My sunflower

Сладковатый запах повис в комнате тяжёлым облаком, слегка одурманивая, как и красота цветов, их изящество. Чонин слышал, что нарциссы ядовиты, но в то же время они оставались обманчиво невинны. Он осторожно касался цветов в букете на столе, с любопытством рассматривая каждую прожилку, каждую природную неровность. Хрупкие бледно-жёлтые лепестки были невероятно нежными на ощупь, словно ненастоящие. Восхищение смешивалось с усиливающимся отвращением и тошнотой от навязчивого запаха. Слёзы выступили у Чонина на глазах, и он с силой сжал цветы обеими руками, отрывая их от стеблей. Смятые лепестки рассыпались на столе, превращаясь в жалкое зрелище, мигом потерявшее былую красоту. Чонин смахнул их на пол одним движением и вышел из комнаты, с силой хлопнув дверью. Точно такие же цветы он видел несколько дней назад, но тогда они не прикрывались красотой, сразу показав свою истинную сущность. Ярко-алые капли крови намертво приклеились к бледным лепесткам, превращая их в нечто отталкивающее. От этого зрелища ладони Чонина покрылись липким холодным потом, но он не мог оторвать взгляд. Парализующий страх и ревность сжигали его изнутри, сжимали горло с ужасающей силой, не давая полноценно дышать. Чонин впервые за всю свою жизнь испытывал столько негативных чувств одновременно, и каждое впивалось в него намертво. — Прости. Надломленный голос вырвал его из ступора, но ему потребовалось ещё несколько секунд, чтобы понять, что ему нужно было хоть как-то отреагировать. Чонин резко перевел взгляд на Хёнджина, не понимая, почему ему было так сложно сфокусировать на нём взгляд, по какой именно причине в его глазах стояли слёзы, размывая всё в калейдоскоп цветов. Хёнджин медленно выпрямился, с силой прижимая ладонь к груди. Его лицо было перекошено от боли, несмотря на то, что приступ кашля уже прошёл. — За что ты извиняешься? — Чонин удивленно склонил голову в бок, уставившись на друга сквозь пелену слёз перед глазами. — Мы так давно не проводили время вместе, а я всё испортил, — Хёнджин грустно усмехнулся и, прерывисто выдохнув, сел на кровать. — Хорошо, что мы у меня дома, а не на улице. Хёнджин произнес вслух то, о чём Чонин знал, но боялся признать. Это было очередным болезненным напоминанием о том, как легко разрушалась дружба, когда вы становитесь взрослее. Их связь появилась так естественно, и в какой-то момент стала такой сильной, что они перестали мыслить свою жизнь друг без друга. И тем больнее было осознание того, что они начали отдаляться, несмотря на то, что они учились в одном классе и играли в одной футбольной команде. Они всё ещё слишком дорожили друг другом, чтобы отказываться от прошлого, и искренне пытались удержать то, что неминуемо растворялось в потоке жизненных событий. Вот только дружба Чонина превратилась в то, о чём нужно было молчать, и он прикусил язык, проглатывая один единственный вопрос: «Почему не я?» Осторожно заправив за ухо Хёнджина выбившуюся прядь волос, Чонин старался игнорировать тот факт, что на его губах были видны следы крови. Он улыбнулся через силу, потому что хотел быть смелым, хотел сделать так, чтобы Хёнджин чувствовал себя в безопасности рядом с ним, доверился ему и не испытывал сожалений. Но вместо того, чтобы сказать что-то, он молчаливо боролся с самим собой. Он не знал, когда именно эти чувства появились в нём, а осознав, едва ли понимал, что мог с ними сделать. Хёнджин всегда был тем, кто приковывал взгляды, рядом с кем хотелось находиться, и Чонин не мог осуждать всех тех людей, которые тянулись быть ближе и ухватить кусочек его внимания. В него влюблялись, им восхищались, но в отличие от остальных, Чонин видел в нём больше, чем красивое лицо. Хёнджин был прекрасный человек, отличный друг, он заботился о Чонине так, как не заботился никто другой. Но, похоже, о другом человеке он заботился ещё больше. — Ты так сильно её любишь? — тихо спросил Чонин, проклиная то, как жалко