Боль. Йошики чувствовал её сквозь сон. Она вспыхнула где-то в запястье, пульсируя под кожей, и быстро расползлась по всей руке вверх, к плечу и шее; казалось, что кто-то, схватив его за ладонь, с силой тянет и пытается утащить за собой в очередную пропасть. Или руку оторвать. Неприятные ощущения казались настолько реальными, что пианист сморщился и, поёрзав на подушке, проснулся.
Опять комната на втором этаже дома в пригороде Лос-Анджелеса, снова малиновый рассвет за окнами. И снова Йошики лежит на постели в одиночестве, а Хиде, наверное, как обычно, курит на террасе.
Йошики тихонько скрипнул зубами и закатил глаза. Очередная ночь на двадцать шестое апреля. Опять всё с самого начала.
В какой момент Йошики понял, что он каким-то невероятным образом угодил в некий закольцованный период времени? Ему хватило трёх смертей Хиде и своих собственных. Всё повторялось из раза в раз: он просыпался ночью или утром двадцать шестого апреля, позволял Хиде улететь в Токио на следующий день, в ночь на второе мая Хиде погибал, а Йошики спустя несколько дней кончал жизнь самоубийством… И опять просыпался дома.
Когда это случилось впервые, Йошики, ещё не понимая толком, что произошло, и считая это ночным кошмаром, позволил Хиде улететь — и всё повторилось в точности. Во второй раз Йошики попытался что-то изменить: он более настойчиво постарался отговорить Хиде от поездки, но тот внезапно вспылил, обиделся и всё равно умчался и погиб. В третий пианист попросил его каждый вечер звонить и сообщать о своих делах, чтобы Йошики мог убедиться, что всё в порядке и что он не пьян. Хиде недоуменно пожал плечами и согласился, и он выполнил обещание, с восторгом делился с возлюбленным хорошими новостями всю неделю, даже вечером накануне трагедии — и в ночь на второе мая, как по расписанию, повесился на всё том же полотенце.
Это походило на смертоносную карусель. Если бы у Йошики спросили, каким он представляет себе ад — он бы именно это и описал. Бесконечное повторение кошмара, жизнь на бомбе замедленного действия. И самое страшное в том, что ты знаешь, когда именно она рванёт, но не можешь предотвратить взрыв, что бы ты ни делал. Можешь только замереть в ожидании беды.
Йошики не знал, как это произошло и почему. Не хотел знать и думать. Думал он лишь о том, как же всё-таки может предотвратить смерть Хиде и что ему для этого нужно поменять.
Сегодня всё начиналось, как обычно. Вот только рука в этот раз болела по-настоящему, как после только что отыгранного концерта. Уже не так сильно, но её ощутимо тянуло и дёргало, будто она вся была покрыта огромными синяками, плечо буквально выкручивало. Кривясь, Йошики медленно сел и принялся растирать ладонью больное место, продавливать пальцами, массировать. Бесполезно, в таких случаях может помочь только обезболивающее, и то не всегда.
— Йо, ты чего вскочил?
Хиде незаметно вернулся в спальню, его голос в тишине спальни прозвучал как выстрел, Йошики подскочил и повернул к нему голову.
— Фу, напугал, — выдохнул он и мотнул головой, скрывая лицо за длинными растрёпанными волосами. — Когда ты уже избавишься от привычки подкрадываться ко мне, как маньяк?
— Ну прости, прости, я не хотел. Всё время забываю, какой ты у нас чувствительный.
Хиде кинул на прикроватный столик сигаретную пачку и забрался на постель. Йошики вздрогнул, почувствовав, как он легонько тронул спину кончиками пальцев.
— Рука опять болит?
— Немного, — покривил душой Йошики и глянул на него через плечо. — Всё в порядке, ложись.
— Врёшь, как всегда? — Хиде сузил глаза и, перехватив его пальцы, отвёл их в сторону. — Знаю я твоё «в порядке». Оно расшифровывается как «мне жутко больно, но я буду молчать, кривиться и скрипеть зубами, чтобы все видели, как я страдаю». Ну-ка, дай я.
Йошики тяжело вздохнул и слегка запрокинул голову. Прохладные пальцы лёгким прикосновением скользнули по руке вниз, осторожно перехватили тонкое запястье, переворачивая ладонью вверх, и стали бережно разминать кисть. Двигаясь обратно вверх, они ловко находили все чувствительные точки. Йошики не мог бы сказать, что боль окончательно затихала от этого, но, определённо, становилось немного легче. Продолжая массировать руку, Хиде потянулся к нему и прижался губами к впадинке под ухом, прихватывая тёплую кожу. Так нежно, мягко. Едва уловимыми поцелуями он «стёк» к больному плечу, помогая себе пальцами. Его дыхание щекотало кожу, Йошики тихонько выдохнул и прикрыл глаза.
— Всё хорошо? — тихо спросил Хиде, проведя кончиком носа по его шее и уткнувшись в волосы. — Не больно? Ты так дышишь тяжело…
— Нет-нет, уже гораздо лучше, — Йошики улыбнулся краем рта. Он почти не лукавил, рука и плечо и впрямь болели намного меньше, Хиде знал все его чувствительные точки, понимал, где надо погладить, а где слегка надавить, чтобы унять боль. — Спасибо. В следующий раз будет моя очередь тебе плечо разминать, когда оно заболит. Правда, я об этом наверняка опять узнаю последним или не узнаю вообще…
— Естественно, — Хиде усмехнулся. — Буду я тебе о болячках ещё рассказывать. Ты со своими сначала разберись, а я и сам вполне могу привести себя в чувство, в отличие от тебя.
