Секреты и Маски | Secrets and Masks

20 апреля Украденный огневиски теплом прошёлся по всему телу. Было не так приятно, как сигареты, о которых давно мечтала Гермиона, но выбирать не приходилось. Всё же алкоголь успокаивал, заглушал совесть. Её ноги свисали с края деревянного бюро, на котором она сидела. Ступни не касались пола, а металлические шпильки высоких сапог отскакивали от дверцы, когда она мягко покачивала ногами взад-вперёд. На ней всё ещё была мантия Пожирателя Смерти, её кожа убийцы. Она не потрудилась переодеться. Чувствовала себя слишком взвинченной, чтобы раздеться и полежать в горячей ванне, как она обычно делала после миссий; слишком взвинченной, чтобы расслабить мышцы и понежиться в пенках и соли для ванн, в которых отчаянно нуждалось её тело. Было слишком много такого, чего Гермиона не понимала, и независимо от того, сколько раз снова и снова прокручивались в голове события этого дня, она ни на шаг не приближалась к ответу. Каждый раз, когда Грейнджер казалось, что она разобралась в странном поведении Малфоя, каждый раз, когда она думала, что связала воедино свой анализ, она обнаруживала, что ниточки не соединяются. Всегда чего-то не хватало, какая-то часть информации ускользала от неё, разрывая сложившуюся картину мира на лоскутки. Почему он помешал Гермионе убить Флёр? Почему он сохранил ей жизнь? Почему он позволил ей уйти?! Всё это не имело смысла. Ничего из этого. И всё же Гермиона не могла перестать зацикливаться на этом. Ей казалось, что она гоняется за полтергейстом, постоянно протягивая руку помощи, но только для того, чтобы её видение истины растворилось в своём же кулаке, как дым. Неудача почти сводила её с ума. Как только Гермиона вернулась в поместье, ей понадобилось что-то, что помогло бы снять напряжение, успокоить расшатанные нервы и занять руки. Её ногти, конечно, больше не выдерживали напряжения, они были довольно неприглядными, обкусанными до мяса из-за смеси беспокойства и тревожности. У Астории случился бы сердечный приступ, увидь она их состояние. Сначала Грейнджер попыталась занять себя осмотром поместья, снова, в сотый раз, и сама не заметила, как оказалась в незнакомой гостиной. Комната находилась в правом крыле дома и была больше, гораздо величественнее, с более изысканной мебелью и ещё более вычурным камином, чем тот, у которого они с Асторией иногда выпивали вместе. Хотя Гермиона никогда не бывала ни в одной из спален других обитателей поместья, она могла открыть двери и заглянуть внутрь, но на входе были чары, которые не позволяли ей войти. Гермиона знала, что комната Малфоя находится как раз в конце этого коридора. Обычно она держалась подальше от этого крыла дома, хотела по возможности избегать встреч с Малфоем, но сегодня вечером её почти тянуло туда. Она не могла с уверенностью сказать, почему. Подумала, что это потому, что у него, скорее всего, здесь хранится марочный — и, следовательно, более крепкий — алкоголь. Интуиция не подвела Гермиону. Не прошло и пятнадцати минут после начала поисков в гостиной, как она обнаружила скрытую панель, фальшстену рядом с потрескивающим камином, который был зачарован так, чтобы никогда не гаснуть, со спрятанными внутри шестью покрытыми пылью бутылками. Там были виски, вина и ещё какая-то коричневая жидкость, которую она ещё не пробовала. Низкий, почти болезненный стон вырвал Гермиону из её одурманенных алкоголем мыслей, а взгляд немедленно метнулся к дверному проёму. Малфой не увидел её, когда вошёл в гостиную: она находилась в тёмном углу, что скрывало девушку от посторонних глаз. Глаза Генерала были зажмурены от боли, голова наклонена к полу, когда он массировал заднюю часть шеи обеими ладонями. На нём не было ничего, кроме простого чёрного полотенца, которое было повязано вокруг талии, всё его тело блестело от воды после ванны, которую он, очевидно, только что принял. К тонкой металлической цепочке на шее были прикреплены два обручальных кольца. Оба они были серебряными: одно простое, с толстой окантовкой, другое, напротив, более изящное, элегантное, с прикреплённым к нему огромным бриллиантом в форме слезы. Тонкие струйки