Секреты и Маски | Secrets and Masks

5 мая Удивительно, как сильно улыбка может всё преобразить. Каким образом что-то настолько простое, как едва заметное приподнятие уголков губ, напряжение нескольких мышц, может внезапно изменить мнение о человеке? Но улыбка может не только изменить мнение, она также может быть полезна. Гермиона убедилась в этом лично. Она часто надевала эту маску улыбки, скрывая за ней свои истинные чувства. Она улыбалась, обучая новобранцев и рассказывая им о своей уверенности в светлом будущем Ордена, и демонстрировала веру в их скорую победу даже тогда, когда сама теряла надежду. Она часто думала, что улыбка служит Гарри щитом, барьером для защиты окружающих его людей. Он пользовался им ежедневно: улыбался, разрабатывая планы сражений или помогая в лазарете. Он одаривал улыбкой каждого, кому это было нужно, в надежде вселить в людей веру; он думал, что если люди увидят улыбку на лице Избранного Мальчика, разглядят в нём уверенность в себе, то обязательно поверят: в конце тоннеля есть свет и всё, что им нужно сделать, – это набраться терпения и продержаться как можно дольше. Колдомедики в Ордене использовали улыбку по-другому. Для них приподнятые уголки губ были проявлением милосердия, ещё одним видом лекарства. В мучительные моменты осознания того, что пациент вот-вот скончается, Флёр всегда делала одно и то же: медленно выдыхала, садилась на край кровати, брала руки умирающего в свои и заглядывала в его глаза с самой нежной улыбкой. Эффект был всегда одинаковый: как только улыбка появлялась на её лице, взгляд больного становился спокойнее. Тепло её улыбки словно растворяло боль в костях, отгоняло весь дискомфорт и позволяло умирающему просто уйти без боли, быть невесомым до тех пор, пока он спокойно не перейдёт в иной мир, который, хотелось бы верить, был добрее этого. Флёр всегда держала пациентов за руки до самого конца. Конечно, все прекрасно понимали, что улыбки медсестёр не способны унять физическую боль, но зато они облегчали душевные страдания находящихся на пороге смерти пациентов, помогали им принять свою судьбу и проще встретить конец. Это было самым настоящим милосердием. С началом войны мир стал мрачным местом, и последним, что видели многие люди перед смертью, была кровь, крики и зелёные вспышки проклятий. Тех, кому удавалось спокойно отойти в мир иной и под конец жизненного пути лицезреть лишь нежную улыбку целительницы, считали счастливчиками. Гермиона надеялась, что, когда придёт её время и война окончательно отнимет её жизнь, а все светлые мысли погаснут у неё в голове, она посмотрит вверх, испуская последний вздох, и увидит улыбку знакомого ей человека. Да, Гермиона не понаслышке знала, как много пользы во время войны несёт в себе такая простая вещь, как улыбка. Но она и представить не могла, сколько вреда может причинить улыбка, мелькнувшая в самый неподходящий момент. А затем случилось это: Малфой улыбнулся. Он, чёрт возьми, улыбнулся, когда Тео поднял отрубленную голову. И он продолжал улыбаться, глядя на то, как его друг играл с ней, словно это было абсолютно нормально и вполне обыденно. Но даже после этого Гермиона была уверена: ей всё это привиделось. Так просто падал свет, или разум сыграл с ней злую шутку, не выдержав сегодняшних событий: день был слишком эмоциональным. Но нет, он продолжал улыбаться, как бы долго она ни смотрела на Малфоя, как бы ни щурила глаза и как бы ни желала, чтобы уголки его губ опустились.

* * *

Как только они вновь оказались в саду поместья, Гермиона сбросила руки Малфоя со своей талии и кинулась в сторону особняка. Если бы его прикосновение не было необходимым для аппарации и ей бы так сильно не хотелось выбраться из этого проклятого театра, она бы вообще не позволила ему прикасаться к себе. Полчаса назад, когда его не было рядом, она чувствовала себя беспомощной пленницей Проклятья Демона. Полчаса назад она хотела лишь одного – услышать его голос и избавиться от наваждения. Теперь же ей хотелось убраться от него как можно дальше. От одной только мысли, что он стоит рядом и прикасается к ней, по коже бежали мурашки. Её внутренности завязывались узлом, внутри всё переворачивалось каждый раз, когда она проигрывала в голове то тошнотворное воспоминание. В ней кипело столько эмоций, что и не сосчитать, и все они стремительно пробивались наружу. Казалось, её сейчас стошнит. Ей