Секреты и Маски | Secrets and Masks

4 июня 19:34 — Добро пожаловать, Забини, — сказал Волдеморт. — Я так рад, что ты смог присоединиться ко мне этим вечером. Я надеюсь, твоя жена здорова? — Прошу прощения за опоздание, милорд, — Блейз почтительно склонил голову. — И да, с ней всё в порядке, она с нетерпением ждёт возможности посетить ваш следующий Гала-вечер в ближайшие недели. Волдеморт пристально посмотрел на Блейза, когда тот выпрямился. — Были ли ещё какие-нибудь видения, о которых ты хотел бы мне сообщить? — Пока никаких, но, надеюсь, скоро я увижу что-нибудь, что приблизит вашу победу. Волдеморт раздражённо сжал бузинную палочку, но в конце концов просто вздохнул и кивнул. — Конечно, я полагаю, с моей стороны было глупо ожидать, что ты так быстро увидишь что-то ещё. Я верю, что ты делаешь всё возможное, чтобы снова вызвать видения. С нетерпением жду следующего. — Конечно, — Блейз снова склонил голову. — Чем я могу быть вам полезен этим вечером? — В подземельях содержится член Ордена, которому требуются твои особые навыки, — ответил Волдеморт. В его голосе исчезло обожание, которым он был пропитан, когда Блейз вошёл в собор. — Есть кое-что, что требует моего срочного внимания. Мне нужно уехать, и я не смогу связаться с тобой в течение следующих нескольких часов, — его глаза метнулись обратно к Блейзу. — Но что бы он тебе ни сказал, ни с кем этим не делись. Держи это при себе, пока я или один из моих Демонов не окажемся рядом. Среди нас есть шпион, и пока мы не сможем его искоренить, круг тех, кому я доверяю, невелик. Ты понимаешь? — Да, милорд. Определённо. — Отлично, — Волдеморт приготовился к аппарации, покрутив своей палочкой. — Делай всё, что нужно, чтобы заставить его говорить, любой инструмент или способ. Мне всё равно, что тебе придётся сделать, но я ожидаю результат, Забини.

***

Заложником оказался Уэсли Гринфорд, пуффендуец, которого Блейз помнил со времён Хогвартса. Однако сейчас он выглядел иначе. У него были грязные светлые волосы, собранные в пучок, а ещё он сменил очки на татуировки и мускулистое тело. Но как бы сильно ни изменилась его внешность, он по-прежнему любил поговорить. Очень много. За те два часа, что Блейз допрашивал его, он использовал все мыслимые приёмы, пытаясь заслужить освобождение. Он прибегал к угрозам, за что был награждён Круцио в колени. Он использовал лесть, на что Блейз отплатил ему тем, что затянул цепи вокруг его тела, придушив его до такой степени, что он чуть не потерял сознание. Он даже попробовал свои силы в убеждении, предложив своему дознавателю десять тысяч галлеонов, которые он припрятал, как будто у Блейза не было двенадцати прибыльных поместий и даже грёбаного замка, записанных на его имя. Да, Уэсли говорил, говорил и говорил, но в его болтовне не было чего-либо полезного. Не было ничего даже отдалённо интересного и пригодного для использования, поэтому Блейз был вынужден стать более... креативным. Уэсли закричал и забился на стуле, к которому был привязан, когда Блейз в пятый раз взмахнул палочкой над его затылком. Он начал экспериментировать, используя звуковые волны для пыток, когда на часах была половина десятого вечера, и результаты начали проявляться. — Пожалуйста, пожалуйста! — Уэсли умолял, кровь текла у него из ушей и по щекам. С каждым новым проклятием, которое произносил Блейз, парень всё сильнее раскачивался на стуле. Блейз был уверен: не будь Уэсли прикован к спинке стула, он бы давно уже упал. — Я больше не могу, не могу... просто отпусти меня, пожалуйста, приятель. Ты же на самом деле не хочешь причинить мне боль. Мы вместе ходили в школу, однажды я даже позволил тебе списать моё домашнее задание по чарам. — И ты думаешь, что упоминание давнего прошлого заставит меня отпустить тебя? — Блейз приподнял бровь. — О, каким же жалким ты стал. Здесь нет скрытой морали, которую ты можешь использовать, чтобы нагнать на меня вину, Уэсли. — Пожалуйста, Забини, — Уэсли задохнулся, всё его тело затряслось, он уронил голову на грудь. — Ты напрасно тратишь на меня своё время. Просто позволь мне уйти. — Исключено, пока ты не выдашь мне что-нибудь полезное. — Я ничего не знаю... пожалуйста, ничего... Я не могу думать... — Уэсли начал громко всхлипывать и прерывисто кричать, действуя Блейзу на нервы, прямо как ребёнок, играющий на всех струнах скрипки сразу. Но ещё не всё было потерянно, потому что когда крики Уэсли достигли наивысшего уровня, а Блейз провёл рукой по лицу и стиснул зубы, на него снизошло вдохновение: — Послушай, Гринфорд, я заключу с тобой сделку. Если ты расскажешь мне что-нибудь стоящее, я обещаю, что не убью тебя, — тихо сказал Блейз. Так деликатно, как только мог, в то время как огромная глыба мускулов вопила, как младенец. — Я даже отвяжу тебя от стула. Как тебе? Уэсли что-то знал, Блейз был уверен в этом. Это было видно по тому, как он прикусывал язык каждый раз, когда Блейз произносил очередное заклятие. Это было видно по тому, как он прятал своё лицо, глядя куда угодно, но только не на Блейза. Он как будто боялся выдать что-то важное, если тот посмотрит ему в глаза. А Блейза это чертовски не устраивало. — Это странно, не так ли? Как что-то такое простое, как звуковые волны, может нанести такой большой ущерб? — сказал Забини, заставив Уэсли вздрогнуть. — Видишь ли, всё дело в вибрациях. Эти заклинания, которые я использую, управляют вибрациями и частотами в твоей голове. Они воздействуют на твой мозг звуковыми волнами, буквально разжижая его. Я представляю, как это мучительно для тебя, и чем дольше я это делаю, тем хуже тебе становится. Уэсли захныкал и попытался отстраниться от Блейза, но путы не позволили ему далеко уйти. — Это довольно легко контролировать, если немного потренироваться. И это даёт мне прекрасный выбор. Я могу убить тебя этим, — он резко и сильно постучал палочкой по уху Уэсли, заставив того вскрикнуть, — или я могу поддерживать тебе