28 марта
Во второй раз, очнувшись от Демонического Заклятия, она почувствовала себя по-другому. Гермиона мало что помнила о своем первом опыте с проклятием. Все это было слишком ново, слишком неожиданно. Она была слишком напугана, слишком поглощена паникой, чтобы замечать, что происходит вокруг нее. Она чувствовала, что ее почти захлестнуло, как будто ее затянуло под резкую волну, ее крутило и подбрасывало течением без выхода, без реального понимания, какой путь — вверх или вниз. Во второй раз, когда она оказалась под заклятием, было и легче, и в тысячу раз хуже. Она обнаружила, что на этот раз у нее было больше осознанности. Она могла чувствовать проклятие, чувствовать, как нити марионетки на ее руках тянут и подталкивают ее движения. Малфой был прав, ощущение ясности, которое давало заклятие, не было похоже ни на что другое, что она когда-либо испытывала. В прошлый раз она была слишком отвлечена туманом, слишком напугана чужеродной сущностью, которая просачивалась в ее кровь, чтобы обратить внимание на то, как проклятие повлияло на ее тело. На этот раз она знала о заклятии. Осознавая, как оно началось у основания ее черепа, покалывая, когда оно растянулось по ее мозгу. Она чувствовала, как оно распространяется по ее спине и рукам, как ласкает мягкие кончики пальцев. Она даже почувствовала, как оно скользит по ее ладоням, чувствовала, как оно проходит сквозь пальцы, чтобы контролировать каждый дюйм ее тела. На этот раз она была подготовлена к проклятью. На этот раз она изучила его. Изучала, как оно обостряет ее инстинкты. То, как оно затронуло ее чувства. Она слышала каждый шорох деревьев над головой, слышала каждый хруст опавших листьев на лесной подстилке и каждое щебетание птиц. Она изучала, как оно заставляет ее кровь гулко стучать в венах, как учащается пульс. Она чувствовала, как все ее тело вибрировало. Она была настороже, готова ко всему. И она видела все, ни одна деталь не ускользнула от нее. Заклятие принесло с собой ослепляющее чувство ясности. Она практически слышала, как кости Малфоя скрежещут друг о друга, когда он сжимает кулак рядом с ней, клялась, что чувствовала учащенное биение его пульса через его ладонь на своем запястье. Все охотничьи инстинкты, все выведено на поверхность двумя простыми латинскими словами. Однако она не ожидала, что это вытащит ее эмоции на поверхность. Ни счастья, ни радости, ни даже удивления. Нет, эти эмоции не послужили бы цели заклятия. Само проклятие питалось темной магией, оно питалось жестокостью и болью. Проклятье хотело, чтобы она убивала, разрушала, такие вещи, которые могли достичь только самые темные проклятия. И особенность темной магии в том, что она подпитывается эмоциями; боль, ярость. Чем больше горя, тем лучше. Чем больше страданий, тем сильнее проклятие. Итак, демон вытащил все это на поверхность, высветил каждое болезненное воспоминание перед ее глазами. Каждая жизнь, которая была потеряна из-за нее. Каждая миссия, которая провалилась, потому что она была слишком медленной или сделала неправильный ход. Каждый раз, когда она держала кого-то на руках, когда они умирали. Проклятие Напомнило обо всем этом, как жестокая картотека боли и ужаса, подпитывая ее гневом. Было много вещей, которые заклятие сделало с ее телом, о которых она не осознавала в прошлый раз, но самая важная вещь, которой она стыдилась, это то, как оно заставляло ее чувствовать себя смертельно опасной. Могущественной. Как будто она могла сделать что угодно, разрушить любое здание взмахом волшебной палочки, покончить с любой армией и заставить королей упасть перед ней на колени. Если бы она не направляла палочку в своих руках на своих друзей — людей, которых она поклялась защищать, несмотря ни на что, — тогда она, возможно, действительно наслаждалась бы эффектом заклятия. Когда проклятие исчезло, когда эти призрачные пальцы потянулись назад и вышли из ее тела, холодная — настоящая — рука схватила ее за запястье. Быстро, как вспышка, земля