***
Комната погружена в холодный полумрак. Ничего сверхъестественного, учитывая то, что на часах с подсветкой стрелки только-только приближаются к двум часам. Сейчас бы не помешало закурить, дать тёплому дыму обжечь горло и выдохнуть его вместе с частью угнетающих мыслей. Но он не может, потому что обещал своему самому частому гостю не поджигать трубочки с табаком. аль-Хайтам не терпит обожаемый Кавехом запах сигарет, а уважать выбор этого самого гостя вошло в привычку. Альтернативный вариант со звонком в такой поздний (или ранний) час тоже не прокатит — вряд ли хоть один из тех, чьи номера записаны, захочет слушать дрожащий и надломленный голос. Снова нужно справляться самому с роем воспоминаний, которые смело можно ставить в очередь на стирание из памяти. Первым и верным шагом будет встать, пройтись по своей однушке и доползти до кухни, где Кавех уже сможет выпить стакан ледяной воды прямо из-под крана. Да, такой расклад точно помог бы встать на верный путь, ведущий к нормализации состояния и, возможно, даже сна. Как бы Кавех ни хотел пойти по нему, ноги не поддаются слабым командам мозга. Чёрт, угораздило ведь придумать такое времяпрепровождение. Мало того, что поиски работы — само по себе занятие стрессовое, так ещё и надо было именно ночью открыть ноутбук и вбить в поисковую строку название сайта с вакансиями. Минут через двадцать дыхание приходит в норму и организм наконец позволяет подняться с кровати. Продуманный маршрут не соблюдается: вместо конечной точки Кавех оказывается в ванной комнате, в которой всё же находится один совпадающий пункт — холодная вода, только при новом раскладе дел она попадает не внутрь, а на лицо. В зеркале над раковиной отражаются тёмные круги под глазами, впалые щеки и неживой взгляд. Воспоминания о злополучной ночи особенно сильно подкашивают, когда рядом нет ни единой живой души. Кавех вводит пароль от телефона и пишет короткое сообщение.bestboobs, 23:56
Встретимся завтра?
***
Кавех и Марсад познакомились полгода назад на ежегодной бизнес-конференции для дизайнеров и архитекторов, на которой выступали ведущие специалисты в обеих областях, создавшие прочную базу клиентуры. Юным творцам рассказывали о новых инструментах привлечения клиентов, об анализе своего и чужого опыта, о новейших фишках, которыми пользуются практики из дизайнерского мира, чтобы каждый слушатель смог найти подходящий ему метод для взращивания собственного бизнеса. С первой же беседы о проектах и планах на будущее у Кавеха зародился непомерный интерес к личности Марсада. С ним было легко и комфортно говорить, общие темы сами собой клеились. Возникло жгучее грудину желание узнать этого на первый взгляд простого, но такого глубокого и в некоторой степени скрытного парнишку. Так и поступил: настоял на обмене номерами, первый написал, ну и закрутилось. Черту знакомых они пересекли спустя неделю и свободно называли друг друга друзьями. Через месяц длинных поэм Кавеха об этом «блядском идеале, предел всех моих мечтаний», передаваемых по звонку Тигнари, Марсад предложил стать парой. Да ещё как ловко и красиво! Снял закрытую лофт-зону (для начинающего дизайнера сумма явно крупная, но о финансовой помощи от родителей Кавех слышал не раз), обставил её свечами, вазами с цветами. Стереосистема ласкала слух классикой девятнадцатого и двадцатого веков. Юноша в белоснежном брючном костюме с парными золотыми подвесками в руках стоял на колене у входа. Кавех, конечно, согласился, невзирая на короткий срок знакомства. Конфетно-букетный период у этих двоих растянулся аж на полгода. Постоянные встречи, круглосуточное совместное времяпрепровождение, куча подарков с обеих сторон и прочие-прочие сладкие радости влюблённых. Марсад был уж очень хорош во всех романтических фичах, а Кавех глотал их, как голодный щенок, не получавший внимания и любви в свою сторону с самого рождения. Да, действительно откладывал в памяти каждый поцелуй, каждое свидание и чуткие вопросы о самочувствии в свой адрес. Материнской любви он в детстве не получал, точнее, хоть каких-то видимых её проявлений. Мама любила его, ведь так? Отец бросил их, и психотерапевт, к которому Кавех пару раз захаживал, упорно пытался доказать прямую связь между потерей одного из родителей и влечением пациента к своему полу. Увы, убедить Кавеха в том, что он сам правильным не считает, никому не дано. Кроме Марсада, конечно же. Ах, и да, его парень внушил то, о чём Кавех ни в жизни мечтать не мог: то, что он единственный; что его будут оберегать от всего мира, что все проблемы будут решать разговорами, а не молчаливыми обидами; что архитектор предначертан дизайнеру самой судьбой. И все обещания успешно были сдержаны на высшем уровне, а тонкая душевная организация Кавеха привязана цепями. Спустя полгода отношений произошло первое изменение в худшую сторону: Марсад повысил голос, увидев Кавеха с приятелем в безымянной забегаловке. Ему не были важны причины встречи, оправдания и заверения в том, что та встреча произошла совершенно случайно. Расстроенные, разочарованные и колкие фразы осыпали вечером Кавеха словно град, размером с куриное яйцо. Марсад не церемонился — винил во всех мирских грехах, пусть и не всё время повышенным тоном. Однако своего парня — специально или нет — загнал в угол. Кавеху было страшно, и ненависть к себе окатила водой после первой же претензии. Но продолжалась вся эта перемолка мозгов недолго — закончилась столь же неожиданно, как и началась. Марсад успокоился сам и принялся успокаивать Кавеха, вновь и вновь осыпая комплиментами вперемешку с поцелуями и извинениями. Кавех не глупый! Простил сразу же, ведь вина за всё лежала на нём. Вызвал ревность — получай по заслугам. Второй раз запомнился в едких, жгущих глаза красках. По обыкновению, Кавех в пятницу, после работы, вернулся не в свою квартиру. Он ждал обещанного ужина при свечах, пару бокалов полусладкого вина и задушевных разговоров. А получил то, что получил. Вместо ароматов еды в квартире стоял ужасный запах сигарет (именно ужасный, Кавех-то и сам курит) и крепкого алкоголя. Он тогда подумал, не разлил ли тут кто-то голимый спирт? Его парень нашёлся