ABYSS

      Йошики часто снились кошмары, в которых он внезапно падал в пропасть. Он медленно шагал по ярко освещённой длинной сцене под аплодисменты и громкие восторженные выкрики огромной толпы вокруг, а потом всё вдруг исчезало, и он оказывался совершенно один в полной темноте. Там не было ничего. Вообще. Одна вот эта чернота, такая плотная, что её, казалось, можно было рукой потрогать, а потом только ножом резать с усилием. Она сковывала, опутывала по рукам и ногам, давила сверху, как тяжёлая каменная плита, душила. Пианист начинал тонуть в ней, будто в вязком глубоком болоте; он захлёбывался, колотил по воздуху руками, пытаясь выбраться. Как-то раз Йошики из-за этого случайно попал ладонью прямо по лицу Хиде, который, испугавшись криков, расталкивал его; удар был несильным, Йошики лишь слегка задел его, но Хиде всё равно долго потом фыркал на него — он не терпел лишних прикосновений к своему лицу. Даже от Йошики.       Вот и сейчас Йошики провалился в эту тёмную топь. Только барахтаться у него не было никаких сил и желания. Наоборот, так хотелось утонуть, чтобы все ощущения наконец исчезли. Но почему-то этого так и не произошло; Йошики опять показалось, что он падает, и это неприятное чувство буквально вытолкнуло его из сна. И он резко распахнул воспалённые глаза, с шумом вбирая в себя воздух и глядя в потолок.       Где это он? По-прежнему в своей квартире в Токио, и снотворные не подействовали, лишь оглушив его на какое-то время и не убив? Нет, такого просто не может быть… Йошики с кряхтением приподнялся на локтях, сонно моргая и оглядываясь по сторонам.       Просторная светлая спальня, белая мебель, хорошо различимая в розоватых предрассветных сумерках, большое панорамное окно, за которым шумят листвой деревья и проглядывается светлеющее небо с ярко-малиновыми, подсвеченными солнцем, облаками. Нет, это точно не Токио. Он дома, в Лос-Анджелесе, лежит в одиночестве в собственной постели, старательно укутанный кем-то в одеяло.       «Но… Какого хрена, как я здесь оказался? Я что, всё ещё сплю?»       Йошики с силой ущипнул себя за руку и тут же ойкнул от боли и сжал зубы; у него очень нежная кожа, и синяк начал наливаться мгновенно, угрожающе серея на глазах. Что произошло? Йошики слишком крепко заснул, и ему приснился затяжной кошмар? Но ведь всё выглядело таким реальным…       — Хиде?       Осознав, что вообще ничего не понимает, Йошики негромко, почти беспомощно произнёс имя. Никакой реакции на зов не последовало, никто ему не ответил. Пришлось вставать с постели и медленно идти в коридор, к лестнице.       — Хиде, Хиде, Хиде…       Маленький холл второго этажа был пуст, как и кухня, в музыкальной зале тоже никого не обнаружилось, пустовала и просторная гостиная, залитая розовым светом. Йошики медленно опустился на диван, утопая в мягких подушках, обхватил себя за обнажённое плечо и стал нервно кусать губы. Если ему и вправду всего лишь приснился ужасный сон, то куда же подевался Хиде? Почему он не откликается, почему его нет рядом, когда он так нужен?       Пианист сжался в комочек, подтягивая к груди колени, и тихо хлюпнул носом. Несмотря на относительно тёплую весну, по ночам и ранним утром всё ещё было прохладно, и сидеть здесь в одних только пижамных брюках оказалось неприятно, плечи и руки сразу же заледенели. Надо было вернуться в спальню и поскорее забраться под тёплое одеяло, Йошики был склонен к простуде, а только её сейчас не хватало для полного счастья. Но у Йошики словно разом пропали все силы, он не мог заставить себя даже подняться.       — Хиде! — почти из последних сил выкрикнул он и зажмурился. К глазам против воли подступали злые слёзы, они мелкими горячими крупинками скатывались по замёрзшим щекам к пересохшим губам. На Йошики опять накатило это мерзкое ощущение внутренней пустоты, словно какую-то маленькую, но очень важную частичку его самого просто-напросто вырвали и выбросили непонятно куда, и чем заполнить образовавшийся пробел — непонятно. Йошики всегда был очень чувствительным, даже чересчур, он всё пропускал через себя, как фильтр, и сейчас его эмоциональная натура уже просто не выдерживала этих пыток.       