воды стекали с кончиков его волос по телу, по шрамам, покрывавшим грудь, по торсу и попадали в V-образный вырез на бёдрах. Малфой не вернулся в поместье с Тео и Гермионой, после того как они были вынуждены отступить в Линкольне. Миссия была полностью провалена, они потеряли бесчисленное количество солдат и ничего не получили взамен. Ни заложников, ни оружия. Абсолютно ничего. Волдеморт, должно быть, был в ярости. Этой мысли было почти достаточно, чтобы заставить Гермиону улыбнуться. Волдеморт потребовал, чтобы его Демоны встретились с ним в Йоркском соборе для «разбора миссии» после произошедшего, но обеспокоенное выражение лица Тео, которое было у него на протяжении всей поездки в карете обратно в поместье, дало понять Гермионе, что дело состояло не только в этом. Гордость Волдеморта, должно быть, была серьёзно задета, и обвинил он во всём Малфоя. Гермиона полагала, что Тёмный волшебник может наказать своего главного генерала за сегодняшнюю неудачу, но не ожидала такого. Его плечи и грудь были сплошь покрыты синяками. Грубые фиолетовые и чёрные отметины покрывали почти каждый дюйм его торса, как пятна краски. Там были слои оскорблений, от неровной линии заживающей раны на его груди до самого большого синяка на левой стороне шеи. Она насчитала двенадцать маленьких неровных линий, которые пересекали его грудь и обвивались вокруг бицепса. Хотя они были тонкими и выглядели так, словно уже заживали, они проступили на его коже, как трещинки на стекле. Гермиона никогда не слышала о проклятии, имеющем такие последствия. Что бы Волдеморт не делал с Малфоем, он не торопился, использовал различные методы, намереваясь извлечь боль, вытянуть каждый крик, который только мог. Гермиона оставалась неподвижной, оценивая нанесённые увечья. Не издала ни звука, даже не дышала, наблюдая за тем, как Драко тремя лёгкими шагами пересёк комнату и остановился перед стеной с фальшпанелью. Он уставился на потайную дверь, и глубокая складка появилась между его бровями, когда он провёл пальцем вниз по контуру люка. У неё перехватило дыхание, когда она поняла, что оставила дверь широко открытой, и всё её тело напряглось в нервном ожидании, когда взгляд Малфоя метнулся к ней. Несколько мгновений он ничего не говорил, она тоже. Убийцы молча смотрели друг на друга. Взгляд Малфоя медленно скользнул по её фигуре, с головы до ног, и она смогла увидеть осознание в тот момент, когда оно отразилось на его лице. Их роли — пусть и временно — поменялись местами. Теперь он был практически обнажён, безоружен, а она была одета в одежду из крови и ошмётков. Его глаза сузились, когда он увидел капли крови, брызнувшие на золотые перчатки, которые Гермиона всё ещё не сняла. Затем заметил бутылку в её руке, и его резкие черты исказились в хмурой гримасе. — Это что… — рявкнул он. — Это виски «Херес»?! Гермиона просто пожала плечами, не в силах сдержать довольную ухмылку, которая появилась на её лице, когда она увидела его отвратительное выражение. То, как расширились его глаза, когда она медленно поднесла бутылку обратно к губам, было бесценно. Это доставило ей больше удовольствия, чем если бы она когда-либо ударила его по лицу. В последнее время у неё было не так уж много побед, поэтому она намеревалась держаться за этот триумф так долго, как только сможет. Хотелось, чтобы это продолжалось вечно. — Ты, маленькая грёбаная воришка! — прорычал Малфой, направляясь к ней. — Ты хоть представляешь, сколько стоит эта бутылка?! Это семейная реликвия, она, наверное, стоит почти столько же, сколько это поместье! — М-м-м, — медленно промурлыкала она, не сводя с него глаз и делая ещё один большой глоток. — Пожалуй, я чувствую дорогие нотки в его вкусе. Когда он оказался достаточно близко, то протянул руку, чтобы выхватить у девушки бутылку, но, прежде чем он успел схватить виски, Гермиона резко подняла правую ногу и опустила сапог ему на грудь, чуть ниже ключицы. Малфой тут же застыл. У него перехватило дыхание, а взгляд опустился вниз, туда, где они соприкоснулись, где она держала его на расстоянии. На мгновение между ними воцарилась мёртвая тишина, единственными звуками