-Аu revoir, Shoshanna

Париж. 1944 год. Июнь. — А что вы хотите там обнаружить, герр оберст? — спросил молодой француз, вступивший в ряды полицейских в первый же день оккупации страны. — Ходы, мой друг. Юноша отвлекся и опустил кирку, которой битый час пробивал бетонную стену в одном из тюремных подвалов. Разминая шею, он усмехнулся: — Откуда ж здесь ходы? Все что строили, все южнее. — Ну эти ходы здесь намного дольше, — холодно ответил Ланда, — их строил не третий рейх. — А кто же? — спросил полицейский, вновь взявшись за работу. Он с усилием бил киркой в углубление в толстой сырой стене. — Почти в каждой столице, молодой человек, были мафии и подполья, и все они жили под городами. Не могли же они пытать людей сидя в своих квартирах, — задумчиво усмехнулся немец. Наконец двое услышали характерный звук камней, обвалившихся с другой стороны куда-то вниз. Оберст сверкнул глазами и приказал молодому человеку быстрее работать киркой. Наконец проход был готов, откуда тут же повеяло запахом сырости и плесени. Юноше открылся вид в темный коридор. Он облегченнно вздохнул и вытер пот со лба. — И зачем вам эти ходы, господин оберст? — Война закончится не в нашу пользу- пожал плечами штандартенфюрер, отчего юноша распахнул глаза, будто ему только что показали то, чего он никогда не замечал сам, — видите ли мне нужно как-то доставить большое количество взрывчатки, в конкретное место, чтобы убить нашего фюрера. И вы мне в этом оказали огромную помощь. Юноша оцепенел и слегка замотал головой в разные стороны, пытаясь понять бредит ли он или все это штандартенфюрер сказал ему наяву. — Спасибо вам, — с искренней благодарностью произнес оберст и достал оружие из кобуры. Молодой человек, сознавая что стал невольным обладателем тайны заговора, которую не должен знать, попятился назад. Но спину его встретила холодная бетонная стена. Сейчас он смотрел прямо в дуло пистолета, направленного на него. — Не надо, — прошептал полицейский, вжимаясь в стену и отводя лицо в сторону, — я никому не скажу, не надо. — Как вас зовут молодой человек? — Флипо, — дрожащим голосом, ответил юноша. — Флипо, об этих ходах знал только я. Теперь и вы, поскольку, я скорее человек умственного труда, чем физического. Но как вы полагаете, должны ли вы знать о них? — Нет, господин оберст, — сквозь всхлипы без слез ответил Флипо. — Вы очень умный молодой человек, очень жаль, что война расставила всё так, — с напускным сожалением вздохнул Ланда и нажал на курок. Молодой полицейский широко раскрыл глаза от нового ощущения в своем теле. Пуля в сердце, как ни странно, это не больно. Скорее холодно. Ужасный холод пронзил его грудь и тут же юноша сполз по стене. Его тело упало лицом в лужу, и кирка выпала из ладони, звякнув об пол. * * * * * Голубой дым сочился во всех уголках просторного рабочего кабинета. Стены, пол, потолок были такими темными, что человеческая кожа казалась белой, как лист бумаги, на их фоне. И даже тусклый желтый свет от настольной лампы не мог разогнать темноту, что царила в этом помещении. Однако штандартенфюреру такая обстановка была, казалось, по душе. Полковник Ланда сидел за столом облакотившись на спинку кресла. Мужчина медленно делал затяжку, элегантно обхватив сигарету длинными, аристократическими пальцами. Его взгляд следил за волнами дыма, мерно разливающимися в пространстве. Сигарета конечно была немецкая. На лице его красовалась хитрая ухмылка, словно пять минут назад ему сообщили, что они одержали победу. Спустя столько лет… Но полковник СС не зря занимал свой пост в подразделении элитной