жизнь в течение долгих часов в этой агонии, что я и планирую сделать, — он поднёс свою палочку к краю его уха, заставив того снова вздрогнуть, — если ты не будешь говорить со мной. Уэсли покачал головой и стиснул челюсти. Он зажмурился и всё его тело напряглось, когда Блейз снова поднёс палочку к левому уху. — Хорошо, потом не говори, что я тебя не предупреждал, — он наложил ещё одно проклятие, на этот раз более сильное, и эффект был мгновенным. То, как отреагировало тело Уэсли, почти настораживало. У него начались конвульсии, его тут же вырвало, глаза закатились, а кровь хлынула из ушей и носа, как вода из крана. Вся ситуация была отвратительна в высшей степени, но это сделало своё дело. Блейз расколол Уэсли как орех, и когда свет от заклинания потух, секреты просто полились из него. — Хорошо, хорошо! Я действительно кое-что знаю! Но, пожалуйста, пожалуйста, не убивай меня, если я расскажу тебе! — взмолился Уэсли. — Я знаю... этот Поттер что-то запланировал... в ближайшие несколько дней произойдёт нападение, но я не знаю, где... — Этого недостаточно, — он снова постучал палочкой по вискам Уэсли, угрожая ему. — Что ещё? — Они... они ищут крестражи! Они знают, что их больше, и они выслеживают их один за другим... — Мы уже знаем это, — прошипел Блейз. — Расскажи мне что-нибудь полезное, — он сильнее вонзил свою палочку, и бедняга практически взвизгнул, вскочив со стула, — или я снова использую это заклинание, и мы посмотрим, как далеко закатятся твои глаза, когда я увеличу давление... — Нет! Нет, пожалуйста! Только не снова! Я не смогу вытерпеть это снова... — Тогда расскажи мне что-нибудь ещё! — Сегодня вечером состоится встреча! Блейз прищурился, но палочку не опустил – держал её прижатой к уху Уэсли, как заряженный пистолет. — Встреча между кем? — Там шпион! — Уэсли задыхался, отчаянно пытаясь отдышаться, пока у него была такая возможность. — На твоей стороне шпион! Медуза! Сегодня вечером они встречаются с кем-то из Ордена! — Где?! — сердце Блейза забилось быстрее. Его грудь сжалась от восторга. — Когда?! — Четверть одиннадцатого! — Уэсли поперхнулся и поморщился от боли. — Лондонское метро... Станция «Камден Таун»! Это был он. Прорыв, в котором нуждались Пожиратели Смерти. Информация, которую они жаждали, как воду. Блейз не мог поверить в свою грёбаную удачу. — Ты уверен? — Да! Да, я уверен! Я был там, когда Поттер получил письмо, чтобы всё устроить! Это произойдёт сегодня вечером! Я уверен в этом! Блейз резко откинул мантию в сторону и вытащил свои серебряные карманные часы. На них было 10:11. Встреча должна была состояться всего через четыре минуты. Паника начала клокотать в его груди. Он не был готов к этому. Не имел ни малейшего грёбаного понятия, что делать дальше. У него не было времени, он не... Когда паника захватила его, тысячи мыслей зароились в его голове, а перед глазами замелькали разные сценарии. Но у него не было времени на панику. Ему нужно было мыслить здраво. Быстро. Поэтому он сделал то, что всегда делал, когда находился под давлением. Он отступил назад, глубоко вздохнул и поправил мантию, пока разбирался с путаницей в голове. Он поправил воротник резким рывком. Цель была проста: перехватить шпиона и убить его до встречи. Остановить утечку информации у её источника и повернуть войну в пользу Тёмного Лорда. Он подтянул рукава и выровнял швы по строчке на своих перчатках. В чём проблема? Его хозяин очень ясно дал понять, что с ним нельзя связаться в течение следующих нескольких часов, и Блейз не должен был рассказывать ни одной живой душе о полученной им информации. Он снова посмотрел на часы. Двенадцать минут одиннадцатого. Он поправил кобуру с волшебной палочкой на правом бедре. Встреча должна была состояться через три минуты. Единственными людьми, которым Волдеморт доверил бы эту информацию, были Малфой и Беллатриса. Но у него не было времени, чтобы передать им сообщение и перехватить шпиона. Итак, у него оставался один вариант. Отправляйся на рандеву один и молись грёбаному Салазару, чтобы член Ордена не привёл с собой подкрепление. — Хорошо, ты получил, что хотел. Теперь выпусти меня, — захныкал Уэсли. — Ты... ты сказал, что отпустишь меня... что, если я расскажу тебе что-нибудь стоящее, ты не убьёшь меня. — Я пообещал тебе, и я сделаю это, — Блейз наклонился, чтобы глаза заложника были на одном уровне и взмахом палочки сотворил серебряный кинжал. — Итак, вот, что должно произойти: через десять секунд я собираюсь освободить тебя, а ты возьмёшь у меня этот клинок и используешь его, чтобы перерезать себе горло. Уэсли поморщился и покачал головой. — Что?! Нет! Нет! Ты солгал мне! — Нет, я этого не делал. Это ты неправильно меня понял, Гринфорд. Я сказал, что отвяжу тебя от стула и что я не убью тебя. Я никогда не говорил, что ты уйдёшь отсюда живым. Очевидный страх отразился на лице Уэсли. — Нет! Нет, я этого не сделаю! Я бы никогда не покончил с собой! — Почему ты думаешь, что у тебя есть выбор? — когда последнее слово сорвалось с губ Блейза, он нацелил свою палочку на Уэсли и прошептал: — Империо. Уэсли сопротивлялся, но как только заклятие бледно-зелёного цвета отразилось в его глазах, он замер. Жуткое спокойствие омыло выражение его лица, все следы страха исчезли, как будто их стёрли и не осталось ничего, кроме чистого холста. Блейз повторил заклинание и снял путы с тела Уэсли. Он передал ему клинок и отступил. Пока Уэсли безнадёжно разрезал своё собственное горло, выражение его лица было пустым, словно у трупа, а потом его тело упало на пол. В голове у Блейза всплыла картинка лондонского метро, и он исчез с громким треском аппарирования. 