Когда виден край небес...

С тех пор как его стали держать в смирительной рубашке, он ни разу не попытался выбраться, даже вел себя более странно, чем обычно, он не боялся людей, которые к нему приходили, но просто тихо посмеивался над чем-то, что он видел, глядя в окно. То, что паренек съехал с катушек, стало понятно почти сразу, у него не было осмысленной речи, что раньше, только какое-то невнятное бормотание, и казалось, что он разговаривал сам с собой и покачивался взад и вперед, сидя на собственной кровати. После реабилитации, все должно было бы наладиться, так, как никаких лекарств он больше не принимал, но на его несчастье его очередным посетителем стал главврач. Поговорив с ним наедине, всего каких-то пять минут, тот тут же отдал приказ изолировать обезумевшего подопытного, сам главврач выходил из палаты белее мела, и отказался рассказывать, о чем же у них шел разговор. Он устал бороться с ними. Их слишком много, чтобы от них убегать. Ему не дают от них скрыться, поэтому он стал к ним присушиваться, и они стали с ним разговаривать. Отвечать ему. Приложившись ухом к ближайшей стене, он с улыбкой слушал. По ночам он слышал гул шагов, разносящийся по всему зданию. Вскоре он нашел способ развязывать смирительную рубашку без лишних движений и завязывать обратно. Он лежал, распластавшись по полу, и снова разговаривал с голосами у него в голове, единственное, что, они ему не отвечали. Не смотря на то, что вокруг было темно, он видел вокруг себя свечение, зрение продолжало издеваться над ним, подбрасывая ему все новые и новые картинки, и образы, которых он раньше не видел. Он и сам не заметил, как смирился с тем, что с ним происходит, но прекрасно помнил, что был уже на грани, когда его вытаскивали из петли, и слышал, как останавливалось собственное сердце. Но лица, которые он видел, когда он уже засунул голову в, сделанную из простыней, петлю, напугали его не меньше, чем ощущения, подтолкнувшие его на такой отчаянный шаг. Из дверей уборной, где он готовился к смерти, на него смотрел человек, пронзительным взглядом взиравший на него снизу-вверх. Он ничего не говорил, просто медленно мотал головой из стороны в сторону, как бы говоря ему «не надо». Он не знал этого человека, как, впрочем, не знал вообще никого в этом месте, но почему-то стало страшно. Краем сознания он понимал, что этого человека здесь быть не должно, от него исходил необъяснимый холод. Желание отнимать у себя жизнь уменьшилась во много раз, когда он заговорил: «Хочешь пойти со мной?» - услышал он, голос был мягкий и приятный, не режущий слух, как порой резало даже самое безобидное птичье пение. В эту секунду он в ужасе сглотнул, понимая, что сейчас стоит перед нелегким выбором: закончить свою жизнь на такой печальной ноте, или же пойти с совершенно неизвестным человеком в неизвестность. И он уже было хотел сойти с края раковины, минуя петлю, но в эту секунду слух его в очередной раз разрезал через-чур резкий шум, который на этот раз стал для него полной неожиданностью. Не удержавшись, он поскользнулся о скользкий край, и уже через мгновение, он месил ногами воздух, задыхаясь в импровизированной петле. Изо всех цепляясь за ткань, он тщетно пытался содрать ее с шеи, даже не имея возможности вздохнуть, ужас сковывал тело и заставлял дыхание, и без того затрудненное, практически останавливаться. Глаза вылезали из орбит, хотелось звать на помощь, но изо рта вырывались невразумительные хрипы. Но он прекрасно понимал, что не хочет умирать, теперь понимал, что совершил ошибку, но и с таким же ужасом осознавал, что теперь, возможно, слишком поздно что-то делать. Но выбраться не смог, и попытался расслабиться. Мучился он не долго, когда уже осознал, что не сможет выбраться, то попытался смириться, когда почувствовал, что ноги его кто-то держит, да и дышать стало намного легче. Он, было, решил, что это кто-то из тех, в белых халатах, кто приходил к нему раньше, но посмотрев вниз с ужасом, обнаружил, что этот тот самый мужчина, стоявший до этого в дверях. Без особых усилий, он удерживал его за ноги, и при этом в упор смотрел ему в глаза: «Решай», - снова произнес он твердо. Сейчас он помнил это, как будто бы его только, что вытащили из петли, не смотря на то, что прошло уже несколько дней с того самого случая. И лежа на полу своей палаты, и разговаривая с голосами, он призывал к себе этого человека, уже согласный с его предложением, но его никто не слышал. Он знал это, так же как и то, что не ощущал присутствия этого человека, ни поблизости, ни на отдалении, не слышал его голоса, и его шагов. Ему запомнился пронзительный взгляд. Ладони сжимались и разжимались в бесполезных попытках поймать микроскопические пылинки, которые видел только он, вместо этого они оседали на коже, на губах, застревали в ресницах и на немногочисленной