просто нужно было убраться. Ей нужно было убраться от него. Ей нужно было побыть одной: подумать, подышать и разобраться в своих чувствах, а это было невозможно, когда он стоял так близко. Её сердце было разбито: она скорбела о всех тех бедных солдатах, которых сегодня убила. Её чертовски пугало всё то, что она делала с Майерсом, несмотря на его мольбу о пощаде. Но гнев всё же стоял во главе всех эмоций, испытываемых Гермионой. Злость на Малфоя переполняла её настолько, что её горький металлический вкус чувствовался во рту. Она злилась на него почти так же сильно, как на саму себя за то, что позволила ему прикоснуться к себе. За то, что ей хотелось, чтобы он прикоснулся к ней. Она поцеловала его, и, когда он ответил на этот поцелуй, Гермиона практически простонала ему в рот. Она позволила ему обнять себя, когда он высвободил её из оков Проклятья, даря ей чувство безопасности. Она позволила ему трогать себя самым интимным образом, и он довёл её до разрядки теми же руками, которыми сегодня отрезал голову Майерса, теми же пальцами, с которых обычно стекала кровь её друзей. А что же было самым дерьмовым во всём этом? Отчего ей становилось плохо? Оттого, что до тех пор, пока она не заметила улыбку на его лице в том проклятом театре, ей хотелось ощутить его руки на себе. — Грейнджер! — прошипел Малфой за её спиной. — Куда это ты собралась?! Она проигнорировала его и продолжила перебегать огромную территорию парка. Она миновала заросли глициний, её шаг ускорялся по мере приближения к поместью. — Грейнджер, отвечай! Его голос не стихал, как бы быстро она ни шла. Как только она добралась до входной двери и взялась за ручку, он схватил её за запястье и развернул лицом к себе. — Убери от меня руки, Малфой! — Тогда не игнорируй меня! Куда ты так спешишь? — Пистолеты всё ещё в твоей старой гостиной? — Да. А что? — Я хочу во что-нибудь выстрелить, — она отдёрнула запястье и прижала руку к груди. — Предпочла бы в тебя, но сгодятся и мишени, вместо которых я представлю твоё злобное лицо. Он сузил глаза и нахмурился. — Что на тебя вдруг нашло? — Что на меня нашло?! — она сделала шаг назад и прижалась спиной к входной двери, в то время как её руки скользнули к ручке, – так она сможет сбежать в любой момент. — О, я даже не знаю, что случилось! Может быть, человек, удерживающий меня в плену несколько месяцев, только что обезглавил нашего однокурсника? Малфой заметно напрягся, растущее раздражение отразилось на его лице. — Я убил его по твоей просьбе, Грейнджер, или эту деталь ты уже успела забыть? — Ты прав, я просила тебя убить его. Но я не просила стоять и наблюдать за тем, как твой друг играет с его отрубленной головой! Хорошо, что твоя мать умерла, иначе бы она видела, во что ты превратился… Как только эти слова слетели с губ Гермионы, она поняла, что зашла слишком далеко. Как только она упомянула его мать, Малфой буквально слетел с катушек. Он рванулся вперёд, крепко обхватил руками её за горло и со всей силы толкнул к двери. Она зашипела от боли, ударившись головой о деревянную поверхность, но, несмотря на лёгкое головокружение от давления на заднюю часть головы, девушка инстинктивно подняла руки в защитном жесте и попыталась убрать его пальцы со своей шеи. Она знала, что он отреагирует именно так. Она знала, что упоминание о разочаровании Нарциссы причинит ему боль, пробудит внутренних демонов и затронет его злобную, грезящую ломать и причинять боль половину. Она знала, что это выведет его из себя, но ей было всё равно. Она слишком сильно злилась на него и на себя. Гермиона чувствовала, что её предали, ей было чертовски одиноко, и каждый удар сердца, казалось, причинял боль. Именно поэтому она не могла проигнорировать возможность провернуть в ране нож, вонзённый в спину Драко, ведь тогда, по крайней мере, не только ей одной будет больно. — Не смей втягивать в это мою мать, неблагодарная сука! — прорычал Малфой. Серые глаза были полны горя, а плечи тряслись от злости, переполнявшей его. — Ты хоть представляешь, как я рисковал, убив Майерса ради тебя?! Какому риску я подверг себя и свою семью?! Она хотела крикнуть «да пошёл ты!», но не смогла. Его пальцы слишком сильно сдавили её шею. — Я оказал тебе услугу, Грейнджер! Ты попросила меня убить его, и я сделал это! Ради тебя! Ты вообще представляешь масштаб последствий для меня и моей семьи, если бы Крауч узнал, что