Клинок в объятиях дракона

Блэйд побледнел, точно снег. Его волевые, острые черты лица, обычно выражающие невозмутимость, были до неузнаваемости искажены приступом нестерпимой боли. Он опять стоял у каменной столешницы. Из его левой ладони вновь торчал нож. Под рукой растеклось багряное пятно. Поверхность вокруг обильно забрызгали капли крови. Ни одно живое существо не стремится к страданиям: неважно, способно оно справиться с ними или нет. И пусть сейчас мечник не был смертным, но чувства и переживания не покинули его вместе с правом на конец, и с этой точки зрения он ничем не отличался от прочих живых. Но порой разум не находит иного выхода, кроме как истязать собственную плоть. И коль скоро эти страдания кажутся ему осмысленными — воля постарается выдержать их. Пальцы крепче сжали рукоятку и несколько раз расшатали нож, заставляя глубокую рану в ладони стать еще страшнее и безобразнее и вызвать еще большие мучения. Слепая уверенность, что боль сможет притупить сложные и беспокоящие чувства, не покидала его. На деле же она едва ли приносила ощутимое облегчение. Но чтобы признать это, ему потребовалось бы решиться на нечто гораздо более тяжелое и сложное, чем из раза в раз пронзать руку холодным металлом. Если выбор стоял между муками сердца и страданиями тела, то для Блэйда он был очевиден. И все же нельзя вечно обманываться, ведь правда не терпит пренебрежения. Каждый миг люди наблюдают за миром и самими собой, делают выводы, часть из которых возникает в сердце задолго до того, как отыскивает в разуме облик из слов. В душе мечника мало-помалу копилось разочарование, и в будущем оно угрожало обратиться настоящим отчаянием. Он все с меньшей осторожностью и большей жестокостью ранил себя, все реже волновала его вероятность оказаться застуканным Кафкой. Чем дольше он и его чувства не находили выхода, тем более безрассудными становились поступки Блэйда. Так и сейчас: лишь в последний момент он заметил звуки шагов по лестнице. Напарница спустилась вниз, остановилась на нижней ступеньке и прикрыла рот рукой. Любой, кто сейчас увидел бы Кафку, оказался бы в замешательстве: столь странное впечатление производила эта разыскиваемая преступница, одетая в легкую шелковую пижаму и безмятежно зевающая. Охотник стоял к ней вполоборота, почти спиной. Острая, жгучая боль никуда не делась, и он знал, что любая попытка быстро скрыть все окажется тщетной: обмануть Кафку было невероятно сложно. Поэтому единственное, что он мог сделать сейчас — это терпеть и двигаться как можно меньше. — Как и всегда, ранняя пташка, — слова прозвучали сладко и с долей зависти. — Хотела бы я вставать так же рано… Блэйд молчал. — Хм-м… — послышалось то ли с задумчивостью, то ли с непониманием. Под таким углом он с трудом мог видеть ее позу и лицо, но казалось, что напарница склонила голову набок. Все в Охотнике напряглось от мысли, что она пыталась разглядеть происходящее за его спиной. От волнения и внутреннего напряжения рана начала так гореть, что сосредоточила на себе все его внимание. Дыхание тяжелело и сбивалось. Блэйд прикладывал огромные усилия, чтобы его плечи не вздымались слишком сильно и часто. — А, точно! — вдруг воскликнула Охотница с долей радости. — Элио сегодня свяжется со мной, так что, возможно, вскоре нам предстоит покинуть Сяньчжоу. Боковым зрением Блэйд заметил, что Кафка повернулась к нему спиной. Она постучала длинными ухоженными пальцами по перилам. — Поэтому, если подумываешь навестить команду Экспресса еще раз, советую поторопиться. Ну так, на всякий случай, — его ушей достиг легкий смешок. В иных условиях за подобной шпилькой обязательно последовал бы хмурый, мрачный взгляд. Но сейчас ответом на нее стало лишь молчание. Кафка поднялась наверх. Когда Охотник удостоверился, что дверь наверху закрылась, он тяжело облокотился на каменную поверхность, едва не падая на нее и содрогаясь от спазмов. На лбу выступили холодные капли пота, зубы с силой сжались. Лезвие ножа уже давно прорезало кожу, и неукротимая плоть силилась исцелиться. Мечник хватал ртом воздух и пытался противиться подступающему приступу Мары. Он прикрыл глаза и попробовал собраться с мыслями, но