Предатель

Красивое лицо Тальмона искривила брезгливая гримаса. - Я не нуждаюсь в вашем почтении, - выплюнул он. – Кто-то другой, возможно, по крайней мере, спросил вас о причинах вашего мерзкого предательства, но я, признаться, и не ожидал ничего иного от плебея! Д’Эльбе вздрогнул. - Я дворянин,- с усилием выдавил он. Принц скривился ещё сильнее, словно под нос ему сунули полуразложившуюся падаль. - Нет – и даже никогда не были. Насколько я припоминаю, - он слегка прикрыл глаза, изобразив копание в глубинах памяти, - на выборах в Генеральные Штаты вы так и не смогли доказать своё дворянство и голосовали вместе с третьим сословием? - Не все б-бумаги сохранились с пятнадцатого века, - возразил д’Эльбе. – Многие, даже те, кто претендовал на к-куда более древнее происхождение, не смогли доказать его из-за плохой с-сохранности семейных архивов – не каждый может себе п-позволить услуги личного архивариуса. - Жалкие оправдания, - пожал плечами Тальмон. - Я здесь для того, чтобы вы могли бросить м-мне в лицо пару слухов, собранных в Анжере? - Почему бы и нет? – Нарочито театрализованная мимика принца раздражала д’Эльбе. – Должны же у меня быть в этом глухом углу хоть какие-то развлечения? - На вашем месте я бы поостерёгся, п-принц, - холодно заметил д’Эльбе. – О вас тоже ходят самые разные с-слухи, и далеко не все из них характеризуют вас с лучшей стороны. - Например? – Тальмон откинулся на спинку заскрипевшего под его тяжестью кресла и принял скучающий вид великосветского слушателя. - Незадолго до Революции н-неприятные слухи, окружавшие ваше имя, вышли и за пределы Бретани. Г-говорили, что в лесу возле Лаваля нашли тело молодой девушки со с-следами жестокого надругательства. Половина города опознала её к-как служанку из вашего замка, принц, и х-характеризовала её, как крайне стеснительную девушку, выходившую в г-город разве что на церковную службу. А дальше начались странности – ни один человек в замке п-почему-то не вспомнил её, все упорно утверждали, что никто в замке не п-пропадал, более того – следствие, касавшееся этого преступления, подозрительно быстро было с-свёрнуто, а сам случай – п-предан забвению. Несчастную наспех зарыли в землю и п-предпочли не искать её обидчика, что намекает на то, что он обладал влиянием, достаточным для т-того, чтобы избежать всякого наказания, кроме Божьего с-суда, - д’Эльбе, закончив речь, поднял глаза на принца – и отшатнулся. Лицо Тальмона расплылось в снисходительной усмешке. - И это всё? Всё, в чём вы можете меня обвинить? - Разве это недостаточное обвинение в адрес человека, защищающего в-веру и короля? – недоуменно вскинул брови д’Эльбе. Принц театрально закатил глаза. - Даже не знаю, что вам ответить. Признаться, я исключительно дурно помню тот эпизод, но, даже если я и вправду, как вы полагаете, «виновен» в этом – я не собираюсь оправдываться. - Что в-вы имеете в виду? – д’Эльбе не удалось скрыть своего изумления. - Она была моей крестьянкой. С самого своего рождения она была предназначена для того, чтобы служить своим господам так, как они того пожелают – на что, по-вашему, может ещё сгодиться крестьянка? - Неужели это п-повод для того, чтобы издеваться над ней? - Издеваться? – Тальмон усмехнулся. – Эта замарашка должна была быть ещё благодарна мне за то, что я одарил её своим вниманием и парой монет. Если в её глупую голову взбрела мысль сопротивляться своему законному господину – в своей смерти виновата только она. Д’Эльбе несколько секунд потрясённо смотрел на принца, словно не понимал смысла его слов. Лицо его медленно заливала смертельная бледность. - Вы заставили меня всерьёз п-пожалеть о том, что я и вправду не принадлежу к третьему сословию, – наконец, хрипло выдавил он, словно сам факт обращения к Тальмону был ему невыносим. Принц недоуменно вскинул брови, и д’Эльбе, шагнув вперёд, закончил фразу: - Мне стыдно п-принадлежать к одному сословию с таким п-подонком, как вы, принц! – Его трясло, словно он подхватил самую жестокую лихорадку, перед