казнь Майерса была пощадой?! Он бы отправился прямиком к Волдеморту! Всё вокруг вдруг начало плыть. Голова казалась тяжёлой, горло жгло от нехватки кислорода… — Тёмный Лорд не терпит предательств. Ты же знаешь, что он сделал с моей матерью! И с Дафной! Он убил бы меня, не раздумывая, и кто бы тогда защитил мою семью? Кто защитил бы Асторию и её тайну? Он крепче сжал её шею, изливая свой гнев и боль в пальцы, – на коже, вероятно, останутся синяки. — Но я всё равно сделал это. Я убил его, потому что ты попросила! Я поставил на карту свою жизнь и жизнь своей семьи ради твоей просьбы, и вот как ты, чёрт возьми, благодаришь меня?! — Не притворяйся, что тебе не понравилось, — злобно выплюнула она в ответ, но голос дрогнул, когда пальцы на её горле сжались ещё сильнее. — Я видела твою реакцию на действия Тео! Ты улыбался! Пальцы Драко дёрнулись, он ослабил хватку ровно настолько, что Гермиона смогла просунуть руки в зазор и оттолкнуть его от себя. Девушка выгнулась и схватилась за горло, жадно глотая воздух и чувствуя на себе его пристальный взгляд. — Ты столько всего потерял… твоя собственная мать… умерла на твоих руках… как ты можешь не уважать мёртвых? — она задыхалась и хрипела из-за давления на голосовые связки. — Он был отцом… чьим-то мужем… а ты просто стоял там… и смотрел, как Нотт играет… с его мёртвым телом, как с игрушкой. Последовала долгая пауза, после чего Драко снова заговорил: — Не рассказывай мне о потерях, Грейнджер. Не имеет значения, сколько по твоему мнению война отняла у тебя или у меня. Если уж на то пошло, Тео потерял гораздо больше, поверь. Она подняла голову и посмотрела в его глаза. В них таился лишь серый лёд: он возвысил окклюменционные стены в своём сознании. На его лице отражалось столько же злости, сколько и слышалось в голосе. — Он не всегда был таким безжалостным. Когда-то у него было сердце и он умел сострадать, но ты и представить не можешь, как много отняла у него война. Сейчас он оживает лишь тогда, когда причиняет боль другим. В остальное время он играет роль, и всё это лишь представление. А что же происходит, когда он находится наедине с самим собой? Он как чёртов зомби! Кажется, что кто-то вырвал душу из тела и оставил одну лишь оболочку! Она вдруг вспомнила Нотта, сидящего на полу у её спальни много месяцев назад. Вспомнила, как изменилось выражение его лица, как только Астория потеряла сознание: пустой, затравленный взгляд. В его глазах отразилось осознание того, что он остался один и ему больше не нужно было «притворяться». — Знаешь, чем он заполняет эту пустоту? Чужой болью. Он убивает твоих грёбаных членов Ордена… Гермиона не смогла удержаться и поморщилась. — И пытает их… Она медленно подошла к двери и потянулась к ручке, чтобы сбежать отсюда поскорее. Она не хотела всё это выслушивать и знать, почему монстры совершают все эти поступки. — Он заставляет их кричать и молить о пощаде. Он делает абсолютно всё, что приходит в голову, чтобы заполнить эту пустую дыру в груди и снова почувствовать себя человеком. И знаешь что? Это сделало его одним из самых страшных и опасных людей в стране! Её пальцы уже коснулись холодной латунной ручки, но Малфой резко приземлил ладони по обе стороны от неё на двери и заключил Гермиону в ловушку. — Так что да, Грейнджер, я, чёрт возьми, улыбался! — он сократил и без того небольшое расстояние между ними и усмехнулся ей в лицо. — Я улыбался, потому что мне приятно видеть в нём жизнь! Приятно видеть, что, несмотря на всё, что эта война у него отняла, он до сих пор способен находить радость хоть в чём-то. — Тебя действительно не заботит никто, кроме собственной семьи? Да? — Нет. Не заботит. — А как же Тонкс? — спросила Гермиона, вызывающе задирая подбородок, хотя её сердце с бешеной скоростью билось о рёбра. — Она была твоей кузиной, в её жилах текла твоя кровь, а ты расчленил её с такой лёгкостью, будто она была пустым местом! — Я никогда не считал её членом своей семьи. С тех пор как умерла моя мать, я перестал думать, что кровь отражает семейные связи, — уголки его губ приподнялись в небольшой ухмылке, и Гермиона заметила, насколько эта ухмылка была натянутой. — Меня не волнует, что происходит с остальными. Всё, что меня волнует, – это здоровье и счастье той небольшой семьи, которую я для себя оставил; семьи, которую я выбрал. И мне насрать, во что это обойдётся Ордену. Я