bestboobs, 9:26
Давай сходим в нашу кофейню?
Под «их кофейней» подразумевается неизменное место сбора легендарной пятёрки, В ней же с университетских времён полюбил часами напролёт сидеть Кавех. Её оберегает купол, сотканный из приятных воспоминаний, укрывает от бытовых проблем, дарит возможность забыть обо всём и просто насладиться чашкой кофе. У Кавеха есть привычка — по мнению Сайно и Фарузан, странная — не приходить в кофейню в плохом расположении духа, словно такое состояние может нарушить выстроенную систему, надломить комфортную атмосферу, без которой обитель не может существовать. Грустить он ходит в разные заведения, в конце концов Сумеру — крупный город и забегаловку рядом с домом найти не составляет труда. Есть парки, улочки с тусклым освещением и, если хочется себя добить, озеро, на берегу которого Марсаду однажды полюбилось сидеть. Лучше места и не придумаешь — водоём кишит тяжёлыми воспоминаниями, закинешь сеть и подпрыгнешь от радости богатому улову. А после свалишься на грудь, начнёшь задыхаться. В общем, не самое спокойное место, но Кавеха с его нездоровым влечением сделать себе больнее всё более чем устраивает. crabcrispshater, 9:27 Хорошо. Буду в половину восьмого. Интересная закономерность: чем слабее душевное равновесие, тем тяжелее сюжет фильма или сериала, на который падает выбор. Кавех не знает, у одного ли него происходит стопроцентное погружение в мир, написанный рукой сценариста, или это из-за бед с головой. Такой своеобразный личный способ растворения в другой вселенной, будто бы его и вовсе не существует на время просмотра. Спрашивать у психотерапевта не хочет — боится услышать ответ, в котором прозвучит твёрдый запрет. Коллеи нельзя назвать устрашающей или строгой, она очень внимательная, заботливая и… никакой эпитет с негативным значением к ней применить попросту невозможно. Они отлично поладили чуть ли не с самой первой сессии, а Тигнари, слушая рассказ Кавеха, победно улыбался, убеждённый в правильности своего совета. Нет, проблема точно не в недоверии к специалисту, скорее в собственных убеждениях. На дне ещё осталась вязкая субстанция, о существовании которой говорить не готов. И вряд ли когда-то будет. Короче, точно не с Коллеи. Бокал наполнен, чипсы рассыпаны по тарелке, на мониторе ноутбука главная героиня фильма подвергается пыткам — которые, к разочарованию, показали не так уж и ярко, — а психопат утопает в кристальном наслаждении. Кавех знает финал, потому что об этом фильме говорил Сайно, как о самом нелепом, однако с неплохой картинкой. Давно это было: единственным напоминанием о встрече служит название кинокартины, записанное в заметках с одной опечаткой. Красное полусладкое нежно обволакивает стенки пищевода и успокаивает слегка взволнованного зрителя. Чипсы с крабом приятно хрустят, за этим хрустом в ушах затухает громкость криков. И нет, потише сделать даже не думал. Нечего посторонние звуки заглушать, не хватало ещё чтобы на их место взобрались те-самые-мысли. Он не позволит им испортить сегодняшний день, вечер которого должен пройти…приятно, так скажем. Встреча. Волнуется ли Кавех? Нет, однако есть нечто такое, что заставляет мурашки пробежать спринт от плечей к пояснице. Какой там по счёту будет эта сходка? С момента разрыва с Марсадом и до настоящего дня аль-Хайтам ни разу не отказывал Кавеху в просьбе увидеться. Что, как заметил Тигнари, довольно необычно для такого человека с забитым графиком. — А может, он просто выпендривается. Мол, гляньте, я вечно занятой и важный дядя, вы обязаны считать меня крутым, — смеялся тогда Кавех, пока друг с серьёзным видом выводил процент вероятности новой теории. Так вот. Аль-Хайтам мог просить о переносе даты или времени, но никогда не об отмене. Кавех, как можно догадаться, принимает много чего в негативном ключе, и новое поведение секретаря не стало исключением. Чувствовалась то ли вина за вынужденное и внезапное появление в чужой жизни, то ли смятение, ведь о нём заботятся — почти невидимо и без напора — совершенно безвозмездно. Никогда не поверит, что обычная симпатия может так сильно изменить человека. Концовка фильма разочаровывает своей предсказуемостью, и Кавеху остаётся только тяжело вздохнуть, вытрясти капли вина со дна бокала на язык и на выдохе подняться с дивана. Он бросает мимолётный взгляд на настенные часы и убеждается в том, что для сборов ещё слишком рано. Два часа дня и сколько-то там минут, не