Северный ледовитый Океан.

Он шел шаг в шаг за Изабеллой, что под руку вела Николь. У них с Руквудом никак не ладилась беседа. Хотя бы потому, что он не одобрял никаких помолвочных колец, особенно если речь шла о той, кто не имел отношения ни к жизни Августуса в кругах пожирателей, ни к тому обществу, в котором они оба вращались. Со временем эта новость об обручении разнесется повсеместно, и многие сомнительные личности захотят лично познакомиться с избранницей его друга. И если почти все мужчины не представляют для нее особенной угрозы, то вот в женщинах, кто оказался недостаточно хорош для Руквуда, Торфинн не был так уверен и уже успел высказать своему другу опасения на этот счёт. Но влюбленным, по обыкновению, все непочем. Они редко думают рационально и мало кто сохраняет здравый ум, когда обуревают такие сильные чувства. — Мы зайдём к мадам ЛеФран, вы с нами? — Спросил Руквуд, и получив отказ, догнал Николетту и они ушли в магазин. Роули же сперва стоял чуть в стороне от Изабель. Он наблюдал за ней, не произнося ни слова. Да и что он мог сказать? Когда он спрашивал у Руквуда, есть ли у Николетты симпатичная подружка, то не мог предположить, что такая действительно есть. А когда спросил у самого себя, не пошутил ли он себе назло, ответ напросился сам собой. — Ты очень красивая… — Говорит он, как будто не слыша вопроса девушки. А она задаёт его ему за долю секунды до комплимента. И в этот миг Роули осознает, что зацепил ее. В общем-то, ничего сложного, как оказалось. Ему можно и не соблюдать никаких формальностей. Между ним и Изабеллой не было ни Хогвартса, ни преподавания, ни злого отца, который сам не мог определиться чью сторону он занимает, но однозначно против пожирателей смерти. Да и как он может быть против, если сам посещает приемы организованные одним из них. — Что? — Переспрашивает девушка, заливаясь краской. — Ты очень красивая, Изабелла Стеббинс. Торфинн стоит в шаге от девушки, но протягивая руку с лёгкостью дотягивается до лица волшебницы, обездвиженной его словами получше любого заклинания и конечно, пользуется случаем. Осторожное, но не слишком навязчивое движение пальцев, которыми он захватывает прядку густых каштановых волос, выбившихся из общей массы, которая забрана в конский хвост на затылке. Роули, на секунду помедлив для пущего эффекта этого жеста, заправляет ей эту прядь за ушко и словно нечаянно, убирая наконец руку, задевает щеку девушки. — Так рано начинает смеркаться, правда? — Рассуждал маг, безмятежно предложив Изабелле свой локоть. — Очень скользко, пожалуй, тебе лучше держаться за меня. Но собеседница все ещё была не в силах как-то отреагировать, а потому Торфинн взял ее руку и оплел ею свою. Ему не нравилось долгое ожидание и бессмысленные раздумья, если ответ все равно будет принят в его пользу. Руквуд был задумчив и даже угрюм, когда вдруг понял, что им с Николь нужно зайти в одну лавку, по пути их следования. Мадам ЛеФран продавала много чудесных книг для магглов, но только немногие знали, что она занималась коллекционированием различных артефактов. По долгу службы своей в министерстве в качестве невыразимца, Августус имел достаточно тесное с этой волшебницей знакомство — изымал у нее несколько маховиков времени, что остались припрятанными, когда их запретили магическим законодательством. Догнав девушку, Августус приобнял ее за плечи и чуть прижал к себе. После завтрака Николетта была какой-то подавленной и он не очень понимал почему. Ведь она получила то, что так хотела — его, его обещание, его обязательства перед ней. Он предложил зайти в лавку, но ни сопротивления ни устного согласия не получил — студентка просто послушно зашагала туда, где было написано имя мадам ЛеФран. Руквуд за ней. Колокольчик над входной дверью звякнул, возвещая хозяйку магазина о новых посетителях. Однако женщина видимо не торопилась, и это немного обрадовало Руквуда. Он решил всё-таки выяснить, что произошло и почему его девушка ведёт себя так, словно он разорвал помолвку, а не заключил ее. — Николь, тебя что-то беспокоит? С самого завтрака на тебе лица нет. — Все хорошо. — Слишком уж резко отвечает девушка и отворачивается от собеседника, выражая свое нежелание продолжать разговор. — Я не мальчик. — С большим нажимом произносит Августус, снимая кожаные перчатки и убирая их в карман. Но что она могла ему ответить? От страшного недосыпа — а легли они уже под утро — у Николь кружилась голова, хотелось спать или просто прилечь, отдохнуть. Ей не хотелось находиться в Париже и не хотелось покидать этот город одновременно, ведь в нем произошло так много приятных и важных событий. Она не понимала себя, возможно, как раз из-за избытка различных чувств она просто не успевала понимать, что же на данный момент она чувствует. — Ты… — Она сжимает руки в кулаки, и вдруг поворачивается лицом к пожирателю смерти. — Ты мог бы сделать мне предложение так, чтобы я его запомнила? Так, чтобы я не выглядела, как форменная дура? — Так вот, в чем дело… — Нет не в этом! — Вдруг кричит девушка, а потом, не узнавая саму себя, спешно прячет взгляд. — То есть, и в этом тоже… я просто