***
— Я ненавижу то, что ты так сильно любишь его, — пробормотал Чонин, зная, что Хёнджин не услышит его. Злость, ставшая привычной, обжигала изнутри, ядовитые слова так и рвались наружу - сдерживать их становилось сложнее с каждым днём. И он бы сказал больше, сказал бы всё, что было у него на душе, но Чонин понимал, что сделает только хуже, и лишь увеличит количество боли, которой и так было слишком много. Поэтому он сглатывал горькую и болезненную правду, пребывая в глупом и наивном ожидании того, что Хёнджин решится избавиться от болезни и чувств к Минхо. Они снова перестали встречаться после уроков, почти не контактировали в школе, и теперь пересекались только на тренировках. Хёнджин осознанно отстранился почти ото всех, и Чонин понимал его мотив — он не хотел, чтобы кто-то ещё узнал о болезни. Но почему же Хёнджин отталкивал и его тоже? Возможно, он знал, что Чонин снова и снова будет просить сделать его операцию, которой он не хотел? Чонину казалось, что немой вопрос «Почему?» приклеился к его лицу так же намертво, как и на лице Хёнджина теперь вечно была печальная маска бессмысленного ожидания. Словно он верил, что в один день его чувства окажутся взаимны, и цветы из его лёгких чудным образом пропадут. — Хён? Чонин сел на пол рядом, намеренно избегая взглядом тошнотворное месиво из крови, слюны и белых лепестков перед Хёнджином. Уроки давно закончились, но они сидели в одном из школьных туалетов уже около часа. Хёнджин никак не мог прийти в себя, то и дело судорожно вздыхая и заходясь в кашле. Его лицо исказилось болезненной гримасой в очередной раз за последние несколько минут, но тут же расслабилось, словно невыносимая резь в груди резко отступила. — Я знаю, что ты хочешь сказать, — выдавив подобие улыбки, Хёнджин откинул голову назад, с облегчением выдыхая. За это недолгое время Чонин успел запомнить, как выглядел Хёнджин, когда приступ заканчивался. Украдкой он смотрел на то, как умиротворенно он выглядел, прикрыв глаза. И даже потрескавшиеся губы и покрытая испариной кожа не делали его уродливее. Он был прекрасен, идеален, что бы с ним ни происходило. — Он никогда не полюбит тебя. Недавно он весьма очевидно флиртовал с Джихе, — слова Чонина были резкими, но его голос вздрогнул несколько раз, выдавая тревогу, которая, казалось, не покидала его ни на секунду. — Ты из-за этого накинулся на него? — Хёнджин удивлённо уставился на друга, словно тот не был способен ни на малейший признак агрессии. Конечно он знал об этом конфликте, который был больше недоразумением, чем чем-то серьезным, но до этого момента он ни словом не обмолвился об этом. Чонин получил выговор от Чанбина, и всю следующую тренировку, которую Хёнджин опять пропустил, все то и дело вспоминали о произошедшем, будто в попытке пристыдить его. Безразлично пожав плечами, Чонин поднялся на ноги и протянул руку Хёнджину. Жест, ставший для них привычным. — Не надо было. — Я сам решу, как мне поступать, — Чонин сжал руку Хёнджина, словно в доказательство серьезности своих слов. — Пойдем, нам нельзя опаздывать. Иначе тренер заставит нас бежать дополнительный круг по стадиону, а я не хочу, чтобы ты… То, что должно было прозвучать как шутка, превратилось в нечто недосказанное и столь болезненное, что Чонин прикусил язык до крови. «Так вот, что ты чувствуешь», — подумал он, сглатывая металлический вкус. — Всё будет хорошо, — сказал Хёнджин, осторожно высвобождая руку из хватки Чонина. Всё было далеко от «хорошо». И это становилось очевидно с каждой минутой тренировки, которая превращалась в пытку для них обоих. Поначалу никто не комментировал отвратительную игру Хёнджина, но в какой-то момент терпению остальных пришёл конец, и теперь недовольные комментарии слышались всё чаще. — Хёнджин, соберись. Матч на следующей неделе. Голос Минхо прозвучал где-то совсем рядом с ними, и Чонин невольно выругался сквозь зубы, словно слова предназначались и ему. Ему хотелось догнать Минхо, но в этот раз ударить по-настоящему. Достаточно сильно, чтобы он испытал ту же боль, что испытывал Хёнджин, достаточно сильно, чтобы он исчез и перестал быть причиной стольких страданий. Чонин дорожил Минхо, как другом, но ненавидел его ещё сильнее. Как того, кто постепенно уничтожал самое дорогое, что было у него. — Не надо, — губы Хёнджина натянулись в кривой улыбке. Он придвинулся к Чонину и положил руку ему на плечо. — Не трогай его. Чонин удивленно приподнял брови, не понимая, каким образом Хёнджин понял, что было у него на уме. Но, опустив голову, он осознал, насколько очевидным оказался язык его тела — его кулаки были