суть. По планам пробежка, но Кавех не подумал, что даже после одного бокала будет, мягко говоря, не в форме для занятий спортом. Не пьяный, но разморенный, без желания срываться с места и в быстром темпе стучать кроссовками по дорожке со специальным резиновым покрытием. Так и садится обратно. Под ляжкой вибрирует телефон — уведомление о новой публикации в группе с фотографиями животных. Ещё один способ отключения мозга от мирских проблем — это уход в мир милейших созданий, пусть они всего лишь на картинках в ленте, это не умаляет факта их привлекательности. Какое-то время всё же листает ленту, натыкаясь на тупые, но смешные мемы, фотографии природы и — боже-господи-нет — чертежи проектов разных архитекторов, эскизы дизайнеров в группе, где любой может попросить совета или объективной критики. Кавех никогда не выкладывал записи сам: считает подобное причудами неуверенных в себе новичков. Сидит в ней исключительно ради вдохновения или простого интереса. Только вот отсутствие работы сильно сказывается на нём — желание браться за новые проекты вытаскивает клешнями, напоминая о необходимости платить за аренду квартиры. Так что последними работами он недоволен. Знает, что может лучше, ярче, но не может вернуться к прошлой оригинальности, по причине которой и был нарасхват. Кавех проводит много времени в ванной, скуривая последние сигареты под звуки классической музыки, пока не наступает момент для сборов. Не будет спешить, спокойно подберёт одежду, чтобы не выглядеть как бомж с помойки — хотя это и невозможно. Уж что-что, а внешний вид всегда на высоте, что бы Кавех ни переживал, что бы ни творилось в жизни. Гардероб богат разнообразными, причудливыми кофтами, цветными штанами и нелепыми постороннему глазу рубашками. На дворе осень, не жаркая, но и не холодная, так что решает, что обойдётся без дополнительной верхней одежды. Достаточно отрыть свитер потеплее или водолазку с горлом. К слову, открытые вещи стали редким гостем на теле. Резко пропали после расставания и не смогли вернуться. Лежат себе на верхней полке футболки, пара топов, которые Кавех обычно скрывал под разными сетками, майки и шорты. Неизвестно, когда рука вновь потянется к ним: крайне некомфортно теперь открывать любые части тела. То ли из-за страха, всё ещё не исчезнувшего окончательно, то ли из-за отвращения к собственной тушке. Вероятно, из-за всего и сразу. Кавех задумчиво сидит напротив открытого платяного шкафа и понятия не имеет, в чём же идти. Казалось бы, предстоит всего лишь обычная встреча с аль-Хайтамом в вовсе не пафосном месте, но что-то мешает определиться. Посему он и перескакивает мыслями на иную тему: что за чувство волнует в конкретный момент, почему возникло и как его задушить. Вариантов несколько: волнение перед выходом в свет впервые за неделю; некоторое нежелание видеться за пределами стен квартиры, в которой безопасно; или неясное чувство, преследующее всякий раз, когда Кавех видит аль-Хайтама. Оно скребётся тихой кошкой где-то совсем глубоко, но даже так осязаемо. Единственное, что безоговорочно пахнет правдой, так это корни. Они произрастают из такого далёкого, но близкого студенчества, видятся тёплыми воспоминаниями. Двое студентов, у которых всё впереди, у которых горят глаза собственными целями и мечтами. Двое близких друзей, которые однажды поцеловались под лестницей. Кавех накрывает лицо руками, вдыхает сквозь них воздух и встаёт. Мысли проваливаются в ноги, а наверху остаётся только чёткая цель выбрать наконец чёртову одежду.***
На место Кавех приходит с небольшим опозданием: общественный транспорт очень уж часто выбивается из графика. Бодро шагая, входит в кофейню и под привычный звон колокольчика рыщет глазами в поисках аль-Хайтама. Знакомого серого затылка не обнаруживается. Значит, выбор столика полностью под властью первого пришедшего, что очень хорошо, потому что доверять столь ответственное дело аль-Хайтаму запрещено. Он сядет за стол посреди зала, и вечно снующие туда-сюда посетители тому никак не будут мешать. А вот Кавеху нужно уединение — у окна или в углу. Никто не толкает, не нужно отодвигаться, дабы освободить место в проходе, и можно расслабиться. — Добро пожаловать! — девушка — бариста — выглянула из-за прилавка и мило улыбнулась. Она хоть и совсем недавно устроилась, уже успела запомнить постоянного посетителя. Кавех в ответ натягивает уголки губ и машет, проходя в дальний угол кофейни. Благо любимое