германской армии. Он был действительно умён. Он угадывал мысли тех, кто к нему обращается. Он был тонок и хитер, всегда умел достичь цели. Он предвосхищал проблемы и постоянно был настороже. Он был бесстрашен и уверен в себе настолько, что кажется гордостью он превосходит самого Фюрера. И он действительно был неплох в военном деле, от того давно имел осознание, что всё кончено. Война давно проиграна, а Гитлер живёт в своём мире и не видит реальной картины. А впрочем, нельзя было винить Фюрера. Этот маленький амбициозный диктатор, давно слетел с катушек и, всё что его ждало далее — погружение в пучину своего больного сознания. Наконец оберст придвинулся к столу и кинул довольный взгляд на карту, лежащую перед ним с четверть часа. На бумаге были изображены многочисленные подземные ходы, через которые можно было попасть в помещения в самом центре Парижа. Магазин Месье д’Эскренвиля, сырная лавка старой вдовы, кажется миссис Савари, кинотеатр мисс Миммьё… Взгляд немецкого полвковника зацепился за последнее имя. В голове вновь мелькнул давно разработаный план. Картинки замелькали сами собой. Заложенные бомбы в заброшенных ходах, фееричное появление Гитлера на предстоящей кинопремьере «Героя нации», взрыв, а потом тысячи разбирательств советских войск, в ходе проверок которых выясниться, что именно полковник Ганс Ланда способствовал окончанию этой страшной, бессмысленной войны… Подумать только, уже все члены верхушки СС мечтают прикончить Гитлера, чтобы избежать военного суда. А ему это удастся. Мужчина закрыл глаза и снова откинулся на спинку кресла. Такой исход событий был наилучшим выходом из сложившейся ситуации. Осталось только добраться до маленького кинотеатра так, чтобы его хозяйка, молодая француженка не мешалась под его ногами. Убить её нельзя: немецкая власть присваивала всё, до чего дотягивались её костлявые руки. И если у кинотеатра не будет хозяйки, то новым владельцем обязательно будет власть. Кинотеатр быстро приберут к руками немецкие бюрократы. И тогда есть угроза, что ходы обнаружат люди самого Фюрера, что подвергает план огромной опасности. Нет. Мисс Миммьё крайне важная пешка в его игре, но только пешка… * * * * * * Постепенно на улицах Франции скапливалась ночь. Фонарные лампы давно горели холодным белом светом и все жители позакрывали железные ставни. Желтый теплый цвет исходил лишь с одной из узких улочек, где находился небольшой кинотеатр. Фонари освещали буквы афиши, которые в этот момент снимала с крыши и, без всякого сожаления, бросала на землю молодая девушка в рабочей одежде. На вид ей нельзя было дать больше двадцати пяти. Одна за другой огромные красные буквы летели вниз, чтобы потом на их месте появилась новая афиша — новые имена и новые кинокартины, чтобы завлекать посетителей. — А что здесь будет? — послышался мужской голос снизу. Блондинка обернулась вниз через плечо и сразу же заметила немецкую форму, которая безукоризненно сидела на молодом офицере. Владелица кинотеатра тут же стиснула зубы и отвернувшись от немца, ответила: — Фестиваль Макса Лингера. — О, я всегда предпочитал Лингеру Чаплина, — оживился молодой человек, — у Лингера нет фильма, который сравниться с «Малышом». Сцена погони в «Малыше» — просто чудо. Девушка скинула красную «О» с крыши. Молодой человек на секунду смутился, однако не оставил попытки познакомиться с француженкой: — Обожаю ваш кинотеатр, — снова начал разговор молодой человек. — Спасибо. — Он что, ваш? — Да, мой, — откупалась ответами блондинка. Она впервые видела этого немецкого солдата. Но уже ненавидела. Кто