одежде. Бинты, покрывавшие все его тело, и заменяли ему всю одежду, и закрывали все нужные участки тела, и из-за обострившихся ощущений, создавали неприятное трение, и заставляли время от времени дергаться и вздрагивать. Ему не хотелось всего этого чувствовать, видеть и слышать, но ничего не оставалось, кроме как смириться. Кажется, что тот мужчина, предлагавший ему пойти с ним, был всего лишь галлюцинацией, навязчивой идеей, появившийся в его жизни, когда он был в полном отчаянии. Желание пересилили сознание и выплюнули в реальность это видение, казавшееся тогда спасением. На самом же деле он окончательно сходил с ума. Уже привычные звуки копошащихся под полом насекомых и мелких грызунов его ничуть не удивили, все в палате отсвечивало синим в его взгляде, отсвет же из окна был красным, но ему так хотелось видеть мир по-прежнему. Снова наслаждаться видом дождя из окна, а не бежать в страхе от слишком громкого стука капель. Чувствовать на коже приятную прохладу от сквозняка из приоткрытой форточки, а не ежится от пронизывающего холода всякий раз. Сколько раз он мечтал просто услышать пение птиц, так как раньше, но теперь, об этом можно было только мечтать. Мечтать… как же это просто и в то же время так недостижимо, потому, что мечты в итоге остаются только мечтами. Были в его положении и хорошие стороны – у него во много раз улучшилась память. Он мог запомнить до мельчайшей детали даже то, что мог видеть не более пятнадцати секунд. И прекрасно помнил все, что слышал за стенами своей палаты, слышал то, что нужно и не нужно. Во многом это касалось тог, в каком положении именно он поступил в это место, как раньше ему сказали «Приют» - оказался неким испытательным центром, куда он поступил как подопытный материал. Во многом именно эта информация способствовала такому внезапному изменению в характере его поведения. Знал он теперь и то, что подобные симптомы у него появились от некой сыворотки, которую ему ежедневно в тайне подкладывали в еду, и знал, что эксперимент удался. Так же узнал, что, оказывается, никто не мог к нему приходить, когда он думал, что отравился, так, что теория о том, что это кто-то из персонала, отметалась сразу же – прикасаться к нему, было строго запрещено. В тот миг, когда он об этом вспомнил, то на ум сразу же снова пришел тот странный мужчина с пронзительным взглядом, если он действительно существовал, то он и вправду мог поднять его на руки, ведь он же спас ему жизнь. Тогда, это значило, что он действительно существовал, он прекрасно знал, что тогда, когда ему было плохо, он не мог добраться до кровати самостоятельно. « - Что ты хочешь мне сказать? – этот человек что-то ждал от него, видно результатов действия эксперимента. Он знал этого человека, по тем голосам, которые слышал за стеной этой ночью. Он узнал о нем по описаниям других голосов, которые, казалось, распространялись по всему пространству этого здания. И в точности воспроизвел в голове его образ, и оказался прав. И мог бы поклясться, что, если бы тот не двигался и не разговаривал, то он точно бы его принял за мраморное изваяние. Но он не знал, что именно мужчина от него хочет, мог только глупо хлопать ресницами. Но тот продолжил. - Мое имя – Хаяши Ёшики, не думаю, что тебе это имя о чем-то скажет. Но я пришел сюда с определенной целью – расскажи мне о своих ощущениях, о том, что ты чувствуешь, - снова обратился он к нему монотонным голосом, но при звуке его имени, он сразу же напрягся, это имя ему было известно еще по нескольким причинам. - Я чувствую, что вы меня раздражаете, - ответил он, через силу заставляя себя улыбаться, и как пациент, он чувствовал, что имеет на это право. - То, что вы острите, никак не поможет вам закончить ваши мучения, я прекрасно знаю, что вы примерно можете ощущать. Но так же и более чем уверен в том, что у вас есть проблемы. Расскажите, что же вы на самом деле чувствуете? - Я чувствую… - заговорил он, но сказать решался, слова вырвались помимо него, хоть он и не хотел говорить. – Ничего… ничего… ничего… - Вы растеряны, вам страшно, вас пугают новые ощущения, признайтесь и расскажите правду, здесь вас никто не осудит, - вопреки всему, сладкие речи этого человека ни капли его не успокаивали его, было только хуже, но первое, что при этом пришло на ум, оказалось совершенно необычным, и он тут же это озвучил: - Он вернется, чтобы забрать меня с собой! – он старался смотреть ему прямо в глаза. – ОН придет, чтобы забрать всех тут. Чтобы спасти их от тебя. - Что за чушь?! – мужчина был заметно взбешен его заявлением, очевидно считая его слова бредом сумасшедшего, но он говорил лишь то, что слышал за этими стенами. - А потом он придет убить тебя, - эти слова он уже добавил от себя, так как больше не мог смотреть в глаза этому каменному изваянию. – Ты больше никогда не будешь мучиться угрызениями