Когда виден край небес...

Его маленький и безумный мир с каждым днем становился все больше, и ему уже не было настолько страшно, как раньше, он был не один, и ничто ему не мешало безраздельно быть с тем, кто дал ему надежду. Часами, слушая то, что он говорит, его планы и дальнейший ход действий, он мог только поражаться и одновременно радоваться, сколько же всего он знает. У него даже было имя, и он был очень красив и даже чем-то похож на него самого. Он просил называть себя – Каната. Он часто прикасался к нему ко всему, целовал, часами мог смотреть на него обнаженного, гладить его по волосам. Акито знал, что Каната его любит, но сам был слишком робок для того, чтобы самостоятельно предпринимать какие-то действия. Он мог лишь обещать, что будет выполнять все, что тот ему скажет. Это было безумно, слишком странно и необычно для него. Он засыпал в его объятиях, и знал, что проснется рядом с ним и больше ничего не боялся, и никому не рассказывал о нем. Врачи, глядя на него, только разводили руками, не понимая, чем вызвано такое резкое улучшение его состояния. На этот вопрос мог ответить только один человек, но Матсуура пропал, и неизвестно жив ли он вообще, так, что вопрос оставался открытым. Все по-прежнему, его снова выпускают свободно гулять по ярко-освещенным белым коридорам, не видя никакой опасности в том, если этот безобидный мальчик попадет куда-то не туда. Тем более, правила внутренней охраны здания сильно изменились, теперь, каждый этаж, охранялся на выходах и черных ходах как минимум, двумя хорошо обученными людьми в форме. Мало кого мог напугать миловидный подросток, весь внешний вид которого говорил о том, что он даже мухи обидеть не может. Тем более что теперь у него не было постоянного лечащего врача, и он был практически предоставлен сам себе. Самого его это ни капли не расстраивало, и казалось, он даже не понимал, что происходит, бродя по коридорам с выражением искреннего недоумения на лице. Взгляд его говорил о том, что он видит все как будто бы в первый раз в жизни, и никак не мог нарадоваться. Он не разговаривал сам с собой, и не пытался прятаться от случайно проходящих мимо него людей из персонала, косящихся на него с откровенным недоумением. И снова рекреация, но пустая. Не было инвалидной коляски, стоящей у окна. Акито надеялся увидеть здесь своего нового друга, он пришел сюда в надежде, что тот не забыл его за столько долгое отсутствие. К своему большому сожалению, он все же забыл его имя, но прекрасно помнил, как держал руки у него на коленях, и даже как на них задремал, ощущение теплоты до сих пор было в этих прикосновениях, и он хотел его вернуть. Одного внимания этого странного Канаты, как оказалось, было вовсе недостаточно, что-то было в нем не так. Ему хотелось чего-то живого и настоящего, того, чего могли дать ему лишь небольшой круг людей. Он стоял у окна, и безотрывно смотрел туда, где бы мог сейчас он быть. Полуслепые глаза, казалось, видели его и не видели одновременно, кисти, без некоторых пальцев выглядели жутковато, но его руки все же были теплыми и нежными. Тогда он был чем-то сильно опечален, и с большим трудом отвечал на его вопросы, тогда ему очень захотелось составить компанию этому одинокому печальному человеку. Что же стало с ним сейчас, раз его сегодня нет? Такой простой, он не знал, что происходит в этих стенах, пребывая в сладком неведении, словно неведомый дух ограждал его от всего, что могло навредить его воспаленному разуму. Однако, в этих стенах самое странное и необъяснимое, происходило именно с живыми. Глубоко задумавшись о своем новом друге, и о том, каким же образом его найти, Акито сел по-турецки прямо на пол, прислонившись спиной к стене, игнорируя маленький диванчик, находящийся неподалеку. Своего рода талисман Испытательного Центра, о нем здесь все знали, но мало кому доводилось