Когда виден край небес...

Белоснежный, хорошо освещенный коридор был непривычно заполнен людьми, столпившимися возле двери одной из палат. И тем ни менее, в коридоре царило молчание, никто и слова не смел произнести, пока слесарь открывал, казалось, бы намертво приваренный замок. Палата №21/16 была намертво заперта с самого утра. Весь персонал был свято уверен в том, что глава Реабилитационного отделения был именно здесь, больше ему негде было находиться. Хаяши и Деяма молчали, и будто бы специально избегали смотреть друг на друга, пока ждали, когда вскроют дверь. Звонить на телефон коллеги было бесполезно, сразу же после получения загадочного сообщения, кто бы не пытался позвонить на телефон Мориэ, ответ был один и тот же: «Аппарат абонента выключен или находиться вне зоны действия сети». Новости разошлись в Центре слишком быстро. Видео, длиной в тридцать секунд не самого приятного содержания за прошлый вечер разошлось по всему Центру в течении нескольких минут, попав на телефон буквально каждого сотрудника. И всем с одного и того же номера. За дверью ничего не было слышно, ни единого звука, хотя там должно было находиться по крайней мере двое людей. Поиски Мориэ по всем корпусам, так же не дали никаких результатов, его квартира была пуста и без всяких следов взлома, охрана же, обязанная быть в курсе всех тех, кто входит и покидает территорию Центра, оповестила, что глава реабилитационного отделения не был замечен на выходе. - Готово! - оповещает их мужчина в форменной одежде. Дверь открыта. Все замерли в дверном проеме. Это было больше похоже на не слишком удавшуюся злую шутку, но все оказалось намного серьезней. Холодно... так холодно... так больно... рядом никого нет, в этот раз никто не поможет. За что?.. Кому он перешел дорогу, что все сложилось именно так?.. О чем думал тот человек, что пригласил его в свою машину? Кого он в нем видел?.. Он наивно тогда полагал, что ему действительно хотят помочь. Первое время так и было, так казалось... Больно... грудь стягивает будто бы невидимым обручем, едва можно пошевелиться, чтобы не причинить себе боли. Рука... не чувствуется совсем, даже не пошевелить... ее как будто бы и нет вовсе, смотреть на нее не хочется, к тому же, чтобы повернуть голову стоило приложить не малых усилий. Давно уже не было слышно чужих голосов и не чувствовалось посторонних прикосновений, не было того тепла, что согревало некоторое время, мягкая постель никак не грела, дыхание затруднялось все еще не малым количеством воды в легких, от этого нестерпимо разрывало горло, только хрипы, ни одного свободного вздоха. Безнадежность... потеря всего малого, что у него было — доверия... а теперь и вера не нужна. Только пустота и физическая боль. Переломы света из окна, падающие на кровать, больше не режут глаза, потому, что глаза больше не видят так как прежде, свет в них медленно гаснет, а тело, постепенно становится легким и больше не чувствуется боли. Такой приятный и нежный сон накатывает нежными волнами, теперь все кажется не таким страшным и болезненным. Он всего лишь хотел жить, так сильно хотел жить... Это утро стало для него одним из самых радостных, снова Тоши был рядом с ним, снова он был не один, к тому же сегодня ему разрешили не только выйти из своей палаты, но и осмотреть окрестности, естественно под присмотром санитаров, которые будут находиться неподалеку, но все же. Радости не было предела, он был словно пятилетний ребенок, радовался всему, будто бы видел все в первый раз в жизни, радовался еще и тому, что сегодня его нового друга не было рядом с ним, это делало его в некотором роде свободным хотя бы на время. Он многое слышал и многое видел, в какой-то миг он скрылся из глаз неповоротливых санитаров, воображая, что это всего лишь интересная игра. Он уже порядком успел забыть все обещания, данные Тоши, который просил его не отходить далеко от санитаров и ни в коем случае