очень устала. Маг обескураженно молчит. Он уже слышал однажды, как Николь повышает голос, но ему кажется, что это было давно. Позади долгие месяцы борьбы за чувства, позади ссоры, переживания и теперь они вдвоем, наконец. Но она снова кричит. Не то, чтобы он считал ее возмущение необоснованным. Она была права. Он всего лишь создал магическую копию своего кольца и надел на тонкий пальчик девушки, пока она спала. Будучи абсолютно уверенным в том, что встреча с мистером Ковенантом произойдет ещё раз, Августус не видел никакого другого варианта, кроме как сделать вид, что он делает Николетту своей невестой. Возмущения отца понятны — кто он такой, чтобы быть рядом с его драгоценной дочерью. Кто он такой, чтобы говорить о любви к девушке, почти вдвое младше его самого? Порой Руквуд и сам не верил в то, что у Николетты Изабеллы Ковенант есть к нему романтические чувства. Как не верилось и в то, что вчерашняя девственница может быть такой искусной любовницей. Он подходит к Николь, отбрасывая все свои мысли и обнимает ее за плечи, одной рукой, оглаживая длинные белые волосы другой. Ощущение, которое приносит ему нахождение в объятьях этой девушки, сравнимы разве что с теми несколькими годами, когда он жил в семье с мамой и она дарила ему тепло и уют такими объятьями. До тех пор, пока не умерла. Воспоминания о ее гибели были мучением на протяжении столько лет… столько лет Августус боялся жить как все, любя и ненавидя, встречая людей и сближаясь с ними, потому что знал — смерть приходит за всеми. А за теми, кто ведёт подобный образ жизни она приходит быстрее, чем к обычным магглам и магам. Минуту единения прерывает тихое покашливание у них за спиной. Это мадам ЛеФран соизволила наконец выйти к своим клиентам. — Чем могу помочь… о! — Восклицает она, когда пара оборачивается на ее голос. — Мистер Руквуд! Идёмте! Женщина касается рукой двери, которая с первого взгляда не отличима от остальной стены. Рельеф и цвет — ничто не выдает ее присутствия, однако она там есть. Француженка ныряет в нее, а затем заходит Николетта и Августус. Перед ними, удлиняясь и расширяясь, возникла комната, сплошь уставленная шкафами, сундуками, полками и вешалками. На этих полках лежали вразброс драгоценные камни, ювелирные украшения — кольца, диадемы, ожерелья, браслеты и даже маггловские часы — но на всех них была одна и та же надпись: «руками не трогать». — Что это? — Изумлённо произнесла Николь, даже не замечая, что чувства недовольства и обиды покинули ее, словно бы растворились в воздухе. — Ничего не трогай, — предостерегает ее Руквуд и проходит следом за женщиной вглубь лавки. Николетта же остаётся одна посреди длинного коридора. Заколдованные предметы лежат в достаточном беспорядке, чтобы невозможно было понять, какой из них проклят, а какой зачарован. Какая разница, спросила бы Николь, будь она на пятом курсе в школе, но теперь такой вопрос у нее не возникнет. Она уже слишком хорошо знала разницу между заклинанием и проклятием, как знала и последствия действия этих вещей. Какие-то вызывали смертельные болезни, какие-то — страшные боли, а какие-то убивали. На некоторых полках аккурат под артефактами располагались небольшие золотые таблички, на которых красовались аккуратные магические надписи, которые появлялись, затем исчезали, но лишь для того, чтобы сменить друг друга. Текст был длинным, но Николь не хотелось его читать. Она только и делала, что рассматривала поблескивающие драгоценными камнями украшения и вспоминала, что у них дома где-то хранится шкатулка с подобными вещами, оставшимися от матери. Впрочем, тут же обрывает цепочку своих размышлений и воспоминаний о доме. Больше он не был «её». Наверное, в большинстве своем из-за того, что отец не сделал ни единой попытки даже просто объясниться со своей дочерью. Как же после этого она может вернуться? А вдруг, после того, как его отношения с женщиной вскрылись, он приведет ее к ним домой? Он же не думает, что эта странная женщина сможет заменить Николетте мать? Внезапно из размышлений ее вырвало пощипывание в районе руки, на которую было надето кольцо. Николь взглянула на него и обнаружила, что оно изменило цвет — из черного стало ярко оранжевым, сложно языки пламени, лижущие руку. Это напугало девушку и она быстрым шагом направилась вглубь магазина, чтобы найти Августуса и спросить, что это значит. Пожирателя она нашла не сразу. Видимо, он рассматривал какое-то кольцо, но сейчас он будто бы скрывал боль, сжимая предплечье руки. Той руки, на которой у него была метка. — Августус… — Позвала она его тихо, но не решалась подойти. Слыша ее голос, маг выпрямляется и руки его уже заняты тем, чтобы положить кольцо которое он рассматривал обратно в родную коробочку. — Упакуйте пожалуйста. — Руквуд оборачивается к волшебнице и, забрав коробочку и убрав ее в карман, берет ее под локоть, спешно покидая лавку, где их у входа уже ждёт Роули. На лице у пожирателей смерти отражается напряжение. Они обмениваются взглядами, и Торфинн кивает своему другу, после чего Августус достает из кармана порт-ключ и передаёт его Николетте. — Возвращайтесь в поместье, обе. — Что? — Изабелла