видеть его в лицо, мальчик так же мало кого знал, и новые лица, если не пугало, то приводили в замешательство. - Привет, - незнакомый голос заставил его резко отвлечься от своих размышлений, и с испугом уставиться на обладателя этого голоса. Взгляд его наткнулся на чьи-то ноги, но их обладатель тут же опустился перед подростком на корточки, и фигура в белом халате приобрела вид приятного на вид мужчины, улыбающегося ему снисходительной улыбкой. «Он не свой» - раздался шепот в его голове, но он встряхнулся, чтобы ему не мешали осматривать нового для него человека. С интересом любопытной птички, Акито рассматривал мужчина, чуть склонив голову на бок, удивившись тому, насколько же необычно тот выглядит, в отличие от тех остальных, что ему уже довелось увидеть, немного женского присутствовало в этом мужском лице, не молодом, примерно средних лет. Такая реакция очень позабавила мужчину, но чтобы ненароком не обидеть подростка, лишь слегка усмехнулся в кулак: - Ты Акито? – дружелюбно поинтересовался мужчина. Подросток лишь молча кивнул. - Ты что-то здесь потерял? - Нет, - мотнул головой тот в ответ, но все же решил уточнить. – Кого-то. - И кого же ты здесь ищешь? - Он был слепой и на инвалидной коляске, - серьезно обратился Акито, решив разговаривать по-взрослому. Улыбка как-то быстро сползла с лица красивого мужчины, но он промолчал и решил уточнить. - Он твой друг? - Да! – с вызовом ответил ему Акито, ему показалось, что ему не верят. – Единственный друг! - Понятно… - долго расстраиваться, глядя на этого паренька, было невозможно, весь его внешний вид говорил о наивности и детской непосредственности, все в точности, как ему рассказывал старший коллега. – Ты хотя бы… - А вы похожи на Нао! – высказался подросток, продолжая изучать мужчину - Вообще-то меня зовут Мориэ Хироши, - поправил его мужчина, но решительности подростка никак не изменило. – А кто такой Нао?.. - Нао «такая»! Это только моя Нао! - он не знал, как объяснить мужчине, кто она была такая, но важнее всего ему было донести то, что она была для него очень важным человеком. - Понятно, - решил прервать его мужчина, уже немало наслышанный о буйной пациентке. – Ладно, Акито, мне уже пора. Будь осторожен, и вернись поскорей в свою комнату. Мужчина, поднялся, отряхиваясь от несуществующей пыли, все еще про себя усмехаясь над тем, как же забавно выглядит этот мальчик, когда пытается что-то доказать. Он уже собрался уходить, когда обернувшись, чудом избежав столкновения со старшим коллегой: - Мориэ, вы-то как раз мне и нужны, - мужчина вздрогнул от неожиданности. - Деяма-сан… - с трудом выдавил он из себя. – Не ожидал вас здесь встретить… - Тоши!!! – не успел Мориэ договорить, как его внезапно оттолкнули. Подросток, не помня себя, бросился на шею к старшему врачу, повиснув на нем как маленький ребенок. - Акито, я тоже рад тебя видеть, - счастливо улыбаясь, проговорил Тоши, ответно обняв мальчишку, совершенно не обращая внимания на тяжесть. – Ты уже совсем поправился. - Я соскучился… - как-то слишком печально произнес подросток, утыкаясь взрослому мужчине в грудь лицом. - Ты чего расклеился? Я никуда не уходил, - успокаивал его Тоши, поглаживая то по спине, то по волосам. – Все нормально. Все это время Мориэ стоял рядом, шокировано глядя на разыгравшуюся перед ним сцену. Деяма-сан был выше его на ступень, являясь заместителем главного врача, но никогда он не видел, чтобы тот проявлял хоть какие-то эмоции, кроме снисходительной улыбки, по крайней мере, по отношению к нему. А теперь его взору предстал целый шквал положительных эмоций, причем адресованный этому мальчику, который ему и родственником в целом-то и не являлся. Это было, по меньшей мере, странно, а в общем масштабе, практически не реально, будто бы он попал в другой мир и это был другой Деяма-сан. - Дело в том, что твоего