знает, может это именно он отдал приказ, чтобы её семью расстреляли, как серых крыс под полом кухни, тогда в сороковом. Хотя голос был слишком молодой. Но он вполне мог оказаться одним из солдатов, нажавшим на курок, как только услышал приказ о расстреле. И даже если тогда, четыре года назад это был не он, то наверняка в этот момент он убивал кого-то другого на другом конце Франции. — Совсем юная девушка хозяйка кинотеатра? — продолжал немец. Он не собирался останавливаться. Эта девушка так понравилась ему… А он привык получать то, что хочет. — Тётя завещала. — Спасибо, что устроили немецкий вечер. — Ха… у меня не было выбора, так что не благодарите меня. — Обожаю все фильмы с Лени Рифиншталь, особенно «Блиц полю», — продолжал солдат, заметив знакомое имя на киноафише, — очень мило, что француженка восхищается Рифиншталь. — Это не совсем точное слово, чтобы описать мои чувства к Рифиншталь, — с плохо скрываемым раздражением ответила Шошанна. — Но вы же поклонница режиссера Папста, поэтому и включили его имя во афишу, хотя вас никто и не заставлял, — с напором ответил немец. Наконец еврейка спустилась с крыши по хлипкой складной лестнице и встала на землю прямо напротив солдата. — Я француженка, — твердо ответила Шошанна, — мы уважаем режиссеров. Любых. — И даже немцов? — И даже их. Спасибо за помощь, солдат. Adiue. — Но вы не закончили, — бросил молодой человек в спину уходившей девушке. — Закончу завтра. — А можно узнать ваше имя? Шошанна вздрогнула. Её ледяные ладони мгновенно стали влажными от пота. Девушка поставила на землю корзину с буквами, которые сняла только что с крыши и обернулась, взглянув прямо в глаза немцу, — документы показать? Юноша не успел ответить, когда еврейка уже протягивала ему свой паспорт, нервно глотая слюну. Он смущенно улыбнулся и раскрыл его на обороте с фотографией. — Эммануэль Миммье, — с улыбкой прочитал немец, — красивое имя. Француженка… Знаете, вы истинная представительница своего народа. Такая красивая и статная. — Спасибо. Документы в порядке? — Мадмуазель, я рад знакомству. Фредерик Цоллер, — назвался молодой человек, протянув девушке документ и распрямив спину. Шошанна молча смотрела в его глаза. Ей было на физическом уровне тошно от формы, что он носил. От его улыбки, от доброжелательного тона… — Что ж, — смутился Цоллер, — было приятно познакомиться со знатоком кино. Доброй ночи, мадмуазель. Фредерик уходил по темной улице от кинотеатра. Шошанна смотрела ему вслед и думала лишь о том, что готова убить каждого из тех, кто носит эту чертову форму. Она была готова придушить любого фашиста, кто посмел бы вот так улыбаться ей прямо в лицо. И она знала, что когда-нибудь все эти планы превратятся в реальность. Когда-нибудь она отомстит всем им… Вздохнув девушка вошла в кинотеатр. Это здание — всё что у неё было. Ей его действительно завещала тётя. По крайней мере, она считала её такой все эти четыре года, что жила у неё. А та приняла её как родную. После того, как Шошанне удалось сбежать от немца, расстрелявшего всю её семью в доме молочника, ей удалось добраться до Парижа. Она была почти полностью истощена к тому моменту, как её увидела на улице пожилая женщина. Та подошла к еврейке и, внимательно разглядывая её исхудавшее лицо, назвала её Эммануэль. Шошанна в начале опешила, однако когда старушка начала плакать и обнимать её, тут же поспешила заверить женщину, что та ошиблась. В этот момент старая француженка отступила от неё и, снова внимательно рассмотрев её лицо, тихо извинилась. В тот день Шошанна оказалась дома у миссис