прозвучал его голос. Если бы только Хёнджин выбрал его, ему не пришлось бы так сильно страдать от боли, задыхаться от неразделенной любви и проклятых цветов, разрастающихся в его лёгких. Чонин был готов ответить на его чувства в ту же секунду, но его любви Хёнджин не хотел. Он неизменно смотрел на него с нежностью и теплотой, но в этом не было ничего больше, чем любовь к другу, к младшему брату. Чонин не был дураком, он понимал это. Но принять этот факт было куда сложнее. — Могу я тебе рассказать свой секрет? — голос Хенджина был охрипший, дрожащий. Его самого потряхивало, словно от озноба, и он обхватил себя руками. Он долго не решался продолжить, но, увидев, как Чонин утвердительно кивнул, наконец, набрался смелости и выпалил на одном дыхании: — Я влюблён не в Джихе, а в Минхо. Чонин расширил глаза в удивлении, не зная, что из услышанного шокировало его больше. Абсолютно все в их футбольной команде считали, что Хёнджину нравилась сестра Джисона, который был одним из полузащитников. Их так часто видели вместе, что все давно задавались вопросом, почему они всё еще не начали официально встречаться. Но знала ли сама Джихе о том, что к ней не испытывали ни капли интереса, или пребывала в наивном неведении? — Но все думают, что тебе нравится она, — выпалил Чонин, сложив руки на груди. Он не ожидал, что его голос прозвучит так, будто он осуждал Хёнджина за этот обман. — И я рад, что все так думают. Я не хочу, чтобы кто-то ещё знал об этом, кроме тебя. Ты сможешь сохранить это в тайне? Чонин уверенно кивнул, чувствуя подступающий приступ тошноты. Но он был не об отвращении, а о разъедающей ядом безысходности. Всё это время он так глупо заблуждался в безответности своей любви, но узнав правду, он почувствовал себя ещё хуже. Хёнджину нравились парни, и это должно было разжечь в нем искру надежды, но вместо этого сотворило рваную рану от вырванного из груди сердца. У него не было ни единого шанса. Хёнджин выбрал не его. Это было несправедливо и так больно, что Чонин едва сдерживался, чтобы не наговорить лишнего. Минхо был для них одним из самых близких друзей, всегда окружал их обоих заботой, пусть и не показывал этого напрямую. Для Чонина он был тем, на кого хотелось равняться. Он обожал его и восхищался всем, что тот делал. Но узнав, что именно он украл любовь Хёнджина, всё перестало иметь смысл. На место былому восхищению пришла разрушительная ненависть. Минхо не заслуживал такой любви, за которую можно было умереть. — Ты же сделаешь операцию? Хёнджин грустно усмехнулся и уставился на свои руки, избегая зрительного контакта с Чонином, который упрямо и несколько наивно смотрел на него, ожидая услышать желаемое. — Я подумаю об этом. — Но ты можешь умереть! — Это началось неделю назад. У меня достаточно времени, — Хёнджин пожал плечами, словно они обсуждали что-то незначительное. Но это был разговор о его жизни, и Чонин хотел вразумить его любым способом. Он был не готов потерять его, даже если он никогда не получит ту же долю любви, которую Хёнджин испытывал к Минхо. — Ты думаешь он полюбит тебя и ханахаки пройдёт сама по себе? — с едва заметной издёвкой в голосе сказал Чонин, краем глаза наблюдая за реакцией Хёнджина. Но вместо того, чтобы огрызнуться или начать спорить, он устало покачал головой. — Представь, в какой идиотской ситуации я оказался: Минхо, вот кто на самом деле влюблён в Джихе. Услышанное опустошило Чонина окончательно. Слова застряли у него в горле, а когда он пришёл в себя, то понял, что Хёнджин давно сменил тему разговора, и теперь рассказывал свои впечатления от недавней выставки. Это было слишком похоже на их обычный день, когда они обсуждали всё на свете, когда никто из них не был в шаге от смерти. Чонин никак не мог делать вид, что всё в порядке, но пытался изо всех сил, игнорируя желание закричать от собственной беспомощности. Он не понимал, как это было возможно — потерять столько за один обычный вечер.