на кухне в окружении окурков, пепла и бутылки коньяка. Аккуратное и тихое приближение к нему оказалось замечено — Марсад вскочил с места и стоял довольно уверенно для человека, выпившего сорокаградусный яд. За немым диалогом и гляделками последовала пощёчина и — Архонты, именно с того дня Кавех и начал опасаться этого взгляда — хватка за ворот пиджака, которая ощущалась как реакция спирта с кислородом, в которой Марсад выступал в роли спирта. — Ты…где ты шлялся? — Как — где? В офисе был, на работе, — Кавех честно старался говорить мягко и без дрожи в голосе. Мало ли с чем ещё этот спирт во взаимодействие вступит. — Я ждал тебя час, дорогой. И ты не можешь дать никаких гарантий, что не провёл его в компании очередного милого мальчика. На него ты тоже смотрел так, словно хочешь переспать с ним? Их разборки закончились первым сильным ударом под дых от Марсада. Первым, положившим начало последующим. О возможном абьюзе и речи идти не могло — они показательная пара, в которой всё решается разговорами. Одну половину ночи Кавех провёл в ванной, вторую — в гостиной. Сон и не думал приходить, а навязчивые мысли пропадать. Он, потирая грудь, много думал. Стоит ли обсудить произошедшее с Тигнари? Стоит ли искать в интернете подобные ситуации у других и читать комментарии с пояснениями и решением проблемы? Нужно ли утром извиниться или же встать раньше парня и приготовить похмельный завтрак? Надо ли, может ли, стоит ли, возможно ли…Мозговая деятельность утомляет сильнее физической — Кавех сдался и провалился в сон. Утром — уже днём — его ждал ароматный завтрак и Марсад, сидящий подле прямо на полу. Они помирились и скрепили мир продолжительными ласками. Несуществующие обстоятельства продолжали провоцировать Марсада на грубость, которая с каждым разом набирала обороты наравне с растущими извинениями и тем самым подкреплением. Их первый раз случился именно после стычки после тяжёлого рабочего дня у обоих. И снова Кавех не придал значения агрессии — стоны просто-напросто вытеснили всякие домыслы. Тем вечером Марсад позаботился о комфорте партнёра по полной программе: помог помыться, смазать кремом собственные укусы и засосы, донёс на руках до кровати и усыпил в крепких объятиях. У Кавеха ни разу не вызывала сомнений искренность его чувств. На месяц наступило затишье. Пропала ревность и рукоприкладство, прекратились внезапные попойки. Кавеха словно откинуло в самое начало отношений, когда Марсад был на пике своей обходительности и проявления любви. Он получил в двойном размере всё то, за что и отдал сердце этому иностранцу. Тигнари вновь выслушивал восторженные рассказы о свиданиях, приумножая количество слушателей —Сайно стало уж очень интересно узнать о личной жизни друга своего уже парня. Этим двоим понадобилось куда больше времени на осознание и принятие взаимных чувств. Кавех даже не удивился, на пять с плюсом зная юмор и идиотские принципы жизни Сайно. Однажды он даже вслух пожалел Тигнари и сетовал на то, что такому замечательному и уникальному валука-шуна достался помешанный на картах. Но в глубине своей излучающей чистейший свет души радовался за друга и его новообретённое счастье. К несчастью, из райского уголка, омываемого кристально чистой водой, судьба бестактно выкинула Кавеха. Обвинения возобновились и потеряли всякую почву под собой. Прежде Марсад мог зацепиться за повседневную мелочь, теперь же клеветал чуть ли не за каждый вдох и выдох. Кулаки стали оставлять более тёмные, стойкие следы на теле, ослеплённом любовью. Ловушка захлопнулась, ключ был безвозвратно утерян, а яркая птичка, заключённая внутри, постепенно лишилась своего оперения. Кавех оказался взаперти у собственного разума, который то требовал правосудия, то обвинял самого себя во всех мировых кризисах, то нежно любил и верил в правоту Марсада ровно так же, как в свою никчёмность.***
Таковы прелести абьюзивных отношений. Течение прозрачной реки вдруг меняет направление на противоположное, ветер скидывает ещё зелёную листву с деревьев и бросает её в быстротечную воду. И так из раза в раз, будто кто-то подключил дистанционное управление к реке. В таких отношениях несчастны двое — жертву катают на эмоциональных американских горках: клянутся в любви и тут же вытирают о собственные слова, перепачканные грязью ботинок; абьюзер же, в свою очередь, страдает меньше, однако и ему достаётся сполна: рассудок мутнеет, когда он причиняет физическую и моральную боль. А затем наступает прозрение, открытый выход на светлую дорогу. И вот, на неопределённое время у пары всё лучше некуда. Всякий раз затишье набирает обороты, ровно как и следующая за ним буря.***
Кавех не помнил, когда было их затишье. С этого момента прошло более двух месяцев и он перестал появляться на общих встречах, всё чаще просил об удалённой работе, чем злил начальство; стал более молчаливым и тихим во время редких встреч с Тигнари. Изменился и стиль одежды — синяки под футболкой с глубоким вырезом скрыть невозможно. Друзья беспокоились, просили обратиться к врачу, и только Марсад успокаивал их, опираясь на свою наиболее близкую связь с Кавехом. Что оставалось другим, кроме полного доверия по отношению к честному и милому парню, которого так жарко любил их товарищ? Марсад стал чаще пить, даже приглашая своих коллег разделить с ним напитки в стенах его квартиры, в которой, что важно, находился Кавех. В подобные вечера его не трогали, несмотря на одурманенные головы. Он тихо сидел в спальне или в кабинете, занимаясь своими делами в наушниках, и всё время повторял: «Всё будет хорошо. Сегодня всё будет в порядке». И ведь правда было — Марсад мгновенно отключался на диване, когда его собутыльники переступали порог. Кавех же заботливо обтирал своего парня, менял тому футболку и приносил одеяло. Иногда даже оставался на всю ночь подле него, чтобы, в случае чего, помочь.***
