Когда виден край небес...

Первая половина дня после происшествия с главой реабилитационного отделения, прошла в полной тишине. Весь Центр пребывал в некотором шоке от произошедшего и даже любопытные шепотки лаборантов, вечно обсуждающих какие-то насущные сплетни, нынче же свелись до минимума, никто не мог поверить, что в их стенах завелся убийца. Нынче же, заместителем главврача было назначено собрание по поводу произошедшего, которое должно было состояться следующим утром. По скольку сам глава нынче находился в не слишком вменяемом состоянии, Тоши решил взять на себя обязанность оповестить всех о том, что происходит в стенах Центра. До назначенного срока было достаточно времени, и зам решил использовать это время максимально с пользой для сотрудников Центра и для его пациентов. Реабилитационное отделение находилось в достаточно шатком положении, лишившись руководства, и пока еще не поздно, поскольку прошло не так много времени, нужно было поддержать его в рабочем состоянии. С этого и начал свою вторую половину дня зам, занимаясь обходом палат и коридоров лично в сопровождении нескольких санитаров, которым особенно доверял. Этот же обход и начался не с самых приятных новостей. Лично ему пришлось лицезреть из осиротевшего отделения вывозят каталку с очередным покойником, чье тело было прикрыто белой простыней. И как того, кто замещает главу отделения, ему надлежало все узнать первым. Личность умершего пациента, и поинтересоваться от чего же скончался пациент в отделении, предназначенном для выхаживания подопытных. И как оказалось все не так просто, как до этого казалось. Ни для кого не было секретом, что в этом отделении были свои правила и порядки, и не редким явлением были подопытные, доведенные до состояния полного отчаяния, сводившие счеты с жизнью. Но этот был другой случай, более того, пациент был хорошо ему знаком. Еще долго он не мог отвести взгляд от посиневшего лица покойника, не столь давно проходившего испытательный курс, закончившийся для него достаточно плачевно. Он слишком долго отходил от проделанным над ним экспериментом, и он зам бы не удивился, если бы тот действительно, после всего пережитого покончил с собой. Но не тут-то было. По показаниям нашедших его санитаров, совершавших утренний обход, его нашли в общей душевой со свернутой шеей. На сколько было известно, Реабилитация в Центре ничем не выделялась, среди других отделений это считалось самым спокойным и реже всего тут происходило что-то серьезное, обычно подопытные, просто доживали здесь свой срок. Тихое и не особо примечательное место, особо никого и никогда не интересовало, теперь стало предметом обсуждений и пересудов по всему Центру. Новость о новом необъяснимом происшествии быстро просочилась за пределы отделения. К сожалению, в отличие от первой смерти, дело о смерти несчастного подопытного отнесли к разряду несчастных случаев, и без дальнейших разбирательств тело было доставлено в морг, где вскоре его должны были переправить в крематорий. Как только двери морга закрылись за его спиной, беспокойство, связанное с происходящим, усилилось. Не исключено, что подопытного убил кто-то из вышедших из-под контроля, но так же была и вероятность того, что это дело рук того же, кто убил Мориэ. В уме всплыли картины Акито, и вопрос, коснется ли опасность его?.. Непонятно по какому принципу действует убийца, если он один и тот же, под угрозой может оказаться кто угодно. Широкие стальные двери распахнулись под напором пары рук, эти же руки и ввозили на каталке, в отделение морга, уже третье тело за весь прошедший день. В этот раз на холодном столе лежит паренек, или может, мужчина, по внешнему виду было сложно судить о возрасте, однако, причина смерти была видна невооруженным глазом. Была сломана шея. И это было понятно, не смотря на то, что тело лежало прямо и будто бы без единых изъянов. Было интересно, кто же мог так напортачить с перевозкой тела, что