непроизвольно сжимает руку блондина, который недавно почти заставил ее взять его за руку. — А вы? — Николь обеспокоенно хватается за пальто, в которое одет Августус. Он мягко отводит руку девушки в сторону, заставляя отпустить, после чего без слов отходит вместе с Роули в сторону и, хлопнув друга по плечу, исчезает с негромким хлопком. Трансгрессия. Без объяснения такой спешки… Подруги вначале смотрели на то место, откуда трансгрессировали пожиратели, но потом переглянулись и всё-таки решили последовать приказу и вернуться в дом. Тем более, что там их уже ждал горячий и вкусный обед. Домовики постарались на славу. Стол был накрыт, как и утром, на шесть персон. Цветочная композиция в середине стола, серебристые тарелки на белой, накрахмаленной скатерти. Все было вкусно, но Николь так и не смогла поесть нормально, у нее почему-то пропал аппетит. А вот Изабелла от голода смела со стола все, что перед ней поставили. После этого, девушки перешли в комнату, которую им показал старый домовой эльф — хранитель фамильного поместья. — Хозяин велел подготовить для Вас гостевую комнату, мисс. — Проскрипел он, открывая перед ними дверь. — Надеюсь, Вас понравится… — Думаю, понравится. — Иззи снисходительно улыбнулась домовику. Тот, не способный на долгие расшаркивания, молча поклонился и исчез. Волшебницы ступили на порог предложенной Торфинном для его гостьи комнаты. Она была довольно светлой, чего не скажешь о спальне Августуса. Белые гардины с золотыми кисточками, огромный камин из белого камня, украшенный большой фигурной буквой Р, как знак фамилии хозяев дома. В середине комнаты — широкая и высокая из-за нескольких матрасов, кровать с балдахином, собранным около столбиков по краям кровати теми же золотыми кисточками. — Торфинн так о тебе заботится, Иззи. — С неприкрытым весельем в голосе произнесла Николетта и захихикала. — Мда, — фыркнула в ответ брюнетка, проводя пальцами по притолоке камина. Не то, чтобы ей не нравилось. По правде говоря Роули ее своим вниманием смущал, но в тоже время было очень приятно ощущать себя красивой для мужчины. Не для мальчика, а для мужчины. — Что тебя беспокоит? — Словно прочитав мысли подруги, спрашивает Николь, при этом присаживаясь на диван, что напротив того самого камина. — О… тебе по порядку, или от плохого к хорошему? — Тебя и хорошее тоже беспокоит? — Возмутилась девушка, поправляя свои белые волосы. — А тебя, будто бы нет. — Парировала ей Изабелла и после недолгих раздумий, тоже опустилась на диван. Они потеряли счёт времени, болтая вот так обо всем, что произошло с ними за эти месяцы обучения в школе. Николь спрашивала про визит отца в дом к ее подруге, о том, как отец Изабель отреагировал на весь этот странный концерт. Спрашивала и о том, что ее подруга думает о Торфинне, который явно был очарован милой девушкой. Причем, это было понятно, он не стремился скрыть свою симпатию. Николетта считала, что подруге очень повезло. Даже если у них не сложится никаких серьезных отношений, почему бы им было не пообщаться? Просто, ради развлечения. — Какого? — Со смехом спрашивает Изи. — Переспать с ним и стереть ему память? А заодно и себе, наверное. — Ну… — протянула подруга, улыбаясь. — Можно только ему. Если секс будет хорошим, ну, а если так себе — можешь и себе. Если хочешь, то я тебе сотру. Августус говорит, что он очень в этом хорош. Можем к нему обратиться… Они засмеялись. — И всё-таки, ты должна меня выслушать. — Начала было Изабелла, вспоминая об истинной цели своего визита в поместье Роули. И даже перехватила руки Николь, выставленные перед ее лицом в отрицающем жесте. — Нет, послушай! Хотя бы потому, что мне нужно будет как-то отвечать на вопросы твоего отца, да и потом, ты ведь не серьёзно про то, что ты к нему жить не вернёшься? — Серьёзно. — Упрямо буркнула Ник, складывая руки на колени. Ответ подруги Изабеллу очень удивил. И напугал. — И где же ты собираешься жить? — Поинтересовалась брюнетка. — Неужели, в школе? Видимо, в чулане для метел до самой старости и выйдешь в итоге за Филча? — Перестань, Изи… — Но это смешно, Ник! — Подруга перебила Николь, переходя уже на довольно громкий голос. — Что, если Руквуд не готов к такому развитию событий? Ты думала об этом? Где ты будешь жить, когда закончится школа? У тебя есть сбережения? Я ведь за тебя волнуюсь, а не за кого-то другого! На это Николетте нечего было ответить. И как хорошо, что не нужно было. Ведь в дверь комнаты постучали — Изабель поднялась с дивана, открыла дверь и тут же в помещении оказался Торфинн Роули. Он легко отодвинул девушку с блестящими каштановыми волосами, обняв ее за плечи и ведя вглубь комнаты. Он улыбался, будто все это время развлекался, или по крайней мере узнал что-то хорошее. Вел блондин себя очень самоуверенно, можно сказать даже нагло. Он все это время обнимал за плечи Изабеллу, а та, совершенно обескураженная, молча глянув на подругу, будто ожидая ее помощи в освобождении. Но Николь не двинулась и не произнесла ни слова, дожидаясь, пока весь этот спектакль завершится так, как задумал режиссер. Надо сказать, наблюдая за этой сценой на губах