не спускаться или подниматься в другие корпуса. Интерес и любопытство взяли свое и сейчас, когда он крался по коридору, принадлежащему Реабилитационному отделению. Отделение было этажом ниже, но миновать охрану, стоящую у дверей было достаточно сложно, но к этому моменту двое вооруженных мужчин должны были пойти на смену, за это время пост был пуст не более пяти минут. К тому же на входе были установлены камеры наблюдения. Подросток же изловчился, и забравшись в ближайшую к выходу кладовку, подгадал, когда охрана покинет свои посты, и незаметно, по стенке двинулся к выходу, минуя камеры, невероятный образом не попадая в их обзор, оказываясь в слепом пятне. Примерно в таком же темпе спустившись по лестничному пролету, стараясь при этом не шуметь, он уже наткнулся на другую проблему, до смены охраны оставалось пару минут, может, меньше, он вообще не знал, правильно ли он все понял со слов, подслушанных у санитаров, и поможет ли ему временное просветление. Он чувствовал себя путешественником, хотелось изведать все новые места, понять что есть что в каждом закоулке этого странного здания, которое стало для него практически родным домом. Его ни в коем случае не смущали ни странные крики, доносящиеся из разных комнат, ни тем более вооруженная до зубов охрана, для него не было опасности как таковой, так как его не научили, что может быть что-то, кроме его палаты, Тоши и того странного человека с кукольным лицом, единственные друзья его были санитары. Читать, писать, основные понятия чего-то далекого и неизведанного для него, простая жизнь человека, который обречен на веки жить в стенах лечебного учреждения, на большее в отношении него никто не рассчитывал. Мальчишка наслаждался временной свободой, коридор встретил его все той же чистотой и белизной вплоть до самой пылинки, коей тут было и в помине не встретить, но в отличие от того места, где обитал он, здесь все же было немного уютней, и уже не было слышно громких стонов и криков боли. И что самое приятное, коридор не был абсолютно пустынен, здесь были люди, судя по всему такие же как и он, но все же. На него никто не обращал внимания, люди, хоть и редкие, в серых пижамах, вообще ничего вокруг и перед собой, казалось, не видели, как бы он не пытался привлечь к себе их внимание. Они были спокойны, медлительны и смотрели вперед себя пустым взглядом, и как бы он не размахивал руками перед их лицами, реакция была нулевая. Либо они были слепы, либо им было все равно. Но Акито не унывал. И легкая досада не могла омрачить его радости временной свободы. Так подросток добрался до рекреации, где подобных людей было чуть больше. Мужчины, женщины, порой, такие же подростки как и он, все они были словно ходячие овощи. Одни сидели на диванчиках и разглядывали либо узоры на потолке, либо свои колени, другие устраивались по-турецки прямо на полу и просто тупо смотрели в пол, третьи же могли сидеть за маленькими кругленькими столиками, и что-то рисовать, порой, совершенно не понимая, что именно они делают, так как некоторые и вовсе смотрели на карандаши в своих руках, как на что-то диковинное и неизведанное. Здесь подросток был словно тень, людей много, но все они были призраки самих себя, и даже он это понимал. Было в этом что-то жутковатое, то, что заставило его в некотором страхе двинуться дальше, в следующий коридор, шедший после рекреации. В этот момент воодушевление несколько выветрилось, оставив место испугу, эти люди, хоть и были такими же пациентами, как и он, но создавалось такое впечатление, что то, что есть у него, из этих людей вырвали с корнем вместе с душой. Дальше, а чем дальше он заходил, тем меньше было людей, и, кажется, последние два поворота он каким-то образом пропустил, задумавшись о своем. Остановился Акито лишь тогда, когда над его головой мелькнула табличка с короткой надписью - «Душевые». И стеклянные двери были услужливо приоткрыты, словно именно