Когда виден край небес...

Пустующий белый коридор был таким непривычным для лечебного заведения, слишком чистым и ухоженным, слишком нереальным, как будто бы здесь ходили вовсе не люди, а бестелесные духи, освещенный неоновыми лампами, он будто бы провожал заглянуть вглубь, и заглянуть в каждую его дверь. Неспроста в конце и в начале коридора отсутствовали окна, в них не было нужды, в хорошо кондиционированном помещении. Но лишь коридоры были безмолвными, сквозь стены же, помещений, не предназначенных для содержания пациентов, были слышны крики и стоны боли, отчаяния, иногда так напоминающие не человеческие, а звериные, но молчаливые, словно лишенные речи люди в белых халатах, молча приходили в комнату, где можно было переодеться и немного отдохнуть, словно бы и не слышали этих душераздирающих звуков вовсе. Все те же равнодушные лица и однообразные холодные, и даже, порой отчужденные взгляды, они словно бы просто не желали даже разговаривать друг с другом, предпочитая относиться к коллегам, как предмету интерьера. Небольшое отличие из всего этого составляли те, кто еще совсем недавно начал работать в этом месте, и даже не особо предполагали, что именно их ждет. Нынче же просторная комната пустовала, за исключением лишь одного человека, сидевшего за столом, опустив плечи, кутаясь в перепачканный кровавыми пятнами халат, словно тот мог его согреть, дрожь пробирала все его тело, и он изо всех сил старался удержать в руках чашку с остывающим кофе. Глаза были прикрыты, в попытке не видеть окружающего мира, так как то, что ему довелось увидеть, а главное прочувствовать могло оставить равнодушным разве что только главврача этого учреждения, который имел славу бездушной куклы, во многом благодаря его внешнему виду. Молодой врач, конечно же и да того как первые заступил на эту должность повидал не мало, но там, откуда он пришел, людей, по крайней мере принимали за людей, а не за подопытных крыс. После проведенной операции, в ходе которой ему пришлось умертвить человека, которого можно было спасти, он даже не переоделся, придя в ординаторскую, сбросил резиновые перчатки в урну, и только чудом не впав в истерику, попытался совладать с собой, раз, за разом пытаясь убедить себя в том, что он знал, на что подписывался, когда устраивался сюда. Но не особо помогало, перед его мысленным взором до сих пор стояли эти умаляющие глаза, определенно этот человек понимал, что происходит, и хотел жить. Отрицать, что он не был виноват в его смерти, было бесполезно, хоть и его руки навел другой человек, но это он отключил его от аппаратов. Он так и не смог смыть кровь со своих рук, но больше пугало то, что люди вокруг него вообще не собирались что-либо делать, чтобы его спасти. Они сказали, что он и без того обречен. Смотрит ли таким взглядом тот, кто не хочет жить?.. - Какие-то проблемы? - прикосновение к плечу было настолько неожиданным, что мужчина тут же подскочил на месте, опрокинув на пол полупустую чашку с кофе. Звук бьющегося фарфора быстро привел его в чувство, но легче ему от этого не стало, рядом с ним стоял не кто иной, как глава этого учреждения. Равнодушный взгляд, отнюдь, не говорил о том, что его и в правду интересуют чужие проблемы. - Хаяши-сан? Вы меня напугали... - глубоко вздохнул мужчина, снова приземлившись на свое место, совсем позабыв о разбитой чашке и о пролитом кофе. Облегчение было весьма сомнительным, меньше всего на свете ему сейчас хотелось видеть именно этого человека, вставшего над ним как призрак над душой. Однако его присутствие здесь означало только одно — сейчас вечерний обход. Это же подтверждалось вездесущим списком у него в руках. Сейчас ему назначат пациентов на вечерний осмотр, а это не всегда стандартная процедура, могло произойти что угодно. - Переоденьте халат, и приступайте к работе, - кажется, и он не обратил внимания на мусор под ногами, передавая ему список. - И не спите в рабочее время, Матсумото, для отдыха существуют выходные. Все так же холодно и спокойно, ни капли нервов, этот человек мог говорить о смерти или даже о расчлененных трупах, без кровинки в лице. Невольно можно поежиться, если предположить, чем он занимается в свободное время. Но основная порция отрицательных эмоций пришлась на тот момент, когда он начал перечитывать список своих сегодняшних пациентов. Сам список из себя ничего особенного не представлял, ему не давали работу, которая была бы ему не по силам. «Реабилитация» - этот список представлял собой список пациентов, по разным причинам, находящихся в лежачем состоянии после так называемой «переработки», кто-то и вовсе находился в состоянии летаргического сна или же остался калекой. В этом месте, слово «реабилитация», приобретало несколько иной смысл. То, что заставило посмотреть на начальника с нескрываемым шоком в глазах, было самим списком, а именно первым пунктом в его обходе. 