голова была возвращена в исходное состояние, скорей всего постарались не слишком аккуратные в этом деле санитары. И это при том, что так никто и не потрудился элементарно закрыть покойнику глаза. Со стороны остального Центра, происходящее, было едва ли не «достижением». Если раньше в отделение морга поступало один-два трупа в месяц, если вообще поступало, то сейчас был явно поставлен рекорд по поступлению «новых клиентов». Одно было отличие от того, что происходило ранее, в этот раз, среди вновь прибывших, был и врач из медперсонала. Это было не столько удивительно, сколько подозрительно. И так было во многом потому, что поступил приказ сохранить тело до конца следствия, и не прибегать к вскрытию, пока не придет соответствующих распоряжений от родственников погибшего. Но, пока таковых не наблюдалось, приходилось недоумевать, что же произошло. Лишь холодный разум патологоанатома мог выдержать такое, и лишь едва заметный укол на шее, говорил о том, что жертва скончалась скорей всего от передозировки сильнодействующим препаратом, либо намеренного отравления неизвестным ядовитым веществом. Результат же первого вскрытия был уже у него на руках, и его нужно было передать лабораторию. К сожалению, для выполнения столь незначительной работы ему так и не потрудились выделить сотрудника. Всю мелкую канцелярскую и почтовую работу приходилось выполнять самостоятельно. Но он не жаловался. Посторонние дела хоть как-то отвлекали его от каждодневного времяпрепровождения в компании нескольких десятков покойников, и чуть сбрасывало временами накатывающее одиночество. Морг располагался в подвальных помещениях Центра и был всецело обителью одного единственного штатного патологоанатома. Лаборатория же располагалась многими этажами выше и представляла собой, в его представлении, муравейник, кишащий жизнью. Туда приятно было иногда просто зайти и мельком послушать пустую болтовню многочисленных лаборантов. Было просто приятно пройтись среди живых людей, осознавая, что все еще жив. Уже поднимаясь на лифте на нужный этаж в полном одиночестве с образцами, полученными в ходе вскрытия, и папкой с нужными материалами, он мог только гадать, чем же обернется его появление в лаборатории. Во многом, такое восприятие мира было из-за того, что он достаточно редко выбирался из своего склепа, довольствуясь лишь редкими минутами общения с людьми. Но его все более чем устраивало, слишком много людей и общения, не входило в его жизненные планы. Большие скопления народа, он, мягко говоря, недолюбливал, и считал, что любое общение хорошо в меру, хоть и знал, что хоть иногда, но надо было выбираться из своего морозильника. Не интересовало его и происходящее в самом Центре, поступали тела, он отдавал результаты, на этом его общение с остальным персоналом и ограничивалось. Он жил в своем маленьком мирке, наполненном холодом и смертью и такая жизнь стала для него более чем привычной. На другую жизнь он смотрел с ироничной, иногда со снисходительной слабой улыбкой, как будто бы окружающие его люди были маленькими детьми, пока что еще не осознающими, что так или иначе, что жизнь их закончиться на чьем ни будь патологоанатомическом столе. Во многом, он был полностью согласен с этой теорией и предпочитал с окружающими не спорить, как бы это грустно не звучало, но своей смерти, как и смерти своих немногочисленных родных он не боялся, так как знал, что бояться неизбежного, бесполезно, все равно, в смерти ничего нельзя исправить. Именно по этой причине, не тронула его смерть и коллеги, и даже тех немногих подростков, что уже побывали его «клиентами». Возраст, пол, принадлежность, и многое что еще, все это было неважно, когда дело касалось смерти, которая забирала всех, не спрашивая о том, какого цвета у тебя глаза или какой ты национальности. Многое для него оставалось за бортом его собственной жизни, в том числе и собственная семья, которой он так и не смог сделать, за неимением