20:15 — Выглядит так же, как ты помнишь это? — Нет. — Лучше? Или хуже? — Хуже. — Мне не стоило приводить тебя сюда? — Всё в порядке, — Гермиона сделала паузу, чтобы проглотить комок в горле. — Мне просто... мне просто многое нужно осознать. Тяжело находиться здесь после стольких лет. Оглядев обугленное пространство, она с трудом узнала то, что раньше было её старой гостиной. Пожиратели смерти разрушили дом, когда взяли в плен её родителей. Они сожгли занавески, разорвали диваны, разбили книжные шкафы и оставили зияющие дыры в штукатурке. Они погасили тепло и уют, которые когда-то охранялись этими четырьмя стенам, а годы забвения довершили это. Время было стаей стервятников для этого места. Оно счистило остатки с каркаса, содрало краску со стен, позволило плесени разъесть половицы, а сорнякам прорасти сквозь разбитые окна и скрыть за ними стены, пока от места, которое она когда-то обожала, не остались только кости и оболочка. — Он выглядит меньше, чем в твоих воспоминаниях, — сказал Малфой вслух, хотя в это время он смотрел не на неё, а на комнату, вбирая всё в себя. Невероятно было видеть Малфоя в доме её детства. Он видел дом в её воспоминаниях. Тогда образ парня в голове Гермионы стоял рядом с ней. Он перебирал моменты её жизни очень скрупулёзно, словно проходился расчёской с мелкими зубьями по волосам, но видеть его здесь, стоящим рядом с обгоревшими остатками её дивана, было совсем другим делом. Странно было наблюдать, как он проводил руками по разбитому чайному сервизу на кофейном столике. Непривычно даже видеть, как он осматривал кусок пластика, который раньше был пультом от телевизора, и вертел его в руках. Несмотря на то, что он не вписывался в обстановку, Малфой, казалось, не мог перестать восхищаться. Он не разбирался в значении странных предметов в этой комнате, но при этом каждый привлекал его внимание. Когда он рассматривал окружающую обстановку, в его глазах мерцала загадочная искра, это неотразимое очарование, которое она наблюдала в тех редких моментах, когда он смотрел на неё. — В этой комнате проходила вечеринка по случаю твоего дня рождения, — сказал он, всё ещё не глядя на неё. — Твой пятый день рождения, правильно? Он вспомнил. Это было первое воспоминание, с которого он начал путь в её голове, и он запомнил. И снова она не могла удержаться от размышлений о необычности его интереса к этому. Он пролистал годы её воспоминаний, внимательно изучил стратегии и секреты сражений Ордена, но такая глупая вещь, как её детский день рождения, произвела на него неизгладимое впечатление. Гермиона кивнула, и когда она направилась к лестнице, Малфой последовал за ней. Он держался рядом, пока она медленно обходила каждую комнату. Она не возвращалась сюда несколько лет: не чувствовала необходимости. Всё, что имело для неё эмоциональную ценность, было аккуратно упаковано и сохранено в сейфах Ордена и тайных апартаментах. Однако, будучи удалённой на сотни миль от любых физических упоминаний о своей семье и предыдущей жизни, она надеялась, что сможет почувствовать себя иначе. Ей хотелось наслаждаться каждой драгоценной секундой, которую ей довелось бы провести здесь. Но не получилось. Вместо ожидаемых чувств комфорта и счастья, в её сердце царили грусть и ощущение пустоты. Она чувствовала только тоску. При осмотре каждой комнаты, при виде трещин в стенах и плесени, которая прилипла к потолку, она чувствовала во рту привкус горечи. Единственное приятное чувство, которое она ощущала, находясь в этих стенах, было чувство комфорта, когда она смотрела на Малфоя. Он с большим любопытством осматривал каждый брошенный предмет, который Гермиона не сочла достаточно важным, чтобы взять с собой. Она застала его изучающим старинный мобильный телефон, а затем смотрящим на фен в её старой спальне, как будто тот вот-вот оживёт и укусит его. Он пытался скрыть свой интерес. Каждый раз, когда она замечала, что он чем-то чересчур увлечён, он лишь равнодушно пожимал плечами, а его выражение лица постепенно сменялось на скучающее. Она знала Малфоя достаточно хорошо, чтобы распознать его истинные чувства, скрытые за ледяной бронёй. Однако даже в его оборонительной стене можно было обнаружить трещины, которые позволяли рассмотреть небольшие проблески настоящего Драко, мелькающего сквозь эти щели. Она ненавидела себя за то, что так хорошо знала его, но ничего не могла с этим поделать. — Что это? — услышала она его вопрос, когда они проходили через комнату её родителей. — Это ты нарисовала? Гермиона заглянула через его плечо и обнаружила, что он держит маленькую металлическую коробку, которую её отец носил в своей сумке. Она была ржавой, плоской и предназначалась только для хранения важных писем и документов, но вместо копий свидетельств о рождении или банковских выписок её отец наполнил коробку картинами. Её картинами. Их были десятки, начиная от очень сомнительного на вид пляжа, который она нарисовала в детстве, и заканчивая более сложным и детализированным рисунком береговой линии, который она создала летом, перед тем как она, Гарри и Рон начали искать крестражи. Всё это было там, вся её творческая карьера надёжно хранилась в крошечной металлической коробочке. — Я не могу поверить, что он сохранил всё это, — прошептала Гермиона, и слабая улыбка коснулась её губ. — Это была своего рода традиция, которую начали мы с моим отцом. Каждый год на нашем семейном празднике, вместо того чтобы покупать открытку, — она взяла рисунок из верхней части стопки и перевернула его, чтобы увидеть аккуратный почерк отца на обороте, — он советовал мне нарисовать место, которое мы посетили, и сделать свою собственную. — Итак, в тот год, когда вы были в... — Малфой перевернул картину обратно, — это... это, должно быть, пальма? — Ты придурок, это Эйфелева башня! Мне было всего пять, когда я нарисовала это. Он выпрямил свои руки и, прищурившись, устремил взгляд на лист бумаги в своих руках. Он даже попробовал рассмотреть его с разных углов, пытаясь найти в детской картине потенциал абстрактного шедевра, который мог бы раскрыться при правильном взгляде. Гермиона выхватила у него бумагу, грубо положила её обратно в коробку и закрыла крышку. Когда