Йошики только вздохнул. Хиде и сам очень часто мучился от болей в плечевой мышце — известный факт, что это профессиональная болезнь почти всех гитаристов из-за ремня. Но Хиде не особо-то давал о себе заботиться — он никогда никому не говорил, что у него где-то болит. Больше всего на свете Хиде боялся показать себя слабым и немощным. Даже раньше, во время туров, когда ему начинало выкручивать плечо, он просто брал полотенце, рысил в ванную, запирался там и сам разминал больной сустав. Причём проделывал это настолько тихо, что если подобное случалось посреди ночи, то Йошики, спавший с ним в одной постели, об этом узнавал только утром, когда Хиде уже был в порядке и не нуждался в его помощи.
— Я всё-таки выпью обезболивающее. А то, боюсь, завтра ты уедешь, а рука опять разболится в полную силу…
— Ну конечно, — Хиде пожал плечами, осторожно выпустил его и плюхнулся на подушку, тут же закрывая глаза.
Когда Йошики, держа в руке маленькую баночку с таблетками, вернулся в спальню, Хиде уже задремал, свернувшись в клубок на своей половине кровати. Улыбнувшись такому милому зрелищу, Йошики поставил банку на столик и улёгся, подтягивая к себе одеяло. Но не успел он закрыть глаза, как рядом началось шевеление, и на ухе опять почувствовалось горячее дыхание.
— Йо… — Хиде тихо выдохнул и легонько прихватил его мочку.
— М?
— Слушай, а я тебе говорил, что люблю тебя больше всего на свете?
— Говорил, — полусонно отозвался Йошики. — Я тоже тебя люблю, но если ты таким образом намекаешь на секс, то я немного не в настроении… Рука болит.
— Хорошо, что не голова. А то я удивился бы, что ты пользуешься такими тупыми отговорками.
Хиде осторожно потянул его за плечо, переворачивая на спину. Уселся ему на бёдра и наклонился, осыпая поцелуями лицо и шею.
— Моя принцесса, ну давай разочек, я хочу тебя…
— Хиде, четыре утра… — простонал Йошики, вяло пытаясь увернуться от него. — У тебя запись сегодня, опять будешь засыпать на ней…
— Да плевать на запись, она никуда не убежит, — Хиде прижался к нему и опять легонько прихватил губы. — Да и вообще, может, я хочу послать всё куда подальше и побыть дома, с тобой!
Это прозвучало уже странно. Йошики открыл глаза и посмотрел ему в лицо. Хиде весь трепетал, он раскраснелся, светло-карие глаза лихорадочно поблёскивали из-под длинной чёлки. Йошики усмехнулся и, протянув руку, зарылся ей в растрёпанные малиновые волосы.
— Ты так возбудился просто от того, что делал мне массаж?
— Да мне одного твоего вида без майки хватает, — в ответ Йошики саркастично поднял брови и хмыкнул, — любитель стриптиза на ровном месте. Как будто ты этого не знаешь.
— Знаю. Слишком хорошо помню, как ты постоянно прикрывал стояк гитарой.
— Не смешно, — Хиде насупился. — Попробовал бы сам поиграть в таком состоянии.
Йошики ущипнул его за щёку и ядовито сказал:
— А я и играл с зудящей задницей, после того, как ты меня зажимал в гримёрке в перерыве каждый раз. Забыл уже?
Хиде состроил обиженную гримасу и потёрся щекой о его ладонь. Казалось, что он сейчас замурлыкает, как кот. Такой Хиде всегда вызывал у Йошики какой-то внезапный укол нежности; очень хотелось обнять его, прижать к себе посильнее и больше не отпускать.
Йошики всё же улыбнулся и легонько потянул его за волосы.
— Иди ко мне, чудо.
Явно воодушевлённый гитарист с готовностью наклонился, запечатлевая на губах новый поцелуй, уже более смелый и настойчивый. Подмяв под себя хрупкого Йошики, улёгшись на него и вжавшись всем телом, Хиде буквально впился в приоткрытый рот, раздвигая языком губы, вылизывая их и углубляя прикосновение. Йошики слегка прогнулся в спине, чтобы прижаться к нему теснее, и обхватил обеими ладонями лицо, убирая защекотавшую нос длинную чёлку. Пианист так увлёкся этим поцелуем, что даже не сразу заметил, как руки возлюбленного начали лихорадочную возню внизу тела, пытаясь стянуть пижамные брюки; лишь когда Хиде стал откровенно тискать ладонями его бёдра, Йошики выдохнул и запрокинул голову на подушку. Чем Хиде тут же и воспользовался, вцепившись в так удачно подставленную шею, стремясь заклеймить каждый миллиметр. В этих движениях чувствовались отголоски какой-то ярости, они и вправду напоминали те моменты, когда в перерывах между частями концерта Хиде довольно грубо брал лидера у стены в гримёрке, просто внаглую зажимал, обцеловывал, размазывая помаду, и раздвигал коленом ноги. А Йошики сопротивлялся, но вяло, остановить Хиде в такие моменты не представлялось ему возможным. Что уж говорить, Хиде был гораздо сильнее его физически и обездвиживал одним лёгким придавливанием к стенке. И оставшуюся часть концерта Йошики сидел за барабанами как на иголках, стараясь не кривиться и надеясь, что никто не заметит его искусанную в кровь шею. Хорошо хоть у него тогда были очень длинные, почти до пояса, волосы, которые хорошо прикрывали следы страсти. Сейчас всё это вспоминалось как нечто весёлое, а вот конкретно тогда Йошики было совсем даже не весело от этого грязного секса впопыхах.