исчезла из-под ее ног, и воздух сдвинулся, когда она приземлилась где-то в другом месте. — Грейнджер, посмотри на меня. — Те же самые руки обхватили ее лицо в тот момент, когда они завершили аппарацию. Он приподнял ее лицо, чтобы встретиться с его глазами. — Ш-ш-ш, все в порядке. Ты в безопасности. Посмотри на меня... — Отвали от меня! — Гермиона шлепнула Малфоя по рукам. — Не прикасайся ко мне! — она начала мерить шагами кухню, в которой они снова появились, пытаясь отвлечься от того, как сильно колотилось ее сердце в груди. Они вернулись в его поместье. Снаружи было темно, только несколько тонких лучей лунного света пробивались сквозь облака, нависшие над поместьем. На кухне было холодно, кто-то оставил окно открытым, но Гермиона этого почти не почувствовала. Она все еще чувствовала себя взвинченной, разгоряченной и злой. Она снова чувствовала кровь — чужую кровь — в своих волосах. Могла чувствовать, как все больше высыхает и покрывается коркой на ее лице, натягивая кожу и заставляя ее чувствовать себя натянутой и чужой. Боже, она была так раздражена. Такой чертовски злой. Ее распирало от этого. В первый раз, когда она очнулась от заклятия, она съежилась. Она лежала на полу, как разбитая ваза. Она кричала и плакала, спрятавшись под своими подрезанными крыльями, и молилась, чтобы мир исчез, умоляя, чтобы кто-нибудь пришел и просто заставил боль прекратиться. Но не в этот раз. На этот раз она закипала, чертовски жаждала убийств. Она хотела что-нибудь сломать, что угодно! Нет — нет, не просто что-нибудь. Она хотела сломать Малфоя. Хотелось встать ему на хребет, переломить его пополам и покончить с ним навсегда. Небеса знали, что мир был бы лучше без него. Ее гнев, должно быть, отразился на ее лице, вероятно, горел в ее глазах, потому что, когда она снова повернулась к нему лицом, Малфой сделал осторожный шаг в сторону от нее. Его руки взлетели в воздух, и его кольца блеснули на фоне тонких полос лунного света, который струился через окно. — Полегче, я не собираюсь причинять тебе боль. Она не могла не фыркнуть. — Ты?! Ты не хочешь причинять мне боль?! — она направилась к нему, чувствуя, как ее гнев разгорается, превращаясь в ад с каждым шагом, который она делала. — Ты уже отнял у меня все! Тебе больше нечем причинять мне боль! — закричала она, толкая его в грудь ладонями обеих рук, но он не двигался, даже не вздрогнул. На самом деле, ему, похоже, это нравилось. Ухмылка дрогнула в уголках его губ, голубые блики осветили холодную серость его глаз. — Вот она! Вот моя чертова маленькая львица, по которой я скучал! Я задавался вопросом, куда она делась! Больной ублюдок. Он обхватил ее запястья руками и удерживал ее там. Он прижал ее к своей груди и наклонился, достаточно близко, чтобы почувствовать его дыхание на ее лице. Она чувствовала вкус мяты и дыма на губах. — Давай, Грейнджер, дай мне это! Он подстрекал ее. Он знал, что она не сможет причинить ему вреда, но ей было все равно. Она была слишком зла, чтобы проигнорировать приманку. Ее гнев отравлял ее разум, как токсин, затуманивая ее рациональное мышление, затмевая ее видение, пока все, что она могла видеть и думать, было целью ее ярости. Ее добыча. Этот продуманный ублюдок спланировал все заранее и заранее зачаровал свою палочку. В ту секунду, когда Гермиона вырвалась из заклятия, она горела у нее на ладони, пока она не уронила её. Возможно, она снова была безоружной, но она была далеко не беззащитной. Он хотел ее разозлить? Он хотел, чтобы она набросилась? Ударила его? Прекрасно. Он мог бы получить все это! Она хотела взять эту боль, которая, как она чувствовала, гноилась внутри нее, это горе, которое копилось глубоко в ее груди, вырвать ее и избить его ею! Она бы сделала из него боксерскую грушу для своей ярости. Она била и била его, пока ее ладони не кровоточили! — Ты забрал мой дом! — она собрала все свои силы, представила, как гнев обжигает ее кожу, представила, как он скользит по ее мышцам и