она снова посмотрела на него, она могла поклясться, что его губа дёрнулась, как будто он пытался сдержать улыбку. Они тихо исследовали остальную часть дома, и только когда добрались до последней комнаты – гостевой, которая раньше была гардеробной её матери, – они завели диалог. — У моей матери была похожая комната, — сказал он, глядя на ряды пустых вешалок для одежды, которые выстроились вдоль каждой стены. — Раньше у неё были всевозможные платья. У неё было даже больше чёртовых ботинок, чем у Астории, и это о чём-то да говорит. — Где сейчас эта комната? Нос Малфоя слегка сморщился, он почти вздрогнул, но сдержался. — Она исчезла... Я больше не мог на неё смотреть. — И когда ты говоришь, что она исчезла, ты имеешь в виду… — Я имею в виду, что заколдовал комнату, чтобы она исчезла, а затем заложил кирпичом грёбаный пустой дверной проём. Как будто его никогда и не было. Гермиона молча кивнула, прежде чем спросить: — А все её вещи? Волдеморт... — Забрал их? Сжёг? Точно так же, как он поступил с Дафной? — он усмехнулся и провёл языком по внутренней стороне щеки. — Да. Именно это он и сделал. Он ещё раз оглядел маленькую комнату, даже открыл небольшой ящик, который опустел много лет назад, просто чтобы проверить. — Есть ли в этом доме что-нибудь, что ты хотела бы взять с собой? — Нет. Я давно забрала всё, что имело для меня ценность. Сейчас, оглядывая эту комнату, я не вижу своего дома. Всё, что я вижу, – это боль, — немедленно ответила она, не видя причин лгать ему. — Так что нет, я не хочу брать напоминание об этом с собой. Мгновение он пристально смотрел на неё, а затем кивнул и направился вниз по лестнице. Он придержал для неё входную дверь. — Дамы вперёд. Они молча шли по каменной дороге к церкви. Солнце начинало садиться, исчезая за крышами разрушенных домов, и уличные фонари – точнее то, что от них осталось, – только-только зажглись, когда они вошли внутрь. В детстве она несколько раз бывала в этой церкви. У неё никогда не было религиозного воспитания, но в раннем детстве было несколько случаев, когда мать и отец приводили её в это здание. Несколько раз, всего одна или две рождественские службы или окрестные крестины, посещаемость которых была вызвана общественным сборищем, а не религией. Сейчас это была относительно небольшая церковь. Раньше она была намного больше и у неё был высокий потолок с элегантными деревянными балками, проходящими по верху, но теперь его нет, потолок, должно быть, разнесло вдребезги во время нападения, и теперь, когда Гермиона посмотрела вверх, она увидела открытое небо. Фактически, большая часть фундамента церкви исчезла. Стены всё ещё были относительно высокими, но с обвалившимся потолком и практически полностью выбитыми окнами, она выглядела голой и заброшенной. Здесь почти ничего не осталось. Места хватило только для нескольких деревянных скамеек и небольшой площадки для службы спереди. С левой стороны прохода был открытый дверной проём, который вёл в комнату поменьше, дверь сорвало с петель и отбросило на пол. То немногое, что осталось внутри церкви, выглядело так, будто её обчистили мародёры. Полки и стол в конце прохода были пусты – Малфою не потребовалось бы много времени, чтобы обыскать всё помещение сверху донизу. Он закрыл за собой двери и начал поиски. — Я не рассчитываю на твою помощь, — сказал он, минуя проход. — Хорошо, потому что я не сделаю ничего, что навредит Ордену, — она скрестила руки на груди и прислонилась к стене позади себя. — Во всяком случае, не по своей воле. — Я знаю, — бросил он через плечо. — Садись и устраивайся поудобнее. Холодный ветерок ворвался через одно из разбитых окон. Их оставили в таком виде после очередного налёта, и Гермиона наслаждалась ощущением того, как ветерок скользил по её обнажённым рукам, остужая пламя в коже. Снаружи быстро темнело, и Гермиона молча наблюдала, как Малфой осматривал стол в конце прохода и заглядывал за гобелены. Он был очень тщателен в своих поисках: заглядывал под столы, быстро листал копии Библий, как будто между посланиями Бога могли быть спрятаны секреты. — Твоему дракону нравятся все, с кем ты спишь? Малфой посмотрел на неё через плечо и изогнул бровь. — Ты хочешь поговорить об этом прямо сейчас? Гермиона пожала плечами. — Хочешь, чтобы мы обсудили, что ты сделал со священником, которого нашёл в последней церкви, на которую совершил набег? Или что ты собираешься делать, если найдёшь ещё одну бедную душу, прячущуюся здесь? Он потратил время, чтобы свирепо взглянуть на неё, прежде чем ответить на её вопрос: — Нет, — холодно сказал он, снова поворачиваясь к ней спиной и просматривая стопки Библий. — Ей никто не нравится. — Тогда почему я ей вдруг понравилась? Это действительно только потому, что я пахну, как ты? — Вовсе нет. Я жил с Асторией, Тео, Дафной и Блейзом задолго до того, как она вылупилась. Я провожу с ними много времени, поэтому естественно, что часть моего запаха присутствует и на них. Она всё ещё пытается откусить головы каждому из них, если они подходят слишком близко. — Значит, это происходит с людьми, с которыми у тебя был секс? Услышав это, Малфой рассмеялся. Его смех был таким тихим, что она почти пропустила его мимо ушей, но слегка подрагивающие плечи выдали его. — Нет. Я трахал Пэнси множество раз на протяжении всего времени, и мой дракон всё ещё чертовски ненавидит её. Мы с тобой, чёрт возьми, не имеем к её симпатии никакого отношения. — Тогда что... — Ты ей уже нравилась, но она не знала, заслуживаешь ли ты доверия. Мой запах на тебе только укрепил её уверенность в тебе. Она думает, что если я захотел быть к тебе так близко, так интимно близко, то её интуиция, должно быть, не подвела её. Гермиона не смогла удержаться и фыркнула. — Я уже ей нравилась? Она сама тебе это сказала? — В некотором смысле – да. Чувствуя, что она не собирается сворачивать с этой темы, Малфой тяжело вздохнул, отложил книгу, которую