Когда виден край небес...

Серийный номер: 83\38 Сумасшедший, как же много в этом слове значений, ты можешь быть шизофреником, параноиком или же откровенно страдаешь одной из многочисленных фобий, ты можешь быть психом просто из-за не тех убеждений, или быть отправленным в лечебное учреждение по ошибке. Однако в каждом диагнозе есть свое исключение, право самого человека, решать, кто он сам для себя, кем себя позиционирует. И все же вешать на себя ярлык отброса общества никто и не собирался, в этом месте, о таких вещах, как общество или люди как-то не задумываешься. Не умереть или просто не стать пленником собственных галлюцинаций, или даже просто разобраться в том, что есть правда, а что навязчивое ведение, навеянное очередным галлюциногеном, подсыпанным в еду. Обороняться против тех, кто даже не понятен, кого, может, существует, кто стоит в углу, обитой мягкими панелями палате, кто дразнит, приманивая покореженными пальцами, заставляя вырваться из пут смирительной рубашки, почти вывихивая локти, гневно истекая слюной, в надежде хотя бы, что собственные челюсти сомкнуться на горле полу реального обидчика, рычать как зверь на привязи из-за того, что белые стены ходили ходуном, то, будто бы смыкаясь на самых плечах, то отъезжая настолько далеко, что их даже не было видно. Кто-то опутал своими поломанными конечностями с выломанными суставами, ее шею, не позволяя шевельнуться, а бессилие заставляло ненависть вскипать в венах вдвойне. Откуда возьмется страх, когда чувствуешь себя как дикий голодный зверь на поводке, которого дразнят куском сырого мяса?.. Вырываясь, ударяясь конечностями и всеми частями тела так, что даже от мягких стен оставались синяки и ссадины, она изо всех сил рвала зубами гниющую плоть, сомкнувшуюся у нее на шее, не чувствуя боли, чувствуя только зверское желание уничтожить тех, кто пытается сделать ее слабой. Единственное оружие, которое ей сейчас было доступно — ноги и зубы, однако, подняться, при помощи одних только ног было достаточно сложно, но помогала заставлять двигаться и без того перегруженные суставы, все та же слепая ярость. Слов не было, как не было и тех чувств, обычно сопутствующих страху перед неизвестными видениями, казавшимися настолько реальными, что не отличишь, где выдумка, а где, правда. И в конце концов поднявшись на ноги, с неведомой до того для себя скоростью она бросилась на противника с диким воплем, конце концов сбивая его с и без того гниющих ног, и усевшись верхом и вгрызаясь в его шею. Сложно было поверить, что то существо, что сейчас носилось по палате, бросалось на стены и вгрызалось в собственные руки, когда-то было человеком, более того, женщиной, далеко не старой. Камера, все же не могла запечатлеть всего, что там происходило, но зато, когда она снова появилась в кадре, смирительная рубашка была разорвана и свисала на ее худом теле клочьями, руки по кисти и весь рот и подбородок были залиты собственной кровью. Но было видно, что боли это существо не чувствует, даже учитывая тот факт, что она сама себя калечила, раздирая кожу на своем животе, плечах, ногах, вгрызаясь и царапая до крови и до мышц, везде, где могла дотянуться, очевидно думая, что тем самым избавиться от невидимого противника. Это было не очень хорошо, да, препарат действовал правильно, и судя по всему боли она действительно не испытывала, но она могла убить себя из-за побочного эффекта, вызванного его действием. Уже на протяжении нескольких часов ее мучили галлюцинации, заставлявшие не только в буквально смысле жрать себя, но и раздирать мягкие стены, после чего изо всех сил биться головой об твердую поверхность. Камеру под потолком она вообще не замечала, но и мужчина, сидящий перед экраном, пока, что ничего не предпринимал, потому, что, рискни он пустить санитаров туда раньше окончания действия сыворотки, нескольких ненужных смертей точно не избежать, а главврач этого никак не одобрит, и без того занятый изучением более прогрессивных пациентов. Это было до тошноты отвратительно наблюдать, но он не имел права отойти и не смотреть, так, как должен был наблюдать и заносить все возможные реакции в протокол, чтобы потом, знать, над чем работать в изменении сыворотки. Их было по-прежнему много, но сил, чтобы отбиваться от них больше не было, руки и ноги от чего-то не хотели двигаться, слабость была настолько сильной, что заставляла оседать на пол, опираясь головой об разодранную монстрами стену. О нет, они никуда не исчезали, наоборот, их становилось все больше и больше с каждой секундой, гора, гниющих живых трупов возникала буквально неоткуда, но теперь, она позволяла опутывать себя им своими смердящими обескровленными конечностями, заставляя к горлу подступать тошнотворный комок, ни столько от отвращения, сколько от