позволю Тео обезглавить тысячу ваших маггловских солдат. Он может выставить их головы в ряд на моей каминной полке, если это заполнит дыру в его сердце. — Так вот что произойдёт, как только Волдеморт решит, что я ему больше не нужна? Казалось, её вопрос застал Драко врасплох. Фальшивая ухмылка исчезла с его лица так же быстро, как и появилась. — Ты собираешься просто стоять, пока он будет озвучивать мой приговор? Стоять и смотреть, как он приказывает одному из вас отрубить мне голову? Его веки дрогнули едва заметно, но всё же Гермиона уловила их движение. — Возведёшь окклюменционные стены в своей голове и спрячешься за ними, пока Тео будет играть моей головой, как игрушкой? Будешь ли ты при этом улыбаться? Она задумалась, какой бы была его реакция, не будь его окклюменционные стены возведены. Она хотела бы видеть его выражение лица, не защищайся он сейчас этим ледяным щитом. Возможно, он смутился бы, представляя, как её голову беззаботно швыряет его лучший друг. Могло ли это тронуть его холодное, мёртвое сердце? Могло ли это заставить его чувствовать хоть что-то к человеку, не относящемуся к его семье? Если в его стенах и были трещины, он их скрывал. В его серых и безжизненных глазах погасли все оттенки голубого, а вместе с ними ушли и те ничтожные капельки доброты. Он оглядел её с головы до ног, провёл языком по внутренней стороне щеки, а затем жестоко усмехнулся. Несмотря на злобную маску на лице, следующие несколько слов он произнёс очень мягко. Он прошептал ей слова, практически лаская девушку каждым звуком, а Гермиона понятия не имела, что эта фраза из себя представляет: угрозу её жизни или клятву беречь её вечно? — Ты действительно думаешь, что я так просто тебя отпущу? 6 мая — Ты не мог принести чего подороже? Чёрт возьми, Барти, ты дешёвый ублюдок. Ну правда! — Обычно гости пьют тот виски, который им приносят, и не оскорбляют выбор хозяев, Теодор. — Ну, обычно хозяева не ставят на стол выпивку со вкусом подогретой кошачьей мочи. — На твоём месте я бы следил за языком… — Или что? Что ты сделаешь, старик? Ударишь меня своей тростью? Прищемишь мне лодыжки своими ходунками? — Разве мы не можем просто спокойно сидеть и выпивать? — простонал Блейз, зажмурив глаза и потирая переносицу. — Куда подевались джентльмены, относящиеся друг к другу с уважением? — Я не позволю ему разговаривать со мной в таком тоне! Не в моём доме! — Барти обернулся и с усмешкой посмотрел на Малфоя. Его лицо раскраснелось от гнева, глаза широко распахнулись и налились кровью. — Неужели ты ничего не скажешь?! Он ведь твой подчинённый, не так ли? — Если Теодор настроен на хороший виски, ничто не может помешать ему, — Малфой не мог сдержать ухмылку. — Наверное, тебе лучше просто отойти в сторону и позволить ему взять то, чего он хочет, пока ты не лишился пальца или двух. Тео коварно ухмыльнулся Барти и даже высунул язык – совсем как ребёнок, когда родители встают на его сторону, а не на сторону братьев или сестёр, с которыми он враждует, – а затем пересёк гостиную и начал возиться с замком на винном шкафу. Нотт мог отпереть его в два счёта: как и всё остальное в доме Крауча, мебель была дешёвой, а значит, легко ломалась. А плохое настроение Теодора, несомненно, подначивало его способности взламывать замки. Малфой потянулся к своей парадной мантии и достал пачку сигарет. Он сунул одну между губ и достал свою палочку как раз в тот момент, когда Тео распахнул дверцы шкафа и начал в нём рыться. — Не могу поверить, что ты оставляешь это безнаказанным, — голос Яксли звучал тихо, но совсем не робко. Хотя внимание Малфоя было сосредоточено на том, чтобы зажечь сигарету кончиком палочки, он заметил, как Яксли нахмурился. — Тебе следует научиться держать своего пса на коротком поводке. Неужто Маска Демона с годами утратил свою устрашающую силу? — Не знаю, — Яксли вздрогнул, когда Малфой резко перевёл взгляд от сигареты вверх. Он глубоко затянулся, не сводя глаз с Пожирателя смерти, начавшего заметно нервничать. — Утратил? Пока Яксли пытался найти потерянные яйца, Тео подобрал первую попавшуюся бутылку и нахмурился, прочитав надпись на этикетке на лицевой стороне. — Дешёвка… — беспечно бросил он, не обращая внимания на вздох Крауча, когда бутылка разбилась об пол. — Как ты смеешь так небрежно обращаться с моими вещами?! — зашипел Крауч, но Тео не обратил на него внимания – он уже читал