Блог

Соратник Фарамира, итилиэнский следопыт Дамрод из "Властелина Колец", назван в честь одного из сыновей Феанора, в опубликованном "Сильмариллионе" носящего имя Амрод - близнецы Амрод и Амрас, самые младшие феаноринги, в текстах Толкина до "Серых Анналов" включительно звались Дамрод и Дириэль (точно так же другой воин Фарамира, Маблунг, носит своё имя в честь верховного военачальника синдар Дориата).

Читаю произведение Мартина ("В потерянных землях"), не относящееся к "Песни Льда и Огня": "Ночь и день, белое и черное — они слабы. Вся сила черпается из смежных сфер, из сумрака, из тени, из промежутка между жизнью и смертью. Только из серого, Бойс, из серого". Рассказ аж 1982 года, а посыл всё тот же, и даже тем же языком.

У Толкина было стихотворение "Исхлюпы" (в оригинале - Mewlips) из сборника "Приключения Тома Бомбадила" - про неких монстров-людоедов, живущих на болотах и прячущихся от света Солнца и Луны в темных отсыревших подвалах заброшенных домов: http://www.kulichki.com/tolkien/cabinet/adventur/mewlips.shtml Между тем, неуловимо похожий сюжет присутствует в фольклоре саамов, принадлежащих к числу столь любимых Толкином финно-угорских народов: https://culture.wikireading.ru/4062? "Однажды старик собрался в Черную вараку за берестой, но его старуха Акка, которая была ведуньей — нойтой, — предупредила, чтобы тот не нарушал запрета, не работал при свете луны. Старик не послушал жену и ночью при луне стал драть бересту. Тут к нему и пристала оадзь — мерзкая лягушка (или паук), прицепилась к его загривку, а ее дети — к ногам. Злобная тварь угрожала старику, что изранит его ножницами (колдовской инструмент) и высосет из него кровь, если он не возьмет ее в жены, а прежнюю жену прогонит. Пришлось старику взять эту нечисть домой. Лягушка — существо, связанное с иным миром, преисподней: она и ее порождения боятся солнечного света. Для лягушки пришлось делать новую вежу, чтобы в ней не было ни щелки; в этом жилище не разводили огня. Старик продолжал рыбачить, но оадзь ездила с ним на рыбалку только ночью. Днем она забиралась в свою вежу под мокрые сети и заманивала к себе старика. От ее ласк тот совсем облысел, оадзь же вслух мечтала, как она сожрет старика и даст полакомиться своим деткам (вспомним сюжет о злобной карельской Сюэтар). Ее сынки разглядели Акканийди, когда та приходила их кормить, и, конечно, захотели получить девушку в жены. Но отпрыски лягушки не могли справиться с лунной девой. Тем временем сети, которыми накрывалась нечисть в своей веже, сгнили, и все меньше рыбы добывал старик своей единственной сетью. Все это пожирало семейство оадзи. Наконец, нечисть сожрала самого ослабевшего старика и добралась до Акки". Интересно, не был ли Толкин знаком с этим сюжетом? А то оадзь и её потомство, в принципе, толкиновских Исхлюпов отдалённо напоминает по своим пристрастиям.

Откопал у Еськова феерический перл: http://lib.ru/PROZA/ESKOV_K/pub_last.txt А насчет "канонических эльфов" -- загляните-ка в "Сильмарильон": те еще фрукты... авокады... А это ведь они там друг с дружкой так обходились, чего уж говорить о всяких расово-неполноценных людишках... ИЧСХ, если заглянуть в "Сильмариллион", то ВНЕЗАПНО окажется, что в истории эльфов было всего три случая войн с другими эльфами (ну, ещё эпопея Келегорма и Куруфина в Нарготронде и рядом, но там, по счастью, никого не убили), причем в случае Альквалондэ исходно Феанор и Ко не собирались никого убивать. Причем, опять же, во всех трёх случаях убийство нонкомбатантов и пленных воспринималось как трагедия всеми, включая нападавших - см. попытку Маэдроса найти и спасти сыновей Диора. При том, что сыновья Диора это те самые "расово-неполноценные людишки". А ведь, если посмотреть на (голосом Джорджа Мартина) суровое реалистичное Средневековье, то там регулярно одни родственники воевали с другими. И воспринималось это не как экстраординарная трагедия ("убийство родичей"), а как обычное дело (хотя, конечно, не одобряемое, см. помещение Данте Бертрана де Борна в ад за его роль в мятежах сыновей Генриха II Плантагенета против отца) - хотя, конечно, вопреки Мартину, определённые приличия тоже старались соблюдать (хотя, в первую очередь, в отношении других феодалов - и то выходило не всегда). Ну и, конечно, "Сильмарильон" - это пять! Всё же я в очередной раз убеждаюсь, что если ЧКА или творчество Перумова - это хотя и сомнительное, но переосмысление Толкина, то "Последний кольценосец" это просто глум, "не знаю и знать не хочу".

Мне приятно общаться со всеми вами, обсуждая различные литературные (и иные) вопросы - и даже когда я с вами не согласен, споры с вами бывают весьма интересными и позволяют мне сформулировать те или иные значимые для меня мысли. Пишите ещё, если будут силы! Мы все сейчас живем в неспокойное время, но я надеюсь, что для всех нас наступающий год будет (хотя бы отчасти) лучше этого, принеся каждому из нас успехи в той или иной жизненной сфере (здоровье, работа, творчество, личная жизнь). Я сейчас думаю (помимо над другими, не относящимися к тематике этого блога, вопросами) над тематикой для новых своих статей. У меня ещё есть темы по Мартину и Толкину, по которым я хотел бы написать, но в целом я всё больше убеждаюсь, что надо уделять больше внимания другим произведениям и другим авторам, а не топтаться на одном месте. Этим я и думаю заняться в следующем году, если получится. Рекомендации по произведениям, кстати, всячески приветствуются. Впрочем, некоторые идеи у меня уже есть. Надеюсь их реализовать, если будут на то время и силы. С Новым Годом, дорогие читатели!