***

Направляясь в сторону школы, он безуспешно пытался отделаться от навязчивых мыслей о том, что в любой момент мог больше не увидеть Хёнджина. Ни для кого не было секретом, что хоть ханахаки и приводила к одному единственному исходу, процесс тянулся долгие месяцы. Болезнь давала своим владельцам время на спасение, а операции по удалению цветов из лёгких были обыденной вещью для тех, кто не желал бороться за взаимность чувств или попросту не смог. Но понимание этого не давало Чонину ни капли успокоения. Одна мысль о том, что он мог потерять Хенджина, который продолжал упрямиться и отказывался делать операцию, вызывала у него желание вырвать собственные лёгкие из груди и отдать их ему, истекая кровью и прощаясь с собственной жизнью. Войдя в класс, он не сдержал вздох облегчения, увидев Хёнджина на своем привычном месте в окружении одноклассниц. Внешне он был всё тем же, что и раньше, и даже его игривая улыбка при разговоре с девушками была снова на месте. Хотя теперь Чонин отчётливо видел в ней фальшь, весь Хёнджин был обманом. Никто кроме него не знал о его истинных чувствах, о том, каким хрупким и ранимым он был на самом деле, как много всего скрывал. Подавив желание подойти, Чонин уселся на своё место, понимая, что тяжесть у него в груди так и не исчезла. На секунду он задумался, могло ли это новое чувство быть предвестником того, что скоро ханахаки будет и у него, но эта мысль так сильно испугала его, что он поспешил стереть её. Несмотря на то, что день в школе прошёл для них как обычно, на тренировку они шли молча, и это было столь непривычно им обоим, что никто из них так и не осмелился сказать ни слова. Казалось, любой разговор придёт к одному и тому же итогу, который никому из них не хотелось обсуждать. Но хотя бы на тренировочном поле всё снова вернулось в норму. И это дало иллюзию того, что всё было в порядке, пусть и не так надолго, как того хотелось. — Хван Хёнджин, ты — задница! Соберись и играй лучше. — Да, тренер. В любой другой ситуации Чонин рассмеялся бы подобному замечанию, но неприятное тошнотворно-тянущее чувство, мгновенно возникшее в солнечном сплетении, не давало ему этого сделать. Он боялся взглянуть на Хёнджина и увидеть насколько плохо всё было, и одна мысль об этом начала сбивать и его самого. Краем глаза он то и дело поглядывал на то, как Хёнджин изо всех сил пытался двигаться по полю в привычном темпе, но всё чаще терял концентрацию, спотыкаясь о несуществующие кочки в газоне или упуская мяч. Чонин не мог продолжать безразлично наблюдать за этим. Он сам едва ли справлялся лучше Хёнджина, будто и его самого начала мучить нестерпимая боль в груди. Быстро обогнав Чанбина, он резко развернулся и сбил Хёнджина с ног, попутно выбивая у него мяч в сторону Минхо. — Что ты делаешь? — ослабевшим голосом спросил Хёнджин, распластавшись на газоне, словно тряпичная кукла. — Помогаю тебе не умереть на поле, что же ещё, — процедил Чонин, быстро поднимаясь на ноги и протягивая руку Хёнджину. — Тренер, он, похоже, нехило приложился головой. Я отведу его в медпункт. — Идиоты, — процедил мужчина и махнул рукой, давая понять, что Чонин мог поступать так, как считал нужным. У него были более серьезные заботы, чем неуклюжее падение одного из игроков. Обхватив Хенджина за торс, Чонин медленно повёл его в раздевалку. Ему пришлось приложить достаточно усилий — Хёнджин был выше и тяжелее, вдобавок, ослабший от нагрузки и боли в легких, он практически всем весом повис на Чонине. Наконец, дойдя до раздевалки, он осторожно усадил Хёнджина на скамейку и вытер пот со лба. — Спасибо, — сдавленно сказал Хёнджин и тут же зажмурился и закашлялся. Чонин не мог оторвать взгляд от этого ужасающего зрелища, которое стало выглядеть куда хуже, чем в первый раз. Кашель словно не останавливался ни на секунду, не давая сделать вдох. Хёнджин сполз со скамейки и, стоя