времени и желания. За мыслями не столь радужными, но отнюдь, для него, и не черными, он подъехал на нужный ему этаж и уже вышел, в более или менее оживленный коридор, на ходу поправляя свой, безупречный в своей чистоте, белый халат. И все было бы как всегда, все те же люди, встречающие его своими плохо читаемыми взглядами, все то же короткое путешествие до кабинета главы отделения, и даже еле слышные шепотки все тех же вездесущих лаборантов, но одно новое лицо, которого он раньше не встречал в этих стеклянных стенах, заставило его остановиться. Было что-то непонятно странное в этом невысоком мужчине, шедшем ему на встречу, а отличался он от остальных абсолютно бессмысленным взглядом, направленным в никуда, мертвецки-бледным, почти серым цветом кожи, и тяжелыми черными тенями под глазами. Очевидно, это был новый сотрудник, он нес какие-то документы, которые он прижимал к себе, как будто кто-то в любой момент мог их у него отнять, и то и дело нервно вздрагивал, как от электрического тока. На вид он выглядел смертельно больным, но никто, казалось, не замечал состояния этого болезненного паренька, казавшегося призраком, медленно плывущим вперед, по нему проводили взглядом, как по предмету мебели, казалось, совсем не замечая, что тот может в любой момент свалиться замертво. Он не был на столько равнодушным человеком, чтобы не реагировать на такое, тем более, что тому явно никто не собирался помогать, его состояние игнорировалось, как будто бы специально. К тому же, халат на нем висел как на вешалке, на столько он был худ. Он бы и прошел мимо, с большим трудом уговаривая себя, что это не его дело, если бы не резко изменившиеся обстоятельства. Слишком резко он остановился, практически напротив него, слишком неестественно накренился вперед, удивленно глядя куда-то в неизвестном направлении. Все, что происходило вокруг, было словно из в сумеречной зоны, рядом никого кроме него не оказалось. Никто так и не услышал того грохота, с которым молодой мужчина упал на пол. - Кто ни будь, помогите, здесь человеку плохо! - не долго думая прокричал он. Он сам не заметил, как оказался рядом и уже переворачивал полубессознательного мужчину на бок. При попытке перевернуть его голову к себе, чтобы понять, в сознании ли он, по его рукам потекла теплая липкая жидкость. Он все же перевернул его лицом к себе и встретился взглядом с распахнутыми в ужасе глазами, а до слуха дошли едва слышные хрипы человека, пытающегося нормально вздохнуть, причем, безуспешно. Из приоткрытого рта тонкими струйками стремительно вытекала темная кровь. Он пытался что-то говорить, но сквозь неудачные попытки вздохнуть, удалось разобрать лишь несколько слов: - ...ничего не вижу... - а тем временем, помощи все не было, и именно в такой момент, раньше снующие в разные стороны работники лаборатории, вдруг резко все куда-то испарились, и как будто бы и вовсе не слышали его крика. Выбора особого не было, не смотря на все свои принципы, он не мог бросить умирающего человека, а в то, что тот именно умирает, патологоанатом был уверен. Не долго думая, он подхватил еле дышащего мужчину на руки, благо, сил для этого у него было достаточно много, а тело на его руках было достаточно легким. Только тогда кто-то заметил, что что-то случилось, но было уже не до этого. Кто-то подбегал, что-то спрашивал, пытался как-то помочь, но по хорошему счету, они больше мешались под ногами, чем оказывали какую-то реальную помощь. Он примерно догадывался, в чем была причина такого состояния, вопрос лишь был в том: каким образом он получил отравление таким препаратом, когда даже испытательные образцы хранятся под строгим надзором главы лаборатории. Сейчас он не чувствовал себя в своей тарелке, и прекрасно осознавал, что если бы на него сейчас кто ни будь посмотрел, то увидел бы не слабо трясущиеся руки. В тот момент, когда он наконец-то нашел долгожданную помощь в лице заместителя главного врача, и когда