глазами всё плыло – стены, пол, письменный стол, старое кресло – и существо в нём, ещё недавно казавшееся человеком. Тальмон, выпучив глаза, несколько раз открыл и закрыл рот, словно рыба, тоже не в силах осознать в первый момент обращённые к нему слова. Когда, наконец, до него дошёл их смысл, он вскочил на ноги с быстротой и лёгкостью, поразительными для человека его роста и комплекции – и молча ударил д’Эльбе кулаком в солнечное сплетение. Согнувшись пополам, тот отлетел, с грохотом ударившись в стену и оставшись лежать, безуспешно пытаясь вдохнуть. Тальмон, с побагровевшим лицом, чудовищно искажённым яростью, медленными широкими шагами пошёл к распростёртому врагу. Он возвышался над д’Эльбе, словно гора – огромного роста, грузный, широкоплечий. Ему достаточно было просто пнуть пленника вполсилы в живот или висок для того, чтобы тот больше никогда уже не поднялся, но Тальмон явно не хотел столь простой развязки. Наклонившись, принц схватил д’Эльбе за ворот карманьолки и легко поднял его в воздух одной рукой. Пленник делал отчаянные, но не всегда успешные попытки вздохнуть – до тех пор, пока Тальмон не швырнул его лицом в стену. Сползая вниз, д’Эльбе чувствовал, как на стене остаётся тонкая дорожка его крови. Он так и остался неподвижно лежать на животе, желая только одного – чтобы это всё поскорее кончилось. Голова его была повёрнута чуть в сторону, поэтому он в деталях мог рассмотреть сапоги Тальмона – и почти без изумления отметить то, что некогда они принадлежали покойному Отриву. Принц поставил ногу на шею д’Эльбе и надавил – пока не сильно, но позвонки уже слегка захрустели, а дышать стало почти невозможно. Тальмон, казалось, упивался моментом владычества над чужой жизнью. Он переносил тяжесть тела на одну ногу медленно, так, чтобы пленник умер не сразу. Д’Эльбе непроизвольно задёргал ногами и впился ногтями в грязные доски, чувствуя, как голова наливается свинцовой тяжестью, и потрескивают шейные позвонки, готовые в любую секунду сломаться. Дверь распахнулась во всю ширь, обдав налитое кровью лицо д’Эльбе порывом свежего ветра. - Таль…Во имя всех святых!!! – раздался смутно знакомый голос. В следующую секунду страшная тяжесть исчезла с шеи, и послышался грохот, с каким обычно падают на пол двое людей. Кажется, только сейчас д’Эльбе понял, насколько прекрасной может быть такая обыденная вещь, как воздух. Он жадно хватал его ртом, кашляя и кривясь от боли в разбитом теле, в носу булькала кровь, капая на пол, но он почти не замечал этого, наслаждаясь возможностью снова дышать. - Граф, потрудитесь объясниться… - где-то далеко начал было голос Тальмона, но договорить ему не дали. - Что?! По-вашему, это я должен объясняться? В конце концов, кто здесь командир, не напомните ли мне? - Но… - Как вы смеете, мерзавец, самостоятельно допрашивать пленных? Почему я должен узнавать о том, что творят мои подчинённые, из двадцатых рук? Почему вы немедленно не прислали ко мне с известием о взятии пленного? Почему вы, вместо того, чтобы допросить его, пытаетесь сломать ему шею? - Он оскорбил меня! - Он сказал вам, что вы недалёкий самовлюблённый паяц? Боже милостивый, я впервые в жизни согласен с республиканцем! Он хотя бы жив? – Раздались шаги, куда более лёгкие, чем у Тальмона, и странно знакомый человек перевернул д’Эльбе на спину… Прежде он не подозревал, что граф де Ларошжаклен может выражаться подобным образом. - Месье д’Эльбе, вы живы? – Анри, наконец, оправился от первого изумления и растерянно глядел на раненого. – Тальмон, ваш платок и воду. Раздалось невнятное бормотание, и Анри снова повысил голос: - Это приказ! Принц всё же подчинился, и юноша неловко попытался смыть кровь с лица пленника. Д’Эльбе в конечном итоге с трудом сел, отобрал у него платок, к тому времени превратившийся в окровавленную тряпицу, насухо отжал и приложил к лицу, останавливая кровь. - Почему вы не воспользовались охранной грамотой, что я вам написал? - Мы с п-принцем пропустили деловую с-стадию разговора, от