— Кавех! — Тигнари машет рукой из-за столика у окна. Все, кто должны были прийти, пришли, не переживай, не опоздал. Садись, аль-Хайтам сейчас принесёт напитки. Я и тебе заказал, не против? Кавех улыбнулся в знак согласия, поприветствовал собравшихся и уткнулся в телефон, печатая сообщение — Марсад перед уходом наказал сообщать о каждом передвижении и прибытии, даже если пойдёт в туалет. Радостный юноша не смел и слова поперёк сказать, ведь наконец-то смог вырваться на встречу с любимыми людьми. — Как твоя семейная жизнь? Не задохнулся в бытовухе ещё? — спросила Фарузан — давняя приверженка свободных отношений или вообще их отсутствия. Зачем нужен партнёр и чувства, если вся жизнь забита наукой, а удовлетворить потребности и обеспечить вечер вульгарного флирта можно и без привязки к «тому самому»? — Пф, я счастлив и тебе желаю остепениться, светская львица, — Кавех фыркнул, но в этом не было и доли упрёка. — Марсад…очень хороший парень. Во всех смыслах, — в горле встал ком, но его смыла половина стакана воды. — Надо же, просто хороший? Без дифирамбов в его честь? Изменяешь традициям, дружище, — встрял в разговор Сайно, который однако продолжил сверлить взглядом аль-Хайтама, ожидающего последний пункт их заказа. — Вы оба уже по сто раз слышали мои рассказы, Фарузан наверняка не интересно, а аль-Хайтам и вовсе осуждающим взглядом посмотрит, — и пародирует тот самый взгляд, надевая маску безразличия, из-под которой сочится смех. Упомянутый последним подходит к столику, когда Сайно и Кавех на пару хохочут. — Я даже не буду спрашивать, почему ведёте себя, как умалишённые. По глазам вижу. Весь вечер прошёл на одном месте, без спланированного заранее выхода в парк. Кавех ныл, что объелся и не в силах встать с места, Фарузан заявила, что не уйдёт, пока не найдёт достойную спутницу, Сайно желал попробовать ещё пару коктейлей и пирожных, аль-Хайтаму просто было всё равно, в какой час покидать заведение; и только Тигнари был недоволен таким исходом. В его планы не входили посиделки в круглосуточной кофейне дольше, чем на три часа, а они, на секундочку, сидят уже четыре. Запас шуток Сайно не иссякает, а терпение Тигнари давно перешло все границы. — Вы не собираетесь…закругляться, например, — сквозь зевок скорее не намекает, а настаивает валука-шуна. — Не думала, что скажу это, но да, мы знатно засиделись, — Фарузан зевает, прикрывая рот двумя ладонями, — хочу взять дополнительную ночную смену завтра, так что, ребят, я пойду. Кавех проводил подругу, потом и Тигнари, который буквально утащил Сайно за собой под руку. За столом с аль-Хайтамом они остались вдвоём. — А ты когда домой? — Встречный вопрос, — он тянет кофе через трубочку и смотрит в глаза собеседнику. — Вопросом на вопрос не отвечают, умник. Так и сидели друг напротив друга, допивая и доедая. Кавех не смог ответить на вопрос самому себе, почему же не спешит домой. Договорился ведь с Марсадом, что придёт к нему. Может, волновался о возможном выносе мозга за задержку, может…хотелось посидеть в тишине в компании аль-Хайтама в полупустой кофейне, при тёплом свете и под струящуюся из колонок ненавязчивую музыку. Ему до сих пор нравится проводить время с бывшим сокурсником. В прошлом они частенько зависали в похожих местах, заваливая стол учебными материалами в таком же молчании и немом диалоге. Признаться честно, по таким моментам Кавех скучает и по сей день. Внезапно волна ностальгии утопила, когда аль-Хайтам зачесал пальцами волосы и положил голову на скрещенные, лежащие на столе руки. Его взгляд…такой мягкий и пропитанный спокойствием появлялся только под ночь, когда оба перенасыщались зубрёжкой и переходили на задушевные, личные разговоры. — Как у вас с ним? — мягко поинтересовался аль-Хайтам. — Всё как всегда. — Кавех улыбнулся и перевёл взгляд на пустой стакан, — Не ожидал такого вопроса от тебя. — Хм? А что не так? — Просто не ожидал и всё, окей? Закроем тему и вообще, мне пора. Спасибо за компанию. — Кавех в спешке подхватил сумку и покинул кафе. До дома Марсада нужно ехать на такси, но Кавех решает пройтись — всё равно и так сильно задержался, разницы никакой. Ему нужны эти минуты на свежем воздухе, нужен контраст сигаретного дыма с уличной прохладой, нужно подумать над своей реакцией и отогнать прочь греющие душу воспоминания. Они однозначно лишние — прошлое осталось в прошлом. Их неловкие признания друг другу в чувствах и мимолётные, смущающие прикосновения остались на третьем курсе. По сути их связь не подразумевала отношения, они поцеловались-то всего раз. Лишь чаще и дольше были рядом. А аль-Хайтам…раскрыл свою совершенно иную сторону, которая теперь, увы, недоступна. Они прекратили всё по обоюдному решению. Кавеху было грустно и даже немного обидно, но куда важнее было не потерять дружбу. Больше не было общих встреч. Точнее это только Кавех их не посещал. И каждый раз оправдания и причины отсутствия были связаны с Марсадом — свидание, ночёвка, прогулка, совместный ужин и прочее, прочее, прочее. Однако друзьям он откровенно лгал, скрывая истину в виде резко изменившемуся в поведении парня — тот зачастил с выпивкой, стал чаще поднимать голос и, как ужасно бы не звучало, руку. На светлой коже Кавеха появились синяки и кровоподтёки, царапины и вмятины от ногтей. Никто — даже Тигнари, который за всё время их дружбы научился читать Кавеха по глазам, — не догадывался о творящемся в идеальной паре. Каждый жил как прежде, а вот Марсад своему парню не давал понять, что же происходит, чуть ли не каждый вечер. Крики и обвинения сменялись мольбами простить, удары заменяли нежные прикосновения. И подвергающийся таким нездоровым поступкам и думать не смел о том, что творится нечто напрочь выходящее за рамки. Пока не наступил вечер, послуживший толчком для переворота сознания.***
