— А мне иногда кажется, что я буду любить тебя даже в следующих жизнях, — переплетаясь пальцами с серёжиными и второй рукой гладя щеку, — Если они есть.

Арсений теперь их любовь с министерством любви сравнивает, как у Оруэлла, в которую тоже страшно зайти, где от окон только квадраты в плане архитектора, из-за чего тьма постоянная, где от одного лишь упоминания веет холодом по спине, где на руках фантомные царапины от колючей проволоки, а кости переломаны от захлопнутых не вовремя стальных дверей. Он благодарит их любовь за так и не использованные пулеметные гнезда, но думает, что сам и является решительным выстрелом.

Лицо, что раньше улыбалось, теперь серьёзное.

— Пойдём гулять? — Олег делает большую ложку для руки уже согласного на всё Разумовского, улыбаясь ему, и словно светится весь, освещая комнату лучше висящей на одном проводе лампы вверху. Россия, чего уж, тут люди ярче электричества светят.

Если однажды вы спросите у Антона или Арсения любимый месяц года, то, уверяю вас, вам молниеносно назовут май.