1.№83\38, палата интенсивной терапии. - Здесь какая-то ошибка, этот пациент находится не под моим надзором. Буйные не в моей компетенции, - не выдержав, высказался тот, что, впрочем, не возымело никакого эффекта, на его вопрос ответили все так же без эмоционально. - Нет никакой ошибки! Этот пациент прошел последнюю стадию переработки, - объяснял мужчина, не глядя на своего собеседника, перелистывая все те же списки, которые впоследствии должны были отданы его коллегам. - Сейчас это тело не транспортабельно, так как находится на восстановлении. Это абсолютно безопасно, если вы об этом. Идите уже, но лучше не разговаривайте с пациентами, есть среди них экземпляры, которые умеют обрабатывать мозг, похлеще, чем мы с вами. Возможно, ему это показалось смешным, так как в следующий момент, Матсумото в буквальном смысле передернуло от той, усмешки, что он прочел на лице своего начальства, он всерьез задумался, а человек ли это перед ним сейчас. Он вышел из ординаторской, но как всегда оставил после себя неизгладимое впечатление, и не в самом лучшем смысле этой фразы. После всего, что в этот день он пережил, заступать на обход хотелось меньше всего, все-таки, глаза того молодого парнишки на его операционном столе никак не давали ему покоя, ведь он бы мог сейчас быть в его списке, и может быть имел бы хоть какие-то шансы. Но он уже открывал дверь палаты интенсивной терапии, и отступать было поздно. Как и ожидалось, помещение в такое время суток встретило его голубоватым свечением, исходящим от неоновых ламп, просторная палата, обставленная передовой аппаратурой, мало чем отличалась от обычных больничных, разве, что пациентом, лежащем на кровати. С первого взгляда можно было бы подумать, что все тело было целиком перебинтовано, но такая видимость была создана тем, что половина лица была скрыта стерильными повязками. Ужасаться не было сил, как физический, так и моральных, даже сквозь эти повязки на лице проглядывали безобразные шрамы, а так же обширные синяки и царапины. Об этой пациентке не был наслышан разве, что только ленивый, ее пребывание здесь, по слухам, уже унесло несколько жизней, как же обстоят дела в реальности, он не знал, но все в один голос твердили, что лучше с ней вообще не связываться. Последний раз, когда он о ней слышал, прошел слух, что ее отправили на так называемую «переработку», после которой лишь единичное количество испытуемых оставалось в живых. И как ему не стыдно было это признавать, но он, так же как и многие другие, надеялся, что именно номер 83\38 не перенесет опытов. От мыслей к делу, и Матсумото начал не спеша проверять показатели приборов, контролирующих и поддерживающих ее жизнедеятельность, и, как и ожидалось в таком состоянии, все было более чем плачевно — организм этой подопытной был практически уничтожен, жизнь в нем поддерживалась, скорее каким-то чудом, нежели сторонней помощью. Внешне, прогноз, так же был не утешителен, как оказалось, только та самая половина лица, что не была скрыта повязками или бинтами, была единственным участком кожи, которым, эти самые бинты не покрывали. Сейчас же этот человек вызывал больше искреннюю жалость, нежели страх, было вовсе не удивительно, почему она до сих пор находилась в бессознательном состоянии. Записывая показатели в обходной лист, он не мог скрыть своего любопытства по поводу внешности пациентки, но, даже приглядевшись, можно было понять, что особенно красавицей она и не была, но бинты не скрывали длинных черных волос, слегка выбившихся из-под головы. Сторонник порядка во всем, он не мог смотреть на то, как что-то шло не по правилам, тем более что настроение уже почти пришло в норму. Протянув руку к ее лицу, он лишь слегка прикоснулся к израненной коже лица, проведя пальцами до уха, забирая за него выбившуюся прядь. Теперь, все было в полном порядке, да и осмотр можно было считать завершенным. Развернувшись, и расправив халат, он собрался уходить, не забыв при этом отметить про себя, что он рад, что все так быстро закончилось. - Прости мальчик, не мог ты вколоть мне обезболивающего, - внезапно послышался едва различимый с хрипотцой шёпот, и ел он явно с кровати пациентки, и в нем так же явно слышалась насмешка. - Не терплю боли. Развернувшись, он увидел практически все ту же картину, только с одним маленьким исключением, единственный не прикрытый повязкой глаз был открыт, а единственно видный уголок рта был приподнят в самой нежной улыбке. Она смотрела прямо на него сквозь полумрак неоновых ламп, и будто бы