Кавех напевает под нос приятную слуху мелодию, которую уже в сотый раз за день крутят по радио. Последний плакат закреплён, разноцветные огоньки растянуты вдоль стены и по карнизу. Проделанная за полдня работа по преображению спальни дала свои плоды — серая, минималистичная комната заиграла разными красками, стала более живой и теперь не кажется, будто её покинули несколько лет назад. Кавех окончательно переехал к Марсаду две недели назад и сегодня перевёз из бывшей съёмной квартиры всякие оставшиеся мелочи, встретился в последний раз с хозяйкой и открыл новую страницу в своей жизни. Парни достаточно давно планировали жить вместе, но из-за тех или иных обстоятельств никак не могли съехаться. И вот, когда обоим удалось взять отпуска на один период, их маленькое чудо наконец свершилось. Стоит ли говорить, как сильно обрадовался Кавех, который жил практически одними мечтами об этом? Теперь Марсад не будет задаваться вопросом, не обманывает ли его Кавех и точно ли он дома; с ним в любой момент можно будет поговорить; рядом они будут каждое утро и каждый вечер, не придётся выкраивать свободное время для встреч. — Милый, уже закончил? — Марсад обнимает со спины и утыкается носом в шею, — мне не терпится перейти к более интересному, — его растянувшуюся ехидную улыбку можно кожей почувствовать. — Угум, осталось только какао приготовить и можем включать проектор, только я забыл, какой фильм в последний раз хотели посмотреть. Ты не помнишь? Руки с талии вмиг исчезают, оставляя после себя неприятный холодок, который отзывается мурашками. Марсад обходит Кавеха и встаёт лицом к лицу. Руки сложены на груди, голова чуть наклонена вправо. «Плохой знак», — со скоростью света сигнализирует мозг Кавеха. Такая поза ничего хорошего не предвещает. Во-первых, Марсад явно недоволен. Во-вторых, опыт подсказывает, что с вероятностью девяносто процентов, сейчас начнутся разборки. Кавех непроизвольно съёживается. Почему? Что сделал или сказал не так? Чем мог вызвать злость в свою сторону? Чем снова провинился? — Не понял, о каком какао речь. — Ну…как же…мы ведь хотели посмотреть фильмы и… Договорить не дают. Сильная хватка за ворот футболки выбивает остатки воздуха из лёгких. На него смотрят озлобленно и с холодом, который пробирает за секунду всё тело. Даже хищник не смотрит на жертву так перед тем, как бесповоротно лишает доступа к кислороду. На контрасте через несколько жалких мгновений карие глаза вспыхивают адским пламенем, потушить которое не в силах ни одна пожарная бригада. Нет, нет, нет, только не это. Только не этот взгляд. — Что из моих слов тебе было не ясно, м? Ведь чётко сказал — более интересное. Как считаешь, твои идиотские фильмы подходят к этому определению? — агрессивно напирает Марсад, не сводя с Кавеха взгляда. Кавех не может даже вдохнуть, что уж и говорить про хоть какой-нибудь ответ. Он в оцепенении и находится под влиянием сильнейшего страха, зная, что следом обязательно последует нечто неприятное. Сравнить можно с моментом, когда на пешехода несётся автомобиль, а тот выпучивает глаза и замирает. И отбежать от потенциальной угрозы в таком состоянии, увы, способны лишь единицы. Его парень насильственно близко и давит до звона в ушах сильно. Пока что не физически, а морально. Пока что. Марсад не в первый раз ведёт себя подобным образом. Кавех не жалуется — всякий раз ему доказывали, что вина лежит исключительно на его плечах. В доказательства вплетали и прошлые проступки, масштаб которых не был велик, однако в сложившихся обстоятельствах каждая мелочь становилась размером с башню Бурдж-Халифа. Парень с арабскими корнями, по всей видимости, перенял у своих предков интеллект и навыки открывать глаза на истину. Кавех не жаловался никогда и никому. То, что происходит в их паре — только их дело. К тому же, признаться в своём несовершенстве кому бы то ни было банально стыдно — достаточно уже опозорился перед своей половинкой и продолжает это делать, трепля нервы и доводя до таких ужасных переживаний. В светлой головушке волны тревоги из-за состояния парня хлещут через край, признания самому себе в своей никчёмности вновь стекают по оголённой коже кипятком. — Я спросил, что тебе было не ясно в моих словах? — хватка меняет положение. Теперь пальцы прочно обвивают шею, давя на кадык. Марсад наступает, Кавех пятится, и вдруг расстояние между ними увеличивается — Кавех сталкивается голенями с диваном. — Я всё п-понял, прости, — голос предательски дрожит, появляясь из пересохшей и пережатой гортани, — чем-то интереснее, я понял! Ответ не удовлетворил Марсада — в ином случае не прилетела бы пощечина. Ситуация накаляется больше, когда он сжимает между своих ног колени Кавеха и снова тянет за футболку к себе. Карие глаза в воображении меняют цвет на алый, такой обычно художники-аниматоры рисуют антагонистам. Но они не в мультфильме, а в реальности, которая снова пугает и уничтожает одним небрежным плевком любые надежды и ожидания на уютный вечер с парнем. — Пожалуйста… — шёпот очень раздражает араба, однако в полный голос Кавех сейчас просто физически говорить не может. Знает, но всё равно просит, мысленно моля о пощаде и прощении. — Сукин ты сын, — кулак прилетает в район носа, и Кавеха откидывает дальше на диван больше из-за испуга, нежели от силы удара. Уже через пару секунд ощущается покалывание в переносице, а кровь показывается тоненькой струйкой , — блять, только попробуй хоть каплю уронить — я тебя убью. А потом закопаю в лесу и приглашу всех твоих ёбаных друзей насладиться твоим трупным ароматом. Когда он настолько сильно провинился? Куда исчезла любовь из самых родных глаз? Главный вопрос не в этом — Кавех знает, каким может быть его парень — заботливым, обходительным и нежным. Обещать любовь до гроба, защиту от погрязшего в болоте грешного мира. А ещё он знает, что сам отвратительный человек — дошло благодаря Марсаду. Тот всю правду на золотом блюдечке вынес вместе с чашей яда в наказание за проступки. — Послушай! Я уже понял, что проебался! Пожалуйста, давай прекратим ссориться и ты сделаешь со мной что захочешь! Или поговорим… — самое страшное — видеть эту ярость, чувствовать приближающуюся перебранку или ещё чего хуже. Кавех готов понести ответственность за свои действия. — Ах, что хочу… — Марсад улыбается и гладит по щеке. Напряжение тут же отступает, — тогда пойдём остановим кровотечение, малыш. Они и правда пошли в ванную, где уже поджидала полная аптечка со всем необходимым для оказания первой помощи. У Кавеха дома такая тоже есть. Но спустя пятнадцать минут милования, поцелуев в лоб и щёки от Марсада, всё снова резко заиграло в тёмных тонах. Декорации менялись, окунув зрительный зал в кромешную тьму. Кавех смутно помнит, что было, как будто память стёрли нейтрализатором за один щелчок. В