сжаты так сильно, что на руках выступили вены, а костяшки побелели. Чонин не знал на кого злился больше: Хёнджина, Минхо или самого себя. Его руки горели от желания что-то ударить, он чувствовал эту пульсацию злости в каждой клеточке своего тела. С трудом дождавшись окончания тренировки, он выскочил со стадиона, едва не забыв забрать свои вещи. Он не мог убежать просто так, чувствуя, как всё вышло за свои пределы. Ему нужно было сделать хоть что-то, избавить и себя и Хёнджина от этих мучений. Сдавленно вскрикнув, он метался по парковке словно загнанный зверь. Остальные всё ещё были в раздевалке, поэтому никто не видел его странного поведения, его отчаяния найти выход из этой ужасающей ситуации. Как бы он хотел, чтобы всё было проще. Чтобы Хёнджин не любил Минхо. Чтобы Минхо не существовало. Мимолетная мысль вцепилась в Чонина мертвой хваткой, и настойчиво подначивала его, превращаясь в цель. Минхо должен был исчезнуть. Подойдя к его мотоциклу, Чонин торопливо оглянулся по сторонам, надеясь, что его никто не заметит. Он едва ли понимал, что именно хотел сделать, судорожно рассматривая блестящие детали одну за другой. Хотел ли он сделать что-то, чтобы просто навредить Минхо? Или его ненависти было достаточно для того, чтобы исход был намного хуже? Он мигом представил, какой могла бы быть авария, и тошнота тут же подступила к его горлу от слишком красочной картины. Всполохи мигалок скорой, освещающие окровавленное тело в полумраке одной из улиц. Крики прохожих, крики родных Минхо, крик Хёнджина, полный боли, которая обязана была превратиться в освобождение. Чонин задохнулся от этой мысли, но продолжил делать то, зачем пришёл. Его руки дрожали, пока он, как последний идиот, гуглил устройство мотоцикла. Как едва разобравшись, сделал что-то, что наверняка привело к поломке. И его продолжало трясти, пока он трусливо бежал домой, подгоняемый страхом о том, что его кто-то мог видеть, ужасом от того, на что решился. Его мысли метались от надежд на то, что он не сделал ничего серьезного, до горьких и обжигающих горло соболезнований, которые он должен был сказать, когда ему сообщили бы о смерти Минхо.***
Чонин чувствовал себя отвратительно. Всю ночь он не мог сомкнуть глаз, думая о том, что сделал. Убеждение в том, что это был правильный поступок, сменялось отчаянной паникой, от которой сердце было готово выпрыгнуть из груди. Кое-как заставив себя встать с кровати и дойти до школы, он никак не мог отделаться от странного предчувствия. Всю дорогу он шёл смотря под ноги, до смешного стараясь не наступать на трещины в асфальте, задумав, как в детстве, что успешное выполнение миссии будет означать то, что всё будет хорошо. Зайдя в класс, его взгляд первым делом упал на пустующую парту Хёнджина. Паранойя усиливалась с каждой секундой, с каждым пристальным взглядом одноклассников. — Чонин, как ты? — О чём ты? Я в порядке, — ответил он, подсознательно понимая, что дело было отнюдь не в его невыспавшемся виде. Узел тревоги закручивался всё сильнее, ускоряя и без того быстрое сердцебиение. — Хёнджин, он… Нахмурившись, Чонин взглянул на одноклассницу и помотал головой. Он чувствовал столько всего, что был готов потерять сознание, и не сразу понял, что было сказано дальше. Кровавая картинка мигом предстала перед его глазами: бездыханное тело Хёнджина, его кожа испачкана кровью. Так много слёз, так много вопросов. Неужели никто не знал о том, что у него была ханахаки? Почему ему никто не помог? Почему ты ему не помог, Чонин? Дёрнувшись от прикосновения к плечу, Чонин наконец-то сумел вырваться из ступора. Ему хотелось вцепиться в волосы и упасть на колени, содрогаясь от бесконечных слёз. Но он стоял потупив взгляд, с трудом различая одинаково взволнованные лица перед собой. — Ты не слышал? Он попал в аварию на мотоцикле. Он всё же не сумел совладать с собой, и ухватился за край парты, лишь бы не упасть. Чонин больше не слышал ни слова из того, что ему продолжали говорить. Единственное о чем он мог думать, так это о том, что всё в его жизни продолжало разрушаться, и он собственными руками подталкивал этот процесс. Это было несправедливо. Он не должен был страдать, Хёнджин не должен был страдать. То, что по задумке Чонина должно было дать ему свободу, не принесло ничего, кроме очередной порции боли. День в школе тянулся вечность, от которой Чонин начинал сходить с ума. Он не показал ни одной эмоции посторонним взглядам, которые только и ждали того, когда же он сломается. Нет, весь ужас творился у него внутри, медленно накапливался, дожидаясь, когда он окажется один, чтобы накинуться