попадает в ладони, где она толкнула его в грудь. — Вот именно! — Малфой усмехнулся. — Не останавливайся на достигнутом! Что еще я натворил?! Что еще я отнял у тебя?! — Ты превратил меня в монстра! — она использовала ладони, чтобы оттолкнуть его на шаг назад. — Ты заставил меня напасть на моих друзей! - она ударила его снова, сильнее, скорее шлепком по груди, чем толчком. Освобождение, которое это дало ей, было прекрасным, лучше любого толчка, поэтому она сделала это снова. — Ты заставил меня убить их! Люди, с которыми я выросла! Люди, с которыми мы ходили в школу! Малфой все еще стоял, высокий и сильный, но он больше не ухмылялся. Уголки его рта были опущены, а между бровями появилась озабоченная складка. Трещины в его глазах становились все больше, стены его окклюменции раскалывались, синева океана просачивалась и брала верх. Именно этот захватывающий синий цвет делал его более уязвимым, красивым. Эта глубокая, бездонная синева, которая заставила ее думать, что она может заглянуть в самую его душу, показывая ей, насколько она сломана и повреждена, даже когда она убедила себя, что у него ее нет. Она не хотела думать о нем как о уязвимом или о человеке с чувствами. Он был бездушным, демоном! Ничего, кроме мишени для ее гнева! Она ударила его кулаком в грудь и ноги, еще одна волна гнева прошла через ее руку и обрушилась на него, пытаясь разжечь в нем какое-то пламя, то, что сжигало ее изнутри. — Ты отнял у меня все! Ты сделал все, но сам заклеймил меня Темной Меткой! — еще один удар. У нее заболели костяшки пальцев, но он не ответил. — Тебе наплевать на всех, кто не является твоей семьей! Его глаза вспыхнули, когда она ударила его по левому плечу сильнее, чем в прошлый раз, синий почти полностью затмил серый. — Ты сделаешь для них все! Откроешь врата ада, если это означает, что они будут в безопасности! Но к черту всех нас! Кого волнует, если мы все сгорим! Главное, чтобы они были в безопасности! Она била его снова, и снова, и снова, но он не пытался удержать ее. Даже не пытался ответить. Почему, почему, черт возьми, он не отвечал?! Они были врагами! Они ненавидели друг друга! Он должен был ответить! Она хотела, чтобы он потерял контроль! Она хотела, чтобы он напал на нее, чтобы она могла нанести ему ответный удар. Просто чтобы она могла выплеснуть часть этого гнева, который, казалось, душил ее. Она не хотела этого! Она не хотела, чтобы он смотрел на нее такими грустными глазами. Она не хотела его жалости. Она хотела, чтобы он злился — как и она. Хотела, чтобы он переступил черту. Она хотела увлечь его за собой, заставить его почувствовать все, что чувствовала она. Она ударила его в челюсть, умоляя, чтобы это вывело его из себя. Он стиснул зубы, но его руки оставались крепко сжатыми по бокам. Они даже не дернулись в сторону его палочки. — Прокляни меня! — закричала она, снова толкнув его в грудь со всей силой, на которую была способна. Он зашипел, когда его спина соприкоснулась с дверцей шкафа. Она причиняла ему боль, избивала его так, как хотела месяцами, а он не сопротивлялся. — Давай, прокляни меня! Ударь меня! Сделай что-нибудь! Его ноздри раздулись. Его горло дернулось, когда он сглотнул, и он просто… уставился на нее. Чем голубее становились его глаза, тем больше эмоций, которые он обычно пытался скрыть за осколками стекла, просто выплескивались на поверхность. Теперь в его глазах скрывалась печаль. Боль, не от физической боли, боль, вызванная чем-то другим — но Гермиона не хотела видеть это прямо сейчас. — Не стой просто так! Прокляни меня! — закричала она, колотя кулаками по его груди. — Это то, чего ты хотел, не так ли?! — она снова ударила его чуть ниже ключицы. Хотя он не отшатнулся, не показал никаких признаков того, что может чувствовать какие-либо ее нападения, на боль, растущую в его глазах, было почти невыносимо смотреть. — Это то, какой ты хотел меня видеть, не так ли?! Опасной??! Смертельной?! Он мог остановить ее в любой момент. Он был намного