были потрескивание огня и учащённое биение её сердца. Гермиона поняла, что на самом деле она не продумала всё до конца. Очевидно, алкоголь притупил её чувства, воздвиг в сознании стену с запахом виски, которая мешала рациональному мышлению одержать победу. Очевидно, это была плохая идея. Возможно, у него и не было при себе волшебной палочки, что немного сужало игровое поле между ними, но он был намного шире в плечах, физически намного сильнее. Даже без использования палочки, даже если бы он не мог использовать беспалочковую магию, в чём она очень сильно сомневалась, он всё равно одолел бы её. Всё ещё мог бы прижать её к стене и душить, пока она не потеряет сознание. Но Грейнджер знала, что он этого не сделает, его Хозяин не допустит, чтобы ей причинили какой-либо реальный вред. Она была слишком ценной, слишком драгоценной для режима Тёмного Лорда. Итак, во второй раз за неделю Гермиона выбрала более рискованный, более увлекательный путь и решила противостоять своему похитителю. Просто потому, что она этого хотела. Просто потому, что она, чёрт возьми, могла. Малфой встретился с ней взглядом, когда она вонзила каблук в его кожу, надеясь, что если она надавит достаточно сильно, то сможет пронзить его холодное, чёрное сердце. «Глаза — это окна души, а следовательно, и сама душа, так что заключать контракт со своей душой, чтобы лишить мир какой-либо выгоды от этого, всё равно что заключать фаустовский контракт с дьяволом». Забавно, как сильно этот старый сонет напоминал Гермионе о нём сегодня; казалось, что он был создан специально для описания мужчин-Малфоев. Ей стало интересно, как далеко уходит в прошлое его родословная, знал ли сам Шекспир о мужчинах с белокурыми волосами и глазами, которые меняли цвет с каждым восходом луны, и придумал ли он это выражение специально для них. Гермиона пришла к выводу, что мужчина, который держал её в плену, был расколот пополам, он представлял из себя двух совершенно разных людей. Малфой и Маска Демона, эти двое почти такие же разные, как доктор Джекилл и мистер Хайд. Хотя они оба были только одной стороной медали, у обоих Малфоев были очень разные лица, и только взгляд позволял ей понять, к какой из двух душ она обращалась. Малфой — сломленный человек с прекрасными голубыми глазами, чьей единственной целью было сохранить в живых то немногое, что осталось от его семьи, и кто поклялся оберегать их. И Демон с серыми глазами — личность, рождённая в крови и войне, хладнокровный ублюдок, который был единственным достаточно безжалостным из них двоих для того, чтобы сдержать эту клятву. Сейчас его глаза были в основном серыми, что означало игру с демоном — мистером Хайдом. Гермиона слегка выпрямила ногу и отодвинула его на шаг назад, а затем заставила смотреть, как она делает ещё один медленный глоток виски, который Демон так отчаянно хотел заполучить в свои руки. Малфой сглотнул. У него пересохло в горле, когда он перевёл взгляд на бутылку, прижатую к её губам. Первая голубая искорка появилась в его радужках, вспышка молнии на фоне серых облаков, на шаг приблизившая его к доктору Джекиллу. Она бы ответила «нет», если бы кто-нибудь спросил её, понравилось ли ей это, и это было бы чистой ложью. Гермионе всегда нравилось брать верх, она наслаждалась сознанием того, что всегда была самым умным человеком в комнате. Она знала, что была сильной натурой, кем-то, кого большинство людей боялось. Женщина, которой большинство мужчин не осмелились бы перечить, не обращая внимания даже на наличие палочки. Это была одна из тех вещей, которые делали её таким хорошим солдатом и ещё лучшим генералом. Гермиона привыкла держать всё под контролем, ей было комфортно на троне власти, отведённом ей Орденом, но, чёрт возьми, с её ботинком, прижатым к обнажённой груди Малфоя, когда её каблук завис над сердцем одного из самых страшных и смертоносных мужчин в стране, она не думала, что сможет когда-нибудь почувствовать себя более могущественной, чем сейчас. Она скучала по ощущению контроля, жаждала его с тех пор, как почувствовала, как это скользит по её коже после инцидента в ванной днём ранее. Она жалела, что не