-Аu revoir, Shoshanna

Париж. 1940 год. 19 августа. Черный автомобиль поднимал клубы пыли, похожие на маленькие смерчи, приближаясь к деревянному дому на холме. Машина остановилась прямо у края дороги и от туда, легко приоткрыв черную дверь, вышел мужчина средних лет. У него был орлиный семитский нос и легкая впалость щек оттеняла благородно очерченные скулы. Мужчина был хорошо выбрит и немецкая форма сидела на нём безукоризненно. Несмотря на отсутствие прохлады, он был одет в длинный кожаный плащ, полы которого раскинулись, стоило ему только сделать шаг в направлении молочной фермы. Месяц был на ущербе, однако на территории, где располагалась ферма, можно было различить множество аккуратных тюков с сеном для скота, уложенных в шахматном порядке на поле, где все фигуры были белые из-за бледного цвета скошенной травы. «Символично» — подумал штандартенфюрер, смерив территорию инспекторским взглядом. Немец вдохнул полную грудь свежего воздуха, который был ещё полон аромата собранных плодов, некогда густо осыпавших ветви тоненьких деревьев, которые росли в серебряных кадках. Мужчина заметил на холме хозяина фермы. То был француз средних лет, высокого роста. Внешне ничем не примечательный, в грубой холщовой рубахе с распахнутым воротом, обнажавшим загорелую шею с небрежно подстриженными темно-русыми волосами до плеч и густой челкой, свисавшей на темные глаза. Мужчина колол дрова, отчего не мог слышать звук подъезжающего автомобиля и не видел незваного гостя. — Месье Лаподит? — окрикнул немец фермера, взойдя на холм. Мужчина поднял взгляд на незнакомца и тут же в его глазах поселилась тревога. Рука слегка заметно вздрогнула, но не разжалась. Фермер все ещё держал ржавый топор, хватаясь за него, как за соломинку. — Да, — встревоженно отозвался фермер, — а вы… — Полковник СС, Ганс Ланда, — мужчина протянул руку молочнику, не сомневаясь, что тот положит топор и пожмёт её, — мы можем пройти в дом, чтобы обсудить некоторые вопросы, в том числе касающиеся вашей семьи? — Конечно, — кивнул месье Лападит, глотая тугую слюну, — прошу вас. Мужчины пошли к одинокому деревянному дому выше на холм, причем Ланда шел впереди молочника. Он не чувствовал себя здесь гостем. Скорее наоборот. Его должность давала ему полную свободу действий, и потому фашист всегда и везде чувствовал себя хозяином. Подойдя ближе, немец заметил трех молодых девушек, сидевших на ступеньках крыльца. Они о чём-то весело переговаривались, но достаточно тихо, чтобы отец не услышал их девичьих секретов. Одна из них плела венок из соломы и полувысохших цветов, пока две другие держали пучки травы, чтобы он не распускался. Вдруг взгляд одной остановился на чем-то вдалеке и она в ужасе замерла. Остальные девушки посмотрели на то, что так испугало их старшую сестру. Все трое встревоженно переглянулись и вскочили со ступеней. Их отец шёл к дому вместе с мужчиной в форме гестапо. — Это мои дочери, полковник, — с напряжением произнёс месье Лападит, указав рукой в сторону трех девушек. Но не на них самих, словно он подсознательно пытался оставить их незамеченными для немца. Оберст прошелся безразличным взглядом по трём девушкам, нервно, все как одна, теребившими свои пыльные юбки. На ступенях лежал незаконченный венок. Немец усмехнулся. — Я польщен знакомством, — наконец произнес Ланда с елейной улыбкой. Штандартенфюрер взял руку старшей из дочерей, и слегка коснулся её губами. Его длинные пальцы касались запястья девушки, считывая каждый нервный импульс, каждый удар её маленького сердца. Девушка не смогла сдержать нервную дрожь. В предчувствии какой-то беды у нее тревожно заколотилось сердце. Казалось, что-то давящее, невыносимое было разлито в самом воздухе. Это что-то душило и обволакивало тяжелой пеленой. Наконец, разорвав глубокую тишину полей, в воздухе раздался трубный гул пастуха. В