для него, а для любопытного подростка много и не надо было, чтобы сделать шаг вперед навстречу всему неизведанному. Монстр... он был монстром... что теперь осталось от этого слова?.. Только унизительные слезы боли от ломоты во всем теле и невыносимого страха повторения того, что уже несколько дней, после пробуждения, для него было персональным кошмаром. В кого он превратился? Чем стал? Всегда, весь мир был ему словно по колено, теперь он сам себе казался ничтожным муравьем в этом огромном безликом гнезде. Он снова лил слезы, так ненавидимые им самим многие годы, утыкаясь лбом в собственные колени, обнаженный, словно раскрывший душу вместе со снятой одеждой, он сидел на холодном кафельном полу, под теплым душем. Тяжелые капли нещадно ударяли по коже, а за шумом, издаваемым льющейся водой, тяжелые горькие всхлипы были едва слышны. Собственно, именно за этим он сюда и пришел, чтобы никто не мог услышать его слабости, хотя в этом месте всем было абсолютно наплевать на него и на его чувства, этим людям было наплевать вообще на все, так и людьми они были только лишь потому, что выглядели ими, в основном же все они были ходячими восковыми фигурами. Именно по этой причине он и был здесь один, по собственной инициативе сюда не ходил ни один пациент этого отделения, их водили сюда санитары в строго отведенное для этого время. Это еще больше нагнетало его душевное состояние, он не понимал почему его посадили с палату с одним из этих молчаливых манекенов, который его ни видел, ни слышал, и только и мог что целые сутки напролет ходить из стороны в сторону, бормоча что-то несвязное себе под нос. Неужели они уже видят в нем одного из них? Сколько пройдет времени, прежде, чем он станет таким же как они? Он совсем забыл о времени, и забыл, что все сюда может кто-то заглянуть, но было уже слишком поздно, когда со стороны входа послышался странный шум. По любому, он бы не успел куда-то деться, одежда была далеко, а сил подняться откровенно не было, все, что он был способен сделать — забиться в самый угол этой каморки, как испуганное животное, и надеяться на то, что его никто не тронет. Скрип открывающейся двери вызвал в нем лишь страх, какого не было до этого, сейчас никого не должно было быть, не успокоило даже то, что вошедший в душевую медленным шагом, оказался каким-то странным несуразным, подростком. Мальчишка с нескрываемым, почти детским любопытством оглядывался по сторонам, и что было в нем странно, он не выглядел так, будто бы из этого отделения, слишком воодушевленный взгляд, слишком непосредственное выражение лица. Этот совсем ребенок, он не мог быть здесь пациентом, а впрочем... не слишком много он успел увидеть за время своего пребывания в этом месте, может, что-то изменилось. Хотя, внешность, располагающая к доверию, не всегда означала, что человеку можно доверять, а здесь — это факт. Этот мальчик с такой же вероятностью может оказаться точно таким же подонком как и он сам. И кажется, он пока не заметил его в тени угла душевой, и хорошо бы, если бы так и не заметил. И тем ни менее, движимый любопытством, мальчишка вознамерился изучить здесь каждый закуток. Он был готов напасть в любом случае, каждый сам за себя, было все равно на то, что этот подросток ни в чем не виноват, и вполне возможно, такая жертва как и он, но раз выживать — значит, нападать прежде, чем нападут на тебя. Но не успел и с места сдвинуться, как подросток снова его удивил: то ли по глупости, то все из того любопытства, намешанного с глупостью, тот встал под включенным душем прямо в одежде, и при этом вид у него был на столько счастливый, как если бы ему сделали подарок на рождество. Странное это было зрелище и даже несколько забавное — наблюдать за тем, как расправив руки, это странное существо, называемое человеком, смеется достаточно низким голосом, намокая с головы до ног, то и дело встряхивая головой, от чего мокрые волосы неизменно