подопечного нет в палате, не смотря на то, что все процедуры уже должны быть завершены. Тем более что до окончательных результатов еще очень далеко, - говорил Деяма, пока они шли по пустынному коридору по направлению к кабинету главного врача. Мориэ его не слушал, у него перед глазами до сих пор стояла сцена, которую, он, возможно, назвал бы трогательной, при других обстоятельствах и в другом месте, но уж никак не в Испытательном Центре. К тому же этот мальчишка, что-то в нем было не так, слишком он выглядел здоровым для, поставленного ему диагноза. - Ты вообще меня слушаешь?! – мысли резко оборвались, когда он сообразил, что они уже минуту, как стоят на месте, и мужчина на него внимательно смотрит. - Да-да, конечно, я…Хаяши-сан сказал, чтобы я отвел его в его комнату, я думал, он уже должен был его вернуть… - мужчина все-таки выхватил нужную мысль из головы, но как только завершил ее, поймал на себе взгляд старшего коллеги, и он был отнюдь не довольный ответом, напротив, он был, испуган?.. - Что? То есть как? Его уже сутки нет в палате, а ты только сейчас говоришь мне об этом? – Тоши старался говорить ровно, но не сильно получалось, лучше других он знал Хаяши, и боялся даже подумать, для чего же он попросил пригласить подобного пациента в палату, особенно после Юты. - Я вас не понимаю. Рядом с ним профессионал, вряд ли что-то серьезное может случиться, - непонимающе объяснялся мужчина, совершенно запутавшись из-за такой странной реакции на его слова. Но он и не обязан был ничего знать, винить его в том, чего он не знал было бесполезно, оставалось только надеяться, что действительно ничего серьезного не произошло. Судя по его словам, там пациент провел не меньше полусуток. - Идем! – резко заявил Тоши, быстрым шагом пересекая пространство коридора, все еще недоумевая, в чем же собственно дело, мужчина едва успел броситься вслед за коллегой, чтобы за ним не успела закрыться дверь. Говорить о чем-то он не решился, видя, что тот был явно на взводе, но и отставать не собирался. Ноги подкашивались от усталости, пока он трясущимися руками пытался налить в стакан виски, в голове все мысли и понимания были вперемешку. В комнате было непривычно жарко, то и дело приходилось оттягивать ворот халата из-за невероятной духоты, или ему это только казалось, открытая форточка так же мало помогала, жар, будто исходил изнутри, прожигая тело насквозь. Страх, банальный страх перед вопросом, а правильно ли он поступает?.. Столько лет уже прошло, а память все так же отчетливо возвращает его в прошлое: «Это все твоя ошибка! – кричал он ему лицо, утирая кровь с разбитого лица. – Неужели ты будешь молчать?!» Пришлось, как следует встряхнуться, чтобы не пропускать в мозг ненужную ему информацию. Мокрые пальцы скользили по стеклянной поверхности стакана. Он прав, он знает, что делает, чтобы сохранить их дело. Никто не сможет отнять у него его жизнь, дело всей его жизни, их жизни, слишком много было поставлено на карту, слишком много было положено жертв на плаху, ради его осуществления. - Н-е-е-т, - протянул он самому себе, маниакально уткнувшись взглядом в столешницу. – Это ты виноват!.. Посмеиваясь над самим собой, он только сейчас сообразил, почему не может взять нормально в руки стакан, он так и не снял перчатки, и теперь, покрытые свежей кровью, они мешали нормально взяться за прозрачную поверхность. От этого неприятного факта, стало невыносимо дурно, и он принялся их лихорадочно снимать, пытаясь подавить, с новой силой, накатившую дрожь. «Ты весь дрожишь, - пытался он говорить ему, пока тот безуспешно пытался стереть полотенцем кровь со своих рук, почти остервенело, натирая кожу до красноты. – Иди, отдохни… Но он лишь оттолкнул его руку от себя, ошалело, уставившись на него: Я в норме! – рыкнул он. – Черт, не отмывается!.. Давай, помогу, - попытался он предложить