Секреты и Маски | Secrets and Masks

25 декабря — Я знала, что найду тебя здесь. Несмотря на кромешную тьму, она знала: перед ней именно Малфой. Она бы узнала его где угодно: его широкие плечи и сильные руки были настолько ей знакомы, что, даже если бы его цвет волос был не столь заметным, она бы всё равно поняла, кто перед ней. Он сидел к ней спиной на раскладном деревянном стуле, одетый в длинное чёрное пальто, которое ещё больше подчёркивало цвет его волос, неподвижно и тихо, как камень. При звуке её голоса Малфой слегка повернулся в своём кресле, словно ожившая мраморная статуя. Какое-то время он наблюдал за ней краем глаза, а потом, после короткой паузы, отвернулся. Гермиона не отчаивалась, несмотря на весь его холод. Подняв с пола небольшой камень, она превратила его в такой же стул, как у него. Гермиона поставила его так, что их ножки практически соприкасались, и села рядом с ним. Она не видела его весь день. На самом деле она никого не видела. Праздничный день все встречали в подавленном настроении. Это ощущалось по всему поместью. Эльфы выглядели хмурыми, Астория была необычно молчалива, даже Тео был не в духе для своих шуток. И Гермионе была известна причина. Дафна. Они скучали по ней. Годовщина смерти близкого человека всегда сказывалась на тех, кто остался в живых. Гермионе было известно это чувство. Она всегда переживала утрату родителей, когда дата приближалась, но в праздники... Это было совсем другое. Как будто вновь открывшаяся старая рана. Горечь потери вытекала из раны, оставляя её пустой внутри. В прошлом году она была заперта в своей комнате, однако в этом она ощущала, как потеря Дафны витала по всему в поместью: её призрак, словно дым, стлался по стенам, занавескам и окутывал каждый уголок поместья, оставаясь невидимым. И каждый присутствующий чувствовал вкус горького тлеющего уголька в воздухе, как и чувствовал боль утраты. На улице было уже за полночь, и, несмотря на то, что она сидела рядом с ним, ей не удавалось разглядеть его лица в этой кромешной тьме. Тучи были непроглядно тяжёлыми. Они не позволяли даже клочку лунного света пробиться сквозь зазоры, не давали шанса появиться даже малейшему просвету, чтобы ни одна душа не смогла найти сегодня утешения в звёздах, что были там, наверху. Им был нипочём даже сильный завывающий ветер, яростно дующий со всех сторон. Они не расступились даже перед ним. Казалось, даже небо оплакивает Дафну. Гермиона не хотела искать Малфоя. Она хотела дать ему возможность побыть в одиночестве и найти её, когда он будет готов. Тео, Блейз и Астория были на Гала-ужине, а Роми и Квинзел устанавливали дополнительную защиту в убежище, так что у Гермионы не оставалось никого, кто отвлёк бы её от той пугающей реальности, которая постоянно спешила напомнить о себе. Она скучала по нему, жаждала его общества, когда его не было рядом. Девушка держалась так долго, как только могла. Большую часть времени накануне Рождества она провела в одиночестве, занимаясь фреской в своей комнате и уговаривая себя держаться от него подальше и просто ждать, когда он придёт. Но к полуночи ей надоело рисовать. Она приняла ванну (одна), полностью высушила волосы, и у неё не осталось ничего, что бы могло отвлечь её от мыслей о паре серо-голубых глаз. Раньше она ненавидела его глаза. Представляла, как вырвет их и бросит в открытый огонь или всадит пулю прямо между ними. Но теперь, чёрт возьми, она часами думала о них. О глазах, наблюдающих за нею в моменты, когда он думал, что девушка не видит, о том, как эти самые глаза смотрят на неё. Как они выглядят, освещённые огнём в фермерском доме... Какими голубыми они могут быть, когда стены его окклюменции ослабляются... Ей не следовало идти к нему. Он явно хотел побыть один, и она должна была уважать его решение. Но когда она взглянула на часы и увидела, что Рождество наступило уже пятнадцать минут назад, она приняла решение. Ведь независимо от того, хотел он её видеть или нет, никто не должен быть одиноким и несчастным в канун Рождества. Она быстро оделась, натянув