Миммьё, которая спутала еврейку со своей, погибшей буквально вчера от болезни племянницей, Эммануэль. Девушки действительно были очень похожи. С черно-белой фотографии с черной лентой в углу на Шошанну смотрела молодая француженка 23 лет со светлыми волосами и большими глазами. И если уж даже тётя Эммануэль увидела в еврейке свою племянницу, пускай даже помешавшись от горя, то и у других не возникло бы ни малейший сомнений, что перед ними та самая племяшка миссис Мимьё. С тех пор Шошанна осталась жить со старой француженкой. Та любила её, как дочь, а Шошанна нашла в ней, если не погибшую мать, то добрую тётушку, которая всегда сможет утешить её и согреть своей любовью. В тот день Шошанна превратилась в Эммануэль. Из еврейки она стала француженкой. Друг семьи Миммье, Пьер Леру, помог сделать для неё документы, подтверждающие, что её смерть — всего лишь плод неверного диагноза. Он показал, как работать с лентой проигрывателя в кинотеатре, как менять бабины и вообще открыл ей мир кино. С тех пор Шошанна работала вместе с Пьером. Однако здание всё больше приходило в негодность. И спустя четыре года, когда миссис Миммьё скончалась от старости, еврейка продала завещанную тетушкой комнату, и вместе с Пьером отремонтировала здание. С момента смерти старой француженки прошло четыре месяца. Теперь в кинотеатре было много посетителей и Шошанна вместе с Пьером работала днями напролёт. А вечером, когда Леру уходил к себе домой, девушка падала без сил на маленький диван в крошечной комнате, что была на втором этаже в самом дальнем углу кинотеатра, и тут же глаза её закрывались от усталости. * * * * * * Штандартенфюрер сидел в маленьком ресторане уже двадцать минут. Взгляд его был устремлен на молодую француженку, сосредоточенно читавшую газету за маленьким столиком у окна. Он, как и любой хищник, прежде чем схватить добычу, предпочитал изучить её. Узнать о всех её слабых местах, чтобы знать куда целиться клыками при нападении. Неожиданно в зал вошёл молодой солдат. То был Фредерик Цоллер. Юноша остановился прямо у столика, где сидела мисс Мимье и выжидающе посмотрел на девушку. Та, в свою очередь, медленно отняла глаза от статьи, и наконец обратила внимание на немецкого солдата. Тот не сводил с неё глаз. — Bonjour, мадемуазель. Позволите присесть? — с веселой надеждой и не ожидая отказа, спросил молодой немецкий солдат. — Слушайте, Фредерик…-вздохнула девушка. — Ха, вы запомнили моё имя? — польщённо воскликнул молодой человек, хотя не надеялся, что после вчерашнего их разговора, она ещё хоть когда-нибудь произнесёт его. Шошанна прикусила губу, чтобы удержаться от резкого ответа. — Да, — безэмоционально ответила Шошанна, — вы вроде симпатичный молодой человек… — Спасибо, — снова перебил юноша. — …но только отстаньте уже от меня. На лице штандартенфюррера появилась улыбка. Услышав, как дерзко она отшивает всеми любимого и обожаемого «героя нации», ему вдруг стало очень любопытно раскусить эту девушку с большими голубыми глазами. Но, конечно же, только в целях изучения своего врага и инструмента в этой игре. — Если считать, то вы оставляете мне на успех нашего знакомства только два шанса из ста, — со снисходительной улыбкой ответил Цоллер. — Определенно. — И всё-таки, мисс Миммьё, мне это удастся! — Не слишком ли вы упрямы, Фредерик? Ганс прищурив глаза, наблюдал за своей добычей. Шошана элегантно курила сигарету и, отвечая, даже не смотрела на солдата. И что-то подсказывало ему, что она имеет право на подобную гордость. Хотя штандартенфюрер и презирал её у многих француженок, считая, что