голове звенит, тело ноет, ссадины и раны говорят о чём-то явно не самом хорошем, а холодный кафель в ванной комнате не помогает восстановить утраченные событийные куски. Он обнимает свои колени и не сразу понимает, что сидит голый. Не сразу слышит свой плач, приглушаемый укусом за запястье, на котором уже появились следы от зубов. Сколько прошло времени? Где его парень? Почему не успокаивает? Хотя… Видеть его сейчас по неясной для гудящего мозга причине не хочется от слова совсем. Кавех аккуратно выпрямляет ноги. Боль разливается с новой силой вплоть до тазовых костей. Пелена с глаз постепенно уходит, и обнаруживается телефон с разбитым экраном. Дрожащими руками он хватает его и включает. Слава Архонтам, работает. Что же произошло и почему склизкое отвращение не покидает грудную клетку? Почему так больно под рёбрами? Почему его тело в омерзительном, отпугивающем состоянии? Ответов нет. Ни одного. Единственная подсказка — Марсад. Помнится, как он поволок за собой в спальню, как снова начал орать, унижать и применять физическое насилие. Точно, насилие… Кавеха крупно затрясло. Мог ли юноша представить, что однажды подвергнется настоящему сексуальному насилию от человека, которого любит до луны и обратно? Более того, от человека, который обещал лучшую жизнь, клялся, что обеспечит бесконечное счастье? Кавех точно представлял всё не так. Может, и это его оплошность? Слишком яркие мечты о непонятном будущем ведь тоже могут бесить… К горлу подступает ком, и слёзы продолжают катиться по щекам, сползать на ключицы и падать на живот. Руки сжимают телефон, хватаются, как за последнюю надежду. Дрожащие пальцы открывают контакты, и Кавех замирает. Кому он хочет написать? Тигнари, у которого на носу защита кандидатской или Сайно, у которого своих дел куча? Как бы ни было смешно, мозг уже несколько раз дал чёткие указания открыть переписку с аль-Хайтамом. И Кавех, не в силах рассуждать, пишет: «Забери меня. Марсад». Выдох приносит долгожданное, еле заметное облегчение. Теперь задача состоит в перемещении своего тела в сторону спальни, чтобы найти одежду. Он пытается встать на ноги, придерживаясь за стены и раковину. Дверь заперта изнутри, по-видимому Кавех закрыл ее самостоятельно. Щеколда почти беззвучно отодвигается, и с мчащимся стуком сердца Кавех высовывает голову из дверного проёма. Тишина. Настолько тихо, что жутко становится. Ноги дрожат, но с поддержкой стен удаётся прокрасться в спальню. Как и ожидалось — одежда валяется на полу. Марсада нет. Быстро (для его состояния) натягивает порванную футболку, штаны и уже под нахлынувшим адреналином бежит в коридор. Как можно скорее вырваться из квартиры, выйти на воздух и ждать спасения. Сам себя убеждает, что выберется из жестокой метафорической песчаной бури. Пусть сейчас она, словно десятки тысяч лезвий, кромсает и без того избитую плоть. Он не один в этой буре — сколько ещё людей истекают в ней кровью? Страшно представить. Когда же она утихнет, наверняка и не поймёт, как вообще смог пробраться сквозь жгучие пески и выжить. Тогда подумает, «неужели и впрямь отпустила?». Одно ясно точно: выйдет из неё совсем другим человеком.***
До сегодняшнего дня аль-Хайтам крайне редко писал Тигнари, но после сообщения Кавеха он позвонил и выяснил адрес Марсада, оправдываясь выдуманной легендой о том, что они попросили подвезти заказ, который делали через его аккаунт. Мол, дешевле и всё такое. А сама сладкая парочка звонки и сообщения игнорирует. Тигнари в силу своей доброты тут же выдал улицу, дом и подъезд. Поверил. Слава Архонтам — умением скрывать эмоции и убеждением людей щедро наградили. Аль-Хайтама трудно назвать отзывчивым, готовым прийти на помощь в любую неудобную для него минуту. Секретарь уже было начал погружение в книгу, но уведомление отвлекло — забыл отключить звук. Спустя нескольких минут терроризирования экрана в ожидании продолжения, в котором объявят об очередном пранке, ничего не произошло. Становилось уже не смешно, даже немного злости скопилось в ногах и руках. Несмотря на множество противоречий в закипающем мозге, он принял решение поехать и проверить Кавеха — не убудет же с него. Да и…чёрт, он снова признаётся, что к Кавеху тянет как магнитом. И, если Марсад и правда тронул его, аль-Хайтам этого так не оставит.***
Машина пролетает на мигающие зелёные сигналы светофоров, входя в повороты на запрещённой в пределах города скорости. аль-Хайтам сжимает руль до побеления костяшек. Столько теорий его заумный мозг построил, столько страшного успел придумать. Что случилось с его другом? Или с Марсадом? Не зря же в сообщении фигурирует это имя. Возможно, что Кавех так обозначил место, где находится, а может, причину, по которой попросил забрать. Размышления насчёт того, почему просьба пришла именно ему, закончились в момент, когда мотор зарычал и колёса чиркнули по асфальту. Выяснится эта неважная деталь позже. Сейчас главное успеть, пока клокочущее нечто в грудной клетке запрещает изгонять страх и волнение. Кавеху холодно. Трясёт не только из-за прохладного ветра и отсутствия тёплой одежды, но и от щемящей боли, обиды, страха и желания принять душ. С водой уйдут липкие следы, застывшая кровь и, хочется верить, хотя бы часть напоминаний о случившемся. А после он мечтает провалиться в глубокий, но вряд ли спокойный сон. Телефон в кармане джинс вибрирует,вызывая дрожь в теле от макушки до пят. Смотреть Кавех, конечно же, не станет, несмотря на то, что это может быть даже не сообщение от его парня или любое другое фантомное присутствие Марсада. Глаза уже болят от слёз, наверняка сильно отекли; однако поток солёной воды это не останавливает ни на секунду. И вроде бы нужно привести себя хоть в какой-то порядок, чтобы не выглядеть слабым на все сто перед аль-Хайтамом, но эмоции перестали подчиняться. Да и стоит признать, в студенческие годы именно этот бессердечный на первый взгляд однокурсник пришёл на помощь в момент кризиса, выгорания и желания отчислиться на последнем году обучения. История циклична — критическое время кусает за пятки, а аль-Хайтам спешит на помощь. Наверное, спешит — ответного сообщения не приходило, не факт, что