налипали на лицо рваными прядями. Но он, судя по всему был счастлив, ему было весело, как будто бы он никогда не радовался таким простым вещам, как дождь. Намокшая пижама липла к худому, но все же крепкому телу, а он все продолжал смеяться, кривляться и пританцовывать под свою собственную музыку, которую слышал только он. Это стало для него небольшим шоком, этот паренек, без сомнения, реально псих, но то, что он был безобиден, все еще оставалось под вопросом. Однако было что-то трогательное в том, как он себя вел. Он казался таким беззащитными и ему так хотелось чем-то помочь. Мальчишка бы повеселился и просто ушел бы, как будто бы ничего и не было, если бы Тсукаса не совершил ошибку, не замечая того сам, в голос всхлипнув. Вот настало время опасаться, он все еще не знал, чего ждать, от того попытался казаться еще меньше, зажимая ладонью рот, чтобы больше не издавать ни звука. Стало не по себе, когда подросток уставился на него в упор, остановившись и больше не обращая внимания на льющийся на него поток воды. Еще больше стало неприятно, когда тот сделал шаг к нему, и вот в этот момент он и не выдержал, отнимая ладонь ото рта: - Не подходи! - рявкнул он, отворачиваясь к стене лицом, лишь бы не видеть в этот момент его взгляда, но подросток лишь на краткий миг замер, после чего встал на четвереньки и двинулся в его сторону таким образом по скользкому от воды кафелю, сверкая своими огромными, наполненными искреннем детским любопытством, глазами. - Я же сказал, пошел вон!!! Он и сам не заметил истеричные нотки в своем голосе, когда уже и сам не знал куда деваться, сам себя не понимая, от чего он так боялся этого паренька. Но знал, что надо... здесь нельзя иначе, нельзя доверять никому. Но тот не слушал, подползая все ближе к объекту своего внимания, точно любопытный щенок, только что не принюхивался. - Уйди от меня чертов придурок!!! - выкрикнул он куда-то в пол, когда почувствовал, что тот практически навис над ним, сердце билось так неистово, что чуть не останавливалось, его трясло, как будто бы он находился в морозильной камере, от страха, что к нему кто-то прикоснется, дышать было все трудней. - Отвали от меня!!! Ты что тупой?! Едва холодные мокрые пальцы коснулись его щеки, он уставился на мальчишку наполненными ужасом глазами, вопреки всему подросток улыбался, так искренне, что скорей всего, просто не понимал, что происходит. - Я Акито, а как тебя зовут? - низким голосом спросил подросток, он еще не пришел в себя от того, что вытворял здесь это мальчишка, но ему снова удалось удивить его, и до его появления, ему казалось, что это он болен серьезно. А этот паренек, благополучно пропустив его слова мимо ушей второй рукой тянулся к его лицу, но тут Тсукаса не выдержал, грубо оттолкнув его руки от себя и отодвинувшись от него к другому краю стены. Он уже сотни раз успел пожалеть, что не остался в палате, и не попытался уснуть. Мальчишка будто бы и не понимал вовсе, что ему неуютно в его присутствии, что тот хочет остаться один и снова попытался прикоснуться к лицу нового «знакомого». - Ты меня боишься? Ну же, скажи, как тебя зовут? - Отвали! - снова Тсукаса попытался оттолкнуть от себя руки этого Акито, но на этот раз он сам не позволил, перехватив его руки за запястья, чем вызвался еще больший страх в его взгляде и откровенное замешательство происходящим. - Я не буду тебе ничего говорить, отцепись от меня больной недоумок! Мальчишка с виду был хрупким и каким-то нескладным, но едва пальцы Акито сомкнулись на его запястьях, как он тут же почувствовал острую боль и услышал как хрустят собственные кости. А этот невинный взгляд просто добивал, говоря о том, что он тут не при чем, а попытка вырваться из его хватки, закончилась тем, что он едва не остался без рук. Теперь Тсукаса понимал, что не зря боялся, в этом пареньке что-то было не так. - Как грубо... - наигранно разочарованно произнес этот Акито совсем