Нуждаясь в любви

      На Bucharest Tower Center открывается замечательный вид. Не то чтобы Тор удостаивается чести наблюдать его и, впрочем, не то чтобы видит хотя бы пейзаж Бухареста. С момента, как самолет, летящий по рейсу Париж-Бухарест, начинает заходить на посадку, становится понятно достаточно быстро: в ближайшие три часа он в отель не попадёт. Тор, конечно, привычно надеется, что новый и не сильно желанный рейс на общем борту пройдёт без проблем, но надежда эта умирает ещё где-то во вчерашнем дне, когда нанятый им для вождения личного самолета пилот говорит, что вылететь не получится. Последний техосмотр выставляет Тору не маленький счет на замену пары деталей, пока самого Тора выставляют к чертям из общей очереди уже на таможне — ещё полчаса назад.       На Bucharest Tower Center определенно открывается замечательный вид сейчас, среди всего июньского заходящего солнца и яркого заката, но все, на что может смотреть он, так это на рукава собственного черного пиджака, или на экран молчащего телефона, или на мелкую паутину в правом углу допросной, прямо под потолком. Проходит пять минут с момента, как его приводят сюда. Проходит десять. После — тридцать. Тору очень хочется спросить хоть у кого-нибудь, чего ради он покупает себе билет в бизнес-класс и почему действительно рассчитывает… Что все пройдёт мирно и гладко? Он покупает себе самолет шесть лет назад именно по этой причине. После того, как OdinsonGroup окончательно завершает собственный переезд в юрисдикцию Франции, после того, как они открывают новый офис в башне Phare, в Париже, после того, как разбираются с реструктуризацией штата сотрудников и набирают пару десятков новых на замену уволившимся при переезде — он покупает себе чертов блядский самолет и нанимает пилота, наконец, получая возможность облегченно стряхнуть с плеча каждую из проблем, что сопровождает его в обычных регулярных рейсах.       Эконом или бизнес, новизна модели судна, улыбчивость стюардов-омег, трижды перепроверенные пакеты документов и четырежды пересобранные вещи — что-то идет не так каждый раз. Задержка с вылетом, невозможность зайти на посадку из-за плохой погоды, ошибка в паспортных данных в зарегистрированном билете, смрад сладкого омежьего феромона на весь борт, случайно начавшаяся у кого-то течка и даже заминированный самолет! Бесконечно сумасшедший мир то пытается выгрызть ему виски головной болью от смрада сладости чужого аромата, то просто выгрызает нервы. И не то чтобы Тор летает так уж часто. С момента окончательного переезда во Францию, восемь лет назад, он успевает посетить разве что-то стран пять или восемь на регулярных рейсах, но этого оказывается слишком много даже для него.       И он покупает себе личный самолет.       И он же, шесть лет спустя, все равно возвращается к тому, с чего начинает: регулярный рейс, заход на посадку в запасном — не работающем вообще-то, — аэропорту и очередная проблема. Ему ведь даже почти везет. Он регистрируется, он сдает багаж, он получает посадочный талон, он проходит таможню отдельно от всех, потому что покупает билет в бизнес-класс, а ещё в полете успевает, кажется, пофлиртовать с омегой, что сидит через проход. По крайней мере они переглядываются несколько раз? Тор не успевает взять его номер и даже не успевает спросить имени, потому что вот оно, это случается снова, будто проклятье или сглаз.       Они заходят на посадку под аккомпанемент извинений пилота и на удивление внятного сообщения о том, что они вынуждены сесть в соседнем, маленьком и запасном аэропорту. А после его просто забирают из общей очереди к таможенному окну.       Без объяснений. Без возможности оспорить сомнительное приглашение. И определенно без возможности отпроситься, чтобы поглядеть на любимый, отправляющийся ко сну Бухарест.       Качнув коленом, Тор раздраженно морщится и почти из принципа отказывается отводить взгляд от паутины в верхнем правом углу, под потолком. Проходит полчаса, но паук так и не выходит, и здесь это, похоже, что-то вроде общего правила. Заставлять ждать себя. Вынуждать нервничать при виде сомнительной угрозы — паутины или отсутствия погонов того альфы, который находит его в толпе из смеси эконома и бизнеса, а после уводит за собой. Тор не сопротивляется. Тор просто тоскливо косится на часы, обещая себе почти клятвенно: если за полторы недели его командировки его личный самолет не успеют починить, он поедет до Парижа на машине, велосипеде или пойдет, нахуй, пешком.       Но снова покупать билет на регулярный рейс он не будет точно.       Переведя взгляд к столу и лежащему на нем мобильному телефону, альфа парой пальцев трогает экран. Засветившись, тот показывает табло электронных часов и чуть ли ни издевательски радостно информирует — прошло уже тридцать пять минут. Помимо того, что они задержались с посадкой на добрый час. Помимо того, что их очевидно держали в воздухе все это время, пускай никто и не счел должным оповестить их об этом. Помимо того, что о нем точно не забыли и просто ждали, пока он то ли начнёт беситься, то ли нервничать.       Прошло уже тридцать пять минут. Ни паук, ни какой-то очередной альфа в форме без опознавательных знаков так и не появился.       Тор, конечно, дураком не был. Он знал, как работает эта вечная проблема — минимальная задержка всегда составляет три часа. Иногда два с половиной, но это было единожды и тогда самолет оказался на самом деле не заминирован — кто-то чрезвычайно умный просто решил пошутить звонком в диспетчерскую вышку. В каждый из остальных разов задержка была именно такова. Таково было ожидание. Таково было отсутствие надежды. И все это точно было проклятьем, но в этот раз ему по крайней мере везло? Подобная мысль была сомнительной, потому что все утро он провел вместе с Сендом, своим секретарем-омегой, в своем кабинете. С тридцать второго этажа Phare открывался вид определенно получше, чем из прошлых их помещений в Bucharest Tower Center, но этим утром уделить ему внимания не удалось. На протяжении нескольких часов они с Сендом утверждали все задачи на время его отсутствия в Париже, а ещё переносили весь тот десяток встреч, которыми пришлось пожертвовать во имя желания папы, чтобы он задержался в Бухаресте подольше. Не то чтобы это желание было только у него, но все же…       Теперь Париж был домом для Тора. У него был французский паспорт в дополнение в румынскому. Его компания, которую он возглавил после отошедшего от дел отца, была там. Его сотрудники были там. И даже Фандрал, его друг-альфа, верный, будто пес, переехал вместе с ним. И Фригг, его папа, мог относиться к этому как угодно радостно, но в любом случае реальность была именно такой теперь.       Четыре белые стены, старенькая камера видеонаблюдения в левом верхнем углу, паутина в правом, а ещё почти сорок минут ожидания? Не имея ни малейшего понятия о причине подобной задержки, Тор вновь косится на часы и секунда в секунду слышит где-то неподалеку звук чужих шагов. Похоже, чужие ожидания, наконец, не оправдывают вовсе — он не злится, он не паникует и в общем и целом даже не нервничает. Проклятье, сглаз или что-то третье, что угодно другое, но все его документы в порядке, у него есть паспорта, у него нет судимостей, у него нет задолженностей, а ещё он не фальшивомонетчик и это как минимум.       Он взрослый, уважаемый и состоятельный альфа двадцати восьми лет.       И он точно проклят всеми этими общими рейсами настолько, что от этого в конечном итоге его не спасает даже покупка личного самолета.       Туше, но Фандрал, который вылетает в Бухарест рейсом позавчерашнего утра, после посадки отправляет ему голосовое, в котором долго, нудно и насмешливо перечисляет все те вещи, которые он якобы проверил и которые в порядке. Состояние судна, привлекательность стюардов-омег, отсутствие кого-либо с внезапной течкой, а ещё быстрый пропуск на таможне. Если бы Тор был в праве, он бы уволил его с должности главного юриста OdinsonGroup к чертям, но там Фандрал выполнял свою работу идеально.       Здесь и сейчас, ещё сорок минут назад — просто получил от него краткое сообщение не ждать в зоне прилета основного аэропорта и ехать назад в отель, а после просто отправил ему в ответ эмодзи дерьма.       — Добрый вечер, мистер Одинсон, — ручка двери, что находится по левую руку от Тора, сидящего за столом для допросов, нажимается за секунду до того, как звучит серьезный, твердый голос альфы, что входит внутрь. На удивление он появляется раньше, чем паук, бросивший всю свою паутину в верхнем правом углу, под потолком. На удивление он даже не выглядит, как последний ублюдок. Но, впрочем, ровно до момента, пока Тор не поворачивает голову. Говорит больше автоматически:       — Я бы сказал ночь, но, впрочем, может и утро. Время тут течет иначе, знаете ли, — его интонация звучит ровно и не пытается нарваться, но слова все равно выдают его с головой. Вне возможных злости и опасливого напряжения, которых внутри него нет, Тор все равно чувствует недовольство. Скрывать его не пытается, пускай и видит: внимательный прищур карих глаз, недобрую ямочку на подбородке, а ещё отстреленный хрящ правого уха. Его альфа показывает будто нарочно, когда оборачивается к двери и закрывает ее.       Естественно, с жестким хлопком.       Естественно, прикладывая силу в достаточно степени, чтобы вынудить пустую паутину в правом верхнем углу, под потолком, вздрогнуть.       Тор только беззвучно и еле заметно кривит губы, но в лице не меняется. У него нет судимостей, у него нет никаких проблем, кроме этого проклятья регулярных рейсов, а ещё все его документы в порядке. Проходящий к столу альфа так явно не думает. Его черная, военная форма без единой нашивки шуршит по ходу, предвещая Тору что-то очень сильно похожее на самосуд или линчевание. Его твердый, крепкий и выхолощенный шаг выдает в нем человека, который родился уже в этой форме и уже с отстреленным хрящем правого уха. И тем не менее тот страх, который Тор не чувствует, видится ему крайне зазорным и недостойным настоящего альфы.       Но, впрочем, не боится он не только поэтому.       — Меня зовут Тюр. Знаете ли вы, почему находитесь здесь? — отодвинув для себя стул, стоящий напротив Тора, Тюр усаживается перед ним, а после укладывает на поверхность металлического стола светлую папку из плотного картона. Тор очень пытается сдержаться, но все равно тоскливо косится в сторону паутины, что так и остается пустовать. Она лишает его надежды хоть на какое-то спасение от этого нелепого, бессмысленного допроса, а ещё лишает возможности избежать почти привычного — сейчас с ним поговорят по-хорошему, после ему начнут угрожать, а в конец, ничего не добившись, отпустят, но оставят осадок ощущения опасности.       И Тор, конечно, в него не поверит, но он уже, как минимум, опоздал на закат, а, как максимум, на предложение Фандрала забрать его из аэропорта по прилету. Заставлять его дожидаться себя было почти также кощунственно, как испытывать любой страх прямо сейчас. Поэтому Тор не стал.       Ни неволить друга.       Ни пугаться хотя бы немного.       — Давайте я немного упрощу вам будущие полчаса вашей работы, — качнув головой, Тор делает вдох и тянется вперёд, садясь на неудобном, жестком стуле ровнее. Он опускает локти на стол, чувствуя, как полы расстегнутого пиджака расходятся шире, мирным жестом показывает пустые ладони, будто говоря — он не собирается ругаться. Он не собирается начинать конфликта. И он даже не зол, потому что у всех своя работа и бла-бла-бла, но — участвовать в этом балагане и дальше он не собирается. Подняв глаза к лицу Тюра, он спокойно и твердо говорит: — Мои документы в порядке. У меня есть разрешение на въезд. У меня есть гражданство этой страны. Я провел больше половины своей жизни в этом городе. Здесь живут мои родители. У меня нет судимостей. Я не был свидетелем преступлений любого рода и вида в последние пару лет. А ещё у меня нет долгов.       Оставив папку закрытой, Тюр медленно прищуривается и опускает поверх нее раскрытую ладонь, будто накрывая её всей своей властью и всеми теми привилегиями, которые ему дает отсутствие опознавательных знаков на его черной форме. Тор не чувствует давления его феромона, но и сам предположения вслух не высказывает — этот альфа работает к югу от четвертого сектора Бухареста, за окружной. Там находится закрытый военный комплекс, который навёл не мало шуму чуть больше двадцати лет назад и в первые годы его жизни. Как рассказывал Альферд, его отец, вся пресса тогда пестрила заголовками о рассекреченных бесчеловечных опытах, об экспериментах над людьми и животными, а ещё о загадочной мутационной триаде. На то, чтобы замять инцидент с небольшой бытовой революцией, случившейся в ходе смерти главного начальника-альфы, Лаувейя, этого комплекса, правительству потребовалось несколько лет. Закрылась пара издательств. Кто-то из наглых газетчиков пропал без вести. Миф о мутационной триаде развеялся по ветру. Все всё просто забыли и для этого было приложено не мало усилий, а ещё военный комплекс сменил собственный профиль с засекреченного и экспериментального на учебный.       Но глядя Тюру прямо в глаза, Тор не чувствовал ни единого сомнения — если прецедент со сменой профиля уже был, это могло случится вновь, в обратную сторону.       Только последнее, что было нужно им — так это тягаться с любым Защитником вроде уровня Тора.       — Я без единого понятия, что я здесь делаю, мистер Тюр, но я точно знаю другое, — опустив ладони на стол тоже, Тор подается вперёд. На самом деле он не нападает. На самом деле он вовсе не собирается ни драться, ни скандалить, ни даже после оповещать о произошедшем отца. Тому это совершенно не понравится, а после его вмешательство в дела людей к югу от четвертого сектора, за окружной, не понравятся им, но вновь и опять — Тор не собирается делать ничего из этого. Он уже упустил возможность посмотреть на закатный Бухарест, он уже упустил возможность встретиться с Фандралом до завтрашнего благотворительного вечера и он не желает упускать возможности переночевать в забронированном с неделю назад люксе в EpoqueHotel. Глядя Тюру прямо в глаза, он говорит: — Кем являюсь я и где работаете вы.       Это все, то самое мифологическое и несуществующее для обычных людей, случается с ним ещё где-то в утробе папы, двадцать восемь лет назад. Его гены выстраиваются на фундаменте из генов отца-альфы, что является Защитником, а еще на почве генов папы-омеги, что не принадлежит мутационной триаде вовсе. Обычно у таких пар рождаются либо переносчики мутационного гена, не наделенные никакими способностями, либо обычные люди, но ему чрезвычайно везет — он рождается Защитником.       И когда в начале половозрелого возраста, его феромон проявляется, его отец рассказывает ему — он является самым лучшим и самым идеальным оружием против Атакующих.       Тюр ему в ответ отмалчивается почти минуту, а после просто открывает папку. Его сдержанности можно позавидовать, но определенно нельзя почувствовать что-то подобное ко всем его выученным, почти собачьим, реакциям, а ещё к уродливому огрызку уха. Не отстраняясь назад ни на единый миллиметр, Тор оставляет собственный взгляд поверх его лица. Он всматривается. Он считывает. И он уже сказал — он Защитник. Тюр может быть им тоже, и тогда у него будет фора, а может быть Атакующим и тогда он уже заведомо проиграл. Или он может быть Разведчиком — вот она вся мутационная триада как на ладони, но так или иначе, базовый расклад прямо здесь и прямо сейчас достаточно прост.       Если они начнут биться феромонами, либо они умрут оба, либо Тюр проиграет.       Никакого иного варианта для них не будет точно.       — Насколько позволяет мне судить список ваших броней на ближайшие полторы недели и приглашение на благотворительный вечер в ближайшую субботу, вы прилетели по рабочим вопросам, мистер Одинсон, — его многозначительной интонации Тюр не разделяет и не копирует, продолжая придерживаться всех необходимых официальных условностей. Он не задаёт вопроса и Тор явно имеет полное право не отвечать, но в том и смысл — ему нечего прятать и прятаться он не станет. Хватит с него обучения в частной школе во Франции, хватит с него ссылки из Бухареста во имя безопасности перед лицом ублюдков, работающих к югу от четвертого сектора, за окружной. Он и компанию то перевозит в Париж только потому что это является единственным условием его отца, Альферда, для вступления в должность директора OdinsonGroup. Он перевозит всю свою жизнь, он соглашается на эту бессмысленную игру в прятки от людей, что могут устроить геноцид в любой момент во имя лживо благой цели — только ради спокойствия родителей. Но прямо здесь и прямо сейчас отвечает все равно: качнув головой, дает быструю отмашку ладонью и откидывается назад на спинку стула. Да, он прилетел по рабочим вопросам. Да и он не станет открещиваться, пускай после его отец и вряд ли будет доволен подобным положением дел. Не поднимая к нему глаз, Тюр точно замечает его согласие, а после вытаскивает из папки фотографию формата А3. Кладет ее на стол перед Тором. Переворачивает. И спрашивает: — Вам знаком этот омега, мистер Одинсон?       С фотографии, точно взятой из полицейского архива несколько летней давности, на него смотрит тот самый омега, который сидел рядом с ним в самолете, что задержался на час, желая подтвердить наличие — проклятия, сглаза или чего-то третьего. Черноволосый. Зеленоглазый. Привлекательный? Определенно. За все время полёта они успевают встретиться взглядами раз восемь, а ещё омега улыбается ему — мелко, почти незаметно и на уголок губ. Он точно оценивает Тора, вот как он выглядит, и это привлекает внимание ничуть не меньше, чем он весь. Рослый, подтянутый и слишком непохожий на омегу, он не умещается ни в единую из тех категорий ему подобных, что Тору действительно нравятся, но все же вызывает симпатию.       Познакомиться они не успевают.       И насколько большим упущением со стороны Тора это является, тот не берется судить — на фото омега стоит у стенки полицейского участка и держит в руках табличку с собственным именем. Его зовут Локи.       — Сидел через проход в бизнес-классе. Познакомиться не выдалось возможности, — не тронув фотографию вовсе, Тор возвращает собственный взгляд к Тюру и отказывается растягивать губы в насмешливой, многозначительной улыбке — ловить здесь этому альфе нечего. Что бы он ни искал. Что бы ни пытался выяснить. У Тора нет проблем, нет судимостей, нет долгов, а ещё нет информации. И усмехнуться хочется, — хотя бы в честь собственной победы, — но он выбирает не провоцировать, а ещё выбирает возвращение в отель хотя бы до полуночи. Косячит, правда, именно так, как отец с папой всегда учили его не делать. И интересуется с еле слышным вызовом: — В какой момент люди, подобные вам, начали заниматься вопросами преступности этой страны?       На ответ, конечно, рассчитывать не приходится. Тюр смотрит ему в глаза почти минуту, сурово поджимает губы, а после просто кивает. Он забирает фотографию назад в папку, не пряча банального факта — в строчке имени на самом верху первого листа написано то, что принадлежит Тору. Потому что это его личное дело. Потому что личного не существует? Весь военный комплекс, находящийся за окружной, к югу от четвертого сектора, выбирает новый курс в первые годы его жизни, успевая к моменту его половой зрелости спрятать все кости поглубже в землю. Опыты, эксперименты, мутационную триаду… Когда проявляется его феромон, родители все равно тревожно принимают решение: он едет учиться во Францию с правом возвращаться только на новогодние и весенние каникулы. Он едет туда, переезжает туда и начинает строить жизнь там заново. Не то чтобы Тор действительно хочет, да к тому же Альферд, что является Защитником тоже, остается и дальше жить и работать в Бухаресте, но папа отыгрывает свою роль и уговаривает его. А ещё обещает — если начнутся волнения, их не посмеют тронуть. Ни тогда, ни после Тор так и не задаёт вопроса, почему, сейчас же ни единого другого не задаёт Тюр. Он просто закрывает папку, кратко кивает. И уже поднимаясь с места, говорит:       — В таком случае я буду рад вас отпустить, — это, конечно же, ложь. Тор вообще сомневается, что этот альфа умеет радоваться. Или чувствовать. Или выполнять любые действия, помимо выхолощенных и выученных, будто в собачьей привычке. Тор сомневается во всем происходящем, кроме единого — ему чрезвычайно повезет, если будущие полторы недели пройдут спокойно и если его самолет все же успеют починить до момента отлёта, потому что ввязываться вновь в это дерьмо с общими рейсами он не собирается. Потянувшись рукой в сторону, он подхватывает собственный телефон с поверхности стола, быстро пихает его во внутренний карман пиджака и поднимается. Не отворачиваясь от него, Тюр говорит: — Надеюсь, ваша командировка пройдёт успешно, — и это уже угроза. «Придерживайтесь границы, мистер Одинсон», вот что этот ублюдок говорит ему на самом деле. Тор кратко и резко дергает плечом, не пытаясь спрятать банального ответа несогласия со всем происходящим. Следом слышит: — Я провожу вас.       — В этом нет необходимости. Сам найду дорогу, — развернувшись в сторону двери выхода, Тор не оборачивается ни единожды ко все так же пустой паутине, а ещё не смотрит на Тюра. Он покидает допросную сорок пять минут спустя и с ощущением победителя.       Он покидает ее с мелкой, почти злобливо мыслью: если так сложится, что он столкнётся с этим омегой, Локи, вновь, это, вероятно, Тюра очень взбесит. И это точно будет чрезвычайно забавно. ~~~       — Поверить не могу, что у вас обоих хватило наглости устроить этот пиздец! — толкнув взбешенной рукой новую дверь петляющего из стороны в сторону коридора, Локи почти вываливается в небольшой, полностью пустой зал прилета и еле удерживается, чтобы не захлопнуть дверь следом. Бюлейст ее, конечно, поймает, Бюлейст, конечно, не получит ее поверхностью по лицу, и в моменте это вызывает больше злости, чем радости.       Мало того, что эти идиоты задерживают посадку на гребанный час, так они вдобавок меняют аэропорт прилета. А после запирают его в допросной ещё на один, уже не гребанный, по-настоящему блядский час!       И чего только ради?       — Это было сделано ради твоей безопасности. Нам нужно было убедиться, что тебе ничего не угрожает, — привычно немногословный Бюлейст расщедривается на целых два предложения, а ещё шумит колесами его, Локи, чемодана, который везет следом за собой. Локи не желает ни оборачиваться к нему, ни смотреть на него, ни вообще с ним разговаривать, потому что ему не хватает — ни перевернутого в бешенстве стола в допросной, ни погнутого металлического стула, ни всех тех матов, которыми он орет и ругается так, что почти срывает себе горло. Бюлейст объясняет лаконично и спокойно, потому что он чрезвычайно хороший, очень заботливый старший брат-альфа, а ещё потому что он мудацкий кусок дерьма. Бюлейст сам приносит ему багаж с линии выдачи. Бюлейст просто выполняет собственные обязательства. А ещё добавляет, точно чувствуя гневный феромон Локи в воздухе: — Тебе нужно успокоиться.       Будто не знает, что у них уже лет десять стоит запрет на эту фразу. Будто забывается, что Локи нельзя ни успокаивать, ни предварительно выбешивать… И чем только? Запертой допросной? Этой блядской бесконечной слежкой? Он уезжает в Париж на конференцию по теме домашнего насилия две недели назад и он предупреждает их с Тюром, он даже дает им адрес забронированного отеля, он даже не отключает телефон и позволяет следить за собственными перемещениями, чтобы они не обсирали себе штаны день за днем в страхе за его безопасность. Он соблюдает ту договоренность, которая бесит его немыслимо от года к году, а ещё пишет заранее — такой-то рейс, тогда-то прилетает, встречать не нужно.       Они, конечно же, встречают. Они задерживают посадку на час, отправляют его в закрытый аэропорт на севере первого сектора Бухареста, а ещё запирают в допросной. И даже не удосуживаются объяснить, но, впрочем, ни единое объяснение уже не является необходимым и все равно вместо любого подобного Бюлейст предлагает ему успокоиться, а Тюр вообще не заявляется. В его отсутствие в здании Локи не верит. В непричастность, хотя бы косвенную, ко всему этому их папы-омеги, Фарбаути, тем более.       Но прямо здесь и прямо сейчас все равно разворачивается на пятках быстрым рывком. Будто предчувствуя что-то подобное, Бюлейст держится на расстоянии от него, но дело не в этом, дело определенно не в этом — он просто старается не оказываться в той зоне поражения, которую сам организует под руку с Тюром. Заботливые старшие братья? Ха. Когда Бальдр — средний из них, бета, — узнает об этом, он выполощет им обоим и внутренности, и кости, наплевав полностью на любую возможную причастность их папы к этому.       А Бальдр узнает точно. Уж Локи об этом позаботится.       — Мне не нужно было бы успокаиваться, если бы двое не вели себя, как ебучие долбоебы, Бюлейст! Не моя проблема, что действие подавителей закончилось час назад, ясно?! — рявкнув так, что эхо прокатывается по всему пустому залу аэропорта, Локи указывает на альфу пальцем и скалит собственный рот, не стесняясь показать клычки. Они у него, конечно, не альфьи, всего лишь омежьи, но Бюлейсту с ним все равно не тягаться.       По крайней мере по силе феромона? В любой возможной плоскости и в этой определенно. Кинуться на него Бюлейсту не позволит, как минимум, воспитание папы, а, как максимум, чувство самосохранения, потому что гену Атакующего, которым обладает Локи, ему противопоставить нечего.       — Мы просветили твой чемодан. Там есть две упаковки подавителя. Ты можешь выпить таблетку сейчас, — остановившись в двух шагах перед ним, Бюлейст не реагирует вовсе ни на его злость, ни на его оскал. Он вздыхает только, будто утомленно, а ещё быстро прочесывает взглядом окружающее их пространство. Зелень его глаз цепляется за что-то у Локи за спиной, но нет, определенно нет — Локи не позволит ему свалить все это дерьмо и всю ответственность на себя. Они задерживают рейс, они запирают его в допросной. Прямо сейчас он должен был, если не ложиться спать, то точно уже быть в своей квартире. Разбирать вещи, принимать душ после перелета, продумывать наряд к завтрашнему благотворительному вечеру, устроенному Regeneratio, его сетью реабилитационных центров для бет, омег и альф.       Но вместо этого он был здесь. И он чувствовал, как изнутри толкается весь его ядовитый феромон, требуя вырваться, а ещё наказать — каждого из тех ублюдков, что все никак не могут запомнить главного.       Кем бы он ни был, хоть омегой, хоть Атакующим, хоть самым господом богом любой существующей конфессии, он был волен, свободен и хер кто имел право неволить его без объяснений или с ними.       — Я не стану пить ее, Бюлейст! Ты можешь запихать все мои подавители себе в жопу, ясно? А после взять на себя ебанную ответственность за весь мой испоганенный вечер! — сдернув руку вниз, Локи делает глубокий, долгий вдох и это, конечно же, не помогает. Злость бьется внутри ничуть не слабее, чем он сам пытается десятью минутами ранее выбить дверь допросной металлическим стулом. Для всего этого дряхлого запасного аэропорта та оказывается чрезвычайно крепкой. Совсем как нервы Бюлейста? И Тюра тоже, но он даже не выходит показаться ему на глаза, трусливо прячась где-то в соседних помещениях или коридорах. Видеть его Локи, конечно же, не желает, к черту их всех, высокомерных альфьих ублюдков, но гневно требует с Бюлейста все равно: — И Тюру можешь передать то же самое, понял? Где бы он, блять, ни прятался.       — На борту присутствовал Защитник. Мы предполагаем, что это было подстроено. Тюр занимался перепроверкой информации, — напряженно нахмурившись, Бюлейст переводит к нему собственный взгляд. Он отказывается поддерживать крик. Он отказывается реагировать. А ещё говорит — Защитник. И Локи дергается, еле удерживаясь, чтобы не врезать ему собственным феромоном со всей силы.       Как и всегда, все вновь упирается в мутационную триаду, которой он принадлежит, будучи Атакующим. С момента его рождения, с момента его становления, как омеги, и с момента, когда проявляется его феромон — теперь все крутится вокруг этого. Его знакомства. Альфы, с которыми он спит и встречается. Люди, с которыми он дружит, общается, работает, пьет или мимо которых просто проходит на улице. Тюр с Бюлейстом защищают его? Фарбаути точно причастен, потому что его бывший, к счастью, мертвый супруг знатно поганит жизнь ему ради того, чтобы теперь он сам поганил жизнь Локи. Заботой, что проще именовать опекой. Вниманием, что явно является слежкой и наблюдением. Локи все понимает, Локи знает историю своей семьи и Локи не задаёт вопросов, но ко всем его двадцати четырем годам папа так и не запоминает: его ребенок-омега может за себя постоять, потому что является Атакующим.       И единственный, кто может навредить ему, единственный, кто может выдержать атаку его феромона, а ещё остаться перед ее лицом в живых, это Защитник, но на этот случай Локи умеет стрелять и хранит при себе разрешение на ношение огнестрельного. Это разрешение ему выдает Тюр. Бюлейст же учит его метить прямо в цель. Бальдр, будучи бетой и будучи к чертям не связанным ни с чем военным, просто наблюдает. Ему живется много легче, потому что он Разведчик, а ещё потому что его кровь стоит дешевле.       Пока Локи является ходячим химическим оружием, Бальдр просто прячется на виду, балуясь с возможностью сменять свой феромон на омежий. Никто не ограничивает его свободы. Никто не ебет ему мозг вопросами безопасности. И никто, блять, не задерживает посадку его самолета на час, когда Баль возвращается из Милана или Стокгольма, даже если весь борт самолета завален Защитниками по самый потолок!       — То есть ты хочешь сказать мне. Что я лишился своевременного сна в своей кровати. Вкусного ужина. И возможности хотя бы поссать. Просто из-за того, что вы, два придурка, не смогли удержаться от возможности посветить собственным раздутым эго?! — остервенело дернув головой, Локи сжимает руки в кулаки и чувствует, как на новом его вдохе ноздри раздуваются. Бюлейст лишь хмыкает ему в ответ и ту же вновь переводит взгляд Локи за спину. Он вряд ли игнорирует его, но точно следит за обстановкой: омега видит, как напрягаются его плечи под черной форменной курткой, а ещё видит, как ожесточается выражение его лица. Локи не желает смотреть на него, но и оборачиваться не желает тоже, нуждаясь в том, что прийти хоть к какой-то точке этой ругани. Вроде извинений. Вроде предложения загладить вину. Вроде чего угодно другого, что вряд ли сможет успокоить его, но хотя бы даст чувство завершенности всего идиотизма этого вечера.       Не отрывая взгляд от чего-то очень занимательного, находящегося у него за спиной, Бюлейст говорит:       — Он сидел через проход от тебя. Наше эго не имеет к этому отношения. Это вопрос твоей безопасности, — и происходит именно то, что происходит каждый раз, когда речь заходит о мутационной триаде. Бюлейст выдерживает собственную сухую рваную интонации, не сменяя эмоций в зрачках изумрудной радужки, а ещё остается при своем. Будто недвижимая, гранитная плита, о которую только и остается, что биться лбом.       Ничего подобного Локи делать не собирается. Он отказывается от этого ещё около шестнадцати, пару лет спустя после обозначения его статуса Атакующего. Никакие объяснения, никакие разговоры и обсуждения между ним и Тюром, между ним и Бюлейстом, между ним и Фарбаути не работают вовсе. Они не желают слышать его. Они отсылают его в закрытую школу-пансионат Трояна Лалеску, что находится на окраине Бухареста, до этого подчищая весь корпус омег на предмет Защитников любого возраста. Локи сбегает оттуда двадцать шесть раз до момента собственного выпуска, а после него забирает у папы все главенствование над Regeneratio, в обмен клятвенно обещая ему никогда не подставляться и не искать проблем.       Не проходит и полугода, как его вяжут на несанкционированном митинге в защиту прав омег на аборты. Это происходит чуть больше четырех лет назад. И ни до, ни после Локи не видит, чтобы Фарбаути был настолько в бешенстве.       Но и тогда донести собственную мысль у него не получается: он может за себя постоять, он может себя защитить, а ещё он может внести свой вклад в этот мир. Много больший, чем бесконечная жизнь в страхе и заточении перед лицом чужого волнения, что он может просто помереть от руки Защитника или оказаться новым подопытным кроликом-омегой в каком-то другом специализированном военном комплексе.       После убийства Лаувейя, его отца-альфы, с этим, конечно, становится проще. Ещё при жизни ублюдок занимает должность главы того засекреченного комплекса, что находится за окружной, к югу от четвертого сектора, и он властвует — над всеми теми Атакующими, Защитниками и Разведчиками, которых находит, ловит и привозит на свою территорию. Он собирает армию прямо под крылом десятков разрешений от вышестоящих государственных лиц. Он очень и очень старается, а ещё является Защитником тоже, но смерть ему приносит не мутационная триада и даже не какой-то отдельный, чрезвычайно сильный Атакующий.       Обманутый лживой любовью и пойманный Фарбаути, что является переносчиком генов мутационной триады, без собственного желания вынашивает ему четырех детей: двойняшек-альф, миловидного, кудрявого бету и омегу. А после просто убивает его, понимая, что либо умрет Лаувей, либо весь остальной мир вместе с его детьми в какой-то момент потонет в крови. Не уважать за это собственного папу у Локи не получается, сколько он ни пытается чувствовать что-то иное, только фактов это не отменяет — являясь обычным омегой, Фарбаути оказывается в силах защитить и себя, и своих детей и весь мир.       И чем же Локи хуже?!       Бюлейст отвечает ему, вряд ли пытаясь выбесить ещё сильнее, чем есть уже, но выбешивает все равно, потому что Локи помнит — голубой глаз, светловолосая шевелюра, мягкая, заигрывающая улыбка и красивые кисти рук. Вот кто сидит на соседнем кресле, через проход от него. Это обычный альфа, обыденно красивый альфа, а ещё он явно достаточно богат, чтобы позволить себе бизнес-класс. Они переглядываются несколько раз, и Локи даже подумывает о том, чтобы познакомиться, но просто не успевает: пилот оповещает их о задержке с посадкой, а ещё о вынужденной смене аэропорта. И поверить в то, что это случайность, у Локи не получается ни на мгновение.       Скрипнув зубами, он все же оборачивается себе за плечо и еле удерживается, чтобы злобно не расхохотаться. У единственной работающей стойки аренды автомобилей стоит тот самый альфа. Высокий, широкоплечий и разодетый в классический костюм. Тот смотрится на нем достаточно дорого, чтобы не выглядеть вульгарно, но мысль бежит впереди любого чувства — без галстука и с парой расстегнут пуговиц было бы лучше. Локи был бы даже не прочь помочь ему с этим.       В особенности потому, как сильно это могло бы выбесить, что стойкого и спокойного Бюлейста, что непонятно где прохлаждающегося Тюра.       Но все же этот альфа — был Защитником. Поэтому Бюлейст пялился на него последние несколько минут. Поэтому совершенно не торопил самого Локи с выходом наружу. Но отнюдь не поэтому не собирался извиняться. Бюлейст точно считал себя правым. И был, конечно — заботливым старшим братом, а ещё отпетым ублюдком. Временами непреклонным, временами опекающим. Локи знал, что он, как и Тюр, защищает его, и Локи же определенно не собирался напоминать себе об этом прямо сейчас.       — В ближайшие несколько дней тебе лучше не покидать своей квартиры. Об остальном мы позаботимся сами, — голос Бюлейста звучит вновь, Локи же случайно подтормаживает. Он смотрит на то, как омега за стойкой улыбается этому альфе, как отдает ему копию договора аренды автомобиля, а ещё как выдает чек. Что не так во всем этом? Например, Бюлейст. Или Тюр. Или их общая на двоих бесконечная тупость. Потому что с этим альфой все в порядке. Он обычен. Он красив. И у него оказывается несколько часов прямо посреди борта самолета, на протяжении которых он может сделать что угодно — они сидят рядом друг с другом, через проход. Они переглядываются. Они, кажется, почти ступают за границу территории какого-то бессловесного флирта. И ничего не происходит.       Там, в самолете.       Или прямо здесь.       Альфа просто благодарит омегу за стойкой, забирает документы, подхватывает ручку своего чемодана и направляется к выходу из аэропорта под аккомпанемент шороха колесиков. Мимоходом, конечно же, замечает Локи, и спрашивать не имеет смысла, где именно он торчит последний почти час времени. Вероятно, его тоже держат в допросной, а ещё его точно допрашивает Тюр. Но, повернув к нему голову на пару секунд, альфа все равно мелко, быстро усмехается ему. После кивает с очевидным для кого угодно, кроме Бюлейста, дружелюбием.       Не проходит и секунды — Бюлейст делает звучный вдох и Локи чувствует, как в окружающем пространстве плотнеет его альфий феромон. Он же, блять, не серьезно? Определенно да и Локи успевает разве что мелочно вздрогнуть уголками губ в подобии ответной улыбки этому обыденно красивому альфе, а после оборачивается назад рывком. Выражение его лица меняется резко и все так же остервенело, пока жесткое, громкое слово жалит весь зал аэропорта от пола до потолка:       — Я убью тебя голыми руками, если ты сейчас же не заберешь свой поганый феромон назад, Бюлейст Лафейсон! — и это, конечно же, не срабатывает. Бестактно и унизительно Бюлейст окружает его собственным феромоном, метя территории и желая дать любой угрозе понимание — Локи принадлежит ему и он будет биться за его жизнь много яростнее, чем даже за собственную. Что делает со всем этим угроза? Тот самый альфа, обыденно красивый и крайне приветливый, просто выходит через главные двери.       Ему плевать так, будто бы он никогда и не собирался на Локи нападать. ~~~       Он опаздывает на закат полностью. К моменту выхода из аэропорта на Бухарест опускается плотная, пахнущая летней прохладой ночь, оставляя его довольствоваться разве что мелкой оранжевой полоской у горизонта. Неспешно докуривая припасенную где-то в портсигаре сигарету, Тор вглядывается в эту темную ночь и никуда уже вовсе не торопится. Его вечер оказывается испорчен до основания? Отчасти. В какой-то степени. Но много больше, чем точно планировалось.       Выйдя из допросной, он успевает потеряться дважды, пока ищет по коридорам зал выдачи багажа, а ещё отписывает Фандралу — выпустили. Но, возможно, у них будут проблемы. Возможно, у них не получится отдохнуть по-человечески в ближайшие полторы недели. Возможно, ему придется уехать раньше? Определенно нет, пускай вся история прошедшего вечера и крайне сильно не понравится его родителям. Тор, конечно, расскажет, потому что все, что является вопросом его безопасности, так же является вопросом безопасности его семьи, но с большей вероятностью ему придется минимум полчаса отстаивать собственное право остаться в городе до запланированного отлёта в следующее воскресенье. Ещё ему будет необходимо успокоить волнения папы. А после отец точно уведет его в свой кабинет и они будут долго говорить о том, о чем говорили уже сотни раз…       Парой щелчков по фильтру, Тор стряхивает лишний пепел с кончика сигареты и затягивается вновь. Не улыбаться, мелко и самодовольно, у него не получается. Забрав собственный багаж, он так и не теряется по пути в зону прилета, а ещё находит почти у самого выхода из аэропорта стойку аренды автомобилей. В списке моделей даже присутствует алый, новенький Aston Martin, будто специально для него, пока опоздание на закат обещает красивую урбанистическую поездку по ночному городу до самого отеля, только и это, и что-либо другое оказывается вовсе не таким забавным, как та сцена, которую он видит с полдесятка минут назад.       Тот самый омега, Локи, кричит чуть ли не на весь аэропорт, ругаясь на какого-то хмурого, сурового альфу, слишком сильно похожего на Тюра. Не только черной формой, не только парой шрамов, — не на ухе, правда, на щеке и подбородке, — но и в общем. Скос челюсти, нос, глаза и губы… Тор не рассматривает его, оборачиваясь себе за спину лишь единожды, когда с грохотом распахивается дверь одного из боковых коридоров. Будто предлагая ему ещё пару-тройку проблем, из нее резким, злым шагом выходит тот самый омега. Его зовут Локи. Только наручники на него никто не надевает, а ещё его конвой выглядит чрезвычайно забавно — когда Локи отчитывает Бюлейста, вот как он его называет, на весь опустевший аэропорт.       За задержку рейса.       За посадку в другом аэропорту.       А ещё за ту наглость, с которой они испоганили его вечер.       Тор не пялится, отворачиваясь почти сразу, как только Локи выходит из дверей, но не улыбнуться не получается. Даже перед прямым, обещающим ему проблемы взглядом Бюлейста. Даже при условии, что его отцу это не понравится чрезвычайно сильно. Локи делает именно то, от чего Тор решается отказаться во имя здравости и самосохранения, а еще называет имя Тюра среди всей своей ругани, пока Тор неспешно арендует выбранный из каталога Aston Martin. Сидящий за стойкой омега улыбается ему почти даже не натянуто, но вновь и вновь косится на ругающихся. Или просто на Локи? Бюлейст отвечает ему не настолько громко, чтобы у Тора была возможность услышать его, но наслаждения от этого меньше не становится.       Локи делает именно то, от чего он с ощутимым сожалением решает отказаться, чтобы не усугублять ситуацию.       И все же вместе с удовольствием приносит ему немного сожаления сверху — Тор чувствует почти физическое разочарование, что у него не оказывается возможности высказать этому омеге свое уважение. Или симпатию? Вместе с собственным взбешённым голосом Локи приносит ощутимый, крепкий аромат лавовой волны. Это его феромон. И он определенно горяч. Он вкусен, он горек, а еще он пробирается к Тору под кожу сам, без единого спроса о любом возможном разрешении. В любой другой ситуации это точно вызвало бы негодование, потому что Тор ненавидел сладкие омежьи феромоны так же сильно, как ту головную боль, которую они у него вызвали.       Но феромон Локи не был сладок.       Он был просто чрезвычайно хорош.       С тихим утробным рычанием его алый Aston Martin выезжает из-за угла здания аэропорта чуть левее его местоположения, и Тор затягивается сигаретой в последний раз. Все недовольство от вновь настигшего его проклятья медленно сменяется сытым удовлетворением, а еще ощущением отомщенности от банальной мысли: тому самому Тюру, который пришел к нему ради угроз и давления, достанется явно не меньше, чем уже досталось Бюлейсту. И стоит, быть может, поволноваться за сохранность Локи, но Тор даже не пытается. Этот омега точно будет в порядке, и отнюдь не потому что Бюлейст покорно везет за собой его чемодан, а еще не надевает на него наручников.       Пускай Тюр и показывает Тору фотографию из полицейского архива, Локи вряд ли действительно является преступником или кем-то вроде этого. Откуда-то справа, метрах в ста, неожиданно звучит:       — Я вызываю такси и еду домой, понятно?! Сами езжайте и отчитывайтесь папе о произошедшем. Кретины, блять. И как у вас еще жопа не треснула от всего вашего самомнения, а?! — громко, все еще заведенно, все еще озлобленно. Тору не приходится даже оборачиваться, чтобы увидеть, кому именно принадлежит этот голос — довольная, чуть кусачая улыбка уже сама лезет ему на губы. И следом звучит: — И я еще подумаю, приезжать ли в воскресенье на семейный обед! С такой семейкой, как вы, прямой путь в гроб, блять.       Стоит Локи произнести последние свои слова, как Тор кратко вздрагивает и общая картинка собирается в его голове в целый пейзаж с почти слышным щелчком. Желая убедиться, он неспешно и размеренно оборачивается себе за спину, а после делает шаг в сторону мусорки. Он притворяется, что не смотрит, притворяется, что все происходящее его не интересует, но все равно быстро пробегается взглядом по стоящей у выхода из аэропорта компании. Тюр выглядит ничуть не менее напряженным, чем был до этого в допросной, а ещё смотрит прямо на него так, будто ещё секунда, может две и точно вытащит пистолет, чтобы застрелить его к чертям прямо на месте. Бюлейст же смотрит на Локи, тяжело, медленно вздыхает, не выпуская из левой руки ручку его чемодана. Находясь вот так, рядом друг с другом, оба альфы действительно оказываются чрезвычайно похожи.       Значит братья. Работающие к югу от четвертого сектора, за окружной? Определенно да и определенно старшие. Заботливые. Волнительные. И очень-очень берегущие своего вряд ли непутевого младшего омегу. Локи, что стоит перед ними и нарочно разворачивается к ним спиной, нуждающимся во всем этом не выглядит. Он раздраженно ищет что-то в своем телефоне, открывает приложение для вызова такси, позволяя тусклому свету осветить собственное лицо. Тору и нужно бы, вероятно, усомниться в собственной догадке, но он ведь ничего не делает. Он никому не угрожает. Он просто доходит до мусорки, выбрасывает бычок и слышит, как со спины с урчанием подкатывается арендованный Aston Martin. Открывается дверь, сразу звуча спокойным голосом вероятного беты:       — Мистер Одинсон? — он уточняет, не давая конкретики, которая не нужна, пока Тор с усмешкой оборачивается назад. И, конечно же, замечает: чужой оклик Локи слышит и тут же поворачивает голову в его сторону. Они пересекаются взглядами вновь, в который только раз за все прошедшие часы. Локи выглядит ничуть не хуже собственного, дразнящего обоняние Тора, горького феромона. Высокий, подтянутый и спрятавшийся где-то среди слоев синей джинсовой ткани на бедрах, а ещё внутри тёмно-зеленой толстовки. Его волосы собраны в неряшливый, отчего-то чрезвычайно насмешливый в собственной неаккуратности пучок — они точно смеются над всей выправкой альф, что поворачивают головы к Тору уже оба.       Потому что альфам не нравится это. Ни сам Тор. Ни его присутствие. Ни все те, любые возможные, действия, которые могут навредить их чрезвычайно любимого брату-омеге.       Не то чтобы Тор собирался делать что-то подобное, но суть все же была именно в этом: как бы ни поменялся профиль работы военного комплекса, находящегося к югу от четвертого сектора, за окружной, они вряд ли стали удалять из собственной базы все архивы и все личные дела тех, кто был связан с мутационной триадой. Они смотрели так, будто точно знали, что Тор был Защитником. Они смотрели так, будто любое возможное убийство с легкостью сошло бы им с рук.       Но возможно это было лишь в одном-единственном случае — если Локи был Атакующим.       — Да, это я, — отвернувшись в сторону автомобиля, Тор возвращается к своему чемодану и складывает выдвижную ручку. Невысокий, прячущий пару зевков бета обходит капот, кратко оповещает, что ключи находятся в замке зажигания, и получает свою благодарность, не получая чаевых. Последнее ему не нравится точно, но и самому Тору тоже не нравится многое. Проклятье перелетов регулярными рейсами, например. Задержка с посадкой. Или тот же Тюр? Все вместе и разом, а ещё огибая Локи по касательной. Тот выглядит привлекательно и Тору мелочно хочется вернуться на пару часов в прошлое, чтобы все же заговорить с ним посреди полёта. Спросить его имя. Взять его номер. Узнать надолго ли он в Бухаресте… Все эти возможности теряются для него где-то в прошлом, пока здесь и сейчас бета ничуть не вежливо прячет краткую, недовольную дрожь губ, а после уходит в сторону входа в аэропорт.       Тор просто подхватывает свой чемодан и идет к багажнику. Тор просто открывает его. Тор просто кладет в него собственные вещи. Взгляд поднимается вперёд сам собой — просто откликается на ощущение. Три пары глаз так и смотрят на него, но следят за ним лишь двое. Крупные, выдрессированные, широкоплечие. Они предвещают ему тихо сидеть и не высовываться во имя избежание проблем, Тор же смотрит только на Локи. И видит, как его губы приходят в движение, беззвучно произнося:       — Забери меня, — пара слов, просьба и полное отсутствие умоляющих глаз. Локи справится и без него, за Локи можно не волноваться, только вот все те возможности — Тор упускает их по глупости во время полета и вновь упускать не желает. Мелко, насмешливо улыбнувшись, он кивает почти незаметно и просто опускает голову назад к багажнику. Закрывает его. Подходит к водительской двери. В тиши закрытого запасного аэропорта и ночи, что входит в свои права, раздается негромкое:       — Ты едешь с нами. Пошли в машину, — это говорит Бюлейст, и его интонация режет Тору и слух, и что-то из внутренностей. Даже если они являются старшими братьями, у них вряд ли наберется хотя бы десяток прав на осуществление чего-то подобного. Неволить его? Локи явно думает именно об этом. И Локи это чрезвычайно не нравится.       — Я вызвал такси. И я еду домой. Один, — обернувшись рывком назад к обоим альфам, он отступает на шаг ближе к бордюру и сжимает собственные руки в кулаки. Тюр отступает тоже, но прочь от Локи, кратко морщит нос, будто чувствует запах, который ему не нравится. Будто бы Локи представляет угрозу. Будто бы Тор действительно прав? Определенно. Вся картинка собирается в его голове удивительным пейзажем с звучным щелчком, пока он усаживается на водительское сиденье и закрывает дверь. Неторопливо пристегивается, читая по губам предупреждение Тюра:       — Не усугубляй ситуацию, Локи. Мы тебя отвезем, — потянувшись к карману, альфа вытаскивает из него мелкую таблетницу и быстро закидывает белый кругляш в рот. Тот очень похож на конфету, но много больше похож на альфьи подавители. Тор их тоже принимает временами. Когда идет на званный ужин или любой другой светский вечер, где всегда собирается пара десятков омег, что считают своим долгом облиться с ног до головы сладкими искусственными феромонами перед выходом. Полностью от головной боли и проблесков тошноты Тора подавители никогда не спасают, но под руку с ними удается, как минимум, выжить.       Это удается ему.       Это точно удается Тюру.       Но Локи рявкает звучно и чётко в ответ на слово, а ещё на принятый подавитель:       — Только попробуй тронуть меня и я тебе врежу, Тюр, — звук его голоса пробивается в салон автомобиля Тора сквозь закрытые окна и весь металл обшивки. Он не лжет, потому что попусту никогда не угрожает. Переборов желание поглядеть в реальности, как бы выглядела приведенное в действие омежья угроза, Тор опускает руки на руль и неспешно вжимает педаль газа в пол. Его арендованный, вызывающе алый Aston Martin сдвигается с места, вовсе не пытаясь разрядит обстановку мерным рычанием, доносящимся из-под капота. Бюлейст оборачивается на звук первым, поджимает губы, заметно скрежеща зубами. Желваки перекатываются под его кожей, пока Тор просто отказывается. И пугаться. И оставлять в беде омегу, который уже достаточно скрасил чрезвычайно поганый вечер.       Он сказал все то, что Тор решил умолчать во имя отсутствия провокации. А ещё он все же был хорош. Ничуть не в меньшей степени, чем его горький, горячий феромон.       — Какие-то проблемы? — подъехав прямо к Локи, Тор опускает окно пассажирской двери и тянется в сторону, чтобы перехватить взгляд Тюра собственным. Коричневый глаз все так и продолжает, продолжает, продолжает угрожать ему вниманием, жаль, есть нюанс — Тор ничего не делает. Его родители воспитывают его вежливым, тактичным и чрезвычайно заботливым альфой, а ещё выдают ему в безвременное пользование важное знание: будучи альфой, он не имеет ни единого права на открытую агрессию к омегам или бетам. И Тору подходит это. Тору нравится быть обходительным и дружелюбным с ними, Тору нравится ухаживать за омегами, ходить с ними на свидания, планировать какое-то будущее, которое не оправдалось ещё ни единожды.       Тору подходит все это, но все же кое-чему его родители решают его не учить. Среди всего собственного беспокойства за его жизнь и его безопасность, они рассказывают ему и о мутационном гене, и даже учат контролировать собственный феромон, но та правда, с которой Тор знакомится сам, ни единожды не звучит: будучи Защитником, он не имеет возможности оставить кого-либо в той беде, которую может разрешить.       И, быть может, это видно Тюру по его глазам. Быть может, это уже чувствуется в его действиях. Только так и так, Локи оборачивается к остановившемуся автомобилю в момент и опускает ладонь на край пассажирской двери. Он склоняется к окну, почти просовывая голову внутрь салона. И с широкой, слишком самодовольной улыбкой интересуется:       — До центра за сколько? — это звучит, как флирт, это звучит, как благодарность, а ещё как предложение. Никакая оплата от него Тору не требуется, пускай он и будет вовсе не против — неспешного диалога, а ещё отданного ему на откуп телефонного номера. И он, конечно, попросит его. Он не станет вновь упускать подобную возможность. Пока Тюр пытается одернуть:       — Локи, — его альфий голос звучит не сдержанно, а именно что взбешенно, и, переведя взгляд к омеге, Тор видит, как громко и засранисто смеются его глаза. Привлекательные, изумрудные и слишком многозначительно ждущие счет, который ему придется оплатить. Если Тор попросит поцелуй, это будет бестактно? Этого точно будет слишком мало. Феромон Локи уже проваливается в салон автомобиля через окно, уже вынуждает Тора с расслабленной усмешкой вдохнуть глубже. Этот запах ощущается, как обещание удивительного наслаждения и самого лучшего удовольствия. Дразнится где-то поверх языка выделяющейся слюной, трогает за затылок неспешно. Но Тор говорит все равно:       — За красивые глаза, — не произнося благодарности за отчитанного Бюлейста, не выражая уважения за взбешенного Тюра. Локи расплачивается с ним случайно и еще за несколько минут до того, как Тор подъезжает — поэтому он не станет вести себя бестактно. Он будет хорошим, уважительным альфой, он попросит его номер, если на поверку и после окончания поездки Локи окажется так же хорош собой, как выглядит уже.       Или так же, как уже говорит:       — Заебись. Поехали, — он тянется к ручке пассажирской двери одновременно с собственным словом, распахивает ее, а после забирается внутрь, оставляя чемодан со всеми своими вещами Бюлейсту, а Бюлейста — Тюру. Ждать, когда кто-либо решит испоганить арендованный им автомобиль, чтобы предотвратить их отъезд, Тор отказывается, почти сразу придавливая педаль газа ближе к полу. Но Локи успевает все равно, что показать обоим оставшимся не удел альфам средний палец, что произнести громкое, многозначительное: — Выкусите, блять.       Тор не уверен, что ему действительно можно, но он все равно раззадоренно смеется. И понимает за секунду: он не просто упустит возможность, он будет последним ублюдком — если не выпросит для себя номер телефона этого засранца. ~~~       Пристегнув ремень безопасности, Локи облегченно откидывается в кресле и провожает взглядом обоих братьев, так и остающихся стоять у входа в аэропорт. Весь испоганенный вечер постепенно выравнивается прямо перед его глазами обещанием необременительной, безвозмездной поездки на скоростном автомобиле, а ещё хорошей компанией.       Смертельно опасной?       Ему просто не верится. И мелкий шепот чутья звучит, ещё когда Бюлейст высказывает ложь, в которую верит — в самолете, через проход от него, сидит Защитник, которого выслали за ним. Локи просто поворачивает голову, первым же взглядом находя крепкую, уверенную хватку чужих ладоней на руке. Сильные пальцы, пара-тройка змеящихся вен на тыльной стороне ладоней. Мистер Одинсон? По крайней мере тот бета, что привозит ему вычурный, самодовольный Aston Martin, называет его именно так, а ещё не произносит имени. Подняв взгляд выше, Локи говорит:       — Локи, — его собственное имя прокатывается поверх языка лишь самую малость непривычно. В последний раз он называет его около полугода назад какому-то альфе в одном из ночных клубов Бухареста, и то знакомство обещает ему хороший секс, десяток свиданий, а ещё чрезвычайное расхождение в принципах под конец — когда Марк узнает, кем Локи работает, он просто бросает его в черный список контактов. Точно так же, как Брук с год назад. Точно так же, как Джейкоб два года назад. Точно так же, как… Им не нравится это. То ли прижимает их чудное, раздутое эго с правого края, то ли абсурдно угрожает их безопасности. Локи привыкает не распространяться о владении сетью реабилитационных центров Regeneratio ещё в тот момент, когда берет их под свое руководство, и всегда отвечает банальное: он простой администратор в филиале EpoqueHotel, что находится в Бухаресте. Он просто заботится о том, чтобы у постояльцев были чистые простыни, а ещё одноразовые упаковочки с мылом в ванной.       И он совершенно точно не пытается наступить никому на горло.       Это просто случается вновь и вновь само?       — Тор. Но, впрочем, уже знакомы, — выкрутив руль, альфа откликается ему неспешно и расслабленно, а ещё сворачивает в сторону выезда с парковки, находящейся перед запасным аэропортом. Небольшое, пошарпанное здание остается где-то у них за спиной, оставляя себе и посаженный насильно на взлетную полосу самолет, и двух придурков, что все никак не могут запомнить — Локи будет продолжать жить даже сквозь все их желание спрятать и запереть его во имя обманчивой безопасности. Тор же уже говорит. Называет собственное имя, а ещё дает повод для волнения, но на второе Локи не откликается. Будь этот альфа хоть Защитником, хоть кем угодно другим, чтобы напугать его, ему точно нужно что-то пострашнее одного феромона. Или честности? Тор косится в его сторону, мелко, дружелюбно усмехается и добавляет без тревожной, не имеющей необходимости между ними паузы: — Тюр показал твое фото из полицейского архива, когда спрашивал о тебе.       Тор мог бы быть наемным киллером, а ещё мог бы действительно быть одним из тех убийц с военным прошлым, которые любят легкие деньги, но все, что Локи смог, так это негромко засмеяться ему в ответ и развязно качнуть коленом, будто в попытке сбросить прочь всю нелепость ситуации. Волнительного Бюлейста. Тревожного Тюра. Буквально первым правилом защиты не просто гражданских, именно омег, в подобных ситуациях была тайна имени, и они ведь оба были такими умными, они ведь оба были такими взрослыми… Среди всех их бесконечных напоминаний о том, что они старше его на четыре года, подобный прокол был чрезвычайно нелепым.       Либо же продуманным, выверенным и четким — если они действительно желали сделать его приманкой для Тора. Только что-то подобное открыто грозило им гневом папы, и поэтому Локи оставалось лишь смеяться. А ещё радоваться.       Что этот альфа, Тор, действительно не стал вести себя по-мудацки и после всех их переглядываний в процессе полета согласился не бросать его на съедение этим двум идиотам.       — Поверить не могу, что он сделал это. Мне даже ни слова о тебе не сказали. Просто заперли в допросной и оставили там, — с осадочным гневом закатив глаза, Локи переводит собственный взгляд вперёд, к поднятому шлагбауму парковки, мимо которого они вот-вот проедут. Тот закрываться не торопится так же, как не торопится их останавливать. Вероятно, Тюр с Бюлейстом поедут следом. Вероятно, они устроят целую погоню и повезет ещё, если не станут вызывать подкрепление. Понравится ли Тору что-то подобное? Стрельнув взглядом к зеркалу заднего вида, висящему над приборной панелью, Локи замечает его самодовольную улыбку, а ещё веселье, блестящее в глазах. Они, эти самые глаза, светятся мягким, голубые светом зрачка, не предлагая Локи увидеть ни острой белизны радужки Защитника, ни затаенного предвкушения от увесистой суммы за его омежью шкуру. Или за кровь. Или за покорность.       Или за что-то другое? Тор выглядит обычным, а ещё обыденно красивым альфой. Без драгоценных камней, инкрустированных в клыки. Без модной укладки с косым пробором и кучей геля, в котором всегда ужасно пачкаются пальцы, если попытаться запустить их в волосы. Его дорогой, точно сшитый на заказ классический костюм сидит на нем с почти вызывающим высокомерием и дороговизной, но Локи с легкостью прощает ему это за сильные, крепкие запястья и насмешливый ответный взгляд. Тор говорит:       — Ты пялишься, — и это звучит много лучше любых заигрывающих вопросов о том, нравится ли он или не хочет ли Локи посмотреть поближе. Потому что для начала — Локи не хочет; и этого более чем достаточно. Он просто пожимает плечами Тору в ответ, замечает, как в боковом окне мелькает ножка шлагбаума. Тор говорит негромко: — Не знаю даже, кому из нас повезло больше. Потому что меня допрашивали почти с пристрастием, — и Локи тут же насмешливо фыркает. В том, что Тюр умеет так делать, он вовсе не сомневается, а ещё с легкостью может это себе представить. «Цель вашего визита, мистер Одинсон» или «Надолго ли собираетесь остаться в городе, мистер Одинсон» — за любой подобный вопрос Локи бы Тюру точно врезал и к настоящему моменту времени уже даже пытался не единожды, когда слышал эту его требовательную, властную интонацию. Но от Тора альфа вышел чистеньким, привычно собранным и привычно суровым, а значит Тор сдержался. Сейчас спросил: — Твой брат?       — Ага. Оба, — качнув плечом, Локи вдыхает поглубже, разминает шею. Бегущая меж деревьев пролеска трасса извивается перед его глазами оранжевыми фонарями, пытаясь предложить выстроить план завтрашних дел так, чтобы успеть заехать в EpoqueHotel и проверить подготовку к благотворительному вечеру по утру, а ещё заглянуть в пару центров Regeneratio днем, но Локи только качает головой и тянется туловищем вперёд. Замечая, как Тор косится на него, омега подхватывает пальцами эглеты шнурков своего кроссовка на левой ноге. Говорит: — Ещё и старшие к тому же. В какой-то момент они решили, что обязаны опекать меня так, чтобы я не мог даже дышать. Как видишь, с работой своей они отлично справляются.       — Тебе не нравится это? — задумчиво хмыкнув, Тор интересуется так же размеренно и просто, как одно за другим деревья сменяют друг друга за окнами автомобиля. Локи не смотрит, быстрыми движениями рук стягивая один кроссовок и дотягиваясь до второго. Локи не интересуется, как долго им ехать. Локи даже не называет точного адреса. Но чувствует все равно — Тор никуда не торопится. Он не пытается разогнаться, и это почему-то выглядит особенно занимательным, если, конечно, этот альфа догадывается, что за ним точно поедут следом.       