леггинсы и толстый шерстяной джемпер и накинув на себя длинное чёрное пальто. Сунув ноги в сапоги до колен и бросив быстрый взгляд в зеркало, чтобы проверить свой вид, Гермиона взяла маленький свёрток, лежащий на её туалетном столике, и покинула комнату. Она сразу же нашла его. Ей не нужно было искать его по всему поместью – она точно знала, где он будет: на семейном кладбище Малфоев, с сигаретой в руке, глядя на пустую могильную плиту. Не нужно быть провидцем, чтобы найти его, поскольку именно здесь Малфой неизменно оказывался, особенно когда его что-то тревожило. — Ты в порядке? Он не ответил ей. Она видела, как он поднёс к губам сигарету и впустил никотин в лёгкие. Кончик сигареты вспыхнул, отбрасывая достаточно света, чтобы осветить его лицо, и она впервые за этот день смогла разглядеть его как следует. На его лице отчётливо читалось напряжение: морщинки вокруг глаз, напряжённая челюсть. По его глазам она видела, как он устал. Он выглядел так, будто не спал несколько дней, и его глаза были почти полностью серыми – результат долгих часов окклюменции. — Что ты здесь делаешь в такое время? — спросила она. — Тебе не холодно? Он поднял другую руку, что была скрыта в тени. В том небольшом количестве света она увидела очертания бутылки виски. — Ничто так не согревает душу, как бутылка огневиски, — понимающе кивнула Гермиона. — Хотя мне немного обидно, что ты расхищаешь отцовский тайник, выкуриваешь сигареты и не зовёшь меня присоединиться. Она потянулась за бутылкой, и он молча передал ей желанное и снова затянулся сигаретой. Виски было хорошим: той же марки, которую она когда-то украла из запасов его отца. Она сделала три глотка, прежде чем вернуть бутылку. Прошло несколько минут, а он всё ещё молчал и не смотрел на неё. Очевидно, Малфой хотел побыть в одиночестве, но что-то в его глазах подсказывало Гермионе, что не стоит оставлять его одного. — Когда ты в последний раз спал? — спросила она. И после нескольких секунд молчания стало ясно, что он не собирается ей отвечать. — Я спрашиваю, потому что выглядишь ты дерьмово, — добавила Гермиона. Его холодные глаза наконец-то переключились на неё. — Да? — Малфой хмыкнул, выдохнув дым в её сторону. — Ты как чёртов дементор: во всём чёрном, не хватает только капюшона. Его голос был жёстким, а взгляд пустым, но она смогла вызвать у него хоть какую-то реакцию. Для начала. Гермиона слегка прислонилась к нему и вдохнула запах улетучивающегося дыма. Земля. Мята. Свежий пергамент и дым. Это так свойственно ему, и ей ненавистно было признавать, что это стало её любимой смесью ароматов. — Можно сигарету? Сделав ещё одну затяжку, он протянул ей конец своей сигареты. Девушка с наслаждением взяла её и глубоко вдохнула. — Сколько ты уже здесь? — ещё одна попытка завязать разговор. Гермиона выдохнула дым и стряхнула пепел с конца. — Некоторое время, — его голос был колким, почти монотонным, безэмоциональным. — Как понять «некоторое время»? — Некоторое время. Гермиона хмуро кивнула и сделала ещё одну затяжку. — Астория сказала, во сколько вернётся? — Нет, — Малфой откинул голову на спинку стула, всё ещё не в настроении вести диалог. — Как думаешь, Кэрроу сегодня будут лёгкой мишенью? — Не знаю. — Чем ты занимаешься, когда приходишь сюда? — Этим, — голос стал немного резче, немного раздражённее, немного живее. — Ты разговариваешь с могилой Дафны? — Да. — О чём ты с ней говоришь? — Грейнджер, — прошипел он, наконец снова посмотрев на неё, — если бы я хотел, чёрт возьми, говорить с тобой, я бы это сделал. Ясно? Так что либо веди себя тихо, либо оставь меня в покое. Гермиона застыла на пару мгновений, наблюдая за тем, как его грудь вздымается от гнева, а ноздри раздуваются. После короткой паузы её охватил гнев. — Ладно, пусть будет по-твоему, — огрызнулась она, бросая догоревшую сигарету на землю. Ей было всё равно, насколько он расстроен, она не собиралась терпеть такое обращение, особенно в ответ на её попытку помочь. Ей следовало просто оставаться в своей комнате. Она резко вскочила со стула