может обуздать это захватывающее, опьяняющее чувство, которое только торжествует. Но затем взгляд Драко снова скользнул по ней. Он посмотрел на неё сквозь ресницы, одарил ухмылкой, которая заставила бы покраснеть даже дьявола, и она почувствовала, что чаша весов снова склонилась в его пользу. Малфой медленно поднял левую руку, и у неё внутри всё сжалось, когда он мягко обхватил пальцами её лодыжку. — Опасная игра, Грейнджер, — сказал он таким низким и скрипучим голосом, что у неё внутри всё перевернулось. — На твоём месте я был бы осторожен. Дразнить мужчину его собственным виски, возможно, не самая умная идея, которая тебе когда-либо приходила в голову. Сделай это ещё раз, и тебе могут не понравиться последствия. Это была угроза, которую она не могла игнорировать. Это была возможность обнажить свои клыки, которую она не могла упустить. Гермиона откинулась назад и медленно поднесла бутылку к губам, удерживая его взгляд, пока делала ещё один долгий, вызывающий глоток виски. Уголки его губ дёрнулись, и ухмылка растянулась на лице ещё шире. В глазах появилась ещё одна синяя трещинка. — Я думаю, это тебе нужно быть осторожным, — Гермиона чуть сильнее упёрлась каблуком ему в грудь, надеясь пустить кровь, демонстрируя наглядно свою точку зрения. — Одно неверное движение, и моя пятка может запросто поцарапать твоё сердце. — Мне казалось, ты кричала, что у меня его нет? — Есть только один способ выяснить это, — медленно произнесла она, странно очарованная тем, как он провёл языком по нижней губе. — Я готова нанести удар, — она ещё сильнее надавила каблуком, чувствуя, как его пальцы сжимаются на её лодыжке, — вскрыть тебя и посмотреть, так ли пуста твоя грудь, как я думаю, только попроси. Он фыркнул, очевидно, так же увлечённый их маленькой опасной игрой, как и она. — Довольно заманчивый способ умереть, но, — рука на её лодыжке сжалась, — боюсь, тебе придётся быть со мной помягче. Сегодня вечером я нуждаюсь в бережном отношении. Грейнджер наморщила лоб, вспомнив, как он провёл ладонью по затылку, когда вошёл в комнату несколько минут назад. — Что случилось? Малфой дразняще приподнял бровь так, как умел только он. — Я уверен, ты догадываешься, как Тёмный Лорд вознаграждает своего генерала за неудачу. Чем выше ранг офицера, тем больше разочарование, а чем сильнее разочарование, тем суровее наказание. Гермиона вздрогнула, когда пальцы на её ноге начали двигаться: он медленно описывал круги, массируя подушечку её лодыжки, пока говорил. Генерал не прерывал зрительного контакта. — Я уверен, ты можешь себе представить, как я был вознаграждён после сегодняшней неудачи, — сказал он практически бархатным голосом, с которого будто капал мёд, стоило ей лишь расслабиться в его хватке. — Так что тебе придётся простить моё раздражение. Потому что то, чего я жаждал, чтобы пережить этот вечер, лекарство, которое мне нужно, было выпито прямо у меня на глазах той самой ведьмой, ответственной за моё наказание. — И что ты хочешь этим сказать? — Ну же, малышка, ты же умная девочка. Разберись с этим. Гермиона почувствовала, как её губы скривились в недовольной гримасе. Малфой улыбнулся, когда заметил это. — Да, сегодняшняя миссия была моей неудачей, я недооценил твоих друзей, и кровь Пожирателей Смерти, которых мы потеряли сегодня, на моих руках. Тёмный Лорд считает смерти чистокровных большой потерей, но я мог бы смягчить этот удар, будь у меня что-то, показывающее моё раскаяние. Подарок, чтобы компенсировать мою неудачу. Её пульс участился, когда его большой палец чуть сильнее впился в её лодыжку. — Кое-что… о, я даже не знаю, — улыбка Малфоя стала ещё шире, — может быть, та блондинка из Франции? Тёмный Лорд давно хотел заполучить её. Она лучший целитель Ордена, не так ли? Насаживание её головы на пику принесло бы мне большое признание, Тёмный лорд успокоился бы после одного Круцио в мою сторону, а не десяти. Это… это было бессмысленно. Ещё одна вещь, которая не сходилась. — Если ты знал, насколько ценной была Флёр, тогда почему отпустил её? Почему ты помешал мне убить её? Малфой ничего не сказал, просто продолжал смотреть на Гермиону, как