лишь ощутил, как дрожат его веки. Беспросветное безумие неумолимо обволакивало сознание. Блэйд уже с трудом понимал, где находится и что делает. Готовясь ступить в этот кромешный, неуступчивый мрак, из которого нет выхода и от которого нет спасения, на грани бреда и яви он ощутил прикосновения к своим волосам. И почему-то ему казалось, что они были удивительно похожи на прикосновения того юноши. Ласковые поглаживания были лишены каких бы то ни было страхов и беспокойств. Они рождали в душе тепло и свет даже вопреки тьме, что упорно сгущалась в ней еще лишь мгновение назад. Эти чистые чувства разливались подобно тихим, неспешным волнам. С каждой секундой дыхание становилось размереннее, а тело расслаблялось. Безумие отступало, и на его месте появлялись покой и безмятежность. Мечник чувствовал, что снова овладевает собой. Пальцы потянулись к рукоятке, чтобы наконец избавиться от причины страданий. Но вместо этого Блэйд застыл, стоило перед глазами появиться его улыбке. В следующий миг наваждение пропало, словно никогда и не возникало. Неожиданно для себя самого, он слишком хорошо помнил день, когда на лице Дань Фэна расцвела эта смущенная улыбка — день, когда Инсин признался ему. Злость, досада и раздражение захлестывали душу. Почему, несмотря на все его усилия, даже притупить эти чувства совсем не удается? Почему чем больше он пытается, тем глубже прорастают и крепнут в душе их цепкие корни? Почему мнимое спасение чуть было не обернулось гибелью, а то, от чего он так старательно убегал, в итоге и оказалось спасением? Почему судьба с таким удовольствием насмехается над ними?.. Охотник оскалился и резко выдернул из руки злополучный нож.

* * *

— …как-то так, — закончила свой рассказ Кафка. Она стояла посреди погруженной в темноту спальни, единственным источником освещения которой являлась голубоватая голограмма невысокого юноши. Это была небольшая комната со скромной обстановкой: односпальная металлическая кровать, старый платяной шкаф, письменный стол и деревянный стул, на котором было совершенно невозможно сидеть. Вот и все, за что мог зацепиться взгляд. Но сейчас глаза Охотницы безотрывно наблюдали за силуэтом Элио. Любой, кто встретил бы его впервые и не знал, что перед ними оказался глава Охотников за Стелларонами, наверняка бы счел этого юношу, с одной стороны, любопытным, а с другой — ничем не примечательным. Внешность, данная Элио природой, была довольно обычной: светлые волосы и холодные серые глаза. Симпатичное сочетание, но все же не сказать, чтобы слишком уж редкое. Да, возможно, Кафка судила об этом предвзято. В конце концов, когда-то Серебряный Волк с большим разочарованием поделилась с ней, что представляла «именитого Раба Судьбы» совершенно иначе. Старшая Охотница до сих пор иногда вспоминала то хмурое и бесконечно милое лицо Волк. В те минуты она напоминала раздосадованного фаната, который впервые столкнулся с обманутыми ожиданиями. И все же много ли Кафка знала юношей, которые предпочитали романтичные, в чем-то аристократические костюмы, сродни так называемым «костюмам молодого лорда», что носили в прошлом на ее родной планете? Пожалуй, не очень. Так что в чем-то разочарование Волк до сих пор оставалось ей непонятным: разве на девушек ее возраста подобное не должно оказывать впечатление? Мысли об их непростых взаимоотношениях забавляли, но Кафка не могла позволить себе отвлечься слишком сильно. Почувствовав, что это все же может произойти, она тут же вернула себе хладнокровие. Сколько же таких разговоров между ними уже было?.. Сколь бы обычным Элио ни казался другим, это было далеко не так. С чистым сердцем можно было бы сказать, что, пожалуй, во всей Вселенной не существовало другого такого человека, как он. Элио всегда знал то, о чем Кафка собиралась ему рассказать. И все же привычка время от времени созваниваться сохранялась между Охотниками. У нее было несколько предположений, почему они продолжали связываться и обсуждать дальнейшие действия, даже несмотря на способность Элио видеть будущее. Во-первых, она будущее все-таки не видела. Очевидно, Кафке нужно было как-то узнавать о своих дальнейших действиях. Задания главного Охотника