свою помощь, но меньше всего он ожидал того, что в следующий момент, он грубо оттолкнет его от себя. Не прикасайся ко мне!» Руки совсем не желали слушаться, и скользкий материал никак не желал поддаваться, от напряжения сбилось дыхание, совладать с собой никак не получалось. - Ну, же!.. – это было какое-то наваждение, он ничего не слышал вокруг, пока пытался совладать с собственными руками, не услышал, и как распахнулась дверь. К этому моменту, ему с горем пополам, все же удалось снять одну перчатку и выбросить ее в мусорную корзину. Он был прав, он знал это, не было еще такого, чтобы у него что-то не получилось. В комнате устойчиво стоял запах, от которого невыносимо мутило, от него нарастал металлический привкус во рту, перед глазами стояла вполне обычная картина, но она приводила в ступор некоторыми деталями: мужчина снимал с руки перчатки, но те никак не поддавались. Создавалось впечатление, что он был пьян, так как, руки его дрожали так, что все, к чему он прикасался, ходило ходуном. И только приглядевшись, можно было обратить внимание на то, что белые перчатки были перепачканы ярко выделяющимися красными пятнами, не трудно было догадаться, что это было, но верилось слабо в то, что пришло на ум, видя все это перед собой. Тоши недолго думал, и не обращал внимания на то, что за ним кто-то идет, и то, что коллегу это шокирует не меньше, чем его самого, но он знал, что уже опоздал. Но, кажется, сам Хаяши вообще не замечал чьего-либо присутствия, шепотом ведя диалог с самим собой, вперившись взглядом в пустоту. Зрелище это было жутковатым. Тоши знал, где искать результат сумасшествия своего друга. Он не стал поддаваться панике, и все старался делать спокойно, но с каждой секундой делать это было все сложней. Он так и не понял, что ему оказалось сложней, открыть дверь в ванную комнату, нежели увидеть то, что предстало его глазам. Он знал лишь то, что теперь все было окончательно разрушено, и лишь присутствие кого-то постороннего заставило его выйти из ступора: - Боже!.. – голос коллеги эхом прошелся по пропитанной металлическом запахом, ванной комнате. Он не видел его, но прекрасно понимал, что тот сейчас чувствует при виде своего пациента. Отталкивая руку старшего врача, которой он загородил проход в помещение, тот без промедлений бросился на пол, борясь с чувством дикого ужаса и непониманием происходящего. Он лежал прямо посреди ванной комнаты на полу, обнаженный, без единого движения, словно брошенное животное, левая рука… ее не было вовсе, чуть ниже плеча. Рану скрывал плотный слой бинтов, тем ни менее, уже изрядно пропитавшийся кровью. В эти секунды, Мориэ не думал вовсе, поднимая на руки практически бездыханное тело своего подопечного, даже о тяжести. Молодой мужчина был необычно и бледен, его глаза, широко распахнутые, казалось, словно остекленели, но он сам, несомненно, был еще жив. Дыхание, хоть и слабое, но все же было, и все же тело было непривычно холодным, на кафельном полу он изрядно замерз. Нужно было торопиться. Наскоро, осмотрел его, и оказалось, не зря, ампутированная рука, было не единственным повреждением, и отнюдь, не самым неприятным. На первый взгляд, следов крови в комнате, как таковых-то и не было, но как только, Мориэ поднял его, его руки в ту же секунду пропитались неприятным теплом. Не пытаясь даже убедиться в собственных догадках, и совершенно позабыв о том, что, рядом с ним был еще и старший коллега, он бросился вон из этого злополучного помещения. Он не хотел знать, о чем там у них идет разговор, и не хотел этого знать, пока покалеченное тело в его руках с каждой секундой дрожало все сильней. В операционной было пусто и темно, но он тут же включил свет, перед этим осторожно уложив тело на каталку, после, приступив к немедленному осмотру. Зрачки реагировали на свет плохо, и были сильно расширены, что