Это. Или его вопрос. Или он сам? Кое-как повернув к нему голову, Локи скептично вскидывает бровь, а после бросает:       — Ты же не серьезно? — и Тор не отвечает ему ничем, кроме мелкой, слишком довольной улыбки. Разобрать по ней шутит он или нет, у Локи совсем не получается. Как, впрочем, и разозлиться на нее. Как, впрочем, и отказаться от мелкой провокации. Бюлейст сказал, что он — Защитник; Локи же пил подавители слишком давно, ранним утром этого дня, и они уже совершенно не работали. Но Бюлейст же сказал! — В том веке, где мы есть, омеги нуждаются в защите, но не в удушающей опеке. Мы, знаешь ли, отлично умеет работать, например. И учиться тоже умеем. Можем даже семью содержать сами, представляешь? — не скрывая собственного сарказма, Локи стягивает второй кроссовок и садится на сиденье ровно, а ещё чуть поводит кистью правой руки. Его феромон мягкой лавовой волной задевает пространство автомобиля, трогает воздух и поверхность кресла, в котором он сидит. Дозировку Локи выдерживает идеально, что бы там Тюр ни говорил — если Тор не является Защитником, если Тор является обычным альфой, ему может стать плохо и Локи совершенно не желает этого.       Как минимум, потому что Тор сидит за рулем.       — А ещё умете бестактно забираться на сиденье чужой машины с ногами, верно я понимаю? — на пару секунд повернув к нему голову, Тор прослеживает то движение, которым Локи ставит пятки на край кресла и поводит кончиками пальцев, разминая их. Его голос не звучит разозлено или гневно, наоборот складывается ощущение, что все происходящее ему, если не нравится, то явно подходит. Их переглядывания, их неожиданная совместная поездка, их знакомство… Беззастенчиво улыбнувшись в ответ, Локи бросает с затаенным смехом:       — Это не твоя машина. Ты арендовал ее десять минут назад, Тор, — и это правда. Это чистейшая правда, которую Тору вовсе нечем крыть. Но станет ли он попусту ее отстаивать? У Локи нет желания наглеть, пускай, в случае чего, он может вызвать себе такси до дома хоть с середины ведущей до Бухареста трассы. Ещё у Локи нет желание провоцировать конфликт да, впрочем, нет почти никаких желаний. Весь его испоганенный в собственном начале вечер схлопывается где-то в середине, оставляя спутанные планы возвращения домой, брошенный двум ублюдкам на откуп чемодан, а ещё неожиданно комфортный путь до города. Локи не удается вспомнить и единого раза, когда бы к нему приезжал таксист на Aston Martin’е. Потянувшись ладонью влево, он опускает подлокотник, медленно вдыхает. Тор так и смотрит на него, то ли удивленно, то ли насмешливо, и омега бросает спокойно: — Но если ты так хочешь, я могу сесть нормально.       На самом деле ему не удобно. На самом деле он уже достаточно насиделся в такой позе в самолете и сейчас ему хочется подтянуть колени к груди, ему хочется расслабленно опустить на них предплечье, а после услышать что-нибудь интересное. Тор родился во Франции? Откуда Тор знает румынский? Он живет там, или здесь, или вообще-то в каком-то другом месте? Локи не задаёт ни единого вопроса, вместо этого еле заметно двигая плечом и все продолжая: ждать, а ещё тянутся к альфе собственным феромоном. Любой другой, не являющийся Защитником, уже точно почувствовал бы резь в горле и первый спазм в легких — весь феромон Локи был настоящим и будто бы даже обычным химическим оружием, нацеленным на удушение. Пара спазмов в легких, онемевшие нервные рецепторы и мышцы в горле, аллергическая реакция в ответ на молекулы запаха… Тор не смог бы умереть, потому что Локи никогда бы не позволил себе никого убить, но и плохо Тору явно не становилось. Вместо того, чтобы прочистить горло и кашлянуть в кулак, он сказал:       — На самом деле… Мне охренительно плевать. Чувствуй себя как дома, — с улыбкой, больше похожей на усмешку. С парой пальцев, кратко вскинувшимися прочь от руля. Тор звучит почти издевательски расслабленно, и Локи отворачивается в сторону окна, ощущая как плотными толчками изнутри бьется смех. От лёгкости, что резко и быстро сменяет все напряжение и всю злость, дерущие его напротив Тюра и Бюлейста. От необременительности, от понятности… Тор ведь не станет гонится и требовать с него тысяч лей за поездку до Бухареста? По крайней мере он не выглядит одним из таких альф. Обычный, обыденно красивый и статный даже — Локи поворачивается к нему вновь, чувствуя простое: на Тора приятно смотреть. Изучать его взглядом, выглаживать зрительным прикосновением его скулы, шею и воротник рубашки, застегнутый слишком наглухо. Локи мог бы помочь ему с этим, и эта мыслеформа была будто бы автоматической — вряд ли с ней можно было не столкнуться напротив альф подобных Тору. Видя, как он поворачивает голову к дороге вновь, Локи сдерживает дразнящий легкие вдох. И определенно не ожидает услышать столь длинную паузу спустя: — Но не советую обманываться на мой счет. Я чувствую то, что ты делаешь.       Его интонация меняется неуловимо, так, впрочем, и не добираясь до той самой, угрожающей, которую Тюр с Бюлейстом пророчат ему собственными нелепыми поступками и решениями. Локи замирает, случайно успевая покрыться мурашками где-то у затылка, а после поднимает глаза к лицу Тора. Выше застегнутого наглухо воротника рубашки. Выше широких плеч. Выше даже крепких запястий и столь привлекательных кистей. Локи задевает взглядом крыло его носа, уголок губ — тот дрожит в мелкой, слишком самодовольной улыбке. Тор так и не нападает. Тор просто говорит, вынося в пространство салона тот самый контекст, которым Тюр с Бюлейстом пытаются напугать Локи.       Будто забывая — уже пуганный. Уже давно переставший бояться.       — И что же я делаю с тобой, Тор? — качнув головой, Локи усмехается широко и с достаточным количеством флирта, дрожащего в уголках губ, чтобы его было невозможно не заметить. Качнув головой, Локи тянется влево и опирается локтем на подлокотник кресла, позволяя себе оказаться к Тору достаточно близко.       Чтобы дать почувствовать больше собственного феромона.       И чтобы забрать — возможность почувствовать чужой. ~~~       Согласно тем нескольким интерпретациям одной и той же сказки, в которую у Тора так и не получается поверить за все годы его жизни, все начинается с богов ещё где-то на рассвете мира. Они властвуют над землями и небесами, они взращивают для собственного развлечения бет, когда вся их фантазия на животный мир и мир растительный истощает себя. Беты становятся первыми? Тор в любом случае вовсе не верит, а ещё знает ту самую правду, что скрывается в структурах лжи тех, кто сидит высоко и глядит к самому горизонты, но все же мыслит мимолетом — все начинается с бет. Они рождаются по воле богов. Они занимают себя земледелием, одомашнивают одного зверя за другим, разводят скот, а ещё разводят вокруг себя мир. От горизонта до горизонта они соседствуют друг с другом, заботятся и каждый новый спор решают миром диалога и справедливости. Нечто подобное, чрезвычайно скучное и не имеющее в собственной сути ни капли экшена, оказывается неподходящим всем тем богам, что столь сильно желают — хлеб и зрелища, зрелища и хлеб.       Они создают первого альфу. Мощного, рослого и широкоплечего. Умного. Призванного ради зарождения власти и лидерства. Будучи в единственном количестве, альфа, конечно же, оказывается заперт среди собственного, инклюзивного отторжения всеми бетами — они не понимают его, они не принимают его и на самом деле его боятся, как бы много подстреленных туш с вкусным мясом и качественным, дорогим мехом он ни приносил из лесов. Он не то чтобы пытается купить их доверие и дружбу, сказки же, что одна от другой отличаются минимально и описывают именно это, написаны совершенно иным языком. В них больше чувства. В них больше альфьей печали и божественной жажды развлечений. Но Тор мыслит — перед его глазами змеится оранжевыми огнями фонарей ведущая в Бухарест трасса, у его плеча сидит омега и пахнет вулканическими испарениями. А ещё спрашивает, флиртуя и подвигаясь ближе:       — И что же я делаю с тобой, Тор? — он называет его имя, кроме того произнося ещё какое-то количество слов, что быстро становятся бессмысленными. Тор чувствует, как звуки его имени вылизывает лавовая волна. Тор чувствует, как жар удовольствия прокатывается по позвонкам. Локи желает сжечь его? Лишь играется — вовсе как все те боги, что создают альфу, забываясь.       Альфами не рождаются, даже получая соответствующий запах.       Альфами становятся по собственному выбору.       Их попытка добыть себе большего количества развлечений ни к чему не приводит, просто оставляя грустного, отринутого от общества бет альфу, который стремится к тому, чего ради был якобы создан. Властвовать. Руководить. И править. Беты в этом не нуждаются. У них идеальный, утопичный мир, в котором все умеют договариваться, а ещё никто ни с кем не дерётся. Они ведут быт, они занимаются земледелием и одомашнивают дикий скот, а ещё славят великих богов, даже не подозревая, что те боги уже разочарованы. В их скучности. В их обычности. И в том, как альфа не приходится им по вкусу? Вероятно, но скорее определенно. И именно потому рождается омега — однажды по утру печальный, одинокий альфа роняет в землю горькую слезу. Среди всей своей охоты, среди всего рассветного леса и среди той тишины, что сопровождает его бетами, которые не могут принять его.       Слеза нужды опадает в почву, рождая первого среди сотен тысяч будущих омегу. Покорного. Верного. Чрезвычайно любящего. Упоительная сказка для любого альфы из настоящего времени не приходится Тору по вкусу ни в шесть, ни в десять, ни в восемнадцать лет. Предначертанная принадлежность омеги претит ему. Обязательная послушность вызывает омерзение. И стоит даже радоваться, что то, придуманное кем-то слишком давно, почти не соблюдается в настоящем мире, но временами это случается… Омеги умирают под руками альф снова, и снова, и снова — так же, как под их руками умирают иные альфы. И даже беты. Господство звучит в воздухе плачем жертв и все же присутствием — помощи. Благотворительные центры, реабилитационные центры, юридические конторы с низкими почасовыми ставками, что занимаются вопросами омежьих прав.       Хоть тот же Regeneratio? Завтра в восемь вечера они устраивают благотворительный вечер в EpoqueHotel и вряд ли кто-то позволяет им ставить настолько высокий ценник за вход, но они делают это все равно. И после все равно каждый заработанный бань отправят на собственное развитие. Тор следит за их деятельностью уже лет пять, но начинает много позже того момента, в котором OdinsoGroup решает озаботиться благотворительностью. Когда он только получает право владения компанией, его не заботит это — переезд офиса, смена юрисдикции, новые перспективы и десяток других вещей забирают себе его внимание слишком настойчиво.       Когда с ними становится легче, Сенд предлагает ему: каждый март отправлять полмиллиона в одну или несколько благотворительных организаций. Он даже целую презентацию готовит, назначает совещание с советом директоров, объясняет социальную важность, долго разглагольствует о нормах морали. Тор вряд ли сможет забыть тот день хоть когда-нибудь — Сенд является омегой, Сенд является его секретарем и в общем и целом в границах собственной работы имеет не столь много прав для подобного выступления. Его смелость Тора не удивляет так же, как и он весь, стоящий перед целым конференцзалом, наполовину заполненным скептично посмеивающимися ублюдками.       Они думают, что Тор не согласится и его отказ, после их собственных, станет решающим. Но, когда Сенд заканчивает, нервно сжимая в пальцах пульт управления от проектора, Тор соглашается, а ещё говорит:       — Презентация не была обязательной, Сенд. Мы все здесь прекрасно понимаем, что выделение средств на благотворительность является необходимостью, — и десяток альф из совета директоров давятся воздухом, пока Фандрал прячет многозначительный смешок за краем стакана с водой. На самом деле он даже не сильно старается. На самом деле он вовсе не сомневается, что решение будет таким, а ещё ни единожды за все совещание не смеется. Сенд же спокойно и благодарно улыбается Тору, но вряд ли ждёт, что Тор добавит: — И если мы все добавим по пять процентов от своего годового жалования, то сможем увеличить сумму до полутора миллионов. Не думаю, что кто-то будет против.       После этого они теряют двух крупных инвесторов и четырех альф из совета директоров, но французские газеты все равно пестрят заголовками гордости и восхищения. И новые инвесторы приходят все равно, но Тор почему-то медлит — Regeneratio находится у него на слуху с самого его рождения, а все равно лишь пять лет назад он уделяет им внимание. Реабилитационные центры для альф, бет и омег. Постоянный общественный резонанс вокруг провокационных акций в защиту омежьих прав, прав бет или альф. И полная безопасность каждого клиента под руку с конфиденциальностью. Все знают лишь про Фарбаути, взрослого, чуть сурового омегу, который является представителем этой организации, но ни единожды за последние годы Фарбаути повторяет — он больше не является тем, кто контролирует реабилитационные центры и их деятельность.       Другое же имя так и не разглашается.       А Локи уже спрашивает и уже флиртует, но сказки гласят: беты получают альфу, а после альфа получает омегу и наступает триединство. На десятилетия, на века. Популяция разрастается, из поселений формируются города, затем выстраиваются государства со своими столицами и своими условностями. Боги наблюдают и вроде бы наслаждаются, но единый, необычайно красивый омега, что рождается века назад, становится им настоящей костью поперек горла. Они желают забрать себе его красоту, его мудрость и его милость. Они желают обладать им, они желают держать его подле, а ещё оборачиваются ко всем тем бетам, омегам и альфам, которых породили, с омерзением — того божественно красивого омеги они отнюдь не достойны.       Боги пытаются забрать его, вначале предлагая его отцу-альфе, властвующему на тех территориях, обменять своего ребенка на бесчисленные богатства и легкость новых завоеваний. Они пытаются забрать его, после угрожая его отцу-альфе войной и погибелью всех, когда тот отказывает. Вот чем на самом деле является вся божественная милость: когда омега отказывает богам, когда родители омеги отказывают богам, они приводят к вратам их столицы войска иных территорий. Непримиримые, жадные до власти и до красоты боги восстают против чужого отказа всей собственной мощью.       Лишь единый из них, кого именуют Фрейром, не идет на поводу у остальных богов. Его покоряет смелость родителя-альфы, что желает защитить собственное дитя от неволи и божественной жестокости, и тогда наделяет он феромон тех воинов, чьи глаза зелены, ядом, что убивает каждого, кого бьет с достаточной силой — позже их именуют Атакующими. За их ярость. За их смелость и за ту правду, за которую они бьются с войсками, присланными богами к их дверям. Первая битва оказывается выиграна благодаря им, но единожды возжелав чего-то, боги отказываются усмирять собственный пыл. Феромон тех своих воинов, чьи глаза чисты небесной голубизной, они наделяют неуязвимостью к ударам Атакующих — позже их именуют Защитниками. Но вовсе не за весь тот мир, что они могут принести вместе с безопасностью. Их называют Защитниками, потому что они могут защититься от тех, для кого сами выбирают быть угрозой. И так оказывается проиграна вторая битва, но Фрейр не может позволить омеге оказаться в лапах богов. Он призывает всю свою божественную мощь, он отдает почти всю свою силу и раздает почти все свое сострадание, наделяя феромон оставшихся воинов, тех, чьи глаза искрятся карим цветом, будто янтарная смола, властью скрывать свою суть и прятаться за масками иных омег, бет или альф — позже их именуют Разведчиками; только ни единая сказка так и не оканчивается ни победой богов, ни их поражением.       Чувствуя скорбь и боль от всей той войны, что началась из-за него, столь желанный богам омега взывает к умирающему Фрейру и просит его о последней милости: лишить его этой боли, лишить его тоски по его альфе, что погибает в битве, защищая его и их любовь. Омега просит Фрейра вернуть его к тому состоянию, чтобы было изначальным, и Фрейр соглашается — он обращает омегу каплей альфьей слезы и проливает ту среди окровавленного, иссохшего поля всех битв, что в итоге оказываются бесполезны и ни к чему не приводят.       Сказки же шепчут и длинно, витиеватый расписывают по сей день: именно так зарождается мутационная триада. Тор не верит им вовсе. Качнув головой, Тор просто говорит:       — Ты атакуешь меня. И твои братья явно работают к югу от четвертого сектора, за окружной. И явно успевают рассказать тебе, — он переводит собственный взгляд прочь от дороги медленно и неспешно, а ещё вскрывает карты. Мутационная триада случается с ними со всеми, но лишь с парой процентов от всего мирового населения столетия назад, а ещё добавляет к половому разделению собственное. Атакующие, Защитники и Разведчики. Первые оружие, вторые щит и третьи — что-то вроде нападения исподтишка, но лишь шпионы. Каждый феромон внутри каждого гена отличается от иного из той же картотеки, но общая суть не меняется. Огун, к примеру, — друг семьи Тора, Разведчик и альфа; но он не пахнет, пока его партнер-бета, Дарио, является Разведчиком, но не умеет вовсе менять собственный феромон. Вместо этого он чувствует по запаху принадлежность к мутационной триаде, а ещё может определить примерный возраст и половую принадлежность. Что умеет Локи, будучи Атакующим, и как именно работает его феромон, Тор не знает и не будет спрашивать. Он здесь не ради этого — он приехал по работе. Чтобы поучаствовать в благотворительном вечере, устраиваемом Regeneratio, например. Чтобы поглядеть хоть на какую-то часть той благотворительной организации, куда переводит каждый март значительные денежные суммы, а ещё чтобы предложить партнёрство и сотрудничество. Фарбаути? Тот не является главным среди всех реабилитационных центров Regeneratio уже несколько лет как, но точно знает не разглашенное имя, которое нужно Тору. И Тор отлично умеет убеждать, когда что-то является необходимым ему, а все равно приезжает по работе. Не ради того, чтобы быть угрозой какому-то, пускай и чрезвычайно привлекательному, Атакующему. Не ради того, чтобы влезать в эти игрища с людьми, что существуют к югу от четвертого сектора, за окружной. Поворачивая голову в сторону Локи медленно, он вскрывает все карты и заочно отказывается от всего, что ему вовсе не нужно. Он добавляет: — Что я — Защитник.       Являясь лучшим и единственным оружием против Атакующих, Тор не использует этой привилегии ни единожды. Она дает ему власть, она обеспечивает ему сомнительную безопасность, но весь тот мир, жестокий и грызущийся за территории без продыху, давным-давно канет в лету. Ему нечего и не у кого отвоевывать. И он же делает это, но вовсе иными путями. OdinsonGroup, к примеру, специализируется на машиностроении и логистике, и они, конечно же, не монополисты, потому что Тор не идиот, но они достаточно хороши, чтобы держаться в верхних строчках рейтингов по этим отраслям. И они держатся. И они расширяются день за днем.       Пока он не использует собственный феромон ни единожды, что против Атакующих, которых и встречает-то лишь пару раз за всю жизнь, что против обычных людей.       И сейчас оборачивается к Локи. Тот уже забрался на сиденье с ногами. Тот уже метит собственной бестактностью, на которую Тору плевать, какой-то кусок территории пассажирского кресла. Тор переводит к нему собственный взгляд и чувствует, как у затылка вылизывает будто огнём — Локи усмехается ему коварно и самодовольно. Его не пугает это? Он, вероятно, получает информацию о Торе даже раньше, чем у Тора в голове складывается общая картина происходящего. Локи, вероятно, об этом рассказывает Бюлейст, а может быть рассказывает Тюр, и все равно Локи просит его о помощи, а после садится в машину. Происходящее явно приносит ему исключительное, чрезвычайное удовольствие. Тор засматривается ему в глаза, после переводит собственный взгляд к губам — ни от единого его слова чужая атака не завершается. Омега трогает собственным феромоном его плечо поверх ткани пиджака, трогает им его шею, а ещё щеку. Мимолетом задевает грудь, пытаясь пробраться под край пиджака. Там рубашка и ловить ему вовсе нечего, но Тор не уверен, что стал бы отказывать, если бы Локи заменил феромон собственными ладонями.       Тор поддержал бы подобную идею чрезвычайно быстро.       — Но тебе они не рассказывают ничего, не так ли? И о том, что я Атакующий, ты догадываешься сам, — склонив голову к плечу, Локи оглядывает его, но лишь вылизывает собственным взглядом от макушку до самых бедер. Нравится ли ему то, что он видит? Тор не чувствует смысла в том, чтобы строить догадки. Тор видит все по блеску чужого изумрудного зрачка. Усмехается и, не дожидаясь слов восхищения, кивает, принимая то заочно. Потому что он умен. Потому что он знает себе цену. А ещё потому что он приезжает по работе и ради того, чтобы развеяться. Быть может, Локи согласится на что-то подобное, и Тор не собирается мыслить, расстроит ли его самого возможный отказ, потому что уже чувствует: он будет малость опечален. А следом Локи говорит: — Для чего ты здесь, Тор? Раз уж предположение моих братьев о том, что ты хочешь меня убить, теперь уже очевидно не котируется…       Любой Защитник является лучшим оружием против любого Атакующего, и как бы ни менялся сюжет от одной сказки к другой, это является правдой. Но ни боги, ни войны, ни великая скорбь не имеют к этому ни единого отношения, пока те, кто сидят высоко и глядят за горизонт, продолжают скрывать и прятать правду во имя сомнительной безопасности. В реальности столетия назад случайный астероид просто пробивает озоновый слой и, получив карт-бланш на причинение неудобств, солнечная радиация оставляет свой след. В генах, в запахе, в самой сути, что омег, что бет, что альф. Структура ДНК перестраивается, искажается и просто создает — Тор не сильно разбирается. В подростковые годы его становления, как альфы и как Защитника, его отец с полдесятка раз пробует объяснить ему все это с точки зрения биологии, но в конечном итоге запоминается только самое главное.       Его феромон силён и он может использовать его во имя защиты себя и кого угодно другого от нападения — Атакующих или альф, или бет, или омег. Он, конечно же, может нападать и сам, но использование этой возможности не представляет для него интереса, пускай ещё в те годы Альферд временами напоминает об этом. Вместе с папой Тора они пекутся о его безопасности, они предпринимают все доступные им способы, только на поверку окружающий мир оказывается не сильно-то враждебным. Тору просто хватает тех привилегий, которые он получает, родившись альфой, и которые так сильно недолюбливает Фандрал.       Локи же спрашивает, а ещё глядит на него. Ему стоит бояться, потому как именно это Тор видит в глазах тех Атакующих, который встречает в собственной жизни, но вместо любого страха Локи рассматривает его так же, как рассматривал посреди всего их полета до Бухареста. Он изучает и будто бы примеряется. Он собирается предложить Тору что-то?       — Рабочая командировка до следующего воскресенья. Моя компания нуждается в расширении, подумал, что смогу найти в Бухаресте что-нибудь подходящее… — конфиденциальность выходит на первый план даже при том, что Тор понимает величину ее бессмысленности. С такими братьями, как Тюр и Бюлейст, всю информацию по нему Локи может получить просто щелкнув пальцами. И про присутствие Тора на завтрашнем благотворительном вечере Regeneratio, и даже про бронь люкса в EpoqueHotel. Если Локи просматривает предложенную Тюром информацию по нему, он, вероятно, знает о брони уже, но поверить в это оказывается неожиданно сложно: Локи слишком внимательно слушает его, а ещё слишком внимательно смотрит. И все продолжает, продолжает, продолжает тянуться к нему собственным феромоном, впитывая его Тору в пиджак и кожу шеи. Он очевидно дразнится, играется и неспешно прощупывает то ли границы дозволенного, то ли саму территорию. Не желая мешать ему, Тор прячет усмешку в уголке губ и переводит собственный взгляд к трассе. Бросает дополнительно: — К тому же тут живут мои родители.       Он родился здесь. Он был местным и был коренным, теперь же у него два гражданства, два паспорта и по сей день бессрочное разрешение: приезжать на Новый год и сомнительные весенние каникулы. Эта минимальная частота вряд ли может сохранить его жизнь против любого желания людей, работающих за окружной, к югу от четверга сектора, но еще годы назад Тор перестает заводить и единый разговор о нелепости этих запретов с родителями. Как бы там ни было, их легче оказывается слушаться, да к тому же вся его жизнь давно уже обустраивается в Париже.       В Бухаресте ему банально нечего делать. И совершенно не за чем быть.       — Но не ты? — чуть удивленно качнув головой, Локи позволяет новому вопросу проскользнуть в собственную интонацию, а еще тянется ладонями к шее. Тор видит краем глаза, как его пальцы выглаживают ворот толстовки, видит, как они трогают горло и неспешно ведут по коже… Ему хочется повернуть голову и посмотреть на происходящее в упор, но все же папа учил его: тактичность, правила приличия, уважение и сотни других бла-бла-бла. Локи определенно был привлекателен, а еще они вроде как знакомились, но Тор не собирался быть одним из тех придурков, что предлагают подвезти до центра за бесплатно и уже посреди поездки начинают домогаться. Хоть взглядом, хоть руками. Хоть собственным феромоном? Локи явно является одним из таких, потому что он дразнит обоняние Тора собственной лавовой волной и все никак не уймется. Тор не хочет, чтобы он унимался. Тор не собирается даже произносить этого словами. И все равно, пожимая плечами омеге в ответ, мыслит: что Локи станет делать, если Тор позволит собственному феромону тронуть пространство тоже? Сейчас Локи лишь спрашивает: — Выбор, ссылка или тебя забыли забрать с собой из Франции?       — Ха-ха, — не рассмеяться, чуть саркастично, но все же весело, у Тора не получается. Его губы кривит улыбка, плечи кратко вздрагивают смехом. То ли от чужой настойчивости, то ли от самих слов — Тор не собирается обдумывать этого. Локи ощущается забавным и необременительным. Локи не выглядит вовсе одним из тех, кому нужно как можно больше информации, чтобы после использовать ее Тору во вред. Ему действительно интересно и воспользовавшись паузой он неспешно разворачивается к Тору лицом, а спиной откидывается на пассажирскую дверь, отсаживаясь чуть дальше. Среди всей пустой трассы, что ведет в сторону города и вьется у Тора перед глазами, безопасность этого омежьего решения выглядит не такой уж сомнительной, но Тор все равно опускает ладонь на собственную боковую дверь и жмёт кнопку блокировки всех дверных замков, чтобы неугомонный, привлекательный омега случайно не оказался размазанным по асфальту. Тюру ведь это не понравится? Определенно, но и для самого Тора его недовольство точно не будет забавным. Не напротив нанесенного Локи вреда. — Скорее ссылка. Когда в четырнадцать выяснилось, что я Защитник, отец принял решение отправить меня на обучение в частную школу во Франции, подальше от людей с юга четвертого сектора, а потом…       Он успевает начать говорить, но не успевает высказать собственную мысль даже до середины. Локи резко подается вперёд, обхватывает себя ладонью за колено. Его взгляд впивается в лицо Тора за секунду до того, как звучит:       — Прости, конечно, но ты не выглядишь настолько старым, — омежий голос ощущается почти возмущённым и замершим будто за шаг от разочарования в возрасте Тора. Это определенно вызывает улыбку, пока пустая скоростная трасса уже предлагает: повернуть голову, встретиться с Локи взглядом, оглядеть его в ответ именно так, как вряд ли прилично. Сойдёт ли это Тору с рук после того, как Локи забирается в кресло с ногами? Нет и, пожалуй, никогда, но он поворачивается все равно. И взглядом врать не пытается — ему нравится то, что он видит. Изумрудный, внимательный и заинтересованный взгляд, мягкие, не сильно тонкие губы, аккуратный нос. Где-то под подбородком, на шее, алеет мелкий красный след растертой кожи, и Тор не думает, не думает, не думает останется ли такой же след, если он выгладит крепким прикосновением бедро Локи. Обязательно с внутренней стороны. Обязательно глядя ему в глаза и… С будто бы понимающим его мысль смешком, Локи добавляет: — Предположу, что к моменту твоего становления они уже сменили профиль работы, разве нет?       Они — это люди работающие в теперь уже открытом, теперь уже учебном военном комплекс к югу от четвертого сектора, за окружной. Они — это старшие братья Локи и, вероятно, те, кто им подчиняется. О том, какое положение в вертикали власти они занимают, Тор не знает, но — они задерживают посадку целого самолета на час, а ещё отправляют его в другой аэропорт. И никто не запрещает им этого. Не находится никого, кто выставил бы запрет на его задержание в допросной, как гражданского. Не находится никого, кто по крайней мере позаботился бы о Локи? Тот явно справляет сам, а ещё смотрит ему в глаза и улыбается кусачей улыбкой. Его готовность разыграть в реальных условиях войну Алой и Белой розы выглядит забавно, а ещё привлекательно.       Вопреки всем наставлениям родителей Тора. Вопреки всему тому военному комплексу, что может в единый день снова сменить собственный профиль на прежний.       — Да, но отец не хотел дожидаться, ну, знаешь, повторной смены… — Тор кивает и не пожимает плечом вновь, вместо этого вынося в пространство собственную мысль. Но не вынося феромона? Он не станет делать этого, но все же мыслит. Быть может, его феромон придется Локи по вкусу, быть может, они смогут вместе скрасить эти полторы недели, что Тор выделяет себе на рабочую командировку… В его ежедневнике, правда, не найдется и единой запланированной встречи, а ещё он не имеет и единого понятий, как ему познакомиться с тем самым омегой, Фарбаути, так, чтобы это не выглядело подозрительно. Тюр с Бюлейстом держат этот город, похоже, у него же нет ни единого злого умысла, только Локи уже в его машине, уже снял обувь и уже неспешно поводит пальцами ног, разминая их. Он с чрезвычайным интересом слушает его историю, не рассказывая собственной. И думает, быть может, что это интриганство сойдёт ему с рук, но так или иначе вряд ли позволит собственным старшим братьям бесчинствовать, кем бы они ни были и кем бы ни работали. Либо же Тор чрезвычайно дерьмово разбирается в людях. И все же договаривает: — После отучился, перенял от отца место главного директора компании и перевез всё в Париж.       Он так и не произносит названия, а ещё отворачивается к лобовому стеклу. Локи хмыкает кратко — конечно же, многозначительно. И Тор вряд ли контролирует это, но что-то внутри мелко подбирается в приятном ожидании. Что он скажет? Что он ответит? Тору нравится слушать его, а ещё нравится не слышать и единого слова, которым Локи желал бы повыебываться, чтобы выглядеть лучше в его глазах. Он как-будто уже знает — выглядит хорошо и так. Привлекательно. Упоительно. Если Тор тронет его, даже не пытаясь оставить растертый след на светлой коже, он все равно оставит запах собственного феромона. И эта мысль ему нравится. А после Локи откликается негромко:       — Такой покорный… И все равно подобрал меня, догадываясь обо всех сомнительных переменных, — ему точно нравится это. И его интонация звучит так, будто он наслаждается. Перекатывает по языку каждое собственное слово удовольствием. Потягивается сладко. Тор не видит, не видит, не видит, как задирается край его толстовки, оголяя полоску кожи светлого, совершенно не загоревшего живота. Тор не видит, не думает, но за это гребанное, почти вымученное чужой глоткой «покорный» все равно кратко дергает плечом.       И позволяет собственному феромону тронуть пространство автомобильного салона. Металлическая взвесь ни на кого не кидается и так и не нападает, вопреки всем планам что Тюра, что Бюлейста, что, вероятно, этого города. Локи не нужен Тору вовсе, а все же номер его телефона точно не помешал бы. Совместный ужин. Пара поцелуев. Секс? Определенно, но все же для начала стоит спросить, насколько что-то подобное Локи устроит — потому что в следующее воскресенье Тор улетит все равно.       Либо на собственном самолете. Либо на сраных голубях.       — А что насчет тебя? Тоже вхож в территории к югу от четвертого сектора? — слыша, как омега садится ровнее и медленно, неторопливо вдыхает, пробуя его на вкус, Тор прячет происходящее в текстурах собственного нового вопроса. Он все же порядочный и чрезвычайно тактичный, и в угоду этому Фригг чуть ли всю свою жизнь ни сложил обучая его правилам этикета. Феромоном не пользоваться. Клыков не показывать. Слишком долго и настойчиво на омег не пялиться, потому что это может их напугать? Локи мелко, раззадорено смеется, помахивая в его сторону ладонью и улыбаясь такой широкой улыбкой, что Тор точно видит — этот омега показывает собственные клычки, наплевав на весь существующий этикет и общественный условности. Тор определенно не будет тем, кто станет стоять за них до последнего. Тора все очень даже устраивает.       — Ох, нет, благодарю, но это даже не комплимент, Тор, — его интонация звучит почти поучительно, но все же смеется, как и весь он. Неспешный, расслабленный и пахнущий лавовой волной. Она должна бы сжигать дотла, но лишь согревает, а ещё подзуживает. Качнуть головой, усмехнуться в ответ и попусту смотреть на дорогу не отрываясь, чтобы не дразниться сильнее положенного. Почему-то лишь сейчас Тор мыслит об этом: он ведь и правда уедет. Соглашается везти Локи до центра, собирается взять его телефон… Устроят ли Локи полторы недели свиданий и удовольствия без продолжения? Тор обязательно спросит об этом, если получит его номер. Сейчас же лишь слышит: — Я местный. Ездил в Париж на пару недель на конференцию по отельному бизнесу. Я работаю в EpoqueHotel. Главенствую там в отсутствии владельца, Тони Старка.       Не рассмеяться, грудным, чуть рычащим смехом у него не получается. Для начала от того, что Локи буквально работает в том отеле, где Тор снимает собственный люкс, а для конца — со всего остального. Его интонация, его слова, он весь. Что может быть вкуснее и дороже омеги, который знает себе цену, Тор не знает, но ему такие всегда чрезвычайно нравятся. Они не держат в рукавах затаенных ожиданий и бесконечным пергаментных списков с требованиями, они не требуют кольца на первом свидании и планируют, конечно, но отнюдь не свадьбу после первого секса. Они не нуждаются во лжи и почти не содержат в себе бесчисленных претензий, а еще знают, как — ухаживать за ними, заниматься с ними сексом или просто с ними быть. И когда Тор говорит, что не ищет отношений, оставаясь не сильно удовлетворенным парой-тройкой безобязательных свиданий, они никогда не пытаются истерично хлопнуть дверью на выходе или плеснуть ему в лицо водой.       За что? За все хорошее, плохое и, впрочем, все вместе и разом. За обучение в частной школе в Париже он успевает встретить с десяток таких, попусту претенциозных и вздорных, и успевает же понять достаточно простое — не интересно. Бесконечная нелепая таинственность, бесчисленные попытки выставить себя умнее и красивее чем есть… Локи даже не пытается и это выглядит определенно привлекательно. Его смех, его улыбки и его неторопливый, излучающий взгляд, что будто бы выбирает. Тор подойдет? Тор интересен? Самому Тору все это интересно точно, а еще интересен тот вопрос, что уже звучит:       — Что? — Локи его смеха явно не понимает. Чуть удивленно вскидывает бровь, покачивает коленом. Тору хочется поднять руку с руля и опустить ее омеге на колено, а после выгладить большим пальцем джинсовый шов сбоку. Тору хочется посмотреть, проходит ли здесь граница.       Определено да. Они переглядывались весь полёт, но познакомились только что, и как бы Локи ни смотрел на него, как бы ему ни улыбался, словесное подтверждение было решающим. Тору же был необходим, для начала, номер его телефона. Как минимум. Как фундамент. Только говорить ему, что прямо здесь и прямо сейчас он уже был одним из тех чрезвычайно богатых, привилегированных постояльцев его, Локи, территорий, Тор не собирался. Пусть это будет сюрпризом.       Не зависимо от того, согласится Локи дать ему свой номер или нет.       — Не припомню последнего раза, когда кто-то произносил слово «главенствую», — вот что он отвечает вместо всей правды и вновь бросает Локи быстрый взгляд. До Бухареста им остается еще полчаса и вряд ли меньше, Локи же улыбается ему в ответ и еле заметно закусывает щеку изнутри. Потянуться к нему, опустить ладонь ему на колено… Тор держит руль и держит всю собственную симпатию в корректных границах, пока по коже пробегается дрожь: от собственного феромона омега так и не отказывается. Им медленно пропахивает весь салон алого, вызывающего Aston Martin’а. Он медленно впитывается в классический костюм Тора. Если это игра, она останется в его памяти восхитительной, даже если через полчаса и по приезде Локи выйдет из машины, забрав с собой и запах, и номер телефона. Если же нет, это обязано игрой стать. И именно поэтому Тор добавляет: — Локи.       Два легких слога пахнут магмой, разъяренной, болезненно жгущей лавой, но боли не причиняют. Тору нравится. Что имя. Что сам Локи, который склоняет голову к плечу и точно заигрывает с ним собственной, расслабленной улыбкой. ~~~       Все начинается с бет, вот о чем пишут в сказках, пока жизнь самого Локи начинается с трагедии. Быть может, даже пытается ею продолжиться среди всей опеки папы и старших братьев-альф, но он проходит все те, почти сертифицированные стадии принятия, чтобы остаться где-то среди поля гнева. Торг, депрессия, отрицание… Долгие десятилетия назад его отец, Лаувей, рыщет по миру в поисках подопытных кроликов, которые после зачатия смогут разродиться для него целой бессмертной армией. Защитники, Атакующие, Разведчики — будучи главным среди всех территорий закрытого военного комплекса к югу от четвертого сектора, за окружной, Лаувей получает финансирование, а еще получает полный карт-бланш на любые собственные омерзительные идеи. Он изучает генотипы, он изучает селективное выведение альф, омег и бет с мутацией гена, отвечающего за силу феромона.       А еще он ищет — того единственного омегу, который подойдет ему лучше других для создания войска. К чему он стремится, помимо того, чтобы дрочить на собственное ублюдство и безграничную власть, Локи узнать так и не удается. Его папа, Фарбаути, становится тем самым омегой, который на самом деле не ищет ничего из того, что является необходимым Лаувейю. Однако, сам же является — именно этим. Лаувей находит его среди больничных архивов, оказывается заинтересован его кровью, а после… Он действует тонко и очень артистично, месяц за месяцем после знакомства с Фарбаути убеждая его в собственной любви, в собственной верности и в бесконечной преданности, а еще в лживом нежелании и дальше работать на людей к югу от четвертого сектора, за окружной.       Вот что он говорит: он очень желает мира.       Только так и не добавляет — того, который будет придавлен его ладонью к поверхности земли.       Фарбаути верит ему, потому что влюбляется в него, потому что Лаувей делает все ради этого доверия и лжет от года к году до момента пока они не заключают брак. Новым же утром, не успевает прислуга даже убрать свадебные украшения с территории поместья Лафейсонов, правда обрушивается на Фарбаути десятитонной плесневелой плитой из гранита: Лаувей берет его кровь на анализы, Лаувей откармливает его успокоительными, а еще добивается первого зачатия. Родившиеся год спустя Тюр с Бюлейстом его не устраивают, их гены не принадлежат мутационной триаде, но переслушивая эту историю от папы снова и снова за время своего взросления, Локи не может не думать: даже если бы оба старших брата-альфы родились с активным мутационным геном, это вряд ли смогло остановить Лаувейя.       Ему нужна была армия.       Поэтому родились Тюр с Бюлейстом. Поэтому родился Бальдр, с геном Разведчика. Поэтому родился и сам Локи, с геном Атакующего, но, впрочем, на его рождении вся эта история чрезвычайно быстро подошла к концу — понимая, что он физически больше не сможет с такой частотой рожать все новых и новых детей, запертый в поместье Фарбаути нашел способ выслать краткую записку с требованием о помощи.       За эту попытку Лаувей чуть сам его не убил, но все же не успел — отец Огуна, наемный киллер, успел пристрелить его к чертям собачьим раньше.       Локи переслушивал эту историю на протяжении всех своих двадцати четырех лет не одну сотню раз и точно должен был переслушать ее еще, как минимум, единожды на воскресном обеде с семьей. За конфликт с Тюром и Бюлейстом, за поездку с Тором до города, за отказ заботиться о своей безопасности… Как будто бы он мог знать, что на борту самолета будет Защитник?! Для чего-то подобного ему нужно было воспользоваться помощью Тюра с Бюлейстом, а еще нужно было сжечь к чертям все границы чужой личной жизни, и ничто из этого не было тем, чем Локи желал заниматься.       У него была своя жизнь, отличная жизнь, в которой он встречался с альфами, временами знакомился с Защитниками и вел с ними дела, а еще не пострадал ни единожды. Если не учитывать Видара, знакомого их семьи альфы с геном Защитника, его жизнь действительно ни единожды не оказалась под угрозой, и Видар здесь был явно тем самым исключением, лишь подтверждающим правило.       Как бы сильно его папа ни волновался, как бы сильно ни волновались, что Тюр, что Бюлейст, Локи был в безопасности. Он мог постоять за себя. Он с достаточной осторожностью подходил к новым знакомствам. Он никому не давал свои личные данные, а еще заботился о собственной конфиденциальности, оставаясь всего лишь младшим ребенком овдовевшего Фарбаути.       Вовсе не тем, кто отвечал за каждую новую акцию и за каждый новый реабилитационный центр, открываемый Regeneratio.       Тор же был привлекательным. Спокойным, уверенным и достаточно расслабленным, чтобы можно было не сомневаться — он богат, он успешен и он вовсе никуда не торопится. Все, что ему нужно, у него уже есть. И ни в чем из того, что принадлежит Локи, будь то его физическая привлекательность или интеллектуальная, он не нуждается. Даже если его слова о том, что поездка на вычурном Aston Martin’е до Бухареста, будто на такси, является бесплатной, окажутся ложью, Локи не разочаруется. Отсчитает ему несколько десятков лейев, конечно же, настоятельно предложит Тюру с Бюлейстом не усугублять их и так сложные отношения, а еще не трогать Тора. Он приехал по работе, он разберётся с ней, а после уедет. Быть может, вернётся? Вероятнее, всего этого не будет вовсе, потому что Тор банально и просто не станет просить с него платы.       Он называет его имя так, будто они уже целовались и собираются вот-вот сделать это вновь. А после спрашивает… Где учился, нравится ли работа, почему выбрал именно ее. Локи нравятся не вопросы, что не касаются и единой собственной частью его личной жизни или наличия у него альфы, пока сам Тор касается его взглядом вновь и вновь — выглаживает им скос челюсти и горло, но горло в особенности. Каждый раз развесёло смеясь с его очередного шутки или ему в унисон, Локи чувствует это прикосновение поверх собственного кадыка.       Вопреки всем бесконечным словам папы о том, что Защитники не могут принести добра априори, Тор его не бьет и на него не нападает. Не то чтобы Локи ждет, если честно. Он просто дышит и простор наслаждается — теплая сталь первичного запаха и свежая выпечка фонового, вот чем Тор пахнет, дразня его обоняние собственным присутствием, словом и очередным вопросом: о том, действительно ли Локи берут в EpoqueHotel по блату, раз уж Тони Старк, владелец, является близким другом его папы.       И Локи отвечает согласием, пряча за собственной лживой несостоятельностью целый мир Regeneratio, за которым его папа чинно ухаживает долгие годы с момента смерти Лаувейя, но который же начинает разрастаться чуть ли не посекундно, когда Локи становится посреди него. Вся эта информация, вся эта история Тору явно не нужна. Как и слова-оправдания о том, что Regeneratio получает больше угроз быть сожженным до основания, чем тот же Капитолий в Штатах? Они справляются. Они просто выполняют свою работу. Они поддерживают омег-активистов, они дают место для передышки бетам, а ещё они блюдут альф. По крайней мере тех из них, что приходят к ним с просьбой о помощи — то ли выдрать из себя с корнем выученную жестокость, то ли вырвать себя самих из всего того мира, что построили именно для них. Локи уважает, Локи контролирует и Локи расширяется. Пара центров в Стокгольме, десяток в Великобритании. Они пересекают границы Румынии через год после того, как Фарбаути решает довериться ему и решает согласиться.       После Локи, конечно, вяжут во время мирного митинга в защиту права омег на аборты, но, для справки, виновным он не является точно. Папа ведь учит его защищаться? Тюр ведь ставит ему удар? Когда случается столкновение с парой агрессивно настроенных альф, Локи естественно начинает драться. И даже ни единожды не получает по лицу!       Фарбаути не находит здесь поводов для гордости, Тор же об этом никогда не узнает и, впрочем, даже не спрашивает про тот привод. Это не интересует его так же сильно, как интересует сам Локи, а еще — как самого Локи интересует он. Обучение в частной школе, родители, изучение французского… В какой-то момент они переходят на него и точно не соревнуются в том, чей акцент более вкусен, только Тор все равно побеждает. И Локи даже не пытается спрятать: ни мурашек, которые ползут по плечам, ни алых пятен слишком позабытого смущения на скулах. Как давно было нечто подобное? В шестнадцать или около того. Первая подростковая влюбленность, первый поцелуй, первый сомнительный секс. Они точно не сходятся характерами, вот что помнит Локи о том альфе, совершенно не пытаясь вспомнить его имени.       Салон алого, вычурного Aston Martin заполняется феромоном Тора, а еще заполняется самим Тором, но вновь же вопреки — он не пытается вжать Локи в пассажирскую дверь или поймать. Он просто кружит где-то рядом, трогает за плечо и за шею сбоку, а еще забирается куда-то под капюшон толстовки и вылизывает пару верхних шейных позвонков. Эксклюзивное, приятное ощущение вынуждает Локи пересобрать волосы в пучок вновь, но не ради того, чтобы спрятать уязвимый затылок.       Лишь ради того, чтобы дать чужому феромону к нему больший доступ.       Среди всех рассказов Тора об обучении во Франции. Среди смешных историй из детства или о Фандрале, его лучшем друге-альфе? Локи слушает, ни единое слово не деля надвое и позволяя Тору, что говорить правду, что лгать. Это определенно останется на его совести, потому что сам он не останется в Бухаресте и единого дня — Локи слышит по его словам о его громадной, будто вся планета, любви к собственной работе. Локи смеется до рези в животе после первой же истории Тора об одном из неудачных регулярных рейсов. И когда Тор говорит:       — Как, блять, по-твоему, я мог после этого не купить личный самолет, а? Нет, вот черта ли ты ржешь, отвечай давай?! — Локи ему, конечно же, не отвечает, а еще среди всего смеха случайно пинает пяткой его в бедро. Тор не реагирует. Тор даже не пытается звучать злым, но его возмущение ощущается настолько уморительным, что позволяет подумать лишь о едином — если Локи умрет вот так, напротив этого привлекательного альфы и от смеха над его самым настоящим проклятьем, это будет очень благородная смерть.       От того, что Тор приходится ему по вкусу, не удается откреститься еще на борту самолета, но среди всей этой поездки, среди ночной трассы и желтых, теплых фонарей, мелькающих мимо, будто в торопливом желании поскорее оставить их наедине, Локи чувствует — эта симпатия не случайность, пускай даже случайностью является все происходящее. Регулярный рейс. Тюр с Бюлейстом. Сам Тор. Ищет ли он отношений? Локи не спросит его, потому что не собирается становиться для него любовником против супруга в виде работы. Локи ничего ему не предложит, но уже на въезде в город позволяет себе мысль: назвать Тору свой реальный адрес. Не выдуманный. Не фальшивый. И без необходимости вызывать такси, после выхода из чужого автомобиля.       Он так и не успевает ту мысль воплотить в жизнь, потому что Тор говорит:       — Твои никак не отцепятся? — и на самом деле он спрашивает. А еще успевает ослабить галстук десяток минут назад. На это движение его руки Локи смотрит с ощущающимся где-то в плечах и между лопаток голодом. Он сглатывает слюну, желая предложить помочь расстегнуть пару верхних пуговиц рубашки. Он мелко, расслабленно покачивает коленом, желая потянуться вперёд, опустить Тору ладонь на бедро и предложить… Оно вряд ли будет того стоить. Случайный секс. Секс на одну ночь. Быстрый роман без обязательств. Тор выглядит, как один из тех, кому это точно подходит, а еще выглядит тем, кто может подойти Локи, но все же Локи играет немного за другую команду. На омег не облизывается, бет не целует — он просто ищет отношений и раз за разом все как-то не складывается, но фактически идет через задницу. Ладно бы буквально, с этим еще можно было бы смириться. Только реальность глаголет — альфам, с которыми он знакомится и которых находит, очень неловко и неприятно зажимает яички, когда они случайно вызнают реальное место его работы или видят в новостях об очередном пикете его лицо.       С Тором получается случайно и явно само собой. И Тору же он говорит, обернувшись к заднему стеклу:       — Ага, — потому что Тор делает это. Тор следит за дорогой, выглаживает взглядом его скулы и горло, а ещё не забывает смотреть назад. Предчувствует ли он, что за ними поедут? Как гласит поговорка, люди, работающие к югу от четвертого сектора, за окружной, не успокаиваются даже после того, как профиль их работы сменяется. У них есть власть, и она дает им привилегии. У них есть раздутое самомнение, и оно — тут даже откреститься не получается который год кряду, — зажимает мошонку самого Локи временами. Не слишком часто, чтобы устраивать двум этим великовозрастным идиотам настоящую выволочку. Не слишком редко, чтобы ему было лень каждый раз скармливать очередную историю беззакония Бальдру и наслаждаться — уж тот лучше других знает, как устраивать качественные, дорогостоящие выволочки. После них Тюр с Бюлейстом всегда выглядят, как потасканные щенки, и выглядят, впрочем, чрезвычайно забавно. Только Тор уже спрашивает, и Локи отвечает, потому что не ответить почти кощунственно — как минимум, после того идеального и вкусного французского, которым Тор обращается к нему десяток минут назад. И Локи же добавляет с провокационной усмешкой: — Что будешь делать с этим, Тор?       Он фактически не должен Локи ничего. Локи фактически может выйти из машины при любом требовании. И это, конечно, расстроит его, только дурная мысль симпатии уже дразнит сознание. Это же Тор? Локи познакомился с ним полчаса назад. Тор был привлекателен. На нем был дорогой, сшитый на заказ классический костюм. А еще у него были красивые руки. Локи познакомился с ним полчаса назад и вряд ли знал его, но совершенно ничего не мог поделать с тем желанием, что уже подзуживало и смеялось изнутри в ответ на всю его собственную провокацию и пару-тройку других, отложенных в ближайшее будущее.       И все же это был Тор. Минимально знакомый. Вызывающий симпатию и достаточное доверие, чтобы попросить его о помощи, а после — той помощью воспользоваться. Качнув головой, будто задумчиво, Тор бросает к нему свой быстрый, довольный взгляд, проходится им с головы до ног. Ему нравится то, что он видит? Локи не сомневается. Локи не глупит. Локи слышит негромкое среди всего в предвкушении рычащего из-под капота мотора:       — Как хорошо ты знаешь город? — он принимает предложение Локи разве что за две секунды, не позволяя усомниться: задумчивость не связана с выбором. Его задумчивость просто рассматривает варианты и взвешивает в собственных руках те активы, которые имеет. И быть одним из них не привилегия, только ощущается именно так. Приятно. Будоражаще. Интригующе.       Самодовольно хмыкнув, Локи не добавляет ни единого слова о том, что уже успел рассказать: он сбегает из школы Трояна Лалеску двадцать шесть раз. Он знает город идеально. Он растет в нем, он в нем мужает и он же открывает в нем два десятка реабилитационных центров, только последнего Тору так и не сообщает. Пусть эта иллюзия привлекательного альфы, которому нигде ничего не жмёт, останется так же сладка и вкусна до конца. Локи будет вспоминать ее после. И, пожалуй, пару раз на нее подрочит.       Сейчас же просто свешивает ноги с сиденья, надевает кроссовки назад и устраивается поудобнее. Тор желает, чтобы Локи был штурманом, потому что все это Тора чрезвычайно устраивает. Все то, что не понравится Бюлейсту. Все то, что выбесит Тюра до громкого, взбешенного ора.       Но Бальдр, конечно же, будет кричать громче. Как могли они посметь так жестоко обращаться с его младшим братишкой-омегой?! Локи клянётся себе запастись попкорном перед воскресной встречей с семьей еще до того даже, как в самый первый раз говорит — налево.       Направо. Развернуться на перекрёстке. Снова налево. Они въезжают в Бухарест, но, впрочем, вламываются, разрубая тишину ночи ревом мотора, а еще неслышной бранью Бюлейста, что точно сидит за рулем. Это все заебы Тюра: тот любит, когда его возят, а еще любит чувствовать себя главным. Но все же, имей он хвост, точно виновато поджимал бы его напротив взбешенного Бальдра. При своем невысоком росте и почти противозаконно милых кудрях, Баль отлично умел пользоваться своим феромоном Разведчика и никогда, никогда, никогда не гнушался чего-то подобного, вынуждая старших слушать его, запоминать его слова.       И ни в коем случае не пытаться его перебить.       Покорный-покорный Тор слушается самого Локи идеально и ни единожды не выражает сомнения, даже когда он завозит их в доки на окраине города и приказывает заглушить двигатель. Это отличное место, чтобы спрятать труп или два, но вряд ли хоть кто-то из них думает об этом. Вычурный, алый Aston Martin прячется в тени металлического грузового отсека, пропуская мимо себя черный, тонированный G-Wagen, что несется на пределе собственной скорости. За рулем точно сидит Бюлейст. А Тюр точно бесится. Но Локи улыбается, а ещё видит, как улыбается Тор, и чувствует, как в пространстве салона подрагивает его феромон. Так звучит возбуждение нервных окончаний и адреналин. Так пахнет случайностью, которая спасает весь вечер Локи, а ещё спасает его самого от бесполезной бессмысленной ругани.       Будто он не может постоять за себя даже против Защитника? Против Тора стоять не приходится. Тот со смешком качает головой, а ещё разминает плечи. Среди сумрака ночи и автомобильного салона Локи смотрит на него, желая предложить — забраться к нему на колени, неудобно не поместиться под низкой крышей, но все же целоваться. Вероятно, подрочить друг другу. Вероятно, провести ночь вместе. Великий, не приемлющий отказа соблазн дразнит кончики его пальцев, а ещё дразнит его самого, но единственным, что Локи говорит, становится банальное:       — Отвезешь меня в McDonald’s, Тор? Если тебе некуда торопиться сегодня, конечно, — и Локи определенно не спрашивает его ни о партнере, ни о личной жизни, а ещё не позволяет залезть в свою. И Локи даже не настаивает — он голоден, но до классического, буддистского перерождения в рыбку-прилипалу ему слишком далеко. Его устроит все. Его устроит что угодно. Тор же оборачивается к нему медленно, а отвечает такой интонацией, что у Локи пальцы поджимаются на ногах. Тор говорит:       — Я отвезу тебя куда угодно, если ты скажешь мне, как туда доехать.       Ему действительно некуда торопиться. Он прилетает в Бухарест один. И совершенно не выглядит, как один из тех альф, что ведут список всех тех омег, с которым изменили своим супругам. Среди тьмы ночи и автомобильного салона Локи просто с улыбкой жмурится и совершенно не может вспомнить.       Когда в последний раз ему было так чертовски хорошо. ~~~       — Ты действительно живешь в кофейне? — выкрутив руль, Тор сдаёт немного назад, отъезжает от деревянной двери калитки и фонаря, а ещё спрашивает — он занимается этим на протяжении всей поездки. Он задаёт вопросы. Он рассказывает истории. И он смеется, не имея возможности вспомнить, когда в последний раз веселился именно так. Необременительно, расслаблено и спокойно. Но это происходит, это случается с ним вновь и вновь, подкармливая разрастающуюся вширь симпатию и каждый новый внимательный взгляд. Они, эти его взгляды, Локи точно нравятся, не зависимо от того, сидит ли он без обуви на пассажирском сиденье и лицом к нему, или поедает картошку-фри, облизывая покрытые соленой взвесью пальцы.       Тор отвозит его в McDonald’s, по пути трижды обдумывая мысль о том, чтобы отвезти его к себе в отель. Он так и не делает этого, потому что торопиться не хочется, а ещё потому что это нечестно. Слишком торопливо. Слишком настойчиво. Вновь и вновь Локи прикасается к себе на протяжении всей поездки и эти прикосновения заражают Тора смертельным желанием распробовать их. Двигаться с ними в унисон. Не спешить и никуда не бежать. Попросить его телефонный номер? После гонки по Бухаресту — точно; но, впрочем, это решение принимается ещё задолго до того, как она начинается.       Оно крепнет в его груди. Оно перевозит куда-то в мешки его легких собственные вещи, обустраивается, забирает себе с десяток-другой альвеол, обозначая их своими территориями. Локи же прикасается и то, с какой вымученной, переполненной удовольствием неспешностью он делает это, возбуждает. Мысли Тора, легкий зуд мурашек поверх кожи плеч, дрожь губ, что вновь и вновь растягиваются к усмешке — так звучит самодовольство, которое ничем не подкреплено.       Да, Тор определенно стоит того, чтобы понравиться любому омеге.       Но все то, из чего складывается этот вечер — отнюдь не является его заслугой.       Идея о том, чтобы завтра по утру выслать Тюру с Бюлейстом корзинку с фруктами и шоколадом во имя благодарности, никуда не ведет и все же приходит Тору в голову уже на подъезде. После того, как они лишаются хвоста и погони. После того, как они ужинают вместе, засев на капоте слишком дорогого и слишком алого Atson Martin’а. Локи просто называет ему точный адрес — Тору оказывается слишком лень вбивать его в навигатор, и Локи с сытым смехом соглашается указать ему путь. В этом есть что-то библейское? Тор не думает, не думает, не думает, но все равно задаёт вопрос, когда они подъезжают к высокой, каменной ограде, к вывеске с названием кофейни, что прячется за будто бы неприступной стеной. На самом деле там вовсе не прячется заметный с дороги средних размеров, аккуратный и ухоженный двухэтажный дом. Выходящие на улочку дачного сектора окна зашторены, где-то справа виднеется балкон — из него точно открывается хороший вид на ботанический сад, но вряд ли видно EpoqueHotel.       Тот, к слову, находится недалеко.       Мимо него, к слову, они даже проезжают, но Тор так и не предлагает — ночь вместе, сомнительно быстрый секс, расстаться на утро, а после, если у Локи будет смена в отеле во время благотворительного вечера, случайно столкнуться вновь. С неловкостью или без? Локи вообще не выглядит одним из тех, кому ведомо понятие неловкости. Локи выглядит обворожительно, Локи смотрит на него и Локи не прячет собственный феромон, вряд ли понимая — чем больше минут проходит, тем сильнее Тора дразнит. К омеге хочется потянуться ладонью, а ещё потянуться всем собой и увидеть, окажется ли он таким же привлекательным будучи к Тору впритык. Будет ли прикасаться уже не к себе с этим, почти возмутительным удовольствием? Тор привозит его домой, Тор задает вопрос, а после слышит негромкое:       — Нет, просто решил ее открыть на первом этаже дома. Двух этажей мне одному слишком много, Тор, — Локи качает головой, разминает шею и потягивается корпусом из стороны в сторону. Он говорит — он один. Его личной жизни не существует. Он живет один. У него свой дом. Он является заместителем владельца EpoqueHotel в Бухаресте. И, пускай признается, что его берут по блату, определенно умеет — распоряжаться деньгами, планировать будущее, не требовать с других больше, чем они якобы должны. Расчетливо, неторопливо и разумно, Локи весь какой есть будто бы держится на трех этих столпах, пока Тор отказывает напрочь: отворачиваться от него или включать верхний свет. Он наощупь жмёт кнопку сбоку от руля, выключает фары и просто продолжает смотреть. В свете стоящего неподалеку впереди фонаря шея Локи выглядит вкусно и влекущей. Светлая кожа покрывается оранжевыми, вылизывающими ее отблесками. Тор точно мог бы вылизать ее лучше, но Фригг с его воспитанием постарался достаточно — тактично, галантно и без вульгарности. Это все же их первая встреча, только будет ли новая, понять так и не удается. Они не обсуждают. Локи просто говорит: — Что ж. Спасибо за доставку, Тор. Было приятно иметь с тобой дело.       Лаконичность и легкость чужого слова поскальзывается изумрудным взглядом у Тора на лице. Она задевает плавающую улыбку поверх его губ. Трогает запястье той руки, которой Тор дает отмашку, не произнося словами — это было не столь сложно. Ему тоже понравилось. Локи может обращаться к нему, если вдруг будет необходимо. Будто в ответ на это движение Локи делает вдох поглубже, желая в последний раз почувствовать запах его феромона, а после разворачивается. Его рука тянется к ручке двери, безмолвно и почти осудительно расстегнутый ремень безопасности покачивается, задетый его локтем. Прикрыв глаза, Тор интересуется негромко:       — Не оставишь мне номер своего телефона? — его свободная ладонь поднимается сама собой и тянется к карману пиджака, пока другая рука опирается на подлокотник. Развязно, уверенно и без единого проблеска несовместимого с жизнью опасения — Локи может отказать. Локи может рассмеяться ему в ответ, Локи может выйти из машины и просто оставить его. Но ведь это же Локи, не так ли? Тор не знает его, успевая запомнить, как он пахнет, как он смеется и как заигрывает. На протяжении всей поездки они точно занимаются именно этим. Вальсируют, играются и никто не пытается никого укусить.       Тор просто достает телефон. Локи же замирает, так и не открывая двери. Он медлит несколько секунд, после садится ровно и протягивает в его сторону собственную ладонь, не поворачивая головы. Говорит:       — С радостью, но ты же знаешь, что это не имеет никакого смысла, — его голос звучит слишком спокойно и слишком просто. Тор успевает ошибиться? Поверить в это не получается. Поверить в то, что на самом деле Локи флиртует с ним из вежливости или из желания добраться до дома. Поверить в то, что на самом деле он ни на секунду не почувствовал того удовольствия от поездки, которое Тор чувствовал каждую из них. Даже если Тор и успевает ошибиться, он снимает блокировку с собственного телефона и передает его Локи почти автоматическим движением. Загоревшийся в сумерках ночи и автомобильного салона экран освещает их обоих, но все же освещает именно омегу. Спокойное выражение его лица. Отсутствие напряжения в руках. Тор не понимает, но чрезвычайно желает понять, уже, впрочем, предчувствуя: Локи просто не интересен краткий роман длинной в полторы недели.       