Клинок в объятиях дракона

Starset — Monster Блэйд молча покинул экспресс. Его потрясение было столь велико, что попытавшиеся попрощаться парень и девушка не удостоились даже взгляда мечника. Признаться, он и имен-то их не помнил. Просто не понимал, зачем ему это. Хмурые сосредоточенные глаза неотрывно смотрели вперед, но в действительности ему было глубоко безразлично, что творилось рядом. Возникало бесчисленное множество мыслей, но все они были совершенно об одном и том же — о том, что только что случилось. Шел мерзкий моросящий дождь. Дорога вела по пустынным улочкам Сяньчжоу, ведущим к грузовому порту, к их с Кафкой временному пристанищу. Блэйд сам не мог поверить в те слова, что сказал, и действия, что себе позволил. Не вызвавший тогда сомнений неожиданный порыв сейчас отзывался в душе беспокойством и смятением. Как это все могло произойти с ними? Разве дни их с Дань Фэном любви не остались далеко позади? Не растворились бесследно в безжалостном течении времени? Что, если все эти чувства приведут к нерешительности, а нерешительность, в конце концов, — к желанию оставить месть Пожирателю Луны? Блэйд злился: на него, на Мару и на себя. Каждый шаг приближал его к докам, каждое мгновение заставляло погружаться в гнев все сильнее. Ярость вскипала в груди, где билось искаженное, искалеченное прошлым сердце. Сейчас, когда глубокий пристальный взгляд голубых глаз не устремлялся на него, было гораздо легче подвергать те безумные слова сомнению. Всякий раз, когда лезвие Пронзающего облака возналось в тело и проходило сквозь ребра, мечник лишь сильнее убеждался в собственной правоте: «Ты делаешь это вновь! Вновь без жалости подводишь меня к краю, чтобы я не смог его переступить! Как и тогда! И ты зовешь себя невиновным?!» Как можно позволить себе поверить лжецу, который столько обманывал его? Неужели теперь Блэйд надеялся хотя бы на толику искренности? «Я — и сам пошел на это?.. Как он только посмел сказать подобное!» — губы плотно сжались. Боль во всем теле усиливалась. Осы, копошащиеся под кожей, жалили плоть. Бешенство переполняло сознание, стремилось заполнить все мысли и чувства. Чтобы хотя бы чуточку совладать с собой, Блэйд был готов ломать собственные руки, ноги, пальцы... Не важно что, лишь бы немного прийти в себя. Ладонь безотчетно сжалась в кулак и сильным отрывистым движением врезалась в стоящий неподалеку грузовой контейнер. На месте, куда впечаталась рука, осталась глубокая вмятина, но разуму удалось немного проясниться. Он с силой стиснул челюсти и оскалился, как дикий зверь, а затем занес руку для следующего удара и зарычал. Перед глазами само собой возникло, как они сидели, обнявшись с мальчишкой. Нежность и забота, те ласковые движения — все ощущалось столь знакомым, что Блэйд бездумно питал к ним ненависть и омерзение. Только боль была способна справиться со слабостью чувств. Только она одна могла помочь не забыть о цели. Охотник бил контейнер раз за разом, превращая его стенку в искореженный металл, а свою руку — в окровавленное месиво из кожи, плоти и костей. Было безумно больно — и он был безумно счастлив этому. Все чувства уже давно достигли высшей степени и того, что за ней. Мучительное существование за гранью рассудка — таков был его путь. Пьянящий запах крови, сводящая с ума боль и всепоглощающие страдания возвращали мыслями к ней — той, по воле кого к проклятью тела добавилось помешательство души. «Запомни эти чувства, Инсин. Запомни, как раз за разом ты падаешь без чувств от моего клинка. И если хочешь мстить — позволь ему однажды тоже испытать это». Прежде чем очередной удар достиг ребристой стенки, слова Цзинлю возникли в его одержимом муками сознании. Блэйд яростно ненавидел ее. Возможно, даже сильнее, чем его. Но разницы не было. Им троим уготована одна судьба — смерть. В эти минуты не существовало ничего, кроме гнева. Он кричал и рычал, вкладывал все свои силы и боль в удары, которым не было конца. Как град, они продолжали обрушиваться на металлическую пластину. Лишь когда Блэйд совершенно выдохся, то оперся руками на искореженную стенку контейнера и попытался отдышаться. От горячности на лбу выступил пот, который тотчас смешивался с моросящими каплями дождя. Вместе они струйками стекали по лицу, остужая пыл. Сил, чтобы думать о прошлом, больше не осталось, и в этом больной рассудок находил