просматривал, и повернулся к ней. Он положил руки на край стола позади себя и откинулся назад. — Скандинавские Огнероги – невероятно умные существа, и, в отличие от многих других видов драконов, они ведут очень эмоциональную жизнь, — медленно произнёс он. — Мой дракон и я обладаем связью. Мы как одно целое. Я знаю, что она чувствует, и она в свою очередь тоже может чувствовать то, что чувствую я. — Нравится читать мысли друг друга? — Нет, эта связь не так сильна, как кажется. Это больше похоже на особое чувство. Мы получаем представление об эмоциях друг друга. Я могу сказать, когда она напугана, а она может сказать, когда я встревожен или зол. Я подозреваю, что именно поэтому мы так хороши вместе в бою. Он опустил взгляд на одну из Библий, лежавших на столе, и начал лениво перелистывать страницы, пока говорил. Как будто он не хотел встречаться с ней взглядом, пока говорил об этом. — Ты ей понравилась с самого начала, её почти тянуло к тебе. Я почувствовал это в тот момент, когда она увидела тебя на утёсах Дувра в день, когда я захватил тебя в плен, — он внезапно остановился на странице, замолчал на секунду или две, чтобы что-то прочитать, а затем продолжил. — Она была почти так же очарована тобой, как и я. На поле появился чертовски огромный дракон, одним дыханием превративший в пепел нескольких твоих товарищей по команде, а ты продолжала сражаться. Осталась, чтобы убедиться, все ли аппарировали в безопасное место, как будто ни один из нас не посмел бы расправиться с тобой таким способом. Гермиона слегка подпрыгнула, когда Малфой щёлкнул пальцами. — Она думала, что ты храбрая и свирепая, думала, что ты была ещё свирепее, когда вытаскивала пули из моей груди в тот день, когда в меня стреляли, — он внезапно посмотрел на неё, и в его глазах было что-то такое, от чего каждое нервное окончание в теле Гермионы практически задрожало. Но она сдержалась и сумела сохранить каменное выражение лица, пока его взгляд блуждал по её телу. — Естественно, теперь, когда ты пахнешь как я, она чувствует, что может доверять тебе. — Понятно, — это было всё, что смогла сказать Гермиона. — И что подумал твой хозяин, когда узнал, что ты трахнул его новое любимое оружие? — Я не сказал ему. Я никому не рассказывал о том, что произошло между нами в нашей гостиной, — он снова усмехнулся и приподнял бровь. — Я не законченная сплетница и не убегаю рассказывать людям каждую деталь своей жизни, как это делаешь ты. — Я не рассказывала Астории, что мы трахались, потому что хотела посплетничать, — отрезала она. Гнев разгорался в её груди. — Я попросила у неё зелье, и она выманила всё из меня. Между бровями Малфоя образовалась глубокая складка. — Противозачаточное зелье? Теперь настала очередь Гермионы усмехаться. — Ты действительно думаешь, что я занялась бы с тобой сексом, если бы уже не использовала какую-то форму контрацепции? Не будь дураком, я наложила на себя постоянные противозачаточные чары много лет назад. — Но ты принимаешь подавляющие магию зелья с декабря... — Это не имеет значения, ведь это ничего не меняет, — тон Гермионы был достаточно резким, чтобы прервать Малфоя. — Это форма лечебной магии, поэтому её нельзя обратить вспять с помощью подавляющих магию зелий. Если бы ты сломал ногу и исцелил её с помощью магии, кости бы не сломались снова, если бы ты начал принимать подавляющие магию зелья через несколько лет, так ведь? С контрацептивными чарами тот же принцип. Складка между его бровями углубилась ещё немного. — Полагаю, что ты права. Гермиона была не уверена, что именно взбесило её. Обвинение в том, что она была такой небрежной, могло быть тем, что вызвало её гнев, или, возможно, это был призрак её родителей, цепляющийся за неё. Старая рана снова открылась, когда она оглядела свой старый семейный дом. Скорее всего, это была совокупность двух факторов, которые смешались воедино, как химические железы во рту драконов, когда те выдыхали пламя. Её гнев вспыхнул, подобно пылающему дыханию. — Но не волнуйся, моя работа с чарами была идеальной даже тогда, и поскольку я та, кто наложила чары, я не могу забеременеть, пока не сниму их сама, так что нет риска, что маленький полукровка Малфоев будет бегать вокруг и запятнает твою охренительно престижную фамилию! — Гермиона зашипела, прежде чем развернуться и ворваться в маленькую комнату, в которой не было двери. Она не могла запереться от него, не могла даже захлопнуть за собой дверь так, как ей действительно хотелось. Ей негде было спрятаться от него, пока она приходила в себя, и, конечно же, как она и подозревала, он, блять, последовал за ней. — Я думал, ты не поможешь мне с обыском этой церкви? — Не помогу, — сказала она, поднимая с пола одну из маленьких сломанных безделушек и ставя её на полку перед собой, просто чтобы было чем занять руки и не встречаться с ним взглядами. — Но чем скорее ты поймёшь, что здесь тебе нечего искать, тем скорее мы сможем уйти, — она чувствовала, что Малфой наблюдает за ней, пока она осматривала крошечную комнату. Чувствовала на себе его взгляд и притворялась, что не замечала, притворялась, что его там вообще нет. — Ты чувствуешь это сейчас? — Чувствую что? — огрызнулась она, провалив все попытки удержать яд. — Магию Тёмного лорда. Она хотела сказать «да», но прикусила язык, прежде чем слова сорвались с языка. — Нет. Почему ты спрашиваешь? — Потому что здесь чертовски холодно. На тебе нет ничего, кроме крошечного лоскутка ткани, и у тебя по коже даже не бегают мурашки? Она усмехнулась и решила не отвечать ему. Она занялась тем, что подобрала с пола ещё одну сломанную безделушку и поставила её на полку, даже когда услышала его приближающиеся шаги позади себя, которые становились всё громче. Шум шагов слышался до того момента, пока он не оказался прямо у неё за спиной, так близко, что она могла чувствовать его холодное дыхание на затылке. — На что это похоже? — Как будто моя