место свободно и от одной проблемы даже избавляться не придётся. Очередной взгляд на входную дверь спустя три минуты наконец-то оказывается своевременным — входит аль-Хайтам. Он одет в классический костюм серого цвета, что подтверждает, что он пришёл из офиса, и совсем не вяжется с образами других посетителей на фоне. И правда примчался сразу после работы. Наверняка устал, думается Кавеху. Следом рождаются новые внутренние противоречия пополам с кислой виной. А кислое Кавех не переносит, к слову. Пока товарищ ищет его глазами, идёт к столику, парочка девушек начинают перешёптываться. Не сложно догадаться, о чём их новый диалог, ведь Аль-Хайтам проходит прямо около их столика со своим непоколебимым выражением лица и с осанкой танцовщика. — Я не опоздал, оценил? — диалоги этих двоих редко когда начинаются с приветствий или вопросов о настроении. Кавех в привычной манере улыбается, двигает один лист меню на другой край и сам утыкается во второй. — Если ты голоден, можем пойти в другое место. Я что-то не подумал о еде даже, ты ведь после работы приехал. Аль-Хайтам молчит, изучая ассортимент напитков словно в первый раз. И Кавех не может понять, то ли тот сильно устал, то ли такое завершение рабочего дня его не радует. Он и без того сильный должник, зачем же увеличивает долг из раза в раз? Чтобы стать рабом до конца жизни? — Буду капучино, а ты? — как будто специально игнорирует прошлый вопрос. — Говори, я схожу и закажу. — Ммм…давай матчу клубничную. И эклер ванильный! Аль-Хайтам возвращается через семь минут с напитками и сладким. Странно, что он всё время ожидал у стойки, а не вернулся на место, но эту очередную волнующую мысль Кавех решает отпустить. Он ведь не похож — ещё как похож — на коллекционера подобных вещей, так? В чай погружается синяя трубочка, а сочетание цветов уже успешно раскритиковано. Творческая натура не переносит таких неприятных мелочей, но вставать за другой, а уж тем более посылать друга, Кавех не будет. — У тебя всё в порядке? — вопрос вполне обоснованный. С какого-то момента Аль-Хайтама перестали звать на простые вылазки, теперь для встреч всегда находился повод и всегда не очень хороший. Прийти к выводу, что чужое состояние может ухудшаться, оказалось не так уж и сложно — мозг идеально сложен для анализа. В этот раз всё гораздо проще — сообщение пришло посреди ночи. Как известно, ночь — время трудное и неспокойное. Животные прячутся по норам и дуплам от хищников; дети, запуганные бабайкой, засыпают лицом к стене, укутанные в одеяла. А Кавех с незапамятных времён борется по ночам. — Неужели я уже не могу попросить о встрече старого товарища? Не обязательно ведь постоянно чему-то случаться. — В таком случае, почему ты не спал под утро и что сподвигло предложить именно в тот час? Оба в молчании пьют, пока их уши улавливают обрывки чужих разговоров. Вот парни обсуждают военных, мечтают повторить карьеру самых выдающихся; вот девушки делятся переживаниями о своих неразделённых чувствах; вот студент слишком громко думает, склонившись над объёмной тетрадкой. Аль-Хайтам пьёт кофе и смотрит на своего приятеля. О чём он думает, услышать вряд ли когда-нибудь станет возможным. Если не произнесёт вслух, слова в могилу с ним и уйдут. Кавех в этом смысле — совершенная противоположность. Да, о некотором может и смолчать — прошлые отношения тому пример, однако большинство переживаний доходят до острых ушей Тигнари, который всякий раз слушает и при необходимости делится советом. — Ты и так знаешь, в чём дело, — Кавех качает головой и откидывается на спинку стула. — Знаю, но жду слов от тебя. Сам ведь говорил, что разговорами снимаешь напряжение. Мне важно, чтобы тебе становилось легче, понимаешь? Аль-Хайтам всегда таким был. Дотошным в вопросах учёбы, работы, не позволял вопросительным знакам оставаться в списке дел. После не самого приятного опыта отношений Кавеха, он и вовсе стал клешнями вытягивать из него слова. В первое время, когда молчание длилось дольше дня, начал учиться общаться со временным соседом по квартире. Кавех не сразу вернулся в свой дом, потому что боялся быть обнаруженным Марсадом, который всё не оставлял в покое. Дошло до того, что одной ночью Аль-Хайтам сам набрал этому человеку и крайне жёстко попросил не звонить, не писать, никак не напоминать о себе, потому что между ними явно всё кончено. Послушались ли его? Конечно нет, однако напор постепенно ослабевал. Кавех не феникс — из пепла не возродится. Ему оставалось лишь создавать нового себя. Долго, мучительно больно собирать прошлого себя, мирно существовавшего до рокового знакомства. — Да, но давай представим, что просто сидим в кофейне без повода. Как и прежде. А прежде студенты выбирались в выходные в центральный парк, в котором Кавех ворчал на многолюдность, а аль-Хайтам снова предлагал пройти пару километров до их кофейни в спальном районе, где и наплыв посетителей всяко меньше. Всё, лишь бы не слушать громкое, откровенное нытьё, мол и без того все дни в университете среди людей, неужели и в выходные обязательно в такой же атмосфере проводить? — Как пожелаешь, Кави, — и вновь между ними тишина, перекрывающаяся болтовнёй незнакомцев. Признаться, не совсем ещё понятно, о чём разговаривать с тем, кто отчаянно нуждается в чём-то конкретном. Аль-Хайтам всего лишь секретарь, роль психотерапевта легла на плечи Коллеи. Она уж точно всегда находит нужные выражения . Хоть самому к ней на приём иди, честное слово. Литература с теорией по посттравматическому синдрому изучена, а когда дело доходит до практики, в голове только сухие определения, цепочки от «почему и как» до «во что выливается». Он честно завидует Тигнари, который втиснулся в мыльный пузырь Кавеха, и его приняли, оставили и показывают всё, что происходит. А что до аль-Хайтама… Поддержка дружеских отношений и не более. Нередко он размышлял о том, не делается ли это ради попытки отблагодарить. К ответу никакому не пришёл по сей день, потому что оба просят о встречах почти одинаковое количество раз. Редко, но встречаются и подолгу сидят, порой проводя большую часть времени в молчании. Обоих устраивает любой расклад, но аль-Хайтаму не даёт покоя лишь одно — его симпатия не будет взаимна. Относительно недавно у них случился разговор, после которого они на время перестали видеться, ведь Кавеху понадобилось время, чтобы переварить небольшой, но конфликт.***
Неделю назад Кавех и Тигнари договорились сходить в музей на выставку современного искусства, даже не зная о том, кто там выставляется. Но в последний момент всё сорвалось, потому что на работе у ушастого медика случилось непредвиденное что-то и вызвали почти всех сотрудников, которые хоть сколько-то до этого отдыхали. Кавех даже не пытался выяснить причину, просто мотал головой, мол всё в порядке, я ведь понимаю. На деле же просидел весь вечер перед телевизором, чтобы заглушить навязчивые мысли о том, что не такое уж и срочное было на работе дело, просто Тигнари передумал идти и не хотел обидеть. Подобное обвинение тоже было последствием разрыва с Марсадом. В отношениях понять корни мыслей было проще некуда — бывший парень сам кидал в лицо факты, почему он провинился, где оступился, скидывал вину за каждую ссору или недопонимание на податливый мозг Кавеха, который принимал абсолютно всё за чистую монету и научился находить абсолютно абсурдные причины своей причастности. Деньги за билет Тигнари он вернул, а вот второй, свой, сдавать не спешил. Мониторя окно с онлайн-продажей, Кавех думает. Потрачена небольшая сумма, настрой идти сохранился, но один он в толпу точно не сунется: знает свои проблемы с паническими атаками из-за вдруг привидевшегося бывшего. Значит, нужна пара. Значит, надо перебрать контакты в телефонной книжке. Тигнари и Сайно первые, кого можно вычёркивать. Фарузан не то что бы ценитель. Дори. Стоп, почему он вообще оставил её номер? Это бывшая заказчица, работать с которой было сплошное неудовольствие. Кавех смотрит дальше и, кроме людей, нужных для работы, никого подходящего не видит. Но в самом конце натыкается на имя, которое прежде было в самом начале алфавитного списка, пока из него не убрали приставку Аль. Хайтам. Пальцы стучат по крышке телефона, пока мозговой штурм берёт на абордаж. С одной стороны, позвать его можно, ведь смотреть на современные картины, инсталляции и критиковать их — что-то вроде хобби. С другой стороны, неловко будет ходить по музею вдвоём, потому что в личном дневнике в графе Свидание мечты как раз указано такое. Кавех закусывает губу, ложится на спину и вытягивает над собой руки, как будто так поймает связь с космосом и решение проскочит в мозг само. Чуда не случилось, однако после чашки кофе прибавилось смелости — да здравствует дивный кофеин — и в чате с тем самым появилось новое сообщение.bestboobs, 15:34
привет. извини, если отвлекаю, но у меня тут предложение назрело.
