в заповедных дремучих библейских лесах
жил великий охотник, могучий Нимврод
и любую, которая встретится дичь
бил без промаха он из засады и влет
натурально, ему возносили хвалу
пожирая за ужином ляжку быка
исторической костью стуча по столу
племя пело о нем, и осталось в веках
сильный был зверолов перед Господом
♫ Башня Rowan — Нимврод
Велика и прекрасна была Ниневия, город войны, посвященный войне и для нее созданный. Укрепленный, окруженный высокими стенами, стоящий на платформе; этот город, как говорили, построил Нимврод, внук Хама. Сильный он был зверолов перед Господом, но он ушел в небытие, и сейчас правил другой царь, первый из тех, кто будет носить имя Салманасара. Фараон Сети долго не прожил. Поцелованный Войной, освященный ее любовью, он погиб в очередной битве с шасу. Фараоном стал его сын, а Война, соскучившись в Египте, решила, что ей сказано «иди и смотри» не для того, чтобы она сидела в одном месте. Ей открыт весь мир. Весь огромный мир. Это завораживало. По ночам Война смотрела на небо, испещренное звездами, и поражалась тому, сколь огромна Вселенная. Огромная, бесконечная… по сравнению с ней даже рыжая всадница была песчинкой. Мельчайшей песчинкой. Песок снова забился в сандалии; коротко ругнувшись на древнеегипетском, Война остановилась, сняв сандалию и отряхивая ее. У ворот Ниневии предсказуемо стояли вооруженные охранники; стены стенами, а живые сторожа всегда лучше. Война присмотрелась: они имели при себе луки и мечи, где-то в облачении прятались пращи и кинжалы. У всех до единого на лицах — печать Каина. Восхитительный город. Останавливать ее воины не стали; Война ласково улыбнулась им, и один тут же вспомнил, что другой поставил ему обидную подножку, второй — что третий пил вино за его счет, и на незнакомую женщину внимания они уже не обращали, громко ругаясь между собой. На женщин редко обращали внимание, как уже поняла Война. Женщины не представляли опасности. Они были красивыми, и потому желанными, но интересовали мужчин лишь в этом смысле. Чаще женщину воспринимали, как имущество — отца, брата, мужа или сына. Египтянки пользовались сравнительной свободой, но и они, хотя не были ограничены в передвижениях, имели право наследовать имущество и даже работать писцами, все же оставались всего лишь слабыми миловидными куклами. Война не возмущалась. Так было гораздо удобнее. Врага нельзя недооценивать, иногда это значит — дать врагу преимущество. Безо всяких помех она ступила на территорию Ниневии.***
Красива была Ниневия, величественна и опасна. Все здесь пропитывал дух войны, даже лепнины, украшающие дворцы, и печать Каина Война видела на лице почти каждого мужчины, которого встречала, шагая по улицам города. Они привыкли убивать, это стало их повседневными буднями, неотъемлемой частью жизни. Они росли на поле боя — те, кому везло выжить в битве. Они не знали ничего другого. Даже боги, которым они поклонялись, почти все были связаны с войной. Их богиня любви, Иштар, одновременно отвечала и за войну; рыжая всадница подумала, увидев храм Ниневийской Иштар, что была бы не против с той познакомиться, но в итоге повернула не к храму, а совсем в другую сторону. Туда, куда ее тянуло, туда, где скапливалась нужная ей энергетика. Ее энергетика. Вид боевых колесниц завораживал — огромные, смертоносные, стремительные, они стояли неподвижно, временно отдыхая от сражений, но Войне казалось, что колесницы продолжают мчаться вперед и вперед. Она коснулась ладонью колеса, закрыла глаза — темноту под веками заволокла алая пелена, и живо увиделась картинка. Очень живо. Будто она была там. Как много смертей принесли эти колесницы… как много крови… как много жестокости… людям отрубали головы, вспарывали животы, живьем сдирали с них кожу… По спине Войны вдруг пробежали мурашки; зрелище, представшее ей, было чересчур кровавым. Чересчур даже для нее. На самом деле, что за сражение, если убивают беззащитных? Если убивают женщин, детей и стариков? Еще со времен Иерихона Войне это не понравилось. Она обожала битвы, не результат их, а сам процесс, но битва и убийство — разные вещи. Убить того, кто не сопротивляется — попросту скучно. Бессмысленная трата времени и сил, и, если уничтожение Иерихона было частью божественного замысла, который, как известно, непостижим, и поэтому для чего-то это было нужно, то Ассирию и Вавилон Бог на войны не благословлял. Они сами этого хотели. Они любили убивать. Война убрала руку от колесницы. Вдруг Ниневия перестала быть ей приятна, как и вся Ассирия в целом. Что хорошего в этом городе на платформе? В этом городе, пропитанном кровью: И Нимврод, создавший его, был тем еще типом; выдумал строить Вавилонскую башню, из-за