Каждое прикосновение Хиде будто оставляло на коже ожоги. Крохотные пятнышки долго оставались горячими и легонько саднили, Йошики по утрам часто казалось, что он весь буквально покрыт ими, но он лишь улыбался и запахивал рубашку. Поддаваясь ласкающим его рукам и губам, Йошики мотнул головой по подушке; чуть подрагивающими пальцами потянул мягкую жёлтую футболку с длинными рукавами. Хиде завозился, помогая её стащить, и вновь навалился на него всем телом, вдавливая в простыни. Теперь Йошики чувствовал, как соприкасаются их тела, кожей по коже, и понимал, что от всего этого и сам уже хорошенько завёлся. Тихонько фыркнув прямо в ухо возлюбленного, Йошики обнял его за шею, закинул ноги на поясницу, сжимая её коленями, и, приложив некоторые усилия, завалил его на спину. Хиде даже растерялся от такой прыти, но Йошики не дал ему ничего сказать, тут же заткнул очередным поцелуем.
— Сегодня я сверху, — томно прошептал Йошики, еле-еле отлепившись на момент от губ.
Хиде посмотрел ему в лицо лихорадочно блестящими глазами, хмыкнул и запустил пальцы в волосы, разделяя спутавшиеся русые прядки.
— По-моему, ты и так всегда сверху, даже когда я тебя сзади трахаю.
— Да что ты, — ухмыльнулся Йошики, вскидываясь, давая рассмотреть себя и окидывая его свысока хитрым взглядом. — Ещё скажи, что только что это осознал. Естественно, я всегда сверху. Зря что ли ты меня по-прежнему «лидер-сан» зовёшь?
Хиде лишь фыркнул, сдувая с носа чёлку.
— Ты уже не лидер, Йо. Сейчас ты — моя королева.
Протянув руку, он легонько провёл кончиком пальца по шее возлюбленного, по груди и вниз, к животу. Надавил слегка на ложбинку между выступающими рёбрами, и Йошики томно облизнул пересохшие губы кончиком языка. Слегка склонившись, он нарочно призывно потёрся бёдрами о его пах, тут же поймал вырвавшийся у Хиде громкий выдох, втягивая в новый медленный поцелуй. Эти прикосновения незаметно для них обоих уже приобрели более страстный оттенок; пианист зарылся пальцами в длинные малиновые волосы, он то массировал подушечками кожу головы, то довольно сильно тянул за шелковистые пряди, на что Хиде отзывался тихим порыкиванием. Уже почти озверев, Хиде кусал его за язык, прихватывал нижнюю губу, тут же зализывая ранки. Его руки скользнули вниз по худой спине, слегка надавив на выступающие позвонки, и устроились на ягодицах, в нетерпении сминая кожу.
…Йошики и вправду всегда больше нравилось быть сверху; так он мог сам изменять ритм, то ускоряться, то, наоборот, замедляться, дразня таким образом Хиде и доводя его почти до помешательства. А Хиде мог с вожделением наблюдать за всеми его движениями — за тем, как Йошики, упёршись тонкими ладонями ему в грудь, вскидывает голову, как затуманиваются его глаза, как мотаются по плечам длинные русые волосы, и как по шее скатываются мелкие капельки пота, впадая в ложбинку между острыми ключицами. И Йошики вздрагивал, когда Хиде, приподнявшись, жадно припадал к горлу губами, а его руки тем временем блуждали по телу, лаская всё, до чего могли дотянуться.
Пианист склонился ниже, припал, дрожа, ко рту очередным почти болезненным поцелуем. Собственные губы, по ощущениям, уже припухли, маленькие ранки от бесконечных покусов саднили при каждом прикосновении. Но Йошики не хотелось отлепляться от него ни на секунду; прогибаясь всем телом до боли в спине, прижавшись к Хиде, он остервенело толкался бёдрами навстречу, ударяясь пахом в его живот, вызывая у себя вспышки резкой боли, а у возлюбленного — глубокие гортанные стоны. Шепча какие-то глупости, перемежая сбивчивые слова вскриками и протяжными вздохами, они целовались как обезумевшие. Воздух в комнате, казалось, разом стал слишком горячим и вязким, дышать получалось лишь прерывисто, с хрипом.
Хиде каждый раз с усмешкой говорил, что Йошики в постели стирает его до костей. Но он явно не имел ничего против, даже наоборот, тянул его к себе при любой малейшей возможности. Такой утренний секс давно уже стал их личным маленьким безумием; а уже вечером это будет казаться просто далёким и нереальным сном.