Где-то вдалеке хлопнула раздвижная дверь. Йошики дёрнулся, как от удара током, и поднял голову, прислушиваясь. До ушей донеслись лёгкие, почти невесомые шаги; они становились всё отчётливей, и спустя минуту на пороге гостиной появился Хиде, с растрёпанными ветром малиновыми волосами, в своей любимой мягкой жёлтой пижаме. В руках он крутил сигаретную пачку.       — Йо, — увидев, что пианист сидит на диване и ёжится от холода, Хиде удивлённо вскинул брови, — ты чего проснулся? Ещё рано…       Йошики отчаянно зажмурился и спустя секунду снова резко распахнул веки. Он испугался, что у него от переживаний уже начались видения, и Хиде сейчас пропадёт, растает в воздухе, как дым от сигареты. Но Хиде не исчез, он так и стоял, недоуменно хлопая глазами.       Судорожные рыдания подкатили к горлу с новой силой. Йошики бессильно всхлипнул и уткнулся лицом в колени. Он слышал, как Хиде подошёл ближе и присел рядом с ним. Вздрогнул, когда тонкие пальцы, покрытые шрамами от струн, дотронулись до плеча.       — Эй, — уже тревожно пробормотал Хиде, наклоняясь и пытаясь заглянуть ему в лицо, — ты чего, плачешь что ли?       Мягкие руки обняли дрожащего пианиста, прижимая к груди; Йошики, как слепой щенок, уткнулся носом куда-то ему в шею, громко всхлипывая. Не глюк, точно не глюк. Это Хиде, любимый, ласковый и нежный. Тёплый, живой. Пахнет, как обычно, сигаретами, лёгким, едва уловимым парфюмом и чуть-чуть шампунем от влажных волос, так успокаивающе, привычно… Но отчего-то в груди заныло ещё сильнее.       — Йо, что случилось? — Хиде принялся гладить его по растрёпанным волосам, убирая спутанные пряди с лица и пропуская их сквозь пальцы. Наклонившись, поцеловал в макушку. — Кто обидел мою принцессу?       Он явно нарочно сделал акцент на последнем слове, знал ведь, как Йошики злится, когда его называют принцессой, и пытался привести таким образом в чувство. Но Йошики было не до этого. Он с шумом втянул в себя воздух сквозь стиснутые зубы, стараясь успокоиться. Пошевелившись, он несмело обнял гитариста в ответ, чтобы убедиться, что Хиде настоящий и его никто не отнимет.       — Мне такой ужасный сон приснился, — чуть слышно прошептал Йошики наконец и нервно сглотнул. — А потом я проснулся, увидел, что тебя нет…       Голос предательски дрогнул, Йошики шмыгнул носом и вжался щекой в его шею.       — Ну всё, всё, успокойся… — Хиде сильнее прижал его к себе и зарылся в волосы носом. — Это всего лишь плохой сон, кошмар. Я здесь, с тобой.       Его тихий голос успокаивал, даже убаюкивал как-то; но Йошики всё равно продолжал нервно дрожать и кусать без того израненные губы.       — Куда ты уходил, Хиде?       — Покурить, — растерянно пояснил Хиде и указал взглядом на небрежно брошенную на журнальный столик яркую пачку. — Ты же бесишься каждый раз, когда я закуриваю в доме, вот я и ушёл на террасу.       Йошики прикусил губу. Хиде всегда дымил как паровоз, вид его без сигареты был довольно редким явлением. Ничего удивительного в том, что он проснулся на рассвете и ушёл курить в сад, пожалуй, не было. Йошики и сам курил, но застоявшийся запах сигарет терпеть не мог, поэтому никогда не вытаскивал их в доме и Хиде запретил это делать. Тот, впрочем, не возражал — только, как обычно, кивал и улыбался.       — Вот как… — собственный голос прозвучал устало и измученно, Йошики закрыл глаза, привалился головой к его плечу и всхлипнул.       — Йо, ну ты даёшь. Меня не было от силы десять минут. А ты уже успел себе нафантазировать чёрт знает чего и решить, что я тебя покинул навсегда? — Хиде приложился губами к его виску и тихо засмеялся. — Если я вздумаю от тебя свалить, молча я этого не сделаю, выскажу тебе сначала всё, что накипело. Мне есть что тебе припомнить, можешь быть уверен. А вот твоё воображение нас обоих угробит когда-нибудь.       Гитарист беззлобно посмеивался, зарываясь пальцами в его русые волосы, а у Йошики перед глазами проскакивали фотографии из полицейских отчётов, на которых задушенный Хиде безучастно лежал возле двери с полотенцем на шее. И от этого по спине бежал неприятный холодок, становилось до безумия страшно. Неужели самый обычный ночной кошмар может быть настолько подробным?       — Ты прав, Хиде, — Йошики наконец слабо улыбнулся и потёрся носом о плечо. — Я слишком много фантазирую иногда… Сам себе на нервы действую.       — Даже интересно, что это за сон такой тебе приснился, что тебя аж трясёт всего. Поделишься? — Хиде слегка прищурил глаза и наклонился к нему. — Можешь мне на ушко шепнуть, я никому не расскажу, честно-честно.       Йошики слегка пошевелил головой, глядя на его лицо. Протянув неуверенно руку, погладил по щеке самыми кончиками пальцев, вздрогнул от того, насколько холодной показалась его кожа. Может, и вправду рассказать ему? Хиде бы его понял, точно понял, не стал бы смеяться и говорить, какие это глупости… Но Йошики сейчас не готов был переживать этот ужас ещё раз. Даже на одних только словах.       — Утром расскажу, ладно?.. Боюсь, я не усну больше, если начну сейчас об этом вспоминать.       Хиде перехватил его руку, накрывая пальцы своими.       — Тогда пойдём спать. А то холодно, ты простудишься, пальцы вон уже ледяные…       — То же самое и тебе могу сказать, — Йошики улыбнулся краем рта и потянул розовую прядку. — Не выскакивай больше на улицу в пижаме.       — Когда это ты успел стать таким заботливым?       Хиде беззлобно усмехнулся и поцеловал его в самый уголок рта.       Йошики так больше и не уснул. Остаток этой беспокойной ночи пианист просто лежал на груди тихо сопящего Хиде и прислушивался к тому, как спокойно и размеренно бьётся его сердце, успокаивая таким образом себя и чуть слышно шепча, что всё хорошо.

***

      Хиде никогда не любил рано вставать. Он почти всегда просыпался одновременно с Йошики, однако предпочитал сразу не вскакивать, а поваляться с закрытыми глазами ещё какое-то время. Чтобы, когда Йошики всё же попытается растолкать его, дёрнуть его за руку и затащить обратно под одеяло. Не сказать чтобы Йошики имел что-то против таких уловок, нет, ему и самому нравилось порой, если не надо было никуда торопиться, полежать с ним в обнимку; просто он удивлялся, до чего же ребячливо Хиде порой ведёт себя. Его привычки почти не изменились с самого их знакомства. А ведь прошло больше десяти лет…       Вот и сегодня Йошики, поцеловав его в пушистую макушку, выбрался из постели первым и пополз в ванную умываться.       Машинально застёгивая рубашку, пианист сонно хлопал ресницами. Пальцы подрагивали, мелкие пуговицы с трудом проскальзывали в свои петли. Глаза внимательно изучали отразившееся в зеркале бледное лицо. Хорошо, что ему сегодня вроде как никуда не надо — Йошики планировал провести день дома, за роялем — а то после полубессонной ночи, полной кошмаров, вид у него не особенно цветущий. Лучше не попадаться никому на глаза в таком.       Йошики вернулся в комнату и присел на кровать, дёргая сопящего возлюбленного за острое плечо.       — Хиде, подъём.       Розововолосая голова не оторвалась от подушки. Не раскрывая глаз, Хиде сладко зевнул, зарылся носом в одеяло и мирно засопел дальше.       — Хидето, — Йошики почти никогда не называл его полным именем, только в те редкие моменты, когда по-настоящему злился. Он попытался таким образом, голосом, показать, что не отстанет, и довольно сильно пихнул его в спину. — Просыпайся, говорю. У кого запись сегодня?       — У-у-у… — недовольно протянул из-под одеяла Хиде, поворочавшись. — Да пошло оно всё, не хочу никуда, я не выспался!       — Такой себе аргумент, — Йошики хмыкнул и, нависнув над ним, боднул носом в щёку. — Давай, поднимайся, а то опоздаешь.       Хиде резко повернул голову, и Йошики уткнулся прямо ему в губы; дёрнувшись, собрался отстраниться, но Хиде тут же обнял его обеими руками и крепко прижал к себе.       — Не раньше чем получу от принцессы полноценный утренний поцелуй, — с усмешкой прошептал он, прихватывая губы.       Светло-карие глаза весело блеснули, Хиде ловко повалил возлюбленного на спину, тут же перехватывая за хрупкие запястья и прижимая их к подушке, чтобы не дать вырваться.       — Шантажист… Знаешь ведь, что я не откажу.       