О себе:
"...призвав косноязычного Моисея к пророческому служению, Яхве велит ему взять Аарона своим толмачом. В предании роль Аарона вторична: его призвание опосредствовано участием в миссии Моисея.
Странная участь Аарона отразилась в моей судьбе, как в тусклом квадрате зеркала, пригодном разве что для поспешного бритья поутру. Подобно моему предшественнику, я не страдаю косноязычием; как и у него, у меня отродясь не было собственной "великой миссии". Нерадивый, непутевый, но истово преданный своему господину толмач, вот уже несколько лет, прикусив от усердия кончик языка, я перевожу на язык слов экстатическое бормотание невидимого "косноязычного Моисея", ошивающегося где-то поблизости чуть ли не со дня моего рождения. Смысл его почти нечленораздельного лепета порой темен и невнятен даже для меня самого. Старомодный поэт, помешанный на сентиментальных банальностях, назвал бы моего Моисея "музой", но какая, к черту, муза, из этого неистового старца с тяжелым характером?!
Как и всякий человек, посвятивший себя созданию текстов, сам по себе я ничего не значу, и мой посох не превратится в змею на глазах изумленного фараона, если я дерзну совершить сей подвиг самовольно. Но пусть только последует приказ моего неукротимого Моисея - и не три, а тридцать три казни египетские нашлю я на первого, кто под руку подвернется, не потрудившись пролить слезу сочувствия над затрепанным "личным делом" своей жертвы. Я ненавижу принуждение и прихожу в ярость от любой, даже дружественной попытки вмешаться в мою жизнь, но когда поблизости появляется мой Моисей, я становлюсь ретивым служакой. Я готов покрасить траву у забора и рассчитаться на "первый-второй", если только он пожелает. Я могу не часами - столетиями! поддерживать воздетые руки моего босса, господина и повелителя: пусть он молится своему загадочному суровому богу, если уж мне не дано. Его косноязычное бормотание достигает не слишком чутких ушей той силы, по воле которой делает свои вдохи и выдохи Вселенная, а моя гладкая речь - только для человеческого слуха, так уж все устроено.
А порой, когда зимняя ночь оказывается слишком уж долгой, и я всем телом ощущаю тяжесть зыбучих песков утопившего меня времени, я - могущественный раб, по прихоти своего господина смиренно превративший в змей не одну тысячу посохов! - прошу судьбу об одном: лишь бы не выяснилось в самом конце пути, что никакого Моисея никогда не было..."