говорило о продолжающимся действии тяжелых наркотиков, их применяли как сильное обезболивающее. Бледность можно было объяснить большой кровопотерей в процессе ампутации, которую, скорей всего провели в самой ванной, так как на полу вообще не было никаких следов крови. От следов избавились очень умело. Снимая полностью пропитавшуюся кровью повязку, он уже не имел права отвлекаться на ужас, который так и норовил вырваться из его сознания, словами: «Это все не со мной!..» Главное было вернуть жизнь этому почти безжизненному телу. Но, вопреки его ожиданиям, не смотря на большую кровопотерю, рана была обработана на редкость профессионально. «Даже в таком зверстве, он гениален!» - это неприятное открытие он сделал о главном враче, пока обрабатывал и перевязывал снова обрубленную конечность. Только после этого он безропотно омыл его тело, и, укутав простынью, на собственных руках донес до палаты, где бережно уложил на кровать. Вскоре его начало трясти в судорогах, сказывалось действие наркотика. Зрелище было слишком плачевным, но он не мог его оставить в таком состоянии одного. Что-то невнятно шипя одними губами, он метался по кровати, в беспамятстве, но удалось только расслышать слово «холодно», слишком тихо скатившееся с его губ. Вопреки всему, он, как-то назвавший себя Карю, все еще дышал, не смотря на то, что особо и не боролся за жизнь. Не смотря на это, все еще находились те, кому эта жизнь была не безразлична. Мориэ не мог понять, почему испытывает к этому человеку столько жалости, столько раз его учили тому, что такие люди уже давно кончены, не смотря на то, что все еще прижать к себе абсолютно незнакомого мужчину, который иногда даже толком не мог понять, что с ним происходит. Хотелось согреть это корчащееся в ломке тело, но вместо этого, но смел только держать его за плечи, чтобы тот не бился головой о стенку. Вспоминались слова пропавшего Матсууры, - «Не добей его окончательно, Большой Брат, а то, ведь не на ком, потом будет эксперименты ставить». Иногда он думал о том, что чувствовать больше не способен, и откровенно не понимал, как люди, моложе его, смеют его учить, как вести себя с теми или иными пациентами. Он был прав, даже тогда он это прекрасно понимал. «Дело» стоит того, чтобы кто-то так мучился?.. Чтобы кто-то так страдал?.. Возможно, именно в этом и была его проблема, он все еще мог чувствовать. «Ты бы и меня бросил в костер, если бы от того зависел твой очередной эксперимент?!» Крик, казалось, разнесшийся по всему пространству комнаты, был всего лишь в его памяти, но он запомнился настолько хорошо, что порой, был его личной совестью. Вопросом «А правильно ли я поступаю?» И хоть эти слова были сказаны не ему, так как он лишь по чистой случайности стал их свидетелем, но в них было слишком много отчаяния и непонимания. Вновь прижимая к груди трясущееся тело, он плохо понимал, что делает, но знал, что это правильно, и знал, что так сможет, хоть как-то понять, что же чувствует тот, о ком все забыли, кто, никому не нужен. Сердцем, чувствуя это неописуемый холод, он едва сдерживался, чтобы самому не закричать от страха и отчаяния, и понимания всего происходящего. Больше нет ничего, ради чего бы стоило бороться, свой момент они упустили в тот мент, когда лишились самого главного, свой частички, без которой их врачебная команда, некогда подававшая большие надежды, стала таким же расходным материалом, как и тот, кого он сейчас держал на руках. Вот она, отправная точка, только на этот раз это было началом конца, и он его нашел. - Ты больной придурок! Ты что творишь?! – он думал, что Тоши сейчас схватит его за грудки и прибьет к стене, что было бы в этом случае логичней всего, но вместо этого, получил увесистый удар кулаком в скулу. Уже лежа на полу, и слизывая с разбитой губы кровь, он чувствовал, что голова его полностью лишилась