передавал в его руки хрупкое умирающее тело, он больше не стал скрывать своего истинного состояния от окружающих, едва зам исчез из виду, он только и смог, что прислониться плечом к стене, и съехать по ней на пол, не устояв на трясущихся и ослабших ногах. Он слабо понимал, что его кто-то поднимает и ставит на ноги, не помнил, каким образом его довели в таком состоянии до ординаторской, запомнил лишь то, что ему в руки сунули кружку с какой-то ароматной горячей жидкостью. Все события, как будто бы с непривычки, воспринимались отрывочными кадрами, лишенными какой либо связи. Ему, человеку, редко имевшему дело с живыми людьми, еще реже приходилось иметь дело с умирающими, другими словами — чувствовать, как эта самая пресловутая жизнь, уходит из его рук, на его глазах, что казалось, если хорошенько приглядеться, то можно было разглядеть, как душа, вполне зримая, стремиться покинуть свою оболочку. И в дополнение к и без того безрадостным мыслям, пришло осознание того, что его руки до сих пор были перепачканы в крови, и именно с этим осознанием, в эту секунду, кружка выскользнула из скользких пальцев мужчины, чтобы в следующий момент со звоном разбиться на десятки осколков, разбрызгивая темную жидкость во все стороны. - Хизуми-сан, с вами все в порядке? Чей-то беспокойный голос потонул в пучине собственных мыслей. Или в палате было холодно на столько, что зуб на зуб не попадал, либо худшие его опасения сбылись, и его не слабо трясло в болезненном ознобе. Он уже успел напрочь забыть, где он был и что делал, а главное, каким образом добрался до своей палаты, не привлекая к себе внимания, тем более в таком виде, в насквозь промокшей одежде, а от попыток что ни будь вспомнить, только разболелась голова, и без того болезненный организм, подвергался нешуточным испытаниям. Одеяло помогало мало, даже укутавшись в него, словно в кокон, озноб не отступал, потом начало ломать кости, да с такой силой, что ранее казавшийся ему единственным спасением «кокон» из одеял, подушек и простыней, душил и причинял огромные неудобства. Но было в этом состоянии и нечто хорошее, этот самый «второй» не беспокоил его, и он в какой-то мере чувствовал себя свободным. Сегодня его пока никто не навещал, а до времени завтрака было еще несколько часов, поэтому никто даже предположить не мог, в каком он сейчас состоянии находится. В одном случае он был этому даже рад, впервые в жизни ему хотелось побыть в одиночестве. Но когда озноб становился просто невыносимым, он тут же брал свои слова обратно, Акито старался унять неприятные болезненные ощущения, вгрызаясь в угол подушки, при этом становилось лишь немного легче. Выглядывать из своего «временного укрытия» не хотелось, все потому что, едва он пытался приподнять голову над подушкой, перед глазами все начинало плыть. Что ему нужна была помощь он понимал, и не понимал одновременно, все сводилось к мыслям о том, что все может, и обойдется. Кашель, неотъемлемая часть любого подобного заболевания, не заставил себя долго ждать, вскоре он с большим трудом уже мог сдерживать приступы, раздирающие горло. Сдерживаясь в каждом новом приступе, он никак не мог сдержать слезы: это была обида. В самый нужный ему момент, до него никому не было дела, и не смотря на все его мысли об радости одиночества, ему все же хотелось, чтобы хоть кто ни будь помог ему избавиться от мучений. Это были слезы боли физической, никогда раньше он не чувствовал себя на столько плохо. Это были слезы ненависти — как следствие всего, что с ним происходило. Он просто хотел заснуть, но как ни ворочился, как ни пытался улечься удобней, ничего не получалось. Уже казалось, что из приоткрытого рта исходит пар, на столько перед глазами все плыло. О его существовании, кажется, и вовсе забыли, в строго отведенное для этого время, ему всегда приносили завтрак, а после, кто-то обязательно совершал обход. В очередной раз придя в себя, после очередной попытки заснуть, он