упивалась его реакцией на себя, и все же оцепенение длилось не долго, что-то действительно заставило вернуться его к ее кровати, и это что-то было ее искаженное мукой лицо, не смотря на улыбку, в приближении это было более чем хорошо заметно. Но она продолжала смотреть на него, как будто бы пациентом был он, а не она. Она не отрывала от него взгляд даже тогда, когда тот набирал в шприц обезболивающее. - Матсумото Таканори, - все так же хрипло прошептала она, уставившись куда-то на уровень его груди, сначала он немного опешил, но та всего лишь прочла его имя на бейдже, и он сам невольно усмехнулся, недоумевая, и чем же она так опасна, раз ее просьбы вполне адекватны. - Да, это мое имя, - зачем-то подтвердил он, вводя препарат в капельницу. - Наото, приятно познакомиться, - тут же кивнула та в ответ, называя свое имя, что ей далось, судя по болезненному шипению сквозь зубы, не просто. - И мне приятно, - постарался как можно равнодушней соврать тот, лишь мельком посмотрев на ее лицо. - Ты новенький? - Нет, а с чего вы взяли? - Давай на «ты», мы же уже познакомились, - и снова та самая улыбка, и он наблюдал, как ее лицо постепенно расслаблялось, действовало обезболивающее. - Я вижу тебя впервые. - Мне запрещено на «ты» с пациентами. - Печально, - прошептала она, лицо действительно приобрело мрачный оттенок. - Как там, на свободе? - Ничего особенного, жизнь как жизнь, - постарался как можно скорей отвертеться тот. - Понятно... что ж, по крайней мере, ты лучший собеседник, чем Хаяши. Знаешь, но мне очень хочется узнать, какой же он все-таки на вкус. Я уже чувствовала запах его крови. Это просто великолепно. Надо ли было ему говорить о том, что до этих слов, он думал, что разговаривает с адекватным человеком, сейчас же он смотрел на нее круглыми, точно блюдцами глазами. - А... понимаю, тебе неприятно меня слушать. Это лишь мысли вслух, не бойся, тебя это не коснется. Ты мне не настолько интересен. Он решил сменить тему, чтобы не думать о том, что она сейчас сказала. - Почему вы назвали меня мальчиком? Может, я старше вас. - Я предположила? - обычно в такие моменты люди пожимают плечами, но в ее состоянии хорошо бы просто моргать и не чувствовать боли. - Мне тридцать лет... - Что же, тогда, простите, я ошиблась, - и снова та самая улыбка, не сочетаемая с ее диагнозом. - Чем же вам так интересен Хаяши-сан? - любопытство возобладало над здравым смыслом. - Вам действительно интересно это знать? - усмехнулась та. - Мне интересно знать, что о нем думают, такие как вы. - А вы сами-то, что о нем думаете? - вопросительный взгляд застал его врасплох, и, конечно же, первой мыслью его было, что этот человек его пугает, но в какой-то мере он понял, что его он восхищает. - Он мой начальник, это же очевидно, - выкрутился, ничего не скажешь. - Кто-то, кажется, возомнил себя богом. Но богов нет. Все вы стремитесь быть совершенством, и, в конце концов, становитесь им в глазах других. - Начала она, и он весь обратился слух. - Многие ли знаю смысл своего существования? Я знаю, для чего я существую. Я существую, чтобы подтверждать или опровергать, так ли вы люди совершенны. - А вы разве не человек? - немало удивился он ее ответу. - Один парень говорил, что он совершенен, что он прекрасен. - Равно душно заговорила та. - Он насиловал меня каждый день, а после этого любовался на себя в зеркало, и говорил о том, что мне жутко повезло, что меня трахает такое совершенство. Остальные тоже говорили, что он лучший, что он красив, умен, добр и отзывчив со всеми. Это продолжалось четыре года, пока мне в голову не пришла одна замечательная мысль — я решила поверить, так ли он прекрасен на самом деле, как все вокруг говорили. - И что же было дальше? - то, что он был шокирован, было еще мало сказать. - Знаете, что человеческое мясо на вкус просто изумительно. Но его мясо было сродни куску дерьма. Он был отвратителен. Я всего лишь это подтвердила. А меня за это в десять лет упрятали в психушку, разве это справедливо?.. Невыносимо было слушать подобное от такого человека, и еще при этом видеть, что он так искренне улыбается, как будто бы это не людоед рассказывает о своих похождениях, но как будто бы мама с воодушевлением рассказывает о том, что ее дети в первый раз пошли в школу. - Вы убили человека, - к чему приведут его слова, он не знал, но они вырвались сами собой. - Кто-то, так или иначе, умирает, чтобы жил другой. Все мы произошли от животных, а в животном царстве, если не ты кого-то ешь, то значит, едят тебя. - Эти равнодушные слова можно было сравнить разве что только со словами главврача, теперь он был уверен, кого же стоил этот человек, но хотел дослушать до конца, не перебивая. - А я