мыслей, а к горлу подступал нервный смешок, который он не смог сдержать. До невозможности глупая улыбка некрасиво исказила черты лица, превращая его в отвратительное подобие самого себя. Тоши не делал больше никаких попыток ударить его ли вообще что-то сказать, последнее, что Хаяши видел перед собой, перед тем, как слух отчетливо различил срывающий с петель удар двери об косяк, презрительное выражение лица, с помесью неотвратимого разочарования. Не без труда поднимаясь на локте, придерживая рукав у кровоточащей губы, он чувствовал себя до боли отвратительно, ненависть едким ядом пожирала внутренности, ярость, от непонимания того, зачем он все это делает, боролась с чувством того, что это ничего не решит, от того, что он что ни будь еще разрушит, будь то статуэтка или чья-то жизнь, ничего не измениться. Боль не притупиться от того, что он сейчас, стоя на коленях, почти с отчаянной решимостью тянется все к тому же столику, где стояла не распечатанная бутылка самого крепкого спиртного, которое у него только было. Не та… физическая боль от удара, она когда-нибудь пройдет, но тянущее чувство в левой стороне груди останется, и он не хочет вспоминать, что стало ее причиной. Не хочет знать и то, что мог действительно кому-то причинить боль, и минута за минутой, ломая ногти о металлическую крышку, в жалких попытках откупорить бутылку, пытался себе это доказать. Ненависть и ярость сменялась отчаянием и жалостью к себе, когда очередная попытка открыть крышку скользкими от крови пальцами, не увенчалась успехом, и вскоре бутылка полетела в стену, вдребезги разбиваясь и окрашивая яркими брызгами белоснежную стену. На нетвердых ногах, он поднимался, рискуя вновь рухнуть навзничь, но удержался, и, полагаясь на собственную интуицию, двинулся в сторону своей спальни, опустив голову. Он не хотел спать, но хотел очутиться там, где все еще витала частица чего-то близкого и родного, та частица, которая, скажет ему, что он не один, и что завтра уже все исчезнет, словно это был сон. « - Маленький глупыш!.. – сильная рука сжимает волосы на его затылке, его глазки испуганно смотрят на меня, как будто бы я готовлюсь его ударить, но мне это не нужно. – Я предупредил тебя, чтобы ты не связывался с этим прохвостом! - Пусти, мне больно… - ты скулил так жалобно, в тебе было что-то от испуганного щенка, особенно когда в твоих милых глазках стояли слезы. Этим ты только сильней меня провоцируешь, ты же даже не подозревал, насколько ты прекрасен, когда тебе причиняют боль. Беру свои давние слова обратно, я это сделаю еще не раз. Ты прекрасен. Хотя… я не за этим тебя здесь держу. Тебе нужно преподать урок. - Мой маленький глупыш, я же предупреждал тебя, чтобы ты меня слушал. Я разве тебе этого не говорил? – мой мальчик, ты в страхе молчишь, не зная, что от меня ждать, но мне нужен ответ, ты не представляешь, насколько сильно меня сейчас злишь, и мне ничего не остается, кроме как, как следует встряхнуть тебя, до боли дергая за волосы. – Говорил?! - Говорил… - пискнул ты, обливаясь слезами. – Мне больно… выпусти… ты же обещал… - А кто-то обещал, что будет меня слушать?.. М? И кто же в этом виноват? – чувствую, как ты в страхе сглатываешь, так мило зажмурившись. Отпускаю его, и хрупкое тельце медленно опускается коленями на пол. Плачешь, дрожишь, уже боишься меня. Это не то, чего я добиваюсь. Ты действительно еще совсем ребенок. С тобой нужно иначе. - Успокойся, и не надо плакать, - ласково глажу тебя по голове, - ты можешь искупить свою вину, и я больше тебя не трону. Улыбаешься, смотришь на меня с такой надеждой, ты ведь, действительно сделаешь все, что я скажу, и даже не подумаешь отказаться. Потому, что, даже, если не боишься меня, то знаю точно, что я единственный, кому ты нужен. - Сегодня же, ты исправишь свою ошибку. - Как?.. – твой голос дрогнул в страхе, и не зря.