ложный покой. Мара отступала. Телесная боль никуда не исчезла, но все-таки тоже постепенно утихала и возвращалась к своим привычным проявлениям: притупленным, сдавленным ощущениям, которые никогда не покидали. Когда он немного оправился от приступа, то стянул мокрые бинты с других, едва затянувшихся ран и обмотал ими окровавленные кисти. Выглядело жутко, но вид искалеченных ладоней его совершенно не пугал. К счастью, Кафка обычно не интересовалась, откуда у Блэйда та или иная повязка. Впрочем, она бы все равно от него ничего не добилась. Блэйд медленно добрел до скромного двухэтажного домишки на самой окраине грузового порта. В обычное время здесь жил охранник доков, но по воле Кафки, которая усмотрела в этом здании отличное убежище, он временно уступил Охотникам свое жилище. Придуманная на ходу необходимость срочно навестить родственников в Возвышающем святилище оказалась достаточно убедительной: для ее создания хватило одного взгляда на семейное фото. С тех пор мечник и его напарница обосновались здесь, сделав этот дом своей базой. Но возможно, сила Шепота души была столь велика, что незадачливый охранник уверовал бы в любые слова Охотницы? Блэйд не знал этого и, признаться, не хотел знать. Он доверял способностям Кафки, а получать удовольствие от подобных хитростей или нет — это только ее выбор. Еще несколько минут назад он был бы невероятно рад помощи этой дьявольской способности. Но если годы одиноких скитаний и дикой жизни чему-то и научили его, так это тому, что любые чувства можно обуздать, если выплеснуть их наружу. Блэйд едва слышно зашел внутрь и попал в гостиную, объединенную с кухней аркой. Часть помещения, в которой он находился, была обставлена старым протертым диваном, забитым монографиями о яликах книжным шкафом и кофейным столиком со множеством пятен. Без сомнений, их с Кафкой временное жилище было далеко не лучшим домом на Сяньчжоу, но жаловаться не приходилось. Гораздо важнее, что даже в минуту самых тщательных поисков их здесь так никто и не нашел. Скрываться там, куда люди едва ли догадаются зайти, было действительно мудрым решением. На экспресс он отправился без клинка — таково было условие Первопроходцев, и Охотник не намеревался его оспаривать: в конце концов, это они устанавливали правила, да и само требование было понятным. Блэйд обессиленно подошел к дивану и прилег на него. Веки опустились сами собой, а затем одна из израненных ладоней легла поверх глаз. Когда приступ Мары заканчивался боем или другим способом достичь усталости, ему всегда хотелось спать. С тех пор, как мечник вернулся к жизни, он засыпал с невероятным трудом. Постоянная боль во всем теле, с которой приходилось жить, не давала расслабиться и едва ли позволяла сомкнуть глаза. Лишь когда Блэйд был измотан или сильно ранен, усталость все-таки брала верх. Именно это происходило сейчас. Охотник перевернулся на бок и прикрыл глаза. Лишь сейчас он в полной мере ощутил, насколько был истощен. В минуты страшного напряжения Мара придавала ему сил и расширяла возможности тела. Однако за подобное приходилось дорого платить: помимо непрекращающейся боли, нужно было проходить через настоящие мучения, в которые эту боль превращали затягивающиеся раны. Словно острые шипы изнутри вонзались в каждую частичку кожи. Блэйд поморщился, а затем несколько раз с трудом вздохнул. Кто-то однажды научил его правильно дышать, чтобы возвращать душе покой. Он уже не мог вспомнить, кто это был, но не раз мысленно благодарил этого человека. Вдох. И выдох. Дыхание становилось медленнее и глубже, а мысли все сильнее затуманивала дрема. Ее легкая дымка окутывала сознание и на время дарила покой. Scarlett Parade — White River Образы прошлого вырывались из подсознания, чтобы превратиться в мозаику, полную снов, воспоминаний и полузабытых чувств. «Разве мы сюда направлялись?» — голос, которым были сказаны эти слова, напоминал собственный голос Блэйда, но все же существенно отличался, ведь звучал гораздо спокойнее. Рослый седовласый мужчина осмотрелся по сторонам. Вне всяких сомнений, они находились в одном из укромных садиков при усадьбах видьядхара. Этот, однако, выглядел несколько запущенным. Казалось, им определенно кто-то занимался, но либо владельцы были уже в возрасте, либо всю ответственность по уходу взял на себя один человек. Загадочным хозяевам явно