на коленях, согнулся пополам, но это не облегчило его страдания. Чонин мог поклясться, что слышал, как цветы медленно пронзали лёгкие, а может это было лишь игрой шокированного воображения. — Хён? Голос Чонина был охрипший, горло саднило так, будто он наглотался песка. Ему хотелось обхватить друга руками и прижать к себе как можно крепче, но он едва мог сдвинуться с места, с ужасом смотря на белоснежные лепестки на полу, на то, как с губ Хёнджина тянулась ниточка окровавленной слюны. Закашлявшись в очередном спазме, он с силой прижал руки к груди, словно это смогло бы остановить приступ. Но это не помогло. Приступ кашля был куда сильнее чем раньше, Чонину казалось, что этот надрывный звук будет преследовать его в кошмарных снах. — Что у вас происходит? Вздрогнув, Чонин машинально сделал шаг вперед, прикрывая собой Хёнджина, который едва ли мог успеть принять ровное положение так быстро, всё еще скованный болезненными спазмами и кашлем. Феликс медленно подошел к Чонину и, положив руку ему на плечо, бесцеремонно отодвинул его в сторону. Выражение его лица едва ли изменилось, оставаясь абсолютно нейтральным, когда он увидел то, что вызывало у Чонина непередаваемый ужас. — Ты знаешь кто? — шепотом спросил Феликс. Его губы практически коснулись виска Чонина, мгновенно посылая по его коже мурашки. Чонину захотелось отстраниться, но вместо этого он почему-то снова застыл на месте, словно одним, едва ощутимым движением, Феликс сковал его по рукам и ногам. — Да. — На что он надеется? Феликс разочарованно покачал головой, отстраняясь от Чонина. Присев на корточки, он окинул Хёнджина заинтересованным взглядом, разглядывая его побледневшее лицо, покрытое испариной. — Не говори никому, — буркнул Хёнджин, уставившись в пол, словно боялся, что его вывернет наизнанку. Он тяжело дышал, но, казалось, приступ наконец-то сошёл на нет, и ему вот-вот должно было стать легче. — Да кому я скажу, — Феликс пожал плечами и наклонился ближе, из-за чего Хёнджин настороженно покосился на него в ответ. — Прекрати мучить себя. Это бессмысленные страдания, ты же понимаешь это? Избавься от этого. Сердце Чонина пропустило удар, когда он услышал очевидное пренебрежение в голосе Феликса. В любой другой ситуации он заступился бы, но он не мог не согласиться с тем, что Хёнджин должен был сделать операцию как можно быстрее, прекратить свои мучения, вырезать эти цветы и уничтожить все чувства к Минхо. Но он не слушал ни осторожные просьбы Чонина, ни голос разума, и, похоже, даже упрёк Феликса не возымел должного эффекта. Хёнджин наконец-то нашёл в себе силы выпрямиться и посмотреть на друзей. Его глаза были раскрасневшимися и распухшими от слёз, и от этого вида у Чонина непроизвольно сжались кулаки. Конечно Хёнджин увидел эту реакцию, то как Чонина перекосило от эмоций, как он сжал челюсти, в попытке не сказать то, о чём пожалеет. Он улыбнулся уголком губ, на которых были видны следы крови. — Чонин, всё в порядке. Покажи своему хёну улыбку, она мне поможет. Чонин выполнил просьбу молниеносно, по старой привычке. Краем глаза он заметил, как Феликс усмехнулся, но Чонин не знал, как это трактовать. Он отчаянно жалел о том, что позволил Феликсу узнать обо всём, но пути назад не было. Омерзительная тревога медленно разрасталась внутри него, сообщая своим появлением, что теперь всё станет ещё хуже. Не ощущать усталость после тренировки было непривычно. Чонин почувствовал укол совести за то, что саботировал её, но понимание того, что этим он дал возможность Хёнджину прийти в себя и избежать лишних вопросов, притупляло стыд. Теперь, помимо него обо всём знал и Феликс, и он не знал, как относиться к тому, что эта тайна, не его тайна, оказалась известна ещё кому-то. Казалось, Хёнджина не особо заботило то, что о его болезни узнал ещё один человек, но Чонин не мог предсказать, что с этой информацией мог