совести… Прежде, чем он успел полностью закончить предложение, мужчина резко развернулся, и стремительно вышел из палаты, а в следующие несколько минут его связали и надели на него смирительную рубашку. Он даже не сопротивлялся.» Странный луч света упал ему на лицо. Он не был похож на любой другой свет, что ему приходилось видеть до этого при его спектре зрения, описать при его столь скудном словарном запасе, было сложно, но он ему понравился. Он даже поднялся, чтобы лучше рассмотреть, откуда именно он исходит. Медленно и недоверчиво подходя к окну, пряча глаза от слишком яркого света, ночная синева слишком неприятно резала глаза, но он все же посмотрел вниз, чтобы в следующий момент увидеть в дали вполне отчетливую тень. Этот свет исходил не совсем от нее, а скорей ее руки, фонарик или что-то в этом роде, только свет был слишком мягкий и не раздражающий. И этот свет был явно направлен именно в его сторону, наверное, либо фонарик был испорчен, либо этот кто-то держал в руках свечу, что скорей всего. Но этот человек был настолько далеко в глубине лесной глуши, что он только что и мог довольствоваться его силуэтом с огоньком в руке. Ответить на этот странный жест у него не было никакой возможности, все острое, воспламеняющееся, и тому подобное, от него предусмотрительно держали подальше. Слишком поздно сообразив, что вряд ли его кто-то увидит, он помахал неизвестному рукой. Какого же было его удивление, когда в ответ на его жест, свет несколько раз мигнул ему, как бы отвечая. Это был сигнал, вполне возможно это был тот самый мужчина, но даже с его во много крат улучшившееся зрение не могло точно различить, кто же был этот человек. Так было до тех пор, пока фигура вдали не пришла в движение. Человеческий силуэт начал медленно приближаться из-за чего огонек в его руках все время мелькал, сам же он почему-то в ужасе отшатнулся от окна, прекрасно понимая, что он не должен был видеть то, что видел. Его пугало столь странное знакомство, и собственные слова, которые он выплюнул главврачу в лицо, теперь не казались ему такими смелыми. Совершенно явно, от этого незнакомца исходила угроза. То самое чувство, которое он не сразу понял, когда увидел его впервые. Быстро бросившись к двери своей палаты, он не придумал ничего лучше, чем начать звать на помощь. Другого выхода он не видел, он боялся, что не продержится до утра и сляжет от страха. - Помогите, кто ни будь!!! Пожалуйста, откройте!!! – страх перед общением с людьми быстро отступал на второй план, когда он знал, что речь может идти о жизни и смерти. – Умаляю!!! Кто ни будь!!! Продолжая вопить и одновременно барабанить кулаками в дверь, он совершенно забыл о том, что здесь его оставляли в смирительной рубашке, и что из-за того, что он выбрался, у него могут быть еще большие проблемы, но это его интересовало в самый последний момент. В миг, когда послышался щелчок от отпираемого замка, у него практически остановилось сердце, и он со всего размаху рухнул в объятия неизвестного человека в белом халате. Он продолжал биться в истерике, даже удерживаемый в руках странного врача в белом халате, но главное, это был не тот самый незнакомец: - Ваши двери… они вас не спасут… - бормотал он слова, что слышал именно сейчас, этот голос, как будто бы кто-то обращался именно к нему, зная, что он все слышит. – Он все знает… все видит… у него есть ключи от всех дверей… он заберет нас всех… он убьет его… Такое событие посреди ночи в Центре не прошло не заметно. Весь персонал был не на шутку взволнован. Рядовой случай с нервным срывом пациента, оказался не таким обыденным происшествием. Это действительно было бы так, если бы в тот же момент охранная система на выезде из здания не была взломана, виновников происшествия так и не нашли, пациента, предварительно вколов тому успокоительного, направили в кабинет главврача. Придерживаемый своим надсмотрщиком за плечи, тот сидел на диване, не в силах от слабости, держаться самостоятельно, его шатало из стороны в сторону, и все время клонило в сон. Вымотанный после огромной дозы успокоительного, а так же разговора с главврачом, он был больше не в состоянии держаться, и изо всех сил старался не заснуть и прислушиваться к разговору. - Это не имеет ко взлому никакого отношения, мы же уже получили отчет с охранного поста, что данный случай был рядовым сбоем в системе! – пытался оправдаться коллега, но Хаяши его не слушал, снова поднимая пациента за подбородок, вглядываясь в его мутный взор. – Нет никакой необходимости и дальше его мучать! - Если вы не в курсе того, что у нас тут происходит, то и делать вам тут нечего! – решительно заявил, но тот никак не выдал своего недовольства, и продолжил выслушивать. – Пришли результаты исследований крови с двери палаты №82/15. Мужчина напрягся, в то время как пациент нервно сглотнул. - Кровь действительно