сделала то, что меня просили, попыталась увидеть ту правду, которую мне вдалбливали все кому не лень. Каждый находит эту правду по-своему. - Это не оправдание. - По-вашему, я ищу прощения? Зачем мне оправдываться? Я проживаю свою жизнь по-своему, мне все равно, что об этом думают другие. - А как же закон? - Вы ставите опыты на людях, воруя их из клиник для душевно больных, и говорите о законности моих действий. Что для вас «закон», господин добрый доктор? Вы такой же преступник, как и я, - она оскалила зубы в дьявольской ухмылке, обведя изодранные губы кончиком языка, будто бы вспоминая вкус чего-то сладкого, но при этом в упор смотрела на него. Он попытался сдержать порыв броситься из этой палаты наутек, успокаивая себя тем, что она сейчас не способна причинить кому-либо зла. Он пропустил мимо ушей ее слова на счет законности. - Ты не можешь этого знать, - как можно более уверенно произнес он. - Я не сумасшедшая, доктор, и понимаю больше, чем вы думаете. У меня не бывает припадков и приступов, и я очень люблю жизнь, да и бояться мне нечего, галлюцинациями и амнезией так же не страдаю. Вы самолично меня диагностировали только что. - Это не одно и то же... - попытался было тот возразить, но она резко его перебила. - Судя по твоим взглядам, ни я одна хочу попробовать его на вкус, - сменила она тему, и ее единственный здоровый глаз засветился воодушевлением. - Вот только желания наши несколько отличаются. Резкая, словно зазубрины ножа, тишина, разрубила пополам палату, где, с одной стороны был Матсумото, а с другой, сумасшедшая, прикованная к больничной кровати. И это молчание давило на уши не хуже, чем душераздирающий крик. И надо было бы что-то сказать, но дипломированный специалист вовремя сообразил, что она лишь пытается вывести его из себя, и вместо слов, он решил завершить обход этой палаты, контрольной проверкой ее состояния. Однако, как он не пытался разобраться, показатели были все такими же плачевными. Шансов, что она проживет еще несколько дней, или хотя бы доживет до утра, не было. И все это время Наото продолжала наблюдать за его действиями. Ухоженные пальцы доктора снова коснулись ее исполосованной синяками, кожи на щеке, но улыбки на ее лице больше не наблюдалось. - Какие тонкие нежные пальчики, - практически неслышно прошептала она, но до его слуха ее слова не сразу дошли. - Что?.. - мужчина лишь слегка склонился над обезображенным лицом девушки, думая, что она хотела сказать что-то важное. За мгновение до того как, казавшееся безжизненным тело, оторвалось от кровати, он ощущал себя в полной безопасности, оцепенение не спало даже тогда, когда его лицо схватили ледяные, словно куски металла, руки, а жадные зубы с остервенением впились ему в горло, из последних сил отрывая столь желанную плоть. Он не успел закричать или как-то воспротивиться, когда на белое покрывало фонтаном брызнула его собственная кровь, и вместо крика вырвался какой-то неприятный булькающий звук. Оторвав изрядный кусок плоти от его шеи, ее руки сами оттолкнули от себя и без того оседающее на пол тело доктора, от чего новенький белый халат, и остальное покрывало в несколько секунд были залиты кровью. На кафель рухнуло дергающееся в конвульсиях тело Матсумото, который хрипел, держась за руками за кровоточащее горло, под головой уже образовывалась изрядная лужа крови, изо рта, в попытке сказать хоть слово, так же рвалась солоноватая на вкус жидкость. Он так и не испытал того страха, с которым направился в эту палату. «Кажется, артерия порвана» - апатично подумалось ему, когда он с трудом смог перевернуться на бок, все еще безуспешно пытаясь остановить кровь, крепко прижимая ладони к горлу. - «Он же сказал... это безопасно...» В эту же секунду, зубы, терзавшие чужую кожу, сплюнули на пол, показавшийся ей отвратительным, окровавленный кусок мяса, и без того обезображенное лицо, гневно искривилось, перепачканные кусочками окровавленной плоти, губы сжались в тонкие нити, ее тело так же безвольно рухнуло обратно на кровать, дыхание участилось, как после продолжительного бега. До слуха доносились постепенно затихающие в каком-то странном шипении звуки агонии чужого тела, слишком же поздно она поняла, что то была не чужая смерть. Глаза, в которых потухал гневный блеск, медленно становились стеклянными, и вскоре грудь практически не вздымалась под тяжестью сокращения легких. Аппарат кардиограммы разразился пронзительным гудением, показывая одну сплошную желтую линию, губы так и остались слегка приоткрыты, голова безвольно скатилась на бок, распахнутые настежь глаза так и застыли навечно, любуясь тем, как на полу корчилось чье-то тело, заливая алой жидкостью все пространство палаты.