— Он ушел в отставку спустя полтора года или около того, скажем так, доживал последние пять с половиной лет, если не в мыслях о ней, то, наверное, в мыслях о том, что ему делать дальше. Видимо, не придумал. «Для нее уже не получится. Для нерожденного ребенка тоже», — так он в записке написал, прежде чем застрелиться.

Все заканчивается тем, что ему стыдно. Это непонятное чувство, но в его искаженном годами понимании — это способ самосознания, со структурой, идентичной его, скажем, холодности или аморальности. Стыд в нем является интенциональным, в данном случае, направленным на него самого. Он стыдится того, кем он является, но через стыд он открыл новый аспект своего существования. Хотя и стыд в своей первоначальной структуре — стыд перед кем-то, отсюда может вытекать то, что ему стыдно перед ничем.

Пейзаж предвещает события. Не хватает только классических символов: черного ворона и костей. И солнца красного, конечно. А дело плохо. Просто дрянь. Опуская банальные попытки описать тревогу, как нечто, похожее на ком и прочее, скажем, это не тревога, а жуткая паника, граничащая с какой-то лихорадкой. В голове какая-то фантасмагория со стробоскопами.

Что-то поменялось. Он не может уловить характер изменений, но что-то точно не так. Изменения не физические, даже не душевные. Откуда-то извне, возможно, прямо из головы, хотя это объяснить намного труднее. Есть пиздец и это пиздец. Там угроза не прямая, даже к физическому существу не относящаяся, но, пожалуй, с толку сбивает именно она. Как война есть, а врага нет. Такая из себя абстрактная выдумка, тривиальная, упрощенная до невозможности идея.

Ситуация не трагична — она скорее страшна, в ней сухая безнадежность и мнимый выбор — либо это, либо это, но ты, мой дорогой друг, при любом исходе остаешься с воздухом на руках.