принадлежит Матсууре, - жестко сказал глава. – И у нас есть все основания полагать, что то, что вы называете «рядовым сбоем системы» - ни что иное, как несанкционированное проникновение на территорию Испытательного Центра. - Вы хотите сказать, что парень знал, о том, что произойдет?! – не веря произнес мужчина, чуть встряхнув в руках, едва держащегося пациента. - Я хочу сказать, что дело намного серьезней, чем вы думаете. Исчезновение нашего сотрудника, следы нападения, пропажа важного пациента – все это говорит о том, что мы упустили что-то важное, что среди нашего персонала есть кто-то, кто помогает взломщику изнутри. - Я под подозрением? Я вас правильно понял? – мужчина старался не разрывать глазного контакта. Мужчина промолчал, не скрывая пренебрежительного отношения к коллеге. - Если бы это было бы нападение пациента, все было бы намного проще. Я не хотел все так усложнять, придется прибегнуть к более жестким мерам охраны. Вы можете идти, а его, - глава кивнул в сторону пациента, который уже мало соображал, что вообще происходит. – Приведите в порядок, и отведите в мою комнату. Но коллега так и не двинулся с места, опуская голову: - Что-то еще? Я непонятно выражаюсь? – возмутился Хаяши, усаживаясь за свой стол. - И это все? Все, что вы мне хотели сказать? - Я не понимаю, чего ты от меня еще хочешь? – неподдельно удивился глава. - Неужели, за двадцать лет совместной работы, я так и не заслужил вашего доверия? – заговорил мужчина, с трудом удерживаясь от гневной речи, при этом, не замечая, как сильно сжимает плечи пациента. – Да, за мной водились некоторые промахи в прошлом, но все изменилось. - Оставим этот разговор. Сейчас не самое лучшее время… - Если не сейчас, то, не пройдет и недели, как я пойду под суд по ложному обвинению. - Ни неси ерунды, это обыкновенная предосторожность. Сейчас речь идет не о личных обидах, а о безопасности всего нашего дела. - И что же, я вовсе не так надежен, как, например: Деяма или Ишизука?.. - Я же сказал, не время сейчас! – резко прервал его Хаяши. - Чего в них есть такого, чего нет у меня? – между тем продолжал мужчина. - Я прошу тебя, не сейчас! У меня и без твоих надуманных проблем голова раскалывается! – прошипел Хаяши, пальцами потирая виски. – Иди работай, и мне не придется тебя в чем-то подозревать! Наступила тишина, мужчина встал, поднимая под руки уже не стоящего на ногах пациента, и только сейчас стало понятно, что за время их разговора, тот успел отключится, и самостоятельно двигаться теперь был не в состоянии. Внимание врача теперь было целиком и полностью приковано к нему, недолго думая и не дожидаясь помощи санитаров, он поднял того на руки, уже не удивляясь тому, на сколько их пациенты худые и легкие. О разговоре и недоверии он не забыл, но теперь его еще и интересовало, зачем такой пациент понадобился главе. Они думали, он был без сознания, но он все прекрасно слышал, однако был не в силах даже двинуться, чтобы как-то возразить или сбежать. В голосе этого «главы» он почувствовал неподдельную угрозу, и прекрасно понимал, что на него сейчас падет все его раздражение. Именно по этой причине, лежа на кушетке в неизвестном кабинете, он старался двинуться или хотя бы сползти на пол. Не успел… слишком громкий щелчок дверного звонка, заставил его болезненно застонать от того, что уши разрывал слишком громкий звук. В этот момент ему показалось, что над ним нависла сама смерть. Собственные ногти, разрывающие обивку кушетки, резали слух, учащенно дыша, он приготовился к самому худшему: - Помогите… - шептал он, более не в силах выжать из себя большее. – Не трогайте меня… Мимо… посмотрев на него, как на насекомое, он прошел мимо… он не слышал его жалобных слов… Чуть не лишившись чувств от облегчения, он изо всех сил постарался отвернуться в сторону стены, изо всех сил сворачиваясь в позу зародыша. Он не знал, зачем он здесь, и страшно было представить, что будет дальше. Закрывая ладонями уши, он старался избежать лишних движений, что бы избежать раздражения от излишней чувствительности и держал глаза закрытыми. Но дыхание было затруднено тем, что резкие запахи неприятно били в ноздри. Заснуть в этом месте быстро, было довольно просто, немного усталости, чуточку боли, небольшая сонливость, а все остальное сделал страх. Это чувство, оно такое разное, секундное, минутное, а может длиться годами, подпитываясь нагнетающей обстановкой. Может зародиться давно, в начале жизни он может быть посеян микроскопическим зернышком в сердце, и через двадцать лет, когда уже все забыто, словно по чьему-то хлопку, распалить из искры пламя. Он называл себя Карю, хотя семья изначально назвала его иначе, единственное слово, слово, которое он помнил, когда его выкрали из родного города и продали на органы. Тогда он впервые увидел смерть, и не в самом приятном ее виде, наблюдая