безысходности ситуации. Сердце отбивало в груди неестественный для человека скоростной ритм, то и дело, заставляя эту некогда сильную мышцу болезненно сжиматься. Глаза уже еле различали лиц этих тварей, лишенных кожи, мышц, с гниющими зубами и впадинами вместо глаз и носа, отвратительная черная жижа стекала из порванных ртов, когда они приближались к ее лицу, опаляя зловонным духом. А она просто бессильно позволяла наваливаться на себя этой куче тухлятины, пока темнота окончательно не накрыла ее сознание черным мешком, окончательно лишая сил. После стольких лет, со дня поступления на эту должность, ему приходилось видеть самые разнообразные увечья и травмы, но когда из помещения выносили это искалеченное тело, он понял, что повидал еще не все. Никогда прежде ему не приходилось видеть, чтобы люди наносили себе подобные травмы: не было видно ни одного участка кожи, который не был бы поврежден, либо синяк, либо кровоточащая рваная рана от зубов, живот расцарапан и разодран ногтями практически до мышц, плечи и ноги кровоточили множество открытых ран, локти, колени и практически все пальцы были вывихнуты. Все то, что он видел, было несовместимо с жизнью, и все же он отдал команду санитарам отправлять тело в операционную, второпях убрав длинные черные волосы в хвост. Он обязан был сохранить жизнь этому поистине бесценному экземпляру, в котором, вопреки всем законам жизни и биологии, все еще теплилась жизнь, хоть сердцебиение с каждой секундой все больше замедлялось. «...Не ест, практически ни с кем не разговаривает, а была таким общительным ребенком... может, все же сказывается наследственность... родители... да уж... с алкоголиками надо быть осторожней... мало ли какую заразу она с собой притащила... с такими как она надо быть осторожней... а синяки откуда?.. Наверно, подралась с кем-то?.. Может, все-таки проверить?.. Она даже ни на что не жалуется... наверное, просто хочет вызвать жалось... от дефицита внимания дети на все что угодно способны...» «Слышали бы они себя со стороны... - думало маленькое человеческое дитя, сидя на кровати в лазарете детского дома, потирая саднящие фиолетовые синяки на запястьях. - Я же сказала правду...» «Что она там себе напридумывала? Дети способны и не на такие выдумки, - надо было ли говорить, что они не скупались на слова, а особенно на тон и громкость». «Почему мне никто не верит?.. - слезы катились по лицу, задевая фиолетовые синяки на впалых детских щеках. - Они ведь все видели...» «Нет, пожалуйста! Я не хочу!!! - изо всех сил вопила девочка, вырываясь из рук смотрителей детдома, которые хотели ее вернуть в тот кошмар, в комнату, в которой все и началось. - Я не хочу обратно!!! Не надо!!! Не надо к нему!!! Умаляю!!!» «Не выпендривайся! - рявкнула на нее директриса, держа шестилетнюю девочку за шиворот, пока та отчаянно рвалась на свободу. - Все равно тебе придется вернуться!» «Почему вы мне не верите?! - рыдала та, цепляясь в ноги охраннику, участвовавшему в этом равнодушии. - Это правда! Он сделал мне больно!..» «Заткнись! Глупая девица! Он не мог такого сделать! - снова прикрикнула на нее женщина средних лет, внешне напоминая ястреба, жесткий взор, которого не внушал доверия, и уж тем более чувства защищенности. - Что ты о себе возомнила?! Он наш лучший ученик! Ты должна быть благодарна за то, что он вообще согласился жить в одной комнате с такой неблагодарной малявкой как ты!» «НЕТ!!! - но ее очередные истошные вопли вновь не дошли до разума бесчувственных людей, когда ее силой запихнули в уже знакомую ей комнату, закрыв за ней дверь, тем самым отрезав ей все пути к отступлению. - Выпустите меня отсюда!!!» «Барабаня кулаками в деревянную дверь, казавшуюся сейчас ей железными вратами на десяти замках, она изо всех сил продолжала вопить в голос, все еще слабо надеясь на то, что ее словам хоть кто-то внемлет, хоть кто-то услышит и поймет, что она не врет, но не тут то было». «Привет, сладенькая, - замерев на месте с широко распахнутыми в ужасе глазами, она чувствовала, как от этого тона все внутри похолодело, но замешательство длилось недолго, и начала барабанить в дверь и кричать с таким отчаянием голосе, что, наверное, только у бездушного сердце не екнет». «Нет!!! Выпустите!!! Помогите!!! Хоть кто ни будь!!! Пожалуйста!!! - отчаянно кричала та, буквально бросаясь на запертую дверь, заливаясь слезами, но ровно до тех пор, пока, сзади не подошли, и, не обхватив ее шею сильной рукой, зажали рот широкой ладонью, но, даже не смотря на это, она продолжала вырываться, колотя руками по сильным рукам шестнадцатилетнего подростка». «Т-с-с... - шептал он ей на ухо, волоча ее брыкающееся и мычащее тельце к кровати. - Все будет хорошо... тебе должно понравиться... тебе же понравилось в прошлый раз...» «От этого