Йошики вымученно улыбнулся и потянулся к нему. Поцеловал в прикрытый пушистой чёлкой лоб, в нос, высвободил из захвата одну руку и зарылся пальцами в спутанные со сна малиновые волосы… Добравшись наконец до полуоткрытого рта, он обвёл языком контур губ, слегка раздвинул их и углубил поцелуй, ощупывая кончиком зубы. Этот поцелуй был начисто лишён даже намёка на страсть, зато наполнен необычайной нежностью, которую оба невольно в него вкладывали.       — Доволен? — с некоторым ехидством спросил Йошики, отлепившись от него наконец и погладив по щеке ладонью.       — Ещё бы. Теперь мне обеспечено хорошее настроение на весь день, — Хиде чмокнул его в кончик носа напоследок и отстранился. — Хотя я не отказался бы от продолжения.       — Продолжение вечером будет, — Йошики фыркнул и шлёпнул его по руке. — Иди умывайся, чудо.       — Как скажете, лидер-сан, — шутливо отозвался Хиде, сполз с кровати и, потянувшись, исчез в ванной, откуда тут же донёсся плеск воды и довольное пофыркивание.       В другое время Йошики бы умилился, но сейчас он только нервно сглотнул. Лидер-сан. С недавних пор такое обращение заставляло его передёрнуться, хуже «принцессы». Он ведь уже никакой не лидер-сан, всё его лидерство полетело коту под хвост с распадом «X». Конечно, Хиде просто шутит или по старой привычке называет его так… Но всё равно это не радует. И почему сейчас это вдруг вызвало особое беспокойство?       Вздрагивая, Йошики быстро запахнул рубашку, прикрывая шею высоким воротником, и встал.       Он спустился на первый этаж и прошёл в кухню. На высокой стойке из чёрного дерева белел небрежно брошенный конверт — похоже, эта вещь принадлежала Хиде, он явно, приехав вечером, временно положил её здесь, а потом забыл забрать. Может, документы какие, лучше отнести это в спальню, а то потеряется. Йошики осторожно подобрал конверт, а тот оказался распечатанным, и из него выпал продолговатый бело-красный листок. Внутренний голос зашептал, что не нужно это трогать, лучше уложить обратно и отнести на место. Но Йошики всё же поднял листочек и уставился на него. И тут же почувствовал, как сердце сделало неприятный кульбит и ухнуло в пропасть.       В его дрожащих тонких пальцах оказался посадочный талон на имя Хидето Мацумото. «Japan Airlines», рейс Лос-Анджелес — Токио, вылет в семь тридцать вечера по местному времени двадцать седьмого апреля.       Перед глазами опять пронеслась опустевшая токийская квартира и мёртвый Хиде с пустыми глазами.       От ужаса Йошики выронил бумажку. Как такое может быть? Он же был уверен, что ему этот ужас лишь приснился, что злосчастное второе мая уже миновало. Что происходит?       Со стороны лестницы послышались лёгкие шаги. Пианист быстро подобрал билет, сунул его назад в конверт и опустился на высокий табурет, сжимая пальцами виски.       — Йо, ты чего? — подошедший сзади Хиде обнял его за талию и поцеловал в шею, на мгновение уткнувшись носом в мягкие волосы.       — Ничего, — Йошики натянуто улыбнулся краем рта. — Задумался немного. Завтракать будешь?       — Пожалуй, я только кофе выпью, — Хиде весело рассмеялся и потёр рукой затылок. — Мне трудно работать на полный желудок, ощущение такое, будто меня живот вместе с гитарой вниз тянет.       — Знаю, Хиде, — Йошики легонько потянул его за волосы, прикоснулся губами к скуле и попытался слезть с табурета. — Сейчас сварю.       — Сиди, я сам всё сделаю.       Хиде выпустил его из объятий и пошёл к столику напротив, на котором стояла кофемашина. Йошики, у которого в секунду отшибло аппетит, подпёр рукой голову и стал бездумно наблюдать за ним.       — Хиде…       — М? — тот обернулся.       — Слушай, по поводу твоего отлёта в Токио…       Йошики решился всё-таки заговорить с ним на эту тему. Он обычно старался особо не прислушиваться к своим дурным предчувствиям, тем более что они частенько не оправдывались, но сейчас они прямо-таки вопили ему об опасности. И пианист подумал, что ему надо сделать всё возможное, чтобы Хиде передумал и остался дома. Даже если это был всего лишь дурной сон, Йошики не хотел рисковать.       — А что с моим отлётом? — удивлённо спросил Хиде, ставя на столешницу две маленькие дымящиеся чашки и запрыгивая на табурет.       — …Может, ты отложишь его ненадолго? — Йошики нервно сглотнул и поднял на него глаза.       Хиде чуть не пролил кофе себе на колени.       — Ну ничего себе предложение! Как ты себе это представляешь? Я же уже билет купил и маму с папой предупредил, что приеду! — с возмущением воскликнул гитарист и фыркнул, сдувая с носа густую чёлку. — Вылет завтра, поздновато уже задний ход давать.       — Я знаю, — Йошики прикусил губу, ощущая быстро растущее беспокойство. — Просто я подумал, может, ты подождёшь ещё недельку? Я закончу свои дела и с удовольствием составлю тебе компанию. Неужели тебе надо обязательно вот так срываться сию секунду и бросать меня здесь одного?       Хиде растерянно захлопал ресницами и окинул возлюбленного недоуменным взглядом светло-карих глаз.       — Йо, прекрати, ты меня пугаешь. Что с тобой такое? Ты с ночи какой-то странный.       Йошики опустил глаза.       — Мы же обсуждали эту поездку, — недоуменно продолжил Хиде и отхлебнул кофе. — У меня в Японии ещё есть кое-какие дела, может, не особо серьёзные, но их надо сделать. Да и вещи некоторые там остались… Если уж мы с тобой решили переехать сюда навсегда, к этому надо основательно подойти. И потом, я родных уже почти полгода не видел, скучаю, знаешь ли, — гитарист увидел, как Йошики скривился буквально на секунду, поставил домиком брови и сжал его руку. — Ну не обижайся, мне очень хорошо с тобой, правда, я не пытаюсь от тебя удрать. Просто хочется повидать семью. И ты вроде как ещё вчера не имел ничего против!       — Я и сейчас не имею, просто удивляюсь, откуда такая спешка.       Йошики осторожно потёр пальцами ручку чашки и горько усмехнулся. А когда Хиде вообще делал что-то не в спешке, медленно и обдуманно? Он этого попросту не умеет, вечно носится, как на реактивном двигателе, и ухитряется быть везде и сразу. Человек такой, с этим ничего не поделаешь.       — А чего тянуть-то? — весело отозвался Хиде и сверкнул глазами. — Некоторые вещи и надо делать спонтанно, если есть возможность. Ну хватит, не дуйся.       Погладив его руку, он опять приложился к чашке, а Йошики, наблюдая за ним, принялся крутить пальцами прядь волос.       В последнее время такие записи, на которые Хиде убегал с утра и обычно застревал на целый день, стали вполне привычным делом. Йошики всё ещё с трудом переваривал то, что работают они теперь полностью порознь. Он невольно вспоминал последний концерт группы — Хиде тогда уж очень плохо выглядел, он словно выступал на собственных похоронах, глотал слёзы и с нескрываемой злобой косился на Тоши. Хотя это была его инициатива, это шоу в полном составе, Хиде с большим трудом уговорил на это Йошики, который от происходящего пребывал просто в бешенстве. Всем им было очень грустно, никто этого не скрывал, но Хиде, казалось, скорбел за всех. Даже поклонники явно поняли, что, как бы там ни держались Йошики, Тоши, Пата и Хис, Хиде уж точно оказался морально сломлен и не готов к распаду. Настолько, что потом в гримёрке гитарист на полном серьёзе злобно сказал, что собирается бросить музыку. Йошики даже рассердился на него. Пианист и так был жутко раздражён и зол, дело его жизни просто рушилось на глазах, и поведение Хиде, который вроде как всегда во всём поддерживал своего лидера и любовника, а тут вдруг начал считать, что его жизнь кончена, в тот момент взбесило Йошики до такой степени, что он при всех с размаху отвесил Хиде пощёчину.       Йошики не раз потом ругал себя за эту вспышку. Он не хотел больно задеть Хиде, просто не справился с эмоциями. Да и Хиде наверняка не имел в виду ничего плохого. Но нервы у всех оказались натянуты до предела. Как итог — они поссорились и разбежались в разные стороны, помирившись лишь спустя несколько месяцев. И сейчас Йошики был очень рад видеть, что Хиде не сдержал обещания, что он творит в своё удовольствие и абсолютно счастлив. Он собрал собственную группу, продолжил писать песни и играть на гитаре. Но больше всего Хиде явно воодушевляло то, что они с Йошики снова были вместе. Они даже вели разговоры о том, чтобы возродить «Х» с новым вокалистом, но это так и оставалось на уровне мечтаний. Йошики до сих пор был безумно зол на Тоши и не хотел ничего о нём слышать, однако понимал, что заменить его будет очень трудно, если вообще возможно, и неизвестно, как воспримут это их поклонники. Лучше уж им заниматься своими сольными проектами, пока скандал не утрясётся.       