В литературе средневековой Англии короля и королеву фей нередко соотносили с Плутоном (Аидом) и Прозерпиной (Персефоной). Между тем, король и королева фей соответствующей традиции (отразившейся, например, в "Сэре Орфео") послужили прототипами (одними из) для Тингола и Мелиан у Толкина. Это выглядит довольно иронично с учетом того, что в античной мифологии Плутон похитил Прозерпину - а у Толкина, наоборот, Мелиан в определённом смысле "похитила" (правда, он не то чтобы особо возражал - скорее наоборот...) Тингола.

Мне антипатичны взгляды Честертона, но он в одном своём эссе очень хорошо передал суть современного "нравственного реализма" ещё до его рождения: "Когда я писал о вере в зеркало и разбивании его, я имел в виду один запомнившийся мне случай: некий реалистичный критик цитировал немецких ученых, доказывавших, что Гамлет имел определенные психопатологические отклонения, о которых в пьесе нигде не упоминается. Критик был заворожен, он думал о Гамлете как о реальном человеке, с прошлым и в трехмерном мире – которого не существует в зеркальном отражении".

Версия истории Турина из "Книги Утраченных Сказаний" ("Турамбар и Фоалокэ"): "Но эльфы Кора говорили — а они ведают — что под конец Урин [Хурин] и Мавуин [Морвен] пришли в Мандос, и не было там ни Ниэнори [Ниэнор], ни Турина, их сына. Поистине, Турамбар последовал за Ниэнори чёрными путями к дверям Фуи [Ниенны], но та не пожелала отворить им, и Вэфантур [Мандос] тоже. Но ныне молитвы Урина и Мавуин дошли до самого Манвэ, и боги сжалились над их несчастной судьбой, посему эти двое, Турин и Ниэнори, вступили в Фос'Алмир, огненную купель, ту, что Урвэнди и её девы сотворили века назад до первого восхода Солнца, и так омылись они от всех своих скорбей и позора, зажив среди благословенных подобно сияющим валар, и ныне любовь брата и сестры сделалась прекрасна..." Мандос здесь снова руководствуется пониманием справедливости как беспощадной строгости к провинившемуся, а Манвэ - милосердием. В опубликованном "Сильмариллионе" это можно увидеть, например, в истории Эарендиля (которого Мандос предлагал казнить, а Манвэ помиловал).

Безжалостность связывают с гордыней как неспособностью сочувствовать другим. Скажем, моя читательница Елаиль Миндаль, возражая Георгию Массадову на его тезис, что безжалостность хуже гордыни, справедливо заметила: "А вы никогда не думали, что гордыня по сути приводит к равнодушию к другим, а оно к безжалостности?". Это замечание верно в ряде случаев - но не во всех. К равнодушию к другим (а значит, и к безжалостности) точно так же легко может привести то, что А. А. Немировский, цитируя "Калигулу" Камю, называл "бесчеловечной восторженностью" - готовность ради торжества некого принципа (религиозного или нет) игнорировать чужие страдания. Реализация этой модели вполне может быть сопряжена не с гордыней, а, напротив, с предельным смирением в виде безоговорочного подчинения высшему авторитету. Конечно, обычно у такого "смирения" есть разные корыстные мотивы, которые при желании легко натянуть на "гордыню" - скажем, фанатики (не только религиозные), убивая "неверных", могут обогащаться за их счёт или тешить садистские наклонности. Но, например, Симон де Монфор-старший в Альбигойский крестовый поход (где отличился крайней жестокостью - вплоть до того, что в некоторых окситанских диалектах слово simon стало использоваться как синоним для обозначения жестокого человека) пошел, руководствуясь именно своими религиозными взглядами - для сравнения, в разграблении Задара, когда "крестоносцы" 4-ого крестового похода ограбили таких же католиков, он не участвовал, и вместо участия в последующем позорном походе на Константинополь он честно отправился в Святую Землю воевать с сарацинами. Уверен, были (и есть) и другие такие же примеры. Если взять Мандоса и оярсу Малакандры, то у них всё по той же модели - они руководствуются своим представлением о правильном, и при реализации этого представления они могут быть сколь угодно безжалостны. Причем если у Мандоса упор на "справедливость" в своём понимании, то у оярсы Малакандры ещё и та самая "бесчеловечная восторженность" в действии. Мол, даже если убитых им людей есть хорошие, то не беда, они уже в раю ("Господь узнает своих", да-да-да). Мандос всё же именно наказывает, а у оярсы Малакандры это проходит уже по статье "ачотакова". Что интересно, этот зазор между гордыней и безжалостностью виден в "Последней битве" всё того же Льюиса. У него есть верхушка Калормена, которая в своего Таша даже не верит, и есть фанатичный поклонник Таша Эмет. Вестимо дело, в парадигме, где величайший грех это гордыня, верхушка Калормена растворилась в тени Аслана (аналог "ада / огненного озера"?), а набожный Эмет уверовал в истинного Бога - Аслана. Хотя здравый смысл подсказывает, что человек, искренне почитающий такого бога, как Таш, будь он сколь угодно "смирен" в своем служении Ташу, едва ли может быть добрым. И уж тем более даже в отсутствие гордыни он должен быть безжалостен - поскольку почитание Таша требует считать добром вещи вроде человеческих жертв в его честь.