пусть миллионы людей смотрят вдаль
слыша глас труб у стен Иерихона
мой город превращается в море
слышишь, это шумят его волны
♫ Alai Oli — Я обещаю тебе
Это произошло в апреле 1982 года до времени, которое впоследствии станут называть «наша эра», в пустыне неподалеку от города под названием Иерихон. Сначала воздух заволокла туманная дымка, после дымка приобрела красный оттенок, и наконец на месте внезапно возникшего маленького смерча появилась девочка лет десяти, рыжая, с глазами такими карими, что их цвет напоминал алый. Как все рыжие, она была белокожей, но без единой веснушки на красивом утонченном лице. Сразу же, как только ее фигура обрела форму, с небес прозвучал слышимый ей одной глас: — Иди и смотри! Девочка прислушалась, получая соответствующие инструкции, но не смея ни уточнять, ни, тем более, перебивать или возражать. Да и нечего было уточнять, и нечему возражать — план перед ней нарисовали предельно понятный, и ей более чем понравилось поручение. Голос затих, и как только воцарилась тишина, к девочке пришло знание обо всем, что ей было необходимо: как называются все окружающие ее предметы, как пользоваться вещами, какие страны и народы существуют на земле сейчас, что такое «земля», когда это «сейчас», и заодно самое важное — ее собственное имя. Не самое оригинальное — как термин, это слово существовало едва ли не с начала времен, зато красивое, емкое и звучное. Из такого же вихря алого цвета рядом с девочкой материализовался рыжий конь. В ее руке появился меч — тяжелый не то что для ребенка, а и для юного мужчины, но никакой тяжести она не чувствовала и по ее желанию меч исчез. Понимание, что вооруженная женщина, особенно ее лет, создаст много вопросов у случайных встречных, пришло вслед за знанием — потому и коня с собой она не взяла, оставив искать сухую траву. Конь, как и меч, появился бы по первому же ее зову. Выпрямив спину, девочка решительно зашагала вперед к городским стенам.***
Иисус, сын Навин, оглядел свое войско. Казалось бы, совсем недавно все они подчинялись Моисею, но Моисей умер, а Иисусу явился сам Бог, и сказал ему, что дарует народу еврейскому Землю Обетованную — но взять эту землю придется войной. Хотя заповедь на скрижалях гласила «не убий», к войне, видимо, это не относилось. Поначалу Иисус был воодушевлен успехом, особенно когда перед ним расступились речные волны, как волны Красного моря перед Моисеем, но, видя стены практически неприступного Иерихона, воодушевление медленно сходило на нет. Пусть Бог и послал его на эту войну, но не станет же Он всегда приходить на помощь? Как будто Ему делать больше нечего. Он дал поручение, Иисусу его выполнять, а как — уже проблемы самого Навина. В город зашли двое разведчиков, скрываясь в доме некой Раав, которая из-за ее образа жизни считалась бы заслужившей Ада грешницей, и, может, после смерти и попала бы в Ад, но благодаря тому, что укрыла евреев, единственная среди иерихонцев заслужила пощаду. Вылазка к Раав тоже мало что дала, кроме очередного подтверждения, что Иерихон просто так не взять. Иисусу становилось грустно, жара усиливалась, войско пока не роптало, но все к тому шло — как вдруг вдали они увидели приближающуюся фигурку. Присмотревшись, Навин понял, что это ребенок… или не ребенок? Она словно взрослела на его глазах, из девочки медленно и плавно превращаясь в девушку, а после — в молодую женщину. Или все-таки в девушку? Ей можно было дать как шестнадцать, так и двадцать, но не больше двадцати пяти. Некоторые евреи потянулись к мечам, но Навин остановил их жестом — даже просто появление одинокой женщины с непокрытой головой значило нечто из ряда вон выходящее, а ее взросление указывало на принадлежность к неким высшим силам — злым или добрым, неведомо, однако атаковать мечом божье создание грешно, а дьявольское отродье — бесполезно. — Привет тебе, Иисус, сын Навин! — мелодично проговорила девушка, прошагав мимо вооруженных мужчин и не удостоив их даже взглядом. — Привет тебе, госпожа, — почтительно сказал он. — Но кто ты? Рыжая приосанилась. Прямо сейчас совершался исторический момент, и вершила его она — первый из неисчислимого множества созданный ею исторических моментов. Ее дебют. Голос девушки напомнил еврейскому воинству трубный глас: — Я — вождь воинства Господня! Воцарилась тишина. На нее воззрились с удивлением — чтобы женщина, и не просто воин, а вождь? — Точно? — спросил один из солдат по имени Ахан. Спросил тихо, на пределе слышимости, но она услышала. Чтобы узнать, как его зовут, рыжей хватило одного взгляда, и судьба его ей тоже открылась — достаточно неприглядная судьба. Но Ахан