они её недостойны. Во время их недлинного диалога к блондинке и Цоллеру ни раз подходили немецкие полковники и капитаны, а также дамы, чтобы взять у него автограф. Но эту девушку, казалось, это никоем образом не впечатляло. Правда в какой-то момент она всё же проявила любопытство: — Вы ведь не просто солдат? — спросила Шошанна, после того, как очередная дама из высших слоев взяла автограф у Цоллера. — Я не обладаю высоким званием, если вы об этом. Но… может вы слышали о предстоящей кинопремьере? Девушка вскинула брови. — Я имею ввиду фильм «Герой нации». — Слышала. — Он про меня, — пытаясь скрыть свою гордость, ответил Цоллер, — и это, можно сказать, мой дебют. Я там играю самого себя. — Так это вы убили полсотни русских? — Да, причём в первый день я… — Понятно, — оборвала юношу француженка, — в любом случае нам с вами не по пути, Фредерик. Я не буду одной из этих дам, что так восхищенно смотрит на вас. В какой-то момент, девушка с такой ненавистью посмотрела на Цоллера, что в голове у оберста закрались сомнения… Но нет. Он досконально изучил дело этой француженки. Эммануэль Мимьё родилась в 1921 году на севере Франции. Отец девушки был пожарным и через год после рождения дочери, сгорел заживо на конюшне, выводя лошадей из стойла. Сразу после его смерти, они с тётей перебрались в Париж. В сороковом году Эммануэль переболела воспалением легких. В том же году врачи констатировали ей смерть от болезни, однако уже на следующий день, все свидетельства о смерти девушки были извлечены из реестра. Как выяснилось, француженка очнулась и позже быстро пошла на поправку. И лишь в нескольких хранилищах Ланда обнаружил копии того самого заключения о смерти от воспаления легких. И вся эта история могла бы показаться странной. Но Ланда видел фото француженки, и эта девушка из кафе вполне могла оказаться той самой Эммануэль. Так что он подавил все свои сомнения. «Она неплохо говорит по-французски, обладает грацией и красотой француженки, неудивительно, что Цоллер начал оказывать ей знаки внимания» — подумалось полковнику. И именно на этом решил сыграть Ланда. Он как никто другой знал, как Фредерик любил получать то, что хотел. И он ему это даст. — У меня и в мыслях не было ничего такого. Но я не прочь с вами подружиться, — отвлёк Цоллер Ганса от своих мыслей. — Я не хочу с вами дружить, — отрезала Шошанна. Её тонкие ноздри вздрогнули, она подняла глаза и в упор взглянула на Фредерика. Его губы сжались, глаза стали острыми и блестящими, как сталь клинка. А штандартенфюрера лишь позабавила эта дерзость. — А со мной? — Ланда встал из-за своего столика и подошел к Цоллеру, похлопав его по плечу. Он всмотрелся в голубые глаза девушки своим змеиным взглядом, отчего ту пробила мелкая, едва заметная в руках, дрожь, — со мной вы хотите дружить? Девушка смотрела на штандартенфюрера и молчала. Её обняла горячая волна, сменившая ощущение пронзительного холода. Почти целая сигарета сейчас тлела в её руке. Казалось, что-то давящее, невыносимое было разлито в самом воздухе. Это словно душило Шошанну. Его приветливая улыбка не могла скрыть лицемерное и даже жестокое выражение, застывшее на его лице. Наконец, разорвав глубокую тишину, раздался голос оберста. — Как вас зовут? — спросил Ганс. — Это мадемуазель Эммануэль Мимьё, полковник, — ответил на вопрос Цоллер. — Я польщён знакомством, мадмуазель, — холодно, одними губами улыбнулся Ланда и поцеловал руку Шошанны. Он неизменно считал пульс девушки и не без интереса подметил, что тот был учащен. Хотя это вполне можно было бы списать на гнев, кто знает сколько Фредерик уже таскается за ней и достает своими разговорами, — надеюсь вы простите меня, я совсем недавно в Париже. Мне много лет не случалось говорить на французском. Я полковник СС, Ганс Ланда. Но мне больше нравиться моё прозвище, вы случаем не знаете его? — со всей учтивостью вдруг спросил Ланда на безупречном французском. Его прямой и мягкий взгляд был наполнен лукавством и лживой доброжелательностью. — Нет, — с нервным подобием улыбки ответила девушка.