сильнее, чем она. Она была такой маленькой по сравнению с ним, его бицепсы были толще, чем верхняя часть ее бедер. Если бы он хотел остановить ее, ему было бы слишком легко протянуть руку, прижать ее запястья к бокам и посадить в клетку. Но он этого не сделал. Просто позволь ей кричать и нападать на него, как сумасшедшая. — Ну, твое гребаное желание исполнилось! Посмотри, что ты со мной сделал! — она моргнула, чувствуя, как ее собственные глаза горят от слез — нет! Она еще не была готова плакать! — Это все твоя вина! Ты причина, по которой я так злюсь! — ее пальцы сжали воротник его мантии, и она притянула его лицо к своему. — Ты причина, по которой я хочу все сломать! Так что самое меньшее, что ты мог бы сделать, это сразиться со мной! Сделай что-нибудь! Что угодно! Она почувствовала, как он глубоко вздохнул, почувствовала, как воздух закружился вокруг ее лица, когда он вдохнул, как будто он пытался взять эту ярость, выкачать ее из воздуха вокруг нее и впустить в свои легкие. Он несколько секунд смотрел на нее, бездонно-голубыми глазами, без единого проблеска серого, прежде чем прижался лбом к ее лбу. — Я кое-что делаю, — вздохнул он низким и таким страдальческим голосом, что у нее сжалось в груди. Потому что он что-то делал. Он стоял там, предлагая себя в качестве мишени для ее гнева. Он специально подначивал ее, видел, как из нее выплескиваются жажда насилия и крови, знал, что ей нужно изгнать их, как демона, прежде чем они поглотят ее целиком. Он был жертвенным агнцем за причиненные им страдания. Это было извинение, извинение, которое она не была готова услышать, и это заставило ее переступить через край. Она кричала и колотила кулаками по его груди, снова и снова, пока ее руки не заболели, а горло не пересохло и не запылало, пока ее крики не слились в сдавленные рыдания, а руки не вцепились в его воротник. Но это сработало. Шли минуты, и она чувствовала себя измученной. Пустой. Очищенной. Она упала на него, уткнувшись лицом в его грудь, слезы текли по ее лицу. Она почувствовала, как руки Малфоя мягко обхватили ее, поддерживая, прижимая к себе, когда они оба соскользнули с дверцы шкафа на пол. Когда он усадил ее к себе на колени, она не пыталась оттолкнуть его. Как ни странно, она не хотела. Но она не могла перестать рыдать, не могла удержаться от того, чтобы слабо ударить его в грудь, пытаясь ударить его, хотя она была совершенно измотана. Гермиона понятия не имела, как долго они так оставались. С ней, свернувшейся калачиком в его руках, кричащей и пачкающей его мантию своими слезами. Она понятия не имела, сколько раз его руки сжимались вокруг нее, прижимая ее к своему телу каждый раз, когда очередной задыхающийся крик вырывался из ее горла. Малфой просто держал ее на руках все это время, укачивая ее, утешая ее, пока его губы касались ее волос, ее лба, шепча слабые признания «Мне жаль» и «Ты этого не заслуживаешь», снова и снова. — Мне так чертовски жаль, маленький лев, — услышала она его слова, когда свет, наконец, начал пробиваться через кухонное окно. — Черт возьми, почему это должна была быть ты? Какого хрена это должна быть ты?29 марта
Возвращение в Йоркский собор после всех этих месяцев заставило Гермиону почувствовать холод. Это могли быть дементоры, которые все еще кружили над головой, зависая на потолке, постоянные предзнаменования смерти. Это могло быть потому, что все свечи были погашены, вероятно, задуты пожирателями Смерти, которые погасили мирные молитвы так же быстро, как они погасили жизни прихожан, которые их зажгли. Но нет, в глубине души Гермиона знала, что это ни то, ни другое. Здесь было что-то еще, что-то темное и злобное. Что-то, от чего у нее кровь застыла в жилах, по спине пробежали мурашки, как будто кто-то катал тележку на ее будущей могиле. И это смотрело прямо на нее. Она заставила себя не вздрогнуть, когда Волдеморт поднял глаза и встретился с ней взглядом. Заставила себя держать подбородок высоко, вызывающе, пока Малфой