этикетку второй бутылки. — Гадость… — отбросил он её с тем же безразличием, а затем потянулся за третьей, которая тут же присоединилась к остальным на полу. — Фу… — четвёртая отправилась в ту же кучу. — Я лучше удавлюсь, чем выпью это, — а за ней и пятая. Видимо, восьмая попытка оказалась удачной: после семи разбитых и разбросанных по полу бутылок комната наполнилась горьким ароматом дешёвого виски, а Тео нашёл то, что искал: покрытую пылью бутылку бурбона двадцатилетней выдержки. Не самая дорогая, но уж точно дороже, чем Барти мог себе позволить. Взмахнув палочкой, Тео откупорил пробку, сделал большой глоток и уселся рядом с Малфоем, положив ноги на стол. Малфой только покачал головой и отпил красного вина из бокала, который ему подал Барти. Тео был прав: на вкус оно было дерьмовым, но манеры за столом у Малфоя всегда были лучше, чем у его друга. Крауч ещё какое-то время сверлил Тео взглядом, а затем выдохнул и сел во главе стола. Он раздражённо щёлкнул пальцами, и через несколько секунд в комнату вошли пять его «куколок». На столь позднем этапе войны, когда победа была почти что в руках Волдеморта, большая часть страны находилась под его влиянием. Он с удовольствием делил добычу между преданными ему последователями. И его правление было столь же щедрым, сколь и кровавым. Чем безжалостнее были его псы, чем большую преданность делу они проявляли, тем больше одаривал их Волдеморт. Большинство предпочитало драгоценности и золото, как, например, Яксли. Другие – например, Тео – предпочитали наркотики и алкоголь. Лишь немногие получали землю и титулы, как Малфой. У Крауча-младшего, однако, был совсем другой порок. Он предпочитал женщин, маггловских девушек или сторонниц Ордена, попавших в плен на поле битвы. Некоторых девушек он находил сам, но большинство ему дарили: это были подарки от Волдеморта в награду за его непоколебимую верность. Именно поэтому старшее поколение Пожирателей смерти окрестило поместье Крауча «Кукольным домиком». Девушки, которых выбирал Крауч, всегда были очень красивыми: великолепные девицы с длинными ногами и шелковистыми волосами. Он любил наряжать этих девушек, одевать их в атлас и кружева. Они должны были носить это, пока «служили» ему. Девушек покрывали по несколько раз Чарами Гламура, чтобы скрыть все следы от насилия на их телах. На их голосовые связки накладывали сложные заглушающие заклинания, не позволяющие им кричать или просить о помощи. Его красивые безмолвные пленницы. Его маленькие «куколки». — Чем мы обязаны такому удовольствию, Крауч? — спросил Малфой, когда две девушки, взяв швабру и щётку, принялись убирать беспорядок, устроенный Тео. — Как правило, ты не впускаешь на званые обеды молодую кровь. Три другие девушки несли в руках серебряные подносы с ужином и один за другим начинали расставлять их по столу. — Я хотел извиниться за своё поведение в театре, — сказал Крауч, заглядывая в декольте одной из девушек, когда та накладывала стейк. — Я не хотел проявить неуважение, когда давал Грязнокровке нож. Мне просто хотелось чуть больше узнать про её Проклятие. — И ты решил, что вино и стейк – лучший способ загладить свою вину? — И ещё женщины, — усмехнулся Яксли. — Не забывайте о женщинах. — Если ты хотел подлизаться к боссу, — вклинился Тео, всё ещё дуясь, хотя он уже осушил свою бутылку наполовину, — тебе следовало потратить меньше золотых монет на наряды для девушек и больше на спиртное. Первый час их трапезы прошел… без происшествий. Тео продолжал дуться и потягивать виски. Забини болтал с Краучем о новых партиях яда Акромантула, с которым тот проводил эксперименты. А Малфой скуривал сигарету за сигаретой, чтобы приглушить мерзкий вкус вина, и обсуждал новый возможный рейд в Шеффилде. В целом начало вечера можно было бы назвать приятным, если бы не присутствие «куколок». Старшее поколение Пожирателей смерти обожало Барти с его маленькими игрушками. Они боролись за приглашения на его вечеринки, за возможность «одолжить» одну из девочек на вечер или два, в то время как молодая кровь держалась на расстоянии. Малфой был рад, что никогда не получал приглашений. Это означало, что ему не нужно придумывать оправдания своему отсутствию. Не то чтобы рабство было чем-то новым – оно получило широкое распространение по мере возрастания силы Волдеморта. Неодобрение у Драко вызывало именно то, что девушки становились рабынями, и