иным голосом, более твердым, не тем мальчишеским, что был практически нараспев. - Не слишком ласково для детских ушей... - Что?.. - этот больной на голову придурок явно издевался над ним, ставя его в столь унизительное перед собой положение, а смазливая мордашка ставила в самый настоящий тупик. - Убери руки!!! - Он слышит, - снова заговорил парнишка, с вполне серьезным видом покрутив пальцем у собственного уха, наконец-то отпустив его руки, от чего тот вздохнул с некоторым облегчением, потирая затекшие запястья, на которых явно к утру проступят синяки от такой хватки. - Ему ни к чему такие словечки, он и их значение-то скорей всего не знает. - Да пропади ты пропадом!.. - Тсукаса больше был не намерен сражаться с собственным непониманием происходящего, от чего и подскочил, будто его током дернуло, в тот же миг в попытке броситься к двери, на выход подальше от этого странного психа, чтобы в собственной палате забыться, и плевать на то, что он был без одежды, в этом месте всем на все было плевать. Пол был слишком скользким, чтобы бегать вот так просто и не подскользнуться, потеря равновесия, короткий полет и падение было бы болезненным, если бы не чужие руки, в одно мгновение перехватившие его поперек груди. В эти мгновения слабо думалось о том, кто ему помог, дышать было тяжело, не очень хотелось разбить себе голову о кафельный пол, а мгновение назад он чуть так глупо не расстался с собственной жизнью. Только мгновением позже, когда обмяк в холодных сильных руках, опускаясь на пол, он сообразил, что кроме как этого подростка здесь никого быть не могло, но оседая на пол с этим полоумным, не хотелось ни о чем думать, слишком много нервов было потрачено впустую, и от этого хотелось отдохнуть. Тишина. Кто-то выключил воду. Кто-то греет его на своих руках. Как-то теперь было все равно. Главное, что сейчас ему было спокойно. Он почти терял сознание, снова чувствовалась боль, снова ломота во всем теле, он должен был добраться до своей палаты, скоро должны были раздавать лекарства, ему срочно требовались обезболивающие, без которых он не могу спокойно заснуть вот уже несколько дней. Этого он не предусмотрел. Но его не бросили, с ним остались, успокаивали... Такая простая и незамысловатая жизнь, как тоненькая ниточка. Ты тот, кто встал на нашем пути и будешь очень неприятной помехой. Какая тебе разница, все равно долго ты не продержишься. А нянчится с тобой у меня не возникает никакого желания, теперь лишь стоит провести руками об обеим сторонам этого лица, чьи черты были искажены в болезненной гримасе. Все очень просто, надо лишь сделать вид, что прижимаешься всем телом, обнимая руками так, чтобы не было никаких осечек, и легкий шепот на самое ухо: - Хочешь у меня спросить, за что? - Что?.. - он не расслышал, какая жалость, но это уже не мои проблемы. Одно резкое движение рук, мгновенный хруст переломанных костей, и этот навеки застывший удивленный взгляд. Он просто на коленях сидел возле остывающего тела, «пристроившегося» у стены под окном палаты и молчал. Никто не решался к нему подойти и что-то сказать, глава Центра молча смотрел в лицо бледному трупу, некогда бывшему главе Реабилитационного отделения, без всяких эмоций на лице, как будто бы и он был мертв. Глаза мертвого были открыты, но на удивление спокойны и безучастны, руки мирно покоились на коленях, на теле не было видно явных признаков насильственной смерти, однако, лежащий в нескольких сантиметрах от него толстый шприц с остатками синей жидкости внутри, а так же, маленькая гематома вокруг укола на шее, свидетельствовали именно об этом. Мобильный телефон, с которого отсылались жутковатые сообщения так и не нашли. Еще одно остывающее тело, уже пациента, покоилось на кровати, уже предусмотрительно прикрытое белой простыней санитарами, с ним поступили проще, и по виду неестественно повернутой головы, на него время не тратили и свернули шею. Глаза же