редко оказывались простыми, но для нее трудности были лишь еще одной причиной браться за дело. Элио мог бы обходиться прямыми указаниями или письменными уведомлениями, ведь для всех должен быть важен только итог миссии… И все же он не прибегал к подобным методам. Так что отсюда вытекала вторая возможная причина: для Элио могла иметь существенное значения ее точка зрения. Охотница допускала, что у способностей юноши могло быть важное ограничение: «видеть будущее» — это все же не «читать мысли». Да, Раб Судьбы видел всевозможные исходы любых событий, но стоило им оказаться вызванными действиями и чувствами людей, и причины подобных исходов становились настоящей тайной. «Людская душа — потемки», — припоминала Кафка поговорку с родной планеты. И это истинная правда. Именно по этой причине для Элио, вероятно, было важно знать мысли своих товарищей. Обмен мнениями помогал ему устанавливать взаимосвязи между событиями, которые поначалу могли казаться бессвязными. «Мы часто надеемся на лучшее будущее, но забываем о том, что жить в нем будет ничуть не легче», — когда-то Элио произнес слова, что прочно врезались в сознание Охотницы. Он сказал их своим привычным спокойным голосом, граничащим с равнодушием. И все же порой Кафка спрашивала себя… Знал ли Элио, как повлияет эта мысль на нее? Произнес ли ее случайно? И являлось ли для него вообще что-либо случайным? Это были лишь одни из множества тайн, разгадки которых хранил непостижимый Раб Судьбы… И, наконец, в-третьих, их разговоры — это проявление доверия. Пусть Охотники и становились преступниками в глазах Компании межзвездного мира, флота Сяньчжоу, бесчисленного множества других фракций, организаций и даже простых людей, но все же между ними возникали совершенно особенные отношения. Когда ты изгой и вся Вселенная обращается против тебя, начинаешь иначе смотреть на окружающих. Лишь тем, кто остается рядом и прикрывает тебя вопреки всему, можно доверять по-настоящему. Кафка была готова поклясться, что остальные Охотники чувствовали то же самое. Пусть даже они, как тот же Блэйд, никогда и не скажут об этом прямо. Возможно, именно поэтому она и являлась правой рукой Элио. Многие, кому, к собственному несчастью, приходилось противостоять этой прекрасной и опасной женщине, не без повода думали, что самая большая угроза, исходящая от нее — это Шепот Души. О, как же они ошибались! Разве подействует любая, даже самая могущественная способность в руках того, кто не имеет ни малейшего понятия, как она работает? Стоило лишь беднягам узнать Кафку получше, если, конечно, у них возникала такая возможность, прежде чем пасть от ее руки, как истина представала перед их глазами столь же ярко, сколь ярок луч солнца в погожий летний день. Главная ее сила — это умение безошибочно понимать чувства других людей. Голос, взгляд, движения, внешний вид и, конечно же, слова — все вместе это позволяет понять любого человека гораздо лучше, чем если просто верить ему на слово. Поэтому Кафка и была такой опасной. И потому же оставалась такой важной и ценной для всех Охотников. Так что, как полагала Кафка, Элио и впрямь не хотел предать ее доверие. И все же она могла лишь догадываться: этот юноша был единственным, кого ей не удавалось понять, и единственным, на кого из-за этого не работал Шепот Души. Чему Охотница и научилась у Раба Судьбы, так это тому, что в жизни не бывает незначительных переменных. Любая, даже самая крохотная мелочь в прошлом может существенным образом отразиться на событиях и еще долго напоминать о себе в настоящем. Поэтому, когда глава Охотников в очередной раз утаивал от нее какие-то подробности, Кафка без возражений принимала такие правила игры. Но точно ли все эти разговоры Элио с другими Охотниками были лишь для создания того самого будущего? Или же он также заботился о своих товарищах и ценил их? Вопросы, вопросы и опять вопросы… И все же отсутствие ответов не вызывало у нее раздражения. Они были идеальными главой и правой рукой: как он понимал ее без слов, так и она со всей искренностью верила ему. Таковы были их непростые взаимоотношения. — Ясно… — коротко и сдержанно ответил Элио. В его голографическую модель