и, растоптав сигарету, повернулась, чтобы уйти, но ледяная рука схватила её за запястье. — Стой. Гермионы кинула на него взгляд, и она увидела, что Малфой смотрит на неё. В его руке была палочка, и он безмолвно наложил Люмос, чтобы она наконец увидела его. Если он решил, что так будет легче переубедить Гермиону, увидев её эмоции, то это также означало, что она сможет разглядеть и его. Синева пробивались сквозь серость в его глазах так же, как яркие вспышки молнии рассекают мрачное небо. — Прости, — прошептал он. Она почувствовала, как его рука крепче сжимает её запястье в железные тиски, словно он думал, что она убежит. — Я не хотел этого, прости. Пожалуйста, останься... останься со мной. — Зачем, если ты собираешься разговаривать со мной подобным образом? — Потому что я не хочу оставаться один этой ночью, — без колебаний произнёс он, но что-то в его глазах и в том, как он произнёс эти слова, не давало ей покоя. Однако это на время погасило гнев, вызванный его поведением. — Хорошо, — ответила она через мгновение. — Но если ты снова заговоришь со мной подобным образом, я уйду. Понял? Малфой кивнул, принимая условия, но не отпустил её запястье, пока она снова не села рядом с ним. Гермиона скрестила руки на груди. Однако когда в знак примирения он протянул ей бутылку огневиски, она выхватила её и сделала большой глоток. Малфой достал из кармана ещё одну сигарету. Он прикурил её от своей палочки, а затем спрятал обратно под пальто, оставив тлеющую сигару единственным источником света. Несмотря на его извинения, он всё ещё не был готов к разговору. Поэтому вместо этого они сидели в тишине, периодически передавая друг другу виски и сигарету, покуривая и выпивая бок о бок, и только когда бутылка опустела почти наполовину, он наконец нарушил молчание: — Прости, Грейнджер, — сказал он. — Я не хотел. — Я знаю, — вздохнула она. — И мне жаль, что сегодня такой тяжёлый день для всех вас. Я могу только представить, насколько это мучительно. Краем глаза она заметила, как Малфой кивнул. Она не видела его лица, но была уверена, что он всё ещё смотрит на могилу Дафны. Слушая его сейчас, она не могла не сочувствовать ему. Пусть они с Дафной не были кровными родственниками, но они были близки, как брат и сестра. Потеря родителей – особенно матери – причинила ему несоизмеримую боль, но потеря Дафны уничтожила его и всех, кто остался в Малфой-мэноре. — Знаешь, Дафна сочла бы это за глупость, — совершенно неожиданно произнёс он. — Что именно? — Гермиона нахмурила брови, глядя на него сквозь темноту. — Это, — сказал он, жестом указывая на себя, а затем на надгробие. — Привязанность к этой могиле, хотя она здесь даже не похоронена. Если бы она нас увидела, то покачала бы головой и сказала, что мы все сошли с ума. Примерно так: «Жизнь для того и дана, чтобы жить, а вы тратите её, сидя рядом с куском чёртова камня?» или «Хочешь почтить меня? Тогда иди и напейся до беспамятства и танцуй на столе, пока не перестанешь чувствовать ноги». Даф любила жизнь, всегда была душой любой вечеринки, и она дала бы нам пощёчину, если бы увидела, как мы все несчастны без неё. Он горько рассмеялся про себя и покачал головой. — Она бы подумала, что это глупо: так привязываться к этой могиле, но, честно говоря, этот кусок камня – единственное, что заставляет нас чувствовать связь с ней, — прошептал он, устремив тяжёлый взгляд на пустое надгробие под ним. — Тео приносит ей подарки, потому что чувствует, что обязан ей жизнью. Блейз ухаживает за её могилой и убирает её каждый день, потому что такой она была в жизни, всегда идеально ухоженной. А Астория чтит её материальными вещами. Даф любила одежду и обувь, поэтому Астория каждый день навещает её могилу и устраивает на чёртовом надгробии показ мод. Это смешно, но мы делаем всё возможное, чтобы она ожила, хотя бы в наших собственных воспоминаниях. — А что делаешь ты? — Просто сижу и разговариваю с ней, — он слегка повернулся, и хотя она не могла видеть его, она чувствовала его взгляд на себе. — О чём? Малфой поднёс кончик