будто ответ был совершенно очевиден, как будто он был прямо перед ними. Ой. Нет, нет, это было не прямо перед ней. Причина, по которой он пощадил Флёр, недостающая ниточка, которую она искала, была прямо перед глазами Малфоя. Но его признание породило лишь больше вопросов, а не дало ответов. — Не притворяйся, что ты сохранил Флёр жизнь ради меня. Он склонил голову набок и наклонился чуть ближе. — Для кого ещё это было, милая, если не для тебя? Она пыталась мыслить ясно, пыталась приказать своим мышцам выпрямить ногу, оттолкнуть его, но не могла. Возможно, это был алкоголь, затуманивший её рассудок, греховные действия, которые его пальцы проделывали с её ногой, или горящий взгляд, которым он пригвоздил её к месту. Что бы это ни было, это заставило её расслабиться, слегка согнуть колено и притянуть его немного ближе. — Почему? — Я провёл месяцы в твоей голове, Грейнджер, просматривая твои воспоминания. Я знаю, насколько близки вы с Флёр были до того, как тебя привезли сюда, — сказал он, придвигаясь ближе с тем небольшим усилием, которое она ему позволила. — Убив её, ты бы никогда себя не простила. Гермиона попыталась фыркнуть, но это вышло больше похоже на стон, когда его большой палец нашёл нежное местечко сзади на её лодыжке. — Ну и что? Ты сделал один хороший поступок и думаешь, я должна быть благодарной? Простить всё? Ещё одно голубое пятнышко появилось в глазах Малфоя, доктор Джекилл подошёл ближе. — Ну, «спасибо», конечно, не было бы лишним… — Пошёл ты! — огрызнулась Грейнджер, стараясь звучать настолько резко, насколько могла, несмотря на то, что запах мяты, дыма и хрен знает чего ещё, оглушал её. — Сохранение жизни Флёр не компенсирует того, что ты вынудил меня убить Симуса. Я была так же близка с ним, как с Флёр, может быть, даже больше. Глаза Малфоя потемнели. Яростные серые грозовые тучи затмили синеву. — Где же тогда были твои моральные ориентиры?! — Гермиона вывернула ногу и сильнее вдавила свой золотой каблук ему в грудь. — Где же тогда было твоё сострадание, Демон?! Его пальцы сжались вокруг её лодыжки, кольца впились в кожу. — Так что нет, ты не получишь «спасибо», и ты не получишь моей признательности за то, что спас одну жизнь, когда отнял тысячи! На случай если ты забыл, я тебя чертовски ненавижу. — Я слышал это, Грейнджер. Вчера, и позавчера, и за день до этого, — сказал Малфой таким же тоном, как и она, с нарастающей злобой. — Итак, что ты собираешься делать теперь? Её щёки вспыхнули, — смесь нарастающего гнева и чего-то ещё — когда рука, обхватившая её лодыжку, скользнула выше, лаская заднюю часть икры. — Ударишь меня? — его пальцы танцевали по тыльной стороне её колена, заставляя мышцы расслабиться, приглашая его приблизиться. — Пнёшь? Она выдохнула, позволяя ему отодвинуть её ногу назад и шагнуть вперёд. — Задушишь? Ещё один шаг вперёд, и её колено почти касалось плеча. — Плюнешь мне в лицо? Её пальцы крепче сжали горлышко бутылки, которую она держала в руке. — Ты проделывала всё это тысячу раз, Грейнджер, и это уже немного устарело. Я знаю, ты можешь больше, например, придумать что-нибудь более креативное, что-нибудь более весёлое. Гермиона усмехнулась, сделав ещё один глоток его любимого виски, пытаясь вернуть себе часть украденной силы, склонить чашу весов в свою пользу. — Ты думаешь, что так хорошо меня знаешь? — Да, знаю, — его ответ застал Грейнджер врасплох, и он, воспользовавшись её растерянностью, вырвал свой алкоголь из рук девушки. Сделал большой глоток виски прямо из бутылки, застонал и зажмурил глаза, сглотнув. — Я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой, лучше, чем кто-либо в твоём Ордене знает тебя. И уж точно лучше, чем тот драгоценный Уизли, что ждёт тебя дома. В одно мгновение странное скопление эмоций в её животе сменилось знакомым приступом гнева. Убийственный грёбаный гнев. — Как ты смеешь?! Что даёт тебе право думать, что ты меня знаешь?! Ты не знаешь самого главного… — О, это не важно — важно то, что я знаю. Я знаю самую интимную часть тебя, — он поставил конфискованную бутылку на комод рядом с её бедром, и, когда его рука освободилась, он схватил Гермиону