сделать Феликс. Попрощавшись с Хёнджином после окончания тренировки, Чонин остался с Феликсом наедине, и теперь они молча шли в сторону его дома. Тишина между ними никогда не была такой долгой, такой угнетающей. Путь до дома Феликса всегда сопровождался взаимными шутками, смехом, жалобами на тренера или на кого-то из команды, кто показывал не самый лучший результат. Но сегодня их единственной темой для обсуждения было то, о чём хотелось промолчать, и Чонин испытал странное чувство дежавю. — Твои глаза всегда приклеены к нему, — тихо сказал Феликс, небрежно пнув мелкий камешек ногой. — Хёнджин… Он тебе нравится, да? Едва не споткнувшись, Чонин застыл на месте и, удивленно приподняв брови, взглянул на Феликса, который остановился следом. — Я не замечал, что смотрю на него всё время. Феликс закатил глаза и прикрыл рот рукой, пряча улыбку. На долю секунды Чонин попытался улыбнуться в ответ, перевести всё в шутку, но быстро понял, что в этом не было никакого смысла. Каким-то образом он оказался раскрыт за смехотворные секунды, а может быть, это произошло уже давно. — Не бойся, я никому не скажу. — Я не боюсь, — резко сказал Чонин, но его голос прозвучал на октаву выше обычного. Нервно дернув плечами, он наконец-то нашел в себе силы сдвинуться с места. — Давай поторопимся, иначе я опоздаю, а у твоего брата и так много дел. Усмехнувшись, Феликс схватил его за руку, уверенно притягивая к себе. — Если ты думаешь, что я осуждаю тебя, то это не так, — сказал он вполголоса. Чонин никогда не думал о том, что ему нравятся парни, а когда осознал свои чувства к Хёнджину, то даже не допускал мысли, чтобы рассказать об этом кому-то. У него не было в этом необходимости, ему было достаточно той близости, которая была между ними. Чонин знал, что одно лишнее слово могло разрушить всё, что и так трещало по швам, и он не хотел терять это так быстро из-за своих глупых чувств. — Хорошо, — помедлив ответил он, не зная, какой реакции от него ожидал Феликс. Чонин осторожно огляделся по сторонам, надеясь, что они не привлекали слишком много внимания. То, как близко друг к другу они продолжали стоять, могло вызвать слишком много подозрений и косых взглядов. — Мне тоже нравился парень, — безразлично бросил Феликс, когда они наконец-то сдвинулись с места, и какое-то время продолжали идти вперёд. Мигом залившись краской, Чонин промямлил что-то нечленораздельное, стараясь контролировать собственные эмоций, собственный язык тела. Но Феликс на это лишь громко рассмеялся. — Я пытаюсь поддержать тебя, если ты не понял. — Спасибо, наверное, — сказал Чонин, с облегчением выдыхая. Услышать подобное признание было неожиданно, словно это был обмен секретом, на те, что были раскрыты прежде. Они наконец-то дошли до дома Феликса, и теперь Чонин никак не мог дождаться встречи с Чаном, чтобы прекратить разговоры, вызывающие у него навязчивое желание провалиться под землю и исчезнуть навсегда. Никогда не отличавшийся рвением к занятиям, он не мог не признать, сколь продуктивны они оказались для него. И если поначалу он смущался старшего брата Феликса, то теперь они сблизились настолько, что Чонин мог смело сказать, что воспринимал Чана как друга. После всего произошедшего за день, он думал, что у него совсем не осталось сил, чтобы делать вид, что всё в порядке, но спустя всего пятнадцать минут занятия он смог полностью отвлечься. Чонину казалось, что он вел себя как обычно, но Чан будто бы видел его насквозь. — У тебя что-то случилось? Чонин резко поднял голову и уставился на него. — С чего ты взял? — Сегодня ты тише, чем обычно, — Чан улыбнулся и перевел взгляд на записи. — Но, похоже, это никак не повлияло на твои знания. Эти два примера решены верно. Чонин кивнул и угрюмо уставился в тетрадь, удивляясь тому, что всё происходящее действительно не сбило его с толку. Ему хотелось сказать правду, признаться, что