Или Тор ошибается и здесь тоже? Тор просто смотрит. Чувствует, как не соприкасаются их пальцы. Видит, как Локи находит иконку контактов и вводит собственный номер. Он не торопится, он никуда не спешит, а ещё он сыт, доволен поездкой и чрезвычайно привлекателен. Он точно не отказывает Тору, говоря больше о какой-то странной бессмысленности, и, помедлив, Тор спрашивает самое банальное из всего возможного:       — Почему же? — он не отстраняется, он скользит взглядом по шее Локи и задевает им кончики его пальцев. Пробного дозвона, чтобы сохранить себе номер Тора, Локи не делает. Он создает новый контакт. Он мелко, мягко усмехается. Многозначительно? Тор не станет отстраняться, Тор не станет отступать и Тор все же чрезвычайно интересно: дело в личном, дело в предпочтениях, дело в планах на будущее… Он точно успевает понравиться этому омеге, а этот омега успевает понравиться ему. Они знакомятся. Они обмениваются феромонами и даже не пытаются разыгрывать сценку, признаваясь в принадлежности к мутационной триаде.       Заблокировав его телефон, Локи поворачивается к нему корпусом собственного тела, а после тянется на встречу — весь. Он не пытается отдать телефон, он дразнит Тора отсутствием ответа. Какое право имеет? Как бы там ни было, Тор позволяет, потому что ожидание вновь и вновь окупается. Он вряд ли становится богаче на пару миллионов, но этот вечер забывать откажется. Вечер, омегу и, конечно же, очередную проблему с регулярным рейсом, но, впрочем — взбешенное лицо Тюра. Все это случается точно не ради чужой злости, она просто становится мелкой, приторной вишенкой на торте.       Пока Локи становится в самом центре происходящего. Не прячется. Не скрывается. Не протягивает ему телефон — вместо этого тянется навстречу весь. Запах его феромона становится ощутимее. Его лицо приближается к лицу Тора, вызывая чрезвычайно наглый зуд у загривка. Прямо сейчас ему ничего не стоит опустить собственную ладонь Локи на бедро, а после сжать пальцами. Без боли, но с предложением, больше похожим на требование. Потому что EpoqueHotel в двадцати минутах езды. Потому что они отлично проводят вечер вместе. Могут ведь провести и ночь? Локи оказывается с ним лицом к лицу, но не останавливается. Замерший, остановившийся Тор просто чувствует, как чужие пальцы отодвигают край его пиджака и другой ладонью возвращают его телефон на место, во внутренний карман.       Он должно быть слишком взрослый, чтобы от чего-то подобного вкусно сдавило в паху, но происходит именно это. Когда наклонившийся к его уху Локи произносит тягуче и со слишком ощутимым вызовом:       — Потому что такие, как ты, никогда не перезванивают таким, как я, Тор, — это не оскорбление. Гипотетический комплимент. Гипотетическое разрешение. Гипотетическое согласие? Тор чувствует, как напрягается его собственное бедро от прикосновения — Локи задевает самым кончиком носа его шею чуть ниже мочки уха, а ещё дразнит кожу теплом собственного дыхания. Он не оставляет следов, за которые его можно было бы привлечь к ответственности. Он точно дразнит и все же не врет: ему нравится.       Тор. Этот вечер. Их поездка. Случайность их встречи. Все дело в планах на будущее? Тор позвонит ему, вероятно, если работа после завтрашнего благотворительного вечера не проглотит его и не поселит в собственном нутре. Быть может, в воскресенье? В воскресенье у него обед с родителями, но он подумает. У него есть номер, у него есть почти полторы недели, только ведь в любом случае все дни до следующего воскресенья.       Локи, правда, у него нет. Он отстраняется, оставляя ему горящий желанием след на шее, а после открывает пассажирскую дверь. Он выходит, не оборачиваясь и не прощаясь. И солгать Тору просто не позволяет.       О том, что Тор правда-правда позвонит. ~~~       — Сменил синтетический феромон, Локи-Доки? — качнувшись с носков на пятки перед встроенным в шкаф зеркалом, Бальдр парой легких движений поправляет собственные кудри, а после трогает кремового цвета рукава пиджака. Его глаза переливаются искристым весельем ничуть не меньше, чем золотистые блестки хайлайтера поверх скул. Но взгляд, устремленный к его собственному лицу все равно лжет — что не смотрит на Локи, что в Локи вовсе не всматривается и что за Локи совершенно не следит. Помедлив и так и не дождавшись от младшего брата-омеги любого выражения волнения, он добавляет: — Пахнешь альфой.       Это, конечно же, не правда и Баль, конечно же, лжет. А ещё веселится, пряча реальность — в прошедшем вечере Локи пишет ему где-то посреди парковки McDonald’s и почти опустевшего стакана с колой. Рассказывает о перелете, о задержке, о тупости самых старших братьев-альф. Бета отвечает кратко и лаконично: он со всем разберётся; сейчас же точно веселится и точно лжет, потому что Локи принимает душ в прошедшем вечере, а ещё принимает его сегодняшним утром. Он сбрасывает в стирку все свои вещи и даже белье, чтобы не оставить ни единого соблазнительного намёка на феромон Тора.       Или на ожидание его звонка?       Во что-то подобное Локи не верит. Тор выглядит успешным, взрослым и достаточно расчетливым — такие, как он, редко вступают в брак до тридцати пяти. Они сторонятся серьезных отношений, беспокоясь о том, чтобы везде нагуляться и всего попробовать. И они же являются чрезвычайно обходительными. Не запасть на такого альфу почти богохульство, но Локи везет — он выстирывает все свои вещи, он не верит, что Тор позвонит, а ещё не мыслит о том, что мог бы согласиться скрасить его командировку собственным присутствием. После того, как она завершится, Тор ведь улетит, а Локи останется, и каждое новое слово, что Тюра, что Бюлейста, сменит собственный вектор. Вместо нравоучений о том, что он не печется о собственной безопасности, они будут сочувственно глядеть ему в спину и на его исключительную, ранимую влюбчивость. Они будут подсылать к нему Бальдра, чтобы Локи развеялся в его компании. Они даже вновь попытаются — хотя бы единожды, — предложить ему какого-нибудь другого, полностью проверенного, идеально покладистого и идеально скучного альфу без амбиций и перспектив — потому что так безопаснее.       И поэтому же Локи скидывает все вещи в стирку ещё прошедшим поздним вечером, но вначале заваливается прямо в одежде в кровать и сладко, упоительно дрочит, вжавшись носом в ворот собственной толстовки. Они с Тором едут до Бухареста полчаса, они петляют по улицам в желании оторваться от погони, а ещё поужинать. Они проводят вместе добрый, восхитительный час и ни на единое мгновение запах чужого феромона не обрывается, получая крайнюю привилегию: впитаться в одежду Локи, осесть на его коже и забраться куда-то под нее дразнящим, отсроченным в будущее удовольствием. Того, конечно, так и не случается — это честно и это по-взрослому. Он ведь дает Тору свой номер? Тор не звонит и не пишет. Ни после того, как Локи покидает автомобиль, ни по утру, ни среди дня.       Прошедший вечер оставляет после себя сладкое послевкусие сказки, которая оборвалась слишком быстро, но Локи вымывается дважды до нынешнего момента, стирает все свои вещи, а ещё не сомневается — от него не пахнет Тором. Но Тюр с Бюлейстом точно успевают показать его, этого самого, опасного и жестокого, Защитника, Бальдру, потому что прямо сейчас тот прячет в спокойных губах многозначительную улыбку. Он приходит с ней вместе в выделенный Локи отельный номер EpoqueHotel полчаса назад. Он очень довольно осматривает его внешний вид.       И, конечно, не дразнится, желая вызнать побольше подробностей о прошедшей ночи Локи, но этот разговор ещё ждёт их впереди. Разочарованным Бальдр не останется точно, потому что Локи ничего ему не расскажет. О том, как дрочит, подрагивая бедрами и представляя чужие губы на своей шее, о том, как ставит стирку, принимает душ и ложиться спать — вот они, все те дурные подробности. Ни единое из них не включает в себя звонка или сообщения с неизвестного номера.       И Локи просто оказывается прав, не собираясь произносить — он бы лучше вернулся назад и провел ещё один поганый час в запертой допросной, чтобы после пережить всю ту поездку до дома вновь.       — Разве? — в притворной лжи опустив голову к собственному плечу, омега непонятливо принюхивается, а ещё не смотрит на Бальдра. До выхода к гостям, собирающимся в холле отеля, остается около десяти минут, но, впрочем, все они давно уже уходят в минус — Локи опаздывает. И Баль опаздывает вместе с ним. Приходит к нему, правда, чрезвычайно красивым и бесстыдно сияющим. Кремовый, в тон строгим брюкам пиджак скрывает под собой еле заметный собственным краем топ, сделаный полностью из инкрустированных мелкими камешками металлической цепочки. Она еле слышно шуршит при его движениях, а ещё вряд ли хоть немного скрывает грудь, но Бальдр чрезвычайно интеллигентный бета — он расстегивать пиджака не станет, пока не сможет уединиться с тем бедствием, которое в очередной раз нашел себе в партнеры и о котором, конечно же, успевает рассказать Локи. Даже не собираясь эту свою мысль озвучивать, омега говорит: — Просто признай, что тебе хочется услышать пару скабрезных подробностей о моей поездке, Баль.       Подняв голову, он подбирает у затылка пару черных прядей, что никак не желают закрепиться в пучке, и закалывает их дополнительной невидимкой. Где-то у входа в его апартаменты слышится щелчок входной двери, сообщая о приходе Огуна, и Бальдр машинально морщится — этого альфу он терпеть не может. Локи предполагает, что все дело в их неудавшихся недельных отношениях. Баль говорит, что он просто мудак. Огун — не распространяется. И явно приходит сейчас, чтобы поторопить их к выходу к гостям, но прятаться от него за закрытой дверью спальни не приходится. Локи оправляет рукава черной водолазки, любовно проходится кончиками пальцев по вырезам на боках, а ещё на всякий случай проверяет, не забыл ли застегнуть ширинку джинс. Они, эти черные джинсы, по мнению Бальдра, сидят на нем идеально, но все дело точно в водолазке — старший брат чуть ли не сбагривает ее Локи с пару месяцев назад, когда та «ужасно сильно» на нем растягивается. Вероятно, это ложь, ещё вероятнее — какой-то заговор, и они — Тюр, Бюлейст, папа и даже Бальдр, — вновь хотят попытаться познакомить его с кем-то чрезвычайно безопасным среди толпы благотворительного вечера, потому что так вероятность мгновенного отказа сводится к нулю.       Пока отказ последующий, уже наедине, привычно является стопроцентным.       С мелкой, колкой усмешкой, Локи мажет взглядом по недовольному от прихода Огуна Бальдру, а после подхватывает с постели длинную цепь из десятков соединенных друг с другом звеньев. На то чтобы распутать ее он тратит двадцать минут и сейчас берет почти с благоговейной осторожностью. Без торопливости застегивает замочек у затылка. Баль говорит:       — Я слишком хорошо воспитан для подобных вещей, но меня просто который год подряд удивляет твоя удивительная избирательность, — покосившись в сторону выхода из спальни и виднеющейся в дверном проеме гостиной, он оборачивается к Локи и поводит носом, вынуждая себя расслабить лицо. Вряд ли во имя самого Локи, это выражение скорее должно быть адресовано Огуну, но выглядит оно все же достаточно комично. Сдержав скептичный смешок, Локи одну за другой расправляет цепочки, кругами лежащие на его плечах и ключицах. Привычный разговор об одном и том же уже медленно раскручивается в пространстве его отельной спальни. Бальдр даже успевает произнести: — Он хорош собой. Очевидно успешен и богат…       — Очевидно умен, — с кратким стуком костяшек по дверному косяку Огун останавливается на пороге его спальни и многозначительно косится на часы, даже не пытаясь поздороваться с Бальдром. Локи, что уже желает смешливо фыркнуть Бальдру в ответ, замирает на половине движения и перебрасывает взгляд к затянутому в официальный классический костюм альфе.       Огун устраивается к нему около полутора лет назад на должность главного помощника, но устраивается, впрочем, ничуть не по меньшему блату, чем Тони берет самого Локи на его должность управляющего. Тогда, полтора года назад, Локи чрезвычайно нуждается в помощи, разрываясь между Regeneratio и EpoqueHotel, и решает открыть набор. Тони, к слову, все ещё припоминает ему время от времени ту первую строчку вакансии, в которой значится просто и банально: EpoqueHotel нужен альфа. Не бета с завышенным самомнением, не омега, которого будут слушаться за красивые глаза. Напротив всех тех акций и рекламных баннеров Regeneratio, что разбрасываются по городам мира рукой Локи, подобная дискриминация является крайне лицемерной, вот как считает Тони, не понимая самого важного — ни единые омега или бета, который считал бы, что может и в силах выполнять обязанности помощника управляющего, на объявление так и не откликается.       Эта граница, в виде первой строчки хорошо оплачиваемой вакансии, становится той, что не находит для себя человека, имевшего бы силы ее пересечь.       Пока Тони так и не спрашивает, что стал бы делать Локи, если бы к нему пришли. Омеги. Или беты. С навыками управления обслуживающим персоналом, с навыками удержания власти без насилия, но именно собственным авторитетом. Тони циклится на дискриминации, потому что ему вовсе не интересно главное — Локи был бы только рад, если бы к нему пришли, что омеги, что беты, открыли дверь с ноги и предоставили документы фактов. Они умеют вот это и вон то, и, даже не являясь альфой, они могут выполнять обязанности, предполагаемые должностью помощника управляющего.       Никто так и не приходит. Кроме пары десятков липко ухмыляющихся альф, больше половины из которых даже не предоставляют характеристик с прошлого места работы или необходимых документов об образовании. Они флиртуют с Локи, они липко улыбаются ему, а ещё обещают — они могут править, потому что они альфы. Для того, чтобы верить во что-то подобное, Локи является слишком взрослым. И даже на Огуна смотрит с сомнением, но у Огуна при себе военное прошлое, умение слушаться и беспрекословно подчиняться вертикали власти, а ещё отсутствие даже единой, припрятанной в рукаве скабрезной мысли.       Ему просто нужна работа и за нее он предлагает Локи достаточно многое — одно-единственное имя любого неугодного Локи человека.       Не то чтобы омега действительно собирается называть его. У него есть Тюр. У него есть Бюлейст. А ещё он сам Атакующий и умеет метко стрелять. Огуна, правда, на работу берет все равно и даже заранее сообщает об испытательном двухмесячном сроке. На поверку тот оказывается совершенно бесполезен — Огун подчиняется идеально, не пытается залезть ему в трусы, воспользовавшись статусом и привилегиями половой принадлежности, а ещё выстраивает работу персонала через авторитет без толики авторитарности.       Локи берет его фактически по блату и не собирается называть имени, но называется все равно: когда с год назад Бюлейст предупреждает его о временном возвращении Видара в Бухарест.       Огун разбирается быстро, чисто и не оставляет ни единого следа, но все же никуда не уходит. Он остается при Локи, он успевает закрутить сомнительную интрижку с Бальдром, которая ни к чему не приводит, а ещё он говорит прямо здесь и прямо сейчас: Тор умен. Прищурившись, Локи смотрит на него с требовательной внимательностью, но, конечно, ничего не дожидается. Огун знает Тора. Огун служит с Тором вместе или имел с ним общие дела? Работал на него, быть может? Будучи в окружении людей из-за окружной, к югу от четвертого сектора, омега перестает бояться людей в форме ещё давным-давно, но эта таинственность намеков ему не нравится. Пока Бальдр говорит:       — Вот! Даже он понимает это, — вскинув ладонь в сторону Огуна, бета не переводит к нему взгляда и не зовёт его по имени. Он забирается кончиками пальцев под край застегнутого на единственную существующую пуговицу пиджака, с шорохом металлических нитей поправляет топ. Добавляет почти осуждающе: — От таких альф почти греховно отказываться так просто, Локи. Я совершенно не понимаю, почему ты делаешь это каждый раз.       На самом деле Бальдр любит его, но так же избирательно, как Тюр и Бюлейст выполняют собственную работу. Пока его устраивает происходящее, он будет потакать Локи, — будто сам Локи в чем-то подобном нуждается, — но как только это пойдет в разрез с его собственными желаниями, вся свобода окажется чрезвычайно ограничена. И поэтому Баль всегда отчитывает их общих старших братьев-альф, если те ведут себя слишком бестактно по отношению к Локи, но сам никогда не упустит возможности подобрать для него очередного, очень хорошего и очень скучного, альфу для знакомства. Локи не соглашается на подобное ни единожды, пускай Баль даже пытается уговаривать: от одного свидания ничего ведь не случится.       Локи просто нужно дать им шанс.       Локи просто нужно дать себе возможность распробовать.       Что именно? Взрослые, с подавленной агрессией и без амбиций. Аморфные. С отсутствием целей. И почти без принципов. Зато безопасные — вот кого Баль ведет нему на поклон и в будущие партнеры. Это зрелище выглядит жалким каждый раз, но отнюдь не только потому что Локи что-то подобное не подходит вовсе. Это выглядит жалко просто. Среди сотен тысяч омег, и бет, и альф, которые стремятся к благополучию и улучшению качества собственной жизни, эти призрачно безопасные альфы выбиваются из общего строя.       У них никогда нет своего мнения. Им плевать на все, что происходит. Они со всем происходящим просто соглашаются и плывут по течению.       Пока сам Локи рычит и рвётся вперёд, желая лучшего для себя и для всего мира, подобное сводничество с каждым годом становится все более нелепым. Оно, конечно же, показывает все ещё и каждый раз, где заканчивается вся та любовь Бальдра к нему, вместе с этим показывая, где начинается любовь Тюра и Бюлейста. Они ведь тоже участвуют. Они всегда проводят предварительную беседу, они всегда заранее собирают об альфе информацию и заранее же утверждают его чуть ли не на семейном совете — Локи на такие никогда не зовут. Его просто ставят перед фактом: вот этот вариант тебе точно подходит, мы нашли, забирай, благодарности за всю проделанную работу не ждём.       Локи, впрочем, и не благодарит. Ещё — не берет. И совершенно не забывается: он называет Огуну имя Видара с год назад, когда тот возвращается в Бухарест. Вообще Видар является местным. Он рождается здесь, рождаясь сразу альфой и сразу ублюдком. Он поступает в учебный военный комплекс к югу от четвертого сектора, за окружной, около двенадцати. И он же в те годы знакомится там с Тюром и Бюлейстом, а после, лет шесть спустя, они приводят его в дом своей семьи на какой-то праздник, названия которого Локи уже не упомнить. Они знакомят его с Локи, потому что вот ведь оно, граница их любви проходит прямо здесь — Видар является Защитником и, даже зная об этом, Тюр с Бюлейстом знакомят их.       Локи тогда четырнадцать и, после того, как он знакомится с Видаром, не проходит и получаса — Видар ловит его в одном из пустых коридоров поместья Лафейсонов, желая пометить и присвоить себе. Он оставляет Локи шрам собственных клыков на затылке, вместе с этим оставляя напоминание о том, как в реальности может быть жесток этот мир. И как лицемерна может быть чужая любовь? В ответ на весь его крик и всю его ругань, в ответ на каждый из его вопросов о том, какого черта Видар решил, что может взять и присвоить его себе, Тюр с Бюлейстом просто отводят глаза в сторону. Они отмалчиваются тогда. Они выдерживают весь гнев Фарбаути на протяжении будущего полугода. И пару лет спустя, добившись достаточно высоких должностей, даже высылают Видара из страны, но ничего больше не делают. Они говорят — Локи в безопасности; но не добавляют слов о том, что это будет длиться до момента, пока будет удобно им.       Ещё — так и не убивают Видара. В память о хорошей дружбе. Во имя альфьей солидарности. Во имя иллюзии о том, что повторной ошибки Видар, конечно же, не совершит.       Локи чуть не лишается всей собственной свободы, выгрызая себе спасение от чужих клыков на затылке чуть ли не ценой собственной крови. И когда Видар, так и не познавший ни единого наказания, возвращается годы спустя, просто называет Огуну его имя. Это, конечно же, расходится с ценностями самого Локи, это, конечно же, не позволительно и кощунственно, но как бы Тюр с Бюлейстом и Бальдром ни пытались скрыть разницы, она существует — любовь Локи к себе не имеет границ и понятия удобства. Вокруг той любви он выстраивает всю собственную жизнь. Той любовью он обеспечивает себе безопасность. И благодаря той любви вовсе не сомневается — он будет в порядке. Он о себе позаботится.       На безопасного альфу без амбиций и ценностей не согласится.       А с Тором — поедет до самого дома и даже назовёт ему свой реальный адрес.       Если Тор нападет на него, это точно будет ошибкой Локи, но не станет подтверждением слов ни Тюра, ни Бюлейста об омежьей безответственности. Сейчас же Огун медленно поднимает к нему глаза, что от циферблата часов, что от списка гостей, пристегнутого к картонному планшету, и встречает его взгляд собственным. Прямо. Твердо. И без объяснений. Ругаться с ним при Бальдре не имеет смысла, потому что вся ругань пойдет через жопу даже раньше, чем Локи откроет рот, но после благотворительного вечера, завтра по утру, Локи призовет Огуна к себе и потребует ответов. Один на один. И с ощутимой в воздухе угрозой.       Будучи Разведчиком, Огун не станет дразнить его, Локи, ген Атакующего.       — Мне просто не нравится его феромон, Баль. Сам же знаешь, жить с вонючкой себе дороже, — кратким движением плеча, Локи стряхивает чужие вопросы и лицемерие, а ещё медленно и величественно отворачивается от Огуна. Дополнительных слов произносить не приходится — тот чувствует и сам, что ответить за знакомство с Тором ему придется. Быть может, не сейчас. Быть может, не среди будущей ночи, где Локи очень верит, что сможет найти хотя бы единое отвлечение от воспоминаний о Торе. Но завтра — Огун расскажет ему все, потому что здесь разница существует тоже.       Даже будучи ублюдком, влюбленным в таинственные недомолвки, Огун никогда не стесняется собственной исполнительности. Он не любит Локи. Но границы его уважения и верности достаточно широки, чтобы не устраивать нелепых и жалких сцен, подобно Тюру с Бюлейстом или Бальдру.       — Все гости почти прибыли. Они ждут тебя внизу, — отступив на шаг от порога, Огун указывает в сторону выхода из номера. Все ещё игнорирует Бальдра. Все ещё — отказывается прятаться. Локи мимолетно проверяет, не забыл ли он надеть мелкие, инкрустированные изумрудами серьги, подхватывает с постели мобильник с вложенной под чехол ключ-картой от номера, а после разворачивается к дверному проему.       Безмолвно пружиня по ковру подошвами черных кроссовок, он игнорирует полностью все то неодобрительное возмущение, с которым Бальдр смотрит на него. Слова про неприятный феромон он, конечно, принимает на собственный счет. И Локи не желает его обижать, а все же произносит их, чтобы сократить весь путь уже набирающего обороты спора о его предпочтениях и об отказе.       Заводить отношения с теми альфами, что являются лишь карикатурной пародией на себя самих. ~~~       — Значит умный, привлекательный омега с вкусным феромоном? И как, скажи мне, ты умудрился забыть свои яйца в Париже, Тор? — развязно закинув ногу на подлокотник кресла, Фандрал с усмешкой в который раз оглядывает его с головы до ног и Тор все же мысленно соглашается: слушать про того харизматичного, удивительного, почти божественно красивого бету, которого альфа вчера случайно встретил в кофейне в центре Бухареста, было все же лучше, чем обсуждать с ним собственный, на половину поганый вечер. Как бы Фандрал ни хорохорился собственной обольстительностью… Тор не очень любил его выебоны, но против подобных насмешливых, что взглядов, что слов, с ними смириться было не так уж сложно. Как и с новой интрижкой Фандрала, что именовалась крайней влюбленностью? Эта песня была избита и слишком знакома Тору. Первая встреча, искра, бюря, безумие, хороший секс, а после три недели общения и очередной растерянный, чрезвычайно харизматичный, почти божественно красивый бета остается растерянно смотреть на молчащий телефон и недоступный номер.       Они не сходятся характерами, вот как называет это сам Фандрал, Тор же отмалчивается — его другу просто надоедает. За необычайной картинкой не оказывается ничего привлекательного, чужая очередная привлекательная голова оказывается пустоголовой. Секс, конечно, спасает, но на одном хорошем сексе отношения не вывезти, и этого, впрочем, Тор не говорит Фандралу тоже. Фандрал это знает и сам.       Сейчас же неспешно потягивает свой яблочный сок прямо из рокса, а еще наблюдает за тем, как Тор время от времени выходит из спальни, чтобы вернуть ему очередную реплику. Как и пять минут назад, как и три минуты назад, как и сейчас… Сейчас, правда, даже не успевает уйти. Фандрал верно смеется над ним. Или забывает? Тор не собирается ему напоминать, все равно говоря:       — Ты знаешь о моих принципах, Фандрал. Работа на первом месте, а уже после… — качнув головой за невозможностью махнуть в сторону друга кистью, Тор защелкивает на манжете белой рубашки вторую запонку и неспешно поправляет семейные перстни. Все сборище сомнительного поганства уже собирается в главном холле и вряд ли ожидает их, но с пять минут назад заходит Огун. Здоровается, спрашивает, надолго ли Тор здесь, а ещё спрашивает про перелёт — Фандрал ржет ему в ответ в голос и просто салютует собственным до основания лживым роксом.       Тор только глаза закатывает и, конечно, рассказывает ему то, что успевает рассказать и самому Фандралу. Была задержка, посадили в другом аэропорту, познакомился с привлекательным омегой… Последнее Огуна не интересует вовсе, как, впрочем, и все, что идет до, но, возможно, они просто давно не виделись. Скорее даже — точно. С момента, как Тора отправили учиться во Францию, его общение с Огуном сузилось до редких встреча в доме родителей на каникулах Тора и кратких переписок с вопросами Огуна, не требуется ли его помощь. Как друга семьи Одинсонов или как киллера, что пошел по стопам своего отца? Тор не уточняет ни единожды, но, стоит Огуну зайти в его люкс ради приветствия, все равно уточняет, как так получилось, что теперь альфа работает в отеле старшим администратором. Тор спрашивает прикрытие ли это. И Огун отвечает:       — Это работа, — пока весь окружающий Тора мир приобретает новые, удивительные краски. О том, кем является Огун, Локи не может не знать, как, впрочем, и его братья, но за все годы работы альфы здесь не случается ни единого инцидента. Или же папа с отцом ему просто не рассказывают. Но так и так Локи собирает вокруг себя достаточное количество опасных людей, чтобы счетчик Гейгера начал зашкаливать, просто оказавшись где-то поблизости.       Осознанно это случается или нет, но является именно таковым. Пока Фандрал все продолжает, и продолжает, и продолжает смотреть на него, говоря единым взглядом: Тор бы отлично уместился во всю эту картинку чужой жизни со своим геном Защитника.       — Прошу прощения. Ты имеешь в виду те самые принципы, где ты прячешься от любых отношений за своими бумажками? Или те, где ты пытаешься выглядеть очередным лицемерным взрослым, который не позволяет себе мелких любовных шалостей? — проводив его взглядом в спальню, Фандрал звучит слишком ядовито, а ещё слишком довольно. Его, конечно, радует тот факт, что Бальдр будет на благотворительном вечере. Ещё его радует вся их командировка — возможностью съездить к семье, повидать родных, подцепить пару-тройку чрезвычайно красивых бет где-нибудь в баре. В других местах Фандрал знакомиться не умеет, даже при том, что вообще не пьет, и Тора должно бы удивить само его знакомство с Бальдром, но Тор слишком занят.       Каждой из попыток не думать о том, что Локи, как представитель владельца отеля, будет на этом благотворительном вечере.       Он проводит в этих мыслях всю вчерашнюю поездку от дома омеги до EpoqueHotel. Он проводит в них все сегодняшнее утро. Он справляется? Он сдаёт анализы, чтобы ко времени благотворительного вечера получить на электронную почту справку об отсутствии любых венерических и найти себе секс на одну ночь. Чтобы не думать о Локи. И чтобы себе не врать — он ведь и правда улетит, даже если Regeneratio понравится его предложение о партнерстве. Он улетит, а Локи останется. И ни один из них не согласится на отношения на расстоянии, даже если опустить малюсенький нюанс: Тору вообще-то отношения не нужны.       Но Фандрал смеется все равно. Фандрал знает его и Фандрал его отлично чувствует. Эта дрянная ссылка, к которой не удается привыкнуть даже годы спустя, хорошие, но будто какие-то не такие омеги-французы, и множество работы, от которой обязательно придется отказаться во имя той самой великой любви, о которой уже и спели, и написали, и нарисовали сотни тысяч картин. Тор просто не желает — ни отказываться от того, чем живет, ни складывать все это в угоду чужих наглых желаний и непомерной величины требований. И Фандралу тут упрекнуть его вовсе не в чем. Тор пробует раз, Тор пробует два, Тор пробует, и пробует, и в конечном итоге понимает — работа достаточно хороша, чтобы не тратить свое время попусту и не дразнить сердце пустыми обещаниями счастья.       — Что ты хочешь от меня, а? Чтобы я с извинениями кинулся к нему на порог и поклялся в любви, Фан? — быстро глянув на себя в зеркало, стоящее у входа в спальню, Тор удовлетворенно кивает своему отражению и подхватывает с постели пиджак. Дорогая, идеально сидящая классика выглядит слишком хорошо, чтобы можно было сомневаться — у него будет отличный вечер, хорошая ночь и, может быть, он даже не поругается с отцом на завтрашнем обеде. На последнее костюм, конечно, никак не влияет, но Тору все же хочется верить, что сплетни по этому городу разносятся не столь быстро.       Надевая пиджак по ходу, Тор возвращается в гостиную и мгновенно понимает, что слишком зря задал вопрос. Слишком зря произнёс все те слова, что уже отзвучали. Слишком зря вообще дружил с Фандралом? Тот ухмыляется ему по-блядски и поднимает свой яблочный сок по его здоровье, честь и благодатное будущее. Прежде чем отпить, говорит:       — Позвони ему, Тор, — и на самом деле Тор не против. На самом деле Локи Тору очень понравился. Но для начала он слишком давно не искал отношений, а для конца все то, что было в середине, точно было лишь дополнительными отговорками. К тому же это была рабочая командировка. И ему нужно было успеть добиться хотя бы единой личной встречи с Фарбаути, а ещё выпросить себе встречу с тем, кто действительно занимался делами Regeneratio, а не просто был их лицом. Допив весь свой сок, Фандрал стряхивает ногу с подлокотника, поднимается на ноги и с многозначительным стуком ставит пустой рокс на низкий стеклянный столик. Одернув полы пиджака, говорит с усмешкой: — Позвони ему, иначе я переименую тебя в своем телефоне и назову «трусом всех времен и народов».       Светловолосый, улыбчивый и вновь влюбленный будто бы на век — Фандрал подмигивает ему, делая первый шаг в сторону входной двери, но Тор ему ничего не скажет. Ни о том, как сочувственно относится ко всем его попыткам разыскать ту самую любовь. Ни о том, что наблюдение за попытками Фандрала тоже в какой-то степени отталкивает Тора от нее или хотя бы ее поисков. Он просто становится одним из тех альф, что не ищут, и это чрезвычайно удобно.       Пускай не думать за весь прошедший день так и не получается — прикосновения Локи. Действительно ли они могли бы оказаться столь же приятны Тору, какими выглядели со стороны, когда омега касался себя?       — Не забудь добавить пару слов про лицемерие, Фан, — скептично усмехнувшись ему в ответ, Тор направляется ему навстречу и забирает со столика свой телефон, а ещё ключ-карту от номера. Фандрал почти звучно закатывает глаза, но больше ничего так и не говорит. И даже не подвисает у зеркала на входе, чтобы проверит укладку волос и бороды? В собственном люксе, снятом в отеле где-то на окраине Бухареста, он явно готовится к этому вечеру на протяжении пары часов до того, как приезжает сюда и поднимается к Тору в номер. Он точно желает выглядеть хорошо и почти идеально. А ещё ему нравится тот бета, Бальдр, о котором Фандрал болтает не замолкая, пока Тор одевается.       И на самом деле поверить в его симпатию не так уж сложно, но итог… Тор просто не думает. Они выходят из люкса, доходят до лифтов. Фандрал спрашивает его о самолете, многозначительно поглядывая на него и даже не спрашивая — когда личный самолет Тора будет готов, они полетят в Париж, конечно же, вместе.       Либо вместе пойдут туда пешком, если проклятье не пожелает отпускать Тора? Эта мысль смешит его мелочно, пока они едут в лифте, потому что подобный расклад Фандралу не понравится точно. И все же он согласится. По долгу дружбы. По старой памяти обо всех тех передрягах, из которых Тор вытаскивает его не единожды.       Фандрал называет их «Парижскими приключениями». Тор — просто старается не давать имен своим ночным кошмарам.       Спустившись на первый этаж, лифт раскрывает собственные двери и выпускает их в холл, украшенный живыми цветами и свечами на высоких подсвечниках. Здесь вряд ли собирается вся богема Бухареста, потому что Regeneratio славится собственной пристальностью к любым благотворителям и инвесторам, но ему удается увидеть несколько знакомых лиц. Альфы, беты и омеги, что временами присутствуют на торжественных вечерах, устраиваемых его семьей. Несколько партнеров по бизнесу. Фандрал уже оглядывается, будто бы в поисках бара, но Тор ошибается и на самом деле по-крупному.       Прямо сейчас.       Или во вчерашнем вечере.       Фандрал говорит:       — Пока мистер Лафейсон, тьфу… Не помню его фамилию до брака, но короче. Пока он не приехал, пойдем я познакомлю тебя с Бальдром, — потянувшись к нему среди негромкого, зудящего гула разговаривающей толпы, Фандрал опускает ладонь ему на плечо, другой же уже указывает куда-то вперёд. Тор замечает Локи за пару секунд до этого, успевая понять разве что единое: омега не выглядит как организатор праздника или человек, предоставляющий для него собственную территорию.       Он выглядит, как хозяин. В черных, слишком хорошо сидящих джинсах, в водолазке, что сидит в облипку, а ещё провокационно показывает нагие, беззащитные бока и сильные руки. На его плечах неуступчивыми лентами лежат мелкие, посеребренные цепи — Тор хочет услышать, как они звенят, когда Локи вздрагивает от удовольствия и прямо посреди поцелуя. Тор хочет положить ладонь ему на бок, выгладить кожу нежным движением большого пальца, а после пригласить засранца в свой люкс.       Но все же спросить — как мог Локи так просто обвести его вокруг пальца. По нему ведь было видно на протяжении всей их вчерашней поездки. От него чувствовалось это. Лавовая волна справедливости и благодати для всех, кто в ней нуждается? Фарбаути был лицом Regeneratio и вовсе не прятал того факта, что давно уже перестал контролировать деятельность реабилитационных центров. Иное же имя не разглашалось — ровно так же, как и фамилия его, Фарбаути, почившего супруга. Но Фандрал знал. Тор же был просто глупцом.       Потому что Локи был семьи Лафейсонов. Со смерти его отца началась смена профиля военного комплекса, существовавшего к югу от четвертого сектора, за окружной. Его старшие братья работали там сейчас, обеспечивая ему безопасность. А ещё точно держали весь город под собой, но могли ли быть теми, кто помешал бы Локи властвовать над Regeneratio? Он никогда не позволил бы им подобного. И он был тем именем, которое прятали. И он был тем омегой, которого оберегали. Заполучить его не было азартной, пустой затеей, но — Тор приехал сюда, чтобы вести с ним дела.       Не успел он сделать и единого шага вперёд, как Локи обернулся, чуть напряженно поджал губы, выискивая кого-то в толпе. А после увидел его. И прятать не стал — того, как его глаза удивленно расширились, чтобы следом на губах появилась радостная, хитрая улыбка.       Не улыбнуться ему в ответ было много больше того, на что Тор был способен. Как, впрочем, и не перезвонить? ~~~       Тор здесь.       Тор здесь и выглядит даже лучше, чем выглядел вчера, при том что вчера он выглядел отменено, и Локи был бы глупцом, если бы отрицал что-то бы подобное. Черная классическая двойка, точно дорогие запонки, легкая, обыденная и от того чрезвычайно привлекательная укладка без блестящих от геля волос. Локи оборачивается отнюдь не в желании найти его среди гостей. Он в общем-то не рассчитывает встретиться с ним ещё хотя бы единожды, а ещё давным-давно всю часть организационной работы перепоручает Пепперу, своему помощнику-омеге. Сегодня ему также помогает и Огун, и, если с Пеппера спрашивать Локи нечего, то вот с Огуна ему мимолетно спросить хочется. За молчание? За отказ использовать всю свою предприимчивость, военный опыт и редкие, очень хорошо скрываемые переписки с Тюром и Бюлейстом.       Конечно, Огун бросает два слова об интеллекте Тора и Локи просто не успевает спросить у него ничего большего или дополнительного. Бальдр забирает себе все внимание, они выходят из номера, выделенного Локи, они спускаются в холл. И, конечно же, Огун пропадает из вида, как только это происходит. А потом Локи оборачивается в поисках старших братьев-альф и папы и видит — Тор стоит разве что через шаг от лифта, рядом со светловолосым альфой, одетым в такой же классический костюм-двойку.       Тор смотрит прямо на него.       Тор улыбается ему… Локи точно улыбается в ответ, а после почти механически тянется к Бальдру и обещает вскоре вернуться. Бальдр улыбается ему между делом, все так и продолжая обсуждать с супругом-омегой мэра какую-то новую, курируемую им выставку в Национальном музее современного искусства. На самом деле Локи не бежит. На самом деле Локи даже не собирается бежать, но все же быстро находит взглядом среди гостей тех, с кем ещё не успел поздороваться, и неспешно уходит прочь от прицела указательного пальца альфы, что стоит рядом с Тором. Тот палец указывает то ли на него, то ли на Бальдра, то ли на супруга мэра, и точность здесь фактически не имеет веса.       Тот палец указывает в его, Локи, сторону. И Тор здесь. И проходит слишком мало времени, что с поставленной прошедшим вечером стирки, что с дрочки посреди металлического, альфьего феромона, что с каждого душа, который Локи принимает. Тор уже здесь и он выглядит чрезвычайно хорошо, он выглядит твердо и властно, а ещё сексуально. Локи хватает одного взгляда на него, чтобы вернуться к желанию вплестись пальцами ему в волосы. Локи хватает одной ответной улыбки, чтобы помыслить вновь — это отвратительно не подходит ему, но так сильно нравится.       Пустая перспектива провести с Тором все время его командировки до самого отлёта?       Локи проигрывает весь вечер к чертям, но определенно выигрывает время. Переходя от одного гостя к другому, ведя неспешные, ненавистные ему светские беседы и лживо отпивая шампанское из не пустеющего бокала, он краем глаза следит за перемещениями Тора по холлу отеля — тот всегда смотрит. Глядит на него, с внимательностью, но без угрозы любого вида ловит его взгляд собственным. Не собираясь давать ему и единого намёка на собственные прятки и побег прочь от него, Локи ходит неспешно, а ещё даже умудряется трижды пройти мимо Тора.       Он не игнорирует. И точно не боится. Но странное, непропорциональное волнение перебирает собственными невидимыми пальцами его кишки и подрагивает, подрагивает, подрагивает… Среди гостей Тором не пахнет. Его феромон не трогает воздух украшенного к благотворительному вечеру холла, его альфий след является ничуть не менее пустым, чем все те перспективы. Полчаса кряду Локи пытается согласиться, пропуская мимо собственных ушей девяносто процентов всех тех разговоров, в которых участвует, но стоит ему только решиться, стоит ему только выискать спину Тора взглядом, а после сделать первый шаг в ее направлении, как он чувствует самое дурацкое — на самом деле он согласился ещё где-то посреди самолета.       Это отнюдь не было в его правилах, — да к тому же он даже не спросил у Тора о его намерениях, — и Локи обязан был оставаться в границах привычной для себя разумности. Одноразовый секс, случайный секс, холодность при новой встрече и десяток других, находящихся на слуху последствий подобных экспериментов ему не нравились. Не потому даже, что это почти всегда сопровождалось вопиющей безответственностью партнеров. В этом просто не было любви.       Той самой, которой Локи хотелось.       Той самой, о которой Тора было чрезвычайно странно спрашивать через сутки после знакомства.       — Нравится вечер? — с бесшумной осторожностью подступив к Тору сбоку, Локи делает еле заметный шаг назад, чуть ближе к стене и вглубь того укромного места, обставленного по бокам букетами живых цветов, где Тор будто бы даже не прячется. Локи не рассчитывает, что Тор последует за ним, он не рассчитывает вообще ни на что и чувствует только, как сильно хочется сделать вдох поглубже. На таком близком расстоянии должен ведь чувствоваться феромон Тора? По крайней мере слышится его краткое хмыкание, а ещё оказывается видна мягкая, расслабленная улыбка. Качнув головой в его сторону, Тор говорит:       — Не могу понять, благодарить ли тебя за подготовку отеля или за список приглашенных гостей, — и Локи замирает тут же, почти не замечая, как альфа делает шаг вглубь этого укромного места следом за ним. Он становится к Локи плечом к плечу. Он поворачивает голову, он смотрит Локи прямо в глаза… Так быстро? Локи не желает даже задаваться вопросом, как именно Тор догадывается, что он стоит во главе Regeneratio. Локи не желает ничего вовсе, лишь чувствуя, как изнутри что-то ухает на дно почти с ощутимым в полете свистом. Прямо и вслух Тор называет его вторую должность, прежде называя первую, и теперь он смотрит на него в упор. Он ждёт.       Что Локи может сказать ему?       Он не помнит, когда в последний раз чувствовал себя таким растерянным. И вовсе не верит, что Тор скажет что-либо, отличное от того, что говорили все альфы до него. И вовсе не сомневается, что ещё секунда, две… Выражаться грубо он, конечно же, не станет, — для подобного этот альфа слишком хорошо воспитан, — но пару ядовитых колкостей выскажет точно и после Локи будет злиться, после Локи точно его прогонит и с вечера, и из отеля, а все равно почувствует сожаление.       Тор красив. Тор умен. И феромон Тора пахнет слишком хорошо.       Пока сам Тор говорит:       — Я не знаю, как тебе удается успевать и то, и другое, но это чрезвычайно почетно. То, чем ты занимаешься в Regeneratio, — у него голубые, внимательные глаза, а ещё красивые, мягкие губы. На щеках и подбородке нет щетины, на клыках нет этих вычурных драгоценных камней. И он в классике, в костюме-двойке и в галстуке, которые сидят на нем слишком хорошо, чтобы в конечном итоге Локи мог не подойти к нему этим вечером. И он говорит… Кратко моргнув, Локи чуть крепче сжимает ножку бокала с шампанским и медленно прикрывает глаза. Улыбка сама собой тянет уголки его губ вверх, меж ними прорывается пара смешков, что не пытаются спрятать облегчения.       Истинная разумность всегда граничит, но, впрочем, близко соседствует с мудростью — Тор подтверждает. Тор догадывается, Тор делает выводы, Тор произносит и Локи чувствует, как мурашки пробегают по плечам. Это альфа и правда настолько хорош? Выглядит таковым. Выглядит восхитительно. Не совратиться на него оказывается много сложнее, но, впрочем, выбор уже сделан — Локи предложит ему партнёрство. Непродолжительное. Возмутительное в собственной безответственности. Но все же чрезвычайно вкусное уже на вид.       — Я определенно ожидал услышать не это, но спасибо, Тор, — качнув головой, он откликается легким словом и открывает глаза, только от улыбки избавиться не пытается. Что ещё ему прятать теперь? Больше и нечего. Кроме всех тех вещей, которые альфы имеют по праву рождения и которые ему самому, как омеге, приходится отвоевывать. Кроме желание любви, которое все никак не желает оправдаться. Удовлетворить его ведь вовсе не сложно, мир полон альфами, мир полон теми, что и умны, и красивы, и при всем том даже успешны, только на поверку тяжесть этого поиска оказывается чрезвычайно неуместной, а все же реальной. Локи нравится до момента, пока не открывает рот, или нравится до момента, пока не говорит, сколько зарабатывает, или нравится до момента, пока тайна не вскрывает собственную руку, сбрасывая карты рубашками вниз — он владеет Regeneratio и присутствует на открытии каждого нового центра, а ещё лично оберегает их все от любых нападок. Броку — альфе, который держит в крепкой хватке все группы быстрого реагирования Regeneratio и является занозой в заднице, но остается слишком хорошим сотрудником, чтобы Локи все же решился его уволить, — это никогда не нравится. Ему вообще не нравится многое и Локи без стыда вновь и вновь сваливает это на его холостяцкое одиночество, но все же каждая новая его попытка разобраться со вторжением в очередной реабилитационный центр доводит Брока временами до бешенства.       Будучи Защитником, но, впрочем, будучи альфой Брок с легкостью закрывает глаза на то, что сам Локи является Атакующим. И это, конечно же, ничего не меняет. Это, конечно же, не имеет и единого права запретить Локи выезжать в нужный центр каждый раз, когда в его двери пытается прорваться ополоумевший альфа, желающий забрать вовсе не своего и очень даже бывшего омегу, или истерящий омега, требующий выдать ему трусливого ублюдка — его бывшего альфу. С бетами в этом плане работать много проще. Естественно, и они временами приходят за своими возлюбленными, но ни драк, ни вооруженной попытки «ограбления» никогда не случается. Им объясняют ситуацию, им рассказывают о правилах реабилитационного центра, а ещё говорят чётко и ясно — их бывший возлюбленный им не принадлежит и имеет право не желать видеть их.       Это никогда никому не нравится. Но там, где альфы пытаются добиться своего кулаками, а омеги — истериками; беты, к счастью, просто соглашаются. Даже если это все и расстраивает их до слез.       Брок считает, что защита собственных реабилитационных центров не является обязанностью Локи, но в реальности просто не понимает: все это — его жизнь. Купленные и арендованные жилые помещения, штат медбратьев и психотерапевтов, партнерские соглашения с больницами и полицией, благодарности от тех, кто выходит из Regeneratio в большой мир… Даже чертово приложение! Помимо групп быстрого реагирования, оно было первым, за что Локи взялся, стоило ему подписать все документы о владении реабилитационными центрами, и определенно было наиболее сложным из всего, что он делал до или после. Начиная от самой разработки и заканчивая публикацией в электронных магазинах приложений — ему потребовалось полтора года времени, два суда с нанятыми программистами, безосновательно задиравшими ценник, множество бессонных ночей и не одна витиеватая, матерная ругань.       Зато теперь, чтобы вызвать группу быстрого реагирования, не было никакой необходимости набирать номер или высылать сообщение. Достаточно было просто нажать в определенном, выбранном в приложении порядке боковые кнопки на телефоне и сигнал-SOS мгновенно улетал, во-первых, той группе, что была поблизости, а, во-вторых, всем остальным, находящимся рядом пользователям приложения, в чьих настройках было выставлено соответствующее разрешение. И Локи не собирался даже пытаться подсчитывать, сколь многих, как минимум, омег им удалось спасти благодаря этому. Первый десяток был преодолен ещё в первые же две недели.       И Брок, как бы ни любил выебываться, что Локи подставляет себя под удар, прекрасно знал — все, что он может, так это выполнять свою поганую работу. Потому что остановить Локи, запретить ему или даже отнять у него Regeneratio не выйдет ни у кого.       Тор же выказывает уважение. А ещё смотрит ему прямо в глаза и Локи вдыхает вновь без единой попытки спрятаться. Ему хочется видеть, а ещё хочется чувствовать, как кровь наполняется чужим стальным феромоном. Волнует или бередит? Очаровывает определенно. Внешним видом, интонацией, разумом. И даже кратко, вопросительно приподнятой бровью. Не желая медлить и все же желая продлить этот неспешный диалог среди целого зала гостей, но в укромном месте, Локи пожимает плечами. Откликается с мелкими нотками сарказма в голосе:       — Обычно альф это очень, ну, знаешь… Расстраивает. Моя работа, мои реабилитационные центры… — он подбирает неверное слово, потому что не собирается рассыпать вокруг себя возмущенные оскорбления. Альфы бывают разные, ему попадаются отчего-то только кретины. Нет, конечно, Брок хорош, пускай и пиздлив, а ещё хорош Тони — пускай и вовсе не потому что дружен с его папой, Фарбаути. Исполнительный Огун, альфы, которых Брок отбирает в группы быстрого реагирования, и даже Тюр с Бюлейстом, но только при определенной погоде и в определенный день недели. В каждый из тех дней, когда они не портят ему жизнь, например. Но все же ни они, ни все другие альфы, которых Локи знает — это не про любовь. Про работу, про семью, про обязательства без лишней доли романтики. Они работают на него или он работает на Тони, они дружат с ним, они, вновь же, портят ему жизнь, сажая самолет в запасном закрытом аэропорту.       Пока Тор выглядит как тот, подле кого Локи был бы не против задержаться здесь. Среди цветов, среди негромкого гула голосов всех гостей этого отвратительно светского и необычайно благотворительного вечера. В том был план? Определенно нет. Локи размышлял о том, чтобы остаться до приезда папы и, быть может, даже задержаться подольше, если всей его семейке не придет в голову устроить ему какое-нибудь очередное нудное знакомство, но так и так ему было необходимо — произвести замену механизмов собственного сознания, возвращающегося мыслями к Тору вновь и вновь. Съездить в клуб, вероятно, прихватив с собой Бальдра, разыскать среди толпы какого-нибудь несильно пьяного и чрезвычайно привлекательного альфу. Ничего не обещать, включить на телефоне геолокацию, не забыть про презервативы, уйти до рассвета и не оставлять номера. Это определенно не было в его, Локи, правилах, но Тор был слишком хорош — чтобы выбросить его из головы нужны были чрезвычайные меры.       Что нужно было Тору? Негромко рассмеявшись, альфа кивает головой пару раз, а после тянется вперёд и ставит собственный, слишком полный бокал на поднос проходящего мимо официанта-беты. Локи его знает. Локи его помнит и Локи с ним даже знаком — официанта зовут Дарио, он Разведчик и очень нравится Огуну. Тот, конечно, не афиширует, но, обведя взглядом холл отеля, Локи находит его слишком быстро. Среди всей беседы с Ником Фьюри, лидером румынской партии либералов, Огун все так и продолжает, что контролировать пространство, что вновь и вновь выискивать взглядом Дарио.       Ровно это делает и прямо сейчас, Локи же мелко, развеселил усмехается. И вовсе не ждёт, но справа звучит все равно:       — Значит они кретины, — вот что Тор говорит, вовсе не смущаясь и совершенно не беспокоясь, что может задеть этим всех собственных сомнительных братьев. Они ведь разняться? За все годы собственной жизни Локи не успевает встретить подобных ему альф ни единожды. Гордость без гордыни, власть без тирании и эта вкусная, изучающая неспешность. Интонация вынуждает его обернуться, чтобы встретиться с глазами Тора вновь. Голубые, искрящиеся смехом и точно заслуженным величием. Он ведь говорит, что приехал по работе? Локи хотел бы знать больше и точно хочет. Чем Тор занимается, как называется его компания, как он относится к благотворительности и какие у него планы на жизнь.       Желает ли он любви?       Он усмехается. Чуть склоняет голову к плечу, выглаживая собственным взглядом губы Локи, а еще шею и плечи. Это ощущается будто неспешное, чувственное прикосновение, от которого вздрагивают колени и по позвонкам стекает желание переступить с ноги на ногу, но не ради того, чтобы поежиться. Лишь ради того, чтобы подступить ближе, а после почувствовать феромон — делать этого не приходится вовсе. Тор смотрит ему в глаза, без попытки хорохориться или выставить себя лучше, чем есть. Знает ли, как сильно нравится? Точно уже догадался. Точно решил это использовать. Легкий, еле заметный след его феромона трогает щеку Локи, выглаживает скос челюсти. Не сделать вдоха слишком кощунственно, но сделать его — значит признаться. Сказать ещё больше. Ещё больше показать. Дать ещё большее понимание.       Локи откажется? Локи уже принял решение и отступится только в том случае, если получит отказ сам. Локи уже все обдумал, Локи уже слишком хорошо просчитал — не пострадать после не получится. Тор приехал меньше чем на десяток дней и, когда те завершатся, он уедет назад. У этой истории не будет продолжения. Она навечно останется сумбурным, сомнительно курортным, но самым настоящим романом.       После Локи точно будет скучать.       Но сейчас — медленно, с игривой усмешкой вдыхает и вновь тянет бокал к губам, притворяясь, что отпивает. Притворяясь, будто, среди всего пьянящего феромона Тора, ему и правда нужно что-то ещё. ~~~       Локи даже не пытается соврать ему или отбрехаться. Тор думает, что это получится забавно: когда Локи подойдет, когда Тор скажет ему, о чем догадался… В том, что Локи найдет его, Тор не сомневается ни единое мгновение, с момента, как видит его побег. Или все же неспешное, выверенное, слишком хорошо контролируемое отступление? Это случается величественно и статно. Это чрезвычайно Локи подходит.       Быть хозяином вечера или быть главным? Это определенно не является тем, о чем Тору стоит думать, но он думает все равно: будет ли Локи выглядеть так же, оседлав его? Определенно. Априори. Точное, стопроцентное да. Его шаг, плавность его движений и отдаленный отзвук его голоса, звучащего с уважением, но с необычной для омеги твердостью. Тор не подходит сам, потому что выжидает, а ещё смотрит, не пытаясь даже считать — как много раз Локи притворяется, что не выискивает его взглядом в толпе, и как много раз все равно находит. Он бежит настолько спокойно, что за ним хочется следовать. Ради игры, ради этого неспешного приближения и неминуемого отдаления, слишком похожего на горькое, вкусное танго. Его танцевать Тор, конечно, не умеет, но не один раз мельком видел, как танцует Фандрал.       Это было красиво. И определенно ничуть не менее сексуально, чем сам Локи весь и полностью.       Хозяин вечера, хозяин Regeneratio, хозяин города, держащий в строгом кулаке любой разгул, что Тюра, что Бюлейста… Привлекательный и высокий, с крепкими, обтянутыми черной тканью водолазки руками, с уважительными, но лживыми до основания улыбками. Никто не замечает их, самому же Тору требуется первый десяток минут и единое знакомство с Бальдром, чтобы увидеть — Локи не нравится здесь. Ему некомфортно, как бы он ни прятал этого. Ему хочется уйти, но он должен оставаться. Как минимум, до приезда Фарбаути? Тор обещает Фандралу не перезванивать, потому что Локи не выглядит одним из тех омег, чей интерес кончается после первого секса или через три часа после знакомства. Тор обещает и собственное обещание точно сдержит, потому что Локи выглядит восхитительно и выглядит слишком заинтересованным. Не отводит глаз, встречаясь с ним взглядом, мелко, чуть хитро улыбается ему. Эта улыбка застывает и останавливается за миг до того, как он обнажит свои омежьи клычки — Тору нравится. Исключительное, будоражащее кровь удовольствие, воспоминания о его горьком, возмутительно громком феромоне, а ещё он весь и в особенности те, почти вульгарные вырезы на его боках. Как много ему будет стоить, опустить ладонь поверх? Не присвоить, ни в коем случае не заявить о покушении на чужие территории, но предложить. Тронуть нежную кожу кончиком пальца, увлечь за собой… Локи не желает находиться здесь и Тору есть что ему предложить. После всего вчерашнего вечера, что был восхитительным, ночь могла бы быть вовсе не хуже.       Вероятно, Локи мыслил также. Или просто игрался? Стоило ему подойти, как не прошло и двух минут — Тор увидел, как омега вдыхает в поисках его феромона. Это движение определенно не было одним из тех, что занимали первые строчки его списка самых сексуальных вещей, но, похоже, собиралось стать одним из них. Переехать. Обустроиться. Просто остаться. Тор пообещал, Тор почти поклялся, что не станет перезванивать ему, потому что был взрослым и сторонился любых глупостей. Насмотревшись на Фандрала, он знал слишком хорошо, к чему все они могли привести — Тор был умнее. Собраннее. Взрослее, пускай вовсе не физически.       Пока Локи был просто обольстительным и необычайно хитрющим омегой, которому не было писано ни единое правило.       Отказаться от него значило не просто упустить веселье. Отказаться от него ощущалось так, будто Тор собирался упустить саму жизнь в лучших ее проявлениях.       И все же Локи приходит. Настигает его жаром лавовой волны без единого следа запаха. Феромоном, конечно же, пахнет, но еле заметно среди всего холла, пахнущего десятком других. То — лишь синтетика цитруса и бесконечная, выверенная ложь, которую Тор вовсе не переваривает, но которая же выглядит крайне уместно поверх кожи Локи. Потому что его глаза не врут, пока губы притворяются, будто правда вновь и вновь пробуют шампанское на вкус среди всего ничуть не пустеющего бокала. Потому что его смех звенит искренностью и мелкими взрывами бурлящей магмы, пока глаза лживо улыбаются проходящим мимо гостям. И рот желает доброй ночи, рот спрашивает о делах, только никому не предлагает остаться подле них с Тором ради светской беседы. Локи хочется поцеловать, легким движением ладони и не применяя силы толкнуть в грудь, зажать у стены, скрывшись за одним из букетов, что стоят подле них в высоких, минималистично вычурных вазах. И после у Локи хочется с усмешкой спросить:       — Куда же ты побежишь теперь?       Он не станет. Бежать или увиливать. Потому что не уходит от Тора прочь, потому что остается подле него, а ещё потому что лишь приподнимает бокал в сторону Бальдра, — того самого очередного беты, в которого Фандрал сумасшедше влюбляется — когда Бальдр пытается подозвать его. Тонкая грань меж собственным присутствием и крайне наплевательским отношением дразнит Тора искусным возбуждением где-то у затылка, вызывая не единую среди всех остальных, но крайне настойчивую мысль: Локи уже здесь, так пусть же все остальные радуются и не ждут большего. При всей его обычности, при всей его живости и всей искренности эти проблески высокомерия выглядят чрезвычайно вкусными.       Конечно, отнюдь не они развязывают ему руки, но против Локи ему даже не хочется пытаться обвинить в подобном кого-то кроме себя. Хотя, впрочем, и обвинять-то вовсе не за что. Локи остается, Локи делится с ним мелкими и большими фактами о работе Regeneratio, рассказывает о политике конфиденциальности, о безопасности, об их психотерапевтах и договорах. Он выглядит так, будто бы наслаждается самой возможностью, обсудить это с кем-то, Тор же просто слушает, отказывая себе — удерживаться в те моменты, когда вопросы, звучащие интересом, трогают его разум. В единый миг из множества всех тех минут, на которые очередной, не столь радующий его светский вечер становится поистине хорошим, Локи ступает вперёд и отдает очередному мелькающему мимо них официанту собственный бокал. Его речь берет краткую паузу. Ладонь Тора — определенно бежит от немыслимого греха отказа. Она поднимается сама, раскрывается и оказывается чуть ниже лопаток Локи, стоит тому вернуться назад. Прикосновение к ткани водолазки не заменяет прикосновение к коже и никогда заменить не сможет, но кожа прячется прямо под ней. Она теплая. Она скрывает крепкие мышцы ровной спины.       Локи просто замирает. На середине собственного вдоха, в конце того движения, которым возвращается к Тору. Он не желает уходить или чего-то ждёт? Тор никуда не торопится. Тор не собирается пугать, не собирается настаивать и готов отступить в любой момент, но с развязанными руками отступить будет явно сложнее. Особенно с той из двух, что уже осторожно ведет костяшками пальцев вдоль позвонков омеги… Локи оборачивается к нему медленно и не выглядит гневно. Прищуривается немного, осматривает его, будто сверяясь с какими-то критериями, которые должны принести Тору надежду, или разрешение, или великое счастье.       Они не приносят ничего. Существуют или нет, они оставляют его ни с чем — Локи просто продолжает рассказывать. Несколько секунд смотрит ему прямо в глаза, после отворачивается, но много раньше Тор позволяет себе то ли улыбку, то ли усмешку. Его пальцы неспешно пересчитывают позвонки омеги, крайне бестактно добираются до края пояса черных джинс, а следом очень тактично возвращаются назад к лопаткам, притворяясь, что ни единый не задевает вырез на левом боку омеги. Притворяясь, что не касаются на секунду теплой, нежной кожи.       Светское общество не любит ничего настоящего и в сторону любой вульгарщины всегда презрительно морщит нос. Светское общество обожает перемывать кости всем и каждому, а ещё чрезвычайно любит скандалы. Именно поэтому папа воспитывает Тора долго и настоятельно, учит его манерам, учит его всем правилам приличия, но завязывать галстук учить отказывается. Этим в свое время занимается Альферд, так и не отвечая — почему ему галстук завязывает Фригг и почему отец никогда не занимается этим сам, если умеет. Только став много старше, Тор находит некоторое подобие ответа на этот вопрос: близость к омеге, которые привлекает, пленяет иллюзорной недоступностью. Вот он здесь, вот Локи подле него и с наибольшей вероятностью они переспят сегодня, потому что иначе быть просто не может, но Тор так ничего и не предлагает. На вдохах пытается уловить хотя бы тонкую нить истинного омежьего аромата среди всего смрада, царствующего в холле, на выдохах отказывается считать минуты. Проходит десяток, после ещё один, а следом и целый час, часть из которого Локи кружит по холлу отеля, чтобы в итоге все равно прийти. Подступить к нему. Остаться с ним. Говорить с ним.       Он действительно выглядит удивленным? Когда Тор говорит, что его работа почетна. Когда Тор выказывает уважение. Когда Тор очень хочет поделиться — он не единожды прощался со всеми теми альфами-партнерами и альфами-друзьями, о которых говорит Локи. Так и не делится, конечно, заслушиваясь звуком чужого голоса, неспешным рассуждением, рассказом, а ещё собственной ладонью, что путешествует: тронуть правую лопатку, задеть шейные позвонки на самой границе воротника водолазки, после спуститься ниже, но, конечно же, не лезть в штаны, потому что это абсурдно и только после — вульгарно. Ему не хочется забрать Локи себе, ему хочется пригласить его, поцеловать его, зажать у стены, а после смотреть, как вместо любого побега омега целует в ответ. Своими тонкими губами, что так любят эти острые, насмешливые улыбки. Своим языком, что трогает их вновь и вновь, покрывая блеском слюны.       