у Николетты появилась улыбка. Что-то было между этими двумя, что, возможно, они и сами не до конца осознавали. И за какую-то долю секунды решение пришло к ней, словно, само собой разумеющееся. — Пожалуй, пойду… — Стой! — Взмолилась Изабель, но сделала она это слишком поздно. Ее светловолосая подружка так спешила покинуть комнату, что с хлопком закрыла за собой дверь. Какая досада… Изи даже не сумела скрыть своих эмоций и недовольно фыркнула на подругу. Как она могла так сбежать? Оставить ее наедине с этим… варваром? А Роули тем временем отпустил ее и присел на диван. На его лице, как оказалось, остались шрамы и он изо всех сил старался прятать их за короткой щетиной. Взгляд — уставший от постоянного метания между Темным Лордом и желанием сохранить свою шкуру — оценивающе исследовал особу, стоявшую в метре от него. Торфинн молчал. Похоже он был не из тех, кто привык говорить без умолку, а для Изабель, как для человека, который вообще не особенно любил разговоры, повисшая пауза показалась спасением. Боялась ли она этого мужчину? Да. Она действительно боялась его. Его рук и его пальцев, переплетённых между собой в «замок». Руки у него были сильными, крупными, и казалось что он способен схватить такой рукой за шею и сломать ее, чересчур сильно сжав. Его глаз она тоже боялась — холодный, впрочем, не такой уж, особенно если сравнивать с профессором Руквудом. — Не люблю долгие прелюдии… — Внезапно произнес маг, заставляя Изабеллу напрячься всем телом только от интонации, не говоря уже о смысле слов, который дошел до девушки значительно позже. — Поэтому предлагаю тебе быть моей женщиной. Разумеется, обещаю соблюсти все возможные формальности. Изабель стояла, не в силах пошевелиться. Кроме того в какой-то момент ей показалось, что она не в состоянии дышать. Настолько ее поразило услышанное. Что уж можно было говорить об ответе на такой вопрос? Они просто смотрели друг на друга. Роули уже, кажется, пожалел о своей прямолинейности, однако изначально ему показалось что Иззи как раз из тех, кто не любит ходить вокруг да около. Впрочем, не смотря на все это, ей как и любой другой девушке или женщине хочется романтики, тепла, тех самых прелюдий, от которых открещивался пожиратель. — Нет. — Собравшись с силами произносит волшебница, а затем выходит из комнаты, оставляя Торфинна в полнейшем замешательстве. Сердце у нее стучало так быстро и громко, что ничего вокруг она не слышала. Уверенная, что Роули точно не станет ее догонять, Иззи забежала в двойную дверь на первом этаже и очутилась в большой столовой, где они завтракали и только тогда позволила себе выдохнуть, расслабляясь. Все происходящее казалось каким-то нереальным… какие ещё отношения? Стать «его женщиной»? Изабель подвинула к очагу стул и села на него, грея почему-то внезапно замёрзшие руки у огня, где приятно потрескивали поленья. Оказаться в тишине было самым лучшим решением, принятым ею, пусть и спонтанно. Да, Роули уже успел вызвать в душе какие-то чувства. Возможно даже приятные, балансирующие на грани влюбленности, но все же недостаточно, чтобы она поступилась своим воспитанием и принципами. Николь была импульсивной, руководствовалась эмоциями и потому так упрямо отказывалась возвращаться к отцу после их неловкой встречи на приёме. Изабелла же была из тех, кто чаще всего сверяется со своими чувствами и анализирует это, прежде чем принять то или иное решение. Не смотря на это ее нельзя было назвать бесчувственной. Скорее немного… скрытной. С близкими Иззи была очень чуткой, внимательной и заботливой девушкой. Но стоило ей остаться наедине с чужим человеком — всю ее чуткость как обрубало ржавым топором. Минимальный спектр эмоций, который она себе позволяла, не способствовал развитию отношений даже дружеских. Поэтому они лучше всего дружили именно с Николь — уравновешивали друг друга, говоря по правде. Николетта эмоционировала порой за двоих. И только на матчах по квиддичу Изабелла открывалась полностью, вопя с трибун и переживая за любимый факультет. Это все, что она могла сделать, пока подруга разрезала воздух на метле. Как только дверь позади Николь закрылась, она сразу же прислушалась. Нет, не для того, чтобы уловить разговор между подругой и пришедшим в комнату волшебником. А для того, чтобы понять где сейчас Руквуд. Однако каким бы ни был слух Ковенант, она не смогла различить ни шагов, ни каких-либо других звуков, способных выдать движение неподалеку. Потому девушка направилась в комнату, которая вчера стала для нее спальней. Уж сейчас-то у нее будет достаточно времени, чтобы разузнать Руквуда лучше. Комната была мрачной, в отличие от той, куда Торфинн определил ее подругу. В комнате Августуса были плотные бархатные гардины, и глубоко вдающиеся в стену книжные шкафы, забитые пыльными фолиантами. Как и в Хогвартсе, комнату в котором профессор оборудовал под свой вкус, здесь было очень много книг. Вероятно, он не раз и даже не два раза обращался к ним за советом или знанием, которые помогли волшебнику достичь тех высот в магии, которые ей до сих пор неизвестны. Кроме, разумеется, того, что он искусно владеет заклятием