и синтезируемый голос порой пробивались помехи. Соединение в доках оставляло желать лучшего. Кафка было решила, что обсуждение закончено, когда он все же добавил: — Спасибо вам. Несмотря на привычную сдержанность их главы, слова благодарности прозвучали гораздо мягче. На миг она ощутила удивление и некоторую долю удовлетворения: «Неужели беспокоится?» Так значило ли это, что сегодня одна из тайн Элио наконец оказалась раскрыта? Но получалось как-то… слишком легко? Охотница не была готова поверить этому предположению так просто. Но пока что она позволила себе думать, что все же получила один из столь желанных ответов. Кафка запомнила свои мысли, отмечая их важность в будущем, но тут же сосредоточилась на кое-чем еще, что было необходимо обсудить с Элио. — И еще кое-что… Возможно, Блэйдику становится хуже. Когда мы только попали на Лофу, я начала переживать за него. Думала, что место, полное воспоминаний о прошлом, дурно скажется на его самочувствии, — Охотница неопределенно взмахнула руками, давая понять, что о подлинном влиянии этих обстоятельств ей остается только гадать. — Потом еще этот поход на Звездный экспресс, на который он так настаивал… У меня была надежда, что встреча с Дань Хэном поможет ему залечить старые раны, но… В последнее время я стала замечать множество окровавленных бинтов в корзине. Похоже, Блэйдик чаще делает перевязки, а мы ни с кем и не сталкивались. Кафке показалось, что помехи усилились. Также она заметила, что фигура Элио слегка поникла. К счастью, его голос оставался отчетливым. — Думаешь, он сам себя ранит? — для Элио вопрос послужил лишь фигурой речи. И Охотница, и он сам знали ответ, но раздавшиеся в голосе молодого человека оттенки беспокойства нельзя было сыграть. В свою очередь, ответ Кафки давал ему понять, что эта нить судьбы готова сделать новый виток. — Уверена. Сегодня я застукала его с ножом, вонзенным в руку. Если Блэйд продолжит в том же духе, то приступы Мары неминуемо участятся. И они могут стать намного серьезнее, — ее лицо было хмурым, а взгляд тяжелым и сосредоточенным. Охотница не любила относиться к делу серьезно. Еще меньше она любила, когда собеседник узнавал, что она серьезна. Но порой события требовали ответственности, а это означало, что времени играть в игры у нее нет. Пусть Кафка и не ощущала ценность жизни, но это не значило, что ее не беспокоили возможные трудности. Что, если одна из них могла сделать их с Элио договоренность невыполнимой? На секунду она вновь задумалась о том, на что могла повлиять, и о том, какие у этого могли быть последствия. Когда сегодня напарник изо всех сил старался скрыть от нее свою тайну, ей без тени шутки хотелось спросить: «Все ли в порядке?» Но далеко не всегда наиболее очевидные действия — самые правильные. Она вовремя успела остановиться, чтобы дождаться возможности сперва обсудить все с Элио. Между тем он глубоко задумался. В воздухе повисло молчание. — Прошу, позови Блэйда. Я поговорю с ним, — в конце концов его юный, но решительный голос нарушил тишину в комнате. Кафка была потрясена. Она быстро прикинула в памяти, что этот разговор должен стать для них обоих вторым за все время совместной работы. Первый случился, когда Блэйд только-только прибыл на базу Охотников. — Хм?.. Вы лишь однажды разговаривали лично, — решение главы настолько выходило за пределы ее предположений, что вызвало у женщины подобие улыбки, скрыть которую не удалось. Охотница не ожидала, что Раб Судьбы решит вмешаться лично. Да, она беспокоилась за Блэйда. И Элио, как теперь стало ясно, тоже. И все же Кафка совсем не рассчитывала на подобный исход. Но именно за это она и ценила Элио: ему всегда удавалось удивить соратницу. Кафка со всей искренностью восторгалась тому, что даже выражение ее лица в определенную минуту могло быть частью какого-то поистине великого замысла. Совладав с многообразием чувств, женщина произнесла нарочито расстроенным голосом: — Даже завидую. Похоже, в этот раз Блэйдик узнаёт больше меня… — Это необходимо, — коротко ответил Раб Судьбы. Да, она знала, что это так. Охотница не собиралась спорить, поэтому без возражений вышла из спальни и спустилась в гостиную. Мечник