Порой Йошики подхватывал Хиде после работы, они вместе возвращались домой или, если было ещё не очень поздно, могли посидеть в каком-нибудь ресторанчике или баре поблизости. Здесь даже не приходилось прятаться за очками или высоким воротником, никто не обращал на них толком никакого внимания, разве что на Хиде кое-кто всё-таки поглядывал — мужчина с подведёнными глазами и ярко-малиновыми волосами, которому при этом по виду было уже далеко не двадцать и, если честно, даже не тридцать лет, явно выделялся на фоне элегантного Йошики и притягивал к себе удивлённые взгляды. Особенный интерес он вызывал у детей, вот они с любопытством разглядывали его, даже подходили ближе порой; Хиде корчил им смешные рожицы и, дразня, оттягивал волосы пальцами, а Йошики почти с умилением наблюдал за этим зрелищем. К слову, Хиде всегда удивительно хорошо ладил с малышами, именно его выпускали вперёд, если на съёмках требовалось взаимодействие с маленькими актёрами. Когда у его младшего брата, Хироши, родился сын, Хиде был просто счастлив, он обожал племянника и всегда охотно возился с ним, пару раз даже на сцену вытаскивал, когда мальчик немного подрос. Может, это было отчасти оттого, что Хиде и сам порой вёл себя как ребёнок. А ещё все эти дети, определённо, чувствовали в нём большое доброе сердце и почти всё время жались к нему.       Одно только в этих посиделках по маленьким ресторанам было плохо — Йошики не мог расслабиться ни на секунду, ему приходилось постоянно следить, чтобы Хиде не тянулся к спиртному, а то это заканчивалось, как правило, плачевно. Пианист не терял надежды слегка отучить его от излишней любви к выпивке.       — Ну хоть вино можно? — ныл каждый раз Хиде с обиженным лицом ребёнка, которому строгая мама не разрешила съесть десятую по счёту шоколадку. — Или пиво?       — Нет! — категорично отрезал Йошики, знавший, что в этом случае стоит только чуть-чуть ослабить хватку — и он мгновенно найдёт способ напиться до поросячьего визга.       — Ну Йо, ну один стаканчик… Не будь таким вредным!       — Да, я вредный, а вот ты не умеешь вовремя тормозить. Мне неохота опять заталкивать тебя в машину и потом на себе волочь в дом, — Йошики фыркал, — у меня и так уже шея и спина ни к чёрту. Так что сделай одолжение…       Чтобы ему было не так грустно соблюдать этот режим, Йошики и сам почти полностью отказался от выпивки. А Хиде дулся, но в итоге всё-таки сдавался и остаток вечера вполне мирно потягивал через трубочку газировку, молочный коктейль или обычный зелёный чай. Он не умел долго обижаться, такие конфликты, как правило, давились прямо в зародыше. Хиде вообще был лёгким на подъём человеком, добродушным, заботливым и совсем не злопамятным, и он как никто умел воздействовать на Йошики, оказывался чуть ли не единственным, кто мог успокоить и переубедить вспыльчивого лидера.       Йошики не представлял себе жизни без него. Не хотел даже думать, что случится, если Хиде вдруг исчезнет. Однако теперь эти мысли встали перед ним во всей красе. Правда ли то, что он видел, было лишь порождением слишком бурного воображения, за которое Хиде всегда над ним беззлобно посмеивался? Или же всё-таки это какое-то предупреждение о приближающейся опасности? Так или иначе, Йошики не хотел отпускать Хиде в Токио. Скользя пальцами по гладким клавишам рояля, он судорожно раздумывал о том, как бы заставить гитариста отменить поездку, но, как назло, в голову не приходило ничего хорошего — аргумент должен был быть очень весомым, Хиде при всём своём добродушии был крайне упрямым и не любил отступаться от своих планов.       На плечи словно опустилось что-то тяжёлое, пальцы замерли над клавишами. Йошики нервно прикусил губу. Красноватый свет закатного солнца мягко стелился по музыкальной зале, отражаясь от всех поверхностей, на которые попадал. Йошики, как обычно, впал почти в транс и потерял счёт времени. Из холла слышалась весёлая возня и фальшивое пение. Пианист устало моргнул, встал со скамьи, осторожно опуская крышку, и отправился к выходу из комнаты.       — Ты быстро сегодня.       Он обнял усталого Хиде, успевшего вывернуться из куртки, и так сжал его в объятиях, что тот едва на ногах устоял.       — Я старался, хотелось вернуться пораньше. Ещё скажи, что не рад, — Хиде легонько постучал пальцами по его плечу и уткнулся носом в волосы. — Ой-ой, Йо, не сжимай меня так, задушишь.       — Не могу. Я так соскучился…       Йошики потёрся носом о его шею; рука невольно потянулась к воротнику собственной рубашки и ослабила парочку верхних пуговиц.       — За несколько часов? Как это мило, — Хиде улыбнулся и поцеловал его в кончик носа. — Моя чувствительная принцесса.       — Сто раз же просил не называть меня так… — Йошики вздохнул и прикрыл глаза.       — Знаю, «лидер-сан» тебе нравится больше, — со смехом отозвался Хиде.       — Неправда!       Почувствовав, как вздрогнул в руках Йошики, Хиде осёкся и мягко погладил волосы.       — Ну ладно тебе, чего ты так передёргиваешься. Я же просто шучу.       — Дошутишься когда-нибудь, обижусь. Проголодался?       — Ещё как. Только на ужин хочу слопать тебя, — Йошики покраснел, а Хиде усмехнулся и, поцеловав его в уголок рта, осторожно отцепил от себя его пальцы.       Йошики ухмыльнулся и поднял на него блестящие глаза.       — Что, прямо тут? Какой нетерпеливый.       Ему не к месту вспомнилось, как когда-то давно у Хиде была привычка приезжать к нему на свидания поздно вечером и жадно набрасываться на него чуть ли не с самого порога; до постели они тогда обычно кое-как добирались уже в процессе, разбив по дороге пару-тройку хрупких предметов и перевернув вверх дном почти всю мебель. Но со временем этот его пыл слегка угас, может, отчасти из-за того, что Йошики во время одного из концертов сильно травмировал позвоночник, и Хиде после этого опасался неаккуратно заваливать его, боялся ещё сильнее навредить слишком большой активностью.       Хиде сощурился и, наклонившись, на секунду прижался к приоткрытым губам. Прохладные пальцы скользнули по шее вниз, к плечам, отогнули воротник, и Йошики тихо выдохнул ему в рот. А спустя пару секунд чуть не вскрикнул, ощутив, что его подхватывают и легко поднимают; он машинально вцепился руками в спину Хиде и сжал коленями его бёдра.       — Ну зачем же здесь… — шепнул ему с ухмылкой Хиде и потащил к лестнице. — На полу будет неудобно, у тебя спина заболит. Так что пойдём в кровать.       Бережно опустив пианиста на простыни и прижавшись к нему, Хиде осыпал кожу невесомыми поцелуями. Йошики дышал тихо, с надрывом, закатывая глаза и послушно приоткрывая рот, когда он прикасался к пересыхающим губам. Им обоим становилось жарко; одежда почти сразу оказалась отброшенной на пол, подальше, и Хиде медленно погладил подрагивающими ладонями узкие, почти девичьи бёдра, отстранился на секунду, любуясь эффектом. Раскрасневшийся, встрёпанный Йошики в сладком бреду, смотрящий на него таким горящим, порочным взглядом, явно заводил его и заставлял помутнеть сознание посильнее любого алкоголя.       Закусив губу, Йошики протянул к нему руку и медленно провёл ладонью по груди, широко разводя пальцы, задевая пунцовые точки сосков. Хиде всегда очень тщательно прятал от посторонних глаз своё тело; первое время он даже Йошики стеснялся, наотрез отказываясь принимать вместе ванну и снимать кофту. Виной этому, как знал Йошики, были детские комплексы, от которых Хиде так до конца и не избавился — как-то в момент опьянения Хиде жаловался Йошики на жизнь и рассказывал, как в детстве подвергался настоящему террору со стороны одноклассников из-за полноты. И он до сих пор весьма неохотно позволял возлюбленному стягивать с себя одежду, несмотря на то, что сейчас он был даже слишком худым. А Йошики льстило немного осознание того, что Хиде таким, кроме него, не увидит никто посторонний. Как и мысли, что только с ним Хиде, такой вот скромный и застенчивый, может становиться жадным и развратным; что он может глубоко целовать возлюбленного, вынимая всю душу, буквально вылизывать его, яростно толкаться в извивающееся тело, шептать непристойности, наблюдая, как Йошики заливается краской, и жарко выдыхать имя ему в самое ухо.       