Бомбарда — об этом услышала от Роули, пока подслушивала их с профессором разговор тогда, в кабинете Хогвартса. Помимо всего прочего неподалеку от камина расположился невысокий четвероногий столик из темного дуба, весь усыпанный свитками обрывками пергамента с четко читаемым, красивым почерком мага. Она предположила, что этот почерк принадлежит именно Августусу: он разрабатывал какое-то заклинание, кажется, много раз пробовал его по отношению к каким-то предметам, но у него не получалось добиться желаемого результата, на что указывали многочисленные заштрихованные слова в свитках. Руквуд оказался внимательным человеком: он скрупулёзно выводил символы рун над предметом, схематично изображённым на пергаментном свитке. Красивые буквы с завитками легли под ним в замысловатый текст, явно не на английском языке. Аккуратность его почерка ещё раз доказывала волшебнице, что Августус спокоен, вежлив и внимателен к деталям. Она с жадностью изучала его через написанное на бумаге, будто для самой себя ища подтверждение тому, каким она его видела. Наконец, девушка двинулась дальше. Изучение стоящей на полках литературы, дало ей понятие о том, каким всё-таки Руквуд был магом. Конечно, возможно и такое, что книгами владел Роули, но вместе с тем, не отметался и иной вариант. А книги были между тем самые разнообразные: украшенные вензелями двухтомники в переплете из красной драконьей кожи, увесистые пятитомники «Теории происхождения времени», небольшой справочник «Яды и противоядия», «Проклятия всего Мира», «Могущественные ведьмы и Волшебники всех времён» — последняя из которых занимала почетное место на верхней полке одного из шкафов и стояла там в гордом одиночестве. Николетта исследовала щербатую поверхность тёмного дерева, передвигаясь от одного шкафа к другому и вдруг поняла, что наткнулась на нечто весьма интересное. Словно… Дневник. Он был в спешке засунут между корешками толстых «История магии» и с полки свисал придавленный язык из красной атласной ленты. Девушка оглянулась, почувствовав себя более, чем неловко, но в тоже время не в силах совладать со своим любопытством. Вытащив дневник двумя пальцами, она словно бы почувствовала кратковременный укол боли, но не обратила внимание. По крайней мере такого, которого это чувство заслуживало. И вот Николь уже сидит на кровати, развязав тот самый атласный язычок-закладку, которой дневник был оплетён вокруг обложки и завязан на аккуратный узел. Первые несколько страниц девушка пролистала, откровенно зевая и не вникая в смысл написанного. Сухие факты чьей-то биографии, записанные на бумагу и не более того. Странице на третьей почерк Августуса поменялся — он начал торопливо склонять буквы чуть влево, словно спешил, когда повествовал этому дневнику про какой-то загадочный артефакт, название которого в тексте не упоминалось. Пролистав ещё немного, Николь вдруг наткнулась на несколько старых колдографий. На одной из них были изображены статный мужчина и хрупкая женщина, оба были в черном — мужчина был облачён в черную мантию, застегнутую на витиеватую брошь на шее и груди, из-под мантии проглядывал бархатный дублет, отороченный светлыми нитками. В старых колдографиях не было цвета, а потому различить можно было лишь оттенки — темный, светлый или вовсе — пастельный, в виду общей цветовой гаммы. Женщина на карточке, лицо которой было до ужаса бледное и худое, улыбалась. Создавалось впечатление, что она неизлечимо больна, но в тоже время безусловно счастлива. Чего не скажешь о мужчине — его лицо не выдавало никаких эмоций и чувств, взгляд был направлен на смотрящего на фотографию лишь на краткий миг, а все остальное время он буравил взглядом стену по правую руку от себя. За локоть левой руки его держала бледная спутница. Она была одета в красивое, пышное платье светлого цвета, расшитое камнями и жемчугом. У нее были черные волосы и светло-серые глаза, мягкие, добрые и любящие. На обратной стороне колдографии стояла дата, почерк Руквуду не принадлежал. Николетта отложила одну фотографию, зевнула, стараясь отмахнуться от сильной усталости и потерла слипающиеся глаза. Ужасно хотелось спать, но она взяла в руки вторую колдографию: на ней двое студентов факультета Слизерин. Один из них — черноволосый, с пышными волосами небрежно спадающими на лицо. По выражению его лица — ужасно скучает, иногда поглядывая на своего друга. Тот, схватив брюнета за плечо, громко смеётся. Этот второй — тоже со Слизерина, но, в отличие от первого мальчика — блондин. И волосы у него коротко стриженные. По крайней мере так сначала показалось — когда блондин смеясь качнул головой, Никки разглядела небольшой хвостик на затылке, который связывал длинные белокурые волосы. Глаза у мага были красивые, глубокие, серые. В руке он держал перевернутый вверх тормашками кубок по квиддичу. Волшебница уже хотела повернуть колдографию обратной стороной, но все перед глазами у нее поплыло, и последнее, что она видела, это слова «Дорогому другу…». Откинувшись на подушки и впадая в забытьё, Николь ещё какое-то время старалась сопротивляться этой странной усталости. Все плыло перед ней, кружился