда враг рухнул, мужчина увидел, что из спины его торчит томагавк с обвязанной льняной лентой рукоятью. Знакомый. Значит…       Принцесса стремительно подбежала и упала на колени рядом, вглядываясь в лицо капитана.       …значит, он не ошибся.       Он увидел дорожки слёз на щеках, эти слёзы мешались с кровью. Тонкие руки обняли его за шею, тут же мужчина ощутил, как сильно принцессу бьёт дрожь. Кажется, она тоже помнила и видела больше, чем может выдержать даже самый храбрый воин.       — Я думала… — Глухой сдавленный всхлип вырвался из её груди, — что ты умер.       Качая головой, он успокаивающе шепнул:       — И не мечтай.       Она не ответила. Привлекая её к себе ближе, он обвёл глазами поле сражения. Горел всего один костёр, и лики богов войны в его изломанных отблесках, казалось, щерились в бессильной злобе. Снегопад усиливался. Становилось очень тихо, а небо всё больше и больше светлело, прогоняя призрак новорожденной луны. Луна сегодня и так получила достаточно крови.        В то же мгновение, как тело нового вождя краснокожих коснулось земли, окончилась последняя битва. Те, кто ещё стоял на ногах, недоуменно, точно проснувшись, смотрели друг на друга – уже без злобы и ненависти, так, будто отыграли поставленную кем-то сцену и собирались теперь вместе пойти выпить в ближайшую таверну. Постепенно они начали собираться в небольшую толпу. И толпа эта направлялась к капитану «Весёлого Роджера». Приподняв брови, тот не сдержал ехидного смешка и шепнул Тигровой Лилии на ухо:       — А как они отнесутся к тому, что ты, кажется, убила своего старого приятеля не совсем честно?       Гордая дочь Большой Пантеры резко отстранилась и ответила, прямо глядя Крюку в глаза:       — Я убила его так, как он убил моего отца. Боль врага от подлости – часть мести.       — Ты говоришь почти как настоящий пират… — мужчина протянул здоровую руку, стирая кровь и слёзы со смуглой щеки. И вновь медленно поднял глаза на подходящих к нему людей: — Всё кончено. Я объявляю Стремительного Варана низложенным. Вам придётся выбрать себе нового вождя. Вы ведь не поверили, что им захочу стать я?       Индейцы недоумённо молчали. Но про себя Крюк отметил, что почти ни одно лицо не выражает скорби по убитому. А вот тоска и непонимание, почти отчаяние читается в глазах большинства.       — Из-за этих битв… — наконец медленно заговорил какой-то старик, выступая вперёд, — мы уже едва помним, кому можно доверять, а кому нет.       — Сколько вас осталось? – тихо спросил Крюк. – И как тебя зовут?       Старик нахмурился, устало прижал к груди руку, точно у него болело сердце, и ответил:       — Я Седой Филин, сын Огненного Леопарда. Двадцать пять, если я верно могу видеть.       — Не так плохо… — медленно откликнулся мужчина.       — Но нас было пятьдесят.       — Рано или поздно что-то меняется.       Старик кивнул, не отводя от лица капитана своих тревожных тёмных глаз. Крюк наконец поднялся с колен, по-прежнему не выпуская Тигровую Лилию. Неожиданный страх, что придётся биться и за неё, наверно, был лишь следствием усталости. И всё же…       — Красный Буйвол, — старик повернул голову к подошедшему молодому индейцу. – В твоих жилах кровь Большой Пантеры, и перед поединком ты заявил своё право на его власть. Станешь ли ты нашим вождём?       Юноша, казалось, даже побледнел. Беспомощный взгляд метнулся на лицо капитана, потом на толпившихся чуть поодаль людей, робко поглядывавших на него. Когда брат Тигровой Лилии заговорил, голос его предательски дрожал:       — Я… мог бы… клянусь, я хотел бы…       Джеймс Крюк усмехнулся. Красный Буйвол, как и всегда, оставался собой. Даже изгнанный и презираемый собственной семьёй, он готов был прощать её, раз за разом возвращаться и получать новые и новые оплеухи. Конечно, гордый индеец вовсе не хотел быть вождём, его мечта оставалась совсем другой. Его мечта была мечтой бледнолицего, не знающего привязанностей. Мечтой о свободе и полёте. И прямо в эту минуту этот глупец робко, неумело, так по-детски пытался оттолкнуть её – лишь потому, что стадо дикарей с мольбой заглядывало ему в глаза. Нет… Капитан «Весёлого Роджера» не мог допустить этой ошибки. И, выступая вперёд, кладя руку на плечо юноши, он твёрдо и громко произнёс:       — Сын и дочь Большой Пантеры уходят со мной, Седой Филин. Мы покидаем эти земли.       Старик, казалось, покачнулся от этих слов. Но Крюк твёрдо выдержал его взгляд, и наконец краснокожий кивнул:       — Ты вправе решать их судьбу, бледнолицый. Если они отдают её тебе.       — Я отдаю… — тихо сказала Тигровая Лилия.       — И я отдаю, — Красный Буйвол кивнул.       Крюк молча взглянул на стоящих поодаль индейцев. Сейчас эти люди выглядели потерянными, почти жалкими. Даже боевой рисунок уже не делал их лица внушающими ужас. Скорее… он придавал храбрым воинам сходство с детьми, измазавшимися для какой-то глупой игры красками. А может быть… ими они и были в этой вечной стране без настоящих взрослых?       — Если кто-либо… — с расстановкой произнёс мужчина, — желает навсегда покинуть Нет-и-Не-Будет, я готов принять его в команду. Мы улетаем.       Но никто не ответил на это предложение согласием, хотя Крюк совершенно ясно увидел, как блеснули надеждой глаза у нескольких девушек и юношей. Но под взглядом старика все они потупились. Надежда угасла, прощание нужно не было. Индейцы хмуро, настороженно ждали, пока чужаки уйдут.       Тигровая Лилия держалась за руку капитана «Весёлого Роджера» — по-детски, точно сама боялась, что её с ним не отпустят. Она не подошла ни к Седому Филину, ни к не знакомой Крюку индейской девочке с бесцветными ресницами, робко выступившей навстречу пиратам с какой-то фразой на дрожащих губах. Видя, что дочь Большой Пантеры отводит глаза, девочка замерла на своём месте и кивнула. В молчании она стояла рядом со стариком, под падающим снегом.       — Прости… — она произнесла это на родном наречии.       Ей не ответили.       Пальцы Тигровой Лилии ещё сильнее впились в запястье капитана Крюка. Когда мужчина крепко и успокаивающе сжал худые плечики принцессы, она наконец очень тихо сказала, обращаясь ко всему своему племени:       — Пусть боги хранят вас. И… — взгляд её метнулся к мёртвому телу Стремительного Варана, — бросьте его в воду. Он не достоин покоя в Великих Землях, и пусть он не найдёт туда дороги.       Это были последние слова дочери индейского племени, покидавшей его навсегда. А Красный Буйвол не сказал совсем ничего. Пираты уходили в молчании, вытирая о снег окровавленные клинки. Казалось… в глубине души никто из них не верил, что проклятый остров будет покинут раз и навсегда.