Тор, конечно, не пялится. Тора воспитывал Фригг и очень хорошо постарался. Но в нагрудном кармане у него телефон с пришедшими результатами анализов, а ещё ключ-карта от его люкса. Оттуда, конечно, открывается не сильно захватывающий вид, но в баре есть красное вино, а в спальне — просторная постель. Быть может, Локи не любитель, — вина, конечно, не постели, — только и Тор ведь не настаивает. Ещё у него есть виски.       А у Локи шефство над Огуном, что всегда с легкостью и по приказу находит необходимое, будь то ром или белое, полусладкое.       Только любит ли Локи приказывать? Точно любит играться. За всю их беседу, что длится, явно желая никогда не заканчиваться, Тор успевает поймать с десятка два его внимательных, хитрых взглядом, а ещё единожды чувствует, как Локи поводит плечами, стоит Тору задеть кончиками пальцев его бок. Ему, вероятно, щекотно. Тору просто хочется услышать, как он смеется.       А после стонет от удовольствия.       Но ничто прекрасное не может длиться вечно. Тор знает об этом, а ещё планирует, не загадывая. Не мысля, не мысля, не мысля о том, как сильно расстроится, если вдруг получит отказ. Локи успевает рассказать ему почти всё или всё в принципе, а ещё точно хвастается, но слушать его оказывается ничуть не меньшим удовольствием, чем на него смотреть. Тор делает и то, и другое, и все же замечает, как длинной, широкой волной смолкают чужие голоса в холле. Головы оборачиваются к дверям входа, звучит чей-то еле слышный вздох невдалеке. Локи успевает скривиться на долю секунды, прежде чем с мягкой, лживой до основания улыбкой произносит:       — Ну, наконец-то… Если бы я каждый раз опаздывал так же на собственные рейсы, я ни единожды никуда бы не улетел, — его голос звучит негромким, чуть скептичным бормотанием, голова кратко, неодобрительно покачивается. Тор желает ответить ему сразу и так и не отвечает. Сделав пару шагов вглубь холла, рослый, худой омега в атласном бежевом платье останавливается, оглядывает собравшихся гостей. Первым к нему подходит, конечно же, Огун. Успевает поцеловать руку, успевает поприветствовать и даже переглянуться, что с Тюром, что с Бюлейстом, стоящими у омеги за спиной. Не высмотреть в этом новом госте фальшивого хозяина вечера не получается так же, как ошибиться — с опозданием почти в полтора часа времени Фарбаути приезжает в EpoqueHotel.       Чтобы сказать речь, чтобы поприветствовать гостей, а ещё чтобы рассказать обо всех тех успехах, принадлежащих Regeneratio, но, впрочем, именно Локи. Будто искусная, острая колонна, он неспешно забирает свою руку у Огуна, уже тянет губы с доброй, но прохладной улыбке и даже кивает кому-то. Тор точно помнит, что собирался ответить Локи, Тор все ещё бездумно поглаживает его по спине самыми кончиками пальцев — не дернуться кратко, внутренне у него просто не получается. Когда взгляд Фарбаути, что прочесывает холл неспешно и уверенно, настигает Локи. И когда касается самого Тора — что-то неуловимо меняется в глубине его зрачка. Вряд ли злое, но уж точно не миролюбивое вздрагивает резким блеском.       — Но это спасло бы тебя от задержки с посадкой в запасном аэропорту, — он шепчет произвольно и достаточно тихо, чтобы в повисшей тишине никто не мог услышать его. Он шепчет, потому что между словом и движением прочь от Локи, выбирает первое. Фарбаути глядит именно так. Будто приказывает отойти. Будто настоятельно советует убрать руку прочь и назад — он точно ее замечает. Или по крайней мере догадывается.       Тор и правда пугается? Определенно нет. У затылка дергает легким раздражением — именно такие, норовистые и высокомерные, омеги ему вовсе не нравятся ни в бизнесе, ни в дружбе, ни тем более в постели. Они всегда требуют много больше, чем отдают, и, конечно, всего того, что требуют, заслуживают, но все же этот факт определенно не обязывает Тора выбирать их для чего бы то ни было. И это определено радует, потому что нужда подходить и знакомиться отпадает сама собой. Он уже знает, кто заведует Regeneratio. Он уже нашел этого человека.       И он не отворачивается. Фарбаути смотрит долго, пристально и очевидно оценивает, а ещё Тор очевидно не приходится ему по вкусу. В том точно вина Тюра да Бюлейста, а может быть и того альфы, что топчется за их спинами, поправляя немного помятый спереди пиджак. Локи говорит со смешком:       — Отнюдь. В этом городе у них сраная монополия на все самолеты, не зависимо от того, опоздал я на них или сел вовремя, — его голос не звучит зло, усмешка трогает уголок губ. Тор больше чувствует это, чем видит, потому что смотрит лишь на Фарбаути. К тому медленно начинают подходить гости, но отвлекает его отнюдь не это. С шумным грохотом альфа в помятом пиджаке и с взлохмаченной укладкой роняет свой телефон на пол. По губам Фарбаути бежит краткая, почти незаметная дрожь отвращения, и он сразу же отворачивается прочь. Уже здоровается с Бальдром и даже с Фандралом здоровается — от того, насколько растерянным тот выглядит, Тору хочется рассмеяться. Бальдр явно тащит его силком, а ещё лучится тем самым светом, какой могут источать только беты. Локи говорит на выдохе: — Поверить не могу, что они притащили с собой это… В каком номере ты остановился, Тор?       Тор отвечает вовсе не сразу. Его взгляд задевает Тюра, что уже находит его глазами. Его взгляд задевает Бюлейста, пристально всматривающегося Фандралу в глаза в процессе рукопожатия. И, конечно же, вновь его внимание возвращается — альфа, помятый пиджак, сомнительная укладка, чуть скорбно опущенные вниз уголки губ. Ему около двадцати пяти и ему очень некомфортно, но он отнюдь не из тех, в ком есть твердость прятать что-то подобное. Немного нелепый, с очень хорошо скрываемой неряшливостью и бегающим взглядом. Ещё один брат? Поверить в это не получается совершенно, к тому же Локи уже задаёт вопрос… О его номере? Тор отвечает почти механически:       — В люксе, конечно же, — пока его мысль уводит его глубже в неосязаемое размышление, собирая картинку из мелких, не поддающихся рукам пазлов. Локи звучит недовольно сейчас, а ещё во вчерашнем вечере рассказывает о трех братьях, значит этот альфа ему не родня. Этот альфа вообще здесь лишний. Но обернувшийся Тюр уже подступает к нему, говорит ему что-то, а после кивает в их с Локи сторону.       Вскинув глаза, альфа встречается ими с Тором и нервно сглатывает меньше чем через пять секунд.       Локи спрашивает:       — У тебя есть презервативы? — и этот вопрос влетает в голову Тора, вылетая из нее почти сразу среди всей задумчивости и всего интересного размышления. Если альфа не является родней, если не выглядит достаточно богатым и статным, чтобы оказаться здесь, значит его приводят сюда, но определенно не в качестве инвестора и любого другого, важного, гостя. Неужто они собираются познакомить его с Локи? Тору очень хочется рассмеяться, но он отвлекается на ощущение собственной руки, слишком давно замершей у Локи на пояснице. В этом нет вовсе правил хорошего тона или манер, Локи же не предлагает ему убрать руки нахрен. Локи говорит другое. Говорит об…       Презервативы, не так ли?       Презервативы нужны для секса. Они бывают классические, они бывают омежьи и бывают даже специальные презервативы для бет — с дополнительной смазкой, потому что секрет у них выделяется в меньшем количестве, чем у тех же омег. Ещё временами презервативы используют, чтобы наливать в них воду и сбрасывать прохожим на голову или чтобы надувать шарики, но Локи явно имеет в виду вовсе не это. Сморгнув странное, краткое оцепенение, Тор переводит к нему собственный взгляд и тут же видит многозначительную усмешку. Та будто бы спрашивает, о чем это он задумался. Но Тор отвечает много раньше:       — Да. Зачем они тебе? — бесконечно глупый вопрос и бесконечно глупая ситуация, слишком напоминающая Шекспира. Они ведь не думают, что Локи действительно согласиться знакомиться с кем-то, кого выберут за него? Они ведь не думают и правда, что Локи будет знакомиться с кем-то вроде этого, печально глядящего на собственный разбитый телефон альфы?! Они думают именно так и, похоже, Тюр уже дает бедняге крайние наставления, пока негромкий гул голосов вновь заполняет холл. Никто не стремится окружить Фарбаути толпой, тот берет себе шампанское, неспешно продвигается вглубь и постепенно здоровается все с новыми гостями. Где-то за его спиной Бюлейст так и остается говорить, что с Бальдром, что с Фандралом, но с последним — в особенности. Разговор явно выглядит не таким напряженным, как вначале, Тор слышит даже отголоски смеха своего друга.       Но смотрит — только Локи в глаза.       И чувствует — только собственную ладонь, которую оказывается очень сложно убрать с омежьей поясницы.       А после Локи говорит совсем тихо:       — Я хочу с тобой переспать, — и это звучит уже не обольстительно, это звучит по-настоящему жарко. Тор чувствует, как волосы на затылке становятся дыбом, краткая дрожь проходится по рукам, оседая в самых кончиках пальцев. Он ведь даже не успевает предложить, но, кажется, все решается ещё задолго до того, как наступает утренний рассвет. Для Локи. И для него самого? Он обещает Фандралу почти клятвенно, что не станет перезванивать, пока Локи ощущается лучшим, что вообще может случиться с Тором в этой командировке. Он делает медленный шаг в сторону, разворачивается к нему лицом, а после поднимает руку. Медленным, неторопливым движением он выглаживает лацкан его пиджака парой пальцев. Добавляет с мелкой, флиртующей улыбкой: — Если, конечно, у тебя не было других планов.       У Тора определенно был план занять себя кем-нибудь этой ночью, а ещё был план по расширению компании и бизнес-партнерству с Regeneratio. Ему было что предложить им. У него были чрезвычайно хорошие, вкусные даже, как назвал их единожды Фандрал, условия для них. И у него было чуть больше недели, у него было все время до следующего воскресенья, прежде чем он улетит, добившись своего. Но Локи… Плут и лжец. Хитрец. Определенно — засранец. Ему не приходится даже добавлять что-либо ещё, чтобы Тор почувствовал, как медленный жар скатывается по позвонкам, а слюна собирается во рту. Он просто здесь. Он просто смотрит. Он просто обкрадывает Тора на его предложение и произносит то сам.       — В таком случае тебе не помешает это, — не собираясь убирать ладони с чужой поясницы и почти полностью наплевав, да простит его Фригг, на всю собственную бестактность, Тор быстрым движением забирается во внутренний карман пиджака и достает телефон. Он снимает блокировку, находит открытое в фоновом режим окно с нужным файлом, а после протягивает все это Локи. Тот глядит с непониманием на него, на экран же глядит с легким удивлением, но вчитывается — в каждую из тех строчек с анализами, где написано об отрицательном результате. Не желая притворяться кем-либо, кем он не является, Тор добавляет спокойно: — Планировал провести ночь с кем-то другим…       Ему не нужна любовь, но Фандрал считает, что он просто боится. У него отличная жизнь и он ещё достаточно молод для семьи, но Фандрал считает, что он просто скучный затворник, который не умеет развлекаться. Прямо сейчас Фандрал приобнимает Бальдра за бок на глазах у Бюлейста, который будто бы даже не хочет его убить. Или просто откладывает это на попозже? Тор не будет спрашивать. Тор быстро обводит весь холл собственным взглядом. В его сторону Фарбаути больше не смотрит, зато Тюр уже указывает — лишь на Локи. И даже сам одергивает тому бедолаге-альфе пиджак. И даже не кричит на него.       Альфа выглядит почти ужасающе растерянным, пока Локи говорит:       — Забавно, однако, ведь… — он возвращает телефон в его, Тора, ладонь. Он подступает на шаг ближе. Какая-то заминка? Тор все ещё глядит на того альфу и он не станет соревноваться с ним, он не будет вести себя глупо или провоцировать драку. Даже если Локи любит нечто подобное, что априори выглядит, как когнитивная ошибка, Тор не нуждается в увеселениях подобного рода. Биться за омег или у кого-то их отвоевывать — ему более чем достаточно всей той власти, что он имеет уже, будучи главным директором OdinsonGroup. Альфа же всем собственным видом вызывает лишь сочувствие и желание похлопать его по плечу с нескрываемой жалостью. То ли за то, что согласился на обещание больших денег, то ли за то, что согласился на обещание статуса. Ни того, ни другого при нем сейчас нет, а ещё точно не будет, потому что Локи уже достает собственный телефон и уже протягивает его Тору. Локи уже говорит: — Планировал выгнать тебя прочь из собственной памяти.       Признание случается одно за другим и не стесняется стрелять в упор. Локи думал о нем? В какой именно определенный момент это было? Тор не спросит прямо сейчас и, быть может, выспросит уже в постели. Тор забирает телефон из его ладони, почти автоматически прижимая собственную к его пояснице. Локи ведь уйдёт с ним? На экране его телефона открыты результаты анализов. У них дата сегодняшнего дня. И отрицательные отметки во всех пунктах. Мелко, мягко усмехнувшись, Тор качает головой, прикрывает глаза. Он соглашается на то самое, безрассудное веселье, о котором так любит болтать Фандрал перед, после и во время всех своих интрижек с бетами, что точно и обязательно будут его последней настоящей любовью. Он действительно соглашается, но, пожалуй, только такой, как он, может найти для себя именно то безрассудство, что будет под пристальным контролем.       Потому что Локи сдаёт анализы на половые инфекции тоже и заранее планирует собственную ночь? Потому что его вообще заботит это. Потому что он предлагает первым. Потому что он выглядит восхитительно, не засыпает солью от картошки фри весь салон Aston Martin’а, а ещё потому что у него удивительный, колючий, но чарующий смех. Он продумывает все, ровно как и Тор. Он следит за всем, что касается его безопасности. Вернув к нему собственный взгляд, Тор протягивает его телефон назад и спрашивает тягучим, дразнящим шепотом:       — Что если я пожелаю остаться в ней? — у них не так много времени, потому что неизвестно, как долго Тюр сможет выполнять роль терпеливого мотивационного коуча, но торопливость буквально противоречит всему этому. Спешка выглядит вульгарно. И, впрочем, почти омерзительно — особенно, когда Локи неторопливо касается его ладони, забирая собственный телефон назад. Он точно смакует каждое прикосновение кожи к коже, а ещё блестит весельем в глазах.       Тор и хочет помыслить, что готов за что-то подобное сделать хороший, большой благотворительный взнос на счет Regeneratio, но эта мысль выглядит почти убого. Лучше он закажет Локи цветы. И обязательно оставит записку пустой.       Локи говорит:       — В таком случае мне придется проявить все собственное гостеприимство. Тор. ~~~       Он ищет без суеты, но вовсе не может найти того воспоминания о своей жизни, в котором бы в последний раз с таким азартом и упоением обсуждал с кем-то Regeneratio. Тору и правда было интересно? Тор выглядел именно так. Тор задавал вопросы, Тор озвучивал собственные мысли и рассуждения. Локи не собирался награждать его статусом исключительного, но реальность была проста — то, что было его жизнью, отчего-то вовсе не вызывало у других не то что восторга, даже искреннего интереса. Новые благотворительные акции, новые здания центров, улучшение условий пребывания омег, бет и альф, рекламные баннеры, подкасты о половом воспитании и эмоциональной гигиене… Фарбаути всегда слушал его с мелкой, кривой улыбкой сомнительного согласия, Бальдр не желал слушать вовсе, вновь и вновь говоря — подобные разговоры скучны; Тюр с Бюлейстом вообще не уделяли внимания этой части жизни Локи, будто ее и не было. Огун? Его заботил EpoqueHotel, Дарио и план торжеств на ближайшие полгода, пока Брок был слишком погружен во всю внутрянку работы Regeneratio, чтобы ещё хоть немного восхищаться происходящим и всеми теми высотами, которых они достигли. С Тони же разговаривать об этом было невозможно вовсе — каждое новое его слово было саркастичной колкостью такой твердости, будто Regeneratio успело сделать ему какое-то большое зло.       Но Тору было действительно интересно.       И Локи не нужно было даже пытаться солгать себе — в это было слишком просто влюбиться.       Он, впрочем, не предпринял и единой попытки. Где-то у поясницы вкусно зудело прикосновение чужой теплой ладони, перед глазами была голубизна чужих, постепенно будто темнеющих глаз. Локи определенно любил свою семью, — постольку-поскольку, — но все же был чрезвычайно рад, что успел принять все необходимые решения в отношении Тора до того, как увидел: Фарбаути заходит в холл, а следом за ним входят оба старших брата-альфы и ещё один, помятый, нелепый и с амбициями уровня одноклеточных. Он был хотя бы привлекателен? Он был альфой, одним из тех белых воротничков, что сидели на своих низких должностях и никогда не открывали рот, что попусту, что дела ради. В их глазах было слишком много плохо скрываемого страха. В их руках не было твердости. И злобы? В определенной концентрации, необходимой для выживания и продвижения по карьерной лестнице, она всегда была привлекательна. В стремлениях, в действиях, в предложениях. И даже в той правде, что Тор произносит прямо ему в лицо — у него были планы на эту ночь. Потому что он принадлежит этой категории альф. Потому что он не в браке, потому что он богат, успешен и совершенно не желает обременять себя обязательствами. Единая встреча и любое отсутствие последующей — вот она, его жизнь, и она подходит ему, и он выбирает ее вновь и вновь.       Локи точно пострадает позже. В завтрашнем дне, когда будет с качественно скрываемым разочарованием сидеть за столом на обеде с семьей и вспоминать все удовольствие прошедшей ночи и промелькнувшего вечера. В каждом новом последующем дне… Но отказаться прямо здесь и прямо сейчас уже не представляется возможным. Не поцеловать его? Распрощаться с ним и пойти на поводу у бесконечного желания Фарбаути его, Локи, спасти? От угрозы, от неверного выбора, от глупости. Папа ведь всегда знает лучше, но правда отнюдь кроется не здесь, потому что Тор заботится и это точно определяет его ничуть не меньше, чем планы на будущую ночь. Тор забирает его из аэропорта, Тор отвозит его в McDonald’s, Тор довозит его до дома. Не перезванивает? Ничего не меняется. Он все ещё отнюдь не тот, кто мог бы перезвонить омеге, подобному Локи, но о его привлекательность любого рода и вида не споткнуться не получается.       Локи спотыкается. Локи позволяет себе упасть.       — Я пойду первым по лестнице, а ты воспользуешься лифтом? — вот что Тор говорит, глядя ему прямо в глаза с улыбкой, но без пугающего оскала. Он пахнет сталью. Он выпускает собственный феромон для Локи. А ещё нарушает добрую сотню всех правил приличия, но будто бы Локи станет осуждать его за что-то подобное. Фарбаути опаздывает нарочно, потому что ему нравится чувствовать собственную важность, нравится знать, что его ждут и будут ждать, потому что он хозяин этого вечера. Фарбаути опаздывает для того, чтобы немного измотать Локи бесконечной чередой пустых, ненавистных ему светских бесед, а после предложить ему — это.       Альфу без перспектив? Скучного, бедного на деньги и эмоции? Напуганного?       Тор смотрит ему прямо в глаза и определенно не собирается убирать руку с его спины. Тор заботится, предлагая ему уйти незаметно, не вызывая ни вопросов, ни сплетен. Ему самому это нужно вряд ли, неделя пройдёт и он улетит назад. К своей Эйфелевой башне, к своим круассанам и красивым дизайнерским вывескам кофеен и мелких магазинчиков. С усмешкой качнув головой, Локи откликается:       — Уверен, в лифте хватит места для двоих, — и даже больше, но этого он уже не добавляет. Он предлагает Тору выбор, трогая собственным вниманием выражение его лица прежде чем оборачивается назад. Выискать взглядом Тюра оказывается не столь сложно и, судя по его мимике, долгая мотивационная речь уже подходит к концу. Не потому что тот самый альфа, помятый и скучный, наконец, готов, но именно потому что Тюр не сможет продержаться долго. А если раскричится, то после точно получит значительный нагоняй от Фарбаути. И просто неприятный — от Бальдра. За всю испорченную репутацию, за все эти условности, бесконечно важные и на самом деле не имеющие особой необходимости. Как будто бы все вокруг и так не догадываются, что уже который год кряду Фарбаути пытается выискать Локи «подходящего» альфу?       — Это определенно разозлит, как минимум, всю твою семейку, а ещё отразится на твоей репутации, — вот что Тор отвечает ему без единой попытки оправдаться за ту трусость, которой в нем нет. Он просто рассматривается варианты будущего. Он просто заботится и бережет, а ещё называется всех этих засранцев его, Локи, «семейкой», но не «семьей». Это смешит просто ужасно, это будоражит веселье среди всей его крови, а ещё будоражит его самого. Выдержав паузу, чтобы только не захохотать в голос, Локи вдыхает поглубже, вновь и опять пробует на вкус чужой феромон, а ещё тянется к Тору. Легким движением опускает ладонь ему на грудь, уже даже не флиртуя — эта граница пересекается им где-то на вопросе про презервативы.       Прямо за ней начинается секс.       Локи же произносит:       — И это будет чрезвычайно весело, — сладким, упоительным шепотом и предложением. Почти даже просьбой. Испортить Фарбаути вечер, испортить его, что Бюлейсту, что Тюру. Повеселить Бальдра? Он определенно будет в восторге, потому что Тор приходится ему по вкусу — Локи хватает трижды пересечься с братом взглядами за весь вечер, чтобы понять это. Ещё Локи хватает Тора. Они одного роста с мелочной разницей разве что в сантиметр и сейчас их лица оказываются достаточно близко, чтобы где-то в ладони Бюлейста скрипнуло стекло бокала с шампанским. Не то чтобы Локи слышит это. И не то чтобы видит хоть что-нибудь, кроме широкой усмешки Тора и азарта, блестящего в его глазах.       Теплая ладонь на пояснице сдвигается до того, как звучит любой возможный ответ. Теплая, крепкая ладонь, что не боится ни злости, ни собственной силы, ни даже всех мертвых богов, медленно накрывает его бок поверх выреза в фасоне водолазки. У Локи вздрагивают ресницы и ему приходится закусить щеку изнутри, чтобы не поддаться на эту вопиющую провокацию. Среди люкса? С легкостью, но не здесь, потому что даже у бешенства Фарбаути есть собственные пределы.       Пока у Тора точно нет совести.       Качнув головой в сторону лифта, он отступает на шаг, но, прежде чем убрать ладонь, пробирается самыми кончиками пальцев под ткань. Выглаживает ими живот Локи. Если после он не вылижет собственным языком место каждого подобного прикосновения, Локи будет определенно разочарован им.       Но точно не собственным выбором.       Не обернувшись себе за спину ни единожды, он направляется к лифтам неспешным, почти прогулочным шагом и, конечно же, слышит, как кто-то окликает его. И, конечно же — не оборачивается. Голос принадлежит Тюру, голос может принадлежать кому угодно ещё, но правда все ещё остается чрезвычайно банальной: они могут сколь угодно вечно грезить о том, что полностью его контролируют.       И все же никогда не приблизятся к любому возможному контролю ни на шаг.       Подобно Тору? Тор не контролирует. Тор отказывается от этого и вряд ли случайно. Он следует за Локи до лифта, он следует за ним внутрь кабины, когда открываются двери. Развернуться ко всему холлу лицом значит встретиться с последствиями, но правда заключается в том, что их почти никто не замечает. Пара омег разочаровано кривят губы, будто Локи действительно начинал играть с ними или соревноваться за какой-то приз, Бальдр бросает ему быстрый, чрезвычайно гордый взгляд, все так и продолжая стоять подле беседующих Бюлейста и Фандрала. Про второго бета после тоже скажет, что они не сошлись характерами? Локи просто заочно обещает себе не смеяться ему в ответ. Локи почти клянётся — не рассказывать ему после, как сильно его ранил отлет Тора.       Быть может, это ещё изменится. Быть может, Тор окажется ужасным любовником или ужасным просто, но прямо здесь и прямо сейчас он нажимает кнопку нужного этажа, отступает вглубь кабины лифта, к задней стенке, а после двери начинают медленно закрываться. Локи успевает увидеть почти яростный взгляд Тюра и облегченный выдох того самого альфы, которого привели то ли во имя жертвы, то ли ради унижения. Фарбаути же притворяется слишком занятым и не обращает собственного внимания на его, Локи, пропажу. Это, конечно же, ложь, но главное не меняется.       Как бы зол он ни был и как бы ни требовал с час или два часа спустя от Огуна местоположения Локи, Огун ничего ему не скажет. И отнюдь не из страха, что Локи может уволить его или того же Дарио.       Стоит металлическим дверям сомкнуться, как Локи облегченно выдыхает, поводит головой, разминая шею. Ему хочется стянуть с себя водолазку, а ещё принять душ, чтобы банально смыть весь коктейль из чужих синтетических феромонов, что точно прицепился к его коже. Ещё ему хочется смыть тот запах, который он выбрал для этого вечера сам. Тор ведь пойдет с ним вместе в душ? Определено. Он смотрит именно так, он рассматривает его, повернув голову и стоят подле его левого плеча. Локи пытается подобрать любое слово, что дополнит блеск его собственных глаз и азартную улыбку, но просто не успевает. Тор интересуется будто бы между делом:       — Стоп-слово? — и Локи не удерживается, сглатывая душный ком похоти, запирающий глотку. Его плечо тянет в сторону Тора будто магнитом, взгляд же ускользает прочь, пытаясь солгать о задумчивости. Тор видит ложь? Тор смотрит прямо на него, а ещё ждёт и, конечно же, все-все видит. Он наслаждается собой ничуть не меньше, чем всем происходящим, Локи же хочется увидеть его квартиру во Франции. Отчего-то ему кажется, что это обязан быть пентхаус. Наглое, чуть надменное и просторное альфье поднебесье, откуда видно все то, что уже покорено.       Тор выглядит именно так. Тор так чувствуется. Локи говорит преувеличенно задумчиво:       — Хмм… «Красный»? Это классика по-моему, — практика стоп-слов не удивляет, вызывая лишь довольство и возбуждение среди всего пространства добровольности и согласия. Без лишней торопливости. Без этой ужасающей спешки и обязательной в ее присутствии путаницы. Срок годности презервативов или наличие результатов анализов на венерические? Regeneratio заботится о половом воспитании и просвещении, но это априори не является достаточным среди всего государственного попустительства. У них. У их соседей. У соседей их соседей. Секс возносится на пьедестал, не предлагая обернуться на все попытки спрятать за кратким удовольствием тревогу и спрятаться за ним самостоятельно, что от близости, что от всей собственной жизни. Но Тору — не нужно это, и поэтому он выглядит привлекательно. Тем, что говорит. Тем, что делает. Он не боится, он не прячется, он просто планирует и хранит себя, не забывая сохранить того, кто находится рядом. Это точно не делает его исключительным, а ещё идеальным, но не расслабиться рядом с ним будто бы невозможно.       Слишком уж хорошо, спокойно и к тому же понятно.       — У одного из моих партнеров было «Никарагуа»… — качнув головой и позволяя Локи всю его лживую задумчивость, Тор бросает слово, бросает несколько и Локи смаргивает всю молчаливое размышление, что настигает его. Обернувшись к Тору, проходится взглядом по его щеке, задевает нос, уголок губ. Лифт движется медленно, но не настолько, чтобы ожидание было невыносимым, и неловкой паузы так и не повисает. Очаровательный, тактичный альфа откидывается спиной на стену лифтовой кабины, расслабленно опускает руки на перила, что находятся у его поясницы. Локи чувствует удовольствие от наблюдения за ним, вместе с этим чувствуя — потянуться к нему, повернуть его голову к себе, а после поцеловать и… Спешка, спешка, спешка. У него есть лишь ночь и, вероятно, он попросится остаться до утра, потому что все эти бесчисленные правила секса на один раз ему чрезвычайно не нравятся. Трусливо сбегать, чтобы избежать неловкости? Ее не будет. А Локи вряд ли может сказать, что знает Тора хорошо или хоть сколько-нибудь, но все же.       Неловкости не будет. Они скорее распрощаются, целуясь напоследок, чем будут прятать глаза в пол и неловко мямлить что-то на пороге его люкса.       — Серьезно? — чуть скептично, с еле скрываемым весельем, Локи задаёт собственный вопрос, но не потому что не верит. Он просто продолжает, продолжает, продолжает участвовать, а ещё ему отвратительно сильно нравится голос Тора. Этот густой, будто мед, но скорее расплавленная сталь звук интонации, шорох отстроченного в будущее удовольствия. Ему хочется услышать, как Тор стонет, а ещё как будет возбужденно шептать ему на ухо. Комплименты? Обязательно.       — Неа, — качнув головой, Тор поворачивается к нему со звонком приехавшего на нужный этаж лифта. Локи начинает смеяться разве что за секунду до него самого, и в этом его смехе собирается весь восторг и вся свобода происходящего. Бальдр будет гордится его глупостью? К черту Бальдра и всех остальных — нечто подобное никогда не повторится. Локи сможет пережить чужой отлет, Локи сможет пережить вечное расставание и даже сможет позабыть детали, но никогда, никогда, никогда не забудет то движение руки Тора, которым тот предлагает ему выйти из лифта первым.       Потому что он джентельмен?       Потому что ему нравится вид сзади и Локи видит это по его глазам, почти запрещая себе прекращать смеяться. От лёгкости и облегчения. Когда он чувствовал их последний раз? Не подле альфы. Да и вряд ли чувствовал вообще. Простоту, необременительность, все то, что было обозвано вульгарным и вопиющим каждым светским, высокородным выскочкой. Выйдя из лифта, Локи сворачивает влево и все ещё не оборачивается. EpoqueHotel он знает так же хорошо, как свое собственное тело. Этаж с номерами премиум-класса содержит лишь один двухкомнатный люкс с широкой ванной с не менее широким бортиком. Насколько Локи помнится, на нем отлично умещается бокал с красным сухим вином и тарелка с мясной нарезкой. Стоит ли ему рассказать Тору об этом? Он не будет объясняться за тех, с кем в люксе не был и не собирался быть, пускай ему и хочется похвастать еще, похвастать больше — временами, когда у них не предвидится богатых гостей, он снимает люкс для себя.       Тор это точно оценит, потому что обмануться, глядя на него, не получается — ему нравится слушать обо всех тех успехах Локи, которые остальные пропускают мимо собственных глаз, будто это обыденность. Омега, живущий в мире альф, созданном для альф, и встающий тем самым альфам костью в горле? Ха. Локи отнюдь не единственный подобный, но к его болезненному сожалению таких очень мало.       Пусть и становится больше от года к году.       — Чувствуй себя, как дома, — открыв дверь для него, Тор пропускает его внутрь. Вся эта галантность против всех смешком и всех колкостей, которые Локи слышал от него уже не раз, выглядит смешно, а еще напоминает о старом — Тор знает правила. Тор очень послушный и покорный альфа.       Локи правда верит ему?       Ох, вовсе нет. С довольной, азартной усмешкой, он переступает порог. Он проходит прихожую, задевая кончиками пальцев выключатель, замирает у края стены, слыша, как Тор закрывает входную дверь. Люкс выглядит ничуть не изменившимся с того момента, как Локи посещает его в последний раз. Просторная гостиная в тонах сгущающихся сумерек тёмно-зеленого леса и бежевого, густого песка, ворсистый, мягкий овальный ковер в самом центре, ближе к окну стоит широкий угловой диван, пара кресел и прозрачный журнальный столик из темного стекла. За углом стены вовсе не прячется небольшая кухня, больше выполняющая роль бара, и она отнюдь не является тем, что может вызывать у Локи гордость — уже который год кряду Тони запрещает ему делать ремонт. Потому что у них есть отельная кухня и потому что люди, которые снимают люкс, не готовят сами, вот как он говорит вновь и вновь, не обращая внимания на кривую, раздраженную гримасу Локи. Умеет ли Тор готовить? Тор выглядит, как человек, который умеет все и умеет это хорошо, но что-то определенное точно умеет получше. Чуть усмехнувшись очередному комплименту в его сторону, что мелькает в мыслях, Локи говорит:       — Миленько у тебя тут, Тор, — и он, конечно же, смеется. И он, конечно же, не торопится проходить вглубь. Все, что здесь есть, он либо уже видел, либо выбирал самостоятельно, потому что у самого Тони Старка, владельца мировой сети отелей Epoque, просто до отвратительного не было вкуса. Дальше кухни и бара в стене была дверь, ведущая в просторную, светлую ванную, рядом с ней находилась спальня, но вряд ли именно она была той, что выбрал для себя Тор. Там кровать была поменьше, вместо гардеробной был обычный, пускай и большой, шкаф.       Пока Тор был тем человеком, который арендовал Aston Martin. Любовь то ли к наибольшему комфорту, то ли к многозначительным выебонам явно была у него в крови.       — Ещё скажи, что не был здесь ни разу, — поравнявшись с ним, Тор отступает к противоположной стене и откидывается на нее спиной. Ни к гостиной, ни к двери второй спальни, что находится на противоположном от ванной конце гостиной, даже не оборачивается. Локи привлекает его много больше? Локи негромко, мягко и будто лениво смеется, разворачивается к нему лицом и почти копирует его позу. Смотрит Тору в глаза, смотрит на его губы и шею. Он ведь все ещё может помочь ему. Ослабить галстук, расстегнуть пару пуговиц воротника. Расстегнуть запонки? Только если ради того, чтобы прижаться губами к ребру его ладони и вылизать запястье. А после поцеловать самого Тора и… Тор видит это. Он точно видит и точно чувствует, но только смеется над ним одними глазами, будто самый настоящий, возмутительный засранец. Локи не верит ему вовсе, Локи не верит, что Тор не чувствует всего этого сам, и поэтому тянется кончиками пальцев к собственной шее. Оттягивает ворот водолазки, выглаживает кожу. Как быстро взгляд Тора откликается и теряет весь собственный смех? С такими скоростями точно не ездят. На таких скоростях просто не выживают. И поэтому Тор сглатывает. И поэтому медленно, возбужденно вдыхает. Наблюдать за тем, как темнеют его глаза в свете потолочных ламп — Локи согласен скупить все билеты на подобное зрелище. Локи скупает их уже. Тор просто говорит: — Даже спрашивать не стану, как часто ты изменяешь своей квартире с этим местом.       Не рассмеяться ему в ответ так же сложно, как не услышать этой сухой хрипотцы. Ему жарко? Ему голодно? Он не подходит, лишь поднимая к лицу Локи собственный взгляд. Он всматривается в его смех. Он будто впитывает его, запоминает. Как долго собирается хранить? Ровно до следующего, не менее обольстительного и глупого омеги, что совратится. Локи знает, Локи все понимает и Локи на все соглашается, а ещё ведет кончиками пальцев по собственному горлу. Там уже могли бы быть губы Тора, но нет, определенно нет, ведь он стоит на месте, и не подразнить его почти греховное упущение.       — Подойдешь? — Локи спрашивает с придыханием, с отсроченным в будущее стоном, но с настоящей усмешкой. В ней подрагивают его губы, в ней же подрагивает его грудь на новом вдохе, когда Тор кратко хмыкает. И откликается чуть более тягуче, чем обычно:       — Быть может, я хочу посмотреть, как подходишь ты… — каждый звук каждого слова прокатывается вместе с дрожью связок по его горлу, раскатываясь поверх языка. Локи хочется поцеловать его и вылизать его горло, а ещё укусить. За кадык или за плечо? Его укус Тору ничего не сделает, потому что метить его Локи не станет, как не станет и трогать собственными омежьими клычками затылок. Заявлять на Тора права ещё более глупо, чем ждать от него чего-то подобного, а ещё почти кощунственно.       Такие звери, как он, в неволе не водятся. Быть может, именно в этом их привлекательность?       Локи наигранно дует губы ему в ответ и театрально разочарованно качает головой, уже откликаясь:       — Неужели не уступишь омеге, Тор? Это так грубо… И совершенно бестактно… — Тор веселится. Тор вдыхает с дрожью, когда видит, как Локи отталкивается лопатками от стены и делает медленный шаг вперёд. Между ними сколько? Около четырех, но точно не пять. Слишком мало. Неуважительно много. Локи покачивает головой, будто болванчик, и преодолевает два с половиной, а после тянется ладонью к пиджаку Тора. Дорогая, качественная ткань лацкана оказывается под пальцами, вызывая тактильное удовольствие, а ещё не пытается растянуться, когда сам Локи тянет — Тора к себе, Тора на себя. Как можно ближе, но все же никому не стоит обольщаться.       Тор совращается все равно. Почти крадучись делает первый шаг и негромко, кратко смеется — Локи делает единый назад, потому что он знает правила, потому что он очень благовоспитанный омега, а ещё потому что ему плевать. Пока Тор играет с ним так, Локи не собирается отказывать себе играть в ответ. Это привлекает внимание, это дразнит обоняние его альфьим феромоном, а ещё возбуждает. Мысль, чувство и все удовольствие, прокатывающееся по плечам и груди. Его соски щекотно твердеют под тканью бельевого топа, Тор делает новый шаг навстречу — всего лишь следует за каждым из тех, которым Локи отступает назад к стене.       Локи ведет его за собой, Локи уводит его вглубь и в самую чащу, а ещё держит за лацкан пиджака, но не настолько долго, чтобы тот успел помяться. Обходительно откинувшись на стену лопатками вновь, он поправляет отворот ткани и медленно ведет ладонью по груди Тора. Смотрит лишь ему в глаза, замирает почти в благоговейном ожидании и притворяется, что вовсе не видит — как ладонь Тора упирается в стену над его плечом. Пока другая опускает на бок, прикасаясь теплой, мягкой кожей к его собственной. Все правила приличия умирают, либо же у кого-то банально заканчивается терпение. Порядочные высокородные альфы никогда не трогают порядочных высокородных омег подобным образом? Тор прикасается, выглаживая его нагой бок так, будто уже вылизывает его собственным языком, а ещё Тор делает крайний шаг.       И все равно оставляет расстояние. Оставляет это напряжение, это предвкушение и будто бы бесконечный азарт. Бояться его можно, но не имеет смысла — Локи уже обнимает Тора ладонью за шею, Локи уже тянется второй к его галстуку. Но к себе не притягивает, вместо этого ослабляя узел. Немного развязно, немного бунтарски и в то же время властно. Это определенно идет Тору, пускай и сложно было бы найти то, что ему бы не подошло. Кроме разве что щекотки? Тор делает именно это, еле ощутимо прикасаясь к боку Локи, и тот мелко смеется, втягивая голову в плечи, а ещё пытаясь закрыть бока локтями. Не то чтобы второе у него получается, потому что его ладони, его пальцы и даже его запястья — все это уже принадлежит Тору. Отказаться прикасаться к нему сейчас, отказаться трогать его и зарываться пальцами в короткие пряди волос у него на затылке… Тор поводит головой и сглатывает, потому что ему приятно, а ещё потому что Локи находит его слабое место быстрее, но, впрочем, это определенно ошибка.       Они равняются. Ладонь Тора соскальзывает ему на бедро, другая задевает прикосновением плечо и почти сразу выглаживает костяшками шею сбоку. Неторопливо. Слишком возмутительно медленно и слишком возмутительно хорошо. Прелюдия нашептывает громкие угрозы о великой смерти, в которую Локи никогда не поверит, стоя напротив Тора. Весь его ген Защитника. Вся его власть. Все его деньги. У него ведь точно пентхаус во Франции и это не стоит даже проверять, как минимум, потому что Тор уже шепчет негромко:       — Угостить тебя чем-нибудь? Вином, быть может? — красное, сухое, в прозрачном бокале на длинной ножке. Такое приятнее всего пить голышом, закинув ноги на подлокотник кресла и наслаждаясь осадочным ощущением удовольствия от хорошего секса. С парой засосов на груди, с очень даже приметливым следом чужих пальцев поверх бедра. Локи хочется рассмеяться, но получается лишь вдохнуть с присвистом похоти, которая прокатывается вдоль позвонков, когда Тор смотрит на него темными глаза, когда выглаживает его кадык большим пальцам. А ещё — когда пахнет. Металлом, металлом, металлом и твердостью той настойчивости, худшую сторону которой Локи никогда не увидит. Тор ведь заботится, не так ли? Он умеет это. Переводит взгляд к губам Локи, обводя кончиком языка собственные, а ещё сжимает его бедро пальцами чуть сильнее.       Локи смотрит лишь ему в глаза, определенно не собираясь портить ничего из того, что происходит, но все же говорит:       — Не хочу вино, — а следом добавляет, вздрагивая от того, как острым удовольствием скручивает внутри: — Хочу тебя, — но это точно не все, что он может сказать, а ещё не все, что сказать хочет. Тору не понравится? Тор смотрит так, будто ему очень нравится Локи. Со всей присущей ему наглостью, со всей легкой надменностью, что у них обоих слишком похожа. Все, что нужно — медленно поднять ногу, обнять его за бедро, а после подтянуть ближе к себе. Поцеловать. Молчать. Не делать глупостей? Локи ведь уже начал и остановиться вовсе не получится. И сбегать в ночи так сильно не хочется, но во всю утреннюю неловкость просто не верится. Это ведь Тор? Локи не знает его вовсе, зная какую-то его часть, а ещё видит, как Тор возбужденно сглатывает, видит, как он склоняет голову ближе и вновь поводит плечами, стоит Локи царапнуть ногтями его затылок. Локи видит, Локи делает вдох, а после добавляет звучным, слишком громким будто бы шепотом: — И остаться до утра.       Тор вздрагивает и замирает ему в ответ, а ещё отстраняется лишь немного. Останавливаются его прикосновения, пока у самого Локи почти даже останавливается сердце. Он ведь не мог ошибиться? Мысль о том, чтобы произнести подобное, даже не пришла бы ему в голову, если бы Тор не был… Если бы Тор был кем угодно другим. Если бы все было иначе.       Но — определенно не было.       Тор усмехается звучно, его губы растягиваются в улыбке медленно, а после он весь подается вперёд. Раздразненный всем ожиданием Локи замирает почти в рефлекторном благоговении, только поцелуя так и не получает. Тор склоняется к его шее, мелким шагом с шорохом задевает его брюки собственными. Это ничего не значит, они вовсе не обнимаются, но Локи все равно мягко давит пальцами на его затылок, пока другие подевают верхнюю пуговицу ворота выбеленной, накрахмаленной рубашки Тора. Она оказывается изгнана и выдавлена из петли в тот же миг, когда звучит:       — Обещай мне, — его интонация рокочет слишком близко к уху, кончик носа задевает хрящ, пока дыхание ранит кожу теплом, почти оставляя ожоги, но, впрочем, точно оставляя следы. Они останутся после того, как наступит утро и случится прощание. Они останутся и Локи клятвенно откажется прогонять их прочь. Тор поцелует? Он все ещё дразнится, а ещё вдыхает глубоко и шумно, вызывая лишь единое желание — прикрыть глаза, потянуться к нему всем телом, совратить его и вынудить совратиться. В этом ведь даже не будет трудности, потому что Тор соглашается уже, потому что Тор обнимает его ладонью за горло, а после договаривает: — Что не станешь уходить раньше, чем я проснусь, — Локи слышит приглушенный рык в его груди, и, конечно же, продолжит будущий век именовать его покладистым, но всей правды это никогда не вместит. Тор просто очарователен. Просто силён. И правда — чрезвычайный засранец. С развязной усмешкой собственных губ, Локи поднимает подбородок выше ему в ответ и обязательно останется, обязательно проведет с Тором утро, а ещё поцелует на прощание. У Тора ведь есть его номер — Тор ему не перезвонит. И всё, что будет здесь, останется именно здесь, а ещё оставит Локи бесконечное право на возвращение. В этот люкс. В ту самую постель и обязательно в душевую кабину, когда он затащит Тора во имя собственного уважения. Только прежде Тор говорит: — Мне слишком нравится наблюдать за тем, как ты бежишь от меня, чтобы все равно вернуться назад.       Локи успевает разве что приоткрыть губы с удивленным вдохом, не успевая ни дать обещание, ни даже попытаться оправдаться. Он ведь не бежит? Тор видит, Тор знает, Тор слишком умен для всей его лжи и оттого чрезвычайно вкусен. Как весь его аромат. Как тот самый его поцелуй, которым он накидывается на Локи с задержкой разве что в половину секунды. Это нападение случается резко, быстро и оправдывает, оправдывает, оправдывает любое возможное, дразнящее ожидание искрящимся, сводящий внутренности возбуждением. Тор делает шаг, притискивая его к стене и зажимая у нее собственным телом. Тор вжимается в него бедрами и, конечно же, тянет его, Локи, бедро выше, почти вынуждая — обнять себя ногой, принять себя. Никогда больше не отпускать? Локи давится стоном, жмуря глаза и позволяя чужому языку толкнуться себе в рот, а еще хватается. За край выбеленного, накрахмаленного воротника. За чужой затылок и все короткие, но очень мягкие, очень покорные пряди. Тор рычит, вряд ли требуя именно этого — Локи покрывается дрожью ему в ответ все равно. Неустойчиво, почти произвольно привстает на носок, прижимается ближе, чувствуя тепло чужой руки на собственном горле. Другая оказывается под его ягодицей, но все же не подсаживает, лишь сжимая плоть в ладони.       А еще обещая. У них точно случится что-то хорошее это ночью. У них все получится. ~~~       Веселая краткая глупость? Тор целует его, вжимаясь в его бедра собственными и чувствуя, как жадная, неистовая дрожь пробегает по плечам. Податливый рот без привкуса шампанского и с настойчивым ощущением лжи оказывается слишком ожидаемо вкусным, а ещё чрезвычайно влажным.       Локи обнимает его ладонью за шею, выглаживает пальцами затылок, а ещё забирается самыми кончиками под воротник рубашки. Он царапается? Несильно. Без желания причинить вред. Тор не верит ему все равно, вылизывая его губы и в крепкой хватки ладони сжимая его бедро. Сквозь плотную ткань джинс неудобно, без ядреного запаха естественного феромона — почти тоскливо. Ему стоит позвать Локи в душ, а ещё вылизать полностью, с головы до ног. Ему хочется наблюдать.       Как Локи дрожит в его руках и жмурится от удовольствия, закусывая свои тонкие, издевательски надменные губы.       Сейчас кусает его. Потянувшись вперёд головой, подгадывает момент и сжимает зубами его нижнюю губу, почти вынуждая — то ли застонать, то ли зарычать. Жар возбуждения скатывается по позвонкам, а ещё жалит, потому что вблизи Локи пахнет самим собой чуть сильнее. Лавовые волны, раскаленные капли магмы. Тор слизывает их все, но чужой укус зализывать так и не приходится. Локи делает это сам. Локи сминает в пальцах воротник его рубашки, в желании подтащить его ближе, Локи вылизывает его рот. Не заподозрить его в любви к власти оказывается слишком сложно ещё в том миг, когда он орет на Бюлейста посреди холла запасного аэропорта, но Тор отказывается мыслить тогда, Тор теряет любую подобную возможность прямо сейчас. Вытолкнув чужой язык из собственного рта, он сжимает слишком светлое и лживо хрупкое горло крепче в собственной ладони, а после продавливает — Локи стонет ему в ответ дразнящей дрожью звука, от которого слишком остро скручивает в паху. Он точно будет горячим и влажным внутри, когда Тор разденет его, сейчас же только сглатывает всю собственную слюну, уже смешавшуюся со слюной Тора. А ещё дышит, быстро и часто, толкается бедрами навстречу. Дать ему место или сковать его подле стены — здесь нет ни свободы, ни выбора, ни каких-либо прав. Тор желает укусить его в ответ, вместо этого требуя запрокинуть голову, а после выводя приоткрытым ртом линию острой челюсти. Тор желает быть уважительным, но, впрочем, это желание ничего вовсе не стоит, потому что Локи уже потирается о него собственными бедрами, толкается ему навстречу, а ещё выдыхает со сладким, вызывающим дрожь звуком удовольствия.       У него чувствительная шея? Он находит все слабые места первым и тянет Тора за волосы каждый раз, стоит тому тронуть еле ощутимым укусом его кожу. Чуть сильнее, чуть глубже вонзить клыки, дождаться крови — Локи же знает, что они здесь в чрезвычайно разном положении? Укус сбоку несёт в себе много меньше вероятности, чем укус поверх затылка, но там, где он должен бояться метки, Локи матерится, а ещё прикасается к Тору в ответ. Его пальцы ведут по кадыку, выглаживают кожу, зеркаля каждое из тех мест, где Тор целует его, кусает его. Выжирает досуха? От Локи пахнет цитрусами, а ещё пахнет десятком других чужих синтетических феромонов, что успели зацепиться за его одежду за вечер, и эти запахи не привлекают совершенно, в то время как истинный, самый настоящий почти не чувствуется. Тор просто не старается, но на самом деле Тор прикладывает усилия, а ещё вжимается носом куда-то за ухо Локи и нарочно громко, многозначительно вдыхает.       Потому что ему нравится. Потому что Локи — обязан иметь это в виду.       Локи просто жмётся ближе, а ещё покачивает головой, задыхаясь хрипом на новом вдохе. Он не произносит стоп-слова, но Тор все равно разжимает хватку на его горле, потому что любая его похоть никогда не сможет стоить дороже. Удовольствия? Лживо полюбовного согласия и банального расчета. Он, конечно же, не произнесет этого вслух, потому что это будет звучать грубо и потому что они отлично справляются, не давая друг другу обещаний. Вместо любого слова он вылизывает Локи шею, дразнит горло собственным языком, а ещё спускается ладонью ниже по плечу и груди, прямо к вызывающе нагому боку. От прикосновения Локи вздрагивает, не запрещая ему забраться пальцами под ткань водолазки и выгладить ею влажную, крепкую поясницу. От этого прикосновения Локи оттягивает его голову прочь, за волосы. Откажет? Не в этот раз. Он снова целует сам, отказываясь ждать, а ещё забирает все то, что забрать ему хочется, вместо того, чтобы болтать попусту. Открыть зажмуренные глаза у Тора не получается. Открывать глаза вовсе не хочется.       Только если ради того, чтобы посмотреть на Локи?       Засранец вылизывает ему слизистую щек и язык, а ещё ощущается очень наглым, но лишь до момента, пока не сдается. Под воротником рубашки Тора теперь властвуют его пальцы, а ещё жар. От него медленно увлажняется ткань между лопаток, плечо дергается, в желании избавиться от пиджака, в желании избавиться от всей одежды. Локи она не понадобится тоже и Тор отказывается сомневаться в том, насколько хорошо он будет выглядеть без нее. А следом слышит:       — Мне нужно в душ, — сиплый, задушенный шепот пахнет вулканической взвесью и чем-то ещё, слишком мелким, слишком неразличимым, среди всего обилия ароматов. Тор тратит две секунды на вдох, не находя истины. А ещё миг на то, чтобы все-таки открыть глаза. Прямо перед его лицом Локи облизывает собственные покрасневшие от поцелуев губы и блестит возбуждением взгляда. Тор выглядит лучше? Тор смотрит только на него, дублируя движение влажного языка поверх собственного рта. Тор интересуется вопросом предложения, но, впрочем, почти требованием:       — Составить тебе компанию? — он не собирается убирать ладонь с его поясницы, но соглашается проститься с крепким, обтянутой джинсой бедром, чтобы дотянуться до задницы снова. Чтобы увидеть, как Локи закусывает щеку изнутри? Тор вылижет ему бедра, а еще вылижет его и откажется заниматься с ним сексом на четвереньках. Тор положит ему подушку под спину, Тор позаботится о нем и Тор будет смотреть — как Локи прогибается в пояснице для него и от удовольствия, среди всего ощущения его члена, медленно входящего в его омежью задницу. Он будет жмуриться? Он будет стонать? Тор обкрадет его на каждый звук и застенографирует каждое движение его тела в собственной памяти, сейчас же кратко, с выдохом жмурится сам, пока Локи ведет ногтями по его затылку. Дразнящее предупреждение, за которым никогда не последует нападение — от этого оно ощущается вкуснее. Локи же смеется одними глазами.       Он уже назвал Тора однажды покорным.       Но он же говорит сейчас:       — Я восприму это оскорблением, если ты не пойдёшь за мной, Тор, — раскрасневшийся, возбужденный и почти даже ласковый, но это, конечно же, обман. Тор не верит ему. Тор смотрит ему прямо в глаза, чувствуя, как Локи прижимается бедрами ближе, вставая на обе ноги. Он стоит на носочках? Он забавный, обворожительный и самодовольный плут, а ещё он приоткрывает рот с еле слышным стоном, нарочно сталкиваясь с бедрами Тора собственными. Твердый, и влажный, и дрожащий собственными ресницами — отпускать его сейчас от себя вовсе не страшно, потому что бегства не случится. Локи ведь уйдёт победителем? Тор закусывает нижнюю губу, вдыхает раздразненно и тянется к нему навстречу вновь, не собираясь целовать. Локи приоткрывает губы все равно, потому что ждёт его, потому что хочет принять его, а ещё точно хочет его, но все равно в отместку кратко хлопает кончиками пальцев по затылку.       Потому что Тор не целует. Потому что Тор шуршащим, возбужденным смехом звучит ему в ответ, вновь касаясь губами челюсти, и горла, и шеи — над той самой, дрожащей, нитью пульса, что безмолвно и многозначительно сдает омегу с потрохами. Он ощущается загнанным, дразня его рот обещанием: если смыть весь синтетический смрад, то можно утонуть в самом центре раскалённого лавового озера. Если последовать за Локи в душ, можно…       — Я пойду за тобой куда угодно, если ты скажешь мне, куда идти, — вот что он говорит, рассыпая признания такой интонацией, будто действительно никогда не станет за них отвечать. Но он ведь клянётся? Не перезванивать, не перезванивать, не перезванивать и не губить всю собственную жизнь во имя чужой соблазнительной задницы. У Локи она, конечно, ладная, но мелковатая, в то время как его голос, его движения, все остальное и что угодно из того, что является им — Тор вылизывает его шею, прихватывает кожу зубами остро, но безболезненно. Тот самый смех, что зарождается где-то у Локи в груди, обращается стоном и горячечным выдохом.       Две секунды, или три, но вряд ли четыре — Локи целует его сам. Локи толкает его в плечо. Продавливает отступление. Вот что случается, когда он подходит — он вынуждает Тора отступить, шаг за шагом оттесняя его к противоположной стене. Сколько там наберется? Тор забывает считать, захлебываясь новым вдохом от ощущения чужой ладони, которая опускается поверх его члена. Локи обнимает его сквозь костюмную ткань брюк, выглаживает вдоль ствола и мягко придавливает головку большим пальцем. Не солгать о том, что Тор стонет ему в рот от легкого удара лопатками об стену, не получится, но, впрочем, лгать не придется, потому что Локи плевать. Смеяться над ним или подначивать? Он опускает ладонь Тору на плечо, с ощутимой силой и вряд ли предлагая — остаться здесь, не двигаться. Не делать глупостей? Уже поздно, но Тор слишком занят чужим языком дразняще вылизывающим его губы, а ещё тем самым движением, которым Локи будто бы вот-вот собирается расстегнуть его брюки.       Но, конечно же, не делает этого.       Потому что он лжец. Потому что Тор все же дурак, но чрезвычайно везучий. Сглотнув вязкую, будто раскаленную слюну, он вдыхает, когда Локи отстраняется. Он открывает глаза. Изумрудный взгляд дразнит его слишком гордой насмешкой, чтобы это можно было принять на собственный счет. Локи нравится то, что он видит? Когда он смотрит с такой похотью и самодовольством, Тору почти хочется пригласить его к себе в Париж. Когда он легким движением большого пальца собирает слюну из уголка губ Тора, когда тянет его к собственному рту и обнимает губами, забирая всю влагу себе, и когда говорит:       — Не опаздывай, а то начну без тебя, — Тор чувствует, как под левый коленом вздрагивает и как дергается весь его феромон. Он ведь не посмеет ударить им Локи? Никогда, но прямо здесь и прямо сейчас высылает его омеге вслед несдержанным обещанием. И, медленно расстегивая пиджак, наблюдает, как тот просто уходит в ванную.       Локи, конечно же, не оборачивается ни единожды.       Но, без труда расстегнув застежку всех тех цепочек, что лежат на его плечах будто бы настоящей кольчугой, сбрасывает их на пол на половине пути.       Он, конечно же, оставляет след. И, конечно же, не посмеет — начать без него. Тор просто смотрит. Откидывается затылком на стену, ленивым движением опуская ладонь на собственный член. Отказаться от прикосновения к себе не представляется и единой возможности, но любая другая просто теряется где-то в пространстве его люкса, потому что Локи действительно уходит. Переступает порог ванны. Закрывает за собой дверь, но за две секунды до этого Тор слышит, как он расстёгивает молнию на джинсах. Не пойти за ним сразу же слишком жестокая пытка, на которую получается согласиться по одной-единственной причине — вся ночь ещё впереди. А у него есть виски? У него стоит и возбуждение крутит кишки, а ещё требует свести ноги. Требует запустить ладонь под пояс брюк, чтобы после… Дернув плечом, Тор точно знает, что не обещал не начинать в одиночку, но все равно, почти прощально сжав себя сквозь ткань брюк, тянется к пиджаку.       Два шага вправо и за углом, в том конце гостиной, его ждёт дверь в спальню. Он уходит туда, расстёгивает пиджак по ходу и занимает себя самым нелепым из всего возможного — раздевается. Быть может, Локи нужно время, быть может, Тору нужно выдохнуть, собраться, не делать глупостей. Он уже точно сделал самую большую из всех возможных, но за нее все же ругаться на себя не хочется. Вместо чего-то подобного, он проходит через спальню в гардеробную, стряхивает пиджак и рубашку на вешалки. После галстук слетает на одну из полок. Уважение, неторопливость да к тому же он уже подумывает о том, чтобы налить себе немного виски, но терпения не остается на что-то большее. Быстрым движением скинув майку на полку следом за галстуком, он расстёгивает пуговицу на брюках и точно замечает — тело разворачивается в сторону, ноги пересчитывают шаги. Его утаскивает к ванной почти силком, пока возбуждение зудит в плечах и у затылка, а ещё требует расстегнуть, наконец, чертовы брюки.       Тор расстёгивает. Вначале открывает дверь ванной, после переступает порог и расстёгивает… Локи успевает забраться в душевую кабину? Тор, конечно, торопится к нему, но определенно не станет рассказывать, как с пару минут позорно принюхивается к воротнику снятой рубашки, потирая себя через брюки. Потому что омега оставляет собственные следы на его воротнике. Прикосновения или еле разделимый запах феромона — когда Тор приходит, Локи успевает и раздеться, и забраться в душевую кабину, и даже отрегулировать температуру воды потолочного душа, но так и не оборачивается.       Точно слышит его приход, не может не слышать, и все равно низко опускает голову, продолжая ласкать себя между ягодиц. От вида его длинных, расставленных ног и слишком соблазнительных бедер у Тора сводит мышцы где-то под лопатками, а ещё во рту собирается слюна. Локи упирается в стену одной рукой, прогибается в пояснице, отдавая собственное тело каждой из тех капель воды, что рушатся на него сверху и медленно стекают по его коже. Тор видит, как у него подрагивают бедра. Тор точно видит, как его пальцы впиваются в кафель стены, пока те, что принадлежат другой руке, потирают вход и собирают естественную смазку с его раздразненных краев. Она скользкая и Локи перетирает ее между пальцами, выглаживая себя до самой мошонки.       Тор прикрывает дверь ванной, почти не замечая этого, и просто обещает себе смотреть до первого, придавленного к полу звуком текущей воды стона. Но совершенно не обещает продержаться настолько долго. ~~~       Сознание мутится и у затылка зудит невозможной, почти жестокой похотью, которая требует то ли быстрой разрядки, то ли просто вернуться назад в гостиную. Не брать полотенце, не одеваться и не пытаться притвориться. В чем-то определенном? Локи точно помнит, когда у него был последний секс, не имея и единой возможности вспомнить, когда в последний раз возбуждение было настолько острым и одновременно беспомощным. Необходимость скинуть с себя одежду, от которой кожа покрывает почти ощутимым зудом, оказывается много больше любой другой и много больше даже желания забраться в душ, включить воду, смыть с себя любой синтетический феромон, чтобы оставить фтору лишь собственный… Он ведь может сделать это позже? Тор пахнет так сильно, что Локи почти приходится заставить себя оторваться от него. Убрать ладонь с его члена, отступить от него, прекратить целовать его горячий, ничуть не неожиданно жадный рот.       Тор целуется так, будто хочет сожрать его, и напротив каждого движения его рта любое предложение познакомиться с любым помятым, неловким альфой без амбиций выглядит почти надругательством. Они умеют целоваться так же? У них есть эта вкусная, рычащая от возбуждения интонация голоса? Локи не проверял, потому что он не идиот и никогда не согласился бы на полумеры, но подозрения были банальны — дрожь рук, промямленные слова, не имеющие ничего общего с приносимым удовольствием или желанием получить его в ответ. Прикрыв глаза, он сглатывает вязкую, похабную слюну и парой пальцев потирает себя между ягодиц. Слюна все равно скапливается вновь, потому что в Торе нет этого, то ли скучного, то ли разочаровывающего, а ещё от него оказывается слишком сложно оторваться. После первого поцелуя, после каждого нового и после того ощущения, которым Тор почти кусает его за шею. Он ведь не сделает этого? Он точно сделает это, но не посмеет оставить метки, пока Локи почти требует от себя — отступить. Вынужденно? Чтобы просто не опуститься на колени. Чтобы просто не расстегнуть его брюки быстрыми, суетливыми движениями подрагивающих рук, а после не вылизать его член, запустив свободную ладонь себе под белье сзади.       От это мысли и этого упущения прямо сейчас у него сводит в паху, а ещё влажно поджимаются мышцы входа прямо под пальцами. Время ещё будет, иначе не получится, Тор к тому же берет с него обещание не уходить до его пробуждения, только придет ли сам? Он уже здесь. Локи слышит, как он заходит. Локи точно слышит, как он разувается и снимает брюки. Сквозь весь шум льющейся сверху воды это с легкостью может быть слуховая галлюцинация, но от мысли о том, что это может быть правдой, Локи раздразненно выдыхает приоткрытым ртом и медленно проталкивает внутрь первый палец. Потому что, если Тор смотрит… Локи точно помнит, насколько давно у него был последний секс, но ему не хватает наглости оправдаться перед самим собой, что Тор просто не станет о нем заботиться и поэтому Локи начинает сам.       Тор позаботится о нем точно.       Локи просто ебал любое ожидание.       