сидел на диване и протирал клинок обрывком бинта. Задорная яркая улыбка предварила ее обращение к напарнику: — Блэйдик, тебя Элио зовет на пару слов! В ответ на эти слова мужчина перевел на нее взгляд алых глаз. Когда они только впервые встретились, Кафка думала, что из-за изменений в личности и общей скупости эмоций ей будет тяжело понимать Блэйда. Но действительность оказалась гораздо проще и бесхитростней, чем опасалась Охотница. Пускай он и старался сдерживать эмоции, противясь Маре, но попытки эти, вероятно, предпринимались безотчетно и по наитию, отчего успешными они были далеко не всегда. Сейчас, по прошествии некоторого времени, женщина понимала напарника едва ли не так же хорошо, как и других людей. Охотник послушно отложил меч в сторону и поднялся на второй этаж. Кафка проследовала за ним глазами, словно убеждаясь, что он вправду согласился на этот разговор. Лишь когда за Блэйдом закрылась дверь, Кафка перевела взгляд. Пускай ей и хотелось выведать, что же за важное дело было у Раба Судьбы к её напарнику, но она не могла позволить себе нарушить их с Элио соглашение: Кафка должна знать лишь то, что ей пристало знать. Эта договоренность была для нее незыблема. Стоит только попрать ее и… Нет. Она не может позволить себе отказаться от мечты ради занятных, но все же безмерно сомнительных знаний. С этой мыслью, словно повинуясь невысказанному желанию юноши, Кафка отошла от двери и села в кресло. Их разговор продлился не больше пары минут. Когда дверь в спальню открылась, лицо мужчины не выражало никаких эмоций, как если бы Элио захотел поговорить с ним только для того, чтобы узнать, как у того дела. Кафка вопросительно посмотрела на напарника. Ее удивляла не столько продолжительность разговора, сколько то, что он не торопился спускаться. — Элио зовет, — бросил мечник и вернулся внутрь. «Что?.. С чего бы ему звать нас обоих?» — невольно возник вопрос в голове женщины. Никто из Охотников не получал указаний одновременно с кем-то. Каждый знал только то, что было положено знать ему одному. Так с чего бы правилам вдруг измениться? Она вскользь подумала, что день уже выдался прекрасным и удивительным, ведь неожиданно для самой себя ей удалось отыскать часть столь желанных ответов. А теперь события начали разворачиваться еще более непредсказуемым образом. Она повторила про себя это слово, внутренне просмаковала его: «непредсказуемый»... Какая ирония! Кафка поднялась по лестнице и скрылась во мраке спальни. Мужчина и женщина стояли напротив призрачной фигуры. Тусклое изображение Элио все еще мешало тьме полностью восторжествовать. По нему иной раз продолжали расползаться помехи. Казалось, что ничего вокруг не успело поменяться за те несколько минут, что Охотницы не было в комнате. И все же теперь все выглядело для нее совершенно необыкновенным. Кафки светилась от счастья, хотя и пыталась держать чувства в узде. Хотя бы ради приличия. — Кафка… — тихо начал Раб Судьбы. — Хм? — едва сдерживая нетерпение ответила она. — …во время нашего знакомства с Блэйдом я попросил тебя присматривать за ним. Если помнишь, поначалу мы надеялись, что со временем ему самому удастся сопротивляться Маре, — Элио говорил задумчиво, как если бы историю вспоминал умудренный жизнью старик. — Но у нас не вышло. Лицо Охотницы едва заметно дернулось от неприязни. Возвращение к тем событиям задевало гордость. Да, у них не вышло. Если быть точнее — у Кафки не вышло, потому что никто другой и не мог помочь. К моменту их встречи состояние Блэйда усугубилось настолько, что приступы Мары успели почти начисто стереть все его воспоминания и разрушить личность. Не было сомнений, что тот, кого знали Охотники — лишь тень когда-то жившего человека. Неожиданно глава Охотников улыбнулся с долей неловкости. — Кажется, сегодня самый подходящий день, чтобы снова задуматься над старыми вопросами, да, Блэйд? — он доброжелательно взглянул на товарища. Оставалось только гадать, что значили эти слова и что они затрагивали в мечнике. Фигура из бледного света слегка помотала головой, отгоняя мысли прочь. — Кафка, Блэйд, давайте еще раз попробуем справиться с Марой? Ей не было страшно или хотя бы беспокойно