за тем, как из его сверстников вынимают внутренности, кости, отрезают конечности, и реки крови… он должен был быть следующим, перед тем, как на подпольную операционную совершили облаву, и он сбежал. Слабо понимая, что происходит, пятилетний ребенок бежал в неизвестность, боясь каждого шороха. Так было до тех пор, пока его не подобрала социальная служба, его вернули родителям, но он был уже не тот. Он уже не был их сыном, он их не знал. Сидя в своей комнате, забившись в темный угол, и укрывшись по горло в одеяло, он видел перед собой окровавленный инструментарий на жестяном подносе, белые блестящие перчатки, пропахшие медицинским спиртом, тянущиеся к нему и небольшие контейнеры, наполненные льдом, куда складывались органы. Они не уходил, не хотели его оставлять. Мать приносила еду, но он, опрокидывая жестяной поднос, с дикими воплями убегал в ванную комнату, где мог сидеть часами, рыдая в голос. Он не позволял стричь свои слишком сильно отросшие волосы, по прошествии некоторого времени, при виде ножниц или машинки для стрижки, падал в судорогах или вопил во много часовой истерике. И тогда, мучимые многими годами тяжелой болезни сына, родители решились отдать его в специальное учреждение. Таким образом, в возрасте двенадцати лет он оказался в своей первой клинике для душевно больных детей. Там и наступил тот период, когда он окончательно впал в полное беспамятство, и разум отключил все возможные воспоминания прошлой жизни от сознания, услужливо заставляя его разум видеть только дождь, ливень, стучавший в окно его персональной палаты. Он мечтал только о дожде. В тот день, его впервые освободили от ремней за хорошее поведение, и он как младенец пытался объяснить, что хочет видеть дождь, что хочет ловить языком и ладонями крупные дождевые капли. Что хочет почувствовать их холод, но даже если его и понимали, то списывали все на бред, но никто не знал, что он был искренен. Едва ему исполнилось пятнадцать, его перевели в клинику для взрослых, но там его жизнь не сильно изменилась, но немного приобрела осмысленные черты. Он был спокойным, не из буйных, если не сказать большего, скорей даже апатичным, замкнутым. И все равно не отступал от своих желаний, увидеть дождь в живую, естественно, в его вполне обычной просьбе, ему неизменно отказывали. Через несколько лет, когда ему исполнилось семнадцать лет, ему сообщили печальную весть, от которой вся его жизнь окончательно пошла под откос, его родители погибли при загадочных обстоятельствах, сгорев в собственной квартире. Это произошло, когда его состояние начало улучшаться, любящая семья посещала его каждую неделю, он их помнил и любил, хоть и вел себя как ребенок. Но прошел месяц, а весть действительно оказалась правдивой, его никто не посещал, он был предоставлен самому себе, у него больше никого не было. Это произошло в день, когда из частной клиники его переводили в государственное учреждение, из-за того, что у него больше никого не было, клиника больше не могла содержать такого пациента. И он исчез. Никто не понял, что произошло в тот день, когда он сбежал, знали лишь одно, он был не из тех, кто станет показываться, он станет скрываться. Так и получилось. И после нескольких месяцев тщательных поисков, полиция опустила руки. Как это ни страшно было осознавать, но гораздо легче его было бы найти, будь он буйным, но он боялся людей, боялся их общества, и не имел ни малейшего желания как-то с ними пересекаться. Он не умел зарабатывать себе на жизнь, он был чист, как белый лист, и единственное, что на тот момент приходило ему в голову «воровать, чтобы выжить». Он был как крыса, ворующая свой кусок хлеба, вздрагивающая от присутствия любого человеческого существа. Он не боялся оказаться на улице, без еды, воды, средств существования и крыши над головой, он просто не понимал, что это такое, он лишь радовался тому, что наконец-то был свободен, и смог убедиться, что дождь, о котором он столько времени грезил в душной больничной палате, действительно настоящий. На его счастье, в том закутке под мостом, где он временно жил, никого не было, он не соседствовал с такими же бродягами, как и он сам. Во время ливня, он спокойно выходил на пустое пространство, распускал руки, словно крылья, и в буквальном смысле танцевал под дождем. Жестокая реальность не стояла на месте, а его неприспособленность и страх к жизни делали свое дело, очень скоро он осознал, что такое настоящий голод и страх смерти, когда не хватало сил и смелости, даже, чтобы что-то украсть. В те самые неудачные месяцы его жизни, он знал, что мог умереть. И пятидневное голодание стало для него самым настоящим испытанием. Просыпаться было трудно, все тело сводило от слабости и от болезненных судорог во внутренностях, видел он плохо, перед глазами все расплывалось. Ходил, шатаясь, все время, норовя упасть