Возможно, Хэйдзо слишком сентиментален. Возможно, слишком сильно влюблен. Оправдываться нет смысла, ему просто очень трудно дышать без его поддержки, настолько, что простить настолько долгое отсутствие в своей жизни — сущий пустяк. И граница у этой болезни слишком очевидна, но он закроет глаза и шагнет через край, потому что на другом конце протянут руку, за которую не схватиться не получится: все равно поймают.

Хэйдзо сталкерством не занимался, честное слово, просто ему очень сильно нравился этот мальчик — вот бы подергать его за косичку, — а еще ему чертовски сильно хотелось с ним познакомиться лично. Потому что Скарамучча за эти полтора года наблюдения устал повторять заезженное: «Подойди и поздоровайся хотя бы», — а друг и, судя по всему, девушка виолончелиста уже давненько косо посматривают в его сторону.

Холодный воздух отрезвляет мысли, помогая немного прийти в себя, но Скарамучча думает, что ему уже никакой свежий воздух не поможет, раз он подумал о самом идиотском и банальном дерьме в этом мире: позвонить тому, кому как бы и не следует звонить, но очень, мать его, хочется.

Все даже идет хорошо и плавно, никаких неловкостей — почти — Хэйдзо не испытывает, и они даже спать ложаться тихо и мирно. Только вот заснуть не удается от слова совсем. Кровать просторная, конечно, но места в ней недостаточно для того, чтобы отодвинуться от теплой спины Кадзухи, чтобы не слышать его тихое сопение в подушку. Чтобы, черт возьми, не думать о том, как хорошо бы Хэйдзо себя чувствовал, если бы он прижался к нему со спины, заключив в свои крепкие руки.

Хэйдзо искренне надеялся, что этот день никогда не наступит. Надеялся, что кто-то там сверху смилостивится над ним хотя бы немного, хоть раз в жизни услышав его молитвы. Но сейчас он стоит здесь, собирает своего лучшего друга в свадебный костюм, помогая застегнуть все пуговицы и веревочки, а через пару минут будет сидеть на самом заднем ряду и глотать свои слезы в одиночку. Жаль только, что не счастья.