в такое позднее время друг вообще бодрствует. Кавех усмехается сквозь плач из-за абсурдности ситуации и своего ничтожного положения. Он сидит посреди глубокой ночи на бордюре, в порванной футболке и в слезах. Сбегает от собственного парня, потому что испугался? Они всегда приходили к компромиссам путём разговоров, Марсад прощал и крепко обнимал; а сегодня систему как будто переклинило, заело. Наверное, завтра нужно поговорить. Нужно найти силы на разговор, потому что на этот раз Кавех действительно не понимает, чем вызвал настолько яркую реакцию и получится ли у них жить как раньше. Яркий свет бьёт по глазам сквозь закрытые веки. Кавех не двигается: силы вконец улетучились. Он провёл на улице уже около получаса, немного успокоился — скорее выдохся— и, в целях экономии последних капель энергии перестав шагать из стороны в сторону в надежде согреться, опустился обратно на тротуар и вновь прижал колени к груди. Благо мимо никто не проходил и не подумал вызвать службу для бездомных — внешний вид-то наверняка соответствующий. Совсем рядом гудит мотор машины и, кажется, она останавливается рядом. Вот и нагнала злая участь, даже посидеть спокойно не дают, ну что за люди. — Кавех? — знакомый до режущей боли в животе голос. Это он. Голос режет ножом по солнечному сплетению, — Кавех, слышишь меня? Что с тобой случилось? Хотя не отвечай, пойдём в машину скорее. Были бы ещё силы отвечать. Чужие руки подхватывают под плечи и помогают встать, и Кавеха прошибает будто током. Он отталкивает помощника и с круглыми глазами замирает, не понимая ни своей реакции, ни причину такого телодвижения. Хватает минуты, чтобы прийти в себя и под выраженным сочувствием и сожалением в зелёных глазах отвести взгляд. — Спасибо…что приехал. И прости за весь этот цирк и мой внешний вид. Аль-Хайтам только теперь видит состояние чужого тела. Синяки, кровоподтёки, ссадины и более глубокие раны. Его давняя теория насчёт Марсада подтверждена. К сожалению, очень поздно и таким ужасающим способом. Не зря чувствовал неладное, когда Кавех отнекивался от общих встреч под предлогом загруженности или плохого самочувствия. Да, очень редко, но завсегдатай спутник и неотъемлемый член их квинтета отказывался от выходов. Напрягало, к удивлению, только его одного, потому что ни Сайно, ни Тигнари не улавливали подвоха в том, что именно после встреч со своим парнем Кавех пропадал. Точнее, был у Марсада дома, что за год их отношений стало нормой. — Поехали, я отвезу тебя домой. — Нет! — на глазах блестят слёзы, но Кавех быстро их смахивает и, понизив тон голоса, даёт ответ на неозвученный вопрос. — Домой не надо. Марсад наверняка остынет и решит найти меня, а я…не готов сегодня к разговорам. — Тогда ко мне. Возражения не принимаются. Сам себе ты вряд ли помощь окажешь, а я помогу. Кавех кивает в знак согласия и уже без поддержки аль-Хайтама садится на пассажирское сидение. Нынешние отношения между друзьями нельзя назвать близкими. После окончания Академии у каждого началась новая страница жизни, со своими делами, работой и прочими заботами. Теперь они не сидят в забегаловках и не проводят часы за жаркими спорами. Остаются на связи, встречаются с общими друзьями несколько раз в месяц и иногда — очень редко — обмениваются бытовыми новостями. Кавех написал именно аль-Хайтаму. Во-первых, тот первый в телефонной книжке. Во-вторых, у Фарузан и Тигнари через два дня важная научная конференция, на которой обоим предстоит защищать работы. Кавех не невежливая корова, заставлять друзей нервничать запрещено. А аль-Хайтам… с ним будет объясниться не просто, но реально. Да и секреты тот хранить умеет: проблем с тем, что другие узнают не от первоисточника о случившемся, не возникнет. Самым сложным будет согласиться с самим собой в том, что именно его необходимо было услышать и увидеть. В машине оба молчат. Кавех специально сел назад, за водительским, чтобы у аль-Хайтама не возникало лишнего повода посмотреть на него своим изучающим и взглядом. Что творится в голове — одному Архонту известно. Ну, или дьяволу. Лезть туда Кавех, конечно же, не станет.***
Кавех просыпается с ужасной головной болью. Попытка перевернуться на бок проваливается — оказывается, что кожа горит от малейшего трения. Он остаётся лежать на спине и потирает слипшиеся глаза кулаками. Когда же пелена начинает уходить и зрение — фокусироваться на царящем полумраке, Кавех замечает, что шторы совершенно другого цвета. Так, а где он вообще? Напрягать мозг ради поиска утраченных кусочков пазла будет явно не сейчас, не когда в ушах звенит. Лучше выйти из комнаты и найти живую душу. Если не умер — такая должна быть. Подъём из-под тёплого одеяла даётся нелегко: желание спать ощутимо тянет назад вместе с усталостью. Кавех первым делом оглядывает комнату и уже окончательно убеждается, что явно в незнакомой квартире. Зеркало на шкафу-купе, расположенного вдоль всей стены, зазывает заглянуть в него, но делать этого не хочется от слова совсем. Кто вообще смотрит на себя сразу после сна? Потому он проскальзывает мимо с прикрытыми глазами и наконец переступает порог спальни, выход из которой ведёт сразу в гостиную, и…пресвятые Архонты, это аль-Хайтам сидит на диване и смотрит непроницаемым взглядом, в котором ещё и нотки волнения поблёскивают? — Доброе утро, — по крайней мере, Кавех не начал галлюцинации видеть, уже хорошо, — как ты себя чувствуешь? — А что ты, то есть, что я тут делаю? — ладони сами тянутся к предплечьям и обхватывают своё же тело в объятиях. — Не помнишь, что произошло вчера? Оно и к лучшему. Сходи в душ, позавтракай, а потом поговорим, — и неожиданный собеседник возвращается к чтению. Словно под гипнозом Кавех и правда шагает в ванную комнату, наугад выбирая дверь. Прямо перед ним стоит и ехидно улыбается сложнейшее задание — постоять под струёй воды и пораскинуть мозгами. Что конкретно должен помнить и почему аль-Хайтам так загадочно сказал о прошедшей ночи? Не может ведь это быть каким-нибудь розыгрышем, только не в исполнении этого молчаливого умника. Это незамедлительно подтверждается, когда футболка падает на пол и оголяет грудь, покрытую синяками и красными — бордовыми — пятнами. В немом шоке Кавех смотрит на себя в зеркале и не верит собственным глазам. Точно умер, иначе как или чем объяснить это…нечто, творящееся с телом? — Да очень легко, — заключает подсознание после того, как грудную клетку пронзает тупая боль. Воспоминания одно за другим мелькают: украшение квартиры, недовольный Марсад, ванная комната, холодный бордюр. Глаза превращаются в две узкие полоски, настолько сильно их зажмурили. Отчаяние накрывает с головой, не давая ни малейшей возможности всплыть и глотнуть кислород. Ноги подкашиваются и Кавех садится на край ванны, хватаясь за корни спутанных волос. Всё, абсолютно всё встало на места — пазл сложился. Несколько часов назад своими же пальцами напечатал сообщение аль-Хайтаму. Абсурд. Как он смог позволить себе опуститься так низко — выставить Марсада каким-то тираном, показать свою недееспособную изнанку? Голову разрывает переизбыток эмоций и мыслей. Стыд и обида занимают в ней лидирующие позиции. Кавех так и остаётся сидеть в ванной, только уже не на полу, а на крышке унитаза и с включенной водой на фоне. Не нужно давать поводов для беспокойства.***
Аль-Хайтаму не удалось выспаться. Обработка ран Кавеха отняла часть и без того иссякших сил, а волнение и наблюдение украдкой за сном пострадавшего прогнали сон окончательно. Пришлось открыть книгу и прочесть пару страниц, прежде чем веки наконец опустились. Четырёхчасовой сон в неудобной позе закончился резко и неприятно — под окнами сработала сигнализация чьей-то машины и эту сирену не затыкали беспардонно долго. Полчаса были проведены в прострации и попытке собрать в кучу мозги, за которыми последовал подъем на ноги и ленивые каждодневные водные процедуры. К слову, по утрам душ принимать ему нравится гораздо больше, чем перед сном. На кухню аль-Хайтам заходит с влажными волосами и в одних шортах. До пробуждения Кавеха нужно сварганить съедобный завтрак, но кулинарные способности, увы, обошли его стороной, как и привычка запасаться продуктами. Так что приложение доставки готовых блюд в очередной раз спасло желудок гостя и его собственный. Как говорится, больному помогает врач, а голодному — калач. Не факт, конечно, что аль-Хайтаму этот калач поможет сообразить, что делать дальше, но попробовать стоит. Итак, что он имеет: побитого морально и физически Кавеха, жгучую потребность в мести и крохотное волнение за ближайшее будущее из-за неизвестности. Такой итог подводит, пока запивает сэндвич остывшим кофе. Сюжета, в котором он будет сидеть на кухне в восемь утра и планировать, что же скажет проснувшемуся Кавеху и как заведёт разговор о произошедшем, не то чтобы не было в списке возможного, его вообще не существовало до вчерашнего сообщения. И аль-Хайтам, привыкший жить по расписанию и на любые внештатные события иметь не по одному решению, пребывает в полном…кхм, в полной растерянности. Ему и так не повезло с коммуникативными навыками, что уж и говорить о способностях вести диалог и поддерживать жертву зверского абьюза. Из альтернативной вселенной, в которой не существует ничего, кроме математических рассчётов, вырывает донёсшееся тяжёлое дыхание. Кавех проснулся.***
Аль-Хайтам трижды прокручивает ключ и открывает перед Кавехом дверь. Тот старается идти ровно, но у него получается только ковылять, хватаясь за стены. Ни разу не побывав в шкуре такого Кавеха, об усталости и заикаться нет никакого права. Состояние — нестояние — невозможно описать одним эпитетом, потому что помимо каши в мыслях и одновременной деградации до древнего человека, способного различать лишь естественные потребности, везде и всюду присутствует и ноющая боль. — Можно мне в душ? — Кавех снимает обувь, сидя на тумбе в прихожей, заставляя руки собраться и развязать наконец чёртовы шнурки. — Помощь моя нужна? — аль-Хайтам не бесчувственная скотина, наоборот, знает нормы приличия и только из-за них спрашивает, а не утверждает или сразу делает. Да и недавняя реакция Кавеха на прикосновение не может не напрягать. Кавеху сил хватает только покачать головой и одними глазами спросить, куда идти. Друг вежливо указывает на нужную дверь и добавляет что-то про полотенце и одежду, но эти слова падают в ту большую кучу под названием «обязательно к прочтению, но не к запоминанию». — Пойду достану аптечку. Закончишь — приходи в зал. Беспамятство — довольно интересное явление,сравнимое с простейшими делами, с которыми уже научили справляться роботов. Каждое движение автоматизировано и отлажено; процент риска нарушения порядка слишком мал для возникновения волнения. Вот и Кавех, мог бы думать — назвал бы себя сейчас куском железа на двух палках. Глаза утратили свою функцию на те пару минут, которые провели в ванной комнате. Они только сверлили одну за одной точки в полу или стене, пока мозг пытался напитаться кислородом и отправить команду «на выход». Нахождение в одиночестве, в замкнутом пространстве, да ещё и именно в этом, бьёт по грудной клетке, отрезает доступ к кислороду и открывает врата во владения Паники. Не лейся на светлые волосы и худые плечи из душа вода, Кавех бы точно закричал. Завопил, завыл. Его Марсад не способен сотворить это. Повздорить и подраться подушками, отвесить пощёчину или средней тяжести удар — ведь заслужил, — но не избить и не…не принудить к животному сексу без согласия. — Успокойся, ты в безопасности, — ладони накрывают глаза и, на пару секунд оказавшись в темноте, Кавех из последних сил помогает себе не слышать чужой голос в голове и не поймать приступ вновь. Пятен крови больше нет, а горячая вода приводит в чувства и позволяет вместе с паром выйти из-под въевшейся мерзости. Наконец, он может осмотреться. У аль-Хайтама просторная ванная комната и душевая кабина с множеством кнопок, функции которых не ясны. Мебели не много — любовь к минимализму или же практичность. Деревянная отделка одной стены идеально гармонирует с тёмно-серой плиткой, Кавех поставил бы дизайну твёрдую четыре. На небольшом шкафчике рядом со стиральной машинкой обнаруживается стопка чистых полотенец, одно из которых без зазрения совести и хватает. Полотенце пахнет кондиционером для белья, Кавех узнаёт