Он весь был острым. Шея, плечи, ключицы, рёбра — почти все кости слегка просвечивали под тонкой полупрозрачной кожей и легко прощупывались. Йошики приподнялся на локтях, травмированная спина тут же заныла от напряжения, но ему захотелось поцеловать живот возлюбленного, пройтись кончиком языка чуть вниз, к паху, вдохнуть родной аромат тела, успокаивающий и возбуждающий одновременно. В ответ на прикосновение Хиде тихонько вздохнул и опять наклонился, терзая приоткрытый рот, ловя губами бьющуюся жилку под челюстью.       Его руки привычно сжимали талию пианиста, сильно, оставляя на коже красноватые пятнышки. Прислушиваясь к шипению Йошики, Хиде утыкался лицом в его длинные волосы и с силой вжимался в него бёдрами.       — Хиде… — прошептал Йошики хрипло. Он тёрся носом о шею возлюбленного, обнимая его обеими руками, целовал влажную кожу. Жар прильнувшего к нему тела сводил с ума, опять давал понять, что Хиде живой и что он рядом. И Йошики думал, что больше ни за что не отпустит его. — Ну давай уже…       — Ш-ш-ш… — Хиде улыбнулся, прижал палец к его припухшим губам и, прикрыв глаза, упёрся лбом в лоб. Глаза — в глаза. — Сейчас, Йо… Не спеши так.       — Это не я спешу, — почти простонал Йошики, оттягивая пальцами его волосы, — а ты меня дразнишь, изверг.       И Хиде, успокаивая нервного возлюбленного, медленно поцеловал его.       — Почему ты так не хочешь, чтобы я улетал?       Хиде несмело подал голос, когда Йошики уже отдыхал у него на груди. Погладил по спутанным, влажным после душа волосам, убирая их со лба.       Йошики слегка пошевелился, поворачивая к нему голову. Вжавшись щекой в острые рёбра, он почти с печалью в глазах смотрел на возлюбленного. Йошики опять подумал о том, что, наверное, следовало бы рассказать ему о своём кошмаре. Хотя вряд ли бы это до такой степени подействовало на Хиде. Он явно всё уже решил и не хотел на ходу менять планы.       «Останься со мной. Я не хочу потерять тебя…»       — Что за идиотский вопрос, — Йошики ехидно улыбнулся краем рта. — Просто демонстрирую тебе свой эгоизм.       — Да как будто я и так не знаю, какой ты эгоист махровый, — Хиде фыркнул и потянулся к нему.       Йошики позволил ему поцеловать себя, даже прихватил легонько его губы в ответ.       — Хиде… — он приподнялся и обхватил ладонями лицо. Хиде с недоумением в глазах уставился на него. — Пообещай мне, что не будешь там пить. Пожалуйста.       — Йо, ты о чём? — Хиде округлил глаза и погладил его по щеке.       — Я не смогу за тобой присматривать и держать за руку, — Йошики прикусил губу. — Так что ты должен мне пообещать, что будешь хорошо себя вести.       — Успокойся, я не собирался никаких пьянок устраивать. Если только с ребятами чуть-чуть шампусика хлебнём после премьеры песни на телевидении, это ж святое, — Хиде поцеловал его в кончик носа. — Всего пару бокалов, обещаю, попрошу ребят меня приструнить, если что. К тому же, со мной будет Хироши, а ты же знаешь, его моё пьянство бесит не меньше, чем тебя.       Йошики тихонько вздохнул. Да, он помнил, что Хироши, младший брат Хиде и в данный момент его менеджер, даже запах алкоголя на дух не переносит. Но Йошики знал и то, что Хироши очень любит брата, восхищается им и редко осмеливается всерьёз перечить ему.       Если Хиде захочет, он напьётся. И повесится в пьяном угаре на дверной ручке в своей квартире. И никто не сможет ему в этом помешать.

***

      Спустя неделю канал CNN сообщит о том, что знаменитый музыкант Хидето Мацумото обнаружен мёртвым в своей токийской квартире. И Йошики опять сорвётся туда, опять будет выслушивать жалкое блеянье полицейских, пытающихся убедить его в том, что это самоубийство. Йошики вновь будет злобно отмахиваться от отчаянно старающегося его успокоить Тоши, обвинять его во всех грехах, снова простоит всю церемонию прямо, без единой слезинки.       Адский круг замкнулся. И тут же разорвался вновь, когда через несколько дней после похорон Йошики недрогнувшей рукой полоснул себя по запястью острым перочинным ножом.