следующую секунду Ланда повернулся к фермеру: — Что ж, месье Лападит, дела не ждут? Француз кивнул и жестом пригласил оберста в дом. Следом за мужчинами, зашли дочери фермера. Девушки остались стоять в проходе, не решаясь пройти в дом. — Прошу вас, полковник, садитесь, — срывающимся голосом сказал месье Лападит. Штандартенфюрер ответил на это приглашение своей привычной улыбкой, больше похожей на оскал, и сел за стол, откинувшись на спинку стула. — Присядьте и вы за стол, любезный, -в свою очередь пригласил оберст молочника, который словно оцепенел и глядел на него сверху вниз, стоя рядом со стулом. — Сьюзи, принеси нашему гостю хорошего вина, — сказал фермер, бросив за спину строгий взгляд на старшую дочь. — О, не стоит, месте Лападит. Я предпочитаю всегда сохранять ясность ума. Но я буду признателен, если вы принесете мне…- штандартенфюрер отвел взгляд наверх, делая задумчивый вид, — стакан молока. — Молока? — с недоверием переспросил француз. — Ну да, это же молочная ферма? Найдётся здесь молоко? — Конено, — сконфужено кивнул фермер, — Сьюзи, принеси пожалуйста стакан молока для полковника. Через несколько минут, молодая девушка поставила стакан перед оберстом, при этом, отводя глаза от самого мужчины, боясь встретиться с ним взглядом. — Благодарю вас, — сказал полковник, намеренно пристально посмотрев на девушку. В следующую секунду, штандартенфюрер попробовал молоко. Он одобрительно хмыкнул и, осушив бокал, облизнул губы, как это делают хищники после сытного обеда. — Вы делаете прекрасное молоко, месье Лаподит, — с улыбкой заключил немец, — надеюсь, что вы и дальше сможете заниматься своим делом. Неожиданно улыбка полковника превратилась в хитрый оскал: — Месье Лападит, вопрос который я хочу с вами обсудить лучше обговорить с глазу на глаз, — сказал немец, — попросите своих дочерей выйти. Надеюсь моя просьба их не обидит? — Конечно, — засуетился фермер, жестом приказывая дочерям выйти в сад. Девушки тут же вышли, подгоняя руками в спины друг дружку и плотно закрыли деревянную дверь, ведущую на улицу. Теперь в доме стало совсем тихо. — Полковник, мой дом обыскивали год назад, и никаких евреев не обнаружили…- начал фермер, после того, как они остались со штандартенфюррером наедине. — Я знаю, — оборвал его Ганс, — но семью Дрейфус так и не обнаружили в этих краях. — Я слышал…- заметно напрягшись, начал мужчина, — это лишь слухи, но я слышал, что они бежали в Испанию. — Хорошо, — улыбнувшись, казалось бы, самым добродушным образом, ответил Ланда, — но давайте тогда хотя бы уточним сколько их было и их имена. Немец достал черный блокнот, обтянутый добротной дорогой кожей, ручку-перо и чернильницу. Его длинные пальцы изящно открутили маленькую крышку с темной жидкостью и заправили перьевую ручку. — Их было пятеро, — хриплым голосом начал француз, — отец — Жак, жена — Мириам, её брат — Боб и ещё дети…- мужчина запнулся и словно от сильной мигрени, наморщил лоб. — Продолжайте, —с выжидающим, взглядом потребовал Ганс, записывая все слова молочника, каллиграфическим резким почерком. — Амус и Шошанна. Шошанна конвульсивно вздрогнула. Она лежала под полом кухни фермерского дома вот уже с четверть часа. Она сжимала руку младшего брата и беззвучно шептала молитвы себе под нос. Разумеется она не могла понять о чём вели диалог мужчины сверху, так как они говорили по-английски. Месье Лападит ни разу не назвал гостя по имени. Тот же упорно не желал представляться. По всей видимости, он произнес свое имя один лишь раз, за пределами дома. Однако девушка понимала, что разговор идёт именно о ней и её семье. Она зажмурила глаза, в попытке не закричать от накатившего ужаса, и горячая слеза тронула её ладони, которые зажимали рот. Рядом с ней лежала её семья. Амус, её родители, дядя… — Сколько лет детям? — снова наверху раздался голос штандартенфюрера. — Амусу