озвучил всеобщую мысль: ей не доверяли. Плохо — войско должно целиком и полностью доверять полководцу. — Назовите свое имя, — попросил Навин. — Имя? — она скривила губы в усмешке. Губы у нее были тоже красные, словно тронутые краской блудниц. Язык так и зачесался ляпнуть что-то вроде «Я — Иштар, я — Сехмет, я — Эрис, преклоняйтесь предо мной», но тогда ей бы точно никто не поверил. Настоящее имя ее было даже красивее, чем имена богинь. — Много имен будет у меня, некоторые я возьму себе сама, некоторые мне дадут. Меня будут проклинать и ненавидеть, меня будут желать и жаждать, я — всадница на рыжем коне, та, кому дано забрать мир с земли… Мое имя… Иисус Навин побледнел — он уже примерно догадался. — …Война. Из глоток евреев вырвался дружный вскрик. Кто-то не выдержал и упал на колени, кто-то устоял, но подозрений в правоте рыжей не осталось ни у кого. — Дабы взять Иерихон, — продолжила Война, — семь священников пусть несут семь труб юбилейных перед ковчегом, а в седьмой день обойдут вокруг города семь раз, и священники пусть трубят трубами. Все понятно? Навин сглотнул. Ему было понятно, но как от труб можно взять город — он не знал, а спросить боялся. Война смилостивилась, объяснив сама: — Когда затрубите, стены развалятся сами собой. — А, — Иисус вытер взмокший лоб платком. — Тогда понятно. Вы… с нами в лагере будете? Война задумалась. На этот счет указаний свыше не поступало, следовательно, ей предоставляли свободу воли. — А у вас есть красный виноград? — спросила она. — Конечно!***
Следующие семь дней еврейское войско увлеченно маршировало вокруг стен Иерихона, неся перед собой ковчег, а Война отдыхала в специально поставленном для нее шатре, ела виноград и разговаривала с Навином. От него она узнала уже и так ей известную информацию, но более подробно, и известия привели ее в восторг — практически все ныне существующие страны воевали между собой. Рассказывал Навин и о себе, и о Моисее, и об их Исходе из Египта, и о неловком инциденте с Золотым Тельцом, и о скрижалях, и о Семи Карах Божьих, и об убийстве каждого первенца. Если кто-то и заподозрил, что предводитель навещает шатер красавицы не ради разговоров о религии, то вслух никто такого не ляпнул — жить хотелось всем.***
На седьмой день евреи снова начали обходить город. Выйдя из шатра, Война встала рядом с Навином, и сухой жаркий пустынный ветер развеял ее длинные рыжие волосы, ставшие за это время почти красными. Ее переполнило радостное ожидание, словно перед праздником — она узрит сражение! Первое в своем существовании кровопролитное сражение! Хотелось запрыгать и захлопать в ладоши, но Война сдержалась, и только улыбка выдавала ее веселое нетерпение. Подняв глаза на стены, Иисус Навин заговорил — он проклинал Иерихон, он обрекал всех жителей города пасть от огня и меча, серебро, золото, медь и железо намеревался забрать в будущую храмовую сокровищницу, и запрещал восстанавливать город под угрозой проклятия. Выслушав его до конца, Война спросила: — В чем же так провинился этот Иерихон? Тут приносили человеческие жертвы? Здесь заключают однополые браки? Здесь молятся ложному богу? — Нет, — сказал Навин. Подумав, уточнил, — Не знаю. Может, и жертвы приносят, и браки заключают, и что похуже. Просто так Бог не велел бы стереть его с лица земли. — Насколько я помню, — сказала Война, — Бог велел разрушить стены. Ни слова про истребление жителей и грабеж. Вам просто нужно пройти дальше, а Иерихон мешает. Навин откашлялся. Отступать в любом случае было поздно, город он уже проклял. И затрубили трубы, и закричало тысяча голосов, сливаясь в извечный первобытный гимн, воспевающий войну, и пали стены, рассыпавшись, словно были сделаны из песка, и евреи вошли в Иерихон…***
От большого процветающего города осталось пепелище, окровавленные мостовые, разрушенные дома, трупы жителей от стариков до младенцев и домашнего скота, и дрожащая блудница Раав с такими же трясущимися от страха стариками — очевидно, родителями. Война с удовольствием прошлась по пеплу прямо босиком, сбросив сандалии — так люди ходят по теплому песку. С наслаждением потянулась, как сытая кошка. Множество убийств подарило ей силу, она насыщалась ими, утоляла жажду кровью, как вином… — Куда пойдешь дальше? — спросила она у Навина. — Забирать Землю Обетованную, — он пожал плечами. — Сражаться с ханаанеями. Дальше, кажется, город Гай. — Неплохо, — сказала Война. — А я, наверное, в Грецию. — Удачи? — неуверенно пожелал ей Навин. Война усмехнулась. — Если вдруг проиграешь, — сказала она, — мало ли, всякое бывает… обыщи Ахана. Ну, удачи! И исчезла, растаяв в алом мареве.