приветствий сразу же перейдя к в-взаимным оскорблениям. Не д-думаю, что он нуждался в к-каких бы то ни было д-документах. Ларошжаклен обернулся через плечо. - Мы ещё вернёмся к этому разговору, принц, - ледяным тоном произнёс он вместо прощания и помог д’Эльбе подняться на ноги. Тот стоял на них крайне нетвёрдо – от недавнего недостатка воздуха и ударов сильно кружилась голова – и Анри пришлось почти тащить пленника прочь из обиталища Тальмона. *** Морозный воздух и свет несколько привели д’Эльбе в чувство. Они медленно шли по лагерю восставших, и многие оборачивались вслед странной паре – юному и прекрасному предводителю роялистов и его невзрачному спутнику в грязных отрепьях с республиканской кокардой. - Простите, что опоздал, - нарушил молчание Анри. – Тальмон не соизволил доложить мне о своих планах, я услышал совершенно случайно, как один из его бретонцев хвастался моим солдатам, что они захватили республиканца. Я нёсся через весь лагерь, как ураган, но всё равно не успел. - Что вы, Анри, вы п-пришли весьма своевременно, - д’Эльбе почти улыбнулся. – Ещё немного – и вы н-не имели бы сомнительного удовольствия б-беседовать со мной. Некоторое время оба молчали. Д’Эльбе довольно успешно боролся с головокружением, но всё же, не поддерживай его Ларошжаклен за плечи – наверняка бы упал в грязный снег. К счастью, шли они недолго – распахнулась дверь полуземлянки, обдав обоих потоком дымного тепла. - Добро пожаловать! – Анри подхватил спутника, едва не упавшего на земляных ступенях, и усадил на постель. Д’Эльбе, проигнорировав все приличия, почти рухнул навзничь, ошалело таращась на потолок, качавшийся перед глазами. В губы неожиданно ткнулась фляжка, на счастье – с обычной водой, холодной и очень чистой. Д’Эльбе сделал несколько жадных глотков – стало полегче, он уже смог сфокусироваться на лице Анри, севшего рядом с кроватью на криво сколоченную табуретку. - Вообще-то я думал, вы знаете, что по этой дороге опасно ездить. Здесь мы водимся, - Анри иронично улыбнулся. Д’Эльбе попытался было встать, чтобы продолжить разговор в чуть более формальном варианте, но перед глазами тут же потемнело, и он упал головой на тощую подушку. - Лежите, Бога ради. До завтра вообще не вздумайте вставать, не то упадёте. - Всё так п-плохо? – осторожно поинтересовался д’Эльбе. Ларошжаклен критически оглядел собеседника. - Ну, глаза у вас красные, нос разбит, вы бледны, точно мертвец, и задыхаетесь. - Жить буду, - д’Эльбе сумрачно улыбнулся одними губами. – Я знал, ч-что встречу вандейцев, правда, не д-думал, что именно принца – не то бы сразу достал г-грамоту. Анри недоуменно вскинул брови. - Тогда зачем вы поехали по этому пути, рискуя жизнью? - Потому, что с т-тем, что творится в Нанте, н-нужно что-то делать, - он кратко и сухо пересказал Анри всё, что видел в городе. К концу рассказа на графе не было лица. - Боже… - он судорожно вздохнул и спрятал лицо в ладонях, просидев так несколько минут почти неподвижно, потом, наконец, выпрямился, справившись с собой. - Я могу собрать отряды, но не уверен, что смогу сделать это в кратчайшие сроки. К тому же это чудовище может отдать приказ убить заключённых до того, как мы возьмём город – если возьмём вообще. - Кое-что м-можно сделать прямо сейчас. После массовых казней узников сейчас в городе сравнительно н-немного – меньше тысячи, в десяток раз м-меньше, чем было до прибытия Каррье. Несколько десятков человек м-могут организовать переправы через Луару, ещё несколько д-десятков – совершить н-ночную атаку одновременно на все пять тюрем. Они солидно охраняются, но шанс есть – если в-вы сумеете набрать хотя бы шесть десятков верных и умных людей. Анри задумался. - Думаю, они найдутся, - наконец, ответил он. – Судя по вашим рассказам, ночью город почти пуст, даже отряды Национальной гвардии предпочитают не отходить от главных улиц. Мы сможем пройти переулками. У меня найдутся несколько человек, которые хорошо знают город. Детали можно будет обсудить завтра. Д’Эльбе только сейчас