не удавалось в полной мере окружить это место заботой. Ответил кто-то знакомый. Даже во сне чутье подсказывало, что собеседник важен и близок для Блэйда, но ему не удавалось сходу понять, кто это был. Он знал лишь одно: этого человека больше нет, и его голос мечник мог услышать теперь лишь в своих снах. Горе утраты опять расползалось внутри мучительной болью. «Нет, но мне подумалось, что тебе понравился это место», — слова знакомого, но все еще загадочного собеседника звучали уверенно и слегка игриво. В тот же миг перед глазами возник высокий статный видьядхара, облаченный в одеяния Верховного старейшины. Несмотря на высокий сан, он, как ни в чем не бывало, сел на траву и протянул ноги по земле. Инсин с непониманием и невысказанным вопросом взглянул на него. «Ну, чего же ты стоишь?» — видьядхара улыбался с нескрываемым радостью. «Не боитесь одежды запачкать, Ваше Верховностарейшинство?» — ехидно раздалось в ответ. «Инсин, мы все же не на аудиенции, разве нет? — улыбка исчезла с его лица. Пожиратель Луны слегка наклонил голову вперед, пожал плечами и со всей серьезностью ответил: — Если уж я не могу управиться со своим туалетом, какой из меня старейшина видьядхара?» «Ладно-ладно! Просто шучу! — незадачливый острослов примирительно замахал руками, давая понять, что не имел в виду ничего дурного. — Так что я должен делать?» Еще более радостная и довольная улыбка засияла на лице Дань Фэна. Он развел руками перед своими ногами и торжественно произнес: «Ложись!» Синие глаза непроизвольно расширились от изумления — столь удивительно звучало это повеление. Но когда замешательство прошло, Инсин усмехнулся с долей неловкости и опустился на траву. Уже спустя пару секунд он расположился на земле и положил голову на бедра видьядхара. Он старался лечь поудобнее и привыкнуть к ощущениям. Затея Дань Фэна смущала его и воспринималась странно, и все же казалась крайне забавной. «Костлявый ты все-таки... Хоть подушку подкладывай», — нарочито недовольно и угрюмо отметил кузнец. Не смеяться оказалось невыразимо трудно, но нужно было непременно услышать его ответ. «Ну уж простите, о искушенный господин! В следующий раз обязательно прихвачу перину, а то вам иначе не угодишь!» — разразился возмущением Верховный старейшина. Именно этого он и добивался. Теперь уже можно было не сдерживать смех. Инсина требовательно, но все же нежно потянули за ухо. «Знаешь, не думаю, что мои прошлые воплощения позволяли кому-то лежать у них на коленях! — смущенный видьядхара гордо вздернул подбородок. — Так что ты, можно сказать, первый и последний такой счастливчик!» Смех стал еще звонче и искреннее. Он, простой смертный ремесленник, лежит на коленях столь важной особы! Да подобное даже нарочно не выдумаешь! Инсину было так весело, что он схватился одной рукой за живот, а второй прикрыл глаза. Верховный старейшина скрестил руки на груди и закрыл глаза в ожидании, когда к собеседнику вернется самообладание. И все же Дань Фэн не мог сдержать улыбки, глядя на него. «Прости-прости! — раздалось, наконец, гораздо сдержаннее. — Правда! Просто иногда ты такой забавный. Не могу отказать себе в удовольствии…» Взгляд видьядхара наполнился теплом. Он начал неторопливо проводить рукой по седым волосам. «Я так радуюсь, когда слышу твой смех и вижу твою улыбку... Это приносит мне настоящее счастье», — слова были полны нежности. Голос, что произнес их, звучал ласково, как теплый морской бриз. Инсин приподнялся и сел на траву. Он повернулся к Дань Фэну и осторожно дотронулся ладонью до его щеки. Мужчина медленно приблизился к губам возлюбленного и мягко прошептал, обдавая их теплым дыханием: «Такой я только с тобой». Starset — Echo Обрывки снов растворялись в мареве грез столь же естественно, как и появлялись из него. Блэйд ощущал странную легкость — не только в мыслях, но и в теле. Он еще не очнулся ото сна, хотя уже и не спал в полной мере. Сознание пребывало где-то на границе между сновидениями и действительностью. Его глаза не спешили открываться, как и сам Охотник не спешил покидать объятия сна. Сладостная истома влекла и заставляла продлить минуты покоя и отдыха как можно дольше. Столь быстрое восстановление сил наверняка показалось бы ему странным после недавней усталости, но он еще не был готов трезво мыслить. Блэйд слегка повернул голову и почувствовал на воротнике