прямо на глазах у людей, а страх все так же никуда не уходил, и самое неприятное в этом было то, что он до сих пор не понимал, от чего же он так боится людей. Память, по-прежнему, услужливо блокировала от него все ненужные ему воспоминания. В один из таких дней, он, не понимая, что вокруг происходит, и вместо окружения, видя лишь сплошное смазанное пятно, забрел в какой-то неизвестный полупустой квартал, чтобы в следующий момент осесть на грязный асфальт, между домами, где он нашел, как он тогда думал, свое последнее пристанище. На тот момент, со дня его побега из психиатрической лечебницы прошло около двух лет, точней он не мог определить. Уже теряя сознание, и не доверяя даже собственным ощущениям, он верил, что наконец-то для него все заканчивается. Тогда же, он встретил первое проявление искренней и бескорыстной доброты за много лет, его подобрала на улице семейная пара, когда он уже не ждал помощи. Пожилые люди были не богаты, но у них была крыша над головой, и кое какой заработок, а никому не нужный юноша, который умирал на улице, и явно не от хорошей жизни, попался им на глаза по чистой случайности. Приходил в себя он уже в теплой постели, в приятной и скромной обстановке. Приятные люди сразу же прониклись к несуразному юноше сочувствием и не стали о нем никуда заявлять. Они были только рады приютить его у себя, чтобы рядом был хоть кто-то, кто мог бы скрасить их одиночество. Он не скрывал своей искренней улыбки, и старался во всем им угождать и по своему, не обременять своими душевными проблемами, в основном запираясь от себя и всех остальных только ночью. Но солнце не могло светить вечно и в один прекрасный день, для него снова наступила тьма… Испросив разрешение, как это было еще в его далеком детстве, он решил прогуляться в одиночестве. Он уже был не так худ и достаточно окреп, уже около полугода живя у супружеской четы. Скрепя сердце, его отпустили, зная, чем ему это может грозить, при его неспособности с кем-либо общаться. В тот день, как и в последующее время, он навсегда исчез из их жизни. Они ждали, ждали долго, но в итоге, даже, если бы он вернулся, ему было бы больше не к кому возвращаться, долго они не продержались. Его жизнь окончательно изменилась. Он прогуливался по пустынной, заброшенной детской площадке, изредка присаживаясь на полуразвалившуюся деревянную скамейку. Отсюда его могла видеть из окна пожилая женщина, чтобы не волноваться. Задумавшись, он и не заметил, как вышел за пределы их улицы. Случайно, он вышел на оживленную улицу, где снова начался его персональный кошмар. Толпа людей, в которую так внезапно попал, сразу же поглотила его. Он оказался в ней не только телом, всюду мелькали лица, в глаза неприятно светило солнце, желудок неприятно крутило, голова кружилась при виде такого количества людей, хотелось оказаться где угодно, но только ни в этом месте. Это напоминало ему ад, если бы тот существовал, о котором рассказывали те двое, с кем он жил, море совершенно разных и чуждых ему звуков, мешанина шагов, отдаленный грохот. Больше всего пугали металлические отзвуки и грохот отбойного молотка на другой стороне улицы, шум перемешанный друг с другом разговоров, абсолютно ни о чем, крики, звуки мотора, стрекотание шин, слишком громкие сигналы. В глазах перемешивались ненужные краски, оттенки и искаженные лица. Хотелось кричать, вопить, трясти головой в попытке избавиться от этого неприятного наваждения. Страх отнимал последние силы и уже чувствуя, что падает, он из последних сил прислонился к стеклянной витрине виском, а мгновением позже сообразил, что оседает на асфальт. Дальше было самое неприятное. Послышались рядом какие-то крики, кажется, женские, он точно не мог понять, сквозь весь этот шум трудно было что-то услышать. Он не сразу понял, что это именно из-за него, так внезапно упавшего посреди улицы, вокруг него начала собираться толпа людей. Кто-то над ним нависал, кто-то спрашивал, что у него случилось, но он был не в состоянии, что-либо ответить из-за страха, сковавшего его от количества собравшихся вокруг людей, и задыхался от увеличивающегося ужаса. Не успел он опомниться, как понял, что уже не на улице и даже не лежит, в ушах стоял продолжительный шум, напоминающий тот, что он слышал рядом с дорогой, в воздухе стоял неприятных запах бензина, от которого, недавняя тошнота не только не уменьшилась, но и приобрела масштабы нарастающих рвотных позывов. Он осознавал, что уже сидел, причем на чем-то явно мягком, голова его легко моталась из стороны в сторону от легкой тряски, сквозь закрытые веки виднелись какие-то странные мелькающие тени. Понимание, где же именно он сейчас находился, никак не хотело приходить в голову, к тому же подступающая боль уже начинала неприятно пульсировать в висках. От этого, он, ничего не соображая, болезненно застонал, пытаясь