в лос-анджелесе нет любви. люди снуют по барам, закоулкам и цветастым набережным, собирают взгляды и записывают в блокноты ближайшие координаты. когда таймер отсчитывает шестьдесят, они летят сломя голову вперёд и дышат полной грудью, смутно ощущая монотонный стук меж висков и разрывающий сознание крик. вокруг взрываются фейерверки. волна окатывает каждого - кто был, кто не был; и лишь избранных предупреждает. в лос-анджелесе тела складывают в прозрачные мешки и топят в мелких бассейнах. хенджин находит это странным, но от традиций не отказывается - целует мерзко пахнущий целлофан выкрашенными в ярко-красный губами. чужие синие губы не отличаются от бесчувственного пластика, их целовать до тошноты знакомо и неприятно. мертвые волосы гроздьями спадают вниз по выпирающим скулам. в лос-анджелесе не ставят цветы на могилу. белые лилии кустами разрастаются по отравленным дворам, отцветают и падают навзничь. хенджин собирает каждую - в его сердце места столько, сколько телам в мешках никогда не приснится. впрочем, однажды он и сам ложится в мешок, прижимая к груди сухой желтоватый бутон, и безмятежно закрывает глаза. засыпая, он лелеет на языке мечту о [фиолетовых ирисах] и прикосновении холодных тонких губ, выкрашенных смутно знакомым "рашн рэд".