он знал, что Тео и Блейз были с этим тоже согласны. За эти годы ему удалось поймать немало членов Ордена и предателей крови – как мужчин, так и женщин. Он тащил их в подземелья, привязывал к стульям для допросов Тео. А после того как они получали всю необходимую информацию, Драко их казнил. Так и должно было быть по мнению Малфоя. Они выполнили свою задачу. Они больше не могли принести пользу в достижении победы Волдеморта, а значит, их следовало избавить от страданий. Вот чего они заслуживали. Они не заслуживали… этого. Этого пустого, чёрт бы его побрал, существования. Они были вынуждены прислуживать мужчинам, запускающим руки им под одежду, пока те разливали по бокалам вино. Должны были улыбаться и скрипеть зубами, зная, что малейшая демонстрация их недовольства карается Круцио. Или чем-то ещё хуже. Несмотря на леденящее чувство в животе при виде «куколок», Малфой и Тео сумели скрыть своё отвращение. Но Блейз, ублюдок с рыцарскими замашками, не смог прикусить язык. — Крауч, я знаю, что это твой дом, — сказал Блейз, стараясь сохранить как можно более джентльменский тон, несмотря на то, что он уже оскалил зубы в предупреждении, — но я бы предпочёл не видеть твои руки под юбкой этой бедной девушки, пока я ем свой стейк. — В чём дело, Забини? — Крауч поднял бровь, но не убрал руку. — Ты стал таким мягким из-за жены? — Это вряд ли, — усмехнулся Блейз, — просто некоторых из нас научили чёртовым манерам за столом. Для таких занятий есть отдельное время и место, и я бы не сказал, что званый ужин в компании других джентльменов подходит для того, чтобы засовывать свой член куда ни попадя. — О, я вижу, ты слышал о моей последней вечеринке, — поддразнил его Барти, отчего Тео сунул пальцы в рот и издал драматичный рвотный звук. — Не осуждайте нас, мальчики, пока сами не попробуете, — рука Яксли обхватила талию ещё одной из «куколок», когда та поставила очередной поднос перед ними на стол. — Вряд ли я когда-нибудь пойму, почему ваше поколение не одобряет «кукол». На мой взгляд, они – величайший дар Тёмного Лорда… — Может быть, потому что мы можем найти себе женщин самостоятельно, Барти, — вклинился Блейз, — и нам не нужно насильно загонять их в постель. — Ах да, я почти забыл о твоей красавице-жене. Помню, Сивый говорил, что видел её на одном из приёмов у Тёмного Лорда. Он считает, что у неё весьма «аппетитный ротик», — Барти облизнул губы. — Тебе стоит привести её с собой в следующий раз. Плечи Блейза напряглись. Нотт наконец-то оторвался от своего виски. — Я бы не отказался поменять одну из своих блондиночек на твою. Но если её щёлка выглядит так же прекрасно, как и ротик, я бы, возможно, не позволил ей уйти обратно. Малфой зажмурил глаза, понимая, что произойдёт дальше. Блейз стукнул бокалом по столу и встал. Выражение его лица исказилось в злобной гримасе. — Не смей так говорить о моей жене, мерзкий… — О, дорогой, я задел за живое, да? — Я вырву твой язык… — На твоём месте я бы извинился, Крауч, — вздохнул Малфой и потянулся за очередной сигаретой. — Если, конечно, вы, господа, не хотите, чтобы мои Золотые маски отправили вас в лазарет. — Хотел бы я посмотреть на то, как вы, маленькие засранцы, попытаетесь это сделать! — выплюнул Барти. — Давно пора поставить вас на место! И Яксли и Крауч резко высунули свои палочки, но, когда Тео встал и взял в руки нож для стейка, все замерли, как олени, попавшие под свет фар. — Ну давайте, начинайте, — Тео уверенно покрутил нож в пальцах, показывая, как умело он обращается с лезвием. — А яиц-то у вас хватит? Крауч и Забини некоторое время смотрели друг на друга, ни один из них не отводил взгляд. В конце концов, когда Тео сделал особенно угрожающее движение ножом, Крауч опустился в кресло со сдавленным рыком. — Прошу прощения за то, что так высказался о твоей жене, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Больше такого не повторится. Блейз принял извинения, хотя и неохотно, и медленно сел на своё место. Но хмурый взгляд так и оставался на его лице, сколько бы бокалов вина он ни выпил. — Кстати о красавицах, — прочистил горло Яксли, пытаясь разрядить напряжённую атмосферу, воцарившуюся в гостиной. — Где же прекрасная Мустанг? Присоединится ли она к нам сегодня вечером? Тео выгнул бровь, показывая этим максимальное непринятие услышанного. — Мустанг? Ты дал это имя одной из своих «куколок»? Барти усмехнулся и