понимал, что за окнами уже смеркалось, а на столике рядом с его кроватью было по-прежнему пусто, как и утром. Дошло до того, что просто ворочится в кровати уже становилось трудно, он периодически отключался на несколько минут или часов, забываясь коротким тревожным сном, но потом снова возвращался в еще более неприятную реальность, и в те минуты уже не было таких мыслей, как то, что его забыли, и о том, что он никому не нужен. Он хотел только одного — снова заснуть, но больше уже не просыпаться. Очередное пробуждение было неприятным и слишком резким. Но на этот раз он четко ощущал чье-то присутствие, в палате кроме него был кто-то еще. Чьи-то плохо очерченные силуэты выделялись на фоне белых стен и потолка. Кто-то склонился над ним, и, кажется, был еще кто-то второй, с другой стороны кровати он чувствовал, что к нему кто-то прикасается. Наконец-то о нем кто-то вспомнил, значит, он все-таки кому-то нужен. Только он не видел кто это. Впрочем, это было уже не важно. Даже если это были малознакомые ему санитары или медсестры, а не Тоши. Осознание этого заставило его невольно улыбнуться, даже, пусть ему сейчас и плохо физически. Перед глазами все продолжало неумолимо расплываться, поэтому он по-прежнему не мог разглядеть присутствующих. Но видел, что они были не в белых халатах, как это было обычно. Зато чувствовал, что эти кто-то пытаются усадить его на кровати, осторожно придерживая под руки, прислоняют, скорей всего, к подушке спиной. В ушах неприятно звенело, но даже так было понятно, что эти люди ничего не говорят. Он плохо чувствовал собственное тело, но чувствовал, что ему вытянули руку и перетянули чем-то тугим пониже плеча, затем и довольно болезненный укол на сгибе локтя, от которого он даже вскрикнул от неожиданности. Но ничего необычного, из ряда вон выходящего, не произошло, кто-то нежно погладил его по щеке, стирая невольные слезы, прокатившиеся по скулам. От этого жеста стало немного легче. Потом проверяли реакцию его зрачков на свет, что было не очень приятно в любом случае, слишком яркий свет вновь заставлял глаза слезиться, но он все стерпел. С каждой минутой становилось немного легче, и вроде бы, видеть он стал чуть четче, и наконец стал подмечать, кто именно рядом с ним находится — это были, скорей всего мужчина и женщина. Только на них была вовсе не обычная одежда, как он до этого полагал, на них действительно были халаты, только черные и приталенные. Лиц не было видно, по-скольку они были скрыты такими же черными стерильными масками. Раньше он таких никогда не видел, и даже не подозревал, что такие вообще могут быть. Не скрывая своего почти детского любопытства, он внимательно проходился взглядом по каждому. Хотя, скорей всего, они приняли этот взгляд за что-то другое, потому, что в следующий момент, к нему приблизился один из них, и взгляд того, как он понимал, был полон беспокойства. Но опять же, этот кто-то не произнес ни слова, только глаза как бы спрашивали - «Как ты?» А очередной его жест ввел подростка в легкое замешательство, ладонь в черной резиновой перчатке легко прикоснулась к его лбу, совсем невесомо, убирая, упавшую на лицо каштановую прядь. Чем занимался при этом второй, он не видел, да ему уже и не было до этого никакого дела, все его внимание было приковано именно к этой фигуре. И только после того, как на плечо первого легла все такая же ладонь, облаченная в черную перчатку, странный доктор отошел от него, при этом как-то странно обреченно кивнув, и двинулся к выходу. Акито хотел их остановить, но не смог и слова произнести, снова резко закружилась голова, возвращая его в суровую реальность, и единственное, что ему хотелось перед тем, как его сознание резко отключилось, чтобы этот странный доктор в черном хотя бы обернулся и посмотрел на него в последний раз. Но этого так и не произошло, и разум подростка стремительно погрузился в непроглядную черноту. - Состояние организма на время