заметил, что уже давно смеркается, и удивился, насколько быстро пролетел день. - Разве мы отправимся н-не сегодня? – удивился он. Граф странно на него покосился и всё же добавил: - Вы не стоите на ногах и наверняка измучены. Сегодня ночью вы будете отдыхать. *** Отдохнуть ночью не очень-то получилось – узкую постель пришлось делить с Ларошжакленом, и единственным плюсом этого соседства было то, что наконец-то стало тепло. Увы, спал граф очень беспокойно, ворочался, дрыгал ногами и бормотал во сне что-то невнятное, судя по всему, ему снилось что-то не слишком приятное, хотя единственная чёткая фраза – «Уйди, белка!!!» - весьма д’Эльбе удивила. К сожалению, спал бывший роялист и бывший республиканец крайне чутко, и беспокойный сосед успел разбудить его, по меньшей мере, восемь раз за ночь. Только под утро д’Эльбе, наконец, провалился в глубокий сон без сновидений, и проснулся, в общем-то, отдохнувшим, под звуки сдавленных ругательств. Ярко светило утреннее солнце, но д’Эльбе не сразу понял, что именно происходит, хотя происходила, на самом деле, довольно обыденная процедура. Ларошжаклен пытался побриться. Юношеский пушок на лице графа совсем недавно начал сменяться редкой, но уже довольно жёсткой бородой, что не слишком шло к его по-девичьи красивому лицу. Пытаясь приблизиться к идеалу, Анри, видимо, пробовал интуитивно освоить процесс бритья, но, судя по количеству порезов на его полном страдания лице, обёрнутом в профиль к д’Эльбе, интуитивное познание раз за разом терпело крах. - Вам п-помочь? - д’Эльбе подавил зевок и сел на кровати, потянувшись за снятой на ночь карманьолкой. Анри было совсем изготовился гордо отказаться от помощи, но сдался в последний момент и молча протянул окровавленную бритву д’Эльбе. Тот довольно быстро довёл слабо наметившийся результат до ума, помог Анри остановить кровь из многочисленных порезов, и, позаимствовав бритву, побрился и сам. Голова почти не кружилась, да и слабость постепенно начала проходить, а что касается завтрака, то тот был воспринят д’Эльбе с энтузиазмом, несмотря на его, завтрака, вопиющую скромность – по куску хлеба с подсохшим сыром. Печалило отсутствие кофе, и, судя по сонно-грустному виду Анри, печалило оно не только д’Эльбе – впрочем, завтракали они у костра, на улице, и свежий ветер, продувая насквозь ветхую одежду обоих, тоже неплохо бодрил. Кое-кто из проходящих мимо повстанцев периодически останавливался, внимательно разглядывая д’Эльбе. Тот не подавал виду, что ему неприятны эти изучающие взгляды, и упорно смотрел в землю. Ларошжаклен смахнул крошки с редингота и поднялся на ноги. - Скорее всего, нам не обойтись без Тальмона, - он помрачнел. – Можно, конечно, его и не звать, но тогда он обидится и может выкинуть какую-нибудь глупость. С другой стороны, если он захочет идти в Нант… - У меня есть идея п-получше, - д’Эльбе тоже встал, оправив карманьолку. – Принц любит б-быть в центре внимания, быть главным г-героем дня. Почему бы не отправить его захватить Ш-шоле? Там совсем небольшой отряд Национальной г-гвардии. Ларошжаклен улыбнулся. - Идея неплоха, но почему именно Шоле? Слишком далеко, если надо будет собирать силы в кулак, но слишком близко для того, чтобы мы могли навсегда забыть о принце. - Если мы хотим н-навсегда забыть о принце, то п-посылать его надо никак не ближе Вест-Индии, - хмыкнул д’Эльбе, вызвав у Анри ещё одну улыбку, но тут же посерьёзнел. – В Шоле н-находятся заложники. Если меня п-поймают и казнят, я не хочу, чтобы из-за моей оплошности п-пострадали моя жена и сын. Анри только кивнул. *** Лилово-жёлтый синяк, сверкавший под левым глазом принца, вызвал у д’Эльбе непривычное чувство злорадства. Впрочем, за разговором он следил из-за деревьев – Ларошжаклен справедливо рассудил, что ни об авторстве плана, ни об истинной цели атаки на Шоле Тальмону лучше не знать. Оба предводителя держались друг с другом настолько вежливо, что было ясно как Божий день – при первой же возможности эти двое убьют друг друга без сомнений и