Ее бросило в жар от прищуренных глаз оберста, оценивающих ее подобно тому, как работорговец приценивается к очередной покупке. — Охотник за евреями, — вдруг серьезно ответил штандартенфюрер. Услышанные слова обожгли девушку, будто каленым железом. Она прикусила губу, чтобы с её рта не сорвался стон отчаяния. Её раскрыли… В это мгновение Шошанне показалось, что именно сейчас мышеловка захлопнулась. «Если я теперь заплачу, мне конец… Если я закричу, буду отбиваться, я погибла…» — крутилось в голове еврейки, пока Ганс смотрел на неё с абсолютно спокойным выражением лица. — Надо же, — разыграл внезапно нахлынувшее удивление полковник, будто забыв о том, что сказал француженке пару секунд назад — а не вы ли та юная особа, что владеет здешним кинотеатром? — спросил мужчина, сев за стол напротив Шошанны и давая понять Цоллеру, что он здесь лишний. — Да, это я, — дрожащим голосом ответила девушка, незаметно выдыхая. — И как же так получилось, что столь юная особа владеет кинотеатром? — Он достался мне от моей тёти, — твердо ответила девушка. Ганс внимательно смотрел на Шошанну. Сигарета касалась её губ так легко и плавно, что он признаться даже засмотрелся на мадемуазель Мимьё. Да, он мог бы уважать её. Она держалась так гордо и прямо, как не держался с ним, пожалуй, ни один мужчина, будь то немец или еврей. Невольно полковник вспомнил события прошлых лет, когда перед ним сидел молочник и плакал, отвечая на его вопросы. Тогда от него бежала молодая еврейка. Он не убил её, неведомая сила его остановила в тот момент. Но она, верно, умерла где-нибудь в лесу. Что ж, достойная учесть, для такой, как она — сгнить в болоте. — Рядовой Цоллер, вы не оставите нас наедине с мадемуазель? — вдруг обратился к солдату оберст, со всё той же учтивой улыбкой. Солдат беспрекословно, хоть и нехотя, повиновался и вышел из ресторана, попрощавшись с Шошанной. Девушка проводился его беспокойным взглядом. Могла ли она подумать ещё пять минут назад, что будет яростно желать чтобы Фредерик остался с ней. — Итак, мадемуазель Мимьё, надеюсь Цоллер не доставил вам никаких неудобств? — Нет, — выдавила из себя девушка, — но кажется вы хотели со мной что-то обсудить? — Ах это! — Ганс с елейной улыбкой махнул рукой, — забудьте. Считайте, что я просто решил вам помочь и выпроводить этого назойливого солдата. Вы гурманка? — спросил вдруг Ланда. — Простите? — нахмурила брови еврейка, не разбирая смысла слов оберста. Её голова все ещё гудела от той мысли, что её могли раскрыть. — Желаете ли десерт из орехов? Или яблочный штрудель? Тут его чудно готовят. — Нет, я… — Итак, где вы и рядовой Цоллер познакомились? — Я… — Одну секунду… — прервал девушку немец и подозвал официанта: — Два яблочных штруделя, один для меня и второй для мадмуазель. И мне черный кофе, а для мадмуазель… молоко. Шошанна тихо выдохнула, уткнувшись взглядом в пол. — Итак вы начали объяснять, как прошло ваше знакомство, — вновь посмотрел на еврейку оберст. Шошанна сглотнула: — Еще вчера я не знала о рядовом цоллере и его подвиге. Для меня он обычным посетитель кинотеатра. Мы