стабилизировалось, но как долго это продлится, сложно сказать, - помощь была оказана оперативно, но все равно, к этому времени Таканори был в тяжелом состоянии и на данный момент находился без сознания. - Действие сыворотки сильных повреждений не вызвали, но по-скольку, организм был сильно истощен, сложно сказать, сможет ли он полностью вывести из себя всю сыворотку. Человек, еще совсем недавно казавшийся развалиной, грозившей вот-вот перейти грань, и оказаться на самом дне, на удивление быстро протрезвел, как только Деяма попросил о помощи, оказавшись на пороге его кабинета с молодым врачом на руках, истекающим кровью. Свою работу он знал, и все прошло на удивление быстро. Снимая с рук окровавленные резиновые перчатки и кидая их в мусорную корзину неподалеку, Хаяши, на удивление даже не возмутился ни разу, как-то опасливо поглядывая в сторону кровати, на которой лежал молодой врач под капельницей. Хотя, еще относительно недавно, мог и порадоваться такому исходу дел. Зам же смотрел на него с откровенным недоверием, то и дело порываясь что-то сказать, но вовремя себя останавливая тем, что таким раскладом дело не решишь. - И как долго ты планировал этим заниматься? - Деяма старался вовсе не смотреть на бледное лицо молодого врача, наблюдая за Хаяши, выражение лица которого, в миг сменилось на искреннее недоумение. - О чем ты? - тот, казалось, действительно не понимал, о чем речь, но Деяма продолжал. - Ты же прекрасно понимаешь, это действие испытуемого образца. - Я все прекрасно понимаю, только почему ты думаешь, что я как-то к этому причастен? - выражение и тон быстро сменились искренним равнодушием, когда он отвернулся от коллеги, чтобы пройти на выход. - Обвиняя меня во всем, что здесь происходит, ты никак не улучшишь положение Центра. Загляни к Ишидзуке и спроси у него, как обстоят дела с сохранностью испытуемых образцов. Мужчина, больше не сказав ни слова, вышел из частной палаты, оставив Деяму одного. Он не верил Хаяши, не верил ни единому его слову, но сказать он ничего больше не мог. У него не было доказательств. Во всяком случае глава никак не показывал, что он как-то причастен к тому, что произошло с одним из сотрудников Центра. Стоя в углу ванной комнаты, он отстранённо наблюдал за тем, как приставленный к нему Шинджи смывал с рук кровь, с каким-то особым остервенением растирая мылом и без того загрубевшую кожу, но красные разводы все никак не желали сходить. Единственное, что было в этой картине нормально, кровь принадлежала еще живому человеку, которому только, что оказали помощь. Мужчина, который ослабленным голосом просил его о помощи, теперь спал в соседней комнате под действием обезболивающего. Когда он, с трудом передвигая ноги пошел звать хоть кого ни будь, на месте не оказалось хозяина дома, который сейчас был так нужен, но, зато был Шинджи, хотя в нем он не был так сильно уверен, как том мужчине, чьего имени он до сих пор так и не выяснил. На удивление, тот оказался таким же умелым в плане первой помощи. И после того, как все закончилось, Каю уже не так сильно хотелось оставаться наедине с человеком, который вполне возможно тоже участвовал в издевательствах над ним, хотя он точно в этом не был уверен. Он последовал за Шинджи, хотя, тот, казалось бы, совсем не обратил внимание на его присутствие, ему казалось чрезвычайно важным смыть с рук красную жидкость, которой, кстати, было достаточно и на одежде. У самого него не было сил даже чтобы уйти, просто стоять, прислонившись спиной к стене и с трудом держась за какой-то случайный поручень, мутным взглядом наблюдать за действиями этого странного человека и то давалось с огромным усилием. Сейчас, просто хотелось добраться до кровати, где можно было просто лежать и не двигаться. Но Шинджи не спешил помогать, ему было будто бы все равно, и сейчас Кай предпочел бы даже компанию молчаливой Кайако, от одного взгляда на которую, все внутри от страха содрогалось. Дольше