за подбородок. — Я знаю, что у тебя на уме. Я знаю, как работает твой очаровательный мозг. Я провёл там часы, — рука, обхватившая подбородок, поднялась выше, и Малфой постучал пальцами по её виску, — копаясь в твоих воспоминаниях и наблюдая, как ты взрослеешь. Я думаю, это даёт мне право говорить, что я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой из ныне живущих. Я провёл в твоей голове гораздо больше времени, чем Уизли когда-либо проводил у тебя между ног. Теперь это… это переходило черту, которую она и не подозревала, что провела. Она выставила ногу, вынуждая Пожирателя отпустить её лицо и отступить на несколько шагов назад. — Следи за своим языком, прежде чем я… — Прежде чем ты сделаешь что? — несмотря на то, что она оттолкнула его назад, Малфой подался вперёд, отвоёвывая занятое ею пространство. Даже когда она с силой ударила его пяткой в грудь, он не остановился, пока снова не оказался рядом, пока её бёдра не обхватили его бёдра. — Так что именно ты собираешься делать? Удиви меня, Грейнджер, я, чёрт возьми, готов… Его слова зажгли в ней что-то яростное и гибкое, и её гриффиндорский дух с рёвом вернулся к жизни. Верх взял какой-то первобытный инстинкт, какая-то потребность проявить себя. Это отодвинуло всё остальное, потому что, прежде чем она даже осознала, что делает, Гермиона опустила ногу обратно на комод, взяла его лицо в ладони и притянула его губы к своим. Так не должно было произойти. Предполагалось, что это будет сильный ход. Способ показать, что он не контролировал её, по крайней мере, когда она не была под влиянием заклятия. Это должно было показать её упорство, её импульсивность, показать, как она могла делать то, что хотела, когда хотела, просто потому что хотела. Это должно было застать его врасплох. Показать ему, что она может быть непредсказуемой, что он не знает ни её, ни её мыслей. Что он не знал, что она сделает или на что способна. Предполагалось, что это будет быстро, просто целомудренное касание губ и стук зубов. Предполагалось, что это ничего не будет значить. Она была уверена, что возненавидит этот поцелуй, что её будет тошнить. Этого не должно было произойти. Он не должен был быть… таким. Опьяняющим. Затягивающим. Мощным. Глубокий рычащий звук, который Малфой издал горлом, не должен был отозваться у неё в животе. Он обхватил её за горло одной рукой, и резкое сильное давление отбросило её назад и разорвало поцелуй. Её глаза резко открылись. Малфой пристально смотрел на неё, на его щеках появился лёгкий румянец, грудь вздымалась, его дыхание совпадало с её дыханием. Его глаза были голубыми, лишь тонкая полоска серого цвета цеплялась за края зрачков. Он не отпускал её горло, а его большой палец скользнул по её нижней губе, пока он сам изучал её лицо, её глаза. Гермионе было интересно, чего он ищет, что собирается делать дальше, придёт ли он в ярость при мысли о том, что его поцелует грязнокровка. Но затем его губы снова прижались к её губам. Это не должно было быть похоже на это. Он не должен был целовать её в ответ, жадно, с такой силой, с таким огнём, которого она никогда раньше не испытывала. Она не должна была наслаждаться этим, желать большего. Не предполагалось, что она запустит пальцы в его волосы и притянет его ближе. Его руки сами собой зарылись в её волосы, сжимая в кулаке её локоны. Он проник языком в её рот, и она проглотила его стон, когда прикусила его губы. Гермиона раздвинула ноги, приглашая его подойти ближе, и бутылка огненного виски, которой он так дорожил всего несколько мгновений назад, упала на пол. Она разбилась при ударе и украсила пол хрусталём, в то время как виски впитался в изумрудно-зелёный ковёр. Дико дорогой. Незаменимая семейная реликвия. К чёрту. Малфой встал между её бёдер, тонкое полотенце, что было на нём, не оставляло простора воображению. Она чувствовала всё. Каждый. Его. Грёбаный. Дюйм. Должно быть, она причиняла ему боль. Она увидела это, когда провела ногтями по его груди, когда целовала его; это должно было причинять боль. Знала, что то, как её пальцы скользили по его плечам, когда она притягивала его ближе, должно было быть