"Пармские фиалки". Фрагмент 15-й главы - "Королевское пиршество".
31 марта 2024 г. в 17:18
"Пармские фиалки".
"Он быстро привел себя в приличный вид, как следует умылся и, освеженный и успокоенный, собрался вернуться в спальню. В коридоре было прохладно, откуда-то - должно быть, с ближайшей террасы, тянуло свежим ароматом предвечернего сада и разогретой на солнце травой… Эрнеста потянуло выйти туда, постоять на ступенях, или хотя бы перед стеклянной дверью, подышать полной грудью, подставить лицо и тело потокам солнечных лучей - как днем, при первой встрече с Жаном.
Это опять же было легкомыслием, если не сказать наглостью - расхаживать нагишом по дому, без сопровождения хозяина, и с риском наскочить на кого-нибудь менее дружелюбного и более стыдливого, чем маламут… но у Эрнеста возникло чисто детское желание сыграть в прятки, заставить Жана искать себя, и заодно проверить границы дозволенного. В детстве он так играл в Сен-Бризе с отцом, каждый раз, когда приезжал на каникулы из интерната, а во время первого пребывания в “Сан-Вивиан” однажды до полусмерти напугал Шаффхаузена, неожиданно выскочив на него из-за живой изгороди в кипарисовую аллею, где доктор неспешно прогуливался с сигарой… правда, тогда он был одет.
Эрнест усмехнулся и отворил дверь… и замер, пораженный, поскольку попал не просто на закрытую террасу, а в мастерскую художника и скульптора. Здесь Жан работал, отдавая дань иным граням своего артистического таланта, и Эрнест едва не застонал от нахлынувшего волнения: запах красок, глины и гипса, скипидара, лака, холстов и кистей, смешанный с запахами дома и сада, подействовал на него как афродизиак. Пестрые, сочные, живые цвета начатых и законченных картин, стоящих на подрамниках или прислоненных к стене, ударили по глазам и сердцу. Скульптура - небольшие статуэтки и бюсты - смотрелись как гармоничная семья. Люди, птицы, звери, химеры, фантастические деревья и замки, абстрактные наброски из зазеркальных миров, острая, нервная графика, намечающая контуры Жановых снов и видений - все это обрушилось на художника, как летняя гроза, оглушило, ошеломило… Нарисованные птицы пели, нарисованные цветы пахли, нарисованные юноши и девушки улыбались и протягивали к нему руки, приглашая потанцевать, и сам мэтр Жан Кокто снисходительно смотрел с портрета, точно из глубины магического зеркала, и улыбался подмастерью.
Мастерская была полна шедевров. Эрнест никогда еще не видел такого количества волшебных артефактов, собранных в одном месте, и созданных руками одного человека…
Он потерялся во времени, забыл обо всем, бродя по этой обители чародея, рассматривая, изучая, трогая, едва не плача от восторга и преклонения перед этой полнокровной, славящей жизнь красотой - и надмирной глубиной образов, и запредельным изяществом исполнения, точностью в каждой детали.
- Боже мой! Боже мой! Боже мой! - шептал Эрнест, как безумный, душою погруженный в эстетический экстаз, и очнулся лишь, когда в мастерскую влетел маламут… и громким лаем напомнил, что он вломился куда не звали". (с)
Читать далее ›