Поведя плечами в попытке сбросить скользнувшие меж лопаток мурашки, он пытается сжать зубами новый стон, но тот вырывается все равно. И это определенно не зов, это точно не просьба, только краткий след прохладного воздуха уже трогает плечи и поясницу, когда позади открывается дверь душевой кабины. Любая возможная слуховая галлюцинация чужого присутствия становится обманом и выдумкой в то же мгновение, когда на его бок опускается чужая ладонь. Она собирается разыгрывать невинность? Ее пальцы сжимаются требовательно и в необходимости, пока другие уже проскальзывают между его ягодиц и выглаживают влажный от смазки вход поверх его собственных. Не застонать в ответ не получается. Он возбужден и ему хочется, но так, конечно, ничего не получится даже среди всего его неозвученного бесплодия. Тор не поверит? Сам Локи не имеет и единого желания экспериментировать и дразнить судьбу, обещая что-нибудь придумать, высказать любое возможное предложение, а ещё… Мысль обрывается и вылетает из его головы, стоит Тору прижаться со спины. Он притирается членом к его заднице, прижимается теплом бедер и груди к его коже. Локи бормочет:       — А ты большой альфа, да… — и ему почти жалко, что он все же ушел из прихожей, так и не расстегнув Тору брюки и не опустившись на колени. Не попробовав его член на вкус? Возможность ещё точно будет и Тору точно понравится, Локи же не посмеет не насладиться: тем, как Тор будет очень долго притворяться чрезвычайно обходительным, пока не застонет и не толкнется в его рот сам на всю длину. Потому что он именно такой? И да, и нет. У всей его обходительности точно есть пределы. У всей его тактичность есть достаточно удовлетворительный и краткий срок годности.       — И омегу выбрал себе подстать, — коснувшись губами его плеча, Тор перебирается ими к шее, а ещё бормочет ответ. Жестоко? Прямо сейчас Локи готов простить ему любую насмешку и даже поднимает руку, убирая распущенные, влажные волосы в сторону, чтобы открыть шею. Прямо сейчас, пока Тор медленно выглаживает пальцами края его входа, дразнится и почти проникает большим внутрь Локи готов простить ему буквально что угодно. Но смолчать все равно не получается:       — Остро, — на самом деле горячо и жарко. Прямо под кожей, у ее поверхности и внизу, где все вздрагивает, стоит Тору спустить ладонь с его бока на живот. Он царапается? Чуть ниже пупка и это точно месть, но она настолько бессмысленна и безболезненна, что Локи остается разве что закусить щеку изнутри. Глаза, правда, открыть не получается, но, впрочем, не то чтобы хочется их открывать. Весь спектр ощущений сужается до шума теплой воды и металлического запаха чужого феромона. Весь спектр ощущений схлопывается до чужих бестактных пальцев, потирающих его сзади и размазывающих естественную смазку по его бедрам. Но светский диалог обязывает? Локи прогибается, толкается Тору навстречу, а ещё пытается прижаться ближе, чтобы почувствовать, как член Тора трется о его ягодицы. Твердый и точно с влажной от предсемени головкой — Локи сглатывает, сглатывает, сглатывает и шумно выдыхает носом, все же бросая негромкое вслед уже сказанному: — Ты не первый, кто издевается над моим ростом, Тор.       Он может простить единожды, но дважды не получится. Ни дважды, ни тем более трижды. Они ведь отлично проводят время? Просто охренительно. У него поджимаются пальцы на ногах от рокочущего звука чужого смеха, а ещё напрягаются мышцы живота, когда Тор перестает притворяться то ли целомудренным, то ли идиотом и обнимает его пальцами у основания члена. Без предрассудков, без стеснения и без любых нелепых табу. За всю собственную не столь долгую жизнь Локи, к своему счастью, успевает встретить не так много альф из той самой категории «опасающихся». Прикасаться к омеге спереди, или делать ему минет, или даже трахать его лицом к лицу? Бальдр считает, что это бестактно с его стороны, называть чужой менталитет идиотизмом, но сам же подобных кадров всегда сторонится.       Тор просто выглаживает его вдоль ствола, дразнит пальцами головку и вылизывает шею, стоит Локи со стоном откинуть голову ему на плечо. Тор просто говорит:       — Это был комплимент, — и ладно, быть может, думать о том, чтобы простить его вновь, просто не придется. Локи стал бы? Вся нелюбовь к любым полумерам в моменте и напротив Тора оказывается слишком ожидаемо лицемерной. Он слишком хорошо целуется. Он слишком многозначительно притирается собственным членом к заднице Локи, а ещё точно нарочно вжимается им между ягодиц, попутно прихватывая зубами хрящ его уха. Локи отмалчивается? Выдыхает и тянется рукой себе за спину, выглаживая Тору бедро и бок. Горячая, влажная кожа, вздрагивающие под самыми кончиками его пальцев мышцы, а ещё удовольствие. Тор пахнет им, Тор двигается его движениями и обнимает Локи поперек живота, прижимая ближе к себе, пока другая его рука так и продолжает кольцом пальцев выглаживать вдоль ствола. А после звучит: — Меня привлекают твои бедра. Твой феромон. И твоя шея. К тому же… — признание, признание, признание, отсутствие обещаний и новое медленно движение языка, которым Тор вылизывает его шею сбоку. От этого вздрагивают колени, а ещё, кажется, плавятся кости, пока любая возможность тронуть его ощущается обязательной. Выласкать пальцами вдоль, коснуться головки, обнажив ее… Локи не отказывает себе в удовольствии, чувствуя, как в кончиках пальцев зудит от ощущения твердости чужого члена и как Тор толкается в ответ. Он будет стонать для него? Локи не верит, что за одну ночь успеет испробовать ту самую, очень покорную его сторону, но это оставит ему множество фантазий на будущее. Или настоящее? Тор стонет негромко и сипло ему в шею, когда Локи мягко сдавливает пальцами головку его члена, а после бормочет на ухо больше шепотом, рычащим и требовательным, собственное: — Ещё, — Локи просто крепче упирается второй рукой в кафельную стену перед собой и закусывает щеку изнутри. Его глаза жмурятся от слишком многообещающего физического ощущения: чужой феромон трогает его, вылизывает его кожу, а еще проникает под нее, будто бы действительно помечая. Завтра от него будет пахнуть Тором? Завтра от него будет пахнуть именно так посреди всего семейного обеда и это точно приведет всех в бешенство, пока у него вызывает лишь дрожащую похотью усмешку. Пока Тор договаривает, уже задевая приоткрытым ртом его челюсть: — К тому же с тобой чрезвычайно удобно целоваться, согласись.       Он оперирует фактами и не рассмеяться ему в ответ не получается, но каждый смешок обращается вымученным, мычащим стоном, стоит Локи повернуть голову. Обходительность? Тор толкается собственным языком ему в рот тем же движением, которым толкается собственным членом в его ладонь, и это слишком хорошо. Запах его возбужденного феромона, вся его сексуальность и похоть. Его влажный, горячий рот… Отсосать ему или сесть ему на лицо? Есть очень подходящая альтернатива, но думать не получается вовсе. Ни думать, ни двигаться, ни предпринять хоть что-нибудь. Каждое его движение замирает в попытке прочувствовать все чужое присутствие, каждое прикосновение и каждый момент дрожи чужого феромона.       Тор ощущается так, будто бы может ударить его им.       Локи не верит, что он сделает это. Локи не верит, не чувствует и просто плавится среди всего отсутствия страха где-то внутри. Все, что остается в нем, только покусывающее у поясницы удовольствие, а ещё дрожь бедер. Медленно выглаживая его член, Тор целует почти жестоко и вталкивает собственный язык ему в рот снова и снова. Локи теряет из вида его вторую руку? Локи чувствует, что это случится, и просто жмурится, почти беспомощно пытаясь сгорбиться. Не чтобы спрятаться, но точно ради того, чтобы хоть немного оттянуть любое возможное удовольствие, напротив ладони Тора, что уже неумолимо трогает его живот, а после тянется вверх, до самой груди, и оттягивает сосок. Острой искрой возбуждения проваливается вниз, к самым яйцам, но кончить не получается вовсе. Локи просто с длинным стоном роняет голову вперёд, безуспешно пытаясь толкнуться бедрами в чужой кулак, но получается только разлепить влажные от душевой воды глаза, получается только увидеть, как чужие пальцы пережимают основание его члена. Это выглядит хорошо? Это почти звучит, будто:       — Нет-нет, подожди, я ещё даже не начал, — и Тор, конечно же, не говорит, пускай Локи и хочется услышать что-то подобное, хочется услышать его голос, эти дразнящие, возбуждающие собственным рычанием и похотью интонации. Тор не говорит, вместо этого продолжая двигаться, трогать его, прижиматься к нему со спины. Качнув головой, Локи просто закрывает глаза назад и облизывает влажные, чуть зудящие от поцелуев губы.       Дрожь накрывает его быстро и неожиданно, пускай и точно является оправданной медленным, вдумчивым поцелуем, который Тор оставляет на его затылке. Прямо поверх почти полностью отшлифованной в кабинете косметолога неудачной метки Видара, прямо над ней и внутри нее, вряд ли заметной прямо сейчас, Тор целует его, а после медленно вылизывает его затылок от первого шейного позвонка и до самой границы роста волос. Локи забывает, что нужно выдохнуть, а ещё просто не может поверить. Они сделают это? Тор, конечно же, не станет метить его, но все это…       — А ты любишь играть в опасные игры, Тор, — он не уверен, что произносит это вслух. Он не уверен, что произносит это громче шума капель воды, опадающих на кожу и в поддон душевой кабины. Они не будут так рисковать, но, впрочем, Тор уже забирает его из запасного аэропорта, а через полчаса они играют в догонялки с Тюром и Бюлейстом по всему Бухаресту. Локи уже дает ему свой номер и сутки спустя они уходят прямо посреди благотворительного вечера, даже не пытаясь спрятать. Что-то определенное? Они уже делают все это, пока любой риск точно является условным и Тор мягко, будто бы скептично смеется ему в ответ. Бормочет, целуя в волосы:       — Будешь грозить мне смертью, если я продолжу? — Локи не запрещает, Локи не произносит стоп-слова, и все же ни единого нового поцелуя не случается, потому что Тор слышит его. От этого, от всей этой заботы и взаимности, хочется разве что зажмуриться, а лучше бы опуститься на колени, но Локи просто подаётся бедрами назад. Не пошутить следом за чужим словом не получается:       — Буду грозить тебе долго и счастливо, и в горе, и в радости, Тор, — именно так звучит ложь, потому что никакого долго и никакого счастливо никогда не получится. Тор ошибется и оставит ему метку? Тор сдохнет меньше чем через сутки и отнюдь не от руки Тюра или Бюлейста, если сделает что-то подобное. Потому что Тору не нужно это, Тор не один из подобных альф, Локи же не имеет ни малейшего желания хранить в собственном запахе принадлежность к кому-либо. Полюбовные отношения? Замечательно и просто прекрасно, но клетку он не заказывал. Ещё — слишком хорошо и слишком плохо одновременно знал Тора.       Потому что услышал насмешливое:       — Ну, как же тут устоять… — а следом Тор осторожно прикусил ему один из шейных позвонков. Слишком близко. Слишком опасно. Он точно не собирался ставить метку, но он же чувствовал — от Локи пахнет удовольствием, или согласием, или всем вместе разом. И Локи стонет ему в ответ, все его тело вздрагивает, потому что это просто слишком. Но Тор делает. И отказать ему можно, но отказывать вовсе не хочется. Локи только жмурится, обкусывая собственные губы и чувствую, как следом за первым укусом случается новый, а после Тор зализывает оба. Клыки не протыкают кожу и Локи будто бы не о чем беспокоиться, но они дразнятся ничуть не меньше, чем дразнится сам альфа. Он хочет просто или хочет чего-то определенного? Локи прощально мажет кончиками пальцев по головке его члена, задевает ладонью бедро и переносит ее вперёд, накрывая влажные от предсемени пальцы Тора. Ему нечего показывать, потому что все и так хорошо, но ему хочется больше, ему нужно это. И Тор вторит ему, почти урча самодовольством: — Ты совсем мокрый, — его болтливый, горячий рот прижимается к шее Локи, прихватывает клыками пульс. Не вздрогнуть, не прочувствовать очередной укус — попустительство. Локи ведет плечом от истомы и удовольствия, покачивает бедрами. Он точно не предлагает. Им точно нужны презервативы. Но они ведь могут что-то придумать? Необходимость чувствовать, как Тор двигается, слышать, как он стонет, вздрагивая, возводится в абсолют. У Локи не получается набрать слов, не получается собрать мысли в кучу. Все, что он может — медленно сплестись с пальцами Тора, сжать собственный член чуть крепче и провести их руками вновь вдоль ствола. Тор почти даже просит: — Сдвинь ноги, пожалуйста.       От этого хочется рассмеяться. От удовольствия, от дрожи в ладонях и где-то под коленями, а ещё от того движения, которым Тор проводит головкой члена между его ягодиц. Он толкается, не входя, лишь предполагая и так очевидное будущее. Локи оседлает его? Точно. Если будет время. Если ему хватит всех тех разбежавшихся мыслей, чтобы вспомнить об этом. Сейчас же только неустойчиво переступает с ноги на ногу, становится ровнее. И дразнится, не имея и единого права промолчать:       — Ну только если «пожалуйста», — бесконечная игра из недомолвок и уважительных острот не может обернуться опасностью именно здесь, но точно оборачивается к нему собственным истинным лицом, стоит Тору толкнуться между его бедер. Он входит сильно и быстро, опускает ладонь ему на бедро, сжимая пальцами крепко. Движение значит власть и она безопасна, она никому не навредит, но Локи все равно содрогается удовольствием, допуская глупую, бесполезную мысль о том, насколько действительно то ли жестока, то ли глупа его семейка, если правда хочет лишить его чего-то подобного всеми попытками познакомить его… И с кем только? Абсурдно. Нелепые, несуразные и дрожащие, пока Тор является тем, кто точно знает себе цену, а ещё точно знает, что может и что ему нравится. Это чувствуется в металлическом запахе его феромона. Это чувствуется в его руках и движениях. Это чувствуется среди звука голоса самого Локи, когда он пытается выматериться и вместо этого лишь давится новым стоном: — Черт… Тор…       Это плавит. Раскаленный металл стекает по задней стенке горла Локи тяжелой, душной слюной прямо по пищеводу и заставляет все нутро изойти судорогой, пока Тор отпускает его член и выглаживает живот и грудь. Задевает пальцами соски, с нажимом касается ключиц. Он берет Локи за горло вновь, крепче сжимает его бедро пальцами и толкается размашистыми, сильными движениями. Шепчет с рычанием восхищения:       — Язвительный, наглый засранец… Я собираюсь трахаться с тобой до самого утра, — не угрозой, но обольстительным, опаляющим предложением, вот как это звучит, и, пожалуй, перспектива задохнуться в его руках выглядит не такой уж ужасной. Локи не пытается даже сопротивляться. Поднимают голову, переступает на месте вновь, ставя ноги впритык. Тору будет приятнее? Тор звучит, как самодовольный, обольстительный кретин, в которого слишком невозможно не влюбится, и Локи хочет слышать, хочет чувствовать его дрожь поверх собственной кожи и у себя внутри. Вместо любого стона слышит другое: — Я хочу вылизать тебя, хочу смотреть, как дрожат твои бедра и как разъезжаются колени, когда я беру тебя сзади, а ещё хочу знать, как хорошо ты сосешь. Я хочу чувствовать, как сжимается твое горло, когда ты сглатываешь…       Он не издевается, но подначивает, собственным словом перебирая каждую из тех мыслей, что уже точно мелькали у Локи в голове. От них поджимается живот и вздрагивают напряжением бедра. Тор все же стонет, все же затыкается, но Локи вторит его молчанию все равно:       — Заткнись, — и точно имеет в виду «продолжай», точно имеет в виду «говори». Локи подначивает его ничуть не меньше, чувствуя, как Тор вжимается губами в его плечо и сдавливает пальцами шею по бокам. Среди жара и пара, исходящего от воды, льющейся сверху, совершенно не остается воздуха. Не то чтобы он очень нужен, но Локи все равно приоткрывает рот, выдыхая с мелкими, почти вымученными стонами. Его пальцы обнимают член сильнее, движение ладони ускоряется, но точно не раньше, чем ускоряются бедра Тора. Хлесткими, влажными шлепками кожи о кожу он вбивается между бедер Локи и все же стонет по-настоящему. С рычанием, с хрипящим выдохом и мягким, почти целомудренным поцелуем приоткрытого рта поверх шеи. Локи жмурится, а бормочет сипло, слишком многозначительно: — Блять… — и кончает с крупной, обличающей дрожью. Она почти не облегчает зуда и наоборот дразнит его каждым из тех движений Тора, которыми тот продолжает двигаться ещё несколько секунд, пока не достигает оргазма сам.       Он дышит быстро, загнанно. Первым делом разжимает ладонь, выглаживая горло Локи вовсе не в попытке извиниться. В благодарности? Локи не считывает. Локи запрокидывает голову в попытке не думать о собственных, перепачканных спермой бедрах и еле дотягивается рукой до вентиля с холодной водой. Не выкручивает на полную, но крутит все равно, добавляя собственной коже свежести. Медленно вылизывая его шею и затылок, будто он не человек, лишь грозный и ласковый зверь, Тор целует его вновь. Интересуется негромко:       — Ты в порядке? — заботливо, лживо сыто и слишком хорошо, чтобы ему можно было отказаться отвечать. Локи дёргано кивает, тянется вперёд, чтобы отступить. И откликается, чувствуя, как Тор отпускает его окончательно:       — Да, дай мне… — дрожащее колено подгибается самую малость, не давая ему договорить, но упасть не получается. На самом деле он бы не упал и так. На самом деле он очень самостоятельный и крепкий, но Тор подхватывает его за бок, опускает вторую ладонь на живот. Это вызывает у Локи мелкую, чуть смущенную улыбку. Тор ведь Защитник? Он определенно является им не только по принадлежности к мутационной триаде.       Медленно, не без помощи Тора развернувшись, Локи откидывается плечом на кафель стены, смывает с пальцев собственную сперму. Открыть глаза, конечно же, приходится — Тор выглядит мокрым, немного взлохмаченным, но смотрит совершенно без волнения. С мягкой усмешкой дотягивается до шеи Локи, кончиками пальцев прослеживая по коже вероятные следы. И слишком хитро смотрит ему в глаза, когда спрашивает:       — Хочешь донесу тебя до кровати на руках? — Локи смеется ему в ответ, не запрокидывая головы, чтобы случайно не наглотаться воды. Они одного роста и, конечно, чуть разной комплекции, но весь его вес Тору точно не по зубам. Или хотя бы не по рукам? Качнув головой, Локи умывается, зачёсывает пряди волос назад. Бросает чуть насмешливо:       — Ты явно спутал меня с каким-то другим омегой… — и точно забывается. Кто есть Тор и кем является… Локи вряд ли знает его хотя бы наполовину, но и той части, которую знает, точно является достаточно, чтобы сделать определенные выводы. Хотя бы те, что очевидно говорят — Тор не станет слушать его, если не захочет. Или просто не станет слушаться. С легким возмущением в глубине зрачка вскинув бровь, он подступает ближе, наклоняется. Локи предполагает? Локи точно не верит ему, и поэтому вздрагивает, тут же хватаясь за его крепкое, теплое плечо рукой, когда Тор подхватывает его на руки. Он выглядит таким самодовольным, прижимая его к собственной груди, что не поцеловать его почти греховно. Локи, конечно же, целует. И, конечно же, бормочет ему в губы, насмешливо: — Позер.       В отместку Тор щипает его за бок. Но не настолько сильно, чтобы его нужно было за что-то прощать. ~~~       Крепкие, стройные бедра и подтянутая, ладная задница — Тор отказывается причислять подобный вид хотя бы к единой из категорий тех вещей, которые ему нравится видеть по утрам. Или в любое другое время суток? Весь Локи и каждая часть его тела, его характера или его звонкого смеха определенно не сможет уместиться ни в одной категории, даже если Тор постарается и выдумает пару-тройку новых. Стараться, правда, вовсе не хочется. Ещё не хочется вставать с постели, не хочется никуда ехать и тем более не хочется встречаться с родителями. Зная всю ту скорость, с которой могут разноситься слухи, больше половины суток спустя они уже успели достичь, что папы, что отца.       Собирался ли Тор уходить в отказ и отрицать все обвинения?       У него была охренительная ночь с охренительным сексом с охренительным омегой и он собирался, как минимум, соглашаться с любыми слухами с гордостью, а, как максимум — загадочно улыбаться, но лишь в ответ на все бесчисленные вопросы Фандрала. Как много презервативов было потрачено и не сломали ли они какой-нибудь стол… Фандрал был хорошим другом, хорошим альфой, а ещё был временами крайне бестактным долбоебом и это было одной из тех мелочей, с которыми оставалось разве что мириться. Не подпитывать их постельными историями. Не взращивать скабрезными фактами. Но терпеть — стойко, твердо и все же с самодовольной усмешкой.       Прятать ее было теперь уже бессмысленно. Тор был слишком доволен, слишком сыт и ему даже удалось выспаться. Часы, конечно, показывали отнюдь не утро и даже не полдень, а ему стоило начать собираться в ближайший десяток минут, если он не хотел ко всему прочему ещё и опоздать на обед с родителями. Но двигаться не хотелось вовсе.       Только неторопливо курить. И смотреть, как Локи в одном белье без спешки мельтешит по спальне, одеваясь.       Стоит ему надеть водолазку, как Тор ожидает, что эта дурная дымка острой симпатии развеется, — по долгу краткой службы, — но чужая привлекательность никуда не пропадает. Локи поправляет бельевой топ, забираясь под ткань водолазки руками, после поправляет трусы и застегивает пару кнопок на краях водолазки прямо между бедер. Тор думает о том, что мог бы очень помочь ему и расстегнуть их назад, но, впрочем, любое предложение не имеет смысла. Он пытается удержать омегу по пробуждении, они даже снова занимаются сексом, но в итоге все, что остается Тору — пустая постель, испачканная простынь и та, вторая, которой он накрывается, чтобы никого не смущать.       Как будто бы Локи может волновать что-то подобное? Определенно нет. Он уходит в душ, он возвращается голышом, принося с собой одежду — Тор задает пару вопросов о работе Фарбаути в Regeneratio, просто чтобы отвлечь себя. Ещё Тор закуривает. И все же здесь и сейчас ему не поможет даже чудо. На кончиках жадных пальцев ещё чувствуются следы чужой кожи, пока у Локи на бедрах и боках следы от его пальцев — их явно недостаточно. А ещё их видно через вырезы водолазки и Локи точно замечает это, потому что тяжело, будто обремененный чем-то, вздыхает. Тор хочет предложить ему свою рубашку, но лучше бы свою постель. Отписать папе отказ и пообещать приехать завтра, заказать в номер еды, целоваться, пить вино, пойти гулять, как наступит ночь… Ему почти хочется начать недовольный бубнеж в отношении той работы Локи, на которую тот без спешки одевается.       Но он так и не начинает.       Просто курит, наблюдая за тем, как Локи надевает джинсы. Просто следит за ним, когда омега подходит к стоящему у входа в спальню зеркалу в полный рост. Подходит и говорит:       — Ты пялишься, Тор, — не улыбнуться у Тора не получается, потому что от Локи это звучит буквально обвинительно. Это смешит. Это веселит. И это почти заставляет его — отставить пепельницу на тумбочку, потушить сигарету, а после подняться с постели и подойти. Он ведь сможет уговорить Локи? Он не станет, Локи же не согласится. Работа, работа, работа — Тор понимает его, пускай и достаточно сильно желает удержать.       Здесь и сейчас. Вытянуть момент вдоль временной черты. Ещё разок переспать. Заменить завтрак обедом. И следом обязательно произнести — у него есть предложение для Regeneratio? Оно определенно было у него до того, как он познакомился с Локи, оно точно было у него до того, как он узнал, кем именно Локи является, сейчас же оно выглядит странным и будто бы неподходящим. То ли вообще, то ли именно этому моменту времени. Они ведь переспали? Это точно ничего не меняет, Тор точно вернётся назад во Францию, а ещё точно продолжить жить так же, как и жил. Он клянётся Фандралу не перезванивать, потому что знает себя слишком хорошо, и пускай Фандрал предлагает ему развлечься и сделать пару отнюдь не взрослых глупостей, он вряд ли имеет в виду нечто подобное.       И он же отправляет ему где-то в ночи краткое сообщение с банальным:       «Черт, чувак, походу, я остаюсь в Бухаресте»       Тор отправляет ему закатывающий глаза стикер и даже не пытается объяснить, что вся эта последняя и великая любовь у Фандрала закончится так же, как и все предыдущие. Пара недель и ему наскучит, а после он вернётся в Париж. С грустной моськой, ядреным и неосуществимым желанием надраться. На столе в его кабинете Фандрала будет ждать куча работы в качестве сомнительного обезболивающего лично от Тора и ещё пару недель спустя все начнётся по новой. Искра, буря чувств, безумие сантиментов… И все же, говоря самому Тору развлечься, Фандрал точно не имеет в виду затаскивать омегу в постель, а после предлагать ему бизнес-партнерство.       Это ведь выглядит странно? Локи выглядит восхитительно. Уходит в ванную вновь, возвращается с расческой Тора в руках. Он не спрашивает разрешения, вместо этого быстрым взглядом прикосновения выглаживая Тору плечи и торс. Ему определенно нравится то, что он видит, и Тор думает так же, Тор думает тотальной, стопроцентной взаимностью, только на новой затяжке где-то в грудине болезненно дергает — подняв волосы сзади, Локи зачёсывает их выше и открывает затылок.       Тор говорит раньше, чем успевает подумать:       — У тебя шрам… — это точно бестактно, но вовсе не так, как было среди всей ночи или всего прошедшего вечера. Иной уровень, иные награды и иные наказания — Локи вряд ли собирается показывать ему хоть что-то, он просто подбирает волосы, чтобы собрать их назад в ту высокую причёску, которую Тор очень бесстыдно портит собственными руками. Или это делает вовсе не он? Локи вряд ли собирается что-то подобное обсуждать. Тор же знает слишком хорошо — не могут у омег без причины существовать шрамы на затылке. Даже почти незаметные, даже очень хорошо отшлифованные в кабинете у косметолога… Затылок является запретной зоной у омег во много большей степени, чем у тех же альф. Близость к кровотоку и спинному мозгу любой, достаточно глубокий укус может превратить в метку, что останется с омегой до смерти. Альфья слюна попадёт в кровь, тронет спинной мозг, а после поменяет феромон и оставит на коже шрам много больший того, что есть у Локи сейчас.       А ещё оставит шрам на всей жизни — если метка будет не желанной или в какой-то момент пара разойдется.       У бет со всем этим определенно проще. Они единственные, кого нельзя пометить, — пускай Тор и слышал о тех ублюдках-альфах, которые что-то подобное сделать со своими партнерами пытаются, кусая их до крови снова и снова, — и это предоставляет им определенную свободу. Забавно даже, что по статистике пары бет расходятся и разводятся много реже любых других. Похоже, нота романтизации метки является в определенной степени лишней, Локи же замирает прямо перед зеркалом. Он пугается? Волосы не опускает, а ещё дергает плечом, будто пытаясь сбросить оцепенение. И вопрос Тора тоже, но все-таки нет. Его омега оставляет. На него даже соглашается ответить.       — Это было десять лет назад. Один альфа, бывший друг семьи, попытался укусить меня, — качнув расческой, Локи избегает его взгляда на поверхности зеркала и поднимает ту к собственной голове, чтобы зачесать волосы спереди назад. Его ответ Тору должен бы оставить понятность и удовлетворение, но оставляет лишь больше вопросов. Локи выглядит молодо, ему двадцать четыре, быть может, двадцать пять, а ещё его семья бережет его так, как Тор не стал бы беречь даже арендованный автомобиль, при том, что это был сам Aston Martin. Алый, к тому же! Как они допускают нечто подобное? Этот вопрос явно читается на его лице где-то между затяжками и Локи с тяжелым вздохом оборачивается к нему. Говорит: — Его звали Видар. Тюр с Бюлейстом познакомились с ним, когда поступили в военную академию… В то, во что превратился частный военный комплекс после того, как моего отца грохнули и убрали к чертям с места главного там, — легким движением сунув ручку расчески в передним карман джинс, омега стягивает с запястья резинку и перехватывает ею волосы. Тор просто смотрит на него. И определенно не чувствует удивления. Он ведь знал об этом? Он просто кивает, стряхивает лишний пепел в прозрачную пепельницу, стоящую подле него на кровати, и затягивается. Локи кивает тоже, продолжая: — Это был какой-то очередной праздник у нас в поместье. Тюр пригласил туда Видара. Он думал, что Видар отличная партия для меня. Он всегда так думает, но по итогу идеи оказываются дерьмо дерьмом, если честно, — Локи фыркает скептично и смешливо сам, Тор фыркает следом. Вчера ему уже довелось видеть того бедолагу, которого привели то ли на поклон, то ли на казнь, и как бы там ни было, Тору определенно не хотелось оказаться на его месте. Было в этом что-то унизительное. А ещё очень мелочное. Помедлив и обернувшись назад к зеркалу, Локи замирает собственными руками у головы, будто раздумывая, оставлять ему хвост или обирать волосы в пучок. В итоге выбирает хвост. Бросает по ходу: — Он поймал меня в одном из коридоров в тот вечер, но мне удалось отбиться. Тюру с Бюлейстом тогда уже было по восемнадцать и они были достаточно настойчивыми, чтобы после того случая Видара отправили в другой комплекс, подальше от меня.       — И это все? — та самая тонкая грань его присутствия в чужом личном оказывается пересечена ещё на словах о шраме, похоже, потому что новый вопрос вылетает изо рта сам собой и Тор уже даже не пытается его притормозить. Легкое, колкое возмущение трогает его внутренности, вместе с этим покрывая, что Тюра, что Бюлейста печатью крайне неблагонадежных альф. Быть может, Локи считает иначе, быть может и точно, это вовсе не его, Тора, дело, но именно для него итоговое наказание за подобное покушение выглядит почти нелепым. Ублюдок мог в буквальном смысле лишить Локи свободы и они просто выслали его? Не уволили нахуй, не посадили, а после отправили в так называемое путешествие. Вероятно, даже не озаботились запретом на обратный въезд или приближение к Локи на добрый десяток километров.       Очевидно — не озаботились. Тор видит это по согласному, пускай и чуть удивленному отражению лица Локи, Тор видит это в его глазах, когда омега оборачивается к нему. Он не выглядит злым или раздраженным от всего этого разговора, а ещё кивает пару дополнительных раз, отчего-то задевая кончиками пальцев те мелкие, почти незначительные синяки, что Тор оставляет на его боку. Это движение Тору не нравится совершенно и он многозначительно вскидывает бровь — ему не сложно будет извиниться. Конечно, у них были все условия, у них было стоп-слово и так далее, но в конечном итоге и рассматривая фундамент — он не хотел вредить и не собирался делать подобного даже случайно.       И сама одноразовость секса определенно не была причиной для того, чтобы не обсудить это.       Обсуждать, правда, было нечего. Локи качнул головой, Локи миролюбиво и хитрым блеском в глазах улыбнулся ему. Он был в порядке? Этого было достаточно, потому что все остальное было просто отличным. Кроме мельчайшего, почти незначительного нюанса.       — И где он теперь? Этот пизденыш, — затянувшись сигаретой, Тор прищуривается на один глаз, а после вновь, в который раз только за все время с момента пробуждения, проходится взглядом по Локи. Тот выглядит так же хорошо, как вчера вечером. Выглядит хорошо просто. Привлекательно. Красиво. И к тому же уже усмехается отнюдь недобро. Тор не станет рассказывать ему, как его член кратко дергается где-то под простыней от этой почти зловещей усмешки. Тор определенно будет молчать об этом до самой собственной смерти.       В то время как Локи говорит:       — Он вернулся в город с год назад. Тюр мне клятвенно пообещал, что это ненадолго и бла-бла-бла… Я просто нанял человека. Так что теперь Видар где-то на уровне всех остальных мертвецов. Под землей, — завернувшись к зеркалу вновь, омега легким, неспешным движением вытаскивает из кармана пару мелких, металлических невидимок. Он подкалывает ими пряди на затылке, осторожно закрепляет их, чтобы не пораниться. Он открывает шрам и совершенно точно не беспокоится об этом, пока Тор… Волнуется? Успевает испугаться? Задумчиво поджав губы, он несколько секунд в молчании наблюдает за Локи, а после просто берет и просто уточняет:       — Ты нанял Огуна, не так ли? Он всегда работает чисто, — крайний пепел в повисшем неожиданно молчании валится в пепельницу и Тор тушит докуренный бычок, все ещё наблюдая: Локи замирает, Локи перехватывает его взгляд собственным где-то на зеркальной поверхности, а после медленно оборачивается. Удивленным он, конечно же, выглядит, но не настолько, чтобы заподозрить его в благоговейном незнании о реальной профессии Огуна. Чуть прищурившись на один глаз, омега опускает руки вниз, вновь тянется к карману, видимо, за ещё одной невидимкой — с полчаса назад Тор с еле сдерживаемым смехом наблюдает, как омега голышом на корточках ползает в прихожей, выискивая их на поверхности черного ковролина после того, как сам же случайно роняет из кучи собственных вещей. Сейчас смотрит лишь ему в глаза. И в ответ на все его ожидание пожимает плечами, говоря: — Старый друг семьи. Хороший, старый друг.       — А ты полон сюрпризов, Тор, — качнув головой без единого проблеска ужаса в глазах, Локи плавным движением подкалывает ещё пару прядей, но, впрочем, делает шаг — и это много важнее. Это слишком вкусно. Это слишком красиво. Наблюдать за тем, как он подкрадывается, как неспешно приближается, а после настигает — Тор согласен, пожалуй, провести так всю будущую неделю. И даже весь сегодняшний день? Локи не согласится и это все же вызывает ноющее где-то внутри разочарование.       Против всей его свободы Локи выставляет собственную работу и всю собственную жизнь. И Тор желает, но все же не может понять — прямо сейчас у него это вызывает больше уважения или раздражения.       — Действительно? — с усмешкой и наглостью оглядев Локи с головы до ног, он поигрывает грудными мышцами, красуется и думает даже о том, чтобы стянуть простынь прочь — банально не успевает. Подойдя, омега подхватывает пепельницу с постели, переставляет ее на тумбочку, а сам усаживается ровно на край простыни. Есть и другой, но Тор слишком сильно отвлекается. Ладонь Локи ложиться ему на бедро, другая тянется к лицу. Не тронуть его в ответ, не задеть его плечо дразнящим прикосновением пальцев не получается, пускай Тор и не сильно пытается отказать себе в этом.       Потянувшись к нему, Локи говорит с плавающей, очень довольной и хитрой улыбкой:       — Ну, знаешь… Результаты анализов, стоп-слово и в общем… — ему действительно нравится это и, вероятно, так же сильно, как Тору нравится его целовать. Вылизывать его губы, толкаться языком меж них, чтобы попробовать свежесть зубной пасты на вкус. Локи берет его зубную щетку? Он все же обязан, потому что он настоящий засранец. И Тор об этом уже знает. Тор об этом узнает на протяжении ночи. Но все равно покрывается вкусными, горькими мурашками, чувствуя, как чужая ладонь опускается на его член и обнимает пальцами сквозь ткань простыни. Прелюдия, которая ничего не обещает и не будет обещать, чувствуется слишком хорошо. Тор целует его глубже, Тор пытается притянуть его ближе, чтобы просто уронить на себя, а после… Ничего так и не получается. Усмехнувшись ему в ответ, Локи целомудренно целует его в щеку, похлопывает по бедру, выпустив его член из руки. Он отстраняется неторопливо, но слишком быстро — Тор успевает разве что растерянно моргнуть. А следом слышит: — Проводишь меня до двери?       И отвечает, не предпринимая и единой попытки себя сдержать или остановить:       — Не вижу смысла прощаться с тобой, если ты все равно вернёшься, — он определенно не имеет в виду, что чрезвычайно хороший любовник, пускай это и является правдой. Он определенно не имеет в виду что-либо вообще. Локи же выглядит растерянным, замирая около постели в желании развернуться прочь. До того, как ситуация обретет крайне неловкий окрас, Тор добавляет: — Как насчет поужинать сегодня? Ты свободен вечером?       Любой возможный рассказ о том, как давно что-то подобное было в его жизни, умрет вместе с ним, потому что это не история о великой любви, хотя и не романтическая трагедия. Он просто хочет провести с ним эту неделю, а ещё надеется, что в единый миг все его предложения в отношении Regeneratio перестанут ощущаться такими странными. Этого, конечно же, не случится. Назад отмотать не получится. Получится ли забыть? Со временем его попустит. Он вернётся в Париж, он вернётся к работе и ко всей той собственной жизни, которую не станет ставить на паузу ради любого существующего омеги, как бы он ни был привлекателен и внутренне тверд.       Но пока у него есть время… Локи смотрит на него несколько секунд, а после вздыхает со слишком ощутимым облегчением. Это радует его? Тор не станет обещать ему ничего и никогда, потому что уже уважает его слишком сильно для подобного. Тор не желает лгать ему.       Тор желает спать с ним, говорить с ним и с ним целоваться.       С затаенным смехом, Локи интересуется:       — Зовешь меня на свидание? — он играет грязно, звучит чуть заносчиво, а ещё очень и очень весело. Торопится ведь куда-то? Тор его вовсе не держит и может даже проводить до двери. Он вообще-то уже передумал. Он вообще-то уже ничего предлагать не собирается. Ужин? К черту, поест один. Но к счастью — ни единая из этих мелочных, слишком трусливых мыслей не отражается на его лице. Локи же бьет прямо в цель и, судя по глазам, знает об этом слишком хорошо.       — Фандрал сказал, что мне необходимо хотя бы раз в жизни попробовать сделать какую-нибудь веселую глупость… — Тор отвечает ему, не собираясь рассыпать оскорбления или что-либо подобное. Тор имеет в виду, что он не делает этого обычно. Тор имеет в виду, что ему с Локи очень нравится быть рядом. Тор чувствует себя почти ослом, потому что произнесенное звучит явно не так, как ему нужно, и это благо, потому что Локи не в чем его упрекнуть, но это же крайнее зло. Потому что Локи уже смеется ему в ответ, вытаскивает из кармана джинс его расческу, откладывает ту на тумбочку, рядом с пепельницей. Он ведь сядет к Тору вновь и вновь его поцелует? Тор определенно не должен ждать этого с таким вопиющим благогоговением, но, впрочем — Локи просто отступает. Говорит ему, уже отворачиваясь:       — Ох, ну, точно. Тот самый Фандрал, которым мой брат уже заспамил всю нашу личку? — он смеется над той самой великой любовью, в которую Фандрал вляпывается точно по обоюдному согласию, но в смехе не звучит злобливости. Локи же явно не принимает всех слов Тора на собственный счет так же, как не принимает на него и собственного вопроса. Вытянув из заднего кармана телефон, — с секундной задержкой Тор понимает, что не увидел вовсе, когда Локи успел сунуть его туда, — омега проверяет время. Добавляет чуть кусаче: — У него отличная задница, к слову. Держись за него, Тор. Друзья с такими задницами на дороге не валяются.       Наглец? Определенно. Тор отказывается бежать следом за ним, вместо этого бросая лишь голос:       — Неужели даже лучше моей?! — смех интонации и наигранное неверие. Как Тор может быть плох для кого-то? Тор определенно достаточно хорош для Локи, потому что, переступив порог спальни, тот заливисто смеется ему в ответ. А ещё возвращает самое главное:       — В семь вечера, в NOR. Я ушел.       Тор смотрит ему вслед, пока омега не скрывается за углом. Тор слушает его шаг, пока дверь номера за ним не закрывается. А после просто валится на спину и закрывает лицо ладонью. Сдержать смеха, облегченного и как будто счастливого, ему совершенно не удается. ~~~       — Ты же понимаешь, что если с тобой что-то случится, в этом будешь виноват только ты, Локи? — Фарбаути подхватывает кружку с чаем, величественным движением откидывается на спинку стула и с неимоверным позерством распрямляет мизинец. Его интонация звучит легко и почти не холодно, но взгляд говорит много громче — он уже запретил и Локи лучше послушаться.       Тор Одинсон — не просто плохая идея.       Тор Одинсон — худшая идея их возможных.       Еле удержавшись, чтобы не скривиться папе прямо в лицо, Локи вдыхает поглубже и мысленно отказывается. Он не станет нападать в ответ, он не станет биться здесь, среди этого разговора или среди всей обеденной залы. Среди нежного солнечного света, что проникает сквозь высокие окна, заливая обеденный стол, а ещё пригревая Бюлейсту затылок? Определенно нет. Это ведь семейный обед. Это ведь дань уважения, это мир, это неспешная, неторопливая беседа.       Хуй бы там.       Тюр смотрит на него, не отворачиваясь почти ни единожды за последние полчаса времени. Он, конечно же, ест, он, конечно же, замечает Бальдра, что под столом переписывается с кем-то на протяжении всего обеда. Но о Бальдре они не говорят. Бальдр ведь Разведчик? Бальдр — бета; и ему просто можно. Выбирать кого угодно себе в партнеры, трахаться, встречаться и расставаться, красоваться в провокационных нарядах, а ещё сбегать с любого хоть светского, хоть не очень вечера, когда ему заблагорассудится. Что с него взять — можно чрезвычайно многое, но Фарбаути делает ему скидку, потому что кровь любого Разведчика всегда дешевле крови Атакующего. Фарбаути делает ему скидку, не желая даже слушать.       Тор очень хорош собой, а ещё умен. Он блюдет границы, он заботится, а ещё слишком вкусно целуется. Локи проводит с ним ночь, не рассчитывая на всю ту будущую неделю, которую ему хочется провести с ним, но прежде чем уходит, Тор говорит — ужин. Вместе. Вдвоем. А ещё говорит, что Локи вернётся. Что ему нравится наблюдать за тем, как Локи возвращается к нему.       Это определенно мило и романтично, а ещё это действительно та самая веселая глупость, за которую Локи, похоже, стоит благодарить Фандрала. Делать что-либо подобное он, конечно, не будет, как, впрочем, и не рассказывает Фарбаути всех дурных, приятных мелочей. Тор действительно берет его на руки? Он просто придурок и он обворожителен в собственной дурости. С ним приятно находиться рядом, с ним приятно уходить к чертям с ненавистного благотворительного вечера, а ещё с ним приятно просто. Локи пытается заступаться в первый десяток минут, Локи даже пытается есть, но любой аппетит — даже в присутствии настойчивого голода, — пропадает.       Все начинается с Тюра, который пытается поучать его под согласным и пристальным взглядом папы. Все заканчивается на Бюлейсте? Бюлейст просто добавляет жару, выкидывая какие-то мелочи: взятки в Париже, присутствие Тора в месте временного заключения и его подписи на документах о залоге, который Тор пару раз платит за Фандрала, чтобы того выпустили. Последнее ставится Локи в укор в особенности, потому что вот ведь оно, вот ведь его неблагонадежные друзья, которые его характеризуют, и как Локи только может…! Следя за тем, куда уходит разговор, Бальдр очень пытается не расхохотаться в голос, но из братского уважения все же отдает ему пару сочувственных взглядом.       Ему в укор общение с Фандралом никто не ставит.       Чем они отличаются? Не сильно. Разный пол. Разный мутационный ген. Бальдр ищет любви ровно так же, как ее ищет Локи, просто с большей настойчивостью. Один альфа, второй, восьмой — они просто не сходятся характерами, как говорит бета, но каждого нового ему прощают так же, как и первого. Они не воспринимают Бальдра всерьез, не желая даже понимать, как много свободы этим ему предоставляют.       И как много ее забирают у самого Локи. Пытаются уж точно — забрать ее всю, придушить, обездвижить. От этой заботы, что точно является опекой, Локи начинает тошнить отнюдь не на двадцать восьмой минуте обеда, но в единый миг ему кажется, что все не столь плохо: Фарбаути поднимает руку, усмиряя голос Тюра, Фарбаути улыбается ему и им всем. Заботливый, нежный папа-омега — он бывает таковым слишком редко, чтобы это можно было не ценить и чтобы к этому можно было не тянуться. Локи замирает, почти позволяя себе облегченно выдохнуть.       А следом звучит…       Классическая концепция обвинения жертвы обрезает последнюю невидимую нить его терпения, и вовсе не из-за Бальдра или чужого попустительства в его сторону. Фарбаути говорит лаконично, Фарбаути говорит, но бьет его наотмашь невидимой пощёчиной — Локи клянётся себе, что не станет бить в ответ. Только чем дольше смотрит на него, не опуская глаз к собственному, почти не тронутому обеду, а ещё не поворачивая головы в сторону всех своих братьев… Или только самых старших? Злость закипает медленно, собираясь взорваться быстро. Они ведь защитники. Тюр да Бюлейст, они ведь пекутся о нем. Только пятнадцать минут назад, когда Фарбаути припоминает Локи Видара в качестве обвинения, почему-то так неловко опускают глаза… Лишь потому что Локи произносит громко и звучно — из всех тех, кто мог бы защитить его от угрозы в виде Видара, никто не стал делать этого. Он убил Видара сам. Это было ещё год назад.       Эта фраза определенно сбивает спесь со всего застолья, что должно быть названо пиршеством незаслуженного обвинения, но проходит минута и Фарбаути говорит вновь, будто предоставленный Локи аргумент является звенящей в карманах мелочью. Ее не хватит ни на метро, ни на такси, но она по крайней мере есть? Бесполезная, бессмысленная и оттягивающая карман.       Стоит бы радоваться, что Фарбаути не обвиняет его в убийстве ни в чем не повинного альфы, но для радости просто не остается места.       Локи клянётся, клянётся, клянётся… Ему, блять, двадцать четыре и за каждый час времени своей жизни он делает для омег больше, чем каждый из присутствующих за столом. Он делает это же для альф. Он делает это же для бет. Никто не желает этого обсуждать? Локи пытается рассказать и поделиться планами о том, куда пойдут все благотворительные взносы с прошедшего вечера, но много больше его семью интересует его постель, его тупость или отсутствие у него инстинкта самосохранения. Локи держится на мысли о том, что вечером у него суррогат свидания в NOR. Локи держится на мыслях о том, как среди ночи Тор мягко и нежно целует его, пытающегося проморгаться от очередного оргазма. Они уже лежат в постели, член Тора все ещё у него внутри, пока по простыни растекаются влажные пятна от воды, что натекла с его, Локи, волос. Тор просто целует. Тор говорит, что он очень красивый, а ещё говорит, что ему очень нравится, как Локи пахнет. Что-то случается? Отличный секс, отличная ночь. Никто не выкрадывает его, не убивает его и на него не нападает.       В конечном итоге Фарбаути так и так заботит именно это. Безопасность Локи. Сохранность Локи. Живость Локи.       Локи клянётся себе, что не станет бить его в ответ на обвинение, но это все — много больше, чем он согласен терпеть. Он ничего не сделал, чтобы выслушивать подобное. А даже если бы сделал, Фарбаути не имел права говорить с ним такой интонацией, будто Локи два и он насрал в гостиной вместо того, чтобы сходить на горшок. Фарбаути не имел права смотреть на него таким взглядом.       — Что ж, в таком случае, — подхватив тканевую салфетку с коленей, Локи швыряет ее прямо в тарелку и отказывается переживать. Как сложно будет отстирать мясной соус с ткани? Как именно и кто будет после разбираться с этим? Его тошнит, он все ещё голоден и оставаться здесь он не желает. А ещё на семь часов у него запланировано свидание — ради него он бронирует весь NOR, не собираясь размениваться на мелочи. Там красиво, спокойно и даже есть выход на крышу, откуда открывается слишком хороший вид на закат. Там совсем нет ветра. И точно нет той однобокой бури, которую здесь ему пытаются устроить попусту.       Будто правда думают, что он откажется?       Ему плевать. И он не идиот. За неделю он узнает больше трагичных историй о насилии и убийствах, чем Фарбаути узнает за всю свою жизнь. За неделю он спасает больше жизней, чем когда-нибудь спасут Тюр с Бюлейстом. За неделю он видит больше умиротворенных, счастливых улыбок тех, кто покидает их реабилитационные центры, чем Бальдр когда-либо увидит на всех курируемых им выставках в Национальном музее современного искусства. Неужели они действительно думают, что он станет слушать их, когда вопрос касается его безопасности?       Никогда.       Отодвинув стул, Локи успевает заметить, как от звука скрежета ножек по полу замирает Бальдр, а ещё как он поднимает голову. В его карих глазах мелькает краткий испуг, следом же мелькает просьба — не делать. Не говорить. Потерпеть. Согласиться. И все равно после сделать так, как хочется. Локи чувствует, как уголок его собственных губ дергается в отвращении — какого хрена он должен прятаться от всех этих ублюдков? Устраивать тайные встречи, ныкаться по углам, чтобы только им было спокойнее, а ещё тратить собственное дорогое время на бесполезные свидания с каждым из тех помятых, скучных альф, которых они приводят к нему снова и снова. Бальдр живет так и отчасти поэтому к нему нет претензий, но как бы мала ни была разница между ними, Локи не собирается превращаться в дрожащее и раболепное нечто лишь потому что Фарбаути желает спокойно спать. Пусть, блять, не спит тогда вообще. Или пьет больше снотворного. Или делает что угодно другое, а ещё лучше — отъебется от него, наконец.       Раз и навсегда.       Распрямившись подле стола, Локи возвращается взглядом к папе и полностью игнорирует те, которыми его пытаются предупредить, что Тюр, что Бюлейст. Ничего хорошего из этого не выйдет, Локи. Такие омеги как ты, но, впрочем, любые омеги, должны сидеть тихо и делать, что им скажут, Локи. Омеги существуют не ради того, чтобы зарываться, Локи! Потянувшись вперёд, Локи упирается ладонями в стол, нависает над ним и широко оскалившись прямо сидящему напротив него Фарбаути в лицо, говорит:       — Ты ведь не будешь отрицать, что во всех зверствах Лаувейя есть только твоя вина, папа? Ведь если это случилось с тобой, в этом виноват только ты, — ему не нужно это делать, как минимум, потому что это верх жестокости, но нить терпения обрезается отнюдь не им и даже без его помощи. Далеко не первый подобный разговор закручивает его в воронку тошноты и омерзения, пока новые и новые обвинения сыпятся прямо в лицо… Локи не помнит, когда в последний раз ему было так спокойно и хорошо. Локи точно знает — ни единожды он не рассказывал собственным партнерам о Regeneratio. Эта глобальная, объемная часть его жизни всегда была заперта где-то внутри и просто отрезана от реальности до момента, пока они не узнавали сами, а после… Скандалы, крики, обвинения, хлопок дверью. И все по новой.       С Тором было не так. Локи сказал ему — в семь, в NOR; и ему не нужно было ни нервничать, ни сомневаться. Тор предложил, Локи согласился и назначил время, дав достаточно возможностей среди собственного ухода, чтобы Тор предложил вновь — раньше или позже. Но Тору подходило это, и все, что нужно было Локи, так это забронировать ресторан. Об этом они, конечно, не договаривались, но именно этого хотелось ему самому. Просто посидеть в тишине разговора. Просто насладиться. И быть может ещё чуть-чуть поговорить о Regeneratio? Ему не хватало этого. Бесед, обсуждений, чужих размышлений без любой агрессии или презрения. У него, конечно, был Брок, а ещё был Пеппер, но они работали на него и говорить с ними на равных было не то чтобы странно, перед ними просто не получалось в полной степени, что радоваться, что хвастаться всеми успехами, потому что они видели их и сами.       А Тору это нравилось… Ну, по крайней мере он считал, что это почетно. Он уважал это. И Локи рядом с ним было просто хорошо — Фарбаути было плевать на это. Ему, или Тюру, или Бюлейсту, или даже Бальдру, пусть и в меньшей степени. Всем, что заботило их, был лишь их бесконечный страх за всего беспомощного, глупого Локи.       При том, что сам Локи определенно не был — ни беспомощным, ни глупым.       Лицо Фарбаути вздрагивает, будто мраморная маска, что вот-вот рассыплется. В глазах мелькает боль неимоверной силы, чашка вздрагивает в пальцах вместе с легким рукавом тёмно-синего платья. В то время как Бюлейст роняет нож в тарелку и Тюр сминает салфетку в пальцах. Теперь они будут злиться на него? Ох, точно, он ведь обидел их бедного, несчастного папочку, что родил его явно лишь ради мишени для всех существующих бешеных псов. До того, как Фарбаути успеет подобраться и сурово поджать губы, до того, как Бальдр, ошарашено замерший с приоткрытым ртом, попытается предложить Локи извиниться… До того, как они посмеют предположить, что он имел в виду нечто другое или что он сказал с горяча, Локи резко распрямляется. Бросает с привкусом сухого льда:       — За обед благодарить не буду, не попробовал. Больше можете не приглашать, — развернувшись себе за спину, он отступает от стола под аккомпанемент звона разбившейся чашки Фарбаути и отказывается поминать — красивый-красивый, чрезвычайно дорогой фарфор. Или все это поместье? Он не живет здесь уже очень давно, а ещё каждый раз вовсе не понимает, зачем приезжает сюда на обеды или праздники. Будто бы отдает то ли дань, то ли долг, но последнего не имеет, а на первое не помнит, когда успевает согласиться. Так им будет спокойнее, вот как он успокаивает себя самого, встречаясь с Марком, встречаясь с Бруком, встречаясь с Джейкобом. Теперь встречается с Тором? Они не встречаются. Они занимаются сексом. А ещё у них ужин в NOR сегодня. И это чувствуется будто глоток свежего воздуха, а ещё будто передышка среди всех бесконечных пряток с Regeneratio в руках, с собственным характером в руках, с собственным банковским счетом и с собственной силой, с чем, блять, угодно, что является его, Локи, частью, в руках.       Локи наслаждается и бьет папу собственным словом вовсе не ради Тора или его чести, но именно ради наслаждения — нить его терпения перерезается отнюдь не им самим.       И отнюдь не он будет связывать ее назад.       Твердым, жестким шагом покинув обеденную залу, Локи проходит по коридору первого этажа, выходит ко входной двери. Он уже тянется к ручке, но передумывает в одно мгновение — если будет ждать такси у главных ворот, кто-нибудь точно выпрется к нему, чтобы его «образумить». Там будет ругань. И может даже дойдёт до драки. Но только если с Бюлейстом, потому что Тюр никогда не посмеет замахнуться в его сторону. Бюлейст, конечно, бить тоже не станет, но язык власти и давления является его родным, Локи же давно не является тем, кого можно затащить куда-либо силком и за шкирку.       А ещё банально не желает сталкиваться.       Его тошнит. Он голоден. И через несколько часов ему нужно быть в NOR.       Все, что нужно сейчас — доехать до дома. Принять душ, расслабиться, переодеться. И обязательно намазать все мелкие, оставленные Тором синяки мазью.       Развернувшись резким движением себе за спину, он направляется в другой коридор и, попетляв пару минут по первому этажу поместья, выходит из двери запасного выхода. Просторная поляна с ровным газоном позволяет ему пересечь себя в десяток шагов, но ни единый из высоких, разлапистых ясеней не желает уступить ему дорогу. Пройдя меж парой из них, Локи поводит плечами, хмыкает в ответ звону мелких цепочек, что так и лежат на его плечах. С момента, как он уезжает от Тора, несколько часов назад, он успевает разве что заехать в два реабилитационных центра, не столкнуться с Броком, что уже точно должен был узнать все свежие новости, и не перехватить какой-то фастфуд по пути к поместью Лафейсонов. Он правда рассчитывает пообедать, а ещё бессмысленно верит, что ему удастся избежать подобной сцены, но все, что ему остается в итоге — спрятаться за ясенями и кустами, у самой кованной ограды территории.       По правде говоря — на пути сюда ещё ему удается зайти за сигаретами. Отсутствие сумки и любой верхней одежды среди летнего тепла прекрасно облегчает руки, но пачку приходится засунуть в передний карман вместе с зажигалкой. Пачка, конечно же, мнётся. Пока вся дымка оставшегося с ночи удовольствия развеивается все быстрее и быстрее. Не сомнением — лишь последствиями. Все собственное удовольствие от присутствия подле Тора и всю собственную радость Локи отстаивает, но так и так к концу новой недели Тор улетит.       А ему самому придется остаться.       Бальдр свяжется с ним сам через неделю, но точно не больше. Он будет привычно веселым и почти возмутительно поверхностным, а ещё не станет сразу наседать с предложениями извиниться. Эта тактика больше по душу Тюра — тот не станет ни звонить, ни писать, вместо этого припрется в главный офис Regeneratio. Брок пустит его? Брок точно узнает от него, что случилось раньше, чем Локи успеет снова переспать с Тором, но Брок слишком хорошо разделяет работу и личное.       Никого из тех, кто может навредить Локи, кто может навредить Regeneratio или любому из тех омег, бет и альф, которых они оберегают, Брок никогда нахуй не пропустит на их территорию.       Скривив губы, Локи вытаскивает из мятой пачки одну сигарету, а после вторую и третью, но на четвертой ему везет — не обломавшаяся табачная скрутка умещается меж пальцев, пачка снова ныряет в карман. Зажигалка, не так ли? Ее дешевое колесико отваливается к чертям прямо у Локи в пальцах в то время как Бюлейст не станет вмешиваться. Он никогда ничего не говорит. Но если Локи пропадает с радаров, всегда приезжает на его поиски. И Фарбаути не рассказывает, только это вовсе не делает его исключительным.       Если Локи вернётся, Бюлейст будет смотреть спокойно, твердо и без удивления, пока ни единое «когда» не является уместным. Благополучная чета Лафейсонов, что хранит в собственном прошлом великую трагедию, вместо полюбовного венца может предложить лишь круг из огня. Там очень сильно пахнет гарью, а ещё очень светло, но никто почему-то не видит среди всего этого света истины.       — Да чтоб вас мертвые боги подрали, а! — сжав зажигалку в кулаке, Локи со злостью швыряет ее об землю и шумно, резко выдыхает. Он ожидает спасения? Он определенно не нуждается. Но то все равно находит его само, когда одна из туй, что растут высоким живым забором по ту сторону кованной ограды, отодвигается в сторону. Вовсе не удивленно звучит:       — Дай угадаю. Тоже дерьмовый семейный обед? — Локи шарахается за секунду до, ещё при движении, которое замечает краем глаза, а следом его рот раскрывается в удивлении, которое не получится высказать. Он ведь помнит, что особняк Одинсонов соседствует с ними? Эта информация точно есть где-то в его голове, да к тому же время от времени, по словам Тюра, Альферд Одинсон захаживает к ним в гости, но весь суетный день выталкивает ее в самый дальний угол сознания. Тор же успевает оглядеть его с ног до головы, быстро глянуть на землю, к ногам Локи. Тот так и стоит, молча и чрезвычайно тупо, думает же лишь о том, насколько свежо выглядит этот засранистый альфа. Свежо, обворожительно и слишком довольно. — Зажигалку?       Он улыбается лучисто и спокойно. Он протягивает Локи сквозь кованные прутья обычную, металлическую ZIPPO. Стоит Локи глянуть на нее, как не рассмеяться, с облегчением и весельем, не получается вовсе.       Во Франции у Тора точно пентхаус. Гребанное, самое настоящее поднебесье. И быть иначе просто не может. ~~~       Все сплетни успевают выбраться к частному жилому сектору у окружной еще до того даже, как начинается вчерашний благотворительный вечер. Папа ему, конечно, вчера не звонит. Папа верит, что Тор одумается, а еще не забывает напомнить ему уже во время обеда — они растят его благоразумным и рассудительным альфой. Они вкладывают в него все свои силы, они заботятся о нем и учат его взвешивать все положительные и отрицательные последствия любого решения.       У Тора складывается настойчивое ощущение, что он, как минимум, публично успел показать кому-то голую задницу прямо у подножия Эйфелевой башни. Или во всеуслышание стал спонсором разработки ядерного оружия?       Первые десятки минут обеда это ощущается даже забавным. То, как внимательно Альферд смотрит на него, не желая или чуток побаиваясь перебивать Фригга. То, как он говорит, когда все же берет слово… Альферд вовсе не давит и даже не единожды не упрекает его за вольность выбора, но красочно расписывает перспективу. Вот сейчас Тор связался с Локи. Вот сейчас он потратит всю свою командировочную неделю на свидания. А что будет после? Тор успевает насчитать почти десяток раз, когда Альферд случайно запинается, три раза, когда он забывает слова, и двадцать беспрерывных минут, в процессе которых отец давит на него без упрека и без обвинения.       Смеяться к тому моменту уже не хочется, потому что перспективы Альферд рисует крайне поганые. Локи использует его, Локи солжет, что принимает противозачаточные, или подсунет ему просроченные презервативы, Локи в конечном итоге Атакующий и, конечно, Тор является Защитником, конечно, ему нечего бояться, но Локи — семьи Лафейсонов.       Альферд запрещает Тору связываться с ним? Определенно нет. Даже папа не пытается высказать чего-то подобного, пускай по его лицу Тор и видит, как сильно ему хочется оградить, уберечь и в конце концов просто отослать его назад во Францию до того, как они с Локи переспят. Запрета так и не выставляется, но весь час обеда и замечательного, чудесного времяпрепровождения с семьей, с которой он давно не виделся, постепенно обращается душным ночным кошмаром. Лишь ради того, чтобы не ухудшать ситуации, Тор не рассказывает, что секс уже был и секс был хорош, а ещё вечером у него свидание — но ему хочется сказать это. Ему хочется почти до зуда в кончиках пальцев оскалиться в ответ, сказать что-нибудь острое, крепко, но в конечном итоге он просто поднимается из-за стола и уходит покурить, оставляя за собой многозначительную пустоту отсутствия собственного ответа.       Он успевает поверить? Это скорее расстраивает. Немного раздражает. И определенно вызывает ноющее где-то внутри желание просто сослаться на важные дела и уехать к чертям назад в отель. До семи вечера ещё есть время, он может увидеться с Фандралом, он может погулять по городу, он… Он определенно точно не ожидает случайно столкнуться с Локи у живой изгороди на границе территории особняка. Нет, конечно, для него не является секретом, что этой край территории Одинсонов соседствует с другим участком и Тор даже знает, кому он принадлежит, эта информация определенно есть в памяти Тора, но — Локи? Он не упоминает, что собирается заехать к семье, Тор просто ни единожды за последние два дня не концентрируется на мыслях о том, что они соседи.       Но стоит ему услышать витиеватое, взбешённое:       — Да чтоб вас мертвые боги подрали, а! — как нервные рецепторы закорачивает сразу же. Тор узнает голос. Тор успевает усмехнуться даже раньше, чем на всякий случай пробегается взглядом по территории особняка собственных родителей. Чуть впереди высится само здание, левее находится цветущий папин сад с яркими, не сильно пахнущими клумбами. И туи — они бегут по периметру всей их земли от года к году вырастая ввысь под четким руководством, что Фригга, что Хеймдалля, их дворецкого. Стоит Тору убедиться, что никого рядом нет, как он делает пару шагов в сторону звука чужого голоса, пробирается ладонью меж красиво остриженными деревьями, а после отодвигает одно в сторону.       