если в субботу не занят, не хочешь на выставку современного искусства?
у Тигнари не получается пойти, вот и подумал, что можно тебя позвать.
ты же любишь побурчать на эти молодые дарования
Половина дела на пути к грустному или радостному исходу сделана. Становится тревожно, сердце сжимается в грудной клетке и сильнее нужного отбивает свой ритм. Как будто бы можно было и не идти никуда, не писать, не навязываться. Просто вернуть деньги и купить на них вкусного для очередного ночного кинозабега. Нет, надо было усложнить себе жизнь и пригласить не кого-нибудь, а аль-Хайтама! С ним всегда спокойно, даже слишко. Настолько спокойно, что опасения Кавеха действительно оправдались.***
— Тебя так сильно картина зацепила? — аль-Хайтам останавливается рядом с Кавехом, который уже пару минут в упор смотрит на картину Дженни Савиль «Оксиринх». — Как думаешь, я могу дать Марсаду второй шанс? — Ты хочешь собственноручно втянуть себя в те же самые игры? Послушай меня внимательно, Кавех, — аль-Хайтам со всей присущей ему аккуратностью еле касается чужих пальцев, чтобы перетянуть всё внимание на себя, — людским душам свойственен один не всегда полезный механизм вытеснения. Словно избирательная амнезия, которая вдобавок сочетается с новообретённым спокойствием и оптимизмом. Твоя психика защищает тебя от травмирующих воспоминаний, и вот ты уже помнишь случившееся в общих чертах. Если не ошибаюсь, твоё желание увидеться или дать второй шанс ему называется когнитивным диссонансом. Ни в коем случае, слышишь, не поддавайся этим эмоциям, — хватка усиливается. Голос всё тише, настойчивее, но никак не злобнее. Аль-Хайтам учится быть мягким с Кавехом. — Тебе стало лучше только благодаря исчезновению Марсада из твоей жизни. — Мне стало лучше благодаря друзьям. Откуда тебе знать, что я не помню всё в деталях? — Кавех одёргивает руку и прижимает её к груди. Он злится, разворачивается и уходит в другой зал, словно ребёнок, который прекрасно знает ответ на заданный родителям вопрос, но те увиливают в силу этических соображений. Аль-Хайтам вздыхает и, бросив осуждающий взгляд на картину, идёт следом. Он не договорил и собирается закончить разговор, ведь нужно донести опасность самих мыслей о подобных вещах. Страшно допустить и малейшую возможность того, что Кавех вернётся на шаг назад. К полной отрешённости от мира, добровольной изоляции; агрессии на близких, которая вдруг сменялась назойливостью, когда он всем своим видом кричал о беспомощности и нужде в слушателе. Невыносимо видеть смертельную пустоту в прежде всегда искрящихся глазах. Каждое мелкое разногласие с Кавехом ощущается, как новая трещина на только-только начавшей восстанавливаться связи. — Я не хочу тебя обидеть, ведь знаешь. — Откуда мне знать? Может, и вы однажды меня предадите. Марсад ведь смог. — Он психопат, Кавех, а мы твои близкие люди! — аль-Хайтам не сдерживается и повышает голос насколько это возможно в рамках поведенческих норм музея. Оба понимают, кто такие «вы» и «мы», оба знают, кто прав. Только вот в подобных схватках ни один из них не привык уступать — они всегда грызутся словно насмерть и расходятся, как побитые псы, но с поднятыми головами. Сейчас перед аль-Хайтамом очередной вызов — не сорваться. — А кто не ошибается? Ну же, скажи, приведи пример! Только себя не вписывай в список идеальных. Проёб за проёбом, — Кавех отворачивается, нервно дышит и стучит пальцами по бедру. — Спасибо за компанию. Я домой. И действительно уходит, оставляет растерянного и всё же уверенного в своей правоте аль-Хайтама наедине с несуразными произведениями современного искусства. Недолго думая — вообще не думая — оставшийся в музее открывает телефон и набирает сообщение.crabcrispshater, 12:29
Я не стараюсь задеть тебя за больное. Хочу уберечь тебя, как ты этого не видишь?