открыть глаза. Следующие события проходили, как в тумане. Да, он вскоре пришел в себя, но понял, что все это время ехал в машине, только тогда, он открыл глаза, прекратилась тряска, и дверь автомобиля, открылась, являя ему человека, чьего лица, он не забудет уже никогда… Резкое и чересчур болезненное пробуждение, стало для него полной неожиданностью, особенно в тот самый момент, когда резко распахивая глаза, от того, что он со всего размаху вынырнул из воды, почувствовал себя абсолютно голым, к тому же еще и связанным по рукам и ногам. Такое впечатление создалось сразу же, от неприятного трения на запястьях и лодыжках, ощущение того, что он по пояс в воде, тоже никак не спадало, но едва он попытался закричать от непонимания и ужаса, как тут же понял, что рот его закрывала тугая, не пропускающая звуки, кожаная повязка. Перед глазами явно предстал белый потолок, отдающий слишком ярким свечением, сам он, как он сообразил минутой позже, лежал на гладкой мраморной поверхности, или что-то вроде того. Это было явно не то, чего он ждал от пробуждения. Тем более, что засыпал он с искренним чувством, что все обошлось, совершенно не понимая, на сколько же сильно он ошибался. Непроизвольно, позволяя страху завладеть им полностью, он начал с неописуемым ни одними словами ужасом, осматриваться по сторонам, и понимать, что ничего хорошего в ближайшее время его точно не ждет. Тем более, что виновник всего происходящего был в помещении, как он сообразил, ванной комнаты. Сидя на невысоком табурете, тот, с нескрываемым ехидством смотрел на молодого мужчину, беспомощно барахтающегося в воде, скрестив руки на груди. И хоть, прекрасно зная, что его положения это никак не улучшит, он постарался отвернуться, чтобы скрыть слезы, мгновенно подступившие к глазам. Все-таки, ничего подобного, от человека, который, в сущности, его спас, он точно не ожидал. Но если, слезы ему и удалось скрыть, то дрожь от сотрясающих его тело рыданий, его выдала сразу. Дышать было трудно. Изо всех сил он пытался удержаться, чтобы снова не рухнуть в воду, в противном случае, он бы тут же захлебнулся. Это было сильно затруднительно, учитывая скованные конечности, и невозможность хоть как-то на них опереться, но он не хотел настолько мучительно умирать. Послышался неприятный смешок, от которого мурашки пошли по, и без того, сильно замершей коже, но он вновь старался не смотреть на его обладателя. Не помогло и это… громкие, приближающиеся шаги по кафелю, заставили его начать сильней сопротивляться, в беспомощной попытке выбраться из скользкой ванной, расплескивая воду по полу. Не имея возможности кричать, он что-то невнятное мычал, мотая головой из стороны в сторону. Но это длилось ровно до тех пор, пока его грубо не схватили за волосы, и оттягивая их назад, заставили обратить свое внимание на себя. Дышать стало еще труднее от того, что грудную клетку невыносимо сдавило, но он все равно старался отводить глаза от этого лица, но когда попытался зажмуриться, его снова грубо встряхнули за волосы, от боли в глазах все поплыло: - Смотри на меня! – рявкнул тот, но он не хотел, и только сильней замотал головой, не обращая внимания на держащую его руку, но новый рывок заставил его удариться затылком о край ванной. На этот раз он даже не почувствовал боли, шок от нее резкой пульсацией разнесся по всему телу, в одно мгновение парализовав все, включая мысли, в ушах стоял непонятный звон, взгляд застлал цветастый туман. Только рука, все еще державшая его за волосы, удерживала его от падения в воду. Но даже в тот момент, когда Хаяши ощутил на своей руке теплую кровь, единственное, что он сделал: схватил молодого мужчину под руки, и грубо выволок его из воды, выбросив на кафельный пол, не особо заботясь об осторожности. Почти лишившись чувств, но сохранив маленький отголосок сознания, говоривший ему «это всего лишь сон», он лежал на полу, не чувству боли в ушибленном плече. Кровь стекала от затылка на пол, конечности отказывались двигаться. У него появилась возможности немного подышать, не чувствуя на себе прожигающего взгляда. Он наслаждался моментом, когда нет никаких ощущений, кроме какого-то горячего ощущения в затылке, это было даже приятно. Ему подумалось, что было бы неплохо, если бы он вообще бы больше ничего и никогда не чувствовал. Но «спокойствие» длилось недолго, и чувство всеобщего паралича начало медленно сходит на «нет», возвращая его в мир боли и страха. Тонкая грань, в виде цветастой дымки, рассеивалась медленно, но это не спасало от того, что он видел. Понимал он лишь то, что пока, что с ним ничего не делали, и знал, что это ненадолго. Соображал он и то, что лежал на полу, и никак не мог двинуть хотя бы одной конечностью. Но страх ушел куда-то вместе с ударом и вытекающей из него кровью. Лежа на боку, он видел, что мужчина куда-то отошел, в