это, потому что плотно прижимает к носу махровую ткань и глубоко вдыхает. После обжиманий с полотенцем еле работающий мозг обнаружил проблему, машущую ручкой — одежды-то нет. Только этого для полного счастья и не хватало, класс. Получается, придётся уговорить функционировать голосовые связки и заговорить с аль-Хайтамом, при этом появившись перед ним в —прости господи — одном полотенце. Удивительно, как одна мысль может отвлечь от хаоса и словно окатить ледяной водой. — Ам… Хайтам? — Кавех пробует на язык свой голос, высунув голову в дверной проём. Может, повезёт, и его услышат так, без постыдного выхода, — аль-Хайтам, прости, одолжи пожалуйста штаны и футболку. Архонты милостивы, хотя бы эту молитву услышали. Тяжёлый шаг слышится почти мгновенно, и в щель между дверью и стеной протискивается рука, держащая две аккуратно сложенные вещи. Кавех оступается и дёргается. Это было неожиданно. Кивает в знак благодарности, упуская факт того, что выручивший этого даже не увидит, и осторожно берёт предложенную одежду. Сердце не оставляет попытки сломать рёбра, а утратившую актуальность проблему в наглую вытолкнуло прежнее состояние. Ничего, теперь дело за малым — узнать, куда можно лечь и как можно скорее провалиться в сон. — Иди сюда, — интересно, аль-Хайтам ходил на курсы, на которых его научили пугать людей своим внезапным баритоном? — долго держать не собираюсь, но обработать раны надо. — Спасибо, но лучше я просто лягу. Куда можно? — Кавех, — а ещё на курсах явно дали подробную инструкцию, каким тоном произносить имя человека, чтобы тот безоговорочно повиновался, — спать будешь в спальне, а сейчас, — на длинном и щедро пропитанном усталостью выдохе, — иди сюда. Кавех испытывает непомерную благодарность и попросту не может сейчас спорить или отказываться от помощи, если ту предлагают. Доставлять очередную проблему своими капризными прихотями человеку, которого вырвал посреди ночи и буквально обязал привести в свой дом, — настоящее кощунство. Так что ноги машинально шагают в сторону дивана, на котором сидит — радушный или не очень — хозяин и держит бутылочку с жидкостью и несколько кусочков ваты. Рядом лежит прозрачная аптечка с другими средствами оказания первой помощи. Перед тем как сесть, Кавех слегка мнётся и делает вид, будто разглядывает диван, — нервничает. Но разве этому есть разумное объяснение? Ведь перед ним не Марсад и не незнакомый человек, а аль-Хайтам, который ни разу за всё время знакомства не причинил боли. Аль-Хайтам, в которого когда-то первокурсник влюбился по уши. Его первая любовь и тот, кто откликнулся на взбалмошную просьбу посреди ночи. От первого прикосновения ватой, смоченной в хлоргексидине, Кавех мелко вздрагивает. Дело не в неприятном ощущении, а в самом факте касания. Взгляд тут же переключается с телевизионной тумбы на лицо аль-Хайтама, в котором ожидает разглядеть удивление либо разочарование. Однако, вопреки собственным фантазиям, не видит ничего похожего — спокойствие и сосредоточенность, больше ничего. Хорошо, по крайней мере, к нему не испытывают отвращения. — Под футболкой есть раны? — неожиданно. Естественно, что они там есть, но полагать, что Кавех в силах сейчас оголить торс, довольно глупо. — Я сам, — и почему ответ прозвучал так грубо? Совсем не как хотелось. — Понял. Тогда развернись другим плечом. В тишине, окружённые запахом крема, чистых бинтов и пластырей, они проводят около десяти минут. Основные повреждения находятся на спине и груди, но, как уже было решено, с этим Кавех разберётся сам. За такое короткое время ему удалось — к несчастью — провести ну уж очень содержательную беседу в своей голове со своей…тенью? Говорил и о том, как виноват перед Марсадом, и о том как боится его потерять, при этом желая никогда не видеть. Немо плакал, не понимая, почему и за что на нём сорвались в очередной раз, да ещё и допустили такие последствия. И все эти тяжёлые, противные рассуждения отзывались мелкой дрожью, скоплением воды в глазах и тягостным желанием сбежать в кровать. — Почему он так поступил? — шепчет Кавех, закрывая от чужих глаз лицо, — такое чувство…словно меня выбросили, хах. Почему, за что он так со мной? Аль-Хайтам убрал руки и, нахмурив брови, закрутил крышку крема. Ему самому слишком сложно даётся каждая минута рядом с чужим, будто незнакомым человеком. То чуждое, что варится в Кавехе, мешает здраво оценить ситуацию и сделать вывод, который подведёт к нужному выходу из ситуации. Любой, кто хотя бы косвенно знаком с ним, без колебаний скажет, что эмоциональная сторона у аль-Хайтама хромает на обе ноги. И сейчас, когда настолько очевидна нужда в поддержке друга, руки связаны цепями. — Я пойду спать, — Кавех распрямляется, мажет тыльной стороной ладони по щеке и поднимается. Стоит спиной к аль-Хайтаму и тихо благодарит за помощь. Спина, за медленным удалением которой с полминуты следил хозяин квартиры, скрывается за дверью его собственной спальни. Так и закончилась, пожалуй, самая необычная ночь в череде заурядных будней секретаря — охапкой множества вопросов, новыми эмоциями, выводами и с твёрдой уверенностью не оставлять Кавеха одного в борьбе не на равных. И если бы сам пострадавший хотя бы на процент знал о намерении аль-Хайтама, то не ревел бы в подушку вместо сна. designermars, 13:01 Если ты бросишь меня, то я покончу с собой. Возвращайся домой Кави, милый, прошу. Я виноват, вернись Сообщения от Марсада остались не прочитаны. Кавеха разрывает на части снова и снова. Он глотает слёзы, всхлипы глушит в сгибе локтя. За стеной аль-Хайтам, который вытащил из предряги и разрешил перекантоваться у него. По другую сторону экрана Марсад, который пишет о том, как хочет поговорить, извиняется и отсылает всё новые признания в любви до гроба, клятвы, гласящие о том, что Кавех — единственный, кто ему нужен. Только вот опыт в отношениях большими буквами на ватмане написал не вестись на шантаж. Шантаж? Да, точно он. Пусть эта ссора, если её так можно назвать, в несколько раз сильнее прошлых, итог всё равно будет один — после извинений и пары спокойных дней Марсад снова будет казаться не тем, в кого год назад Кавех бесповоротно влюбился.