и Тео вели ее через двери собора и по проходу. Он сидел на том же троне, что и в прошлый раз. Его темно-зеленая, покрытая грязью мантия была перекинута через подлокотник, когда он крутил бузинную палочку перед собой, играя с деревянным инструментом, как будто это была игрушка, а не самое опасное оружие во всем Соединенном Королевстве. Сегодня здесь было меньше пожирателей смерти, по-видимому, только горстка Золотых масок была признана «достаточно достойной» для участия в этой встрече. Они стояли по пятам за своим хозяином, нависая с масками в руках, как верные псы, которыми они и были. Присутствие Гермионы не было оценено на этой «священной» встрече — это было ясно по выражению их лиц. Родольфус и Рабастан Лестрейндж пристально смотрели на нее справа от Волдеморта. Корбан Яксли скривил губы от отвращения. Пальцы Уолдена Макнейра дернулись к его палочке. Антонин Долохов прищурился и толкнул локтем Пожирателя Смерти, которого она не узнала рядом с ним. Она позволила ему скользить по ней, отказываясь пугаться. Но когда Барти Крауч-младший облизнул губы, отвратительная дрожь пробежала по ее спине, прежде чем она смогла остановить себя. Барти был относительно тихим с тех пор, как его вызволили из Азкабана. На протяжении многих лет его видели в зоне боевых действий, но, насколько было известно Ордену, он больше не был солдатом. Он был известен как стратег, гений обмана, гораздо более полезный, скрытый за стопками книг, свитков и планов сражений, чем на миссиях. Но он жаждал борьбы, это было очевидно по безумному, почти развратному взгляду в его глазах. В том, как его пальцы сжимались и сгибались к палочке каждые несколько секунд, как будто он не мог остановиться, как будто он отчаянно хотел показать, что он принадлежит к зоне боевых действий — ему просто нужен был шанс доказать это. Но то, как он смотрел на Гермиону, то, как он смотрел на ее бедра, почти заставило ее хотеть спрятаться. — Драко, Теодор, добро пожаловать. — Волдеморт встал, когда они дошли до конца прохода, его голос был почти мурлыканьем. — Я действительно задавался вопросом, когда ты собираешься приехать сюда. — Мои извинения, милорд. — Малфой выгнул спину и склонился перед Волдемортом. Нотт потащил Гермиону вниз, чтобы сделать то же самое. — Вчерашняя миссия вымотала нас всех, поэтому нам нужно было еще немного отдохнуть, прежде чем мы смогли аппарировать сюда. Когда они все выпрямились, глаза Гермионы метнулись к Малфою, прежде чем она смогла остановить их. Он лгал. Он не спал, она сомневалась, что он вообще спал. После того, как она встала с его колен рано утром, Малфой исчез. Его не было в его комнате, и никто не видел его в поместье весь день. Ни Астория. Ни Забини. Даже домовые эльфы понятия не имели, куда он делся. Гермиона отмахнулась от этого, просто подумала, что ему нужно время для себя, но почему он лгал об этом? Что могло быть настолько важным, настолько достойным сокрытия, что он лгал своему учителю об этом? — Не волнуйся, Драко. — Волдеморт положил руку на плечо Малфоя. — Ты хорошо служишь мне. Я думаю, ты более чем заслужил небольшой отдых. Малфой кивнул один раз, мышцы на его шее были видны и напряглись под кожей. Все его тело казалось нехарактерно напряженным. Нотт уставился в пол. Выражение его лица было таким же пустым, как и его глаза. — Теодор, — сказал Волдеморт авторитетным тоном, который заставил Нотта посмотреть на него, — Я надеюсь, ты тоже хорошо отдохнул? У меня есть для тебя еще одно задание на этот вечер, и мне бы не хотелось думать, что моя самая порочная родословная слишком истощена для этой задачи. Тео провел языком по внутренней стороне щеки, движение было резким, возмущенным, совершенно неуместным для того, кто стоит перед своим хозяином. Его плечи почти вибрировали, руки были крепко сжаты в кулаки. В конце концов, он неглубоко вздохнул и ответил: — Все для вас, милорд. — Отлично. — Волдеморт повернулся к Малфою. — Я слышал, суд в Уитби прошел хорошо? Пальцы