костюма знакомый запах — кориандр и пачули. Но быть может, то было лишь воображение?... Он сделал глубокий вдох в попытках сильнее ощутить аромат. «Я люблю тебя…» — раздался тот самый голос из снов, как настоящий. Пускай ощущения и не удавалась осмыслить, а причина их являлась выдумкой, они, тем не менее, были правдой. Бедра и низ живота напряглись, упорно обращая на себя внимание. Ладонь на ощупь двигалась к изнывающей от возбуждения промежности. Блэйд уткнулся лбом в спинку дивана и начал касаться себя через ткань одежды. Но этого оказывалось недостаточно. Он прижался к подушкам и бессознательно стал тереться пахом об одну из них. Руки поднялись чуть выше, нащупывая молнию и пуговицы. Лишь когда зазвенели застежки штанов, он окончательно проснулся. От осознания глаза широко распахнулись, а тело тут же само приподнялось на руках. Он скривился от злобы и до боли сжал кулаки, вонзая ногти в кожу. Блэйд изо всех сил пытался доказать себе, что теперь точно отдает отчет в том, что делает. Но недавнее желание не исчезло бесследно, его отголоски отдавались в теле и сознании: те легкость и беззаботность, что возникли из-за грез, продолжали ощущаться. В ярости на самого себя Охотник вскочил с дивана и быстро, за несколько размашистых шагов, прошел на кухню. Он резко дернул на себя ящик со столовыми приборами и достал оттуда кухонный нож. Левая рука легла на каменную столешницу, а правая схватилась за рукоятку. Блэйд без раздумий занес нож над открытой ладонью и вонзил в нее лезвие. Холод металла тотчас вызвал в раненной ладони жжение. Мышцы напряглись в ответ на страдания; сквозь стиснутые зубы раздался сдавленный рык. Стоило лишь окончиться первой секунде, что нож торчал из его забинтованной руки, как Охотник ощутил боль во всей ее полноте. Острая, как само лезвие ножа, она отрезвляла своим своим непреодолимым, навязчивым присутствием. Он с трудом дышал. Только полностью убедившись, что вызывающие искушение мысли покинули его, он усилием вытащил нож из ладони. Окровавленное лезвие со лязгом стукнулось о металлическую раковину. Решение скрыть все от Кафки пришло в ту же секунду. Когда железо покинуло плоть, к боли от самой раны присоединилась омерзительная боль от ее заживления: Мара тотчас начала сращивать поврежденные связки и сухожилия. Ощущения от столь быстро заживающей плоти были похожи на ползающих под кожей жуков. Блэйд изо всех сил старался терпеть боль. Он размотал ткань, открыл кран и принялся смывать кровь. Снятие повязок далось нелегко — обе руки были изрядно повреждены и с трудом отвечали на желания владельца. Красно-коричневые бинты с рыком отправились в урну. Хотелось верить, что напарница не придаст им значения — ведь повреждения на его теле возникали едва ли не каждый день, не так ли? Пускай сам Блэйд и не считал эти раны заслуживающими внимания, но было ясно, что их придется обработать — хотя бы для того, чтобы те зажили еще немного быстрее. Такими искалеченными руками невозможно хорошо сражаться, а значит — оказывался бесполезен для Охотников. Его взгляд упал на правую руку, которая еще недавно представляла собой кровавое месиво. Следы запекшейся крови исчезли, а вот синяки, наоборот, лишь появились. Но сама ладонь уже не выглядела так же страшно, как поначалу. Блэйд знал, где в этом доме находится аптечка. В самом начале их знакомства Кафка всякий раз настаивала, чтобы ранения скрывались под повязками. «Блэйдик, будь добр, не пугай людей этой жутью, ладушки?» — с подобной простотой она объясняла им обоим свои просьбы. Хотя он и не видел в этом особого смысла, но все же не слишком противился, и позднее заматывать раны почти перешло в привычку. Так и сейчас: как только напарники заняли чужое жилище, мечник сразу узнал, где лежат лекарства. Однако ныне цель заключалась не в улучшении своего внешнего вида, а в желании помешать Охотникам в себе усомниться. Блэйд не знал, сколько еще будет им товарищем. Но одно оставалось для него ясно как день: это вынужденное сотрудничество продлится до самой его смерти. Таков был их с Элио уговор. Блэйд старался не возвращаться к произошедшему на экспрессе и приснившемуся только что. Вместо этого он достал из аптечки какую-то мазь и чистые бинты и занял непослушные руки и голову. Чтобы окончательно прогнать беспокойства, стоило попытаться сосредоточить внимание на чем-то