громкого и горячего похотливого дыхания над ухом шестилетней девочки, становилось тошно, отвратительно, омерзительно, и когда он бросает ее на кровать и ложиться на нее сверху, придавливая своим телом сверху, залезая руками под ее платье, лапая не оформившееся детское тело». «Это наш лучший выпускник, золотой медалист, - женщина, расхваливая подростка перед комиссией, принимающей на работу только самых талантливых выпускников, ждала, что подобный прогресс, позволит увеличить финансирование детского дома. - Он выпускается уже с завтрашнего дня, и мы надеемся, что это станет дорогой в большое будущее для него». «Провожая комиссию до комнаты, где проживал подросток, она недоумевала лишь над тем фактом, от чего же он сам не спустился в кабинет директора, хотя его предупреждали неоднократно, что сегодня состоится важная встреча. Однако это все не имело никакого значение, поскольку, они и сами могли к нему явиться, проблем все же не возникло». «Мальчик очень талантливый и обязательный, вы сами в этом сейчас убедитесь, - продолжала щебетать женщина приторным голоском, стараясь быть примерным руководителем. - Надеюсь, что он на месте, а то он вечно чем-то занят». «Вы действительно его очень хорошо знаете, хорошо бы на деле все, что вы сказали, действительно оказалось правдой, - заговорил статный мужчина средних лет в деловом костюме. - Нам бы очень пригодился подобный кадр». «Все действительно так, поверьте, сейчас сами все увидите, - в очередной раз разволновалась женщина, когда они, наконец-то подошли к нужной двери, и когда та уже было, собиралась было открыть дверь, та не поддалась, ни с первого, ни со второго раза, она была заперта. - Сейчас, секундочку...» Это было более чем странно закрывать дверь на ключ, когда в заведении столь высокая комиссия, и на мальчика это было, не очень-то и похоже, но все же женщина учитывала тот факт, что имела дело с подростком, и деликатно постучала, мало ли, что там могло быть, он мог, например, переодеваться, и не ждать гостей так рано. Однако же, на стук, ни в первый раз: тихий, ни в последующие: более громкие, не подействовал, дверь по-прежнему никто не открывал. Только этот факт, заставил ее прислушаться к тому, что происходит за дверью, но как она не прислушивалась, как не пыталась понять, что же там происходит, ей не оставалось ничего, кроме как своим ключом открыть комнату, что она и сделала». «Мы вошли, - на всякий случай предупредила она, но все по-прежнему было тихо, к тому же, когда она открыла дверь, комната встретила их непривычной темнотой, не смотря на светлое время суток. Очевидно, были закрыты шторы, так, что ничего не было видно, особенно то, что происходило в глубине комнаты. Директору пришлось на всякий случай щелкнуть выключателем». «Доброе утро, директор, - встретил ее развеселый голос соседки по комнате, увиденное на полу комнаты заставилось замереть не только саму директрису, потерявшую дар речи, но и всю комиссию, которые застыли как вкопанные в дверях комнаты, хотя молчание длилось недолго, и буквально через мгновение, единственная девушка, находившаяся в высоком собрании, завизжала не своим голосом». «На полу лежало тело того самого подростка, изуродованное до неузнаваемости, под которым растекалась обширная лужа крови, на этом теле вполне удобно восседала девочка, на вид возраста десять лет, руки которой были по локоть в крови, в своей ладони она держала отрубленную кисть, на ее круглом личике играла озорная улыбка, подпорченная тем, что весь ее рот, щеки и подбородок были перепачканы кровью». Как же легко, будучи нормальным, оказавшись в психушке, стань самым настоящим психом. Вот, тебя назвали ненормальным и вызвали санитаров, но ты нормальный, однако, начинаешь сопротивляться, когда тебя пытаются скрутить, и невольно, но ты доказываешь, что ты ненормальный. Месть — это то, что делает человека, рано или поздно, в глазах других, сумасшедшим. Очнувшись, она начала понимать, что ей это нравится, люди иначе не понимают. Они сказали, что он замечательный, вот она попробовала его на вкус, кровь, мясо, нет... он был отвратителен на вкус. На ее пути встречалось много людей, которые говорили, что они замечательны, прекрасны, умны и красивы. Некоторые были действительно на вкус такими, как они говорили, но большинство из них были крайне омерзительны. Она лежала под капельницей, и слушала течение времени через тиканье настенных часов и видела, что к ней время от времени кто-то подходил. Красивый, белокурый мужчина, с невероятно пронзительным взглядом, он не называл себя красивым, и не говорил какой же он замечательный. Но она уже хотела попробовать на вкус эту кукольную кожу, но понимала, что сейчас это невозможно. Слабость сломила это сильное тело, суставы отказывались двигаться.