болтали всего раз, но… — Мадмуазель, позвольте мне вас прервать. Это все чистая формальность и для тревоги нет никаких причин. Перестаньте дрожать, как от озноба, это вам не идет. — Ясно, — судорожно выдохнула Шошанна, — хорошо. В следующее мгновение к столику подошел официант, и Шошанна поблагодарила бога за его приход. Сейчас ей нужна была хотя бы одна секунда отдыха. Перед девушкой поставили штрудель и стакан молока. — Ах, простите меня, я забыл заказать сливки, — вдруг сказал оберст Эммануэль и официант, кивнув, удалился за заказом. Девушка судорожно взяла вилку. Она не хотела есть, ей казалось, что прямо сейчас её стошнит. Но прибор она сама того не понимая схватила для защиты. Но вообщем-то в этом не было смысла. Они сидели в ресторане, полном немцев. — Дождитесь сливок, — с елейной улыбкой напомнил ей штандартенфюрер. И девушка положила вилку на стол, пытаясь сдержать дрожь, которую вызывал у неё немец, — итак, Эммануэль… можно называть вас Эммануэль? — Да, — опустила глаза еврейка. — Итак, Эммануэль, объясните мне, как случилось так, что вы вообще оказались в Париже? Официант принёс сливки и выложил на штрудель. Сама судьба словно давала шанс Шошанне подумать над ответом. Ганс Ланда отломил кусочек от десерта и с наслаждением попробовал. Его примеру последовала и блондинка, выкраивая секунды, чтобы не ошибиться. — Вердикт? — спросил Ланда. Девушка, казалось, не могла говорить. Она тихо кивнула, давая понять, что оценила вкус штандартенфюрера. — Я же сказал, вполне сносный, — немец съел ещё кусок, — вы начали объяснять как вы прибыли в Париж. — Мой отец погиб на пожаре, он был пожарным. И мы с тётей Адой прибыли сюда сразу после его смерти, — ответила Шошанна так, как учила её когда-то миссис Мимьё. Штандартенфюрер рассматривал ее так бесстрастно, что можно было подумать, будто он не слышал ее слов. — Соболезную. Но вы ведь наверное не одна работаете в кинотеатре? — Нет. Мне помогает мой друг. Пьер Леру. — Что он делает? — Он киномеханик. — И справляется? — Он лучший. — Что ж, хоть на что-то гражданские годятся. Вы умеете обращаться с проектором? — Конечно. — Я давно знаю рейхсминистра, мадмуазель. И я уверен, что ему не понравится, если в кинотеатре будет слишком много рабочих. Вас вполне бы хватило для кинопремьеры. — Насколько я знаю, кинопремьера состоится в Берлине. — О, это просто мысли в слух, не обращайте внимания. Конечно в Берлине, ваш кинотеатр слишком мал для мероприятия такого масштаба. Сигарету? — Да, — кивнула девушка. — Конечно не французскую, я курю немецкие. Полковник зажег огонь и поделился с ним с француженкой. В этот момент он подался вперед, как и она, так что оба они оказались весьма близко друг к другу. Вблизи можно было бы различить, что виски полковника уже тронула едва заметная седина. На вид ему было лет сорок. Оберст зажёг свою сигарету следом за Эммануэль и с металическим щелчком закрыл зажигалку, выпуская дым из носа. Он смотрел на неё, прищурив глаза за облачком синего дыма, и она чувствовала, что начинает ненавидеть его, что ей глубоко противен весь его вид — хитрого кота, смакующего свои секреты. — Я хотел спросить ещё кое о чем, — вдруг с серьезным выражением лица сказал штандартенфюрер и замолк, глядя на девушку. Шошанна долго сидела неподвижно, и вдруг мертвая тишина, царившая в ресторане, показалась ей нестерпимой. Страх, который было усыпили общее возбуждение и оживленная беседа за столом, снова пробудился в ней. Она стиснула зубы, — но хоть убейте не припомню о чем, наверное какой-то сущий пустяк, — вдруг рассмеялся