постучал пальцем по ободку своего бокала, чтобы одна из девушек наполнила его. — Она великолепна, но слишком энергична. Мне потребовалось почти четыре года, чтобы приучить её к порядку, и даже сейчас она сопротивляется на каждом углу. — Она совершенно не умеет сервировать столы и принимать гостей, — перебил Яксли. — Но на неё приятно смотреть. Крауч рассмеялся и оттянул воротник рубашки, обнажив пластину серебристого металла размером примерно с книгу, покрывавшую левую сторону его груди. Металл был вмонтирован в тело, кожа вокруг него вздулась и стала бугристой. — Пришлось установить её, когда Мустанг пырнула меня ножом для хлеба, — усмехнулся Барти. — Если бы она прицелилась на дюйм левее, то пробила бы мне сердце. Два старых Пожирателя начали перешёптываться между собой, и Крауч мрачно хихикнул над чем-то, что Малфой не совсем расслышал. — Есть что-то, чем вы бы хотели поделиться с нами за выпивкой, джентльмены? — сказал Малфой лёгким, но раздражённым тоном. — Или вы предпочитаете сидеть и сплетничать, как пара девчонок? К его удивлению, Крауч не огрызнулся, а поймал одну из «куколок» за бедро, когда она проходила мимо него. Она изо всех сил старалась скрыть дрожь, когда его рука скользнула к её заду. — Будь умницей и сходи за Мустанг. Она уже давненько не присоединялась к нам, и я думаю, что ей будет приятно выйти порезвиться этим вечером. Блондинка, которой на вид было не больше двадцати лет, кивнула и натянуто улыбнулась, прежде чем выйти из комнаты. — Как продвигаются дела со шпионом? — спросил Яксли, когда Малфой допил свой пятый бокал вина. — Я слышал, у тебя возникли проблемы с его поимкой? — Ты до сих пор не нашёл его? — Барти шумно втянул воздух сквозь зубы. — На твоём месте я бы уже начал действовать. Иначе кто-нибудь другой может опередить тебя и поймать этого мерзавца первым. — Если это так просто, то почему бы вам самим не поискать его? Яксли пожал плечами. — А кто говорит, что мы не искали Медузу? — Это немного выходит за рамки ваших полномочий, не так ли? — Драко свёл брови вместе и глубоко затянулся сигаретой. — Откуда ты знаешь имя шпиона? Эта информация должна была остаться между мной, Беллатрисой и Тёмным Лордом. Яксли улыбнулся, сверкнув жёлтыми зубами. — Знать такие вещи – моя работа. — Осторожнее со словами, приятель. Если бы ты не был такой безнадёгой, я бы подумал, что тебя стоит включить в список подозреваемых. Выражение лица Яксли внезапно стало очень суровым. — Я никогда не предам Тёмного Лорда. Я скорее умру, чем отвернусь от него. Вдруг в дверях раздался громкий стук, и все Пожиратели Смерти быстро обернулись на звук. На пороге столовой появилась ещё одна девушка: Мустанг наконец-то пришла. Она была ещё красивее других девушек, с пухлыми губами и длинными чёрными волосами, струившимися по спине до самого пояса. Она вскинула руки и разжала ладони, бутылка вина выскользнула из её рук и разбилась об пол. Было не трудно догадаться, что она любимица Барти. Её зелёное платье было явно дороже, чем у других: материал был расшит изумрудами, на шее и запястьях красовались украшения, когда у других девушек ничего из этого не было. Но примечательнее всего в ней был не безупречный внешний вид и даже не её бархатная кожа, сияющая в свете свечей, – самыми удивительными в ней были её широко распахнутые, зелёные глаза. Её удивлённый взгляд был направлен прямо на Тео, будто он был привидением. Остальные девушки вздрогнули и отпрянули от груды стекла у её ног: бедняжки, вероятно, ожидали побоев из-за беспорядка, который устроила новенькая при входе. Но ухмылка Барти не сходила с лица. Более того, казалось, что он даже слишком доволен её реакцией. От этого у Драко скрутило внутренности. Барти что-то задумал. Мустанг застыла, уставившись на Нотта с открытым ртом, словно вовсе окаменела. А Тео просто смотрел на неё в ответ, хмуря брови. На его лице появилось странное выражение. Он почти растерянно смотрел на незнакомку. Девушка открыла рот, чтобы заговорить, но с её губ не сорвалось ни звука и Крауч разразился мрачным смехом: — О, вы только посмотрите на это! Кажется, ты приглянулся моей девочке, Теодор. Она повернула голову к Краучу. Её взгляд ожесточился, и она коснулась своего горла. — Боюсь, я не готов делиться, — улыбнулся он и жестом поманил её к себе. — По крайней мере, не этой девочкой. Она для меня особенная. Я так хорошо заботился о