"Раз. Два. Три удара, пропущенных сердцем. Я обернулся. Дождь смыл с меня хмель — шевелящееся и хлюпающее нечто не могло быть последствием утренней гулянки. Фиолетовое сияние, исходившее от него, больно резало глаза. Я не мог тронуться и бежать — никуда, кроме как навстречу хлюпанью, пыли, звону, бульканью и сиянию: оно звало меня". Под жёстким влиянием небольшой работы про Петербургский текст и под полуконтролируемым безумием, в котором я нахожусь уже несколько месяцев, появилось это.

На пригорке среди золотых колосьев, тут и там поломанных прошедшим войском, остался лежать Давид, наблюдая за догорающим в бескрайних полях закатом. В стиснутых зубах он зажал травинку, а руки положил под голову. Несмотря на умиротворяющую картину вокруг, Давид был задумчив и как будто напуган. Возможно, в его мыслях навсегда застыло то мгновение, когда судьба его решилась окончательно и бесповоротно.