Хах, даже зная, что ты мне нравишься, продолжаешь делать вид, будто считаешь меня потенциально опасным.
Я не виню тебя, Кавех. Просто прошу, одумайся и не вспоминай уже больше о Марсаде.
***
Тем же вечером Кавех залёг на два часа в ванную с горячей водой. На полу валялись две пустые бутылки из-под пива, упаковка от сухариков и лезвие, которым, к своему же удивлению, он не воспользовался. Содержание полученного сообщения постепенно доходило с каждым глотком холодного алкоголесодержащего напитка. Ещё и стыд царапал своими когтями по груди — хотел проделать в ней дырку. Как Кавех мог настолько низко пасть и поднять такую тему рядом с таким человеком? Чувства чужие он уважает, пусть и не в силах принять и уж тем более ответить взаимностью. Жить верой в то, что однажды страхи навсегда его покинут, что он сможет обнимать аль-Хайтама без спазма в мышцах — вот что Кавех должен делать. Бороться с собственной психикой, восстанавливать свою душу. Не может его упорная работа над состоянием скатиться в тартарары. Он ведь так долго собирал свои мысли-шарики, рассыпавшиеся по самым разным уголкам, так долго искал в них ясность и истину. Нет, нельзя винить себя в необдуманных поступках, основанных на подставных воспоминаниях. Друзья проделали не менее большую работу, если не половину от всей, а таким поведением Кавех лишь обесценивает их труд. Как он мог заикнуться о том, что боится предательства со стороны близких при человеке, который буквально всё своё свободное время посвящал Кавеху, который привёз к себе и не выпускал домой пару недель. Который второй раз в жизни признался в симпатии, не прося отвечать. Просто ради собственного спокойствия показывая, что не хранит секретов, значит, между ними их и не должно быть.***
— Эй, ты тут? Приём-приём, Земля вызывает аль-Хайтама, — перед лицом Кавех щёлкает пальцами. Никакого раздражения не излучает, наоборот, улыбается. Он не злится на задумавшегося вдруг друга, который словно выпал из реальности. — А я уж думал, что ты в астрал ушёл и не можешь душу в тело вернуть. Аль-Хайтам фыркает. И чего только не придумает это богатое воображение. Однако стоит заметить, что причина так говорить у Кавеха действительно есть. В последнее время аль-Хайтам стал всё чаще замирать, залипать, как хотите называйте. Он вдруг резко погружается в размышления и также резко выходит из них. Думать над подбором слов утомительно, каждый раз пытается вспомнить вычитанные в статье «Как общаться с другом, у которого ПТСР: советы». Теорию знает на пять с плюсом, практика страдает. Не зря друзья в один голос называют его эмоциональный интеллект низким. Зато мозгами владеет за всех — его типичный аргумент в свою защиту. — Придержи свою фантазию. Лучше бы в работу её направил. — Обижаешь. Я и так стараюсь изо всех сил найти того, кто мне её даст, — Кавех мажет трубочкой по стенкам стаканчика, собирая остатки пенки, которые тут же и слизывает, — и вообще, у меня творческий кризис! Нет, перерыв! Так что всё, никаких разговоров о работе. Тебе как будто не хватает её. Целыми днями в своём кабинете тухнешь. Только я и вытаскиваю тебя в люди. — Каюсь, пропал бы точно, если бы не ты, о великий Спаситель. — Пфф…оставь лесть для своей секретарши и метнись за новой матчей мне. Поухаживай за другом, — и пусть пить не хочется от слова совсем, уходить из кофейни не хочется ещё сильнее. Прошёл уже час с начала встречи, а Кавех даже не заметил, как минутная стрелка на часах сделала полный оборот. За новыми напитками и разговорами — скорее наигранными спорами — прошли ещё сорок минут. Кавех всё чаще зевает, то ли от недостатка кислорода, то ли из-за усталости. Пока что нет той прежней лёгкости во время нахождения среди людей. Но Аль-Хайтам…он сглаживает любое зарождающееся волнение буквально одним своим присутствием. Его спокойный взгляд, ровный тон голоса и ленивые, редкие перемещения по дивану лучше любой