кожа горит, а насекомые ползают по моим костям, — сказала она, взяв наполовину потухшую свечу, и поставила её обратно на полку. — Я как будто заново переживаю момент, когда Нарцисса сожгла меня на костре. Как будто я заново переживаю свою смерть ещё до того, как в самом деле умерла. Я чувствую этот огонь на своей коже. Бывает, это чувство не такое яркое, еле ощутимое, но оно всегда со мной. Я бы точно не назвала это чувство... приятным. — Что ты делаешь, когда чувствуешь этот жар? — Я наливаю себе ледяную ванну и сижу в ней, пока огонь не погаснет. Последовала короткая пауза, прежде чем он заговорил снова: — Что-то холодное помогает? — Да, иногда. — А пламя? — прошептал он, обдувая её шею холодным воздухом. — Ты чувствуешь его сейчас? — Нет, — она снова солгала. — Правда? Значит, ничего не произойдёт, если я сделаю это? Гермиона тихо ахнула, когда почувствовала, как кончики его пальцев коснулись тыльной стороны её ладони. Он был холодным, почти ледяным, и это было похоже на то, как будто ей втёрли морфий в открытую рану. — Ты чувствуешь себя лучше, когда я делаю так? — спросил он. Его прикосновение было лёгким, как пёрышко, и внезапно этого оказалось недостаточно. — Погасло ли пламя, которое, по-видимому, ты сейчас не чувствуешь, когда я делаю так? — Д-да... нет! — она резко втянула воздух и закрыла глаза. — Да. Это... это так... Немного. — А что будет, когда я сделаю так? — спросил он, понизив голос до хриплого рычания, с которым он разговаривал с ней всего несколько раз, а его пальцы проскользили по её обнажённой руке, заставляя слегка вздрогнуть. Она растворилась в нём, сама того не осознавая. Она прислонилась к его груди, и её голова склонилась к его плечу, пока его холодные руки творили свою магию лучше любого охлаждающего заклинания, которое она могла бы придумать. — А так? — она почувствовала, как его губы коснулись её шеи. А когда он поцеловал основание её горла, тихий всхлип соскользнул с её губ, прежде чем она смогла его остановить. — Чувствуешь себя лучше, когда я так делаю? — Ещё один поцелуй. — Поговори со мной, маленький львёнок. — И ещё один, мягкий и скользящий вверх по всей длине её шеи. — Скажи мне, каково это. Она хотела сказать больше, но ей пришлось прикусить нижнюю губу, чтобы сдержать себя. Рука на её плече переместилась, его ледяные пальцы скользнули по горлу. Внезапно вокруг них раздался резкий трескучий звук. А затем ещё один. И ещё один. Только один вид магии издавал этот звук. Кто-то аппарировал в церковь – теперь они были не одни. Когда Гермиона развернулась, Малфой зажал ей рот рукой и прижал к стене позади неё. Он зажал её в тесном пространстве, прижавшись к ней своим телом. Она положила руки ему на плечи и попыталась оттолкнуть его, но он поймал оба её запястья свободной рукой и прижал их к своей груди. Он прошипел себе под нос скрывающее заклинание, и мгновенно воздух вокруг них слегка затуманился. Он сделал их невидимыми, спрятал от тех, кто входил в церковь, с помощью тех же чар, которые её группа использовала, чтобы спрятаться в Дувре в день, когда её схватили. Этот вид магии был невероятно продвинутым, и для его совершенствования требовались годы практики. Это было очень полезное заклинание, но список его недостатков был почти бесконечен. Заклинание покрывало очень маленький участок – обычно только одного человека в очень небольшом пространстве, и его было тяжело удержать продолжительное количество времени. Именно эти недостатки определили выбор людей для её миссии в Дувре. Они были единственными, кто смог овладеть чарами настолько, чтобы скрыть себя, поэтому она воспользовалась их умениями в тот день. Гермиона догадалась, что именно это и было причиной того, что Малфой так сильно прижался к ней и припечатал их обоих к стене. Он словно пытался уменьшить их тела, накрывая собой, чтобы те, кто вошёл в церковь не могли их обнаружить. — Это грёбаная трата времени! — голос, который она не узнала, усмехнулся у входа. — Какого хрена мы должны проверять эту церковь?! — Мы уже знаем, что здесь ничего не будет! — ворчливо добавил другой голос. — Это место – грёбаная дерьмовая яма! Уже снаружи видно, что оно заброшено! — Довольно об этом, джентльмены, — хотя голос был резким и тихим, Гермиона поняла, что это Корбан Яксли. — Мы здесь, потому что Тёмный Лорд попросил нас лично расследовать это безобразие маггловской архитектуры, и мы не уйдём, пока вы не проверите каждый обломок. Так что пошевеливайтесь. Сейчас же! Гермиона посмотрела на Малфоя, и именно тогда она заметила его глаза. Смесь серого и голубого, но у них был такой чертовски испуганный вид, что из её лёгких вышибло то немногое количество воздуха, которое задержалось внутри. Они не должны были быть здесь. Волдеморт не поручал Малфою эту миссию. Он сам привёл её сюда, поддавшись соблазну исследовать церковь, но это было именно так. Соблазн. А причина, которую он назвал, – грёбаная ложь. Он привёл её сюда только для того, чтобы посмотреть на старый дом её родителей. Он, вероятно, думал, что ей станет лучше, а обыск церкви, которая случайно оказалась за углом, был лишь оправданием. Он не должен был быть здесь. Он действовал за спиной Волдеморта, чтобы оказать ей услугу, и Гермиона даже не хотела представлять, какой была бы реакция, если бы тот узнал, что его любимый Демон ослушался приказа, даже если это произошло всего один раз. — Помните, парни, — хихикнул четвёртый голос, который Гермиона узнала мгновенно, отчего у неё сразу же скрутило живот. Барти Крауч-младший был в церкви. Было ясно, что он ревновал к Малфою, завидовал его положению и отчаянно пытался завоевать расположение Волдеморта. Если бы он увидел его здесь, он бы сдал того в надежде занять его место, — чем быстрее мы здесь закончим, тем быстрее вы сможете вернуться в Кукольный домик, чтобы засунуть свои члены в ротик одной из моих девочек. Дыхание Гермионы начало учащаться, но Малфой