простом и понятном. Мечник не чувствовал себя до конца отдохнувшим, и потому усталость временно оберегала его от нового приступа Мары. Как он и предполагал по своим предыдущим попыткам управлять поврежденными руками, перевязывание ран оказалось непростым занятием. Блэйд не позволял никому беспокоиться о себе. Таков был его собственный выбор, и зачастую он касался не только полученных повреждений: Охотник никогда не просил помощи ни у Кафки, ни у Сэма, ни у Серебряного Волка. И все же в отношении своей плоти он оставался особенно непреклонен. Забота за этом омерзительном теле тоже являлась частью цены, которую приходилось платить за чужое эгоистичное решение. Или все же его собственное?.. Он презрительно хмыкнул в ответ на эту мысль и потуже затянул повязку. От сомнений и размышлений, вызванных ими, не удавалось полностью избавиться. Чем дольше были попытки отстраниться от переживаний, тем сильнее они, словно песчинки сквозь решето, пытались проскользнуть в буйный ум. С каждым оборотом материи вокруг ладони к Охотнику возвращалось потерянное самообладание. Никогда в жизни никому он не позволит помогать себе — ни с ранами, ни с тревогами. Искушения прошлого — это часть греха, который на него возложен. Блэйд твердо веровал в это, и каждый миг своего бремени был готов нести в одиночку. Наконец, Охотник закончил перевязывать руки. Он собрал обрывки бинтов, убрал лекарство. Теперь казалось, что его не волнует случившееся. Назвать все эти события глупыми мимолетными соблазнами, не имеющими ничего общего с его истинной сущностью, было более чем подходящим решением. В глубине души даже теплела надежда, что это всего лишь очередные гнусные проявления Мары играют с ним злую шутку. А коль скоро это так, их нужно преодолеть и пережить, как бы отвратительна ни была такая «жизнь». Блэйд положил аптечку на место и снова лег на диван. Дом был крошечным, пусть и занимал два этажа. На верхнем уровне находилась ванная и спальня, в которой по договоренности Охотников спала Кафка. Ему оставался диван. В тот раз напарница, как обычно, шутливо сказала: «Ты настоящий джентльмен, Блэйдик!» Хотя на самом деле мечнику просто не было дела, где спать. Ни о чем особо не думая, он прикрыл глаза и еще раз попытался заснуть.

* * *

— Блэйдик, я дома! Звонкий голос Кафки вырвал мужчину из дремоты. Мечник так и не смог опять уснуть, но отдохнуть все же немного удалось. Он подметил про себя, что раны уже чесались, значит — заживали. Она легкой, стремительной походкой впорхнула в гостиную. На ее лице возникло удивление. — Ты спал? Прости, не хотела будить, — напарница и вправду выглядела расстроенной. — Сейчас уйду к себе. Спи дальше. Вместо этого Блэйд поднялся с дивана и коротко спросил: — Нужно что-нибудь? Охотница скрестила руки на груди и задумчиво постучала по подбородку указательным пальцем. — Пока нет. Скоро Элио должен связаться с нами и рассказать о дальнейших планах, — она достала смартфон, чтобы проверить записи. Через минуту Кафка убрала его и озорно улыбнулась. — Лучше скажи: как все прошло? Безымянные тепло тебя приняли? — она прищурила глаза и сказала это голосом сладким, как патока — особенно произнося слово «тепло». — Какая разница? — буркнул Блэйд. Охотница театрально закатила глаза, но скорее для того, чтобы попытаться разжечь в нем чувство вины: — А я, между прочим, помогала тебе! Разве твоя заботливая напарница не заслуживает знать немного подробностей? Правда ведь интересно! Но хотя мечник и позволял ей использовать на себе Шепот души, он был не так прост, и вызвать в нем нужные чувства оказывалось отнюдь не легко: — Если поручений нет — пойду подежурю. С этими словами Охотник вышел из дома и захлопнул за собой дверь. Кафка хмуро проводила его взглядом. Она направилась на кухню и достала из холодильника полупустую бутылку воды. Когда жидкость в ней кончилась, Охотница подошла к урне, чтобы выбросить емкость. Не заметить лежащие там окровавленные бинты было невозможно. — Хм? Эй, Блэйдик, ты что, дрался?.. Вроде же не с кем… — вполголоса пробормотала она сама себе, а затем с неудовольствием цыкнула. — Еще бы можно было из тебя что-то вытянуть… Пустая бутылка с глухим звуком ударилась о пластиковую стенку урны. Кафка уже собиралась направиться в свою комнату, но еще раз бросила взгляд на повязки. Она обязательно разберется с этим. Позже.