потолок и стены, поэтому очень скоро она закрыла глаза, шепча себе под нос что-то о секундочке, которая нужна ей для отдыха и… Темный Лондонский переулок, не имеющий вообще ничего общего с комфортным кабинетом в Хогвартсе или, тем более, с его комнатой в поместье Роули во Франции. Они с Долоховым ждали человека, способного принести пользу Темному Лорду и их Благой без сомнения цели, но Руквуд был не рад очутиться здесь в такой час. Особенно, в компании с Долоховым. Его он не знал настолько, насколько знал Торфинна и предпочитал безумие своего друга той неизвестности, которая ожидала его в работе с Антониным. Но к счастью долго ждать встречи с магом из Америки не пришлось. Он оказался не столь пунктуальным, как сам он объяснил, из-за формальностей Министерства Магии. Пий иногда перегибал в своей игре в красивую политику, но Августус был готов простить ему это ради положительного результата переговоров. Конечно американцы были упрямыми, но они были идеальны, как страна с жёсткими магическими порядками. Они, кажется, единственные все ещё запрещали законодательно иметь отношения с магглами, если ты, при этом, чистокровен. Они не признавали порчу фамильного древа глупыми эмоциональными прихотями и именно поэтому Темный Лорд обратил свой взор в их сторону. Почему бы не заручиться поддержкой таких идеалистов в войне, в которой все средства хороши? — Мистер Гринграсс, я уверен, что все мы чрезвычайно хотим оказаться у огня с бокалом огневиски, однако, — Руквуд чувствовал, что Долохов подозревает что-то недоброе, раз полез в карман и схватился за рукоять волшебной палочки. — Мы все здесь и я полагаю, пора дать четкий ответ относительно нашего предложения. У американской стороны было достаточно времени подумать. Мистер Гринграсс представлял из себя высокого, но пузатого и коренастого мужчину, одетого в черный дорожный плащ и шляпу с полями, а на шее у него болтался кашемировые шарф. На самом деле он ничем не выдавал своего чистокровного происхождения и даже вполне себе сошел бы за маггла. Вышеупомянутый мужчина долго молчал, разглядывая британцев и хмуря брови, а затем, выхватывая палочку и направляя ее в грудь Долохова, рыкнул: — Вынужден отказать Вам, сэр! — Тотчас с кончика палочки сорвалась вспышка яркого жёлтого света и Антонин Долохов отлетел метра на три вглубь улицы. Руквуд уже не видел его, так как вступил в жестокую дуэль с Гринграссом и они шли вровень друг с другом, пока американец не бросил под ноги Августусу замедляющий порошок. Цепь заклинаний была разорвана, и только взмахивающий палочкой Руквуд, получил от Григрасса сразу двумя заклинаниями в грудь. Пожиратель смерти повалился назад, но к счастью встретил спиной стену кирпичного дома и сполз по ней на тротуар. Хлопок — Гринграсс исчез в ночной темноте. Августус же, все ещё находясь под действием порошка, пытался мучительно медленно расстегнуть мантию на груди. Когда же ему это удалось, он почувствовал, что движения его рук стали намного быстрее, что радовало. Правда пальцы, утонувшие в массивно кровоточащей ране на груди наоборот не радовали от слова совсем. Где-то неподалеку страдал обездвиженный заклинанием Долохов. — Дракл тебя дери… — Пробормотал маг. Он попытался встать и, не с первого раза, но у него получилось. Взглядом он нашел страдающего от боли Антонина, лежавшего в тот момент лицом на грязной дороге. Руквуд подошёл к напарнику и попытался поднять его на ноги, но быстро понял, что сам не лучшем виде и потому трансгрессировал в Малфой-менор взяв Долохова за плечо. Лёгкие сдавило, но очень скоро они уже очутились посреди отсыпанной гравием подъездной дорожке. Августус ещё раз ощупал свою грудную клетку и громко выругался, осознавая, что кровотечение не остановилось и он стремительно теряет силы. На помощь Беллатрисы рассчитывать не приходилось, но та фигура, что быстрым шагом приближалась к пожирателям от особняка была похожа на женскую. Скорее всего это была Нарцисса. Может быть, она думала что увидит своего мужа — Люциус после собрания тоже был отправлен Темным Лордом на задание. Руквуд понимал, что именно ему теперь предстояло отчитываться о случившемся перед Повелителем… но, как же он этого не хотел. Как он не хотел попасть под раздачу за то, к чему не имел никакого отношения! Разве что в его силах было убить Гринграсса, но почему-то он помедлил. Как же он жалел о том, что не убил его сразу. — Помоги ему! — Прорычал Руквуд сквозь стиснутые зубы, и пытаясь поднять Долохова на ноги. С горем пополам им с подоспевшей Нарциссой это всё-таки удалось, и они побрели к входу в поместье рода Малфой. Мрачное здание, с большими окнами, изгородью из терновника и ядовитыми, шипастыми розами по бокам щебневой дорожки. Однако этот дом отвечал всем требованиям Темного Лорда в качестве штаб квартиры для собраний пожирателей смерти. Почему-то Воландеморт любил этот дом. Если он мог, конечно, любить. Чего не скажешь о Нарциссе — она не любила никого из тех, кто приходил в ее дом, никого, кто говорил с ее сыном или мужем. Она жутко боялась за каждого из своих домочадцев и помогала исключительно из чувства глубочайшего