ушах стоял неприятный металлический звон, слишком он был громким, чтобы его игнорировать, особенно в его положении. С какой бы стороны он не видел весь этот мир, тот никогда не представал перед ним в светлых тонах, чаще переливаясь серыми и черными тонами, порой окрашиваясь в белые цвета уходящего сознания. Была одна сторона, с которой, в его 23 года, он не помнил этот мир, не смотря на то, что уже достаточно повидал жестокости. Сейчас, отголоски этой далекой стороны смотрели на него через глаза этого страшного человека всякий раз, когда он смотрел на него, но он не мог понять, откуда взялось такое ощущение, что в этот раз он мог и не выйти живым отсюда. Слезы страха, с новой силой потекли по его щекам, новый приступ рыданий, почти детский порыв, заставлял его плечи непроизвольно содрогаться. Пытаясь обнять себя, он прижимал к груди, скованные наручниками руки. Было очень холодно, во всех смыслах, дрожь судорогами проходила по всему телу. Хотелось оказаться, на кровати, под одеялом, да хотя бы на кушетке, лишь бы не на этом холодном кафеле. - Я хотел поговорить с тобой по-человечески, - голос мужчины гулким эхом разнесся по помещению ванной комнаты. Он видел только его ноги, и то, что он медленно к нему приближается, от того только сильней задергался, царапая наручниками запястья. От лишнего движения, боль в затылке усилилась на столько, что он бы и вскрикнул, но из-за тугой повязки, только громко и невнятно завыл, выгибаясь всем телом. - В твоих же интересах мне сейчас все рассказать, - ожидаемой грубости не последовало, от этого стало страшней, чем обычно, особенно, когда осторожно придерживая его под голову, стараясь не касаться ноющей раны, мужчина усадил его на пол, при этом, не давая ему упасть. – Я больше не буду делать тебе больно, но только при одном условии, что если, я сейчас сниму тебе повязку, ты расскажешь мне, как выглядел тот человек, что к тебе приходил. Я верю тебе, можешь в этом не сомневаться. Сладковато-приторный тон мужчины, только насторожил его, и дышать было все так же тяжело. Но он собрал все оставшиеся силы и коротко кивнул, осознавая при этом, что, при всем своем желании, не сможет сейчас точно вспомнить, как именно выглядел от человек. Единственное, что ему сильно запомнилось – пронзительный взгляд и тихий глубокий голос. Когда повязка с его лица упала на пол, отступать было уже поздно. Он не знал, что этот мужчина сейчас читал в его глазах, но жутковатая улыбка, не сходила с его лица, очевидно, пытаясь вызвать в нем доверие к себе. - Ну, говори… - поторопил его Хаяши, при этом наматывая на кулак его длинные намокшие волосы, как будто бы готовясь к его положительному или же отрицательному ответу. - Я… я вам все говорил… - дрогнувшим голосом произнес тот, язык предательски заплетался. – Н.. на нем не было халата и он… он не называл себя… только звал меня с собой… - Это все? Или что-то еще? – холодно потребовал мужчина. - Он… смотрел на меня точно так же, как сейчас смотрите вы и… его голос… он был очень тихим… но я все равно все слышал… Молчание ему не понравилось, и он в страхе поспешил добавить еще то, что вспомнил только, что: - Я могу запомнить кого угодно, но его нет. Он как будто бы был везде. Таких людей можно встретить где угодно… - договорив то, что он старался говорить, не прерываясь, он сглотнул, больше не в силах, что-либо говорить. Нервы дошли до своей критической точки, и, чувствуя, что его волосы отпускают, обмяк в руках этого странного человека. На его удивление тот с легкостью его удержал, и даже прижал лицом к своей груди, тем самым заставляя облокотиться на себя. - Я знал, что на тебя можно положиться, - снова этот приторный тон, но у него не было сил куда-то деваться, к тому же его тело источало тепло, которое ему было сейчас так необходимо, а он не хотел снова мерзнуть на холодном полу. – Но этого очень-очень мало. Самого главного ты мне так и не сказал. Но, зато, что ты был со мной настолько откровенен, ты даже ничего не почувствуешь. Он не чувствовал его рук ни на своих волосах, ни на спине, и понимал, что тот куда-то потянулся, и он уже мысленно готовился к смерти. Зато, теперь он точно знал, что сделал все, что мог, чтобы выжить, теперь его ждал отдых на том краю света. Краем глаза, он все же решил посмотреть, что станет причиной его кончины в руках этого человека, но увидел, как тот натягивает на руки белые латексные перчатки. Новый болезненный удар в затылок, был вполне ожидаем, и уже снова лежа на полу едва дыша, он осмелился открыть глаза. Но над ним стоял вовсе не этот странный мужчина, а кто-то другой, в защитной медицинской маске, в сером фартуке, запачканном подсыхающими пятнами крови. И он был не в ванной, операционная, та… самая… резкий звук, включаемой медицинской пилы и он уже вопит в нескрываемом животном страхе… детском страхе…