болезненным. Если она и причиняла ему боль, он этого не сказал, не сделал попытки оттолкнуть её. Вместо этого просто прижал её крепче, вонзил ногти глубже, сильнее прикусил её губы. Его руки не были мягкими или успокаивающими — они были грубыми и мозолистыми. Они не скользили по её коже, не успокаивали и не разминали с заботой, как другие мужчины обращались с ней в прошлом, как будто она была хрупкой, ломающейся. Нет, вместо этого он провёл ими вниз по её спине, целуя её, впился ногтями в её бёдра и подтащил к самому краю комода. Это не должно было быть так! Это было неправильно. Это было так чертовски неправильно, но она не могла остановиться, не хотела. Ей следовало бы оттолкнуть его, ударить кулаком в челюсть, брыкаться, кричать, броситься обратно в свою клетку и запереть дверь. Была дюжина способов, которыми она могла наброситься на него и сбежать, но вместо этого она застонала ему в губы, когда одна из его рук обхватила её сзади за шею и сжала. В том как он провёл своим языком по её, не было ничего нежного. Ничего мягкого не было в давлении сзади на её шею, перекрывающем ей доступ воздуха и заставляющем её чувствовать головокружение, она и не думала, что это может быть приятно. Гермиона обнаружила, что ей это нравится больше, чем следовало бы, понравилось ощущение его холодных колец, впивающихся в её разгорячённую кожу; настолько сильно, что она застонала, когда он снова сжал её. — Чёрт, — прорычал Малфой ей в рот, снова сжимая и заставляя ещё один всхлип сорваться с её губ на его. — Сделай это снова, мне нужно снова услышать, как ты издаёшь этот звук. Гермиона обхватила руками его узкие бёдра, притягивая его ближе, прижимая к себе. Он был повсюду. Всё, что она могла чувствовать вокруг себя, — это он, его руки, заключающие её в клетку, его бёдра, прижимающиеся к ней. Всё, что она могла чувствовать, — это его вкус, виски на его языке, привкус дыма на его губах. Всё, что она могла чувствовать, — это его запах. И этого всё равно было недостаточно. Она хотела большего. Почему она хотела большего?! Зачем ей нужно было больше?! Но Грейнджер жаждала большего. Практически, чёрт возьми, требовала этого. Её руки продолжали своё исследование сами по себе. Они танцевали по краю полотенца и вокруг его спины. За пояс его полотенца был заткнут нож. Рукоять клинка была знакомой, её безошибочно можно было узнать на кончиках пальцев такого убийцы, как она. Гермионе действительно следовало этого ожидать. Убийца с таким залитым кровью гроссбухом, как у него, никогда по-настоящему не был бы безоружен. Всегда найдётся что-нибудь: спрятанный клинок, острый осколок стекла, спрятанный и потаённый, который он готов пустить в ход при малейшем изменении ветра. Он никогда не оказывался в невыгодном положении. Никогда по-настоящему не был уязвим. И вот так, без помощи Демонического заклятья, инстинкты Гермионы вырвались на поверхность. Несмотря на то, что её вены, казалось, вибрировали, когда Малфой целовал её, несмотря на то, что её тело неохотно отпускало его, эта потребность убивать, это желание воспользоваться уязвимостью своего врага и получить преимущество было лишь немного сильнее. В первую очередь она была солдатом, всегда была такой, убийцей Пожирателей смерти и лишь потом любовницей. Никогда наоборот. Её внутренности скрутило от осознания этого. Малфой был прав с самого начала. Ей не нужно было Заклятие, чтобы быть безжалостной, все эти инстинкты принадлежали ей. Для неё не имело значения, что Малфой был без палочки, уязвим и целовал её более яростно и с большей страстью, чем любой мужчина когда-либо прежде. Она всё ещё тянулась к ножу. Она бы ударила Дьявола в спину, ни секунды не колеблясь. Она убила бы их обоих, совершила бы два самых вопиющих и смертельных греха одним грязным ударом серебра и не почувствовала бы ни капли вины. Это было то, что Малфой сделал бы, она была уверена. Если бы роли поменялись местами, если бы его держали в плену и заставили поднять свою палочку на Асторию, Блейза или даже Тео, а Гермиона была бы единственной, кто стоял у него на пути, он бы убил и её тоже. Конечно, он бы это сделал, без всяких вопросов. Но