страха, а не уважения или благоговения. — Что произошло? — Мягко спросила Нарцисса Малфой, усаживая в кресло возле камина в большом зале поместья Долохова. — На вас напали остатки Ордена? Руквуд тем временем прислонился к каминной полке и стиснул зубы. Боль становилась сильнее, рана на груди кровила сильнее и он чувствовал, как сознание начинает оставлять его. А этого он не мог допустить ни в каком случае. Тем более, что в зале появилась Беллатриса Лестрейндж. Она молчала, прислушиваясь к разговору волшебников и буравя своими безумными, выпученными глазками сестру. — Нет. — Только и ответил Августус, наконец собирая всего себя в кулак и поворачиваясь. Нарцисса в этот момент уже обмазывала заживляющей мазью раны на груди и животе Долохова. Им обоим досталось одним и тем же заклинанием, а по тому, насколько слабым был Антонин, Руквуд мог только сделать вывод: осталось ему храбриться недолго. И теперь он должен был сделать выбор, который неизбежно вел бы к забытью. Либо он вызывает Темного Лорда, чтобы сообщить о результатах переговоров и падает перед ним навзничь, истекая кровью от полученных в магической дуэли ран, либо же откладывает этот разговор на потом, что, в общем-то, тоже сулит ему пытками Круциатусом. Впрочем, разница была, и была довольно велика. — Мадам Лестрейндж. — Августус сделал поклон, как и подобало в чистокровном обществе, жаль только, что в нынешней магической Британии никто уже не соблюдал этих канонов вежливости. А ведь, если вдуматься, именно за это они боролись… за соблюдение чести, чистоты крови и передачи семейных магических статутов только «достойным». Он тут же разворачивается и выходит из поместья. На ступенях ноги его уже начинают слабеть, в коленях появляется дрожь. Маг вытаскивает из нагрудного кармана небольшую стеклянную колбочку с аккуратной пробкой, вытаскивает ее зубами и в несколько больших глотков осушает сосуд. Становится лучше, но всё-таки это не то, что ему сейчас нужно. Во всяком случае хотя бы противная горячая кровь не течет больше по животу. Кровоостанавливающее зелье всегда помогает в таких ситуациях. Но сможет ли он трансгрессировать? А главное сделать это так, чтобы не умереть от бессилия так и не дождавшись помощи? И куда? Ведь не к Роули же… но там Николь! Он должен был ее забрать, или хотя бы прийти, чтобы объяснить свое внезапное исчезновение. Решение он принял быстро и… хлопок трансгрессии у самых ворот Малфоевского поместья. Это было самым неприятным — сдавленные лёгкие и боль в сломанном ребре. Августус не успел сделать вдох, как почувствовал, что после прыжка на такое расстояние в подобном состоянии, как сейчас, у него снова хлынула кровь из раны. И боль пронзила грудную клетку, словно удар заклятием произошел в эту минуту, а не почти полтора часа назад. Мужчина с трудом устоял на ногах, выпрямился и зашагал к поместью Роули. Быстрым, насколько мог, шагом, стремительно сокращая расстояние до двери в дом. Стук, домовой эльф отворяет ему и кланяется, но Руквуд проходит мимо не в силах произнести ни слова. Бледный, словно лист бумаги, он поднимается на второй этаж, не замечая как оставляет на перилах отпечаток своей ладони испачканной в крови. Но вот уже финишная черта — дверь в его комнату, он почти дома, у лучшего друга, здесь он в безопасности, даже если собирался бы лечь и умереть. Никто не потревожил бы его. Чуть задерживается у двери, предвкушая реакцию студентки — Руквуд вернулся, в крови своей и чужой, сам уже не понимая где ранен, истощен физически и эмоционально. Но все ещё думал о ней. И вот маг толкает дверь от себя и входит, стараясь как можно аккуратнее заслонить краем мантии пропитанную кровью белую рубашку. — Николь? — Он тихо взывает к ней, но не сразу находит. Девушка лежит на кровати, в какой-то странной позе, ее грудь тяжело поднимается, поэтому пожиратель догадывается, что волшебница крепко спит. Августус решает воспользоваться этим и ныряет прямиком в ванную комнату. Там у него есть некоторый необходимый запас зелий, заживляющее и мазь, которую он привык использовать для скорейшего восстановления после подобных дуэлей. Собственно, что он и сделал: зелье, душ — необходимый для того, чтобы смыть с себя кровь и уже после этого смазал место ранений мазью, которая почти сразу впиталась и он смог накинуть свежую рубашку на плечи, чтобы выйти наконец в комнату и не свести с ума Николетту. Она продолжала крепко спать и когда маг подошёл. Но что-то показалось ему странным, а после он увидел дневник и фотографии, до которых волшебница успела добраться, прежде чем чары, наложенные на небольшую книжку поразили ее тело и погрузили в сон. — Что за день сегодня такой? — Маг задал свой вопрос в пустоту. Затем достал из кармана палочку и направил ее на студентку: — Фините. Почти в ту же секунду Николетта открыла глаза и стала озираться по сторонам. У ее ног все ещё лежал дневник, от которого она рывком отползла к краю кровати и подтянув колени к груди, обняла их. Августус знал, какие сны она видела, знал, что это были кошмары и поспешил присесть на край кровати. — Чем занималась? — Он изобразил подобие улыбки, — Сны