Его встречают прутья чужой кованной ограды, а ещё Локи.       И Тор точно не скажет ему никогда, какое облегчение чувствует от его почти осязаемого недовольства и того самого запаха феромона, запаха злости и раздражения лавовой волны.       — Мне успели рассказать, как сильно я буду виноват, если ты со мной что-нибудь сделаешь. Какой у тебя улов? — уже подкурив себе, Локи сжимает в пальцах его, Тора, зажигалку и возвращать не торопится. Тор, впрочем, и не настаивает. Переступив с ноги на ногу, он откидывается плечом на соседнюю тую, чуть дальше отодвигает ту, которую уже держит в руке. Локи выглядит все так же, как и утром, но вместе с этим не заметить следы легкой усталости на его лице не получается. Тор усмехается на уголок губ все равно, уже раздумывая, что, из всего сказанного папой и отцом, будет наиболее комичным.       Выбирает в итоге самое банальное.       — Сказали, что ты проколешь все мои презервативы, а потом будешь шантажировать меня ребенком и заберешь все мои деньги, — потянувшись фильтром к губам, Тор ожидает хоть какого-то удивления на лице омеги, но получает лишь многозначительный, высокомерный смешок. Качнув головой, Локи трет лицо ладонью, после тянется к заднему карману джинс за телефоном. Он будет убирать осколки валяющейся у его ног зажигалки? Определенно нет, но так или иначе все происходящее выглядит чрезвычайно забавно. Эта случайная встреча, последние дни — не омега вовсе. Сплетни разносятся быстро, создавая звучный резонанс внутри запечатанной коробки светского общества, в то время как Фригг и Альферд продолжают давить на единое.       Если Тор совратится, если Тор решится с ним переспать… Это определенно ещё одна стратегия нападения во имя злого добра — все ради того, чтобы он прочувствовал уже свершенную ошибку и забеспокоился. Все ради того, чтобы он запаниковал, растерял все свои манеры и призвал Локи к ответу. Родители работают, конечно же, умно и грамотно, но самого главного не понимают и не силятся понять.       Это не ошибка. Это веселая глупость, а ещё он клянётся Фандралу не перезванивать. И делать этого не станет точно. В то время как Локи позволяет себе смешок, а ещё бросает раздражённое:       — По последним анализам у меня бесплодие. Можешь так им и передать, если захочешь, — его взгляд трогает экран лежащего в ладони телефона, пальцы быстро выискивают приложение для вызова такси. Тор не закашливается только потому что успевает выдохнуть запираемый в легких смог, а ещё потому что не успевает затянуться вновь. Его рука так и замирает подле лица, фильтр разве что задевает губы собственным краем. Как много времени Локи требуется, чтобы понять, что он только что сказал? Секунд пять, но много раньше Тор удивленно вскидывает брови. Не то чтобы они должны были подобное обсуждать. Не то чтобы это было его делом. И суть была даже не в том, что фактическое присутствие презервативов ставилось под вопрос, пускай Тор в любом случае и не собирался рисковать. Но просто… Удивление? Пожалуй, это было определенно оно. И было, впрочем, достаточно ощутимым. Замерев над открывшимся приложением вызова такси, Локи медленно поднимает к нему голову и, не задав и единого вопроса, говорит: — Банальное последствие присутствия мутационного гена. Сам же знаешь, Тор.       Это определенно не является ответом, Тор же не задаёт вопроса. И просто кратко, понятливо кивает, отводя глаза почти сразу. С тем же успехом, с которым мутация делает их феромоны сильнее или добавляет им всякие «приблуды», — как называет их Фандрал, — она так или иначе убивает собственным присутствием их гормональный фон, или их нервную систему, или их самих, или… Кому как повезет? Новая мысль сама цепляется за странную речь Альферда, но отнюдь не из-за его бесчисленных, лживо отсутствующих намеков или всех вырисовываем перспектив. Лишь по причине забытых слов и пары грамматических ошибок в предложениях. Из того, что Тор знает от Фригга, отец в порядке и он просто стареет, но слова Локи зарождают внутри Тора необходимость. Не выспросить, но хотя бы поговорить обо всем этом с папой.       Чуть позже?       Определенно не сегодня. В семь он должен быть в NOR, чтобы встретиться там с Локи, только омега ведь уже здесь и, к слову, уже собирается вызвать такси. Вернувшись к нему взглядом, Тор со скрытой усмешкой затягивается сигаретой. Бросает будто бы между делом:       — Я свободен в ближайшие часы, — его взгляд задевает скулу Локи, следом трогает губы и, конечно же, глаза. Зеленые, изумрудные, яркие. Они поднимаются к нему с незабываемой красоты усмешкой. И сам омега усмехается тоже. Не без провокации приподнимает бровь, выдыхая сигаретный смог куда-то в сторону. Тор ведь может сказать ему? Тор определенно сделает это и не будет брать за это ответственность. Тор добавляет: — Только обязан предупредить: в семь у меня назначена встреча с чрезвычайно обворожительным, остроумным омегой.       Он вовсе не лжет, а ещё не шутит, пускай Локи и смеется ему в ответ. Легким, необременительным перезвоном собственной очаровательности, он почти даже покорно блокирует телефон, так и не нажимая самой важной кнопки вызова. Такси? Это не столь сложно. Тор его уже подвозил. Тор был бы не прочь сделать это ещё раз. Потому что оставаться в особняке родителей ещё хотя бы на десяток минут было явно проигрышной затеей — он мог сделать это, он мог выдержать новый разговор об ответственности, он мог даже спокойно парировать любые требования быть разумнее, взрослее и воспитаннее. Жаль, смысла в этом не видел вовсе.       Особенно здесь и сейчас, столь удобно столкнувшись с Локи прямо у границы территорий их очевидно несносных, а временами даже невыносимых семей.       — Знаешь, — отсмеявшись, Локи качает головой, стряхивает с кончика сигареты пепел куда-то себе под ноги, а после делает шаг. Это не случается быстро, потому что ничто из происходящего между ними не случается подобным образом, но у Тора самодовольным предвкушением стягивает внутренности. Оказавшись слишком близко к нему, но все же слишком далеко, по ту сторону настоящих кованных прутьев, Локи откидывается на ограду плечом и говорит: — Твоя наглость поистине безгранична, Тор.       Ждать от него смущения или благодарности за комплимент? Локи не принимает его слова, будто должное, но ничего кроме взгляда глаза в глаза и усмешки так и не отдает. Тор закусывает щеку изнутри. Тор тянется ему навстречу. И определенно собирается выторговать единый, как минимум, поцелуй, но прежде бросает:       — Я просто оперирую фактами и, будем честны друг с другом, у тебя нет и единого контраргумента, — он точно флиртует и забывает вовсе последний раз, когда бы это было настолько приятно и сладко. Без ожидая расставания в новом утре. Без четкой и выверенной линии поведения. Или стратегии? Ужин сегодня, вместе, после — Локи точно вновь останется до утра. У Тора же хватит фантазии придумать что-нибудь ещё, что угодно ещё, чтобы успеть насладиться и оттянуть обязательное расставание. Предложит ли Локи хоть что-нибудь? Он оказывается слишком близко, он смотрит Тору в глаза, переводит взгляд к его губам, чтобы следом вновь поднять и… Тор чувствует необходимость поцеловать его. Просто коснуться его, оставив на кончиках собственных пальцев след его феромона. Оставить внутри это ощущение бесконечного, невозможного удовольствия.       Не расставаться с ним никогда?       Локи шепчет его имя одними губами, а еще усмехается, потому что точно видит — Тор думает о том, какова вероятность, что его голова застрянет между прутьями ограды. Если подобное случится, конечно же, у них обоих будут не сильно большие проблемы, но Фандрал будет ржать весь будущий год, а может и оба. Фандрал никогда подобного ему не забудет. Как, вероятно, и Локи. Он смеется прямо здесь и прямо сейчас одними глазами, он выглядит так, будто точно утешит Тора поцелуем, если тот все же застрянет. Тор не торопится, но думает, думает, думает и просто тянется вперёд следом за мыслью, следом за всей необходимостью — целоваться с Локи насколько же приятно, насколько приятно находить в каталоге аренды свободный Aston Martin.       С той лишь разницей, что Aston Martin арендовать у него действительно получается.       — Тор, дорогой мой, что ты там делаешь? — голос папы взволнованно звучит из-за спины секунда в секунду, как Тор касается щекой металлического прута. Локи не отстраняется, Локи не дразнит его и точно не бежит, но — ждёт. Тор действительно сделает это? Тор тяжело вздыхает, впервые в жизни чувствуя желание просто послать папу подальше, а после бросает спешное и тихое:       — Я заеду за тобой через десять минут, — Локи же не отвечает ему согласием. Локи не просит подвезти его. У Локи ещё точно есть какие-то планы, какие-то дела и какие-то необычайно важные рабочие встречи — Тор дает ему десяток секунд на отказ, пока отстраняется. Тор не станет настаивать, Тор слишком хорошо знает правила, пускай здесь и сейчас ему не хочется отпускать Локи от себя ничуть не меньше, чем не хотелось пару часов назад. Это не было утром и Локи действительно не остался до утра. Он ушел после полудня, позволив разбудить себя медленными, очень многозначительными прикосновениями. Он ушел и сказал: семь вечера, NOR.       Сейчас же не стал даже отстраняться. Улыбнулся чуть шире, закусил нижнюю губу. И одними губами произнёс:       — Покорный-покорный альфа… — в его глазах плескалось веселье и отсроченное предложение очень качественного, дорогого на стоимость удовольствия. Отказываться от него было глупо, признавать что-либо странно, но не отреагировать — было просто невозможно. Тор почувствовал, как у него вздрогнула рука, бедро, а после в глазах точно мелькнул острый проблеск похоти. Спрашивать, уточнять и говорить ещё хоть что-либо было, конечно же, слишком поздно, шаги Фригга уже звучали в траве где-то за его спиной.       И все же. Локи выглядел тем, кто не стал бы отступаться от собственных слов. Локи выглядел тем, кто точно мог за них ответить.       Отстранившись и выровнявшись, Тор позволяет ему проводить себя многозначительным, горячным взглядом, а после оборачивается. Быстро, чуть смятенно смаргивает кольнувшее у загривка возбуждение, возвращает тую на ее законное место. На всякий случай отступив в сторону так, чтобы папа не смог увидеть Локи, говорит:       — Просто уронил зажигалку, пап, — он следит за интонацией, он вовсе ни в чем не признается и ему в общем-то не в чем признаваться. При всех его двадцати восьми годах, при всем статусе, который он имеет, при всех его достоинствах — оборачиваясь к подходящему Фриггу, Тор на две секунды чувствует себя так, будто ему шестнадцать и он только-только собирался сбежать на свое первое свидание с омегой, чтобы впервые поцеловаться. Конечно же, ещё погулять, поболтать, подержаться за руки, но… Еле подавив тяжелый вздох, Тор прячется за сигаретой, затягивается в очередной раз. До того, как произносит что-нибудь ещё, понимает — у Локи в руке осталась его зажигалка. И это отчего-то не печалит его вовсе, в отличии от прихода папы. Тор говорит: — Что-то случилось?       Ему просто нужно перевести тему, пускай у папы на лице уже написано достаточно ясно — разговор, начатый за столом, продолжится сейчас, а ещё сейчас же закончится. Поправив рукава своей светлой, легкой блузки на ходу, Фригг вдыхает поглубже, мягко улыбается ему. Действительно не косится на сигарету в его руках? Это просто обманка, чтобы его задобрить. Фригг не любит, когда он курит около особняка, а ещё просто не любит, когда он курит.       Подходит ближе все равно. Мягким движением поглаживает Тора по плечу, прежде чем складывает руки на животе, у высокого пояса черных брюк. Говорит:       — Послушай, то что мы с отцом сказали за столом… Мы не хотели давить на тебя, понимаешь, Тор? — мягкая, радушная интонация пытается сгладить острые углы, которые выстроил вовсе не Тор. Папа действительно очень старается ради этого. На несколько секунд отводит задумчивый, чуть встревоженный взгляд в сторону. Тор просто продолжает курить, не собираясь говорить ничего нового, как до этого не сказал ничего вовсе. Отстаивать свое право на секс или на знакомства? Локи встает им поперек горла, потому что не нравится, и никто из них не желает задуматься, что происходит с самим Тором. Ему хорошо или нет, ему спокойно или тревожно. Этот омега угрожает ему? Этот омега точно собирается сделать что-то крайне привлекательное в следующий раз, когда они окажутся в постели, и Тор будет ждать, Тор очень хочет дождаться, очень хочет сходить с ним в NOR, а ещё успевает за прошедшие часы привыкнуть к этому насмешливому, вовсе не являющемуся реальностью названию. «Свидание», вот как Локи называет это, и все же не ведет себя так, будто действительно рассчитывает на что-то подобное. Он просто шутит. Он просто смеется. И он наслаждается — у Тора не хватит слов, чтобы описать, как ему нравится наблюдать за этим чужим наслаждением, а ещё как нравится чувствовать его. Среди прикосновений и поцелуев. Среди звука его голоса. Или смеха? Если Тор сейчас скажет, что уже успел единожды подумать о том, чтобы задержаться в Бухаресте, просто потому что Локи слишком обворожительно и красиво смеется, Фригг будет в ужасе точно. Но, впрочем, у Тора не хватит слов. Даже если его захотят выслушать, у него не хватит слов, чтобы объяснить, почему это ощущается настолько важным, настолько необходимым. Быть может, будет достаточно банального «хорошо»? Просто спокойно. Необременительно. Умиротворяюще. Достаточно не будет ничего из того, что у него есть, потому что папа волнуется слишком сильно и потому что уже вновь смотрит на него. Вздыхает. Чуть склонив голову к плечу, говорит: — Нам просто было важно убедиться, что ты не станешь дразнить судьбу и закручивать интрижку с этим опасным, бестактным и высокомерным отпрыском семьи Лафейсонов. От таких, как он, можно ждать только беды…       Тор выдыхает табачный смог за секунду до того, как папа начинает говорить, лишь к собственному счастью, не закашливаясь. Среди всей мягкости интонации слова Фригга звучат просто ужасающе, и им всем, всему миру даже, чрезвычайно везет, что Локи уже скорее всего ушел. Куда? Хоть куда-нибудь, но эта мысль Тора не оправдывается вовсе. Фригг успевает сделать тактичную паузу, берет себе время для вдоха и в тот же миг, как тот замолкает, прямо из-за спины Тора, прямо с той стороны ограды неожиданно раздается заливистый, раскатистый смех.       Локи хохочет так, будто это последнее, что ему осталось перед смертью. Вероятно, до слез. Определенно — Тору требуется очень большое, физическое усилие, чтобы не засмеяться с ним в унисон. Фригг явно перебарщивает с эпитетами, либо же делает ставку на то, что Тор ещё не успел узнать Локи в достаточной степени. Но Тор успел. Тор говорил с ним. Тор ужинал с ним. Тор подвозил его домой. И у Тора был его номер, а ещё они провели слишком хорошую ночь вместе. И все это выглядело, как-то, чем он мог бы заниматься всю жизнь.       Такая жизнь точно была бы спокойной и счастливой.       Пока Фригг не был таковым вовсе. Его лицо исказилось растерянностью за мгновение, а после, не успел ещё смолкнуть омежий смех, тонкие губы сурово поджались. Напряженный взгляд метнулся к глазам Тора. И прозвучало:       — Что происходит? — бежать было поздно, но по какой-то чрезвычайно подростковой привычке сбежать очень хотелось. Потому что папа был явно в гневе и от такого Тора не мог бы спасти даже Альферд, но, впрочем — Тору было двадцать восемь. И он точно не был виноват в том, что Локи был по ту сторону ограды, когда Фригг начал говорить. Тор в общем и целом был очень даже благодарен, что столкнулся с Локи здесь только что.       И папе говорить об этом, конечно, не стоило.       С мягкой, совершенно безответственной улыбкой Тор пожимает плечами и стряхивает догоревший пепел в землю. Он не будет поддерживать никакие их манипуляции или попытки придумать для него другие решения или другие действия в отношении Локи. И он смотрит папе в глаза именно так. А следом добавляет уже словами:       — Вероятно, ты только что сделал опасному, бестактному и, я бы сказал, крайне высокомерному отпрыску семьи Лафейсонов необычайный комплимент, папа, — приобняв Фригга за плечи рукой, Тор делает первый в шаг в сторону особняка и не оборачивается. Слышит все равно.       Как Локи негромко, одобрительно хмыкает, а ещё щелкает крышечкой его ZIPPO и высекает колесиком искру. Тор просто мысленно отказывается когда-нибудь ее у него забирать. Тор просто спокойно улыбается папе и ничего больше так и не говорит. ~~~       С медленным выдохом, Локи опускается вновь и покачивает головой в попытке перебросить через плечо прилипшую к шее прядь волос. Это, конечно же, не помогает. Влажная от пота кожа забирает прядь себе, собираясь обладать ею будущие полчаса. Или час? Тор ведет ладонями по его бедрам от самых коленей, в явном намерении обхватить пальцами его член — разочаровывает. С мелкой усмешкой, выкрадывающей у Локи все дополнительное удовольствие, Тор просто стягивает с запястья его резинку. Ещё говорит:       — Но саундтреки были хороши, тут не могу не согласиться, — его голос звучит с тем самым засранистым удовольствием, которое очень любит все доступные ему привилегии жизни, а ещё очень любит забирать их у других. Резинку Локи Тор, правда, отдает. Даже головой качает — позволила бы поза, он бы и на одно колено встал, не меньше. По крайней мере этим желаниям блестят его глаза? Локи не помнит вовсе, когда у Тора оказывается его резинка для волос, пока каждое воспоминание последнего часа собирается в краткий, сумасбродный спектр — они идут в кино после ужина в NOR, они начинают целовать на третьей минуте фильма, уже на десятой принимая мелочное решение свалить к чертям и сходить как-нибудь в следующий раз. Локи не говорит, что это самую малость разочаровывает, потому что на Дюну Вильнева ему хочется сходить на протяжении всех недель проката, а ещё потому что добирается до нее он только в последний день.       Приходит с Тором.       С Тором же уходит через десять минут, потому что определенно точно не собирается заниматься сексом в кинозале, а ещё потому что где-то посреди очередного поцелуя в шею, Тор интересуется совершенно буднично:       — Не хочешь как-нибудь оседлать меня? — дразнящая, горячая интонация шепота смешивается с запахом его феромона, а ещё с непосредственностью. Мол, это вовсе не срочно, мы можем это отложить, нам некуда торопиться… Тор улетает в следующее воскресенье и Локи не видит в реальности перспективы, внутри же не наблюдает уверенности. Они увидятся завтра? Он продает все свое желание посмотреть лучший фильм лета — если не всех лет в общем и целом, — за возможность с насмешкой вытянуть из руки Тора резинку и подобрать влажные у затылка волосы. Он продает, продает, продает, но все же совершенно не продаётся.       На выходе из зала только бросает краткое — это последний день проката.       Тор обещает ему любовь до гроба, звезду с неба, белого коня и что-то ещё, вместе с этим обещая завтра же утром сходить в кино. Выкупить дополнительный сеанс, выкупить зал, Локи — купить не пытаться.       Веры ему, конечно же, нет и никогда не появится. Локи просто пропускает мимо ушей эту присказку для романтичных и по уши влюбленных омег, обещая себя сходить в одного и точно зная, что так и не сходит. Работа, экстренный вызов в один из центров, обязательства. Месяца через три у него точно найдется какой-нибудь выходной и он посмотрит его дома на планшете. Эффект вряд ли будет такой же, но, впрочем — эта жертва даже почти окупается прямо здесь и прямо сейчас.       — Ты имеешь в виду те три минуты музыки, которые ты прослушал напрочь, целуясь со мной, Тор? — чуть насмешливо вскинув бровь, Локи скручивает ленивый, возбужденный пучок где-то на затылке и заправляет одну из выбившихся прядей за ухо. На самом деле он не злится. На самом деле его все очень даже устраивает и становится только лучше, стоит ему медленно, с удовольствием двинуть бедрами. Тор точно хочет что-то ответить, но его хватает лишь на краткую брань и сжимающиеся на бедре Локи пальцы. Ответное движение бедрами? Потянувшись вперёд, Локи упирается в его грудь ладонью и закусывает губу, приподнимаясь чуть выше. Медленно, самодовольное удовольствие дразнится в паху волнами возбуждения, пока член Тора растягивает его задницу. Негромко хлюпает смазка.       — Ни одна музыка не сравнится с твоими поцелуями? — чуть прищурившись, Тор точно задаёт вопрос и нарочно давит ладонями на бедра, вынуждая опуститься назад. Локи не может сделать этого сам? Локи может многое, но давится кратким, многозначительным смешком в ответ на все чужие, слишком театральные попытки пикапа, а следом негромко, возбужденно стонет.       Тор остается доволен. За Тором остается последнее слово. Улыбнувшись ему, чуть криво от удовольствия, он выглаживает живот Локи ладонью, задевает головку члена пальцами. Теперь он знает, где лучше всего прикасаться, и это знание вряд ли сакральное, но Локи все равно сладко прикрывает глаза ему в ответ. Он склоняется ниже, почти наощупь находит рот Тора собственными губами. Медленно, размеренно, а ещё они договариваются… Тор целуется все так же вкусно, пускай любым его обещаниям верить себе дороже. Снять кинотеатр на утро? Утром он будет дрыхнуть и вряд ли даже заметит, как Локи уходит на работу. Не то чтобы в этот раз они договариваются, что он не уйдёт. Не то чтобы этот раз уподобляется прошлому, но Тор уже обнимает пальцами его член, проводит по нему ладонью смешивая предсемя с естественной смазкой. Последнюю на член Локи приносят именно его бестактные пальцы, пока Локи не произносит и единого слова запрета. Локи просто позволяет себе наблюдать, как Тор растягивает его, как Тор вылизывает его. Как давно это случается? Не настолько, чтобы об этом можно было забыть и выбросить из собственной памяти нарочно. То, насколько Тору хочется прикасаться к нему, смотреть на него, возбуждает слишком сильно, покрывая кожу мурашками и требуя тронуть его в ответ. Целовать его, стискивать его плечи в собственной хватке, а ещё стонать ему в рот, требуя не останавливаться.       Самодовольный, наглеющий альфа — он предлагает оседлать его, а ещё они обсуждают и они договариваются, но Локи все равно кратко вздрагивает от удивления, в очередной раз опускаясь на его член до конца. Тело отстраняется лишь немного, уже чувствуя, как замирают руки Тора и как замирает он весь. Стоит Локи открыть глаза, как он слышит:       — Мы говорили… — «об этом», вот что Тор имеет в виду, не добавляя в интонацию ни обвинения, ни вопроса. Его голубой, почти прозрачный взгляд подрагивает резко вскинувшимся волнением в глубине расширившихся зрачков, одна из ладоней опускает Локи на бок без попытки удержать или запретить отстраняться. Локи только кивает, чуть нервозно облизывает собственные губы, собирая с них привкус Тора. Попкорн? Никакого кино завтра, конечно же, не случится, но где-то среди всей гонки обратно до отеля они действительно успевают обсудить. Локи не помнит, кто предлагает вязку, Локи не помнит, кто ее инициирует, но точно помнит — эта идея приходится ему по вкусу, как бы сомнительна ни была сама по себе и вне границ любой омежьей течки. У альф с этим, конечно же, гораздо проще. Они хотят — они трахаются с узлом.       Локи хочет? Локи хранит где-то внутри мелочный, но очень вкусный план, а ещё уже успевает кивнуть, но все равно добавляет чуть взволнованно:       — Да… Да, я помню, просто… Это немного неожиданно, — его пальцы без жесткости скребут по груди Тора, сам Локи с осторожностью ерзает. Набухающий у основания альфьего члена узел уже чувствуется и Локи нервно, возбужденно сглатывает. Привкус попкорна, привкус поцелуя, привкус того самого Тора, который всматривается в него. Он точно беспокоится, потому что он очень и очень заботливый, но Локи не ожидает вовсе, что он потянется к нему сам.       Это случается все равно. Осторожно приподнявшись на локте, Тор садится, обнимает его ладонью за щеку, а после вдыхает. Последнее делает, конечно же, зря, потому что Локи уже знает — у этого альфы чувствительная шея, аллергия на сладкие феромоны и необычайная симпатия к тому, которым обладает Локи. Наблюдать за тем, как он возбужденно сглатывает, наполняя легкие ароматом лавовых волн и магмы, определенно является одной из тех вещей, за которые вовсе не сложно продать любой поход в кинотеатр. Наблюдать за тем, как Тор сдается? Локи мыслит об этом где-то в вечере прошедшей субботы, очень веря, что получится осуществить, но в реальности не рассчитывая.       А после Тор приглашает его на суррогат свидания.       А после они сбегают к черту из кинозала.       И прямо сейчас Тор садится, уже подхватывая свободной ладонью Локи под ягодицы в готовности предотвратить что угодно, что не встраивается в их общие планы. А ещё говорит:       — Это же не первая твоя вязка? — он чуть взволнованно закусывает щеку, с осторожностью гладит Локи большим пальцем по щеке и крылу носа. Конечно же, задевает губы, а ещё, конечно же, не обещает, не обещает, не обещает о Локи позаботится, если эта вязка действительно окажется его первой. Не обещает и все же сделает именно это — если Локи прямо сейчас признается, если Локи согласиться… От ощущения медленно набухающего узла начинает зудеть между лопаток, а ещё очень сильно хочется успеть хотя бы пару раз приподняться, чтобы просто прочувствовать и насладиться до того, как они окончательно сцепятся. Тор бормочет почти шепотом: — Только не говори, что это…       От всей его нежности и осторожности в груди дергает, а ещё сводит почти щекотной судорогой, и Локи не удерживается. Его губы вздрагивают в улыбке, первый мелкий смешок уже рвётся наружу. С секундной задержкой за ним следует новый и Локи позволяет себе легко толкнуть Тора в плечо, роняя его назад на кровать.       — Боги, Тор. Ты не единственный обворожительный альфа в этом мире, ради всего святого, — качнув головой, Локи слоняется к нему следом и целует вновь, слизывая с его губ всю краткую, секундную растерянность. Она появляется каждый раз, стоит ему сделать что-то более настойчивое, чем положено по стереотипам, и вместе с ней Тор точно выглядит чуточку более привлекательным. Покорный-покорный альфа? Локи приподнимается на его члене, со стоном выдыхая ему в губы и слыша, как Тор сипло стонет в ответ, впиваясь пальцами в его ягодицу. Его тело пышет жаром похоти, а ещё сталью феромона, не вдыхать которую совершенно не получается.       Но, впрочем — задохнуться ею вряд ли выглядит такой уж поганой идеей.       Локи задыхается. Среди поцелуя, среди каждого нового движения собственных бедер. Набухающий узел проталкивается внутрь неохотно, вынуждая мелко, суетливо вздрагивать мышцы внутри, а ещё плечи. Одно из тех двух, на которое Тор опускает собственную ладонь? Тор стряхивает всю растерянность быстро, уже целует его в ответ, вылизывая губы и толкаясь языком меж ними. Он обнимает его за шею сбоку, он вылизывает его рот. Но последнее слово — они вряд ли собираются играть в подобные игры и все равно Тор тянется к его уху, шепча этот флирт почти с предосудительным самолюбованием:       — Считаешь меня обворожительным? — Локи смеется негромко и с двухсекундной задержкой опускается к нему на бедра в последний раз. Ему приходится закусить губу, чтобы не нарушать тишины. Ему приходится приложить почти физическое усилие… Тор стонет, толкаясь бедрами в ответ и проталкивая в него почти налившийся узел полностью. Он позволяет Локи отстраниться. И действительно отворачивается? Локи видит, как он жмурится от удовольствия, а ещё видит, как его скулы покрывают румянцем, и нарочно мягко покачивает бедрами сам.       От ощущения распирающего узла хочется зажмуриться и просто опуститься на Тора сверху. Не двигаться и позволить каждой новой волне удовольствия прокатываться по бедрам и вдоль позвонков. Не дышать и просто чувствовать… Упустить такую возможность? Ему хочется проверить, ему хочется увидеть, а еще хочется просто попробовать. Победить, но лучше бы выиграть вдвоем. Купить каждое зудящее похотью ощущение от этой вязки по цене хорошего фильма. Купить все и даже Тора.       — Что, если да? — Локи не отказывает. Локи облизывается, выглаживает мощную альфью грудь ладонью, задевает ногтями соски. Тор успевает замереть разве что на секунду, а еще успевает повернуть к нему голову. Как быстро он догадается? Догадывается уже. И чувствует: с каждым новым медленным круговым движением бедер Локи окатывает его собственным феромоном, но, впрочем, самой настоящей волной раскалённой лавы. Тору ведь нравится это. Тор признается в этом сам. И когда они закончат Локи совершенно точно не станет извиняться — не после того, как Тор с дрожью выдыхает, забывая собрать слова. С мелкой, раззадоренной усмешкой, Локи шепчет влекуще: — Ты волнуешься.       Тор сглатывает, обнимая его ладонью за бок и на мгновение сжимая пальцы так, будто бы действительно собирается его останавливать. Собирается — но не станет. Локи видит это в его глазах, Локи чувствует это в той его руке, которая уже накрывает его собственную. Тор шепчет будто бы сипло:       — Ты… — и просто отвлекается на то, как Локи вопросительно вскидывает бровь. Многозначительное, почти скептичное движение среди всего возмутительного удовольствия от ощущения чужого узла ощущается почти невозможным, но за эту актерскую игру Локи определенно собирается получить чрезвычайно вкусный приз. Ему хочется посмотреть. Ему хочется увидеть. Тор сглатывает, вдыхает, раздувая ноздри. Он топит себя сам и это его ответственность, Локи же просто помогает. Локи просто слышит негромкое: — Я знаю, что ты делаешь.       У них есть стоп-слово, у них есть множество простых, крайне банальных правил, а ещё они ведь действительно обсуждают: как насчет вязки? Здесь не хватает разве что насмешливого «дорогой», но они явно не в тех отношениях. Тор же уже под ним. Тор кратко, возбужденно облизывается и точно видит, как Локи сплетает их пальцы. Любой полюбовный жест умирает в зародыше — Локи медленно тянет руку вперёд, прижимает кисть Тора к подушке, а ещё склоняется к нему и целует, еле сдерживая стон удовольствия. От каждого движения его бедер, от каждого движения всего его тела узел придавливает нервные рецепторы только настойчивее, но все же поддаться этому слишком кощунственно. В особенности напротив Тора, который уже шепчет собственную брань ему в рот и просто не сопротивляется. ~~~       Он пахнет так же, как обычно, но смотрит совершенно иначе. Каждое новое его движение, каждое последнее слово и каждое невысказанной обещание вдавливает Тора в постель просто фактом собственного существования. Мышцы живота исходят судорогой, яйца поджимаются, в груди же почти выкручивает — ему необходимо, необходимо, необходимо защититься прямо сейчас.       Потому что Локи применяет на нем феромон.       Потому что Локи даже не пытается солгать, когда шепчет куда-то ему в подбородок:       — Я делаю это с первой же минуты, как сел в твой вычурный Aston Martin, Тор. Я нападаю на тебя, потому что я Атакующий. И ты не нападаешь в ответ, — его голос ощущается ничуть не менее раскалённым, чем весь его феромон, и Тор тянется за новым поцелуем почти неосознанно, но в ответ не получает ничего кроме тихого, звенящего отчего-то именно у затылка смешка. Локи играется с ним? Локи играется просто, пока постельный этикет совершенно не запрещает использование феромона — Тор так не делает. Тор обдумывает это временами, Тор не предлагает ни единожды, случайно забываясь во время очередного секса, Тор ни единожды не задаёт подобного вопроса никому.       Пока Локи просто не нуждается в его ответе. Неспешно покачиваясь на его узле, он выцеловывает его подбородок, вылизывает горло. И, конечно же, заводит вторую руку ему за голову. Тронуть его сейчас ощущается почти так же, как произнести стоп-слово, но, впрочем, Тор даже не пытается. Он запрокидывает голову, почти сразу с присвистом выдыхая от мелких, омежьих клычков смыкающихся на его горле несильным укусом. Он жмурит глаза в мысленной попытке потребовать от себя открыть их. И посмотреть? Это не может быть реальным, но это происходит уже. Локи выглаживает его плечи, трогает грудь, вынуждая повести плечами от острого удовольствия, а еще урчит слишком довольно. И следом бормочет:       — Я бы подумал о том, что ты боишься меня, но я уже сказал тебе, — издевка интонации звучит почти скучающе и Тор чувствует, как его колени позорно раздвигаются чуть шире. Локи, конечно же, замечает. Локи кусает его за ключицу, зализывая укус сразу, а еще заводит руку себе за спину, сгребая его мошонку в ладони. Локи шепчет ему то же самое, что шептал в пятницу вечером у собственного дома и посреди салона алого Aston Martin’а: — Такой покорный…       У Тора сводит горло. Пальцы стискивают ткань наволочки, случайно цепляя жесткой хваткой пару его собственных прядей. Дыхание запирает где-то в глотке, но дыхание уже не имеет столько весомости — чужой феромон оседает на его коже угрозой и та покрывается дрожью возбуждения. Тор дергает бедрами, еле удерживая себя от того, чтобы не толкнуться по-настоящему. Это может навредить. Это точно может навредить, ему нужно, нужно, нужно все контролировать. Ещё — желательно как-нибудь отбрехаться.       — Предположим… — слово ему не принадлежит и звучит будто бы вовсе не его голосом. Звуки хрипят то ли рычанием, то ли очередным стоном. В очереди из скольки? Локи точно смеется ему в ответ, перекатывая его яйца в ладони и сжимая зубами сосок. Тор дергает головой, Тор стонет почти обличающе, но, впрочем, уже слишком поздно. Оправдываться, притворяться и, вероятно, лгать. Возбуждение скручивается в вязкую, зудящую воронку в паху, остро простреливая похотью в узел и прочь от него. Локи сжимается? Не посмеет или по крайней мере не сейчас. Просто покачивается. Двигается. Шепчет негромко:       — Посмотри на меня, — а следом вылизывает его сосок, покрывая весь невидимый след укуса собственной слюной. Потворствовать ему значит провалиться на самое дно, и это не хорошо, не хорошо, не хорошо — Тор сжимает зубы и дергает головой вновь. Тор слышит, как звучит тягучее, почти вымученное: — То-ор… — любое поражение обеспечит ему победу, но то движение, которым ему необходимо открыть глаза, ощущается невозможным. Он открывает все равно, потому что соглашается, но не потому что сдается на чужую милость и это, конечно же, ложь. Потому что Локи предлагает ему это, Локи предлагает ему сдаться, и покориться, и проиграть без единого слова ещё где-то среди прошедшего дня… Ему нравится эта послушность? Тор не будет обсуждать это, когда они закончат, но все равно помыслит о том, чтобы предложить ещё один подобный раз как-нбудь позже. Тор сглатывает вязкую, горячую слюну, обжигая ею собственное горло и стенки пищевода. Тор открывает глаза, чтобы увидеть — как Локи медленно, заведенно вдыхает приоткрытым ртом, а после ухмыляется. Уже не засранисто, просто по-блядски. В этой ухмылке сосредотачивается вся его власть над всем, чего только пожелает коснуться его рука. Сейчас касается Тора. Пальцы упираются в грудную мышцу, на новом круговом движении бедер, другая ладонь обнимает шею сбоку. Локи смотрит только ему в глаза, выглаживая его влажный от пота кадык большим пальцем — Тор просто тонет. Вздрагивает локтями, желая потянуться к нему руками и забрать, забрать, забрать себе его, а ещё каждое движение его бедер. Локи в ответ мелко, еле заметно качает головой. Как смеет что-либо ему запрещать? Тор стонет, не успевая зажать звук между зубов. Тор сглатывает вновь, чувствуя, как чужая ладонь крепче прижимается к его шее. Локи тянется к нему медленно, задевает приоткрытым ртом подбородок, челюсть и щеку, а ещё склоняется — прямо над ним с вопиющей ложью о том, что собирается поцеловать. Его губы замирают в сантиметре от приоткрытого рта Тора, пока любая возможность видеть его лицо теряется, проваливаясь в пропасть похоти и минимальной дистанции. Тор смотрит все равно. Тор не закрывает глаз, пытается поднять голову хоть чуть-чуть, чтобы дотянуться до него. Те самые, прихваченные его собственными пальцами пряди не позволяют ему ничего, кроме разочарованного выдоха, следом за которым звучит слишком восхищенное: — Покорный, покорный альфа.       Каждым новым движением собственных бедер, усиливающимся давлением на горло и горячим, дразнящим выдохом… Локи дрожит от удовольствия сам, накрывая его дрожью раз в десять большей. Его узкая, с длинными пальцами ладонь вновь накрывает грудь Тора, царапается и медленно, почти издевательски оттягивает сосок. Тор несдержанно дергает бедрами ему навстречу, буквально слыша, как Локи шикает на него за это своеволие. А следом чувствуя, как он сжимается на его узле, возводя физическое удовольствия вряд ли в больший абсолют, чем эмоциональное. Наглющий, самоуверенный и ожидаемо властный — Тор запрокидывает голову и стонет под ним, содрогаясь от оргазма всем телом. Он точно замечает, как отвечает Локи несильным ударом собственного феромоном, оставляя его в суматошной, неистовой дрожи.       Этого хватает? Локи прощально задевает его нижнюю челюсть губами, ведет ослабевшей рукой по плечу и осторожно соскальзывает с него на постель. Опадающий узел выскальзывает из его задницы, оставляя жадное, растянутое нутро подрагивать, и Тор уже тянется следом, Тор тянется к нему, слыша чуть хриплое бормотание:       — Не поможешь мне? — Локи зовёт его, нуждается в нем и притворяется интонацией, что мог бы справиться без него. Точно мог бы, но просто не хочет. Медленным, разморенным движением перевернувшись на бок, Тор рявкает ему в ответ сдавленным шепотом и сухой от жара глоткой:       — Я сожру тебя к чертям, — его ладонь находит лицо омеги, обнимая за щеку требовательным, подрагивающим в кончиках пальцев прикосновением, пока вторая оказывается между его бедер. Тор тянет одну ногу Локи себе на бок, а после выглаживает пальцами вход. Влажный и стонущий, Локи толкается ему в ответ, принимая все четыре пальца. Его рука оказывается у Тора на плече, впиваясь в кожу ногтями, приоткрытый рот ждёт поцелуя, который не сможет осуществить. Он просто стонет на каждом выдохе. Притягивает Тора ближе к себе, хватается за него и сжимается на каждом новом движении, пока Тор трахает его быстрыми толчками наглых, влажных от смазки пальцев. Бледная шея получает дразнящий укус, который никто не станет зализывать, потому что это уже не имеет смысла. Обходительность, нежность… Локи толкается, движется собственными бедрами и точно потирается членом о его живот, размазывая предсемя по коже Тора. И стонет, давясь то ли скулежом, то ли всхлипом, когда Тор проталкивает в него большой палец следом за остальными, отдавая ему сотрясающий мышцы и нервные окончания оргазм в благодарность, но, впрочем, просто так.       Просто потому что ему слишком нравится, когда Локи хорошо. ~~~       Они все же идут в кино. Локи точно пропускает мимо собственного внимания тот момент вечера воскресенья, в котором Тор успевает забронировать им кинозал на утро, но, впрочем — он не верит. Что они действительно пойдут в кино, что это продолжится, что в понедельник он будет смотреть на закат из кабинки колеса обозрения… В Бухарест приезжает Луна-парк? Ещё с месяц назад, наверное, и Бальдр умоляет его сходить туда вместе на протяжении недели. Отчасти Локи отказывает ему, потому что знает, что в конечном итоге Баль смеха ради попросит его разорить тир, что на патроны, что на мягкие игрушки. Но и неделя та выдается крайне ебаная? Определенно да, а после он просто забывает. Веселье, легкость, всякие искристые проблески жизни и беззаботного времяпрепровождения — его время занимают поездки между центрами Regeneratio, чрезвычайные ситуации и временами ощущающиеся бесконечными обсуждения с Огуном.       Две свадьбы на следующей неделе, четыре конференции в следующем месяце…       Они с Тором все же идут в кино, и это вряд ли характеризует его, как альфу, но точно характеризует, как человека. Пустой зал, привилегия забалтывать фильм собственными комментариями и обязательный завтрак в постель за час до этого — вот как Тор будит его, почти заклиная: они ни в коем случае не могут опоздать. Локи не верит ему до последнего, в то время как никакая вера не имеет значимости. Тор арендует кинозал и отвозит его на работу после того, как сеанс заканчивается. Ему очень идет его арендованный Aston Martin, Локи же теряет любую, и так отсутствующую в нем тактичность, наконец, спрашивая.       И получая банальный в ответ: да, в Париже у Тора пентхаус.       Локи хочет приехать погостить?       Локи не хочет работать, но среда и середина недели требуют. Перебрать отчеты, рассмотреть предложения Пеппера, вытерпеть присутствие Брока, сидящего на стуле сбоку от его рабочего стола. Присутствие здесь, у Локи в кабинете, в главном центре Regeneratio, Броку вовсе не идет. Локи, пожалуй, ненавидит даже, когда этот наглый альфа, больше похожий на бродячую собаку, — не всегда, конечно, лишь временами, а если точнее зачастую, — припирается к нему ровно в шесть вечера или за пару десятков минут до и заводит свою привычную шарманку, не имеющую ничего общего с музыкой. Либо он пиздит без устали, пока не выживает Локи из собственного кабинета, тем самым прогоняя домой. Либо он просто молча играет в шутеры на своем телефоне. Почти без звука, и это самое «почти» действует на нервы, конечно же, много меньше, чем любой его пиздеж, но все же… Локи никогда не уволит его. Сейчас только тоскливо, чуть раздраженно косится влево, в сторону Брока, вальяжно рассевшегося на стуле для почти не существующих посетителей этого помещения, следом откидывается в кресле. Ему не хочется смотреть в экран компьютера, от которого уже ноют глаза, ему не хочется мыслить ни о чем вовсе, кроме субботы, кроме воскресенья, кроме каждого из предыдущих дней, которые он проводит с Тором.       Они действительно идут в кино в понедельник утром, а вечером того же дня Локи вряд ли случайно находит себя на колесе обозрения — Тор, конечно же, платит, чтобы их остановили в самой верхней точке и дали им посмотреть на закат, потому что Тор позер и выпендрежник. Потому что Тор отлично целуется. Потому что Тор очень и очень покорный альфа или потому что он предлагает Локи сходит в луна-парк вряд ли иначе того же Бальдра, но именно на его предложение Локи соглашается. Бальдр затаит великую, что Российская империя, обиду? Она будет дуться с неделю, а после найдет новое, чрезвычайное развлечение — потому что и к счастью ни единая империя, хоть самая великая, никогда не живет долго. Конечно, упущенный луна-парк Баль не забудет, но следующим летом к ним приедет новый. В то время как Тор… Улетит? Определенно. Точно. Бескомпромиссно. Но позабыть у Локи никогда уже не получится: как они целуются на колесе обозрения на закате, как Тор засматривается на большую, белую плюшевую собаку, висящую в тире, уже на выходе из луна-парка.       Локи возвращается туда с Тором вчера вечером, но Тор со смехом говорит: он не берет в руки оружие. Будто бы кто-то правда собирается просить у него талисман, или трофей, или напоминание обо всем этом краткосрочном романе, что точно является слишком веселой глупостью. Локи действует умнее. Локи выигрывает ему эту дурную, пускай и не такую вшивую, как Брок, собаку сам, не тратя в пустую ни одного патрона. Тор выглядит смущенным? Он очень старательно скрывает его, целует его в щеку, но у него все равно дрожат бедра, когда на входе в люкс Локи опускается на колени и отсасывает ему.       Одной рукой Тор, конечно же, держит его за волосы. Другой — держит этого дурного, пушистого и белого, с большими-большими глазами пса.       Каждое первое воспоминание последних дней, каждое последующее, а ещё очередное приглашение — Локи не собирается задерживаться на работе сегодня, потому что Тор ждёт его в номере, но необходимость сделать хотя бы половину дел из списка требует? Плаксиво, почти жалостливо она все же больше уговаривает, потому что Локи оказывается не в силах — вырваться из собственных мыслей, перестать думать, перестать размышлять, вспоминать, а ещё планировать. Они могли бы завтра сходить в какой-нибудь бар и сыграть в бильярд? Они могут сходить куда угодно, потому что до воскресенья ещё далеко, но, впрочем, чрезвычайно близко, и об этом не думать не получается тоже.       О том, как очень серьезный, обыденно красивый и разодетый в собственный классический костюм Тор будет лететь назад во Францию на своем частном самолете. Рядом с ним будет сидеть Фандрал. Напротив него — выигранная Локи пушистая и плюшевая псина.       Это веселит его в той же степени, в которой раздражает привычное присутствие Брока. Или его молчание? Сегодня он просто приходит, вламывается через порог открытой двери его, Локи, кабинета, а после усаживается на стул, сбоку от стола, и вытягивает ноги вперёд. Именно так выглядит его забота: пиздеть без меры, присаживаться на уши или присаживаться рядом, тем самый поторапливая и выгоняя с работы прочь в те часы, когда Локи уже вообще-то должен быть в любом другом месте кроме этого. Временами, если Брок не на вызове, он даже предлагает подвезти его.       Но никогда, никогда, никогда Локи не нужно ехать в люкс в EpoqueHotel к Тору.       Тор есть сейчас. Тор будет в Бухаресте ещё несколько дней. Он действительно бронирует кинозал? Это не является сложностью при наличии денег, а ещё телефона, с которого можно позвонить. Это точно не является сложностью для Тора. Но сам факт въедается Локи куда-то в сердце очень тепло и настойчиво — Тор действительно сдерживает обещание, не пытаясь притвориться, что его не было. Тор запоминает, как сильно Локи хотел сходить на тот фильм. Тор бронирует кинозал.       Безмятежное времяпрепровождение больше походит на отдых. Сегодня утром они спорят о Regeneratio, а вчера вечером до хрипов — о политике. Они определенно не ругаются, пускай сам Локи и беснуется, глядя в чужие смеющиеся глаза. Они совершенно не ссорятся. Просто трахаются, просто ужинают, завтракают, идут в кино, а ещё Локи выдает Тору трофей, мечтая, но вовсе не сомневаясь — Тор не повезет его с собой в Париж. Тор выбросит его в день вылета, только выйдя из EpoqueHotel. Оставлять в люксе не станет, как, впрочем, и передавать утилизацию на поруки Огуну, потому что Огун — человек Локи.       Максимум — три недели; и он расколется.       — Так значит ты все же решился… — Брок подает голос неожиданно, но достаточно ожидаемо. Он даже поджидает момент, выдерживает три секунды после того как Локи то ли раздраженно из-за всей работы на собственном столе, то ли влюбленно вздыхает. Он пытается прятать это — влюбленность, симпатию, вопиющее желание предложить Тору задержаться в Бухаресте подольше, а лучше бы навсегда, — напротив Тора, но получается, конечно же, погано. Тор, вероятно, все отлично видит. Смеется над ним? Играет, но с ним не играется. Он относится уважительно. Он не претендует на то, чтобы быть разрушителем мифов или омежьих сердец. А ещё будет ждать его через полчаса в EpoqueHotel и этот день точно не станет первым, в котором Локи посмеет опоздать на их встречу, потому что ни единой новой в таком случае не случится. У Тора есть его номер, но Тор не станет ему перезванивать. Пока Брок говорит: — При всем том бешенстве Тюра, которое мне пришлось выслушать вчера вечером, выражаю тебе свое глубочайшее уважение.       Он точно издевается над ним и даже не пытается скрывать этого. Поджав губы с выражением лживого, театрального блаженства на лице, Брок косится на часы на запястье, выходит из игры, вырубая нахуй все негромкие звуки шутера, а ещё потягивается. Локи стоит бы удивиться, как молва не доходит до него раньше, передаваясь через рот Тюра Броку прямо в яйца, но, впрочем — последние дни выдаются достаточно насыщенными. Напряженные выезды, несколько кибератак-пустышек от ублюдков, пытавшихся взломать их базу данных и успешно пробивших одну из программных защит. Это уже вторые сутки чужой безостановочной работы, не так ли? Определенно первые, раз вчера Брок встречался с Тюром, но воскресенье и понедельник были действительно ебаными для него.       Вероятно, Локи стоило предложить ему взять выходной. Но не то чтобы Локи собирался действительно нянчится с Броком так, будто тот был плохо оповещен о собственных пределах.       — То, что ты трахаешься с моим братом, не дает тебе права обсуждать мою личную жизнь, — спрятав где-то в уголке губ усмешку в отношении всего бешенства Тюра, Локи бросает Броку строгий и жесткий взгляд. Кто слушается его здесь? Кто угодно, кроме этого ублюдка. Сунув телефон в задний карман, Брок пожимает плечами, будто он вовсе не при делах и ничем подобным не промышляет, а после покачивает головой. В его шее хрустит пара-тройка сухожилий, Локи же надеется, что это крошатся кости — понарошку. Не взаправду. Не по-настоящему. Он любит Брока? Брок умеет хорошо и качественно выполнять собственную работу.       И это определенно не отменяет того факта, что временами он ведется себя, как зазнавшийся кусок дерьма.       — Определенно, но, согласись, это добавляет перчинки в наши с тобой отношения, — оскалившись, то ли обворожительно, то ли пугающе, ему в ответ, Брок встряхивает запястьем с крепко застегнутым ремнем часов, а после поднимается с места. Черная форма с эмблемой Regeneratio на груди и спине, у самого воротника, шуршит при его движениях, и в том шорохе звучит радостный клич каждой мысли, существующей в голове Локи — если он успеет доделать хотя бы какую-то часть из всей оставшейся работы за будущие два десятка минут, ему больше не придется смотреть Броку в глаза. По крайней мере, не сегодня? Это могло бы стать хорошим мотиватором работоспособности в любой другой день, но совершенно не становится им сейчас. Локи не желает думать о работе, вместо этого желая — Тора, ужин и кино на телевизоре, установленном в люксе. Франция или Испания? Все, что угодно, будет лучше тупоголового, классического американского кинематографа. И определенно лучше Брока. Уже делая первый шаг прочь, в сторону выхода из кабинета, он останавливается, кратко хмыкает. И говорит, выставляя слишком значительные акценты в словах: — К тому же, я с ним не трахаюсь. Я трахаю его.       Щелкнув пальцами, будто в назидание, альфа разворачивается и уходит прочь, не оставаясь, чтобы удостоиться чести видеть — Локи кривится в отвращении, разыгрывает тошнотный звук и передергивает плечами в попытке стряхнуть и ощущение, и картинку, и отвратительное послевкусие. Он ведь знал об этом? Это было слишком логично. Тюр, который является главным до момента, пока не находит для себя того, кто посильнее. Брок, который не приемлет никакой власти над собой, кроме разве что Локи.       Потому что Локи достаточно платит?       Потому что Локи дает ему с десяток шансов на дню — чтобы привносить в мир лучшее, чтобы приносить в него необходимую справедливость, мораль и безопасность.       Качнув головой, Локи так и не оборачивается ему вслед. Качает головой, потирает лицо ладонью. И со смиренным вздохом все же вновь тянется к рабочему столу. Два десятка минут нудной работы и он вызовет себе такси. Он проведет с Тором ещё один чудный вечер. И теперь уже ему вовсе не придется спрашивать вновь.       Может ли он остаться до утра. ~~~       Две минуты.       Четыре.       Шестнадцать?       Тор понимает, что в его люксе слишком тихо где-то на десятой. Ожидание прихода Локи оказывается вовсе не тягостным и совершенно не душит тревогой — Тор знает, что он приедет. Тор знает это, без веры, без надежды и без единого мечтания. Вот он отвозит Локи утром в один из центров Regeneratio на окраине города, вот, уже вечером, Локи приезжает к нему в люкс вновь, в который раз только… Не приезжает. Опаздывает. Тор тратит половину дня без него на созвон с Сендом, вторую половину проводит с отцом на поле для гольфа. Папа отказывается ехать с ними вместе, освобождая Тора от всех новых собственных, принижающих фраз в отношении Локи — все общее, семейное, недовольство Одинсонов точно принадлежит ему, вот что Тор понимает ещё за пять минут до первого удара по мячу для гольфа. Альферд, конечно, интересуется, а ещё спрашивает напрямую, насколько все опасения Фригга уже успели оправдаться. Тор не то чтобы прячется от него. Тор вообще не пытается сделать что-либо подобное, пускай и не рассказывает подробностей, но в итоге остается довольным и собственным твердым ответом, и игрой, и поездкой.       Благодаря легкой досаде Альферда в отношении нежных чувств Локи.       Благодаря тому, как отец хохочет, когда слышит — Локи выстреливает в тире всю обойму и выигрывает Тору мягкую игрушку.       Альферд называет это ухаживаниями, Тор же отказывается называть хоть как-то. Ещё отказывается когда-либо выбрасывать этого дурного, плюшевого пса. Мягкого, белого, пушистого и… Локи ухаживает за ним? Скорее желает оставить ему то ли часть себя, то ли крупицу вечной памяти. Это определенно забавляет. Это приносит странное, сытое удовлетворение, а ещё вызывает желание увидеть его вновь. Поцеловать его. Не ради того, чтобы доказать что-то папе, не ради того, чтобы выиграть что-то бесполезное и незримое, и совершенно не ради того, чтобы после хвастаться… Чем именно? Обычным, успешным и взрослым омегой или восхитительным сексом с ним?       Он обворожителен. Каждый раз, когда он смеется, Тор видит его омежьи клычки, а ещё видит, как жмурятся его глаза. Локи ненавидит щекотку, а ещё ему нравится быть сверху в постели и он действительно любит красное сухое вино. Он любит свою работу, он любит свободу и, черт побери, он действительно разругивается вдрызг с собственной семьей на воскресном обеде. Тор узнает об этом, конечно, ещё в тот же день, пока везет омегу к нему домой, но это знание все ещё дразнит его щекоткой где-то под ребрами.       Локи точно отстаивает не его.       Тор просто жалеет, что ему не удается увидеть этого собственными глазами.       Как сильно бесится Тюр? Вероятно, до раскалённого алого.       Но все же — две минуты. Четыре. Шестнадцать. Двадцать восемь? Тор замечает его отсутствие на десятой, отказываясь волноваться или нервничать. Он доливает себе ещё немного виски, вальяжно разваливается в кресле в гостиной, делает тише дикторскую речь, звучащую из включенного телевизора. Он никуда не торопится, он ждёт и он знает — Локи точно придет. Локи просто задерживается на работе. Пока Тор отзванивается на стойку регистрации, прося немного задержать заказанный к половине седьмого вечера ужин. Пока диктор, с канала финансовых новостей, вновь заводит старую речь о надвигающейся в США рецессии. Как долго они уже ждут ее? Всяк дольше, чем Тор ждёт Локи, да и держатся лучше, чем он сам. На тридцать пятой минуте телефон ложится в ладонь, на тридцать шестой он открывает контакты и находит номер Локи.       Это будет стоить того? Тор не перезванивает и даже не звонит. Он просто смотрит в экран, неспешно покачивая опустевшим роксом. Он не желает навязываться. И он достаточно взрослый, чтобы понимать подобные знаки невнимания. Локи ведь действительно задерживается на работе? Или что-то случается? У него не один десяток групп быстрого реагирования, полностью состоящих из альф, а ещё он Атакующий.       И ни единожды он не обещает — обязательно прийти, обязательно встретиться снова, обязательно попрощаться перед самым концом.       Честно, необременительно и крайне глупо. Где-то здесь точно было веселье, но оно выветривается очень быстро. Отставив рокс со стуком на журнальный столик, Тор выключает телевизор почти злым движением руки, а после швыряет пульт на диван, находящийся напротив. Пока сиденье кресла медленно нагревается под ним. Пока тишина люкса придавливает то ли его к полу, то ли его легкие к позвоночнику. Так звучит досада, но даже она не позволяет себе и единого звука. Локи опаздывает, опаздывает, опаздывает, и у Тора есть его номер, но правда гласит — он не тот альфа, что будет перезванивать омегам, подобным Локи. Вместо этого он прокручивает список контактов до Фандрала. Вместо этого он уже заносит палец над экраном. Замирает лишь потому что вспоминает — Фандрал уже не пьет. Фандрал не составит ему компанию. Но ведь сможет потерпеть его, пока Тор будет напиваться, в нужде изжить из тела эту дурную досаду? Фандрал очень хороший друг, вот что Тор знает о нем.       И вряд ли обладает интуицией, но все же набрать его Тор так и не успевает — вздрогнув собственной поверхностью, экран подсвечивается у верхнего края уведомлением входящего вызова.       Стоит Тору снять трубку, как резко и твердо звучит:       — Локи с тобой? — голос принадлежит Фандралу и звучит позабытой, пускай и свойственной ему временами сталью. Голос удивляет собственным словом, удивляет вопросом, а ещё определено ставит Тора в пятисекундный ступор. За все прошедшие двое суток они с Фаном встречаются разве что раза два, то на обеде, то на завтраке, и друг дает понять корректно и просто — пока Тор не взялся за работу в отношении Regeneratio, за которую взяться собирался, на общее времяпрепровождение он может рассчитывать только в экстренном случае. Вроде скуки или, быть может, разочарования от неудачного секса? Локи не разбивает Тору сердце, потому что они честно и по-взрослому ничего друг другу не обещают, но его отсутствие вызывает досаду, в то время как Фандрал набирает его сам. И спрашивает про Локи.       — Нет, а что… — «случилось» договорить у него не получается. По ту сторону телефонной линии звучит резкий автомобильный сигнал, Фандрал матерится и, кажется, вновь собирается нахватать штрафов за превышение скорости. Это у них с Тором явно семейное, в то время как происходящее — непонятное. Чувствуя, как внутри уже закручивается недоброе предчувствие, Тор поднимается с кресла, оглядывается, выцепляя взглядом ключ-карту от люкса, валяющуюся на барной стойке. Ему нужно что-то ещё? К примеру, понимание ситуации. А ещё лучше — Локи. Чтобы он был здесь. Чтобы они поужинали. Чтобы они поговорили, поцеловались, снова переспали и отлично провели очередную ночь в череде тех, в которых истина так и не оказывается найдена.       Это ведь будет чрезвычайно странно, если Тор предложит ему бизнес-партнерство после всего, что между ними уже случилось?       Фандрал подозревает, но так и не высказывается ни на позавчерашнем обеде, ни на вчерашнем завтраке. Он просто усмехается многозначительно, несёт привычную влюблённую чушь о том, какой Бальдр интересный, какой он красивый, замечательный, эксцентричный и самый лучший. Великая любовь? Тор отсчитывает дни, не беспокоясь вовсе — в конечном итоге они оба вернутся во Францию. И, похоже, ему придется искать какой-то новый вариант, какое-то новое партнерство и какие-то новые перспективы, в то время как по стороны Фандрала уже звучит:       — Блять, я же говорил тебе! — с Бальдром Тор успевает познакомиться ещё в субботу вечером. Не целует руки, делает осторожный комплимент и просто наблюдает за тем, как они оба, и Фандрал, и Бальдр, влюбленно переглядываются. Чуть позже, через день или два, Локи сходится в собственном мнении с тем, что принадлежит Тору — пара недель, ссора или конфликт, а после лживое «не сошлись характерами», произносимое будущий месяц до начала новой интрижки. Или, быть может, недели две? Локи говорит именно так, а еще со смехом рассказывает ему — когда-то не столь давно Баль встречался даже с Огуном; и Тор отказывается представлять это. Тор отказывается думать об этом когда-либо. Но думает все равно: Огун, вероятно, был чрезвычайно пьян, когда решил, что подобная идея могла быть удачной. Это нравилось Фандралу, это же вызывало некоторое количество вопросов у Тора, а ещё, вероятно, вызывало легкое раздражение у Локи — та самая эксцентричность Бальдра, что уже звучала по ту сторону телефонной линии. — Это просто трата времени, Фан! Блядский Тюр. Нам нужно в главный центр, слышишь? Они не просто так там все оцепили!       Тор дергается, делая шаг даже раньше, чем успевая заметить это. Из-за этого, конечно же, спотыкается о пустое место — мысль падает вместо него. Мысль рушится, вздрагивает и заходится в приступе дрожи, потому что Бальдр выдает ему всю необходимую информацию, вряд ли собираясь делать что-либо подобное. Главный центр Regeneratio, оцепление, присутствие Тюра… Из всего, что Локи успевает ему рассказать, при том, что успевает определено все, Тор не может волноваться за него. Группы быстрого реагирования, физически подготовленные альфы, постоянная вооруженная охрана у кованных ворот каждого центра и все это при условии, что Локи является Атакующим.       Но все же — точно не является бессмертным.       В то время, как Тюр, по его же рассказам, за все несколько последних лет участвовал в защите реабилитационных центров лишь несколько раз.       — Я буду через три минуты, спускайся, — стоит Тору выровняться и направиться в сторону спальни за ключами от Aston Martin’а, как Фандрал уже говорит собственное последнее слово и просто сбрасывает вызов. Необходимость уделить все свое внимание дороге, чтобы банально не размозжить голову очередной любви всей собственной жизни, становится много выше любого спокойствия Тора, и это определенно оправдано, но все же вызывает злость. Вызывает раздражение. И волнение, колкое, остро вгрызающееся куда-то под ребра, уже перекрывает собой любую досаду.       Так и не дойдя до спальни, Тор одергивает капюшон черной толстовки, примявшийся у затылка, и по ходу подхватывает с барной стойки ключ-карту. Телефон сам собой ныряет в задний карман, десятью секундами позже любая возможная поездка на лифте оказывается продана по цене лестничных ступеней. Он пытается солгать, что вовсе никуда не торопится? Тюр работает к югу от четвертого сектора, за окружной, и как бы сильно ещё четверть века назад не поменялся их профиль, это ни на что не влияет. Они все ещё вояки. Они все ещё умеют драться, умеют пользоваться оружием. Теперь защищают? Тор сбегает по лестнице, не собираясь воскрешать в памяти ни единый из разговоров с Локи, но те, будто желая потрепать ему нервы, оживают сами.       История о том, как в один из центров на границе города пытался пройти альфа-Защитник?       Или история об омеге с мутацией Разведчика?       Именно это было юрисдикцией, что Тюра, что Бюлейста, и как бы сильно Локи это не нравилось, он оставлял всю работу с мутационной триадой на них. Сам же был Атакующим, но никогда, никогда, никогда не стремился подставлять всех своих людей и всех своих клиентов под удар — вот что Тор точно знал о нем. И не собирался нахуй задаваться вопросом: если ни Тюр, ни Бюлейст не справятся, кому, по мнению Локи, тогда придется первой линией обороны.       