разрушительной волной. Неопределенность подкидывала ему столько различных вариантов того, как на самом деле могла произойти авария, что он попросту потерял связь с реальностью. Все боялись подойти к нему, и Чонин был рад тому, что одноклассники оказались сообразительнее и тактичнее, чем он думал. Он чувствовал, что не смог бы сдержаться, и тогда навредил бы ещё кому-то. Он не знал, стоило ли ему пойти к дому Хёнджина. Застанет ли он его родителей там? А может, ему нужно было пойти домой, и утопить себя в ненависти и горе? Чего он точно не ожидал, так это того, что за него примет решение другой человек. У школьных ворот его ждал Феликс. Сочувственно улыбнувшись, он положил руку на плечо Чонина, позволяя ему заговорить первым. — Я хочу навестить его. — Тебя не пустят туда. Ты не родственник. — Я знаю, но… — Чонин взглянул на Феликса умоляющим взглядом, как будто он мог решить все его проблемы. — Давай попробуем сходить вместе, — нехотя протянул Феликс, и, подхватив Чонина под руку, повел его в направлении автобусной остановки. Отправиться вместе куда-то, кроме стадиона или дома Феликса, оказалось некомфортно, но Чонина это едва ли беспокоило. Весь путь до больницы он провёл словно в трансе, а оказавшись на месте, едва сумел справиться с нахлынувшим приступом паники. Ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание, но неизвестно от чего — от страха неизвестности или чего-то другого, чего-то так похожего на стыд. Феликс оставил его сидеть на скамейке у поста медсестры, а когда вернулся, то не сказал ни слова. Он протянул руку и поднял Чонина на ноги, словно тот не весил ни грамма. Они не вышли на улицу, лишь отошли в сторону в одном из коридоров, и только тогда Чонин постепенно начал приходить в себя. Стоя на всё ещё ватных ногах, он прислонился к прохладной стене, и изо всех сил пытался сконцентрироваться, чтобы вести себя нормально. Настолько нормально, насколько это вообще было возможно в его ситуации. — Как он? — Всё будет в порядке, — спокойно сказал Феликс. — Чонин, посмотри на меня. Голос Феликса был низкий, тихий, неожиданно заставляющий подчиниться и сфокусировать внимание только на нём. Мир словно перестал существовать. Феликс коснулся указательным пальцем подбородка Чонина, вынуждая его повернуться, столкнуться взглядами. И если глаза Чонина были наполнены слезами, то глаза Феликса были пугающе холодными, они пронзительно смотрели насквозь, не давая ни единого шанса спрятаться. — Я видел, что ты сделал. Твоё счастье, что Хёнджин выжил. Испуганно приоткрыв рот, Чонин дернулся назад, ударяясь спиной о противоположную стену. Он оказался в подобии клетки между двумя стенами и Феликсом, загнанный в угол, пойманный с поличным. Чонин знал, о чём именно говорил Феликс, врать не было необходимости, но даже если бы он попытался, то не смог бы. О, только теперь он осознал, какой ужасный поступок совершил. Он не мог понять, что думал Феликс, не знал, с чего начать, чтобы их разговор пошёл в нужном направлении. Существовали ли вообще правильные слова, ведь он чуть не убил своего лучшего друга? — Я не хотел. Феликс усмехнулся и придвинулся еще ближе, проведя кончиками пальцев по щеке Чонина, заставляя его поморщиться от прикосновения и задержать дыхание. — Ты не хотел, чтобы это был Хёнджин. Мы оба прекрасно знаем чей это мотоцикл. — Ты им расскажешь? — Я подумаю на этим, — Феликс пожал плечами и улыбнулся, и от этой улыбки у Чонина побежали мурашки по коже. — Будешь меня шантажировать? — осторожно предположил он, прекрасно зная, каким будет ответ. — А ты не заслуживаешь этого? Чонин сжал челюсти и упрямо уставился под ноги, не в силах продолжать смотреть на Феликса. Его слова были словно оковы, и заставляли всё тело цепенеть. И самое ужасное, в чём Феликс был прав — ему не было бы жаль, если бы на мотоцикле разбился Минхо. — Чего ты хочешь? — слабым голосом выдавил Чонин. Он не мог предложить Феликсу ничего ценного, и они оба это понимали. Значит его выгода была в чём-то другом, но в чём именно? От затянувшегося ожидания ответа у Чонина взмокли ладони. Феликс окинул его насмешливым взглядом, откровенно издеваясь, не отвечая на вопрос так долго. Прошедшая мимо медсестра удивленно взглянула на них, и Чонин наивно понадеялся, что это заставит Феликса отстраниться, но он не отодвинулся ни на миллиметр. Прищурившись, он с каким-то хищным интересом изучал испуганное лицо Чонина, выискивая в нём что-то, известное только ему одному. — Ничего такого, что бы тебе не понравилось, — наконец, ответил он, и провел губами по щеке Чонина, оставляя на ней поцелуй.