от этого вопроса. Никогда не было. Но сейчас она просто не понимала: зачем? Ведь Элио должен точно знать, какие решения приведут к значимым последствиям, а какие окажутся совершенно бесполезными. И все же он просил их попытаться во второй раз, как если бы среди его суждений существовали ошибочные. — Это точно имеет смысл? — спросила Охотница, хотя никогда прежде не задавала их главному таких вопросов. — Мы уже однажды попытались. Ничего не вышло. Я лишь могу подавлять уже начавшиеся приступы и ненадолго оберегать Блэйдика от новых. Но каким-либо образом научить его самого справляться с ними я не способна. Элио кивнул. — Понимаю тебя. И все же, если коротко, — да, это не бессмысленно. Она вздохнула и вернула выражению своего лица привычную дерзость. — Хорошо~. Будет весело знать, что даже Мару Блэйдика можно подчинить. — А ты, Блэйд? — обратился Раб Судьбы. Блэйд посмотрел на свою замотанную бинтами ладонь. Даже сквозь несколько слоев он замечал проглядывающие темные пятнышки крови. В разуме возникли слова, которые Элио сказал ему пару минут назад. Они раздавались так отчетливо, будто их и в самом деле опять произнесли вслух. «У каждой жизни свое место во времени и пространстве. Твое время еще не пришло, и есть еще множество мест, где ты нужен. Когда-то я уже спрашивал, но теперь... собираюсь повторить свой вопрос, — размеренный и ровный голос звучал как заклинание. Пусть Элио и говорил всегда с такой уверенностью, словно знал обо всем на свете, но Блэйда не выводило это из себя. В конце концов, на то были причины. И по этим же причинам Охотник доверял его словам. — Сейчас, когда ты знаешь, что сам согласился стать бессмертным, желаешь ли ты умереть так же рьяно, как раньше?» Повисла тишина. Когда-то он уже отвечал на этот вопрос, а потому хотел тотчас все разъяснить. Ведь разве теперь что-то поменялось? Они оба и так знали, что скажет мечник. И все же… Что-то было иначе. Но убежденность Блэйда в истинности прошлых слов оставалась слишком сильна, чтобы он смог ощутить это. Сегодняшний день и без того казался ему невыносимым. Сил, чтобы всерьез обдумать свое молчание, уже не осталось. Впрочем, было не важно, внесет он ясность сейчас или позже. Ничего не изменится. «Я прошу тебя вновь подумать над этим вопросом. Однажды верный ответ обязательно найдется», — закончил Раб Судьбы. Блэйд молчал в попытках осмыслить их недавний разговор. Но теперь уже другой вопрос требовал ответа, и с ним все было гораздо проще. — Когда-то я доверился тебе и согласился на сделку. Поэтому, если еще одно согласие поможет приблизить день моего конца, — пусть будет так. Элио благодарно улыбнулся. — Спасибо. Кафка, я попросил Волк направить тебе все известные о Маре сведения. Думаю, будет правильно начать с того, на чем пришлось остановиться в предыдущую попытку. Охотница испытывала двоякие чувства. С одной стороны, теперь их разговор и впрямь поражал ее. Но причина этого разговора и являлась тем самым «с другой стороны»: никогда раньше не случалось, чтобы Элио дважды просил сделать что-то. Не было такого, чтобы что-то «сперва не работало, а потом заработало». Поэтому нынешнее поручение главы совершенно не вписывалось в то, как она привыкла думать о нем и понимать его. Эти мысли совсем не вдохновляли, и Кафка впервые засомневалась в Рабе Судьбы. Но все же… Вдруг это всего лишь проверка? Столь же необходимое условие лучшего будущего? Она вовсе не намеревалась оступиться и провалить ее. — Поняла, — согласно кивнула она. — Замечательно. И вы правда хорошо поработали на Сяньчжоу. До встречи. Элио с теплотой взглянул на товарищей и отключил связь. Блэйд стоял, опустив глаза. Похоже, он сосредоточенно думал. Кафка же пристально и серьезно наблюдала за ним, как если бы встретила впервые, и обыкновенно пыталась изучить нового знакомого. И чем дольше она смотрела, тем сильнее становилась уверенность. Хотя, возможно, вернее было бы назвать это «предчувствием». Ее глаза поблескивали странным, пугающим огнем. В конце концов, чем это задание отличалось от других? Столь же безумное, как и всегда. Интересно, стала бы ее дерзкая улыбка еще смелее, узнай она, что бросает вызов самой судьбе?