Йошики и сейчас не до конца осознавал, происходит ли это на самом деле, или просто снится ему; Хиде хрипло дышал ему в ухо, его мокрые от пота пальцы постоянно соскальзывали с плеч, процарапывая по коже ногтями. Собственные стоны эхом откатывались от стен и стучали в висках, плавя сознание. Чувствуя уже накрывающую его сокрушительную волну оргазма, Йошики зажмурился и почти с остервенением впился зубами в его шею; пальцы мгновенно вцепились ему в волосы, больно оттягивая пряди назад, Хиде вскрикнул и, прикусив губы, уткнулся носом в его висок.
Клочок розового неба с подсвеченными солнцем облаками за окном как нельзя лучше дополнил эту картину. Обласканные бледными лучами предметы вокруг, казалось, сами по себе сейчас испускали свет, мягкий и тёплый, как плюшевый.
Говорить ни о чём не хотелось. Вжавшийся щекой в рёбра возлюбленного Йошики, слегка приведя в норму своё дыхание, приподнял взлохмаченную голову. Хиде поймал его взгляд, улыбнулся и, потянувшись вперёд, поцеловал в кончик носа.
— Йо, ты дьявол… — Йошики ухмыльнулся краем рта. — Вот как так? Я каждый раз тебя в постель тяну чуть не силой и сам каждый раз потом костей собрать не могу!
Пианист провёл кончиком пальца по его нижней губе, и Хиде слегка высунул язык, очерчивая на подушечке мокрый круг.
— Ну, а что ты хотел, Хиде? — Йошики фыркнул и посмотрел ему в глаза. — Быть моим любовником не так просто.
Хиде только вздохнул и прижал его к себе, убирая с лица волосы и целуя в лоб.
— Знаешь, вот в такие моменты я начинаю хорошо понимать, почему Тайджи от тебя удрал со всех ног…
Йошики передёрнулся. Вот про свои долгие и страстные отношения с бывшим басистом ему сейчас вспоминать точно бы не хотелось. Уж больно нехорошо расстались, когда он несколько лет назад покидал состав группы. Забавно, с Хиде ведь они сблизились как раз после той громкой ссоры Йошики с Тайджи, когда лидер и басист после очередного разногласия орали друг на друга так, что их слышал весь коллектив. Внимательный и чуткий Хиде, как обычно, решил утешить Йошики, приехал к нему поздно вечером, тот, разумеется, его впустил, они вполне мирно посидели, обсуждая ситуацию и запивая обиды вином, а потом захмелевший Хиде внезапно для себя, видимо, заметил, что у Йошики красивое лицо, роскошные рыжие волосы, и вообще он такой симпатичный… А Йошики и сам был уже настолько пьян, что даже не помнил, в какой момент и каким образом они вдруг очутились в постели, и ночь превратилась в форменное безумие. И к вечеру следующего дня, еле придя в себя после бурного секса и кое-как выбравшись из объятий Хиде, Йошики окончательно уверился в своём давнем желании послать басиста куда подальше.
— Не напоминай, изверг, — ледяным тоном произнёс Йошики. — Даже думать об этом не хочу. И это не он от меня удрал, а я его выгнал. Не говоря уж о том, что проблема была не в наших отношениях, а в том, что ему не нравился наш новый стиль. Вопрос стоял так, либо он, либо группа. И я выбрал второе, вот и всё.
— Прости, — Хиде улыбнулся, хотя в глазах у него явственно мелькнула какая-то непонятная тоска. Он опять прижался губами ко лбу сердито сопящего Йошики. — Просто… Я иногда скучаю по старым временам. Думаю о том, как здорово было бы собраться старым составом… Ты, Тоши, Пата, Тайджи и я… Иногда я просто даже не понимаю, что с нами такое случилось…
Йошики сморщил нос.
— Выросли. А некоторые, не будем пальцами показывать, это невежливо, — он фыркнул, — ещё и головой тронулись.
— Эй, а ну тихо, — Хиде обхватил его лицо ладонями и уткнулся в лоб, мягко улыбаясь. — Я и так знаю, что ты Тоши теперь до конца жизни не простишь, не надо мне опять говорить, какой он говнюк.
— У меня просто до сих пор в башке не укладывается, — Йошики отстранился от него, сел и раздражённо потёр пальцем висок, — как Тоши мог променять группу и всё, чего мы добились, на эту чёртову секту? Что его не устраивало, вот объясни?
— Не знаю, Йо. Но он так решил. И как бы то ни было, нам следует уважать его решение.
Йошики чуть не сплюнул. В этой фразе был весь Хиде, вечно пытающийся оправдать окружающих. А ведь он и сам всё последнее выступление кидал на Тоши уничтожающие взгляды и старался не подпускать его к Йошики. Пианист тогда удивлялся, он и не помнил, когда до этого видел Хиде таким злым; нет, гитарист не кривил презрительно губы, не морщил нос и явно очень старался держать себя в руках, что для импульсивного Хиде обычно было сродни каторге, в какой-то момент он даже улыбнулся подошедшему к нему Тоши. Но почти обезумевший яростный взгляд выдавал все эмоции Хиде с потрохами, и Йошики со стороны это было замечательно видно. Правда, Йошики не совсем понял тогда, чего во взгляде его любовника присутствовало больше — этой самой злобы или, скорее, полнейшего разочарования.