веселые смотрела? Николь кивнула, испуганно смотря на дневник. А Руквуд как ни в чем небывало собрал фотографии вместе, и вложил их между страниц дневника, закрывая и заказывая ленту так, как она была завязана. В нем конечно не было ничего такого, что он прятал от посторонних — иначе спрятал бы там, где никто и никогда не нашел. Но зачаровал всё-таки, от непрошеных гостей с любопытными носами. — Я… я не хотела. — Девушка была напугана, и не сдвинулась с места даже после того, как дневник переместился на свое законное место на полке между томами «Истории магии». — Он просто попался мне на глаза, и я решила его пролистать… просто пролистать… я не вникала даже в то, что там написано… — Ты и не смогла бы. — Оборвал оправдания Руквуд, возвращаясь к кровати и занимая на ней свое законное место. — Я наложил на него чары, которые путают буквы. Ни ты, ни кто-то другой ничего бы не понял. А снять это заклинание могу только я. Как и заклинание ночных кошмаров. — Пожиратель щёлкнул Никки по носу. — Спящая Красавица. Рождество заканчивалось и скоро нужно было возвращаться в школу. Но почему-то ему совсем этого не хотелось. Не хотелось дальше преподавать, как не хотелось быть профессором в Хогвартсе. Он очень любил свою работу в Министерстве Магии и до ареста мог заниматься в Отделе Тайн тем, что любил больше всего. Благодаря Краучу все его научные работы были засекречены, да и даже сейчас, в Министерстве которое основал Пий, ему не было места. Не так, как он этого желал. Поэтому единственным возможным источником заработка оставалось преподавание в школе чародейства и волшебства. Но… глядя на Николь, мужчина понимал, что и с этой своей задачей он не справился. Как он мог так — совратить студентку, со своего факультета. Да ещё сейчас, когда он всего на год младше ее родного отца… не то, чтобы он заботился о своей репутации, но вот репутация Николь его волновала. — Ты всегда можешь задать мне любой вопрос, Николь. — Произнес Августус, глядя на девушку и предлагая ей свою руку, чтобы она немного расслабилась и поняла, что он совсем не сердится на происшествие с дневником. И эти слова, конечно, возымели эффект. Николь расслабилась, правда не сразу. Она почувствовала и то, что с Руквудом что-то не так — он редко позволял себе расслабленно растянуться на кровати или диване как сейчас, например. Но поначалу своих переживаний девушка не выдала. Толи потому, что не хотела выглядеть слишком навязчивой, толи потому, что хотела как можно скорее перестать думать об ужасах, которые она видела находясь в магическом забытье. Никки подкралась ближе к магу, и улеглась рядом на кровать. Из-под расстегнутой рубашки проглядывал обнаженный торс, словно завлекая и заставляя скорее прикоснуться к коже мужчины. Но как только девушка предприняла робкую попытку касания, как Августус схватил тонкое запястье девичьей руки и не позволил ей этого сделать. Тут-то и сработало легендарное женское «чувствую, что что-то не так». В большинстве своем это чувство не подводит ни одну женщину на планете, но также это как раз то чувство, которое пугает всех мужчин. — Эти люди на фото… — Волшебница решила зайти издалека. Подумала, что сразу же спрашивать о том, почему мать Руквуда и его отец (она предполагала, что именно этих людей запечатлённых на колдографиях Руквуд мог бы хранить в дневнике) выглядели такими болезненно несчастными будет верхней степенью бесстыдства. — Мои родители. — Пожиратель смерти будто не хотел развивать эту тему, а потому тон его голоса имел какой-то странный холод. И Николь решила не углубляться в эту тему — в конце концов, если бы то, что произошло с семьёй мага, имело какое-то отношение к ним на эту минуту, он рассказал бы ей. Все остальное — её не касается. — А то, второе фото… там мальчики… Августус приподнялся на локте и подпёр рукой голову, смотря на собеседницу с некоторым укором. — Нам с Роули на том снимке по шестнадцать лет! Мы уже не мальчики… — Но произнося эти слова, мужчина улыбался. Стало понятно, что в отличие от предыдущего вопроса, воспоминания о школьных годах вызывают у него теплые воспоминания и эту тему вполне успешно можно развивать. Николь не упускала возможности «ставить пометки на полях» в отношении разговоров с Руквудом. Те дни, что она пыталась сблизиться с ним и безуспешно проваливалась на самых обычных разговорах ни о чем, многому научили девушку. — Ну, то есть… — Николетта замялась, но в итоге засмеялась. — Не велика разница. В этом возрасте вы все ещё «мальчики». — На что это Вы намекаете, юная леди? — Лукаво улыбнулся маг и губы его вытянулись в изогнутую линию. Всё-таки Руквуд был красив. Возможно, не каждая женщина так считала, но Николь думала именно об этом. Она думала, что он привлекательный мужчина. И не понимала, почему вокруг него не вьются… хотя, стойте. Ведь вьются! Взять хотя бы ту француженку из лавки! Николь смеялась. Руквуд ограничился лишь широкой улыбкой, но эта редкая поистине улыбка сделала мужчину привлекательным до невозможности. Поэтому девушка недолго думая, повалила его на лопатки и, нависая сверху, впилась в губы Августуса страстным поцелуем.