Малфоя сжались вокруг локтя Гермионы, она клялась, что он пытался притянуть ее поближе к себе. — Да, милорд. — А вчерашнее нападение? — темный волшебник продолжал, угрожающе, устрашающе проводя когтями по бузинной палочке. — Сработало ли заклинание Демона? — Да, милорд, — Малфой сглотнул. — Оно… сработало. Нет, Гермионе это не показалось, Малфой действительно притянул ее немного ближе к себе. Она могла чувствовать его дыхание на своем затылке с каждым произнесенным им словом. — Хотя миссия прошла не так, как мы ожидали. У нас не было возможности захватить беженцев, но представилась гораздо лучшая возможность. Заклинание сработало хорошо, и Грейнджер вывела из строя большую часть солдат Ордена за считанные минуты. Я никогда не видел такого свирепого солдата, как она. Волдеморт сверкнул зубами в улыбке. — Поттер был там, — добавил Малфой, и торжествующее выражение лица Волдеморта исчезло. - Он появился неожиданно. Большинство их бойцов уже были уничтожены, но когда Поттер увидел Грейнджер, он замер. Если бы у Волдеморта были брови, они бы взлетели вверх. — Это так? — Да. Он не смог напасть на нее. Он вытащил палочку, направил ей в горло, у него был четкий выстрел — но он не смог этого сделать. Все Пожиратели смерти застыли и уставились на Малфоя с отвисшими челюстями, не веря своим ушам. Волдеморт был очень тих, когда его красные глаза скользнули к Гермионе, как будто он забыл, что она была там. Он оглядел ее раз, другой, оценивая, как будто она была выставочной собакой, в которой он не понимал, что она ему нужна, пока она не выиграла первое шоу, а затем смех, который вырвался из его тонких губ, был похож на что-то из фильма ужасов. Это было мрачное хихиканье, звук, который отражался от стен, от которого волосы на ее руках встали дыбом, а живот скрутило и скрутило от страха. — Что ж, это сюрприз, — усмехнулся Волдеморт. — Печально известный Орден Феникса, бесстрашный Гарри Поттер, поставленный на колени простой девушкой, грязнокровкой. — Он начал кружить вокруг Гермионы, заставив Малфоя отпустить ее руку. Она клялась, что он, казалось, не решался отпустить ее, неохотно отступал и позволял Темному Лорду пройти мимо него. — Молодец, Драко, — практически мурлыкал он, совершая поворот. Краем глаза она увидела, как Малфой отодвинулся. Он медленно подошел к ней слева, чтобы видеть ее лицо. — Твоя работа с грязнокровкой вдохновляет. Она подпрыгнула, когда Волдеморт прижал кончик палочки к ее плечу. Он провел им по ее ключице, когда совершал обход. — Ты превратил ее в идеальное оружие. — он исчез позади нее, и Гермиона заставила себя не паниковать, когда почувствовала, как его палочка царапнула ее по позвоночнику. — Она такая же смертоносная, как и ты. Взгляд Малфоя опустился в пол. — Такая же безжалостная. Он сжал челюсти. — Такая же бездушная. — Волдеморт снова появился справа от нее. Его губы растянулись в отвратительной улыбке, и он наклонился вперед, чтобы она почувствовала отвратительный запах темной магии вокруг него — И лучшая часть? — он протянул руку, когти царапнули по ее коже, когда он заправил выбившийся локон за ухо Гермионы. Она отпрянула от него и отступила назад, пока ее бедро не коснулось одной из деревянных скамеек. — Ни один солдат Ордена — даже Поттер — никогда не смог бы заставить себя причинить ей боль. Она — драгоценный камень в нашем арсенале. Наше самое смертоносное оружие — и никто из них не тронет ее. Другие Пожиратели смерти начали мрачно посмеиваться, когда до них наконец дошла реализация безумного плана Волдеморта. Они хихикали друг над другом, когда поняли, какое жестокое преимущество это им дало. Малфой и Нотт хранили молчание. — Теперь она одна из нас — и они должны это знать. — По мановению палочки Волдеморта одежда Гермионы была заменена женскими мантиями Пожирателей Смерти. Мантия сидела лучше, чем те, что носили мужчины. Она была плотнее, опускаясь вокруг ее талии. Мантия была длиннее, а перчатки тоньше, армейские ботинки были