на самом деле не всё было в порядке, чтобы услышать хоть что-то, что позволит ему чувствовать себя лучше хотя бы на несколько секунд. Но в то же время он хотел откусить собственный язык, чтобы больше никогда не проронить ни слова. — Чан? — Да? — У меня правда кое-что случилось, — осторожно начал Чонин, не зная, откуда у него взялась смелость не удерживать всё в себе. Он понимал, что не должен был делиться секретом Хёнджина, но это сводило его с ума — знать, но не иметь возможности что-то сделать. Чан молчаливо сидел, ожидая продолжения монолога. Его лицо тронуло едва заметное беспокойство, и Чонину стало ещё больше стыдно за то, что он решил уменьшить свои мучения, переложив часть проблем на других. — У моего друга ханахаки. И он не слушает меня, отказывается делать операцию. Я не знаю, что мне делать, — Чонин высказался на одном дыхании, надеясь, что ему станет легче, но он не почувствовал ровным счётом ничего. Словно прочитал условия очередной задачи из учебника. Чан ничего не ответил, но его выражение лица постепенно изменилось, приобретая более серьезные и задумчивые черты. Чонин поспешил отвести взгляд и вернуться к оставшимся заданиям, торопливо делая записи в тетради. Ему казалось, что его сердце колотилось так сильно, что он ощущал это даже в горле. — Ты не можешь его заставить сделать операцию, но ты можешь поддержать его. Быть рядом, — тихо сказал Чан. Он хотел бы сделать больше. Чонин был готов на что угодно, лишь бы Хёнджин не умирал и остался с ним. Не зная, что ответить, он кивнул и вернулся к решению заданий, надеясь, что время ускорится, и он сможет сбежать от обеспокоенного взгляда Чана. Чонин жалел о том, что рассказал о причинах своей тревоги, ведь это означало то, что все проблемы были настоящими, от них было не спрятаться, с ними было невозможно справиться так же просто, как и с обычным уравнением. — Не то чтобы я думал, что объятия всё исправят, но я почти уверен, что хуже от этого не станет, — Чан стоял, сложив руки на груди, наблюдая за тем, как Чонин торопливо собирал свои вещи в рюкзак, когда их занятие подошло к концу. Он хотел бы, чтобы всё и правда было так просто. Чонин не любил близости других людей, но он был готов вытерпеть минуты, часы, лишь бы это действительно помогло. Чан касался его прежде — секундное прикосновение, похлопывания по плечам и спине. Ничего необычного, точно так же делали его друзья и сокомандники, и это был максимум, который он позволял окружающим. Но, может быть, если он решится продлить объятия, что-то изменится? Не говоря ни слова, Чонин застегнул рюкзак и уже было собрался надеть его, но, почему-то, остановился. Возможно, это была глупая надежда на то, что Чан был прав? Медленно развернувшись, он комично развёл руки в стороны, чувствуя, как его кожа медленно покрывалась красными пятнами смущения. Усмехнувшись, Чан тут же притянул его к себе, крепко сжимая в объятиях. Замерев от неожиданности, Чонин не сразу сообразил обнять его в ответ. Медленно положив руки Чану на спину, он прерывисто выдохнул и попытался понять, насколько дискомфортно это было для него. И чёрт возьми, он не чувствовал ничего, кроме успокаивающего тепла, которое хотелось оставить себе навсегда. Это длилось секунды, но и их было достаточно, чтобы понять всю значимость этой, казалось, незначительной, близости. — Не мучай себя, — рассмеявшись сказал Чан, и медленно отстранился. К своему удивлению, Чонин хотел запротестовать, схватить Чана за футболку и притянуть его обратно, но вместо этого он опустил руки и сделал шаг назад, врезаясь поясницей в стол. Конечно, их объятие не исправило ровным счётом ничего, но Чонин мог поклясться, что ему стало чуточку легче. — Это было неплохо, — он не сдержал улыбки, видя, как просиял Чан, услышав его слова. — Беги домой. И Чонин послушался, надеясь, что завтрашний день что-то изменит.