колебаний. Не сказать, чтобы это радовало д’Эльбе при всей его неприязни к Тальмону, но примирение было явно невозможно. С удивлением и лёгкой горечью д’Эльбе подумал, что из Анри, похоже, вышел куда лучший командующий. Там, где он сам уговаривал, просил, иногда почти умолял – Анри было достаточно холодно отдать приказ, чтобы всё было пусть неохотно, но выполнено. Тальмон угрюмо кивнул и хотел было, развернувшись, уйти, но тут, словно вспомнив что-то, поспешно задал вопрос. Судя по лицу графа, казалось, заледеневшему ещё больше, вопрос был ему явно неприятен, и он ответил что-то очень резкое. Тальмон дёрнулся, его рука потянулась было к пистолету, торчащему за поясом, но в последний момент он отвёл руку и вымученно растянул губы в вежливой улыбке, кивнул и быстро, слишком поспешно отошёл. Анри тряхнул головой и вернулся под сень деревьев, где его ждал д’Эльбе. *** Они обсуждали детали плана, медленно прогуливаясь по тонкой тропке, ведущей, по-видимому, к ручью. Изредка кто-то проходил мимо них к ручью за водой, но проходили повстанцы быстро и, как казалось, не прислушиваясь – оставалось надеяться, что не казалось, или что они, по крайней мере, не болтливы. Однажды они подошли слишком близко к берегу ручья, и д’Эльбе поскользнулся на льду замёрзшей лужи. Ларошжаклен успел его подхватить, помогая удержать равновесие. Д’Эльбе, обычно крайне брезгливый к чужим прикосновениям, заметил, что особого отвращения от тактильного контакта с Анри не испытывает, и немного удивился – впрочем, такое бывало при общении с людьми, которым он доверял. Удивительным было, пожалуй, только то, что доверие проявилось только сейчас – видимо, для этого понадобилось обоюдное спасение друг друга от смерти. Прежде, в более счастливые для Вандеи времена, они общались очень мало. Анри находился в подчинении своего кузена Лескюра, с которым у д’Эльбе никогда не было хороших отношений, а после избрания д’Эльбе в генералиссимусы Лескюр вёл себя откровенно враждебно. Анри почти никогда не перечил кузену, соглашаясь с ним и в житейских, и в военных вопросах, и д’Эльбе остро сожалел о том, что юноше не удалось как следует проявить себя до Шоле. А может, тогда он и не мог проявить себя, и ему надо было повзрослеть? *** Анри отдавал последние распоряжения. Д’Эльбе сидел чуть в стороне на стволе поваленного дерева и бессмысленно вертел в пальцах республиканскую кокарду, оторванную от отворота карманьолки. Смутно знакомое лицо мелькнуло среди отобранных Анри - д’Эльбе с удивлением узнал Шуэтта, да тот и сам, бросив случайный взгляд в сторону, замер, увидев бывшего генералиссимуса д’Эльбе и бывшего гражданина Гиго. - Ты, я вижу, снова в-вернулся к мятежникам? – негромко спросил д’Эльбе. Шуэтт широко улыбнулся. Он вовсе не напоминал теперь того замкнутого угрюмца, которым показался в администрации Сен-Флорана. Было видно, что теперь-то он, наконец, в своей стихии. - А что же? Паром мой на дрова растащили, крысы республиканские, чтоб им пусто было, а чем мне ещё жить? В гвардейцы подаваться, что ли? Нет уж, лучше я снова в леса подамся. А уж если и вы с нами… - в его глазах д’Эльбе с удивлением заметил что-то наподобие благоговения. - Почему тебе т-так важен я? – тихо спросил бывший республиканский агент. Шуэтт посмотрел на него неожиданно серьёзно. - Месье Анри – стоящий командир. Храбрый, умный, справедливый. Но…я был в Шемийе, когда вы защищали пленных. Никакая храбрость не устоит перед разъярённой толпой, но вы устояли. Вы готовы были умереть там, со словами молитвы, за свою веру, за то, чтобы не допустить зла – и я понял, что пойду и умру за вас, потому, что с вами тогда был Бог. Д’Эльбе ничего не успел ответить – прозвучала команда выступать. Шуэтта позвали в центр колонны, и он с извиняющимся полупоклоном исчез. Д’Эльбе пристроился в конце, почти незаметный и забытый. Но он всё же задержался у последнего костра – ровно настолько, чтобы увидеть, как пламя жадно пожирает брошенную в него трёхцветную кокарду – вместе с иллюзиями.