чего все народы стали говорить на разных языках, пытался бороться с самим Богом, что изначально было обречено на провал, ибо невозможно навредить Тому, кто создал весь огромный мир, даже подумать об этом — глупость. Нимврод преследовал Авраама, дошел до того, пускал в небо стрелы, пытаясь убить Бога… Этот царь тоже любил убивать беззащитных, стреляя в животных, которые еще не умели бояться людей, доверчиво ложась перед ним и не ожидая никакого подвоха. Это даже хуже, чем просто убийство беззащитного. Это подло. Первый охотник в истории. Сильный был зверолов перед Господом. Войне стало гадко. Это было новое ощущение; она прислушалась к себе, прощупала эмоции еще раз и убедилась — презрение, так это называется. Гадливость. Захотелось сплюнуть и омыть руки. — Что вы здесь делаете, госпожа? Мужской голос, прозвучавший позади нее, был низким и бархатным, обволакивающим слух, и говорил он излишне вежливо; находиться здесь было нельзя, в особенности женщине, и максимум учтивости, на которую Война могла рассчитывать — грубая ругань вместо физической расправы, но никак не «госпожа». Медленно Война обернулась. Бояться ей было нечего, любой, кто посмел бы тронуть ее, пожалел бы об этом еще до того, как успел бы коснуться, и ей почти хотелось, чтобы кто-то попытался, чтобы у нее был повод устроить празднество крови и отрубленных голов здесь, в центре Ассирии — но мужчина, окликнувший ее, улыбался и не выглядел настроенным на любого вида конфликт. Война рассмотрела его пристальней: черноволосый, черноглазый, очень бледный, но это придавало ему шарма. Худощавый, жилистый, и все же сразу видно, что сильный, и что меч при себе носит не для красоты. Расслабленный и спокойный — настолько, что немного этого спокойствия передалось и ей. — Любуетесь? — подсказал незнакомец. Он имел в виду колесницу, но Война разглядывала его и это прозвучало двусмысленно. — Да, — с вызовом ответила она, вскинув подбородок. — Вправду занятное изобретение, — то ли он не понял собственной игры слов, то ли проигнорировал. — Но еще больше мне нравится другое. — Какое же? — Охота. Не правда ли, это прекрасно? Не выращивать зерна, тщательно пестуя их и в любой момент рискуя потерять урожай из-за дождей и засухи, а взять лук и выстрелить. И есть мясо. Питательное, вкусное, сочное, жареное, печеное или вареное… Вдруг Войну охватил зверский аппетит. На секунду, но ей показалось, что она готова съесть даже своего собеседника, потому что человек тоже состоит из описываемого им мяса. Оказывать на нее постороннее воздействие не мог никто, кроме непосредственно Создателя и… — Кто ты? — спросила Война. Мужчина удивленно моргнул. — Корвус. — Нет, — она мотнула головой. — Не прикидывайся. Кто ты? В отличие от нее, он, называя истинное имя, не стал делать эффектную паузу. — Голод. — Голод! — восхищенно ахнула Война. — Ты тоже… тоже пришел? Тебе тоже приказали идти и смотреть? — Меня создали, — просто ответил он. — Как и тебя. Кроме того, создали Чуму, но я пока ее не встречал. Но встречал Смерть. — А я никого еще не встречала, — обиженно протянула Война. — Даже Смерть. — Ты не могла не встречать того, кого приносишь, — возразил Голод. — Должно быть, просто не замечала. У него было красивое лицо. Утонченное, благородное, без печати Каина, которая придавала людям привлекательности и одновременно портила их, в зависимости от того, под каким углом смотреть. Голод убивал неоднократно, но метил Бог только людей, ибо Каин, первый убийца, был человеком. — Наверное, не замечала, — согласилась Война. — М-м, может, поедим мяса? Раз уж именно в этом месте люди узнали охоту? — Голодная? — Голод усмехнулся. — Идем, я знаю неплохое место, где кормят и женщин — с условием, если они в сопровождении мужчины. Смертные крайне несправедливо относятся к твоему полу. — Это все из-за Евы, — Война закатила глаза. — Будто Адам не ел яблоко! Будто она заставила его силой! — Голодный человек может съесть что угодно, не только плод с древа познания, — пожал плечами всадник на черном коне. — Будь они в нужном состоянии, могли бы съесть даже змею. Не удержавшись, Война весело расхохоталась. Голод предложил ей руку, и она приняла, опираясь на него — ни его энергетика дикого желания есть, ни ее энергетика ненависти не действовали на них дольше секунды и без их желания, и потому они могли друг к другу прикасаться. Тело Голода источало тепло, хотя Война почему-то ожидала, что он будет холодным. За эту встречу, колесницы и мясо она была готова терпеть Ассирию, где в каждом камне таилось присутствие глупого злого Нимврода. Все равно он в Аду, так какая разница, какой он? Сильный же был зверолов перед Господом, чтоб ему икалось в котле.