ждать он не стал, надоело кого-то ждать и надеяться, что помогут, в конце концов он и доползти сможет, если уж будет совсем тяжело идти. И все так же, по стене, хватаясь за все что только возможно, кроме горячих водопроводных труб, он, в буквальном смысле вывалился за дверь, с трудом удерживаясь в положении, согнувшись пополам, но все же держался, твердо вознамерившись сделать все самостоятельно. Никто за ним так и не пошел, как ожидалось, а комната была не так уж и далеко, не важно уже какая, даже пусть все с тем же врачом, главное, чтобы упасть на мягкую поверхность и дать отдохнуть разболевшимся ногам и позвоночнику. Что было дальше, запомнил он с трудом, но знал только, что все-таки добрался до кровати и просто рухнул на мягкое одеяло, как подкошенный, с удовольствием вдыхая уже так полюбившийся ему запах свежевыстиранных простыней, не как в его палате, вечно пропахших затхлыстью. Сложно было сказать, от чего конкретно он проснулся, от того, что услышал как открывается дверь, или от того, что в его комнату что-то ввозили на тележке, судя по звукам, а может и на больничной каталке. Все это казалось каким-то странным сном, где главные роли играли сразу несколько личностей, одна из которых был странным мужчиной с длинными черными волосами и в белом халате, чьего лица он не мог различить сквозь пелену в глазах. Второго он знал, это хозяин дома. Кажется, оба они пришли из-за него, только вот зачем? Он различал слова с большим трудом, но что-то ему подсказывало, что происходит что-то очень важное, может быть, даже опасное. Надо было что-то делать, надо было как-то этому воспротивиться, и он начал слабо дергаться в попытках подняться, теперь он стал видеть, что именно сюда привезли, это была не просто каталка, а самый настоящий операционный стол. От ужаса, который он в эти секунды испытал, он чуть не лишился чувств, но вовремя опомнился, понимая, что надо немедленно отсюда убираться. Кошмар повторяется. Этого нельзя допустить, он больше не допустит издевательств над своим телом. Насилу перевернувшись на бок, он уже хотел сползти с кровати, но вместо этого, сжался в комок от новой порции боли в легких, от неожиданной рези, он даже вскрикнул, но страха, того, что с ним могут сделать, никто не отменял. Это было самое настоящее отчаяние, безысходность, деваться было некуда. Он не знал, что делать, от страха цепляясь за подушку, только бы его не отрывали от кровати, он и не обратил внимания, что к глазам подступили слезы. Кто-то прикоснулся к его плечу, от чего он нервно дернулся в сторону. И на силу заставив себя, смог сползти на пол, про себя немного удивляясь, почему его до сих пор никто не тронул, лишь чувствовал, что над ним нависает высокая тень, но каких бы то ни было действий не предпринимает. Прижимаясь спиной к стене, в бесполезной попытке подняться, кричать о помощи было глупо, он прекрасно знал, где находился, он искал пути к отступлению. Кто-то тянул к нему руки... - Не надо... я прошу вас, не трогайте меня... - бежать возможности не было, и он мог только умалять, сжимаясь в комок, лежа на полу. - Вы же обещали... - Успокойся, мы хотим тебе помочь, - безошибочно он смог понять, что голос принадлежит хозяину дома. Но он не слышал самих слов, он не верил в чужую помощь. - У меня уже забрали все, что могли, пожалуйста... пожалуйста, оставьте мне хотя бы это, - его трясло в нервной лихорадке, обнимая руками свои плечи, защищая то, что осталось от тела, как будто бы чувствуя, что вот-вот на него могут посыпаться побои. Было уже все равно, что изо рта снова льется кровь, сгустками стекая по щеке, на боли в груди он уже не обращал внимания. Он уже видел перед собой уже знакомый стерильный инструментарий и набор из шприцов с разноцветными жидкостями внутри, лица в масках, мягкие голоса, утверждающие, что все будет хорошо, и издевательски-добрые глаза, когда его лишали пальцев и вонзали новую иглу в шею или живот. Стало темно...