всё ещё зажимал ей рот рукой, заглушая любые издаваемые звуки. Они так тесно прижались друг другу, что почти слились в одно целое. Она могла чувствовать, как бешено бьётся его сердце в груди, в паническом ритме ударяясь о её рёбра. Четыре разных пары шагов начали эхом отдаваться по храму. Все они расходились в разных направлениях, но послышалось движение в их сторону. Чёрт. Чёрт. Чёрт. Медленно и осторожно он отпустил её запястья, прижав указательные пальцы к губам. — Ш-ш-ш-ш, — прошептал он одними губами. — Пожалуйста, помолчи. Гермиона кивнула и слегка поджала локти. Она положила ладони ему на плечи и позволила прижаться к ней сильнее. Они оказались ещё ближе друг другу, хотя, казалось, ближе уже некуда. Малфой снова зажал ей рот рукой. — Я узнаю это место, — сказал Яксли. Его голос был намного, намного ближе, чем хотелось бы. — Мы вроде были здесь раньше? — Да, действительно, — тихо рассмеялся Крауч-младший, звук его голоса раздавался словно по другую сторону двери. — Здесь раньше жила грязнокровка Грейнджер. Гермиона напряглась. Малфой мягко покачал головой, умоляя её замолчать. — Как ты думаешь, что Тёмный Лорд сделает с ней, когда война закончится? — спросил Яксли. — Я уже спросил его, могу ли я её взять. Каждый мускул на шее Малфоя напрягся, когда он резко повернулся, чтобы посмотреть на пустой дверной проём. — Он сказал, что ещё не решил, что собирается с ней сделать, — продолжил Крауч. Послышалось несколько шагов, и секундой позже он вошёл в крошечную комнату, в которой прятались Малфой и Гермиона. Она знала, что он не мог их видеть, знала, что чары Малфоя по-прежнему действуют и скрывают их от посторонних глаз, но она могла поклясться, что Барти посмотрел прямо на неё, когда переступал порог, всего на краткий миг. «Жутко худой, почти как вурдалак», — описала Чо как-то раз Барти, и Гермиона поняла, что она была совершенно права. Он, словно безумец, оглядел комнату бегающими глазами. Она даже сравнила его с бешеной собакой с пеной у рта, жутким оскалом и дрожащим телом, которая обшаривала каждый угол. — Он либо прикажет Малфою казнить маленькую грязнокровку, — сказал Барти, высунув язык, чтобы облизать губы. Каждый раз тошнота подступала к горлу, когда он так делал, — либо позволит мне добавить её в мою коллекцию. Рука на губах Гермионы напряглась, а глаза Малфоя потемнели, мышцы шеи напряглись, когда он крепко сжал челюсти. — Я надеюсь на последнее, — добавил Яксли, присоединяясь к Краучу в крошечной комнате. — Из неё получилась бы прекрасная кукла, но я надеюсь, ты позволишь остальным поиграть с ней? Сердце Малфоя забилось быстрее. Гермиона почувствовала это: оно колотилось в её собственной груди, как отбойный молоток. — Я могу, — и снова язык Крауча выскочил сам по себе, и это зрелище в сочетании с тем, как он произнёс следующие несколько слов, заставило Гермиону молча содрогнуться. — После того как сам закончу с ней, конечно. Казалось, прошла грёбаная вечность, прежде чем они ушли. Несмотря на то, что поиски были и близко не такими тщательными, как у Малфоя, Крауч, Яксли и две Чёрные Маски пробыли в церкви гораздо дольше, чем хотелось бы Гермионе. Их могли бы обнаружить в любой момент. Несмотря на то, что они никогда не приближались к Малфою или Гермионе ближе, чем на несколько дюймов, они всегда находились слишком близко, всегда казалось, что если они оступятся, то смогут задеть руку или плечо Малфоя и обнаружить их укрытие. Гермиона была на взводе, нервы сдавали каждый раз, когда Крауч или кто-то другой подходил слишком близко. Она с такой силой вцепилась в плечи Малфоя, что не удивилась бы появлению синяков, но, несмотря на всё это, он не издал ни звука, даже не посмотрел на неё. Его глаза были прикованы к Краучу, Яксли и дверному проёму, в попытках найти хоть малейший знак того, что они знали о местонахождении Малфоя. Однако они, очевидно, не имели об этом ни малейшего понятия, но Малфой не хотел рисковать. Только в тот момент, когда они вчетвером аппарировали прочь, Гермиона почувствовала, что может дышать. Малфой до сих пор не смотрел на неё, и несмотря на то, какой странной была возникшая в её голове мысль, Гермионе казалось, что он просто не может смотреть на неё. — Нам нужно уходить, — он грубо отдёрнул руку от её рта и поймал за локоть. Он по-прежнему не смотрел на неё, уставившись в пол, когда вытаскивал палочку и готовился к аппарации, но она могла видеть ярость, пылающую вокруг его радужек, как драконий огонь. Обжигающий и чертовски губительный. — Мы пробыли здесь гораздо дольше, чем я ожидал. Мне нужно быть кое-где. 22:14 Если Блейз и был чем-то обязан матери, так это своим умением быть призраком. Его мать была мастерицей обмана и очарования, но она также могла быть невидимой, когда хотела, и этот талант она так мастерски взрастила в нём, что теперь он стал для него почти естественным, это было так же просто, как моргнуть. Раньше он считал это абсурдом. Это было необычно – стремиться обучить своего сына искусству незаметного проникновения и выхода из помещения, но по крайней мере в настоящий момент он испытывал глубокую благодарность к ней. Даже если это разрушило его детство. Даже если это сделало его уродом среди волшебников и волшебниц с юных лет. Все те часы, что он проводил, шныряя повсюду и убирая беспорядок своей матери, дали ему удивительный набор навыков. Его карьера Пожирателя Смерти продвинулась гораздо дальше, чем он когда-либо предполагал, но самое главное, это помогло его жене. Годы помощи матери в выборе и утилизации пузырьков с ядом дали ему знания о редких зельях. Знания, которые теперь помогали ему маскировать симптомы проклятия крови Астории. Годы лжи аврорам, сохранения невозмутимого выражения лица и многократного повтора одной и той же фразы: «Нет, офицеры, я не знаю, где мой отчим. О, я действительно надеюсь, что с ним всё в порядке». Каждый раз, когда пропадал один из её мужей, он