— Я уважаю, — Йошики фыркнул, — пусть делает что хочет. Но подальше от нас с тобой. А то мало ли, вдруг это безумие заразно. Я всё равно считаю это предательством и прощать его не собираюсь. И давай не будем больше об этом разговаривать. Всё это уже в прошлом, с ним покончено.
Хиде вздохнул и потянул его к себе. Йошики всегда был слишком гордым. Слишком злопамятным. Он неохотно прощал своих обидчиков даже из-за мелочей, а уж тут Тоши преуспел, ранил его в самое уязвимое место.
До утра оставалось пару часов. Как раз хватило бы, чтобы просто полежать и помолчать.
***
— Хиде, ты ведь не собираешься сегодня допоздна засиживаться на записи?
Йошики отхлебнул кофе и, осторожно поставив чашку на подставку, подпёр рукой голову. Он точно знал, когда Хиде освободится в этот день. Выучил уже за три его смерти. Но надо было как-то начать разговор.
— М-м-м… Если честно, без понятия, — растерянно протянул Хиде и принялся чесать затылок. — В принципе, запись уже почти готова, остались мелкие детали, может, это и не займёт много времени… А почему ты спрашиваешь?
— Да так… — скучающе протянул Йошики, похлопывая себя по щеке подушечками пальцев. — Просто хотел узнать, как ты посмотришь на то, что я подхвачу тебя после неё, и сходим куда-нибудь поужинать?
В светло-карих глазах словно загорелось множество ярких звёздочек.
— В японский ресторан? — почти счастливо воскликнул Хиде. Он выглядел, как ребёнок, которому родители пообещали купить дорогую и очень желанную игрушку.
Йошики вздрогнул и тут же усмехнулся:
— Куда захочешь, можем и в японский. Но только при условии, что ты не будешь отнимать у меня жареную рыбу и выковыривать из неё все кости до единой, как в прошлый раз.
Хиде фыркнул:
— Ну да, с удовольствием дам тебе подавиться.
Йошики покачал головой.
— Слушай, я очень ценю то, что ты так трепетно обо мне заботишься, поверь, но ты понимаешь, что это уже просто неприлично? Я и сам могу вынуть эти кости.
Хиде на секунду оттопырил губу, потом фыркнул, махнул рукой, но ничего не сказал и приложился к чашке. Весь его вид говорил только одно: притворюсь, что послушал, а сделаю всё равно по-своему. Йошики вздохнул и запустил пальцы в волосы. До чего же упрямый. Иногда — просто невыносимо.
Если бы только Хиде мог знать, чего Йошики стоит всё это напускное спокойствие и как ему на самом деле страшно. Йошики нервничал. Даже не так, он был просто чертовски нервным. Он наблюдал за Хиде, за тем, как он улыбается и смешно встряхивает головой, отбрасывая спутанные ещё с ночи волосы, и отчётливо чувствовал, как сердце подкатывается к горлу и встаёт в нём комом. Йошики предпочёл бы не знать, что для них обоих уже вовсю идёт обратный отсчёт. Непонятно было, что страшнее — внезапно узнать о трагедии, когда она уже произошла, или же быть в курсе с самого начала и осознавать, что ты ничего не сможешь с этим сделать и так и будешь начинать с начала, пока не поймёшь, почему всё так случилось. Что же ему делать? Что изменить, чтобы Хиде остался жив? Да и возможно ли это вообще, спасти его?
Хиде вдруг легонько прикоснулся к его руке, и Йошики вздрогнул, выныривая из потока мыслей и растерянно глядя на него.
— Йо… Знаешь, о чём я сейчас подумал? — Хиде прикусил губу и наклонил набок голову. — Мне очень хочется, чтобы ты поехал со мной в Токио…
— Ты же понимаешь, я не могу, — Йошики вздохнул. — У меня полно работы, я не могу всё вот так бросить.
Вообще-то у пианиста не было таких дел, которые нельзя было бы отложить; ему просто не особо хотелось срываться и лететь в Токио. Йошики, в отличие от Хиде, не любил делать что-то спонтанно, все свои поездки он обычно тщательно планировал заранее и очень злился, когда приходилось на ходу менять план. Спонтанно он вернулся в Токио лишь один раз — когда CNN сообщил о гибели Хиде. Тогда Йошики, даже не дослушав эфир, рванул в аэропорт и улетел из Лос-Анджелеса первым же попавшимся рейсом, не взяв с собой ничего, кроме паспорта, ключей и бумажника.
Йошики помнил каждую смерть Хиде и одолевавшие на тот момент его самого жуткие эмоции. Помнил пустоту, которая неприятным холодом разливалась по телу. И несмотря на то, что в нынешней петле трагедия ещё не случилась, Токио теперь прочно ассоциировался у Йошики с болью, горечью и тенью Хиде в каждой вещи.