этот ответ — хотя она и знала, что это правда, — преследовал её гораздо больше, чем следовало бы. Потому что это означало, что они действительно были одинаковыми. Один и тот же человек, оба такие же безжалостные и заботливые, как и другой, у обоих с рук стекает кровь, а толпы разгневанных душ кусают их за лодыжки, ожидая их в Аду. Они были одинаковыми — просто по разные стороны баррикад. Итак, в конце концов была ли её душа менее запятнана, чем душа Демона, стоящего перед ней? Губы Гермионы не отрывались от его губ, даже когда она изящно обхватила пальцами рукоять клинка. Она застонала ему в рот, когда его большие пальцы начали массировать её бёдра, даже когда она подняла кинжал высоко в воздух позади него. И она прикусила нижнюю губу Малфоя, наслаждаясь тем, как он задрожал над ней, даже когда она опустила лезвие ему на спину. Но как всегда он был всего на мгновение быстрее, чем она. Он схватил её за запястье прежде, чем она успела что-либо сделать. Прижал её руки к стене позади неё, высоко над её головой, и оторвал свои губы от её губ. Несмотря на атаку, Малфой не отступил ни на дюйм. Он прижался своим лбом к её, их дыхание идеально совпадало, быстрыми резкими толчками обдавая воздухом губы другого. — Ты действительно… так отчаянно хотела сбежать, — прошептал он ей в рот, касаясь губами её губ с каждым произнесённым словом, — что ты бы убила меня… даже если это означает, что ты умрёшь рядом со мной? — Ты превратил меня… в оружие… это может убить всех моих друзей, — выдохнула Гермиона, её голос был едва слышен из-за шума крови в ушах. — Ты этого не делал… дай мне… выбор. Он вырвал нож из её пальцев, одной рукой прижав обе её руки высоко над головой, в то время как другой поигрывал оружием, которым она пыталась зарезать его. — Это война, Грейнджер. Ты убиваешь моих друзей, я убиваю твоих. Поттер находит способы ослабить Тёмного Лорда — я превращаю тебя в абсолютное оружие, чтобы остановить его. Я держу тебя взаперти в своей башне, а ты пытаешься перерезать мне горло. Снова и снова, цикл никогда не прекращается, — Малфой прижал лезвие к её горлу, металл был почти таким же холодным, как и его губы. — Как долго ты сможешь продолжать в том же духе? Как долго мы собираемся продолжать играть в эту игру, маленький львёнок? — Пока один из нас не умрёт, — тут же рефлекторно прошипела она, чувствуя, как холодное лезвие касается её горла. — «Пока смерть не разлучит нас», помнишь? Малфой сильнее прижал кинжал к её коже, и она усилием воли заставила себя не отшатнуться от угрозы. — Я не перестану пытаться убить тебя, — прошептала Гермиона, губы Малфоя были всего в нескольких вдохах от её губ. — Я не остановлюсь, и ты тоже. Я не шутила, когда сказала, что собираюсь убить тебя. Не знаю как, но поверь мне, когда ты наконец встретишь свой конец, твоё имя будет выгравировано на надгробии только из-за меня. Ты умрёшь из-за грязнокровки, — Гермиона отказывалась открывать глаза. Она не хотела смотреть на него, не хотела знать, с кем из Малфоев она разговаривает. — Так что либо верни мне этот нож, чтобы я могла убить нас, либо перережь мне горло. Наступила пауза, молчание, которое, казалось, растянулось на целую вечность, пока она ждала, в каком направлении пойдёт её судьба. Неужели он ничего не предпримет и будет держать её в этом личном аду, который сам же и создал? Или он вонзит ей нож в сердце и отправит на встречу с самим дьяволом? — «Пока смерть не разлучит нас», говоришь? Она почувствовала, как воздух закружился вокруг её лица, когда он вдохнул, и как раз в тот момент, когда Гермиона подумала, что он может сжалиться над ней, как раз в тот момент, когда она подумала, что он может даровать ей милосердие смерти, Малфой выбрал другую пытку и прижался губами к её шее в единственном, мучительном, чертовски стремительном поцелуе. — Что заставляет тебя думать, что ты избавишься от меня после смерти? — Гермиона не смогла сдержать дрожь, когда его губы скользнули к мочке её уха, подстрекая её, угрожая ей любовным шёпотом. — Что заставляет тебя думать, что я не последую за тобой туда, просто чтобы наша игра никогда не заканчивалась?