тебе все эти годы, согласись? Девушка не шелохнулась, она не придвинулась в сторону Барти ни на дюйм, даже когда он раздражённо щёлкнул пальцами, приказывая ей встать рядом с ним. Мустанг не пыталась скрыть своего отвращения к Краучу или Яксли. Она не пыталась выглядеть храбро, не заставляла себя улыбаться, нет. Отвращение отражалось на её лице. Крауч встал и шагнул вперёд, схватив девушку за запястье. Он притянул её к своей груди, несмотря на то, что она пыталась отбиться от него, и просунул руку под верхнюю часть её платья, чтобы стянуть его и обнажить плечи с ключицами. Лёгким взмахом палочки он снял с неё Чары Гламура. На её коже появились следы тяжёлого насилия. Повсюду виднелись синяки и порезы, некоторые из них успели побледнеть и потускнеть, а другие были яркими и свежими. Хотя Барти нравилось, когда «куколки» выглядели идеально и нетронуто, эта иллюзия растворялась за закрытыми дверями, когда он принимал гостей. — Но ведь ты не всегда хорошо себя ведёшь, правда? Иногда ты отказываешься делать то, что тебе, чёрт возьми, говорят, — Крауч лизнул один из самых больших порезов на её шее. Мустанг съёжилась в его руках, она скривилась, будто её вот-вот стошнит. Неожиданно Тео встал и вышел из комнаты. Мустанг следила за тем, как он уходит, её внимание было приковано исключительно к Нотту, даже когда Крауч со всей силы толкнул её на пол. Она успела смягчить себе падение, прежде чем ударилась головой о кафельный пол, но по тому, как она потирала запястье, вставая, стало ясно, что ей было больно. — Ну, не стой же ты так, — жестоко ухмыльнулся Крауч, постукивая по краю своего стакана. — Встань на свои чёртовы колени и прибери за собой, красотка. Пока Мустанг неловко возилась с совком и щёткой, Малфой извинился и вышел из столовой, чувствуя на себе взгляды девушек. Он нашёл Тео, запустившего руки в волосы и расхаживающего взад и вперёд по маленькой кухне Крауча. — Ты в порядке, Нотт? Тео продолжал ходить, но покачал головой. — Нет. С этой девушкой что-то не так. — Ты говоришь о Мустанг? — Да. — Возможно, всё дело в дешёвом виски… — Нет, не в этом! Я не могу понять, в чём дело, но с ней что-то не так. Я это чувствую. — Что ж, в таких делах твоя интуиция никогда не подводит. Как думаешь, она может представлять угрозу для Барти? — Ты видел, что она сделала с его грудью? Конечно, она представляет чёртову угрозу! Но не думаю, что именно это меня сейчас беспокоит, — прорычал Тео и провёл руками по лицу. — Чёрт, не нравится мне это, приятель. У меня очень плохое предчувствие на её счёт. — Мы пока не можем уехать. Барти что-то замышляет. Где-то здесь кроется подвох, просто я пока не знаю, что он задумал. — Понимаю, — согласился Тео, продолжая мерить кухню шагами. — Я напою его, пьяный Барти больше трепется. Малфой кивнул. — Если ты думаешь, что с девушками будут проблемы, я поговорю с Краучем… — Нет! — он вздрогнул, поняв, что ответил слишком быстро. — Я имею в виду… э-э-э, я не знаю, я думаю! — Тео прекратил вышагивать и уставился на Малфоя. — Возможно, ничего и нет… Но когда она посмотрела на меня, у меня возникло странное чувство и по позвоночнику пробежала дрожь. — И что по-твоему это значит? Тео медленно выдохнул и опёрся на стену позади себя. — Понятия не имею. — Ты видел её раньше? — Не-а. — Ну, она выглядела так, будто узнала тебя. Если Тёмный Лорд подарил её, то она является либо членом Ордена, либо магглом, либо грязнокровкой, — Малфой сложил руки на груди и прислонился к противоположной стене. — Может быть, ты пытал членов её семьи в последние годы? Или вообще её саму? Это, конечно, объяснило бы, почему она так удивилась, увидев тебя. — Сомневаюсь. Почти уверен, что вспомнил бы, допрашивай я когда-то кого-то, похожего на неё. — Разве после стольких лет лица всех убитых не сливаются в одно? Нотт рассмеялся, но не поднял взгляд с пола. — Ты и правда веришь, что так может быть? Через несколько минут Малфой и Тео вернулись в столовую и вечер продолжился, словно ничего и не произошло. Пожиратели смерти непринуждённо болтали, а Мустанг присоединилась к остальным «куколкам», принимавшим гостей. Она подносила тарелки с серебряными приборами, когда ей это поручали, наполняла бокалы вином, когда они пустели, но не сводила глаз с Нотта. И Малфой не мог не заметить: неважно насколько увлекательной была беседа за столом – Тео тоже не мог отвести от неё взгляд.