— Да, понимаю, — Хиде покачал головой и слегка округлил глаза. — Не бойся, я не собираюсь на тебя давить, если ты не хочешь…
— Давить, ты? — Йошики фыркнул и, поднеся его ладонь к своему лицу, поцеловал кончики пальцев. — Не смеши меня…
— Всё-таки подумай над этим, ладно? — попросил Хиде, блестя глазами. — Вдруг захочешь. Я был бы счастлив, если бы ты составил мне компанию, правда.
— А как же твои дела и желание повидать родных? — Йошики хмыкнул. — Я думал, что ты, наоборот, хочешь от меня отдохнуть.
— Зачем? Ты меня не утомляешь, — Хиде улыбнулся и, потянувшись к нему через стол, поцеловал в уголок рта.
Йошики машинально погладил его по щеке и дёрнулся. А может, это не такой уж плохой вариант? Если Йошики отправится в Токио вместе с Хиде, то сможет постоянно держать его за руку и лично следить, чтобы с ним ничего не случилось. Возможно, это поможет как-то разорвать повторяющуюся петлю, которая заканчивается смертью их обоих, пережить злосчастную ночь второго мая. Ну, или Йошики, по крайней мере, поймёт, что же случилось с Хиде, была ли его смерть на самом деле случайностью или самоубийством и от чего конкретно стоит его оберегать в следующий раз. Ведь в Лос-Анджелесе Хиде не желает оставаться ни под каким предлогом, Йошики в прошлый раз попытался его убедить, получилось ещё хуже, они здорово поругались, и Хиде всё равно погиб.
— Ты знаешь, я уже передумал… — Хиде отлепился от него и с изумлением посмотрел в глаза. И Йошики постарался как можно более беззаботно улыбнуться. — Я маму давно не видел, только по телефону с ней разговариваю каждый день. Соскучился… Как раз будет повод навестить. А заодно могу морально тебя поддержать на премьере песни.
— Йо! — счастливый Хиде взметнулся с табурета и так обнял хрупкого возлюбленного, что у того затрещали косточки, и Йошики сдавленно зашипел. — Мне заказать ещё один билет?
— Я сам закажу, — Йошики улыбнулся и обхватил его лицо ладонями. — Не беспокойся об этом. Иди собирайся, а то опоздаешь на запись.
Хиде чмокнул его в нос и ускакал наверх. Йошики потёр пальцами виски, допил уже успевший остыть кофе и пошёл искать телефонный справочник.
***
Двенадцатичасовой перелёт в Токио оказался, наверное, самой спокойной частью этой недели. В самолёте Хиде почти всегда спал у Йошики на плече, а сам Йошики предпочитал смотреть в иллюминатор, предварительно заткнув уши плеером. Рука обычно затекала адски и болела потом втрое сильнее обычного, но Хиде всегда так мило спал с таким идиотским выражением лица, надвинув почти на самый нос шапку, что Йошики не хотелось его лишний раз тревожить. И он только усмехался, каждый раз ловя слегка удивлённый взгляд сновавшей по проходу бортпроводницы.
Четыре дня пролетели как один. Хиде постоянно где-то бегал, Йошики, чтобы ему не мешать, занимался своими делами — съездил в свою квартиру, забрав кое-какие вещи, навестил маму, которая долго ахала, слушая его рассказ о том, что происходило в жизни последние несколько месяцев. Впрочем, одним утром Хиде весело сказал, что свободен, и на этой радостной ноте потащил возлюбленного сначала в торговый квартал, а потом в ближайший парк поесть мороженого. Такие прогулки обычно веселили Йошики, навевали воспоминания о бурной молодости, позволяли снова почувствовать себя старшеклассником, прогуливающим уроки. Но Йошики всё равно оставался настороже.
Вечером первого мая Хиде унёсся на съёмку телевизионной передачи — вместе с группой он должен был провести премьеру новой песни, выход которой на дисках запланировал через несколько дней. Йошики пожелал ему удачи, сказал, что будет держать кулаки, и почти привычно попросил сильно не напиваться. Хиде заверил его, что после съёмок они с коллективом немного посидят в баре, выпьют по бокалу шампанского, чтобы отпраздновать успех, и разбегутся по домам. А Йошики только горестно вздохнул. Он каждый раз слышал это от Хиде, и каждый раз полицейские потом говорили, что у мёртвого Хиде в венах сплошной алкоголь вместо крови, и даже не шампанское, а сакэ. Но про себя Йошики решил, что беспокоиться особо не о чем — даже если Хиде будет пьяным, Йошики ведь поблизости, не даст ему наделать глупостей.
Сидя на постели, пианист мирно раздумывал над текстом новой песни. Шорох ключей, поворачивающихся в замочной скважине, и скрип двери он услышал около двух часов ночи. Запахивая рубашку и отводя с лица волосы, Йошики вышел в прихожую и столкнулся с Хироши, который чуть ли не на спине затаскивал в квартиру что-то бормочущего себе под нос Хиде.
Судя по всему, Хиде предупредил брата, что прилетел в Токио не один, потому что Хироши абсолютно не удивился присутствию Йошики и, торопливо кивнув в знак приветствия, даже радостно улыбнулся. Вдвоём они кое-как уложили мертвецки пьяного Хиде в кровать.
— Просил же его не напиваться… — не выдержав, вздохнул Йошики, укрывая его одеялом.