было девять или десять, а Шошанне около девятнадцати. — Шошанна, — повторил имя полковник Ланда, выводя на бумаге её имя и возраст, — что ж, пожалуй это всё, — сказал мужчина, резко закрыв свой блокнот, — если только вы не хотите сказать мне ещё что-нибудь? Молочник опустил голову, пытаясь укрыться от немецкого взгляда. Но два сумасшедших зрачка сверлили его и заставили поднять голову. Немец не сводил глаз с фермера. Однако тот молчал. Не сумев скрыть раздражения, оберст гневно сощурился. Но быстро овладел собой и бросил взгляд в окно. Три молодые девушки гуляли в поле, собирая полуживые цветы, чтобы сделать из них гербарий или сплести новые венки. — Прелестные у вас дочки, — с напускным очарованием отметил полковник, -но кто знает, что с ними сделает война. Месье Л’аподит опустил взгляд на столешницу, нервно выпуская табачный дым изо рта. — Что вы хотите услышать? -казалось мужчина не разбирал собственного вопроса из-за шума в ушах, отбивающего ритм в его голове. — Вы укрываете у себя врагов рейха, ведь так? — прищурившись, словно змея, завораживающая свою жертву, немец прожигал серыми глазами француза. Он ждал ответа. — Да, — спустя пол минуты смог произнести молочник, как только слеза скатилась с его щеки. — Вы прячете их под полом кухни? — Да. — И я полагаю, если нет возни, они не знают английского? — Верно, — месье Лападит закрыл глаза, пытаясь спрятаться от чувства вины. Опущенные веки не могли скрыть слез, которые омывали пот с щек и подбородка фермера. — В таком случае, я жду, что вы подыграете мне, — усмехнулся мужчина и, перешёл на французский, — Je vous remercie, M. LaPadite. C'est bon de voir votre loyauté envers le Reich. Au revoir. Полковник открыл дверь в дом, отчего в комнату сразу же ворвались порывы холодного ветра. — Jolies filles, notre conversation avec votre père est terminée. Si vous n'avez pas froid, rentrez chez vous. — крикнул фашист, жестом зазывая своих солдат на кухню. Двое совсем юных мужчин, облаченных в немецкую форму, сняли с плеч ремешки винтовок и положили пальцы на курки. Шошанна тихо выдохнула. Немец по всей видимости ничего не заподозрил и собирался уходить. «Обошлось, и на этот раз всё обошлось» — успела подумать девушка до того, как полковник крикнул: — Adiue! Штандартенфюрер опустил руку в пол, указывая на цель солдатами. Тут же старые доски словно взорвались от сотни выстрелов, брошенных в них. Щепки взлетели в воздух, и среди их оркестра был слышен лишь смех штандартенфюрера. Ланда смотрел на мелкие деревянные щепки, взлетающие в воздух, в то время как молочник беззвучно рыдал, с силой зажав рот рукой. Наконец выстрелы прекратились. Всё стихло. — Ну вот и всё, месье Лападит. Поверьте, без них этот мир станет только лучше. Однако в следующую секунду немец заметил тень, мчащуюся под досками. Как маленькая противная крыса пробирается сквозь узкие щели, чтобы выжить, под полом бежал кто-то из Дрейфусов. Фигура добежала до края дома и вскоре послышался звук, открывающегося люка из подвала. Штандартенфюрер вышел на крыльцо и вгляделся в бледно желтые поля. По скошенной траве бежала девушка с темными от грязи и свежей крови волосами. Её рваная одежда была также испачкана кровью, отчего её вид делался ещё более жалким. Шошанна бежала сквозь эту пустоту, засеянную рожью и рыдала. И сквозь эти рыдания она умоляла бога, сама не зная, что хочет от него получить. Она просила жизни и в то же время, жаждала, чтобы фашист пустил ей пулю прямо в спину. Чтобы все это наконец закончилось. «Сейчас он выстрелит» — думала она, — «сейчас будет больно, но нужно терпеть, и это обязательно воздастся мне на небесах» Но выстрела всё не было. — Аu revoir, Shoshanna! — послышался крик оберста с крыльца дома. Мужчина прокрутил оружие в руке и посмотрел вслед молодой еврейке. Чёрт знает, почему он её не прикончил…