Ланда. Мужчина потушил сигарету, воткнув окурок в сливки на штруделе. — Господин оберст, я… мне нужно идти, если вы не против… — О, конечно, не смею задерживать вас. Мужчина встал со стула и подойдя сзади к Шошанне отодвинул её стул, так как это делает самый прелестный лавелас. Он снял её пальто, с рядом стоящей вешалки, и медленно, будто растягивая удовольствие, надел на Шошанну. Доведя одежду до плеч, он на секунду дотронулся до её кожи, однако тут же это прикосновение слетело, и пальто было одето самым миловидным образом. Однако всё это время Шошанну не покидало чувство тревоги и страха. Ланда стоял так близко к её спине и её это пугало. Он был нацистом, её врагом, которого она пустила к себе за спину. Все время тянулось словно жвачная резинка, отчего прикосновение его ладони, показалось ей вечным объятием сатаны. Шошанна подумала, что он походит на Мефистофеля. В нём было это своеобразное обоняние, которое отпугивало и в то же время, странным образом, заставляло людей внимать каждому его слову. — Итак, — послышалось где-то рядом с её шеей, — вас проводить? Девушка нервно замотала головой: — Нет, благодарю вас, полковник. Не стоит. — Ну что ж, тогда до свидания, мадмуазель Мимьё, — послышался низкий голос из-за спины еврейки. Ганс снова взял руку девушки и коснулся тыльной стороны губами, на что Шошанна судорожно выдохнула. Никогда ещё она не встречала таких как он. Таких, кто внушает ужас одной только улыбкой. * * * * * * Цоллер сидел в немецком ресторане и пил дорогой шотландский виски. Он думал о ней… Никто ещё не смел вести себя с ним подобным образом. Однако это лишь подогревало его интерес. Он не собирался останавливаться. Сознание молодого человека было слегка затуманено алкоголем, от этого он не сразу узнал штандартенфюрера, вошедшего в заведение. Полковник Ланда заказал виски, к слову много дороже, чем заказал рядовой, и остался стоять у барной стойки, будто ожидая, когда Фредерик подойдет у нему. Эта мысль укрепила намерения немца присоедениться к полковнику и, тот встал из-за стола и направился к Гансу. — Полковник Ланда, и вы здесь? — фривольно спросил солдат, на что Ланда не возмутился, а наоборот с дружеской улыбкой, похлопал молодого человека по плечу. — Снова здравствуйте, Фредерик. Какими судьбами здесь? — Да вот, — солдат поднял над столом стакан с виски, — вы и сами сегодня всё видели. Оберст глухо рассмеялся: — Спешу вас обрадовать, солдат. Всё не так безнадежно, как вам кажется. Я думаю, что мадмуазель Мимьё испытывает к вам некие чувства романтических свойств. Солдат распахнул глаза и уставился на полковника СС. — Да, мой друг, вы ей явно не безразличны. Но она ждет от вас каких-то действий. Действительно достойных знаков внимания. — Действий? — солдат всмотрелся в стакан, — но что же мне сделать? — Ну тут уж вам решать, — взмахнул бровями мужчина и пожимая плечами- вы можете помочь ей сделать хорошую рекламу, или попросить, что бы кинопремьеру «Героя нации» перенесли в её кинотеатр, например. Я думаю, она оценит такой жест. Цоллер ошарашено посмотрел на штандартенфюрера: — Вы думаете, сам Фюрер прислушаетесь ко мне? — Конечно! Фредерик, вы ведь теперь лицо всех героев немецкой армии. Вы явно значимая фигура для Фюрера, и я уверен, он вам не откажет. — Спасибо, — тихо, почти шепотом от восторга, вдруг сказал Цоллер. Ганс лишь добродушно улыбнулся в ответ и пожал солдату руку. В следующую секунду Фредерик выбежал из ресторана, окрыленный идеей Ланды. Дверь за молодым немцем закрылась и, уголки губ оберста опустились. Теперь на его лице был оскал.