— Я тоже, — горестно ответил Хироши. — Но его ж разве остановишь… Хорошо, что вы здесь, Хаяши-сан. Если честно, я немного опасаюсь оставлять его одного в таком состоянии, а сидеть рядом тоже не могу, мне завтра на важную встречу…
— Не беспокойся, я за ним присмотрю.
Успокоенный Хироши откланялся и уехал, Йошики закрыл за ним дверь, вернулся в спальню и увидел, что Хиде ухитрился принять полувертикальное положение и совершенно ошалело крутит по сторонам головой.
— Что, лунатик, проснулся? — Йошики усмехнулся краем рта и сел рядом с ним. — Вернулся из невесомости?
Хиде оглядел его мутноватыми глазами и икнул.
— Да чего вы… Ик… Не пьяный я!
— Не пьяный, Хиде — фыркнул Йошики, убрал с его лица волосы и попытался уложить обратно, — ты просто в хлам.
— Не-а, — упрямо пробубнил Хиде, тряся головой и сопротивляясь его движениям, — всего-то чуть-чуть шампусика выпили… Ик!
— Чуть-чуть — это по бутылке на каждого? Или по две? — Йошики хмыкнул и надавил ладонями на его плечи. — Чудо ты моё в розовых перьях… Хватит руками махать, ложись давай.
— А ты-ы-ы? — капризно протянул Хиде, трясущимися пальцами хватаясь за него.
— И я лягу, куда мне деваться.
Йошики устроился на подушке рядом с ним и притянул его к себе, зарываясь носом в мягкие волосы. Хиде хрипло выдохнул куда-то ему в шею, скривил губы и всё-таки закрыл глаза.
…Йошики дремал, но время от времени приоткрывал глаза. Он боялся засыпать, не хотел упускать Хиде из виду, пока эта страшная ночь не кончится. Электронные часы тихо попискивали на тумбочке — три часа ночи, четыре, пять… Ещё совсем немного, и можно будет облегчённо выдохнуть. Йошики слегка поморщился и поцеловал спящего Хиде в макушку.
Около шести утра похрапывавший Хиде вдруг завозился в его руках, приоткрыл мутные глаза, зевнул и попытался высвободиться из объятий.
— Йо, пусти…
— Куда ты собрался? — Йошики мигом проснулся и, опустив взгляд, уставился на его лицо. Хиде явно ещё не протрезвел — его глаза влажно поблёскивали в сероватом утреннем свете, а на щеках проглядывался розовый румянец.
— Плечо очень болит, — вдруг пожаловался Хиде и, поморщившись, опять попытался откатиться от него. — Прямо выкручивает… Надо его полотенцем перетянуть…
Йошики весь похолодел; нервно сглотнув, он быстро потянул возлюбленного к себе, усаживая, и принялся разминать больное место, начиная от шеи.
— Никаких полотенец. Ты пьян, задушишься ещё. Сейчас, потерпи чуть-чуть…
— Я са-а-а-ам могу… — протянул Хиде капризно, не делая, тем не менее, никаких попыток вырваться и запрокидывая назад голову.
— Когда же ты уже переживёшь этот комплекс пятилетних детей, господи, — Йошики закатил глаза. — Не отпущу, даже не проси.
Хиде качнулся и уткнулся ему в губы; Йошики дёрнулся, но не отстранился.
— Йо, ты такая упрямая зараза иногда…
— Не хуже тебя. Замолчи, а то задушу случайно. Или не случайно.
Чувствуя, как он дышит куда-то в ключицы, Йошики медленно водил пальцами по его плечу, нащупывая источник боли. Между ним и шеей явственно проступало красное пятно, пальцы чувствовали уже загрубевшую, как старая мозоль, кожу. Она травмировалась каждый раз, когда Хиде вешал на себя гитару на ремне. И с каждым разом всё сильнее и больнее. Не будь Хиде сейчас таким пьяным, он ни за что бы не дал Йошики себя тронуть, сбросил с себя руки и ушёл в ванную. В данном случае его опьянение играло только на пользу.
— Больно, — хныкал тем временем Хиде, клацая зубами. — Больно, больно, больно…
— Я знаю, — Йошики поцеловал его в лоб, прикрытый пушистой чёлкой. — Потерпи, сейчас станет легче. И не хныкай, это начинает меня раздражать.
— Вре-е-едная принцесса… — обиженно пробубнил Хиде, но всё-таки замолчал, слышно было лишь его сердитое сопение.
Йошики вздохнул и продолжил разминать плечо. Главное — не подпускать его к полотенцам и двери ванной.
Пианисту казалось, что теперь он чётко видит картину произошедшего: скорее всего, Хироши и тогда привёз пьяного Хиде домой, запихнул его в кровать и уехал, а Хиде через какое-то время проснулся от жуткой боли в плече и, мучаясь, решил поделать упражнение с полотенцем. Как и обычно в пьяном угаре, Хиде наверняка ничего не соображал и не подумал, что может навредить себе. А в процессе он уснул или потерял сознание и удавился. Всё предельно просто и ужасно, глупая, нелепая случайность.
— Йо-о-о, я тебя так люблю… — заплетающимся языком еле выговорил Хиде, подняв на него мутные глаза.
Йошики улыбнулся краем рта, опять перевёл пальцы на шею.