становился превосходным лжецом. Он мог врать так искусно, что никто бы его не заподозрил, даже Тёмный Лорд. И почти в течение десятилетия он помогал ей прятать тела её бывших любовников, оставаясь вне поля зрения. Блейз перетаскивал их престарелые трупы по полу и клал в печи. Это сделало его экспертом в том, чтобы быть невидимым. Он никогда бы не смог красть редкие лекарства, в которых нуждалась его жена, если бы мать не научила его держаться в тени. Он никогда бы не смог лгать своему Лорду, если бы она не научила его делать это сначала с департаментом защиты магического правопорядка. Если он не хотел быть замеченным, его не заметили бы. Если он не хотел, чтобы другие что-то узнали, они бы не узнали. Да, без ценных жизненных уроков матери Блейз никогда бы не дослужился до такого ранга в армии Тёмного Лорда и никогда бы не смог проникнуть в лондонское метро, не издав ни единого грёбаного звука. Он стоял в глубине станции Кэмден-Таун, прижавшись к стене под несколькими слоями магии. Он снова посмотрел на свои карманные часы. Четырнадцать минут одиннадцатого. Встреча должна начаться с минуты на минуту. Блейз глубоко вдохнул через нос, его пальцы крепче сжали волшебную палочку. И тогда он услышал шаги, эхом отдающиеся по лестнице, ведущей к станции метро. А затем послышались голоса. — Медуза, — произнёс мужской голос, молодой и нервный, словно его обладатель не хотел быть здесь. — Какая информация? — Чёрт возьми, ты вырос в сарае? — спросил второй голос, мужской, но изменённый чарами, из-за чего его невозможно было расшифровать. — Знаешь, хорошие манеры ничего не стоят. Кипящий гнев вспыхнул в груди Блейза, когда он услышал его голос. Голос предателя. Этот мерзкий кусок дерьма, который продал так много их секретов. Двое мужчин появились на обоих концах станции метро в одно и то же время. Член Ордена достиг нижней ступеньки входа, когда Медуза шёл по рельсам и запрыгнул на платформу. — Что за информация? — снова спросил член Ордена. Его голосу всё ещё не хватало уверенности. — Я... Я не хочу тратить время впустую. — О да, я уверен, что вы, Орден, цените ваше время, — насмехался предатель, запрыгивая на платформу. — Кстати, сколько тебе лет? Четырнадцать? Пятнадцать? Звучишь как мальчишка. Тебя повысили с должности мойщика горшков, а? Думал, что докажешь свою ценность, встретившись с большим плохим Пожирателем, упс, предателем, Смерти и раздобыв кое-какую информацию? Адреналин в крови Блейза поднимался с каждым смешком Медузы, он мог слышать только шум крови, пульсирующей в его ушах. Как он смеет?! Как, он, блять, смеет так небрежно говорить о своём предательстве Тёмному Лорду?! Блейз пытался сохранять хладнокровие, пока ждал возможности напасть, но ниточки его терпения истончались. Нити, на которых держалось его самообладание, рвались одна за другой, каждая насмешка и каждый смешок предателя были похожи на свежий порез ножницами. Вскоре все нитки порвутся, и его уже ничто не сможет удержать. Потому что, если бы не этот предатель, Волдеморт выиграл бы войну много лет назад. Если бы не этот Медуза, Блейзу не пришлось бы продолжать выполнять задания и он мог бы посвятить всё своё время поиску лекарства от проклятия Астории. Если бы не он, возможно, он уже нашёл бы способ спасти её. — З... Заткнись! — последовало неловкое шарканье, когда член Ордена попытался отступить. — Ты не имеешь права так со мной разговаривать... т-ты Пожиратель Смерти, отброс! — О-о-о-о, какие большие угрозы для такого маленького человечка, — поддразнил Медуза. — Почему бы тебе не собраться с духом и не попробовать снова, а? Блейз стиснул зубы. Его руки начали дрожать. — Это не моя работа – стоять здесь и выслушивать оскорбления от т-тебя. Так что если у тебя нет никакой информации, я у-ухожу. — Хорошо, хорошо. Переставай плеваться, тупица, — снова хихикнул Медуза и, услышав, каким беззаботным он был, как он смеялся, предавая своего хозяина, остатки терпения Блейза полностью разрушились. Он снял чары, которые скрывали его, и наложил мощное ответное проклятие на члена Ордена. Бедный парень был совсем маленьким. Он даже не подумал надеть маску, чтобы скрыть свою личность, и Блейз уловил потрясённое выражение на его лице, прежде чем юноша взлетел в воздух и ударился головой о кафельную стену позади себя. Он умер мгновенно. Медуза развернулся, но прежде чем он смог дотянуться до своей палочки, Блейз атаковал. Он наложил ещё одно заклинание, достаточно мощное, чтобы осветить тёмный туннель; когда оно сорвалось с кончика его палочки, Медузу отбросило назад. Он приземлился у подножия ступеней станции метро. Послышался хруст, когда острые края ступеней впились в разные уровни его позвоночника. Блейз надеялся, что это сломало его грёбаную спину. Это было меньшее, что заслужил этот грязный паразит. Удар выбил весь воздух из груди Медузы, и пока он пытался отдышаться, пока он задыхался и брызгал слюной на пол, Блейз сорвал свою золотую маску и бросился к нему. Он был так зол. Настолько кровожаден и счастлив, что не мог нормально думать. Он хотел зарезать этого парня. Наложить на ублюдка Империо и заставить его отрезать себе каждый палец на ногах, а затем уши и язык. Заставить его посмотреть в свои собственные глаза, а затем проглотить их. Более того, Блейз хотел лично посмотреть в глаза предателя. Он жаждал увидеть страх, осознание того, что он один из тех людей, которым Медуза годами наносил удары в спину, и наблюдать, как паника в нём растёт, пока он представляет предстоящие ему пытки. Блейз наклонился и обхватил пальцами чёрную маску, которую носил Медуза. Он сорвал металл с его лица. Затем сердце Блейза на мгновение остановилось, а со следующим ударом разорвалось прямо пополам, чёрт возьми. Потому что он смотрел ему в глаза. В глаза предателя. В глаза человека, который раскрыл сотни их секретов и предал их всех. В глаза его лучшего друга. В глаза долбаного Теодора Нотта.