его были распахнуты в ужасе и боли. Но на него глава не смотрел, будто бы его и не было. «Неужели, за двадцать лет совместной работы, я так и не заслужил вашего доверия?» - Теперь, заслужил, - вслух он ответил на тот вопрос, который был задан намного ранее, но теперь уже не имел никакого значения. Остывающему трупу уже было все равно, ему не нужно было доказательств того, что ему доверяли или, что он был незаменимым работником. Все закончилось для него слишком внезапно. - Пора, - на плечо легла ладонь заместителя, но отвернуться от этого лица было трудно, создавалось такое впечатление, что он умирал он добровольно, с мыслью о том, что это решение многих проблем. Словно робот он поднимался на ноги, с большим трудом осознавая, что то, что он видел перед собой — вовсе не сон. И тот пациент, над которым он совсем недавно поработал, теперь лежит под той самой белой простыней, той самой, которая скрывала до этого не мало мертвых тел. Как в тумане его уводил Деяма, как будто бы он несмышленый ребенок, держащийся за руку отца, ему не дали увидеть, как забирают тело покойного коллеги. Едва за мужчинами закрылась дверь кабинета заместителя, глава точно тряпичная кукла рухнул на диван, бездумно глядя в потолок. - Что будем делать? - этот вопрос был нацелен на то, чтобы немного привести в чувство мало что понимающего главу Центра. Но он будто бы и не слышал ничего, даже не осознавая, что вопрос был адресован ему, только и мог, что провожать взглядом пылинки, витающие в воздухе. - Я сам с собой говорю? - очередное обращение никак не подействовало, мужчина был словно пьян, и не хотел брать себя в руки, чтобы разобраться со всем, что происходит в стенах Центра. Очередная пощечина наотмашь, заставила главу лишь недоуменно уставиться на зама, заставляя того медленно возвращаться в реальность. - Либо ты подключаешь к работе свои гениальные извилины, либо будешь коротать дни в смирительной рубашке под аминазином! - зам не долго думая, схватил своего друга и коллегу за отвороты халата и как следует встряхнул, приводя того в чувство. - Нужно немедленно начать расследование! Два трупа за один день! - Бесполезно, - наконец-то подал тот голос, даже не пытаясь высвободиться из рук зама. - Я не понимаю, у тебя какие-то проблемы?! - взбешенно рявкнул Тоши, отшвырнув от себя друга на тот же самый диван. - Бесполезно сидеть и сопли кулаками по щекам растирать, чем ты сейчас и занимаешься! Посмотри, что твориться в твоем Центре и мне прямо в лицо повтори, что что-то там бесполезно! У нас один врач пропал и скоро его семья предъявит нам обвинение, и теперь пара лишних трупов к комплекту! А все, что ты делаешь, ставишь охрану и смотришь, что же будет дальше, как ребенок на муравейнике! В наших стенах убивают, ты этого еще не понял?! В наших рядах есть кто-то, кто помогает убийце... - Нет никакого убийцы, - перебил его тот тихим голосом, развалившись на диване, и уже не делая попыток подняться. - Не надо никаких расследований! Все просто — Мориэ покончил с собой... - Соображай, что говоришь! - рыкнул на него мужчина, мысленно поражаясь такому спокойствию и равнодушию, это был уже далеко не тот человек, который открывал Центр. - Не тот это человек! Это у таких как ты крышу сносит от любых проблем, на этот раз, как раньше не получится! И подделать все как тебе удобно, чтобы продолжать вытворять все, что тебе хочется, уже не выйдет! - И что же?.. Нас тут же прикроют, как только все выясниться, и засунь себе свою порядочность куда подальше! - мужчина таки попытался встать, или хотя бы привести себя в более или менее удобное положение сидя, тут же запрокидывая голову, уставившись в потолок. - Я никуда не буду заявлять. Тоши некоторое время молчал с отвращением переваривая слова этого человека, и в конце концов так же молча покинул собственный кабинет, в надежде, что глава все же придет в себя и сможет адекватно мыслить, когда он вернется.