— Да помолчи ты хоть минуту, пьяница.
И с этими словами пианист медленно поцеловал его.
Почти до самого рассвета Йошики пролежал с открытыми глазами, баюкая наконец успокоившегося возлюбленного. Сердце в груди стучало как одержимое. Неужели спас, неужели эта ужасная ночь наконец миновала, и Хиде спокойно спит в его объятиях? Боясь, что сейчас что-нибудь случится, Йошики сильнее прижимал его к себе, тёрся носом о макушку и целовал в лоб. Около семи утра он и сам всё-таки, не заметив даже, как, задремал. Проснулся Йошики, когда солнце уже стояло в зените, и обнаружил, что лежит в постели в одиночестве.
Думая, что Хиде в кои-то веки проснулся раньше него и, наверное, пошёл умываться, Йошики с наслаждением потянулся, встал с постели и побрёл в ванную. Путь лежал мимо двери, ведущей на кухню; Йошики машинально глянул туда и увидел возлюбленного, сидящего за столом. Голову Хиде уронил на столешницу, на сложенные руки, выглядело это так, будто он внезапно уснул.
Сердце мгновенно подскочило к горлу. Неужели опять?
— Хиде? — робко позвал Йошики, привалившись плечом к косяку двери и чувствуя упавшую на плечи тяжесть. — Хиде, ты что, заснул?
Тишина, Хиде даже не шевельнулся. Густо сглотнув, Йошики подошёл к нему и, протянув дрожащую руку, легонько тряханул за плечо. Хиде молча покачнулся и откинулся назад. На пианиста уставились широко раскрытые, остекленевшие глаза.
…В этот раз его смерть не вызвала никакого удивления у врачей и полицейских; у Хиде случился сердечный приступ.
Следующие несколько дней Йошики опять провёл как в прострации. Очнулся лишь через какое-то время после похорон, обнаружив себя в музыкальной зале, жмущимся к обнимающему его Тоши.
—…Знаешь, в глубине души я понимал, что Хиде скоро нас покинет… Он был таким ярким, подобные люди очень быстро сгорают, да ещё его пьянство…
Тоши говорил так спокойно, что от этого бросало в дрожь. Странно, в первый раз эта фраза не вызвала у Йошики такого гнева, как сейчас, он её даже не воспринял толком. А сейчас он почувствовал, как безумная ярость прямо-таки наполняет его от макушки до кончиков пальцев на ногах, закипая под кожей. И ему жутко захотелось ударить бывшего друга прямо в лицо.
— Да пошёл ты, Тоши. Часть его крови уж точно на твоих руках, так и знай.
Йошики злобно вырвался из объятий оторопевшего Тоши, встал и подошёл к письменному столу. Поворошил множество разорванных нот, выудил перочинный нож, которым разрезал бумаги. И полоснул себя по тонкому запястью, безучастно наблюдая, как из раны течёт кровь, заливая рукав белоснежной рубашки.
— Йо! — Тоши вскочил со своего места, явно намереваясь кинуться к нему. Но холодный, как сосулька, взгляд пианиста тут же буквально пригвоздил его обратно к дивану.
— Не подходи ко мне, — тихо и очень зло произнёс Йошики. Кровь уже капала с кончиков тонких пальцев на разорванные листы. Тоши весь побледнел, как смерть, и приоткрыл рот; он явно хотел что-то сказать, но звук не шёл. Йошики сузил глаза. Так ему и надо, авось до конца жизни теперь кошмары будут мучить.
— Боже, Йо, ты с ума сошёл!
Тоши трясущейся рукой потянулся к карману брюк, но Йошики поднёс нож к своему горлу и отчеканил:
— Только тронь телефон, и я себе башку отчекрыжу, понял? Я не шучу. Хиде умер, мне больше терять нечего.
Со стороны Йошики, наверное, и вправду выглядел натуральным сумасшедшим — в залитой кровью рубашке, с бешено сверкающими глазами и ножом в ничуть не дрожащей руке. Тоши прикусил губу и со всей силы сжал кулаки. Понял — не шутит, и вправду себя ещё и по горлу полоснёт.
Йошики слегка покачнулся и обхватил себя за плечо, опуская голову. Перепуганный Тоши всё же бросился к нему и обнял.
— Не неси чуши, сейчас вызову «скорую».
— Только попробуй, предупредил же. Дай мне просто умереть спокойно, прошу.
Йошики зло зашипел ему в плечо, вяло попытался толкнуть здоровой рукой и всё же поднял на него взгляд. Видимо, было что-то такое в его разом опустевших глазах; Тоши прикусил губу и всё же медленно разжал руки. И, шагая к двери, Йошики спиной чувствовал, как бывший друг смотрит на него, шепча про себя «сумасшедший, чокнутый».
…А несколькими минутами позже, лёжа на постели и наблюдая, как кровь из посиневшей руки стекает на белоснежные простыни, Йошики будет думать о том, что гибель Хиде — не совсем случайность, хотя и выглядит таковой. Что-то такое случилось в их общем прошлом, перечеркнувшее жизнь обоих. И если Йошики и вправду хочет остановить эту адскую карусель, ему придётся копать глубже. Возможно, до того самого дня, когда он впервые встретил Хиде.