медитации, которые в попытках побыстрее заснуть Кавех включает каждый раз перед тем, как накрыться одеялом по самый нос. — Не пора ли расходиться? — у Аль-Хайтама работа, понятно, почему напоминает о нужде всё же прекратить их задушевные посиделки. Это не ему предстоит провести наедине с мыслями мучительный час, а того и больше, очутившись в одиночестве. — Да, наверное, — и как бы сильно не хочется остаться, ещё немного побыть в спокойствии рядом, он понимает — вырвал из рабочего графика и задержал прилично. — Спасибо за встречу. — Ты же знаешь, я всегда рад тебя видеть, — Аль-Хайтам вращает чашку, на дне которой последние капли кофе. — Тебя проводить? Кавех не знает, что отвечать. Ему нужно подумать, взвесить все за и против, а на это нужно время. Да, предложение заманчивое, даже слишком, но мешает стыд. Его поведение по отношению к аль-Хайтаму до сих пор нестабильное. Знание, что к тебе испытывают романтические чувства, и стремление сторониться простого рукопожатия мешают нормальному взаимодействию. Кавех балансирует, стоя на узкой доске, лежащей на цилиндре, старается не показывать необходимость во встречах лицом к лицу столь ярко — она может показаться явно не дружеским жестом. Подсознательно он хочет как можно больше времени проводить вместе, потому что аль-Хайтам — давний друг, в которого Кавех раньше был влюблён, а теперь не может разобраться в своих эмоциях в банальных бытовых ситуациях. Он изменился и не в лучшую сторону. Тот шрам, что нанёс Марсад, заживает медленно и болезненно. — Если ты не хочешь, просто скажи. Я ведь не обижусь, — ладонь опускает на чужую и смотрит в глаза напротив, не выказывая никаких негативных посылов. В момент у Кавеха в груди что-то сжимается настолько сильно, что хочется убежать и не видеться вечность. Однако это чувство противоречит другому. В той реальности, которая, к сожалению, не пересиливает первую, теплится надежда на сближение и избавление от страха этой самой близости. Ему не единожды признались в чувствах, не давят ими и даже не думают манипулировать — вот что на самом деле нужно. — Хочу, но тебе ведь вставать рано. А быть причиной твоего недосыпа… — Я бы не предлагал, если бы не было возможности, — Аль-Хайтаму сложно выражать свои чувства, но он правда старается изо всех сил. Жаждет помочь, для чего изучил литературу по посттравматическому синдрому после абьюзивных отношений, прилагает усилия к тому, чтобы смотреть не холодно и безразлично, а с теплом. По итогу они доезжают на автобусе до остановки Кавеха, где прощаются и расходятся. Очередной вечер у него заканчивается, что странно, без съедающих мыслей. Он даже ужинает — точнее, перекусывает — перед сном и довольно быстро засыпает. Если бы было возможно наблюдать за самим собой со стороны, как читатель за героями книг, вполне вероятно, что узналась бы самая главная тайна души — к аль-Хайтаму есть ответные чувства. Искренние, настоящие и именно те, о которых мечтает почти каждый: не слепая зависимость, а желание быть рядом, дарить любовь и получать её в ответ. Но Кавех слишком сильно пострадал. На восстановление может уйти несколько месяцев, а вероятность того, что его будут ждать всё это время, терпя спонтанные слёзы или агрессию, близится к нулю. По крайней мере, так считает он сам, даже готовый лишиться постоянной поддержки со стороны Аль-Хайтама, которому может попросту наскучить монотонное попечение. Такова суровая реальность жизни человека, единственного вида живых существ, которому свойственно сложнейшее устройство психики. Но Кавех продолжит бороться со своей несмотря ни на что: робеть перед трудностями отнюдь не в его манере. И последней мыслью, которая успела промчаться в голове, перед тем как окончательно закрыть дверь перед лицом бодрствования, стало сожаление. Жаль, что мысли невозможно переложить на музыку и тут же выдать. Вот, слушай внимательно, что творится у меня на душе.