заменены сапогами на высоком каблуке, а на груди был элегантный вырез, открывающий ключицу. Этого не могло быть. Этого, блядь, не может быть. Она заставила свои мышцы оставаться напряженными, держать себя высоко и гордо и не показывать даже проблеска страха, который, как она чувствовала, пожирал ее. Гермионе хотелось дрожать, хотелось кричать изо всех сил, когда она почувствовала, как тяжесть грязных одежд окутывает ее тело, придавливая ее, угрожая задушить. Здесь было слишком много пожирателей смерти. Одно неверное движение может наградить ее круцио или любым другим темным проклятием, которое они смогут придумать. Она не могла позволить себе быть уязвимой прямо сейчас. Ей нужно было быть сильной. Бдительной. Волдеморт отступил, чтобы полюбоваться своей работой. Он провел когтями по подбородку, глубоко задумавшись. — Как, ты сказал, ее прозвали? — спросил он, красные глаза все еще были прикованы к Гермионе. — Золотая девочка, милорд, — ответил Малфой. Волдеморт ухмыльнулся. — Я так и думал. Родольфус? Пожиратель Смерти, о котором идет речь, привлек внимание. — Да, милорд? — Дай мне свою маску. — Волдеморт протянул руку, его пальцы нетерпеливо сжались. Родольфус неловко переступил с ноги на ногу. — Она уже будет… Золотой маской, милорд? Такая грязнокровка, как она, не достойна такой чести. Возможно, простой… Волдеморт прервал его резким Круцио, и пока Родольфус корчился на полу в агонии, Темный Лорд левитировал к нему свою Золотую Маску. — Когда мы используем грязнокровку, она наденет наши одежды. Одним взмахом палочки Волдеморта Золотая Маска начала разрушаться. Он быстро растаял и превратился в жидкое золото, которое собралось на конце палочки Волдеморта. — Но она не будет носить маску, пока она на поле. Я хочу, чтобы Орден увидел ее. Еще один нежный взмах его палочки, и золотая жидкость мягко поплыла к Гермионе, и она затаила дыхание, когда она просочилась в ее новую мантию. — Я хочу, чтобы они могли смотреть ей в глаза, когда она направит свою палочку на их сердца. Я хочу, чтобы они знали, что теперь она борется за нас. Расплавленная жидкость впиталась в ткань. Он заменил серебряные перчатки на ярко-золотые и вплелся в замысловатые узоры по краям мантий, выстилая их. Оно танцевало и сливалось с рукавами и нагрудником, встраиваясь в нее, покрывая ее завитками и крапинками огненного золота. Два кусочка вплелись в ее волосы и вокруг виска, смягчая и закрепляя переднюю часть волос сзади. Это сделало ее неповторимой, но и узнаваемой. Все бы увидели ее. Она будет выделяться на поле боя, как одинокий белый голубь в гнезде гадюк — но таково было намерение Волдеморта. Его жестокая шутка. Самый смертоносный солдат был похищен из армии Ордена, обращен против них, и ни у кого из них не хватило бы духу остановить ее. Это было оно, это был последний гвоздь в гроб Гермионы, то, что похоронит ее и Орден рядом друг с другом. Потому что план Волдеморта был гениальным, настолько чертовски мрачным и гениальным, что он был греховным. Ни один член Ордена Феникса не причинил бы вреда Гермионе, ни один. Гарри даже не смог наложить на нее оглушающее заклятие. Так какой шанс был у других? Ханна Эббот не смогла бы бросить в нее смертельное проклятие. Невилл не смог бы направить на нее пистолет. И Рон, конечно, не смог бы нажать на курок. Нет, никто из них не смог бы этого сделать, но у Гермионы не было бы выбора. Она прикончила бы их всех, вырезала их, вырвала их сердца из груди и раздавила их перед их испуганными лицами, а затем развернулась и сделала то же самое со следующим солдатом Ордена. А затем с еще одним. А затем с еще одним. Это сокрушило бы дух Ордена. Это разобьет их сердца — полностью разрушит Гарри — так, как Гермиона никогда не представляла себе возможным. Это было бы уничтожением Ордена, и, судя по пристыженному выражению лица Малфоя, наблюдавшего, как единственная слеза скатилась по щеке Гермионы, он тоже это знал. Жаль, что этого было слишком мало, слишком поздно.