сигареты к губам и затянулся. — Иногда я читаю ей. Просто небольшие отрывки из книг или стихи, которые, как мне кажется, ей понравились бы. — Он сделал паузу, чтобы сделать ещё одну затяжку, и, выдохнув густой дым, передал сигарету Гермионе. Она видела, что выражение его лица смягчается с каждым разом, когда оно освещается углём сигареты. — Но в основном я рассказываю ей о том, что она упускает. Я рассказываю ей о происходящем на миссиях, рассказываю, как Астория справляется и как сильно Тео скучает по ней, а затем наливаю немного виски на её надгробие и ухожу. — Почему виски? — спросила она, нахмурив брови. — Потому что, когда мы были подростками, Тео, Дафна и я проникали в отцовские запасы и крали их. — Она услышала в темноте его горький смех и увидела, как при слабом свете мелькнули безупречно белые зубы. — Мы сидели под столом в его кабинете, прятались и передавали бутылку друг другу до тех пор, пока нас не застукают или кого-нибудь из нас не стошнит. Гермиона не могла удержаться от смеха, представив себе картину, которую он описал. Она чётко представила сцену: Дафна, Тео и Драко, подростки, пробирающиеся по тёмным-тёмным коридорам особняка, ползающие по дорогим коврам, пытаясь незаметно проникнуть в кабинет Люциуса, глупо хихикающие и морщащие носы, попивая дорогой алкоголь. — Ты когда-нибудь говорил с ней обо мне? — спросила она, передавая ему сигарету. Она даже не сделала затяжку, ей просто хотелось снова увидеть его лицо. — Хах. — Он ухмыльнулся, сделав ещё одну затяжку. Его глаза слегка сморщились в уголках. — Ну, боюсь, это останется между мной и ней. — Почему ты рассказываешь мне обо всём этом? — Гермиона улыбнулась ему в ответ, но не была уверена, видит ли он это. — Разве мы не договорились впредь быть честными друг с другом? — Он пожал плечами, зажав сигарету между губ. Они действительно договорились в тот день в ванной. Гермиона предполагала, что их маленькое перемирие закончится сразу после того, как пузырьки растворятся, а вода в ванной остынет. Похоже, по его мнению, договор был немного более серьёзным и у неё не было причин спорить. — Ну, продолжая тему честности друг с другом, — прошептала она, потянувшись к карману, — у меня была ещё одна причина, чтобы отыскать тебя сегодня вечером. Я принесла тебе кое-что. Сквозь тусклый свет сигареты она увидела, как в серых глазах появляется неуверенность. Гермиона достала из кармана небольшой прямоугольный свёрток и протянула ему. — С Рождеством, Драко. Он достал свою палочку и наложил Люмос, принимая от неё подарок. Он изо всех сил старался скрыть это, но она видела, как расширились его глаза, когда он взял подарок, и слышала, как слегка сбилось его дыхание, когда он отодвинул серебристо-голубую обёрточную бумагу и увидел, что находится внутри. — Это... — начал он. Его голос затих, когда он уставился на простую деревянную фоторамку в своих руках. — Северное сияние, — ответила она, улыбаясь. — Я подумала, что оно будет хорошо смотреться с картинам в твоей спальне. Я всегда хотела его увидеть. Это одно из первых мест, которое я бы хотела посетить после войны. — Это ты нарисовала? — его глаза на мгновение встретились с её. — Да. Взгляд вернулся к изображению в его руках. Он нежно провёл пальцами по стеклу, едва заметно, словно боясь, что стекло может треснуть от любого, даже самого незначительного прикосновения. Мужчина приоткрыл рот и тут же закрыл его. Она ранее не видела, чтобы он не знал, что сказать, и не ожидала, что он потеряет дар речи от чего-то столь простого. — Спасибо, — прошептал он через несколько мгновений. — Это самый продуманный подарок, который мне когда-либо делали. Он снова взглянул на неё. Поймав её руку своей и держа её так же осторожно, как он проводил пальцами по стеклянной рамке, он поднёс тыльную сторону её ладони к своим губам. — Тебе всегда удаётся меня удивить. — Почему тебя это так удивляет – проявление доброты? — Возможно, потому что я чувствую, что не заслуживаю этого, особенно от тебя, — он насмешливо хмыкнул и слегка сжал её руку в своей.