Фандрал приезжает на полторы минуты раньше обещанного срока, но к тому моменту Тор уже успевает и преодолеть холл отеля, и даже выйти наружу. К собственной досаде нигде не замечает Огуна и даже набирает его, замирая на три секунды у входных дверей отеля: абонент оказывается вне зоны доступа и это успокаивает много больше, чем если бы он взял трубку. Это успокаивает, потому что Огун уже выехал. Это успокаивает, потому что, вероятно, Огун уже прикручивает к винтовке глушитель и раздвигает ножку, устанавливая ее на парапете крыши.       Ни единой подходящей, ни единой достаточно удобной в округе главного центра Regeneratio Тору, правда, вспомнить так и не удается.       Раздраженно скрипнув зубами в ответ визгу шин чужого джипа, Тор сует телефон в задний карман и раскрывает пассажирскую дверь тут же. Фандралу, сидящему за рулем, никто не предлагает — взять его вещи, взять ключи от машины и припарковать ее, а после помочь заселиться в отель. Только Бальдр быстро и ловко перелезает на задние сиденья, стоит Тору открыть дверь. Стоит ему не столько спросить, сколько потребовать:       — Что случилось? — размышление о том, действительно ли его волнует это, не имеет смысла, в то время как другое знатно дергает где-то у затылка. Это ведь не его дело? Они просто спят вместе и вместе классно проводят время его теперь уже сомнительно рабочей командировки. Локи ведь ни единожды даже не спрашивает, чем Тор занимается и зачем приезжает в Бухарест, но ожидание подобного вопроса от него все равно мгновенно начинает выглядеть как оправдание. Вот когда Локи спросит… Ему вряд ли интересно. Они просто отлично проводят время вместе. Они ничего друг другу не обещают. Альферд просто выражает сожаление — Локи нравится ему и он уважает Локи, но омежье сердце ничем не отличается от любого иного.       Оно бьется так же просто. И нет нужды быть гением, чтобы, после всех рассказов Тора, сделать банальный вывод — оно разобьется, когда Тор улетит. Это, конечно же, не является ответом на вопрос Тора ли это забота, да и выходить из машины оказывается чрезвычайно поздно — не дождавшись даже, пока он достаточно плотно закроет дверь, Фандрал дает по газам и выезжает прочь с территории EpoqueHotel. Уж ему-то торопиться вовсе некуда, их обоих здесь вообще быть не должно, но Баль уже подает голос с заднего сиденья:       — Я не смог дозвониться до Локи и набрал Тюра… — он звучит отвлеченно среди всех собственных попыток пристегнуть ремень безопасности, Тор же только и может, что в немом возмущении обернуться к нему. Серьезно? Локи просто не ответил ему на звонок? Тор, вероятно, не должен был — ни ехать, ни вмешиваться, ни вообще волноваться. Да и вопрос в общем-то был достаточно глупым. Все, что касалось работы Локи, жизни Локи и самого Локи, не было его, Тора, делом. Но волновало все равно. Как минимум, одно-единственное — чертова омежья безопасность среди всего этого вечера. Будто почувствовав его взгляд на себе, Бальдр вскидывает глаза и тут же скалится, не пряча клычков. Почти рявкает: — Не смотри на меня так, я звонил ему шесть раз! — он выглядит взволнованным намного больше чем злым, а ещё заваливается на дверь, находящуюся за его спиной, на резком повороте Фандрала. Тор же позволяет себе согласиться — при профиле работы Локи шесть раз действительно выглядят… Обычно? Временами папа не может дозвониться до него самого на протяжении нескольких суток, если это пора отчетов или череда из нескольких крупных сделок. Временами он сам не может дозвониться до Фандрала и с двадцатого раза, если новая любовь всей его жизни, оказывается более предприимчивой и бросает засранца первой. Часть сознания Тора предлагает ему произнести хотя бы пару слов об этом, но сделать этого просто не удается. Бальдр остервенело садится ровнее, дрожащей рукой защелкивает ремень безопасности и делает быстрый, дрожащий вдох. Тор определенно не желает слышать, как болезненно звучит его шепот, но слышит все равно: — О боги… О боги, а если он мертв?!       С той же вероятностью, с которой бета может быть — и, впрочем, является, — экспрессивным дурнем, его опасения невозможно обозвать ни беспочвенными, ни тупыми. И это самое худшее осознание, которое Тор отлавливает в собственной голове в этот момент.       — Фан? — потянувшись рукой к потолочной ручке, он хватается за нее и поворачивает голову к Фандралу, единственным словом его имени требуя всех тех ответов, которых Бальдр ему точно не даст. Пускай ещё не ревет, пускай даже вряд ли будет — Бальдр глубоко, медленно вдыхает, проводит ладонями по лицу, а после быстро вытаскивает из кармана джинс телефон, попутно одергивая остервенелым движением растянутый рукав графитного свитера. Вероятно, он собирается вновь звонить Тюру.       В то время как Фандрал, не отрывая глаз от дороги, говорит:       — В сети появилась информация о вооруженном нападении на главный центр Regeneratio, но ее подчистили за пару минут. Тюр не дал никакой информации. Мы едем туда, — твердое, уверенное слово и важная, не озвученная необходимость. Локи — брат любви всей жизни Фандрала, не так ли? Но Фандрал говорит «мы», потому что он знает Тора достаточно хорошо, а ещё потому что он слишком хороший друг.       Именно поэтому же не предлагает никакой альтернативы. И головы в его сторону так и не поворачивает, вновь выкручивая руль и прибавляя скорости под аккомпанемент негромких, пустых гудков откуда-то с заднего сиденья джипа. ~~~       Это просто случается — так же, как случается и всегда. Они желают, они приходят, они забирают. Спокойствие или жизнь, не принадлежащее себе, но присвоенное или не желающее таковым быть никогда больше. Это просто случается, и является, впрочем, хорошим аргументом для Фарбаути в пользу того, что работа Локи не дает никакого результата.       Потому что ничего не меняется?       В трех метрах напротив него стоит высокий, сухощавый альфа, разодетый в потрепанный спортивный костюм, в то время как Regeneratio за последний год уменьшило количество изнасилований и побоев среди супругов или партнеров на семь сотен человек, а ещё увеличило количество всех заявлений, направляемых в полицию. В этом не было стыда, в просьбах о помощи не было слабости, в то время как сексуальное образование имело важную роль в жизни любого человека — вот чем они занимались. Просвещение. Безопасность. Защита. Помощь и поддержка. Они делали это вчера, они делали это сегодня и они будут делать это завтра, даже если Тюр будет рыдать будущую половину года по его кончине. Пока что лишь берет мегафон и говорит, пока что лишь призывает сотрудничать и не доводить… До чего? В трех метрах от него стоит альфа. Его светло-зеленый глаз пылает кислотной зеленью, его феромон выжигает легкие смрадом гари, который вовсе не сложно спутать с синтетическим. Видение, что больше откликается на все рецепторы обоняния, появляется перед глазами Локи ещё в тот миг, когда он остервенело толкает главную дверь центра собственной ладонью и вываливается наружу. Его привлекают звуки драки, а ещё привлекает выстрел. И в том, и в другом случае у них, конечно же, есть определенный протокол.       Блокировка дверей.       Блокировка окон.       Вызов трех ближайших групп быстрого реагирования, но лишь в случае… В случае, если их решат действительно брать штурмом? Подобного не было ещё ни единожды. У их ворот организовывались пикеты. К ним вламывались сумасбродные, что альфы, что омеги. Их атаковали снова, и снова, и снова, но штурм? Сегодня этого не случается так же, как и во все прошлые дни. Локи отказывается вызнавать, что случилось, Локи отказывается тратить время и, Баль точно проклянет его после, вылетает из здания центра за десяток секунд до блокировки дверей.       Он успевает увидеть трех альф из группы Брока, валяющихся на земле, и вокруг одного из них уже собирается небольшая лужа крови. Выстрел в упор, выстрел в грудь или выстрел просто — Локи слышит его, вылетая из собственного кабинета, но второй оглушает его уже снаружи.       Брок просто ловит пулевое бедром, а следом валится на асфальт от сильного удара по голове.       Или все же от смрада? Вот что за картинка мелькает перед его Локи глазами, стоит ему только выйти наружу и окунуться с головой в мерзость чужого запаха. Гарь, копоть и ярость. Поля и леса выгорают дотла, уже отдавшись стихии на растерзание. Зверьё, дикое, не приручённое, бежит прочь, а те, что сбежать не успевают, задыхаются смрадом горящей взвеси в своих норах и дуплах. Тяжелые ветви вековых деревьев валятся на горящий травяной настил и отовсюду сверкают искры, которыми плюётся огонь. Голос звучит завыванием пламени, вихревыми потоками пожара, а еще жестокой, взбешенной насмешкой. И этот смрад гари… Локи чувствует, как он заполняет легкие, попусту пытаясь развеяться по ветру, а ещё, только переступив порог, видит.       Как дуло метит собственную цель прямо у Брока меж глаз.       За что-то подобное Локи точно после потребуется благодарность, только ему ее, конечно же, никто не отдаст. Тюр притворится, что не имеет с Броком дел, чтобы сохранить свое дурное лицо и свою дурную, нормальную, ориентацию перед папой. Брок просто будет очень и очень долго смотреть ему прямо в глаза, а следом спизданет что-то тупое и привычно нелепое. Локи делает это ради них? Локи делает это, просто потому что может, и, конечно же, сам будет в будущем за это расплачиваться. Отвечать на вопросы о том, как он мог выйти, как мог поставить себя под угрозу. От бесконечных бла-бла-бла его точно будет тошнить, но.       Брок будет жив.       И временами, достаточно редко, чтобы это можно было запомнить, Локи будет видеть — как телефон Тюра вздрагивает пришедшим уведомлением, как он снимает с экрана блокировку, чтобы посмотреть, а после закатывает глаза. Но секундную улыбку у него все равно никогда спрятать не получается.       И в будущем не получится тоже, потому что третьего выстрела так и не звучит. Рванув вперёд, Локи успевает не глядя набрать номер Тюра, стоящий на быстром наборе, и просто толкает ублюдка-альфу в сторону. Тому это, конечно же, не нравится.       И Локи бьет его феромоном.       И в него действительно отказываются стрелять из вежливости?       Невыгодное положение выставляет его, будто шахматную фигуру, спиной к главным воротам и лежащему на асфальте Броку, в то время как альфа медленно отступает ко входу в реабилитационный центр. Он даже говорит что-то. Ох, он точно много и громко матерится, а ещё требует, потому что все подобные ему делают именно это. Проклинают Regeneratio, которое разрушает основополагающие устои общества. Требуют возмездия и желают всему персоналу смерти за всю ту чушь, что вбивают в головы омегам, которые этим альфам принадлежат. После самого первого подобного инцидента, Локи не может выйти из квартиры неделю и не может перестать рыдать. На двенадцатом замечает — просто перестает слушать их.       Просто ждёт, пока разберётся группа быстрого реагирования. Просто ждёт, пока разберётся Брок. Просто разбирается сам.       В этот раз с последним выходит небольшая заминка — Атакующий против Атакующего это игра вничью. Они могут применять друг на друге феромон, — и они, конечно же, делают это, — но в конечном итоге все закончится лишь тем, что они повысят уровень загрязненности воздуха в Бухаресте. Ну и, конечно же, придушат насмерть всех вокруг.       В районе квартала или двух?       Локи может выкосить весь город и зацепить парочку тех, что находятся по ту сторону окружной.       И тот ублюдок, что стоит в трех метрах, прямо напротив него, вряд ли может также, но страха не показывает. В первые пять минут. В первые десять. Пятнадцать? Локи молча слушает бесконечный поток его дерьма, пару раз косится в сторону Брока, который успевает прийти в себя и вновь вырубиться. Простреленное бедро не сделает ему чести так же, как не сделают ее и покрасневшие глаза Тюру в том случае, если засранец подохнет. Этого, конечно же, не случится? Весь смысл просто в необходимости привлечь внимание. Весь смысл в том, чтобы доказать и обязательно показать — Regeneratio не тот враг, с которым имеет смысл биться, но которого точно нужно уничтожить. Они слабы. Они беспомощны. Их защита не играет роли и веса.       И кто угодно может просто войти в ворота, а после… Забрать своего омегу домой? Забавно, но смердящий смрадом гари ублюдок так и не заходит в здание. Он собирается отстрелить ручку, он собирается выломать дверь, а ещё собирается прорваться внутрь на семнадцатой минуте, когда с визгом шин несколько черных джипов без номеров тормозят по ту сторону ворот. Локи не приходится даже оборачиваться, чтобы точно знать, кто приехал. Локи не приходится даже двигаться, чтобы просто предотвратить самое страшное.       Оказывается достаточно лишь сказать:       — Если твой омега выйдет из здания, твой феромон убьет его, — спокойная, достаточно твердая интонация и стабильный феромоновый фон, который Локи держит на едином уровне атаки. Он не повысит его, потому что это может нанести вред куче народу в соседних домах и кварталах. И он же отказывается прекращать выпускать феромон вовсе — это оставит его без защиты.       Пока его слово оставляет взбесившемуся, требующему внимания и утешения собственной, бессмысленной боли альфе лишь ярость в горящих кислотной зеленью глазах. Конечно же, виноват оказывается именно Локи. Вот если бы он не нападал на альфу собственным феромоном, то и альфе не пришлось бы от него защищаться! Сумасшедшая, бездумная ересь формирует замкнутый круг на пустом месте: альфа не может открыть дверь и забрать то, что ему нужно, альфа не может подойти и не может выстрелить в главную помеху, потому что тогда его самого расстреляют рассевшиеся в соседних домах снайперы.       Он сдается?       Альфы ведь никогда не сдаются. Они, горделивые и жестокие, самовлюбленные, наглые и отвратительные в самой сути всего завышенного самомнения, не признают ошибок и никогда не отступаются.       Локи — просто ждёт. Пока Тюр ведет переговоры через мегафон, пока его люди оцепляют весь район и точно обрубают доступ к линиям связи. Драка Атакующих ведь не шутка, не так ли? Никто не узнает. Это все домыслы. Мутационной триады не существует. Брок успевает прийти в себя вновь и больше не вырубается, а ещё даже умудряется стянуть форменную куртку и сделать из нее жгут на бедре, выше пулевого. Альфа, конечно же, орет на Локи и требует остановиться, а ещё, как известно, альфы никогда не сдаются, но.       Ловушка захлопывается ещё в тот миг, когда этот ублюдок с геном Атакующего решает, что сможет взять Regeneratio силой и ему ничего за это не будет.       Он не слышал о военном комплексе, находящемся в югу от четвертого сектора, за окружной? У Локи не находится момента спросить, но, впрочем, и ответ его не интересует. Военный комплекс меняет собственный профиль ещё где-то в первый год его рождения. Теперь там никого не исследуют. Теперь там никого не пытают. Только Тюр единожды бросает интересное слово — в холодильниках на самом нижнем уровне они сохраняют одну-единственную разработку. Инъекцию, подавляющую мутационный ген.       От нее точно с пару месяцев болит голова. А ещё с неделю не проходит диарея. Вот как Тюр ему говорит, но, впрочем — мутационной триады ведь не существует?       Ублюдок, стоящий в трех метрах перед ним, явно знает о ней достаточно, чтобы не погнушиться использовать собственную смертоубийственность во имя великого блага. Типа не взаимного секса, или удовлетворения собственного эго, или великого лживого счастья с забитым им же омегой, которому этот тупорылый мудила не сдался нахуй. Локи просто ждёт, когда до него дойдёт, а ещё не косится на часы, не желая расстраиваться. Вероятно, он уже чертовски опоздал на ужин с Тором. Тот ведь не станет из-за подобной глупости съезжать из EpoqueHotel? У Локи нет его номера, у Локи нет ничего, кроме разве что Бальдра, встречающегося с Фандралом, но он никогда, никогда, никогда не станет использовать их обоих, потому что… Это ведь все равно закончится, верно? Тор улетит в конце недели. Тор живет в Париже. Тор не будет возвращаться. А ещё не станет перезванивать.       И Локи точно отвратительно опаздывает, пока единая мысль светлой точкой блестит на фоне темного от напряжения сознания — если Тор не съедет, Локи зайдёт к нему сегодня, когда освободится. Если Тор будет в номере, если Тор… Захочет видеть его? Он точно не станет злиться, потому что это вряд ли ему свойственно в подобной ситуации немыслимого опоздания, но будет ли он действительно ждать его?       По крайней мере Локи может зайти. Пока Тюр снова берет мегафон, звуча жестко и строго в попытке спрятать каждую ноту волнения за Брока среди стали собственного голоса. Пока альфа, стоящий напротив Локи, всего лишь в трех метрах, звучно и витиевато посылает его нахуй, отказываясь — уходить просто и тем более уходить без собственного омеги. Эта манера присваивания вызывает ничуть не меньшее отвращение от года к году, и Локи кратко дергает плечом, почти вынуждая себе не кривиться. Он ведь не желает словить пулю из-за случайной провокации? Бальдр точно будет в ужасе и упадёт в обморок, если только узнает об этом. А после вновь и вновь будет высылать ему ссылки на электронные объявления о работе.       Быть может, бариста? Или продавец в магазине мебели? Полставки в другом отеле? Последнее точно выбесило бы Тони и было чрезвычайно забавным само по себе, но так или иначе не отменяло фактов — Локи просто ждёт, Локи не позволяет себе скривиться, чтобы не провоцировать дуло чужого пистолета, а ещё продолжает всматриваться в плотно зашторенные окна центра. Протокол для подобных ситуаций всегда гласит: медбратья успокаивают омег, собирая их в одном помещении, как можно дальше от места основного действия, и при наличии в здании психотерапевта, он также находится с ними.       Никто не пытается выглянуть в окна.       Никто ничего не снимает.       И все отлично понимают — это не блядское представление.       А через миг после этой мысли, что проскакивает в голове Локи, Тюр говорит в мегафон вновь:       — Мы направляем к вам человека для переговоров. Пожалуйста, не стреляйте.       И, конечно же, это всё — не больше чем обманка. Сунув обе ладони в передний карман толстовки, Локи переплетает пальцы и делает бесполезный, слишком бессмысленный вдох. Ошибки не случится, потому что на самом деле люди из-за окружной, что к югу от четвертого сектора, умеют работать быстро и слажено. Среди них есть Защитники. И Защитники, как известно, являются лучшим оружием против любого Атакующего. Локи обещает себе не злиться на Тюра после и не принимать то, что случится уже через пару секунд, на собственный счет. Локи обещает, обещает, обещает себе, все же вслушиваясь в звук, с которым где-то за его спиной открывается калитка, а ещё в еле слышную брань Брока. Тот извиняется за собственную несостоятельность? Любое использование феромона в достаточно больших дозах, чтобы вырубить Атакующего, всегда влияет на физическое состояние тела, ускоряя кровообращение и пульс, Локи же никогда не посмеет приказать Броку чего-то подобного. Истеки кровью, но уничтожь угрозу? Это все не больше чем глупости, к тому же Тюр приезжает достаточно быстро. Тюр оцепляет район, Тюр обеспечивает безопасность, а ещё ведет переговоры через мегафон до последнего — он просто не понимает.       Настоящие альфы, такие, как этот, стоящий напротив Локи сейчас, никогда не сдаются. Они всегда позорятся до конца.       Им везет, что Тюр понимает это и высылает человека для сомнительных переговоров? Омеги внутри центра будут в безопасности. Броку и его людям успеют оказать медицинскую помощь. Сегодня никто не умрет и никто никого никуда забирать не станет, но с таким положением дел Локи вряд ли хватит сил доехать до Тора этим вечером. Или завтра? Тюр высылает им, будто сомнительный новогодний подарок, человека для переговоров, конечно же, не предупреждая, что это Защитник и что он придет, а после нейтрализует угрозу. Применит феромон, придавит им чужое сознание… Локи заденет? Никто не будет с ним расшаркиваться, в попытке ему помочь, и все, что ему остается, лишь схватиться кончиками пальцев друг за друга. Максимум — пять минут; вот что ему нужно выдержать, а после все закончится.       Но вернуться почти на час назад и не опоздать к Тору, конечно же, уже не выйдет.       — Иронично получается, знаешь… — Брок пиздит что-то из-за его спины, но Локи не оборачивается к нему, продолжая держать взгляд поверх ублюдка с пистолетом и без имени. Поверх такого же ублюдка, как и все остальные? Они не так уж часто называются сами. Вместо этого всегда повторяют, и повторяют, и повторяют имена тех омег, за которыми приходят и которых хотят забрать. Ещё повторяют угрозы. Не сейчас правда. Среди всего столкновения двух феромонов Атакующих этот альфа отказывается опускать пистолет, а ещё с пристальным прищуром смотрит Локи за спину.       Он ведь не согласится на переговоры? Он просто желает взять заложника, чтобы получить хоть какой-то перевес. Он, похоже, действительно не понимает, что к ним и не собирались высылать переговорщика. К ним выслали… Это случается просто и резко. Локи не слышит, но чувствует кожей сильный удар чужим феромоном, наносимый со спины и прямо в упор. Не вздрогнуть не получается и раньше, чем удается распробовать запах, появляется ощущение — будто крепкая, жестокая ладонь обхватывает затылок и сжимает шею по бокам, требуя опустить голову, опуститься на колени, признать поражение, а извиняться так долго, пока не закровоточит язык. Локи сжимает зубы, не позволяя себе поморщиться. Локи делает вдох.       Под носом пахнет раскалённой, почти взбешенной сталью, что слишком знакома. У нее точно голубые глаза. А ещё удивительно обыденная красота. И милосердие? Локи отказывается оборачиваться, чтобы не показать случайно собственной слабины, но проходит лишь мгновение и давящее, жестокое ощущение пропадает так, будто кто-то сбивает чужую ладонь, болезненно обхватившую его за затылок. Локи успевает разве что рот приоткрыть в непонимании, когда видит — рука, держащая направленный на него пистолет, вздрагивает, альфа морщится и кислотно-зеленый глаз загорается ярче. Независимо от присутствия мутационного гена, худшее, что может случиться с омегой, так это оказаться между двумя альфами и посреди драки их феромонов. Необходимость выбрать сторону, эволюционно заложенная нужда отдать предпочтение победителю, что является более сильным самцом… Локи переступает с ноги на ногу, ожидая с секундной задержкой удара с обеих сторон и почти умоляя всех мертвых богов, чтобы только не грохнуться на унизительно подкосившихся ногах на асфальт. Локи уже слышит подбирающийся со спины чужой шаг.       А следом чувствует — сладкий запах свежей, теплой выпечки. Хрустящая корка, горячая мякоть и этот аромат, что ассоциируется со свободой слишком сильно. Второй, фоновый феромон Тора? Потому что это он, тот самый альфа, что пахнет металлом и сталью из-за его спины. Потому что он приходит… Локи не успевает ни рассмеяться, ни облегченно выдохнуть. Разве что моргает, уже чувствуя за собственной спиной чужое присутствие, чувствуя медленно опускающуюся на его бок ладонь. Тор говорит негромко и много раньше, чем Локи даже может придумать любой возможный вопрос:       — Если будет больно, скажи… — вместо приветствия, вместо любого обвинения в опоздании, вместо любого другого слова. Тор приходит, потому что видит новости? Или ему звонит Тюр? Первое имеет много большую вероятность, в то время как второе фактически невозможно, но тем не менее Тора пропускают через все оцепление, а ещё выдают ему пуленепробиваемый жилет. Уже откидываясь лопатками ему на грудь, Локи чувствует твердость материала, а ещё слишком хорошо видит — пистолет выпадает из трясущейся руки альфы, без имени и с непомерным самомнением. Его лицо искажается оскалом, руки сжимаются в кулаки в необходимости удержать всю дрожь и атаковать в ответ вновь. И он делает это? Защищенный феромоном Тора Локи не чувствует нового удара, лишь слыша, как альфа рявкает:       — Ах ты, блядский… — но договорить не успевает. Даже если атакует опять, Локи просто не ощущает — ничего вовсе, кроме успокаивающего, почти нежного аромата свежей выпечки. Тор защищает его, собственным феромоном запирая в коконе безмятежности и отсутствия угрозы. Тор защищает его, Тор нападает на альфу, добиваясь сдавленного, болезненного скулежа. Шум в ушах, вялость в конечностях и непреодолимое желание спрятаться, убежать, уйти из-под влияния взбешенного, жестокого альфьего феромона и никогда, никогда, никогда не оказываться под ним вновь. Локи знает это ощущение, но вспоминать его сейчас ему не приходится вовсе.       Пока Тор медленно обнимает его ладонью поперек живота, а второй обхватывает за плечи спереди. Теплом и уверенностью его предплечье прижимается где-то у ключиц Локи. Тор волнуется? Тор не желает ему вредить, и Локи просто облегченно выдыхает. Бормочет с утомленным смешком:       — Какая глупость… — столь длительное применение собственного феромона во имя защиты изматывает и усталость дергает где-то у затылка, стоит ему только прекратить участие в драке. Здесь уже явно разберутся без него. Тор разберётся? Локи не знает вовсе, как он оказывается здесь, но вместо любого вопроса, требовательного или тревожного, просто откидывает голову ему на плечо. И вытягивает кисти из переднего кармана толстовки, цепляясь пальцами за предплечье Тора. Говорит, не закрывая глаз: — Я не чувствую ничего, кроме запаха свежей выпечки. Мне нравится твой фоновый запах, Тор, — насилие, разворачивающееся перед его глазами, не несёт в себе красоты, но по крайней мере приносит удовлетворение. Альфа сопротивляется долго, но проигрывает все равно быстро. Его проигрыш знаменует не падение пистолета и даже не приход Тора — он проигрывает ещё в тот миг, когда решает, что прийти в Regeneratio с требованиями и злобой будет хорошей идеей. Сейчас же просто с рыком несогласия валится на колени. Обхватывает голову ладонями. Тор поступает жестоко? Тор трется щекой о его волосы, вдыхает, а после целует в висок, бормоча что-то вовсе неразличимое. Это комплимент или он просто волновался? Как он вообще оказался здесь? Локи, конечно же, обязательно спросит чуть позже, но сейчас лишь прикрывает глаза и позволяет себе расслабиться. Чужая грудь и поверхность пуленепробиваемого жилета под спиной, теплые руки, обнимающие поперек живота и у самых плеч… Бесконечное ощущение безмятежности среди солнечного запаха нежной, свежей и теплой-теплой выпечки. Тор приходит, спасая его от необходимости выдерживать феромон другого Защитника, высланного Тюром во имя лживых переговоров. Тор приходит и защищает все то, что ему дорого. А ещё целует его вновь, куда-то в волосы, над самым кончиком уха. Вовсе не сомневаясь, что его отлет разобьет ему, Локи, сердце, он все же прикрывает глаза и с мелкой улыбкой интересуется: — Я сильно опоздал?       За такое не прощают точно. Они ведь договаривались и эти договорённости были всем, что они имели. Договоренности, секс, возмущенное несогласие всех подряд… Хотя, стоило бы отметить, что Броку было плевать, а ещё Бальдр был все же чрезвычайно доволен. Этой веселой глупостью? Фарбаути точно считал, что это было ошибкой, а ещё проблемой, но, при всей силе собственного феромона, Тор был совершенно безобиден. Заботлив и нежен.       Как Локи мог бы не влюбиться в него? Уж точно не после того, как этот взрослый, успешный и самодостаточный альфа неловко отводил глаза в сторону, держа в руках громадную плюшевую собаку.       — Я успел подумать, что ты уже не прийдешь, — переступив с ноги на ногу для очевидного удобства, Тор перекрывает собственным шепотом все звуки распахивающейся вновь калитки и выхолощенного топота берцев по асфальту. Тюр, наконец, переходит к действиям и отбрасывает собственный бессмысленный мегафон, Бюлейст уже требует принести носилки. Для Брока? Определенно нет. Локи слышит, как тот уже пиздливо отмахивается от подошедшего к нему Тюра. Локи слышит, как он с кряхтением пытается подняться, собираясь, вероятно, отбиваться от любой помощи. Он не сраный принц-омега, чтобы принимать руку альфы, вот как он говорит.       Тюр просто шлет его нахуй.       И, похоже, берет на руки.       Локи не видит, но Тор негромко посмеивается ему на ухо. Тор все продолжает, и продолжает, и продолжает прятать его в коконе своего запаха. А ещё говорит — он подумал, что Локи не придет к нему. И Локи собирается задать множество вопросов, но тот, что произносит, случается просто и вовсе без его участия. Когда он говорит:       — Успел испугаться? — ему не стоит спрашивать именно этого, потому что это имеет много большее значение. Будто бы обещание. Будто бы не высказанное предложение. У безобязательной игры есть правила и Локи не желает нарушать их, потому что не собирается выглядеть влюбившимся глупцом, слишком многое себе выдумавшим, но вопрос уже звучит. Тор действительно прижимает его к себе крепче? Пока ублюдка, напавшего на центр с жесткими требованиями, вяжут, пока Брок грозится сделать из Тюра евнуха за подобное, бесчеловечное, обращение, пока все просто налаживается… Тор опускает голову к его плечу, целует его куда-то за ухо, а ещё дышит его феромоном. Говорит:       — Успел запланировать алкогольный угар, но Фандрал предложил альтернативу, — и он отказывается прятаться, а ещё отказывается лгать, отдавая много больше правды, чем Локи с него спрашивает. Фандрал предлагает альтернативу, вот как Тор называет это, но Фандралу не за чем заниматься подобным, а значит его подначивает Бальдр. Как много пропущенных вызовов Локи найдет на своем телефоне, когда возьмет его в руки? Десятка два, быть может, но точно не меньше одного. Бальдр будет ругаться. Тюр тоже. Папа будет в ужасе, конечно же, и точно попытается прочесть ему очередную лекцию, но — Локи больше не поедет в поместье. Хватит с него. Все, что он хотел сказать, он сказал ещё в воскресенье.       И сейчас ничего не меняется.       Придет конец недели. Тор улетит. В полдень или вечером? Лучше бы вечером, потому что тогда у Локи будет больше времени, но, впрочем, у них обоих. Потому что Тор ждёт его в отеле, а ещё собирается напиться, не дождавшись. Потому что приезжает сюда… Осторожно, чуть разморенно моргнув, Локи открывает глаза, трется затылком о его плечо. Альфу уже увели, первая скорая уже включает сирену и отъезжает прочь. Оглядев все ещё зашторенные окна главного центра, Локи медленно поворачивает голову в сторону. Говорит слишком честно, чтобы после не пострадать:       — Я бы не стал сбегать от тебя, не попрощавшись, Тор, — ему остается разве что добавить предложение задержаться в Бухаресте подольше, ему остается разве что произнести самое глупое вслух, но он не делает этого. С легкой усмешкой тянется вперёд и целует Тора в щеку. А после добавляет не без колкости: — Сам ведь говорил, что я всегда возвращаюсь       Тор негромко, урчаще смеется ему в ответ и совершенно не торопится разжимать рук. Локи не знает, о чем он думает, но сам возвращается все к тому же: если у Тора вечерний рейс, у них будет чуть больше времени. Его, конечно же, совершенно не хватит. Но по крайней мере оно будет. ~~~       — Хотите, чтобы я провел вам экскурсию, или посмотрите сами, а после я отвечу на ваши вопросы, мистер Одинсон? — с мягкой, вежливой и вовсе не обольстительной улыбкой, Лиам укладывает кожаный, черный портфель на стол. Он оглядывается ради приличия, поправляет массивные, вряд ли дешевые часы на запястье, не поправляя причёски и в который раз напоминая — Тор благодарен Сенду уже и будет благодарен ещё столько, сколько Сенд будет на него работать.       За каждое исполняемое поручение, которое временами больше походить сомнительную прихоть, что не приведет… Ни к чему? Сенд находит ему риелтора-омегу в Бухаресте меньше чем за двое суток, находясь в Париже и под грудой бумажной волокиты одновременно. Сенд находит ему того, кто не будет продавать нахрапом, подобно альфам, а ещё того, кто не будет пассивно водить его по квартире, то ли суетливо, то ли преувеличенно незаинтересованно перебирая факты, подобно бетам. С риелторами-омегами, конечно, Тору нравится работать ничуть не больше, чем с любыми другими их профиля, но те омеги, что не пытаются сбагрить ему помещения любого рода и вида через призму собственной сексуальности — именно они всегда на вес золота.       Подобного тому, которое блестит кольцом у Лиама на пальце?       Сенд находит его, тратя лишь минуту на многозначительное молчание во вчерашнем утреннем звонке с Тором, а ещё не говорит, что это пустая трата времени, и не задаёт бессмысленного вопроса о том, как будет Тор разбираться с местоположением собственной компании. Сенд просто потворствует ему и привычно идеально выполняет собственную работу, в то время как Лиам не давит, интересуется и заочно не приходит на встречу с парой расстегнутых пуговиц у воротника. Строгий брючный костюм, светлый волос, подобранный в аккуратную прическу на затылке, и несколько вежливых вопросов, откуда Тор приехал и нравится ли ему в Бухаресте.       Новый погожий день обещает быть ничуть не менее спокойным, чем вчерашний четверг. Тор говорит:       — Не могли бы вы примерно подсчитать, сколько будет стоит полная замена кухни, пока я осматриваюсь? С такой же комплектацией, — бросив единый взгляд на уродливые, почти тошнотворные, светло-голубые шкафчики и розовый, да простят его мертвые боги, холодильник, он удерживается от того, чтобы скривиться, и отворачивается к панорамным окнам. Конечно же, замечает мелкую, многозначительную усмешку Лиама. Конечно же, замечает его краткий кивок. Это является его профилем работы? Вероятно, а может и нет, но в любом случае они оплачивают его работу за полчаса до встречи и через полчаса после того, как Сенд отправляет на его электронную почту «пожелания».       В реальности список, конечно же, представляет из себя двадцать пунктов требований, что больше подойдут для карты желаний, чем для реальной жилплощади, но так или иначе Лиам соглашается. Лиам назначает встречу. И когда вчера вечером Локи со смешком спрашивает у него, с кем Тор переписывается, даже почти не получает лжи в ответ. Это ведь работа? Это ни к чему не приведет и поэтому Сенд предлагает выслать предоплату, но вряд ли именно за этот показ и два следующих. Скорее за развлечение. За убийство времени. За лживую иллюзию, что даже сложно назвать надеждой.       Зачем Тор делает это?       Перед его глазами раскрывается полуденный Бухарест, пока высота потолков вызывает желание негромко, с легкой аккуратностью присвистнуть. Чуть более громкий звук явно должен вызвать значительное эхо среди всей гостинно-кухонной зоны, начинающейся сразу за границей небольшой прихожей. Лиам предупреждает его сразу, как только заезжает за ним в EpoqueHotel — первая квартира, вероятно, Тору не понравится, потому что там ужасная, наитупейшая планировка, но сам ЖК очень хорош и находится в центре города.       Тор, конечно же, спрашивает у него, стоит ли красивый вид архитекторской ошибки.       И Лиам с легким смехом отвечает: это просто вопрос валюты.       Они флиртуют? Тор не избегает вовсе мыслей о прошедшей среде, но те вьются гнездом шершней где-то на границе сознания, не позволяя изгнать себе прочь или выкурить. Когда он приезжает, когда Тюр кидается к Бальдру, буквально хватая его на руки и не давая понестись на помощь Локи… Бюлейст выглядит более собранным, обозначая ситуацию двумя маленькими, сухими словами:       — Атакующий. Вооружен, — и Тор не спрашивает у него разрешения, а ещё не высказывает просьбы. Он может пройти туда и забрать Локи оттуда? Это не его дело. Это не его личное. Это все — просто веселая глупость, которая завершится с его отлетом и ради которой не имеет смысла менять собственную жизнь; но уже на подъезде он видит оцепленную дорогу, а ещё видит две машины со спецназом. Никто не двигается. Никто никуда не идет. Все просто ждут. Чего? Тор определенно не имеет привычки бояться, но эта стратегия чужих действий, что больше выглядит как попустительство, озвучиваемое матерными требованиями Бальдра пустить его, пока он не вгрызся Тюру в глотку — она не пугает. Она вызывает лишь единое, настойчивое желание убедиться, что Локи в порядке. Прямо сейчас. Без отлагательств. Без промедления. Его безопасность, его жизнь, его смех и вся его бесконечная, кусачая ложь, что никогда не впивается в плоть, вырывая ту кусками. Бюлейст выдает ему два слова, а после с десяток секунд смотрит ему в глаза и добавляет куда-то в сторону: — Дайте ему защиту.       Тюр говорит, что это лишнее. Тюр передает брыкающегося Бальдра в руки Фандрала, Тюр держит в руке мегафон, а ещё очень сильно старается не смотреть в сторону главных ворот, но сам Тор видит — пара-тройка тел, что лежат на асфальте. Ещё одно, у Локи за спиной. И тяжелый, удушающий смрад гари, заполняющий воздух. Бальдр затыкается только потому что в какой-то момент начинает закашливаться. Бальдру дают маску, в которой легче дышать, но слишком сложно материться.       Потому что феромон Атакующего может убить? Не Защитника и в том точно хранится то ли великая ирония, то ли великий замысел, то ли спасение. К моменту, когда они подъезжают, чуть случайно не прорывая оцепление капотом принадлежащего Бальдру джипа, Тюр уже собирается: отправить туда Защитника для сомнительных переговоров, обезвредить угрозу, вытащить Локи, вытащить всех остальных. Бюлейсту не нравится порядок действий и вообще не нравится все происходящее, вот что Тор понимает, с подавляемой смешливой иронией натягивая пуленепробиваемый жилет — вместо того, чтобы идти, он медлит и потакает чужой оправданной дурости. Вместо того, чтобы просто зайти, просто прихлопнуть этого гребанного Атакующего собственным феромоном, он заботится о защите, он ждёт, пока шепотом ругающиеся Тюр с Бюлейстом придут к какому-то итогу… Этого, конечно же, не происходит, да к тому же порядок действий явно оставляет желать лучшего: Локи тоже Атакующий.       И если они отправят туда Защитника, Локи обязательно пострадает.       Если, конечно, Защитник не будет знать, кого именно бить? Прицельно, чётко, без любого сомнения — их опека о младшем брате-омеге возводится в абсолют, связывая им руки перед возможностью хоть кому-нибудь отдать информацию о том, что Локи тоже является частью мутационной триады. Это спасет его от смерти и причинит ему немыслимую, унизительную боль сейчас, это поставит его под угрозу в будущем… Тор просто оказывается в нужном месте в нужное время? Не собирается. Планирует поужинать, погулять по вечернему Бухаресту, провести ночь вместе с обворожительным, чудным омегой. Но оказывается там и вряд ли нравится Бюлейсту больше, чем происходящее, но все же именно Бюлейст говорит взбешенному Тюру крайнее и четкое:       — Он позаботится, — и это, конечно же, является правдой. И это определенно звучит забавно. Похоже, его статус врага то ли всей страны, то ли всего города, то ли одного-единственного омеги сменяется на статус той полумеры, с которой можно смириться. Потому что он внушает доверие? Потому что у них не остается выбора.       Ещё потому что они не успевают оказаться в той ситуации, где смогли бы догадаться — любой возможный выбор Тор им давать вовсе не собирался.       Обойдя медленным шагом зону гостиной, он разворачивается в сторону коридора и доходит до него, попутно вновь бросая взгляд на Лиама. Зачем? Чтобы не думать. Чтобы не размышлять. Чтобы просто… Не вспоминать того момента, в котором он настигает Локи и обнимает его, закрывая собственными руками самое важное — живот и сердце. Это, конечно же, не помогает, потому что выстрела так и не случается. Локи же не чувствует: Тор не лжет ему, когда прямо у тира в понедельник вечером говорит, что не любит брать в руки оружие. Тор просто не рассказывает, насколько жесток может быть его феромон.       Ублюдок, решивший, что может позариться на целый мир, теряет сознание даже до того, как его подхватывают под локти и утаскивают в фургон без опознавательных знаков. Тор верит, что ближайшие несколько месяцев ему будет сложно дышать. Тор очень старается, чтобы в ближайший год у него были проблемы с когнитивными функциями и невозможность брать что-либо в руки из-за тремора. Химическая атака феромона Защитника служит щитом от любого Атакующего, но в должной концентрации может… Убить? Тор старается отнюдь не настолько, только забыть не получается: между тем моментом, когда он вываливается из джипа, остервенело дергая ручку двери, и тем, в котором достигает Локи, обнимая его, проходит будто бы целая вечность.       Внутри нее хочется орать, какого хрена этот дурень вообще выперся из здания.       Внутри нее очень хочется кому-нибудь свернуть шею, а ещё врезать Бюлейсту по лицу за растрату времени на необходимый пуленепробиваемый жилет.       Это волнение? Это тревога? От Локи пахнет гарью и дымком, что вовсе не напоминает запах мирного вечернего костра, а ещё от Локи пахнет его собственным запахом лавовой волны. Она искрится. Она же вздрагивает в первую секунду, когда Тор бьет по пространству собственной сталью. Но во вторую расслабляется — Альферд учит его долгие годы подросткового возраста контролировать и применять феромон, но вряд ли ради подобных ситуаций. Альферд учит его, чтобы Тор мог защищаться. Альферд учит его, чтобы Тор мог защищать тех, кого любит и кто важен для него.       Локи вряд ли попадает хотя бы в одну из этих категорий, но стоит Тору обнять его, как все налаживается. Локи жив. Локи дышит. Локи не ранен. И Локи вовсе не больно.       Тору — лишь немного. От действительно странной планировки длинного коридора, расходящегося собственными боками в соседние комнаты. Небольшой уютный кабинет по левую руку, первая спальня и просторная ванная по правую. Растрата пространства, растрата времени, растрата ресурсов, но, впрочем, они договорились сегодня вечером сходить куда-нибудь. Локи сказал вчера, на границе сна, что ему нужно будет съездить за город, потому что папа очень хотел поговорить с ним о чем-то. Тор предложил ему не ехать. После — предложил забрать его оттуда и сводить куда-нибудь, но точно не вновь на выставку в Национальном музее искусств, которую курировал Бальдр. Там они были вчера днем и за всю свою жизнь Тор априори не слышал только комплиментов. Себе? Им обоим. Заткнуть Бальдра временами явно было почти непосильной задачей и поэтому на протяжении полутора часов они с Локи слушали.       Какая они красивая пара.       Как отлично они смотрятся вместе.       Как гармонично выглядят друг подле друга.       К их счастью у Фандрала была явная суперсила, время от времени отвлекающая довольного Бальдра от всех этих бесконечных, крайне утомительных фразочек, но максимумом ее действия были пятнадцать минут. После все начиналось по новой. После все начиналось, почти вынуждая мыслить: этого достаточно?       Точно нет и не могло бы быть никогда. Смотреться привлекательно друг рядом с другом не то же самое, что вести быт или быть в отношениях. Не то же самое, что разбираться с проблемами, ругаться, подписывать брачный контракт или разводиться. Фандрал, быть может, не смог бы с ним согласиться, — потому что Баль был его новой великой любовью со сроком годности в пару недель, — но так или иначе Тор просто не стал произносить этого вслух.       И изо всех сил старался не смотреть на Локи, пока тот смотрел на выставленные в залах картины.       Теперь же был здесь. Жилая башня. Риелтор-омега. Поспешные действия. Бездумные решения. Сенд не стал спрашивать, потому что точно знал, что у этого не будет какого-то итога, пускай и вовсе не знал о Локи. О его силе? Смотреть ему в спину, прямую, крепкую и гордую, пока он находится под дулом пистолета, пожалуй, было самым страшным, что Тор видел в последнее время или вообще когда-либо. И оно же было самым мощным из всех тем мест, где Тору довелось быть.       Локи был идейным и крепким, а ещё был сумасбродным ничуть не меньше того же Бальдра, пускай и хорошо скрывал это. Пока Баль все свое сумасбродство отправлял во вне скорой почтой, Локи высылал его тысячами голубей в сторону собственной работы, всех своих реабилитационных центров и всех своих будущих достижений. Конечно, это многим не нравилось, но сомневаться не приходилось: со временем понимание просто не могло не родиться.       Понимание того, что злые голуби очень больно клюются и могут драть плоть ничуть не хуже тех же коршунов.       Остановившись на пороге второй спальни, идущей следом за ванной, Тор откидывается плечом на дверной косяк и трет лицо ладонью. Он ведь действительно не останется. В Париже вся его жизнь, вся его работа, а ещё Фандрал и к тому же… Оправдания? Это просто веселая глупость. Опрометчивые решения. Отсутствие взвешенной стратегии или хотя бы разговора. То самое сумасбродство, решись он на которое, так точно потеряет деньги, потеряет время и, вероятно, потеряет себя. Среди влюбленности, среди обязательств, которые очень быстро начнут душить. Нет, конечно, Локи отличается. Локи выглядит взрослым, Локи выглядит думающим и достаточно стабильным, но любое обсуждение возможных перспектив ощущается теперь еще более странным, чем даже предложение о бизнес-партнерстве. У них отличный секс, а еще вчера, на обратном пути из галереи, они ругаются о религии настолько увлеченно и настолько долго, что им приходится заказывать в люкс второй ужин — первый остывает быстро и буквально безбожно прямо у них на глазах.       Это привлекает. Всё это, какая часть из этого или просто Локи. Пока любое решение, принятое в пользу размышления о том, чтобы не улетать, выглядит априори ошибочным. Дать волю сердцу? Но, впрочем, есть и вопрос получше: как он может доверять Локи? Что-то больше, чем собственные размышления. Что-то большее, чем какие-то поверхностные ценности или любовь к работе.       Что-то вроде той самой слабости, из-за которой ни единая великая любовь Фандрала не длится дольше двух недель. Однажды, просто возникает вопрос-восклицание — он ведь альфа! Он должен что-то, не должен чего-то, он обязан, к нему есть требования и есть важная необходимость соответствовать. Просто быть не получается. Просто быть достаточным в отрыве от определенного набора удушающих, беспрестанных стереотипов в какой-то момент достигающих чуть ли не истерики. Как он может быть таким…?! Здесь всегда подходит любое существующее слово, но Фандрал продолжает пытаться, потому что верит — великая любовь случается.       Тор не желает составлять ему компанию на этом пире среди чумы. И на самом деле не желает пробовать вновь. У него ведь есть работа? Он ее очень любит и эта любовь на самом деле действительно великая. Существующая на благо. Существующая во имя удовольствия. Как тот же смех Локи и его сиплое, сдавленное среди вечера прошедшей среды:       — Не смотри на меня, — Тор определенно желает слушать его, но смотрит все равно, а еще целует, притворяясь слишком плохо, что не замечает. Покрасневших глаз, или слез, или всей омежьей необходимости запереться в ванне на полтора часа? Локи делает именно это в среду, но двери не запирает. Он выглядит уставшим, когда Тор приходит за ним. Он просто говорит: — Это случается не так часто, как можно подумать, — и это звучит будто попытка оправдаться перед лицом Тора. Оправдаться перед собственными мыслями. Оправдаться, но скорее дать надежду — следующий раз будет не столь скоро, а значит до него можно успеть и отдохнуть, и набраться сил.       И притвориться вновь, что это вовсе не страшно? Они не занимаются сексом в среду вечером, потому что они делают другое, но Тор отказывается называть это занятием любовью. Тор просто пытается выкинуть среду из собственной памяти и не вспоминать, но это не помогает. Среда существует. В среду никто не умирает. Пока среди ее ночи, Тор целует Локи и в ответ на любую просьбу не смотреть, продолжает — мыслить о том, что он мог бы остаться здесь. Остаться с Локи. Попробовать?       И определенно разочароваться.       Медленно, глубоко вдохнув, он качает головой, кривит губы в усмешке, а после отталкивается плечом от дверного косяка. Становится ровно. Одергивает пиджак. Изначальный план был прост и теперь оказался пуст, потому что любая возможность заключить бизнес-партнерство умерла ещё среди первого мгновения их с Локи знакомства, но его самолет был готов, его самолет должен был прилететь в субботу вечером, а на час воскресного дня был назначен отлет. И к тому же у него все ещё был номер Локи… Стоит Тору только помыслить об этом, как телефон во внутреннем кармане пиджака отзывает продолжительной вибрацией входящего вызова, и Тор тянется за ним, уже разворачиваясь назад. Извиниться перед Лиамом, сослаться на неотложные дела, поблагодарить за работу и больше не думать яйцами или членом — этот простой план мог бы уместиться в его ладони, но незаметно рассыпается пеплом ещё в миг, когда Тор смотрит на экран телефона. Он, конечно же, не подозревает. Он совершенно не догадывается. Отец звонит ему, вызывая мягкую улыбку: по четвергам папа любит пытаться приобщить его к искусству любого вида и за последние годы у Тора накапливается уже с сотня историй. Кружки лепки, макраме или опера? Оперу Альферд ненавидит настолько же сильно, насколько любит своего супруга, и Тор, с легкой надеждой отвлечься от мыслей о Локи еще на какое-то время, принимает вызов. Поздороваться, правда, так и не успевает:       — Т-Тор?! Т-Тор, они поймали меня! Эти ублюдки… Эти блядские Лафейсоны! — первым, что привлекает внимание, становится дрожь жалостливой интонации и ощутимый почти на кончике языка ужас, что прокатывается вдоль звуков чужого голоса. Тор спотыкается на новом шаге, ошарашено замирая посреди освещенного потолочным светом коридора. Планировка здесь и правда странная, но жить можно было бы с определенным комфортом, и он определенно не думает об этом, мысля другим — никогда, никогда, никогда он не слышал, чтобы отец звучал так беспомощно. Но точно слышал тот чужой голос, что уже звучал где-то вдалеке, по ту сторону линии связи:       — Мистер Одинсон, я прошу вас, отдайте мне телефон! — Тюр звучит твердо, Тюр просто звучит, а следом звучит бессильный скулеж и шум короткой борьбы. Тор чувствует, как его сердце проваливается куда-то в кишки, плюхаясь меж ним мертвым, тяжелым грузом. Оно ведь не разбивается? Его приоткрывшийся рот вздрагивает, по спине ползет неумолимая ледяная волна ужаса. И новый, краткий, а ещё чрезвычайно жестокий: — Да чтоб вас, дайте мне телефон!       Гудки обрушиваются следом, будто ведро с ледяной водой переворачивается прямо над его головой, замораживая мгновенно любые мысли. Планирование? Стратегии? Либо поместье Лафейсонов, либо военный комплекс. Его отец Защитник, пока вся семейка Локи много больше проклята, чем можно было бы подумать. Тор блокирует телефон, пряча его во внутренний карман, и срывается на бег, выносясь прочь из коридора без всех заготовленных извинений и отговорок. Он не запоминает, как выпрашивает у Лиама ключи от его автомобиля, а ещё не запоминает, как отдает ему визитку с номером своего адвоката на случай, если машина превратиться в кусок дерьма. Лиам точно выглядит ошарашенным, но его удивление позволяет Тору разобраться с вопросом транспорта меньше чем за минуту.       Придется ли разбираться с Локи? Тот участвует. Тот может не знать о происходящем вовсе. Но независимо от итога Тор просто не чувствует, что сможет сделать ему хоть какую-то скидку, если с его отцом что-то случиться.       Если он опоздает, если что-то произойдет до его приезда, Тор просто убьет их всех. ~~~       С тяжелым, отупевшим от получасового разговора с папой выдохом, он опускается на каменные ступени и тянется в карман джинсовки за сигаретами. Тюр лишь недовольно щелкает кончиком языка о верхнее небо и точно желает сказать что-нибудь привычное о недовольстве Фарбаути, — тот ненавидит, когда они курят под окнами поместья, — но лишь валится на ступень рядом с ним. Протягивает ловко вытянутую из заднего кармана джинс зажигалку.       Он точно пытается выторговать для себя сигарету чем-то подобным, в то время как Локи отказывается даже голову к нему поворачивать. Кратко морщится, вытаскивая из пачки две табачные скрутки.       — Снова поругались? — вот что Тюр спрашивает у него, ещё даже не подкурив, и Локи морщится ему в ответ. Несколько секунд вглядывается в затянутое облаками небо. Оно не обещает ему дождя, пока весь мир привычно не обещает понимания. Фарбаути извиняется? Определенно высказывает нечто похожее и даже говорит, что, вероятно, был не прав на счет Тора. Это самое «вероятно» вызывает легкую, зудящую тошноту, что вряд ли собирается приближать чужой отлет, но как будто бы делает именно это. Сегодня ведь пятница? Локи успевает мимолетно возненавидеть счет на дни, календари, а ещё само время. Локи успевает и принять расслабляющую ванну в чужом люксе, и поплакать, и отоспаться после дерьмово вечера среды, а ещё успевает все же зайти на выставку к Бальдру. Это случается вчера и бета явно получает необычайное удовольствие от их с Тором присутствия. Но не понимает ровно так же, как и все остальные. Тюр говорит: — Слушай… Я просто хочу, чтобы ты был в порядке рядом с ним, ладно? Я знаю, что временами тебя бесит это, то, что я делаю, то, что делаем мы все, но будущее…       Это получается даже забавно. Ведь именно Бальдр предлагает ему веселую, необременительную глупость, Бальдр по крайней мере намекает на нее и остается ею доволен, но все же не понимает. Дернув плечом, Локи попусту встряхивает потухшую зажигалку и передает ее Тюру вместе с достаточно твердым, четким словом:       — Нет никакого будущего, Тюр. Идиоты вы все, вот и всё, — чего-то подобного он не станет говорить папе и, конечно же, не говорит на протяжении всей их получасовой беседы. Она приносит мир? Она приносит спокойствие Фарбаути. Она приносит Локи тошноту и мелочный страх перед не столь дальним будущим. Ему не хочется выглядеть жалким, пока он будет стоять посреди аэропорта и смотреть Тору вслед, но он точно знает — будет именно таким. На обратном пути будет молча пялиться в окно, а ещё пару раз прикрикнет на Брока за весь его не успокаивающий пиздеж, пока придурок не заткнется. Потому что Брок повезет его туда и это не предполагает альтернативы. Уж лучше ехать с ним, чем с кем-либо из семьи — и тем более с Бальдром, — или тащиться на такси и всю обратную дорогу чувствовать на себе полный вопросов взгляд водителя. Почему он плачет? Он хочет поклясться себе, что не будет, пока Тюр забирает из его пальцев зажигалку, но так и не подкуривает себе. Тюр ждёт. Тюр нуждается в пояснениях. И Тюр точно беспокоится за его безопасность, Локи же с кривым смешком качает головой. Затягивается сигаретой. Бросает слово, будто собачью кость: — Он прилетел по работе. В воскресенье улетит назад. У него есть мой номер, но он, знаешь, не из тех альф, которые перезванивают, — Локи знает об этом ещё в вечер их первой встречи, Локи не забывает об этом, но стоит произнести это вслух, как внутри что-то мерзко и болезненно сжимается. Тюр опускает руки себе на бедра, делает многозначительный вдох… Локи успевает раньше: — И только, блять, попробуй предложить мне запретить ему вылет из страны, Тюр.       Успевает, но не угадывает. Стоит ему повернуть голову, как он видит по-настоящему расстроенный взгляд альфы. Ещё, конечно же, замечает наливающийся на его скуле синяк. Когда тот появляется? Они просто сталкиваются в холле первого этажа, у самой двери. Локи выходит от папы, Тюр выходит из гостиной. Он выглядит помятым ещё тогда, три минуты назад, но Локи не обращает внимания, мысля совершенно о другом.       Фарбаути спрашивает, как продвигаются их с Тором отношения.       Фарбаути предлагает пригласить его на обед.       Фарбаути напоминает — не забыть про брачный контракт перед свадьбой.       И Локи не может понять, ему хочется расхохотаться и озлобленно заорать от того, как быстро папа переобувается в собственных рассуждениях. Значит ли это, что Локи отстаивает свое? Ха. Определенно нет. Это лишь значит, что, когда Тор улетит, ему самому достанется лишь новая порция нравоучений.       Тюр говорит:       — Я просто хотел спросить, зачем? Если, конечно, ты знал все это заранее… — он так и не подкуривает. Пожимает плечом, смотрит на него. Локи очень хочется спросить у него в ответ про Брока, а ещё спросить, когда Тюр расскажет об этом хоть кому-нибудь. К примеру, Бальдру. Или папе. Бюлейст точно знает и так, они слишком много времени проводят вместе, чтобы нельзя было почувствовать на Тюре чужой альфий запах. Но Тюр не нападает. Тюр просто спрашивает, Тюр просто переобувается, играя роль… Как и все они? Лаувей умирает, оставляя после себя почти бессмертный подарок в виде изломанного нахуй характера их папы. Бесконечные подозрения, тревога, ПТСР и необходимость раз в месяц проверять работоспособность установленной по периметру поместья сигнализации. Они определенно не должны всем табором его детей ходить вокруг да около будто на цыпочках, но они делают это. Не беспокоить Фарбаути, не делать ничего, что взволновало бы Фарбаути, не обижать Фарбаути… От года к году с этим становится легче, но если Тюр скажет, что имеет отношения с альфой, он сразу перейдет в ту же категорию детей, где находится сам Локи. Злые-злые альфы всегда только вредят! С этим сложно поспорить, но «не все» и «существуют другие». По крайней мере это напоминают омегам, бетам и даже альфам на психотерапевтических группах в Regeneratio. Локи может согласиться. Но временами ему все равно хочется сжечь блядское поместье Лафейсонов дотла.       Будто бы это сможет помочь ему сжечь поганое наследие Лаувейя.       — Я же не идиот, да пощадят тебя мертвые боги, Тюр! Мне двадцать четыре, ясно? Я встречаюсь с альфами, я работаю с альфами, я трахаюсь с альфами. И я знаю альф, — всплеснув руками, Локи все же говорит, но вовсе не то, что действительно хочется. Он не станет обижать Тюра. Он не станет ругаться. Тюр отворачивается все равно и подкуривает себе, сунув фильтр меж губ. Минут десять, может, пятнадцать, и он поедет назад в город, к Броку в больницу. Броку это не понравится, он точно будет вести себя, как мудак, потому что ненавидит, когда кто-то навещает его, побитого или раненного, но Тюр все равно останется. А после они заснув вместе на узкой больничной кушетке? У Брока VIP-палата и есть раскладной диван, но все равно эта чужая блядская идиллия вынуждает Локи медленно и глубоко вдохнуть, чтобы просто успокоиться. Потому что Тюр не понимает. Тюр задаёт вопрос именно поэтому. Тюру важно знать. Локи дышит, и курит, и правда самую малость успокаивается, но стоит ему начать говорить, как в горле, будто издевкой, становится ком: — С ним просто хорошо. С ним интересно, ему интересен я, моя работа, моя жизнь, а ещё он… От него не нужно прятаться. С ним можно просто жить, Тюр. И мне ни с кем не было так хорошо, как с ним.       Это ужасно. Почти невыносимо. Тюр давится затяжкой, выкашливая дым, и тот идет у него носом, но на самом деле Локи не смотрит. Отворачивается. Закрывает глаза. Все идет по плану, так было задумано изначально и по-другому быть не могло — он совершенно точно не рассчитывал, что увязнет так быстро и глубоко. У Тора был вкусный феромон и сильные руки. Эти мелкие, дразнящие усмешки, в ответ которым каждый раз хотелось возмущённо подорваться на ноги, а после как сказать… Что-нибудь ответное. Что-нибудь, чтобы солгать ему о собственной победе и вместе с этим признаться — они на самом деле не соревнуются. С Тором не нужно соревноваться. Тору не нужно лгать, где он работает, сколько зарабатывает, как мыслит и какие ценности имеет. С Тором можно просто говорить, можно спорить, можно целоваться на самом верху колеса обозрения и на закате, а ещё можно будто бы лживо признаваться.       Не в любви.       В том, что Локи нравится возвращаться к нему, или в том, что Локи никогда не посмел бы сбежать, не попрощавшись. В том, что Тор привлекателен. В том, что он норовистый зазнайка и временами очень даже покорный альфа. Конечно же, не всегда. Конечно же, не со всеми. В нем есть злость и у него есть амбиции, и это все ничуть не менее привлекательно, чем что угодно иное. Даже его сраный Aston Martin… Качнув головой, Локи позволяет себе смешок в ответ чувству нелепости, что укрывает его с головой. Тюр так и смотрит на него, попусту тратя жалкие минуты жизни собственной сигареты. Но что-то ещё скажет вряд ли. Или Локи просто обманывается? Предложить Тору остаться будет глупостью. Полететь следом за ним — буквально невозможно. Локи любит Париж ровно на протяжении пары недель раз в год и то, если очередная конференция, которая там проводится, его действительно интересует.       Бухарест Локи любит много больше.       Тюр так ничего и не предлагает. Вздыхает долгим, тяжелым движением, тянется к карману за телефоном. Ровно через полсекунды после того, как тот кратко вибрирует? Локи не пытается подглядеть, потому что точно знает, что это Брок, и точно знает, что скорее всего он скинул Тюру фотку собственного члена. Будто желая подтвердить его размышление, Тюр давится смогом снова, откладывает телефон на ступеньку, экраном вниз, и долго пытается откашляться.       Мелочно, почти незаметно рассмеявшись, Локи быстрым движением утирает лунки глаз, растирает влагу меж пальцами. Все же спрашивает, больше констатируя факт:       — Выглядишь, к слову, поебано, — «дерьмово» или «побито» точно подходит больше, но Локи дразнит собственное самолюбие доступом к великой, чтоб ее, тайне и позволяет себе насмешливо оскалиться. Тюр не разделяет вовсе. Вместо любого смешка, парой жестких движений стряхивает с кончика сигареты пепел. После качает головой.       — Альферд опять заходил. Еле успокоили его. Позвонили Фриггу, но тот на другом конце города, приедет не раньше чем через час. Положили его пока что в гостиной, — его голос звучит с отсроченной в будущее скорбью, а ещё еле заметным волнением, но Локи кивает понятливо, будто болванчик. Альферд ведь заходит временами? Тюр рассказывал ему об этом когда-то. Какое-то время назад. Не стал вдаваться в подробности. Быстро перевел тему. Уткнувшись взглядом в щебень дорожки у себя под ногами, Локи кивает вновь, слишком быстро раскручивая мысль о том, что не знает вовсе, что происходит. Они успокоили Альферда? Фригг приедет? Нахмурившись, Локи поднимает голову медленно и сразу же натыкается на чуток виноватый взгляд Тюра, который тот очень пытается спрятать за серьезностью. Говорит негромко, очень осторожно и медленно: — Ты же знаешь, ну…       — Знаю что-то из того, что вы все, как гребанные шпионы, постоянно скрываете от меня? — Локи не дает ему договорить, пока мысль вместе с чувством остро дергаются куда-то в сторону Тора. Ничего хорошего ждать не приходится? Тюр вдыхает глубоко. После выдыхает. И даже поднимается со ступеньки, оттягивая время в лживой необходимости размять ноги. Вероятно, связанное с Альфердом, как и все остальное, попадает в категорию того, о чем Локи не стоит заботиться, но — Тюр уже произносит это. И теперь Тюр не сможет отцепить его от себя, даже если будет пиздец как сильно стараться. — Какого хрена происходит, Тюр?       — Он немного болен… — Тюр отвечает сразу же, но отказывается смотреть ему в глаза и даже пытается отвернуться. Раздраженно вскинув руку, Локи хлопает его ладонью по бедру, тут же перехватывает его взгляд собственным, требовательным и настойчивым. — У него деменция. Это началось не так давно, но… С год назад он зашёл в первый раз. Просто заблудился где-то у ограды, нашел калитку. Я не знаю, как он тогда перелез к нам, папы, к счастью, тогда не было дома, но Бюлейсту пришлось запереть его в одной из комнат. Он сильно ругался, кричал что-то про Лаувейя, его ублюдство, а ещё несколько раз применил на Бюлейсте форомон, — Тюр говорит, говорит, говорит и чем дольше это происходит, тем шире открывается рот Локи. Это все определенно не является тем, что он ожидал услышать, а ещё не является жестокостью со стороны Тюра или Бюлейста, но все же мысль спотыкается о банальное: Тор не рассказывал. Тор был на семейном ужине в воскресенье. Все было в порядке? Переступив с ноги на ногу, Тюр поводит плечами, стряхивает пепел в щебенку дорожки и растирает его подошвой кроссовка. Добавляет: — Мутационный ген…       Чертово проклятье и чертов же дар. Вот что беспокоит его, пускай он вовсе и не произносит прямо — однажды это может случиться с Бальдром, однажды это может случиться с Локи. Любое заболевание, любые сложности, что угодно не излечимое и все остальные, бесконечные бла-бла-бла в отношении медицины. Какой-то собственной частью Локи и хочется сказать ему: он будет в порядке, у него уже бесплодие и ничего больше с ним не случится; но это совершенно точно не будет звучать утешением. С легкой досадой скрипнув зубами, Локи отворачивается, качает головой. Тюр неожиданно добавляет:       — Мы тогда связались с Фриггом сразу же. Помогли найти для Альферда врачей из Швейцарии. Он на таблетках сейчас, но раз в несколько недель это все равно происходит… Фарбаути предлагал найти для него хорошую частную клинику, но Фригг отказался, — в его голосе не звучит милосердия, но слова говорят именно о нем, и Локи печально кривится, так и продолжая мыслить: Тор не говорил, не говорил, не говорил. При том, что много говорил об отце? Достаточно, чтобы можно было узнать о его твердости и добродушии. Достаточно, чтобы было сложно не заметить — Тор говорил так, будто не знал реального положения дел совершенно.       Нахмурившись и вряд ли желая знать правду, Локи медленно поднимается со ступени, вдыхает поглубже. За его спиной остается все поместье и широкая мраморная лестница, нагретая солнцем за весь прошедший день. Сейчас, правда, солнца нет. Только пушистые белые облака, которые в любой момент будто бы могут обернуться долгим проливным дождем. Глядя лишь на них, Локи спрашивает негромко:       — Тор знает? — и две секунды спустя слышит, как с визгом тормозов у ворот останавливается автомобиль. Тюр подбирается, почти беззвучно переступая по щебню дорожки. А после произносит будто бы приговором:       — Судя по всему нет, — и все, что Локи может, так это сбросить недокуренный бычок себе под ноги. После Фригг будет ругаться, конечно, только это вряд ли сможет сравниться с тем бешенством, которое Локи уже видит у Тора на лице, когда тот выскакивает из машины и оборачивается.       И Тюр, конечно же, делает шаг вперёд. Будто бы правда сможет сделать хоть что-нибудь напротив ярости Защитника.       Будто бы хоть кто-то из них сможет сделать хоть что-нибудь. ~~~       Тор тратит на дорогу чуть меньше получаса и сбитое едущим навстречу автомобилем правое боковое зеркало. Тор зарабатывает знатную царапину на правой боковой двери, а ещё получает классический эмоциональный урон, пускай так и не погибает. Как во всех этих бесчисленных компьютерных играх? Жизнь отличается от них и Альферд предупреждает его, а ещё предупреждает папа. Они оба заботятся о его сохранности. Они оба обеспечивают ему безопасность. Против людей, что работают к югу от четвертого сектора, за окружной? Проклятый военный комплекс, проклятая семейка Локи и сам Локи проклятый, вероятно, ничуть не меньше. Тор достигает пика собственной ярости ещё на границе Бухареста, но здесь и сейчас чувствует себя ничуть не менее злым.       Потому что это не выветривается.       Потому что его так и не попускает.       — И ты даже не додумался перезвонить ему? Чтоб тебя мертвые боги подрали, Тюр! — Локи дергает головой где-то впереди и выглядит злым, но отнюдь не настолько, насколько злым чувствует себя сам Тор. Должен ли он был успеть успокоиться? Он не собирался. Он должен был быть настороже. Он должен был думать головой, а не спускать все на тормозах от единого вида обворожительных, изумрудных глаз.       Он должен был, блять, беречь! И свою семью, и себя, и все то, что было ему много дороже чего-либо другого.       Среди грохота калитки где-то у него за спиной и скрипа щебня, брызжущего из-под взбешенных шагов, думать об этом уже точно было бессмысленно, но все же — у него был план. Он все продумал. Он был Защитником? Лучшее оружие против любого Атакующего для начала, а ещё лучшее оружие против кого угодно другого — для середины. Ни Тюр, ни Бюлейст не принадлежали мутационной триаде, Бальдр был больше пустым местом, чем противником. Знал ли Локи? Он уже был здесь, будто бы ждал его, а ещё ругался на Тюра… Из-за того, что они не успели спрятать тело? Расклад был прост: Тору нужно было ехать либо сюда, либо в военный комплекс, но здесь было много удобнее.       Он мог оккупировать территорию и выждать, если она была пуста.       Он мог взять заложников.       Жестоко? Они тронули его семью, усыпив бдительность собственными угрозами! Они тронули его отца! Ни о какой жестокости не могло больше идти и речи, потому что вовсе не Тор начал первым или был тем, кто вообще собирался что-либо начинать.       — Где он?! — Тор рявкает ещё за десяток шагов, требуя к себе все чужое внимание, а ещё видит, как Тюр делает шаг вперёд, выступая перед Локи и закрывая его плечом. Он точно собирается драться и это написано прямо на его лице — Тору хочется врезать по нему кулаком так же сильно, как хочется врезать по нему феромоном. Тор точно не собирается размениваться. Тор совершенно точно готов.       Локи участвует?       Сейчас закатывает глаза, не имея ни малейшего понятия насколько ответ на этот не озвученный вопрос является важным для Тора. Потому что, блять, папа учит его этике и манерам. Потому что, блять, отец учит его обращаться с феромоном. И потому что оба они чуть ли не проповедуют — всегда должна быть весомая причина для любого химического удара.       Но ни единая из них не станет оправданием, если тот удар случится по омеге.       — Тор, — Тюр медленно качает головой и поднимает руку ладонью вперёд, в действительности, похоже, рассчитывая, что это сможет Тора замедлить или остановить. Срабатывает? Тор смотрит на Локи, который закатывает глаза, а ещё тяжелым движением трет лицо ладонью. Другую уже опускает Тюру на плечо, но его рука оказывается жестко скинута альфой прочь. Кто-то дает конкретику? Никогда не отвечает на его вопрос. Все явно чувствуют себя бессмертными. И ладонь Тюра не срабатывает точно, но Тор останавливается все равно, потому что в движении чуть сложнее сосредоточиться. Вдохнуть. Собрать весь собственный феромон. А после…       — Я спрашиваю вас, блядские вы ублюдки, где мой отец?! — он рявкает, но не бьет. Чувствует, как каблуки строгих туфель будто бы вязнут в щебне. Видит, как Локи поднимает к нему глаза. Тяжелая, почти скорбная печаль где-то на краю его зрачка Тору не нравится, но любая дрожь слабости оказывается подавлена им достаточно быстро. Напротив Тюра у него не может быть и единой подобной. Напротив них обоих? Локи говорит:       — Тюр, вернись в дом. Я поговорю с ним, — и даже не обращается к нему, пускай все ещё смотрит ему прямо в глаза. Вновь опускает руку Тюру на плечо. Тор дергается почти рефлекторно от омерзительного рвотного позыва, потому что все это становится достаточным ответом на каждый его невысказанный вопрос. Локи ведь не станет участвовать в подобном? Локи ведь просто не знает? Локи дергает Тюра за плечо, когда тот говорит:       — Я не оставлю тебя с ним наедине, — и это звучит многозначительно. Это звучит так, будто бы им необходимо защищаться от Тора, только Тор ведет ещё даже не бьет.       По крайней мере секунду назад? Это случается резко и жестко. Тюр дергается, будто кто-то врезал ему прямо в диафрагму, Локи успевает выслать собственный феромон в ответ, но морщится все равно. Чего стоит Атакующий против Защитника? Тор остервенело кривится, чувствуя, как лицо искажается уродливой гримасой, а после рычит:       — Следующий будет последним, если вы и дальше будете задерживать меня, — это никогда не станет ему оправданием, но, впрочем, он никогда не станет оправдываться. Потянувшись ладонью к груди, Тюр пытается продышаться, но уже через миг Локи разворачивается к нему и толкает его в плечо, рявкая:       — Живо в дом, Тюр! — потому что вот она правда. Омега, который добивается всего и притворяется, что просто отлично лавирует между обстоятельствами? Он руководит. Он властвует. Он планирует все это сам? Тор дышит яростными, быстрыми урывками и даже дергается вперед, вслед за отступающим Тюром, когда чужой омежий феромон влепляется в него плашмя. Отравить у него не получается, пускай по сознанию пробегает краткая, резвая дрожь. Окрик следует за ней тут же и звучит по-настоящему взбешенно: — Тебе нужно успокоиться, Тор! Сейчас же!       Его злые, разгневанные глаза переливаются кислотной-зеленью, пока радужка самого Тора блестит выбеленным ледяным цветом гнева. Локи желает драться с ним? Локи желает успокоить его, скормить ему лживую историю, а после напасть? У него это точно получится отлично, в то время как Тюр уже разворачивается и взбегает по широкой мраморной лестницы, вряд ли подозревая — его кровь будет смотреться на ее ступенях просто отлично. По последнего писку архитектурной моды, так сказать.       — Успокоиться? Приказывать будешь своим сраным ублюдкам-братьям, ясно?! Поверить не могу, что это был ты… Ты, блять! — вскинув руку, он указывает ею на Локи и почти плюется слюной, что ядом собственных слов. Жестокость бьется в такт его крови прямо внутри, а ещё прячет за собственной спиной великий и крайний страх. Что они сделали? Что они сделать посмели?! Локи дергается весь, дергает головой и уже точно хочет ответить, но вместо этого отшатывается. Быстрым движением одергивает края джинсовки, после сплетает руки на груди. И расплетает их тут же, наконец говоря:       — Кое-что случилось. Тебе нужно успокоиться и… — интонация звучит спокойнее, чем мгновение назад, но она лжет ничуть не меньше, чем весь этот омега. Со своим обворожительным смехом? Со всеми своими улыбками? Тор чувствует его феромон, впервые ощущая к нему лишь граничащее с тошнотой омерзение, и отказывается, что слушать его, что слушаться. Рявкает вновь:       — Где мой отец, я спрашиваю тебя! Вы, гребанные ублюдки, выкрали его и теперь ты говоришь, чтобы я успокоился? Я, блять?! — новый шаг и дрожь феромона на самых кончиках пальцев. Он ведь может ударить, и тогда Локи упадёт, а ещё больше не посмеет подняться. Он ведь даже планирует, но родители стараются слишком хорошо на протяжении долгих лет: не обижать омег, не обижать омег, не обижать… Локи отступает ещё на шаг, прикрывает глаза, будто ему вовсе нечего опасаться. Он даже не воспринимает Тора всерьез, и это жалит почти болезненно каждой из тех ошибок, которые Тор допускает с момента прилета. Знакомится с ним, будто бы даже ухаживает за ним, проводит с ним время, трахается с ним. Омерзительное. Унизительное. И глупое, но беспечно и ничуть не весело. Что Фандрал скажет ему потом? Точно попытается признать, что он кретин и советы у него кретинские, только это уже ничего не исправит.       И никого не спасет?       — Тебе нужно дождаться Фригга. Он скоро приедет и… — Локи вскидывает руки лживым, жестоким жестом и открытыми, ничуть не безопасными ладонями, а ещё говорит… О папе? Папа приедет? Он не принадлежит мутационной триаде, но, похоже, это какая-то ебучая кровная ненависть. Или что-то похожее. Что угодно другое. Любой смысл и любые значения теряются ровно так же, как трескается все его терпение и милосердие. Не обижать омег? Тор дергается вперед рывком, вскидывает руку, уже рыча:       — Только посмей тронуть моего папу, ты…! — пожалуй, после ему придется согласиться с мелочной, бессмысленной радостью от того, что в этот момент Локи успевает увернуться. Ещё не бьет в ответ. Но побитым выглядит все равно и Тор, конечно же, запоминает, не мысля вовсе: он будет извиняться. Он будет объясняться, он будет просить прощения. Или просто будет хотеть сделать это? Локи ничего не потребует и не попросит.       Прямо здесь и прямо сейчас Локи рявкает так громко и резко, что Тору не остается ничего, кроме как застыть и замереть:       — У него был приступ, Тор! У него гребанная, блять, деменция, ясно?! Он приперся, чтобы расквитаться с Лаувейем, кинулся на Тюра и применил феромон! — Локи кричит громко, а ещё на единое мгновение отводит взгляд в сторону дверей входа. Тор слышит, как они с тихим щелчком открываются. Еще слышит, как захлопываются назад. Незначительный звук проникает через границу того пространства, что за миг сужается до мелкого глазка калейдоскопа. И мелкие разноцветные пластмасски дребезжат, а ещё перекатываются с места на место, с места на место, с места… Тор чувствует, как у него дергается плечо, а ещё не может поверить, но все равно ощущает — вся злоба сходит волной отлива, обещая вскоре вернуться цунами. Она оставляет ему короткий угол обзора. Она оставляет ему маленький мирок, в котором не получается развернуться.       Ещё — оставляет резкую, жестокую тяжесть на плечах.       Прямо напротив взбешенного, быстро дышащего Локи. И стишком тихого, бессильного:       — Что ты… — «сказал» или «имеешь в виду». Тор не договаривает, Тор не слышит собственного голоса среди всего шума в ушах. И он нуждается в том, чтобы биться, он нуждается в том, чтобы сражаться, защищать и спасать, пока память жестоко подбрасывает одно воспоминание за другим. За воскресным обедом Альферд забывает слова, в среду на поле для гольфа делает чуть ли не в три раза меньше удачных ударов, чем обычно. Он ведь умеет играть? Он лучший и всегда был им. В том, чтобы держать клюшку, в том, чтобы обращаться с собственным феромоном, в том, чтобы быть отцом, и в сотнях тысяч других вещей, которые… — Нет. Нет-нет-нет, это не может…       Тор отшатывается, отступает и запинается о мелкий щебень, тут же пиная его в ответ. Он смаргивает, выдыхает тяжело и раскручивает слово собственного запрета, будто лассо, которое может кого-то удержать или никуда не пустить. Оставить подле себя? У Локи меняется выражение лица и губы поджимаются, но вовсе не зло и даже не напряженно. Он опускает руки, медленно обнимает себе ладонями за бока. А ещё подходит, но Тор не нуждается ни в его лжи, что является правдой, ни в его жалости, которой не видит вовсе. Обернувшись назад рывком, он проходится пальцами сквозь пряди собственных волос. Под коленями дрожит и слабеет слишком быстро, а ещё недостойно — отец учил его держатся. На переговорах, на первом свидании и даже у алтаря, пускай там Тор не был ни единожды. Отец учит его быть альфой, воспитывал его, а ещё заботился о нем и всегда защищал.       И в среду около полудня даже досадливо качнул головой — в отношении того Локи, которого Тор должен был отставить собственным отлетом и которому этим же отлетом точно должен был разбить сердце.       — Тор, послушай… — его голос звучит осторожно и мягко, Тор же только и может, что пошатнуться вперед, а после наклониться к ступеням. Он трогает одну ладонью, заваливается грузно на ту, что ниже. И точно помнит, как спрашивает, буквально требуя ответа — как давно и как много Локи знает. Как долго собирался что-то подобное от него скрываться?       Это определенно не является личным делом Локи, но его семья причастна, и все равно Тору не хватает никаких сил на новое обвинение. Он задаёт вопрос, он усаживается на ступень. Папа приедет? Локи уже говорит и вовсе не прячется, признаваясь, что узнал об этом десять минут назад, пока Тор только и думает — смена семейного врача с год назад, новые безымянные таблетки для отца, новый распорядок дня родителей… Он не спрашивает? Папа отлично увиливает и прячется. Скрывается среди собственных слов, забалтывая его и расспрашивая о работе. Быть может, он просто не хочет расстраивать Тора, но ничто подобное совершенно не котируется напротив этого блядского диагноза.       Пока Локи говорит: этот раз не первый. У Альферда был приступ, он просто забыл, потерялся у ограды и зашел к ним, а после… Он просто забыл. Такое бывает. Такое случается. И, конечно, принадлежность к мутационной триаде имеет собственный вес, но Локи держится слишком хорошо и много лучше самого Тора. Он охраняет собственное слово прямо посреди фактов, не трогая ни дополнительные рассуждения, ни непрошенную жалость, а ещё вновь и вновь напоминает.       Они уже позвонили Фриггу. Фригг скоро приедет. Фригг сможет рассказать Тору больше.       Фригг сможет сказать ему, что отец будет жить и не проснется однажды, не помня ничего и никого нахуй?       Оказывается это длится уже год, если не больше. Оказывается нового семейного врача им находят Тюр с Бюлейстом. Оказывается папа Локи предлагает Фриггу найти для Альферда клинику, но Фригг отказывается. Локи просто продолжает говорить, медленно и как можно спокойнее, но в какой-то момент его слова заканчиваются. Сгорбленно и безмолвно Тор пустым взглядом всматривается в щебень у собственных ног, не чувствуя, с какой болью пальцы комкаться в напряженных кулаках. Пока мысль все крутится, крутится, крутится. Папа действительно оставляет его в стороне? Отец действительно…       — Эй… Все будет в порядке, Тор, — это не звучит насмешливо или жестоко, но ощущается именно так, когда Локи осторожно кладет ладонь ему на плечо. Он прикасается, он напоминает о собственном присутствии. А ещё пахнет — горечью, горечью, горечью какао-бобов, которые Тор чувствует рядом с ним впервые. Как много времени в молчании проходит? Тор не знает. Тор не считает. И не думает вовсе, пока одна единая, ужасающая мысль так бьется внутри его головы. Локи после от него не попросит и не потребует ни единого извинения, сейчас же даже не дергается, когда Тор остервенело распрямляет спину, вскидывает к нему голову и рявкает:       — Мой отец умирает! Ничего уже не будет в порядке, ясно?! — и это вряд ли становится катализатором, произнесенная вслух мысль совершенно ничего не меняет, но Локи… Он печально и скорбно поджимает губы, потому что он лжец и потому что ни единая из его попыток не имеет веса. Он знает, что Тор прав. Он думает ровно об этом же. И именно поэтому так сильно пытается не становится тем, кто скажет Тору?       Это определено должен был быть не он. Рассказать. Произнести. Объяснить. Но Тор сам не оставил ему выбора. И априори не был виноват, только итог был бы одинаковым в любом случае. Напротив слезного взгляда папы или напротив печальных, сочувственных глаз Локи? Тор отворачивается рывком, в бесполезной попытке спрятать рвущееся наружу рыдание зажимает рот ладонью. Это априори не помогает, мыслей же о том, насколько бесполезно и недостойно он выглядит, просто не остается. Локи будет смеяться над ним? Нахуй его, нахуй его семью, нахуй всех и каждого, а ещё желательно нахуй всё. Незначительное, бессмысленное и тупое напротив банального и самого жестокого. Его отец забывает? Его отец умирает? Тор горбится, почти утыкаясь лбом в собственные колени, и просто пытается продышать болезненный спазм рыдания в груди.       Продышать не получается. Даже через секунду, когда Локи обнимает его поперек спины и тянет на себя, прижимая к собственной груди.       Тор точно запоминает, как Локи целует целует его в волосы, окружая собственным фоновым феромоном с запахом горечи какао-бобов. Тор точно запоминает, как от этого становится будто бы только хуже. ~~~       — Он просто не хотел, чтобы я узнал об этом через тебя… Поэтому был против и… Надо же. Какая глупость… — негромкое, утомленное бормотание звучит где-то около уха Локи, а влажного, распаренного следом виска касаются губы. Мягкое, спокойное движение, тяжелый вздох. Локи только покачивает головой Тору в ответ, не имея возможности ни согласиться, ни противопоставить хоть что-нибудь.       Тор больше не плачет? Локи определенно не желает становиться тем, кто принесёт ему эту новость, но выбора просто не остается, пока где-то у задней стенки черепа отпечатывается — горящий белым светом Защитника глаз и взбешенно, остервенело изогнувшиеся губы. Тор злится, Тор беспокоится, Тор боится, а ещё кидается на него так, что Тюру остается только заснять это на камеру и вечно держать под рукой в качестве реального аргумента для подтверждения всех собственных слов. Альфы, которых Локи выбирает, опасны! Разморенно качнув уставшим коленом, Локи мутит горячую воду в ванне и кратко, чуть подслеповато моргает.       Субботний вечер норовит перевалиться за ночь и в завтрашнем дне его вновь ждут десятки важных, неотложных дел. Съездить в пару центров, проводить Тора в аэропорту, не плакать, не плакать, не… Тор больше не плачет. Локи не стоит думать об этом настолько много сейчас или во всем прошедшем дне, но именно это происходит с его мыслями. Неожиданная, искрометная и почти даже болезненная близость. К чужим переживаниям? Тор кидается на него, Тор хочет ударить его и, конечно же, бьет, но Локи успевает увернуться. Это случается вчера. Это случается и Тюр так ничего и не снимает. Даже не смотрит сурово или зло, когда Локи приводит успокоившегося Тора в поместье и уводит к Альферду. Это все, злость, или суровость, или даже ярость, является тем, чего Локи ждёт от Тюра, а еще ожидает от всех остальных, но правда размещается в коридорах и комнатах поместья, не давая обмануться.       Тюр просто отводит глаза. Бюлейст притворяется очень занятым где-то у себя в кабинете, не собираясь признавать — у него отвратительно сильно болит голова от всего альфьего феромона, который на нем тоже успели вновь применить. Бальдр не участвует просто, потому что не присутствует. Фарбаути? Когда Тор успокаивается полчаса спустя, Локи возвращается вместе с ним внутрь поместья и находит папу читающим Альферду скандинавские сказки. Альферд спит. Но Фарбаути ведь…? Он не смотрит Локи в глаза, вежливо разговаривает с Тором и объясняет ему ситуацию с привычной статностью, которая служит ему защитой много дольше, чем Локи живет и будет жить.       Тор больше не плачет. Он дожидается Фригга, он принимает звонок от своего ассистента и недолго решает банальный вопрос: побитый, покореженный с одного бока автомобиль, на котором он приезжает, ему не принадлежит. А Локи просто не спрашивает. Локи молчит, Локи остается и отказывается задаваться вопросом — для чего. Это нужно Тору? Это нужно ему самому? Остаток пятницы проходит в дымке его молчания и той тишины, что воцаряется вокруг Тора. Сам он, конечно же, говорит. Разговаривает с Фарбаути, пожимает руку Тюру и извиняется перед ним и за отца, и за себя, а ещё обсуждает с Фриггом все необходимые тонкости, когда тот спешно приезжает в поместье.       Тюр говорит, что Фригг приедет через час, но омега приезжает только через два. Крепко обнимает Тора, целует его лоб и уводит за собой в одну из тех комнат, которую им для разговора выделяет Фригг. Тор не уходит следом за ним сразу. Прежде оборачивается и долго смотрит Локи в глаза. Он не просит идти, но Локи идет все равно. По следу из покрасневших, заплаканных глаз и взлохмаченных волос. По следу из собственного молчания и сомнительной ответственности. Дело в том, что он рассказывает Тору? Он приносит поганую весть, он уклоняется от удара и он утешает… Тюр не злится. Тюр просто отводит глаза, потому что знает, что прощать дважды отнюдь не в правилах Локи, но вряд ли догадывается — здесь не за что прощать. Глупую, сложную ситуацию чужой дебилизм и желание запихать весь ссор под ковер доводит до абсурда.       Тор просто защищает то, что слишком дорого ему и что никогда не сможет обесцениться.       Тор говорит:       — И твои тоже? — негромкий шепот, сливающийся с отблеском свечей, стоящих на противоположном бортике ванны, и новый поцелуй. В этот раз куда-то в волосы. Поверх влажных от воды и пота прядей, поверх всей прошедшей пятницы и всей потерявшейся где-то в текстурах субботы. О чем он спрашивает? Локи присутствует при его разговоре с Фриггом, но отказывается принимать извинения, который Фригг даже не пытается ему отдать. Фригг просто смиряется с его присутствием, не морщась, когда Локи усаживается на подоконнике открытого окна и закуривает. Теперь он везде таскается с ZIPPO, которую Тор так и не просит вернуть. Металлическая, чистая и без единого следа гравировки, она дает огня, но почти не согревает. Фригг же говорит — все это было лишь ради безопасности Тора.       Статичная, жестокая фраза, которая никогда никого не оправдывает, но будто бы наделяет все злое добро каким-то сакральным смыслом. И в прошедшей пятнице тоже? Локи ждёт, что Тор будет кричать и ругаться, но Тор просто замирает где-то среди всей собственной тишины. От его злобы остается выжженное пепелище. От его слез — покрасневшие капилляры глаз и пустота чернеющего зрачка.       Коснувшись влажными кончиками пальцев его предплечья, Тор ведет до самого локтя, а ещё целует в шею. Локи не станет спрашивать у него, мыслит ли Тор об отце или об отлете в Париж, до которого остается меньше суток. Локи не желает спрашивать, потому что не желает знать — что Тор решит остаться ради семьи. Он точно имеет на это право, он, быть может, даже должен поступить именно так, но Фригг говорит, что в этом нет необходимости. В Париже у Тора работа, квартира, все его вещи и вся его жизнь. Он может просто прилетать почаще? Фригг говорит много и долго, то ли пытаясь вынудить Тора ответить, то ли имея необходимость заполнить всю создаваемую им тишину, но в конечном итоге так ничего и не добивается. Выслушав его до конца, Тор поднимается с кресла и отвечает кратко:       — Твое желание защитить меня лишило меня выбора и возможности принять хотя бы единое решение, пап. И, боюсь, здесь нам больше нечего обсуждать, — его интонация не пылает желанием возмездия, а ещё не искрится злобой. Локи ждёт именно этого? Локи просто наблюдает. Локи просто находится в зоне досягаемости. А еще смотрит, не имея возможности вспомнить, когда в последний раз взрослый, крепкий альфа рыдал в его руках. Такого в общем-то и не было никогда. Нет, конечно, у него были реабилитационные центры для альф, у него были клиенты альфы, которые посещали группы и жили в комнатах этих центров, но чтобы так… Тор больше не плачет. Он заходит в поместье, он приходит к Альферду и говорит с Фарбаути, а после слушает Фригга, но выглядит помятым. Разрушенным. Сломанным? Локи смотрит на него, пытаясь разыскать внутри себя хоть что-нибудь. Находит лишь крайнее последнее слово, которым Тор говорит именно ему: — Отвези меня в EpoqueHotel, пожалуйста.       На глазах у Фригга, на глазах у стен поместья и на глазах Тюра, который провожает их до ворот, когда приезжает вызванное Локи такси. Тор не дает ни единого обещания, а ещё не предлагает какую-то сумасбродную плату и так и не спрашивает. У Локи есть дела? Локи очень занят? Локи может побыть с ним ещё немного? Локи планирует встретиться в пятницу с Огуном и обсудить планы на ближайший месяц, а ещё планирует провести вечер с Тором. Они ведь договариваются. У них ведь чрезвычайно односторонний командировочный роман и бла-бла-бла… Огун встречает их у входа в отель и получает для себя твердое, сухое:       — Завтра, — и это слово становится первым, что Локи произносит за все прошедшие часы с момента, как Тор начинает плакать. Голос хрипит незнакомой бескомпромиссностью, в которой нет ни ярости, ни хотя бы искры жизни. Только бесконечное молчание и попытка высмотреть… Что-то определенное? Локи не находит ничего. Среди покрасневших глаз, среди взлохмаченных волос и пусто поджатой нитки губ, которая слишком сильно пахнет болью и скорбью. Вот так просто и легко Тор обнажает всю собственную слабость, но, впрочем — Локи не видит ее.       Вместо этого видит кивок Огуна, что ждёт их у входа в отель, а после видит, как Тор подходит к нему. Крепкий, спокойный и твердый Огун. Старый, хороший друг семьи. Преданный и, впрочем, предающий с легкостью. Пожалуй, Тор мог бы узнать о болезни Альферда от него, но весь смысл был именно в этом — Огун не сказал ему. Огун точно знал и это было видно по его лицу слишком явно где-то там, во вчерашнем дне, когда он встретил их у входа в отель.       По крайней мере Локи увидел. А после Огун попытался высказать соболезнования, но договорить не успел — замерший напротив него Тор врезал ему быстро, твердо и молча. Прицельный удар не сломал альфе нос, но оставил ссадину на скуле, а ещё дал понять: непозволительно. Непозволительное молчание, непозволительное и жестокое предательство, непозволительное потакание всему желанию Фригга уберечь собственного слишком взрослого ребенка, но на самом деле уберечь себя. Только бы не видеть слез Тора, не видеть его боли, не видеть, не видеть, не видеть… Не смотреть.       — Мои просто придурки, Тор. Не ищи в их действиях большого смысла, его там нет, — качнув головой, Локи оборачивается себе за спину, поднимает голову и целует Тора в ответ, куда-то в край подбородка. Тор желает знать, желает разобраться и больше не плачет, но плотная, настойчивая тишина вокруг него не пахнет будто бы ничем. Вся его сталь теперь пахнет кровью раненного сердца.       Локи же — просто остается. Где-то там, в вечере вчерашнего дня, когда провожает Тора до его люкса и правда обдумывает возможность побыть с ним… Он просто замирает на пороге. Останавливается взглядом на завернушемся воротнике чужого пиджака, а ещё на скованных тяжелой болью плечах. Вместо того, чтобы пригласить его внутрь, Тор оборачивается к нему и говорит: он не хотел бить его. Почему-то именно на этих словах вся сковавшая его тишина вздрагивает, разбиваясь осколками слов извинений и больным, виноватым взглядом. Среди всего произошедшего, именно эта, так и не случившаяся драка тревожит Тора больше всего — она становится первой, о чем он заводит речь. Просит прощения, извиняется, осторожно подходит, берет его, Локи, ладонь в свою.       В его глазах плещется бесконечная важность происходящего и вряд ли желает ранить, но Локи все равно становится болезненно хорошо и до облегчения плохо. Ему нужны эти извинения? Ему нужно, чтобы Тор был в порядке. Ему нужно, чтобы Тор говорил, двигался, дышал и просто продолжал быть тем же твердым, уверенным и слишком самодовольным альфой, который вёз его на Aston Martine до Бухареста в прошлую пятницу.       Тор продолжает. Становится первым альфой, который рыдает в его руках, и Локи не ждёт, но все равно всматривается, пытаясь выискать собственную ошибку в виде чужой слабости. Что кроется там, за всем фасадом их общей на двоих веселой глупости? Десяток минут напролет Тор пытается объяснить ему, почему кинулся на него, и не пытается оправдаться ни злостью, ни страхом. Он выглядит встревоженным, он выглядит взволнованным слишком сильно для того, кто действительно выкинет белую плюшевую собаку за пару часов до отлёта и откажется забирать ее с собой. Он останется? Локи не желает, чтобы он улетал, но никогда не посмеет требовать переехать ради себя. Локи не станет манипулировать болезнью Альферда, но, впрочем — эта мысль точно мелькает в его голове. А Тор извиняется, извиняется, извиняется.       Лишь до момента, в котором Локи произносит твердо и сдавленно среди всего собственного молчания:       — Тебе не за что извиняться, Тор, — и он не лжет. Необходимость защитить или необходимость защититься становится наивысшим приоритетом по бесконечной дурости всей его собственной семьи, Фригга и Огуна. В который только раз Локи выпадает возможность стать жертвой чужой руки, но правда остается неприглядной. Для Тюра? Или Бюлейста? Бальдр будет очень волноваться, когда они расскажут ему, что произошло, но наседать не станет. При следующей же встрече просто осторожно спросит, уверен ли Локи, что знаться с Тором это хорошая идея.       Локи обещает себе рассмеяться ему в ответ, чтобы просто не заплакать — потому что Тор улетит. Тор не останется. Знаться с ним не придется. И тратить силы на то, чтобы заверять всех вокруг, что Тор является безопаснее кого угодно другого, просто не потребуется.       Хмыкнув ему в ответ, Тор опускает голову и целует без просьбы и без приглашения. От его кожи тянет теплом ничуть не меньшим, чем от всей воды, набранной в ванну, пускай она уже и начинает остывать. Ещё десять минут? Ещё полчаса? Тор не плачет вчера, весь вечер тратя на сотни историй, которые рассказывает ему об Альферде. Целует его на пороге, затаскивает его в постель, а после оказывается собственной головой на его груди и просто… Локи не должен, быть может, тратить на это время собственной жизни, Локи помнит, что Тор все равно улетит, но оставить его, не оставшись с ним — это ощущается как будто бы невозможным. Немыслимым. Неосуществимым.       Он остается и просто слушает, перебирая Тору волосы. Это успокаивает? Быть может, не Тора, но его самого — да. Успокаивает. Усмиряет острую, колющую боль и утомленную злость за всю чужую глупость, пока лицемерие ширится. Ещё пара месяцев и будет уже четыре года, как он знает собственном бесплодии. Никто больше не знает. Только он, его врач, подписавший договор о неразглашении, и теперь ещё Тор. Но, впрочем, бесплодие ведь не убивает? Ничего, кроме определенных будущих планов или желаний. Ничего, кроме чего-то слишком важного, дающего право выбора и ту самую определенную свободу, за любые проявления которой Локи бьется, и бьется, и бьется.       Добивается. Но ничто из произошедшего в пятницу не меняет ни его, ни его решений. Потому что именно это неведение несёт великое благо для него, а ещё защищает от жалостливых взглядов и бесконечных разговоров с Фарбаути или Тюром, с тем же Бальдром или с Бюлейстом.       Пока Тор целует его… Неспешное, вдумчивое и тихое прикосновение губ дразнит у затылка обещанием, на которое Локи не станет соглашаться. Ему хорошо и так. Быть с Тором, лежать на его груди, чувствовать его бедра по бокам от себя. Тор ведет прикосновением пальцев до его плеча, выглаживает ключицу и вновь сбегает по руке к запястью. Он накрывает ладонь Локи собственной, перебирает его пальцы, выглаживает подушечками ногтевые пластины. И отстраняется первым, целуя Локи куда-то в макушку.       Локи шепчет:       — Как Альферд? — голос возвращается к нему по утру, позволяя стряхнуть оцепенение и продолжать жить так, будто ничего вовсе не происходит. Альферд не умирает. Тор не улетает во Францию. У Локи встреча с Огуном? Она проходит сегодня в полдень. Они перебирают счета, договора и Огун вряд ли желает заниматься этим на виду у гостей, прямо за стойкой регистрации, но Локи не оставляет ему выбора. От стойки открывается отличный обзор на ту часть отельного ресторана, где за столиком усаживается Тор вместе с Фандралом. Они обсуждают что-то. Фандрал выглядит тоскливым и даже единожды оборачивается…       Локи не знает точно, для кого именно делает это. Для того, чтобы кольнуть самолюбие Огуна, даже не попытавшегося по утру замазать чем-нибудь налившийся на скуле синяк? Для того, чтобы видеть Тора? Для того, чтобы Тор видел его? На самом деле он освобождает люкс от собственного присутствия, потому что у Тора встреча с Фандралом, а после видит — Тор спускается вниз, притворяясь, что не ищет его, и усаживается за один из тех столиков отельного ресторана, от которых видно стойку регистрации. Помыслить о том, что это мило, не получается так же, как вновь с ним флиртовать. Они просыпаются вместе сегодня, они принимают душ, они завтракают, они занимаются сексом, а после расходятся, чтобы три часа спустя встретиться вновь. Они гуляют по городу. Они забираются в ванну.       Тор больше не плачет? Что бы другие о нем ни думали, Локи не обладает и половиной той жестокости, в которой его время от времени обвиняют. Об Альферде спрашивает все равно, но скорее все-таки спрашивает о Торе. И Тор отвечает, помедлив:       — Не знаю… Я не ездил сегодня. Папа звонил, сказал, что приступ прошел и он проснулся обычным… — его голос звучит спокойно и ровно, не пытаясь соврать о том, что теперь все в порядке и дальше будет лишь лучше. Его голос теряется где-то у Локи в волосах, правая рука медленно поднимается с бортика ванны и опускается Локи на выглядывающее из-под воды колено, выглаживая то сбоку большим пальцем. От этого прикосновения хочется зажмуриться, и Локи позволяет себе это. Укладывает затылок Тору на плечо, выдыхает. С облегчением? Тор улетит завтра, и у Локи не получается не думать об этом так же, как и о том, что он все же не ошибается с выбором. Крепкий, уверенный и чрезвычайно самовлюбленный альфа… После его отлёта Локи точно потребуется слишком много времени на то, чтобы его разлюбить. — Он снова ходил извиняться к твоим старшим братьям… Сказал, что они милы, — мелкая, затаенная улыбка становится первой за последние полутора суток. Локи чувствует ее поверх собственной шеи, чувствует у виска, а ещё не сдерживает краткого, легкого смешка, но так и не произносит: да, они могут быть милы, и все равно они тупоголовые кретины. Таких ещё поискать? Брок вряд ли пытается. Локи вообще не имеет ни малейшего понятия, как и когда они с Тюром успевают познакомиться. Просто надеется, что не станут расходиться, потому что ему чрезвычайно лень разбираться с этой моральной дилеммой. И Брока, к тому же, хуй уволишь.       А Тора хуй разлюбишь? Это все равно когда-нибудь случится. Надо будет потерпеть, надо будет выждать… Сейчас же очень хочется просто спросить: что-нибудь вообще могло получиться? Тор не захочет. Локи знает это сам. Локи слышит это же в словах Фригга среди вчерашнего дня, когда Фригг говорит, что Тору нет нужды переезжать, что Тор может просто прилетать почаще. Любой подобный вопрос разве что выставит его глупцом, а ещё покажет — Локи не умеет играть по этим правилам. Со всеми этими однобокими, одноразовыми связями. Со всем этим отсутствием обещаний. Та самая веселая глупость, на которую он соглашается, точно останется лучшим, что было в его жизни, потому что Локи хочется именно этого. Сейчас, вчера или завтра, посреди аэропорта, из которого он выйдет в слезах? Время пройдёт, время научит его не скучать и вспоминать Тора пореже. Быть может, после Локи передумает, встретит другого альфу, нового, обольстительного, уважающего Regeneratio, а ещё умеющего смотреть с этим веселым, скептичным прищуром…       Но сейчас ему просто хочется, чтобы все это осталось самым лучшим, что когда-либо у него было.       С секундной задержкой Тор говорит негромко:       — Если бы ты знал… Ты бы сказал мне, если бы знал? — он спокоен, он расслаблен и он ничего не требует, Локи же замирает все равно. И медленно-медленно закрывает глаза. С час назад Огун приносит им пару свечей и подсвечники лично, а ещё предлагает зажигалку, но Локи слишком многозначительно щелкает ZIPPO Тора перед его носом. Огун не реагирует и уходит так же спокойно, как не выискивает Тора глазами и не просит возможности поздороваться.       Потому что Огун косячит.       Это случается редко, но, впрочем, не случается никогда. Так же, как никогда альфа не рыдает у Локи на руках. Так же, как никогда… Что-то ещё? Тор уже задаёт собственный вопрос, на который нет и единого правильного ответа, и Локи просто закрывает глаза, отказываясь и дальше всматриваться в две ровные, восковые свечи, стоящие на противоположном бортике ванны. Их пламя не дрожит. Их запах не чувствуется. Ровно так же, как и вся сталь феромона Тора, что теперь точно ощущается солеными каплями крови где-то у корня языка. Локи не смотрит, не смотрит, не смотрит, и все равно медленно вытягивает ладонь из-под левой руки Тора. Опускает ее сверху. Выглаживает его руку кончиками пальцами вдоль запястья. И говорит:       — Нет, Тор. Такие вещи… Не я и не кто-либо другой должен был рассказать тебе. Это должен был быть Фригг. Или хотя бы Огун, — вероятно, ему стоит соврать, вот о чем он думает, но непонимание чужих желаний лишает всю ложь смысла. Тор хотел бы, чтобы он сказал? Тор хотел бы, чтобы он молчал? Правильного ответа не существует и Локи говорит тот собственный, который является честным. Они знакомятся разве что неделю назад, они отлично проводят время вместе и даже заботятся друг о друге. Они пересекают какие-то границы, они подступают ближе, но так или иначе единая точка завтрашнего дня, единая точка завтрашнего отлёта Тора не позволяет обмануться — они не встречаются. Они не будут и… Локи мелко сжимает зубы, не собираясь поддаваться каждой из тех болезненных мыслей, что трогают где-то внутри изо дня в день. В начале недели сживаться с ними много легче, сейчас же — хочется просто спросить. Локи не станет. Вместо любого вопроса, говорит: — Так честнее, мне кажется.       Так честнее для него. Для него так было бы правильнее. Узнать от Бюлейста о происходящем с Тюром, а не от Брока? Хоть бы и да, но все же ему везет чуть больше, чем Тору: с Тюром все хорошо. Тюр в порядке. Перед Тюром даже извиняются за весь примененный феромон. И Тюра же, да простят их всех мертвые боги, называют милым. С мелкой, позабавленной улыбкой Локи мыслит о том, смущается ли старший брат от этого во вчерашнем дне, как когда-то давно, с десяток лет назад. Поцеловав его в плечо, Тор говорит:       — Да… Наверное… — и собственной интонацией подтверждает: правильного ответа не существует. Для Тора. Для кого угодно другого. Философский вопрос очень пытается устроить какую-то дурную проверку, Локи же отказывается ее проходить и расслабленно покачивает коленом, чувствуя, как прикосновение чужой ладони медленно, будто случайно скатывается по его бедру. Над границей горячей воды или под ней оно чувствуется так же плотно, а ещё почти вынуждает вздохнуть. Без значения. Без смысла. Другой рукой Тор подхватывает его ладонь и тянет к собственным губам, целуя в пальцы. Локи улыбается с закрытыми глазами, не пытаясь солгать себе — это прощание. Сейчас, через пять минут и завтрашним утром, а ещё в аэропорту. Брок отвезет его туда. Брок повезет его назад. Брок будет молчать, Локи же не станет плакать у Тора на глазах. Тору это не нужно. Тор вовсе не один из тех альф, которые… Умеют любить или хотят? Прижав его ладонь к собственной щеке, Тор говорит негромко: — Мы были с отцом на гольфе в среду. Он был опечален тем, что я связался с тобой. Сказал, что очень грустно, что я разобью тебе сердце…       Тор просто начинает рассказывает очередную историю об Альферде, только в этот раз она не столь давняя или древняя, вот о чем Локи мыслит, не открывая глаз. Каждое его ощущение сосредотачивается где-то там, где Тор ведет ладонью по его бедру прямо к тазовой кости. Каждое его ощущение отзывается на крепкую хватку, настойчивость пальцев. Тор хочет заняться сексом? Локи думает только о том, что не желает выставлять собственное возбуждение на обозрение, а ещё думает о том, что ему нужно удержаться. Не задать вопроса. Не выставить себя глупцом, который не умеет играть в подобные игры.       Стоит даже разочарованно вздохнуть — он ведь мог отказаться от свидания в NOR и тогда сейчас было бы проще.       Он не отказался бы от него никогда. И сейчас не вздыхает. А ещё не чувствует разочарования. И все же отвлекается на чужую руку слишком сильно, чтобы заслышаться сразу. Тор разобьет ему сердце? Локи морщится и сдерживает развеселый смешок, чтобы после просто не пришлось объясняться: Тор становится лучшим из всего, что случалось с ним.       У него никогда не получится разбить Локи сердце.       Склонившись к нему, Тор целует его в шею, а ещё опускает его ладонь на собственный затылок. Только освободившись, вторая его рука опускается под воду тоже, покрывая прикосновением второе бедро Локи. Неторопливо, крепко и слишком многозначительно — Локи не станет торопить его, все же вплетаясь пальцами во влажные от пота пряди на его затылке. Потемневшее, мягкое золото пахнет кровью, но пройдут дни и сталь вновь покажется. Она никуда не уйдёт. Она никуда не исчезнет. И Локи просто не ошибается, выбирая.       Но ошибается, произнося:       — Как думаешь… — это закончится бедой и ничего хорошего из этого уже точно не выйдет. Тор будет достаточно тактичен, чтобы не закатывать сцену? Тор вопросительно мычит ему в ответ, целует в шею и совершенно не пытается укусить. Его ладони подхватывают Локи под бедра, подтаскивая чуть ближе к себе, сжимают плоть без попытки оставить хотя бы единый след. Локи не станет заставлять его оставаться. Локи не станет напоминать ему про зажигалку. А ещё не станет, не станет, не станет спрашивать, и всё же открывает глаза, чтобы видеть. Как его глупое-глупое сердце, что очень хочет любви, ничуть не случайно получит отказ на банальный вопрос: — У нас могло бы получиться? ~~~       Тор замирает произвольно и не намеренно. Любая попытка притвориться, что чужое слово не трогает его вовсе, оказывается позабыта даже раньше, чем Тор запоздало мыслит — ему не стоило дразнить судьбу. Вероятно. Предположительно. И определенно. То самое слово, что Альферд говорит ему в среду, то самое печальное выражение в уголках его глаз… Таких альф, как его отец, за всю жизнь Тору удается встретить не столь много. Они уважительные. Они крепкие. Они очень неспешные.       И они всегда берегут омег в первую очередь.       Зачем Тор говорит это? Ему это не нужно и он обещает Фандралу не перезванивать. Он клянётся. Фандрал меняет имя его контакта в собственном телефоне на бранное и унизительное. Все идет хорошо, все идет просто замечательно, пока слишком довольная плюшевая собака, подаренная ему Локи и рассевшаяся на диване в гостиной, привлекает все больше внимания. Вчера вечером. Сегодня по ходу дня.       Тор действительно не собирается рыдать в его руках. Это буквально последнее, что он стал бы делать хоть когда-нибудь, потому что подобное не несёт добра, а ещё предлагает те перспективы, которые Тору никогда не придутся по вкусу. Вроде напоминаний о том, что он должен оставаться альфой, вроде требований соответствовать, вроде смеха или унижений в ответ… Тор точно не собирается, пока грудину сдавливает болью так, что стоять на ногах не остается и единой возможности. Жестокая, дурная болезнь и трагедия, что начинает отдалять отца от него много раньше, чем Тор узнает об этом — они убивают условности, убивают любые сборы и любые желание.       Локи — просто обнимает его и притягивает к себе, а после утыкается губами куда-то в затылок. Локи просто окружает его запахом своего второго, фонового феромона.       За подобное Тор не расплатится с ним ни цветами, ни ужинами, ни сексом, ни клятвенным обещанием не улетать. Тор в общем-то расплачиваться и не должен. Тору нужно извиниться, Тору нужно держаться, Тору нужно молчать, а ещё соответствовать, соответствовать, соответствовать. Пока Локи насрать на это так же сильно, как, впрочем, и на любые другие условности. Приказы Тюра или правила приличия посреди благотворительного светского вечера? Локи остается с ним вчера, Локи остается с ним сегодня и никуда не уходит вовсе, пускай Тор мелочно и трусливо так и не просит его об этом. Так и не признается, насколько невыносимым ощущается любое возможное одиночество.       Он ведь может остаться в особняке родителей, он может остаться с папой или с Фандралом — вместо этого со всей остаточной злобой бьет Огуна по лицу, не собираясь извиняться за подобное никогда, никогда, никогда. Потому что Огун знает, все всё знают и все же молчат, но подобная забота пересекает любые границы приличия сразу же, как только появляется в реальности.       Это его отец.       Это его личное дело.       В среду Альферд говорит, что отлет Тора может разбить Локи сердце, в то время как сегодня, около полудня, Фандрал подтверждает. Сидя прямо напротив него, Фандрал говорит:       — Он хороший омега, Тор… — многозначительность его молчания и попытка спрятать что-то напротив невозможности сделать это в реальности не заставляют Тора замереть так, как он замирает прямо сейчас. Локи действительно спрашивает это? Тор чувствует себя последним ублюдком, а ещё чувствует растерянность. Откликается почти автоматически:       — Я не планировал… — он, конечно же, не лжет, оставляя слишком заметную недомолвку, пока вопрос Локи открывает перспективы. Тор желает наречь их сомнительными, потому что мелкий страх трогает между лопаток, а ещё потому что у него в Париже вся жизнь и это точно отличная отговорка. Суета любого возможного переезда, поиск помещений для офиса, поиск квартиры и вообще… Локи предложит ему что-то? Тор не чувствует в себе сил спрашивать и не чувствует почти ничего со вчерашнего дня, кроме немыслимо сильного желания не выпускать его из собственных рук. Не прощаться с ним, смотреть на него, целовать его, а ещё слушать, как мерно и спокойно бьется его сердце.       Вчера вечером Тор засыпает у него на груди, не запоминая, какую историю об отце рассказывает последней. О любви к гольфу или о ненависти к опере? Локи перебирает его волосы, гладит по голове и в конце концов ни единожды так и не требует — соответствовать. Мужаться. Крепиться. Терпеть.       Тор очень хочет развалиться на куски и совершенно не собирается делать этого, но оно случается само. Локи обнимает его. Локи обнимает его и от этого становится только хуже, потому что в его прикосновениях, в его молчании, в его фоновом феромоне, в нем самом не чувствуется ни лжи, ни жалости. Локи как будто бы понимает. Позже Локи просто говорит — Тору не за что извиняться.       Сейчас откликается:       — Я тоже, — и твердость остывшей магмы в его интонации не заметить не получается. С тоскливым, почти ноющим где-то внутри разочарованием Тор медленно ведет ладонями его бедрам, выглаживает пальцами кожу с внутренней стороны, добирается до тазовых косточек. Вся веселая глупость оборачивается для него неистовым счастьем и великой трагедией. Они смешиваются внутри него, заполняя кровоток чем-то сравни настоящему яду. Он, конечно же, не убьет, но Тор просто не верит, что сможет когда-либо изгнать его из себя или вылечиться. Забыть Локи? Тот уже лжет и уже ускользает прочь, пускай не сдвигается с места. Его живот поджимается под пальцами Тора, звучит чуть возбужденный вздох. Мягкое, нежное, нагретое от горячей воды тело прячет в себе непреклонную твердость, Фандрал же говорит:       — Он хороший омега, Тор… — но Фандрал никогда так не говорит, только если не хочет следующим же словом извиниться. Его голос звучит негромко, взгляд равняется с глазами мелкого, очень просящего о чем-то щенка. Что он делает сам или что он узнает от кого-то? В тот момент, прямо посреди ресторана и всего EpoqueHotel, Тор смотрит только на него и не переводит взгляда к Локи, чтобы тот не увидел. Что-то определенное. Что-то тайное. Что-то, за что Фандрал был бы рад извиниться, потому что никогда, никогда, никогда Фандрал не говорит об омегах такой интонацией. Он расспрашивает о постели с пытливостью, многозначительно и задумчиво рассуждает, когда Тор нуждается в его совете, — пускай то бывает чрезвычайно редко, — а ещё балагурит.       Но сегодня говорит и Тор, не желая знать вовсе, спрашивает:       — Что ты имеешь в виду?       Локи возбужден и от него пахнет лавовой волной удовольствия. Тор целует его в шею, Тор видит, как с ленивым всплеском воды покачивается его колено. Попытка перемешать любое тлеющее внутри возбуждение не оправдывается и Локи ерзает, укладывает голову ему на плечо удобнее. Он скажет ещё что-нибудь? Он говорит, что не планирует, но он лжец, самый настоящий, самый истинной. Тор не верит ему совершенно, выглаживая его грудь и задевая кончиками пальцев соски.       Тор говорит:       — Но я мог бы… — и это звучит вовсе не так, как ему бы хотелось. Это звучит не предложением, это звучит снисходительно и почти жестоко. Будто бы если Локи предложит ему что-то по-настоящему дорогое, Тор поразмыслит, Тор рассмотрит перспективы, Тор все обдумает. Необходимость объясниться за собственную интонацию возводится в абсолют, уже через мгновение пасуя перед трусостью. Вдруг это просто иллюзия? Локи понимает его сейчас, не требуя соответствия, но пройдёт время и все обернётся настоящим ночным кошмаром. Им придется расстаться. Им придется разъехаться, перечеркнуть все возможное прошлое, перечеркнуть все то настоящее, что есть уже и прямо сейчас.       Потому что Локи обворожительный и быть с ним слишком хорошо, чтобы от этого отказаться. Всего-то стоит найти квартиру, найти офис, перевезти вещи, предложить ему отношения. Перевернуть всю собственную жизнь с ног на голову? Это выглядит, будто немыслимая мелочь, в сравнении с возможностью просто смотреть на него и быть рядом с ним. Прикасаться к нему. Слышать его смех. А ещё чувствовать… Локи возбужден? Локи лжет ему прямо сейчас, откликаясь слишком меланхолично и слишком многозначительно:       — Неважно, — его тело не напрягается, он не пытается сесть, а после выйти из ванны, он вообще ничего не делает. Он просто остается, пока все, что Тор может себе позволит, так это медленно закрыть глаза. Ткнуться носом в его шею. Молчать, молчать, молчать — получается. Но с мыслями становится много сложнее. После вчерашнего дня, после каждого предыдущего и в особенности после сегодняшнего разговора с Фандралом. Тот действительно говорит, что Локи хороший омега? Когда Тор задаёт свой вопрос, Фандрал отводит глаза, кратко морщится. Он не желает отвечать и точно уже проклинает сам факт произнесенных слов, но Тор смотрит на него в упор, не давая ему альтернативы. Тор смотрит минуту. Тор смотрит две.       И Фандрал говорит:       — Баль, он… — ну, конечно же. Слова о вездесущем и сумасбродном старшем брате Локи не вызывают удивления. Они, или то, что Фандрал собирается остаться в Бухаресте, или то, что они с Бальдром уже дважды ездили смотреть альфе квартиру для покупки. Не для аренды? В погоне за самой большой и самой настоящей любовью Фандрал любит временами терять все, что имеет. До подобного, правда, не опускается ни единожды. А ещё добавляет: — Баль сказал, что рад, что вы с Локи познакомились. Потому что Локи очень устал искать того, кто будет любить его по-настоящему.       После Фандрал, конечно же, говорит, что облажался, а ещё извиняется. Тор так и смотрит на него, пропуская добрую половину его слов мимо собственных ушей. Отвечает краткое:       — Неважно, — ровно той же интонацией, которой сам Локи отвечает ему сейчас, пока вся многозначительность происходящего точно встает поперек горла. Им обоим или кому-то одному? Ее смрад чувствуется в ванной, им пахнет от омеги, им пахнет от самого Тора, пока его руки неторопливо выглаживают Локи грудь. Мягкие, расслабленные соски твердеют под его пальцами, Локи поводит плечом и вновь качает коленом.       Он владеет EpoqueHotel, правит Regeneratio, а ещё терпит всю свою семейку. Он умеет смеяться так, что Тору хочется потонуть в одном этом звуке и никогда не всплывать, а ещё он говорит, что Тору не за что извиняться. Он все понимает. Его милосердие шириться в две стороны, пока в две другие протягивается его твердость. Все то, что Тор знает о нем, собирается в определенный, корректный ком информации, лишь единое оставляя в стороне — Локи ищет отношений. Локи ищет любви.       Но вряд ли идет именно за ней к Тору.       В первый же вечер Локи дает ему свой номер и говорит — такие, как Тор, не перезванивают. Такие, как Тор, много работают, не очень много спят, любят выпить и занимают свою постель одноразовыми партнерами, а ещё не стремятся к отношениям. Или к браку? Представить ситуацию, в которой Тор покупает Локи кольцо, оказывается вовсе не сложно. Что-то минималистично, многозначительное и не вычурное. Обязательно дорогое. Обязательное подаренное вместе с каким-нибудь нелепым обещанием. Жертвовать ему зажигалку каждый раз, когда Локи будет терять свою? До конца, до конца, до конца жизни.       За обедом Фандрал выглядит просящим щенком, потому что знает Тора слишком хорошо. Тор просто думает, что тогда, что сейчас — Фандрал остается в Бухаресте и покупает квартиру. Мыслит ли он о том, как будет ее продавать? Задумывается о том, что эта его великая и полюбовная интрижка опять проживет две недели? Фандрал рискует и совершенно не стыдится этого, а ещё выглядит в глазах Тора то ли слабоумным, то ли бесстрашным. Или просто таким же сумасбродным, как Бальдр. Тор правда силится понять, но понять не получается. Локи спрашивает две секунды молчания спустя:       — Во сколько у тебя вылет завтра? — спокойно, лаконично, без любого дополнительного предложения. То единственное, самое важное, он уже высказал, и говорить теперь явно стоило не ему. Объясняться в чувствах или уговаривать? Локи никогда не стал бы делать нечто подобное первым, и Тор почему-то был уверен в этом на добрую сотню. Помедлив, ответил:       — В час… — и, вероятно, ему стоило предупредить Локи приехать заранее, вероятно, ему стоило что-то ещё спросить, а лучше бы только одно: Бальдр ведь не лгал, не так ли? Он был умен и мог быть хитрым засранцем, это было видно по его лицу ещё в первую их встречу на благотворительном вечере, но он никогда не стал бы лгать о чем-то подобном. Локи искал любви, Локи искал отношений, Локи терпел все бесконечный встречи с помятыми, несуразными альфами, которых ему в супруги пыталась пропихнуть его семья… А ещё Локи выбрал Тора, зная заочно, что Тор никогда ему не перезвонит. И это значило слишком много. Тор все же спросил: — Приедешь меня проводить?       Не то, не то, не то. Ему стоило предложить в ответ, ему не стоило пасовать перед глупым «неважно», а ещё не стоило слушать всю эту бесконечную ложь. Если бы он мог, он остался бы здесь на весь будущий век. Держа Локи в собственных руках, обнимая его и чувствуя, как запах возбужденного феромона становится плотнее. Все дело ведь было именно в этом? Все дело было в каждом из тех поцелуев, что уже больше суток зудели поверх его собственного затылка. Их оставил Локи. Их оставил тот самый Локи, который притянул его к себе и обнял, пока Тор рыдал так, как никогда не мог себе позволить ни подле папы, ни подле Фандрала. Ему должно было быть стыдно, Локи должен был точно хоть как-то это прокомментировать, но ни того, ни другого так и не случилось.       Все было и было привычно, будто бы даже стабильно хорошим. С первой секунды, когда Тор пересекся с ним взглядом посреди самолета. И до нынешней, до каждой из тех, что им остались до его отлёта назад во Францию.       — Да, — Локи отвечает ему, не тратя времени на раздумья. Он не рассказывает о своих рабочих планах на завтрашний день. Он не пытается удержать Тора и не пытается с ехидной задумчивость подразнить. Вдруг он не успеет? Он будет там завтра. Он приедет. Они попрощаются. Тор улетит. И прямо сейчас это почему-то начинает выглядеть все более и более ужасающим, пока изнутри звучит неверием маленькая, дурная мысль.       Он действительно улетит?       Чемодан и плюшевая, белая собака, которую Локи выигрывает ему в тире. Он не делает и единого пустого выстрела. Он тратит все патроны на дело и развлечения ради. И он выглядит слишком довольным, вручая эту собаку Тору. Это случается тогда? Днем раньше? Днем позже? Не влюбиться в него оказывается до банального невозможно. И Тор влюбляется, сейчас же только бормочет ему куда-то в шею:       — Хочешь кончить? — он не станет извиняться за собственную жизнь, а ещё не станет извиняться за отлет. Они ни о чем не договариваются. Локи знает, кто он есть, и Локи соглашается на это… Не делая и единой попытки открыть глаза, Тор ведет ладонями по его бокам, вдыхает, в попытке надышаться его феромоном на пару-тройку лет вперёд. Завтра он вернётся в Париж, пройдёт немного времени и вся та дымка симпатии, что никак не желает развеиваться с самого прошлого воскресенья, наконец пропадёт.       Качнув головой, Локи шепчет:       — Хочу просто быть… — и Тор точно должен ответит ему что-то, Тору необходимо поддерживать фасад, играть роль, не сыпаться и не рушить всю свою жизнь из-за какой-то веселой глупости. Глупость оказывается слишком умна, а среди всего своего веселья хранит остроумие и рассудительность. У нее изумрудный глаз, лавовый феромон и второй, фоновый, пахнущий горечью какао-бобов, а ещё она умеет смеяться одними глазами, но много лучше смеется вслух. Несдержанным рывком потянувшись вперёд, Тор обнимает Локи поперек груди и притискивает к себе, пряча лицо у него на шее.       Не почувствовать, как нежно и мягко, будто успокаивая, Локи перебирает пряди его волос у затылка, у Тора не получается. Как, впрочем, не получается и не подумать — что случится с ним, если на самом деле никакой обольстительной и иллюзорной дымки симпатии никогда и не было.       Что случится, если это уже не пройдёт. ~~~       Иногда это просто случается. Иногда та самая несуществующая удача просто поворачивается к нему собственной задницей и снимает штаны, давая насладиться видом. Брок попусту зовёт ее сукой-судьбой и точно плюет на всю невозможность Локи согласиться с ним.       Никакой судьбы, как, впрочем, и истинности, не существует.       Они выезжают ровно за час из главного центра ради того, чтобы встать в пробку на выезде из города, а ещё ради того, чтобы за полчаса до этого стать одними из тех счастливчиков, которых тормозит дорожно-патрульная служба. Локи, конечно же, успевает заподозрить Тюра за три секунды времени, но всю оставшуюся дорогу мысленно материт лишь Брока, забывшего вовсе пройти техническое обслуживание. Из-за этого их задерживают почти на двадцать минут, пускай в итоге все завершается лучше некуда.       Брок достает пистолет, беря полицейского на прицел, и сходятся на том, что с завтрашнего дня его лишают прав.       Отчасти, Локи не может не согласиться с тем, что пистолет является хорошим аргументом в любом споре, а особенно в том, где никто не желает выписать им громадный штраф и отпустить уже, блять, в аэропорт, но с другой стороны Локи же считает Брока кретином и это явно имеет большую весомость, потому что стабильным утверждением живет в его голове уже долгие месяцы. Годы? Они выезжают ровно за час и оказываются на парковке секунда в секунду с отлетом Тора. Брок говорит, что все дело в суке-судьбе. Локи отмалчивается — как сильно временами ему хочется выбить Броку пару зубов.       Судьбы не существует, как не существует и любой возможной истинности. Пара случайностей, преднамеренность решений и действий… Локи задаёт собственный вопрос среди прошедшего вечера и всей горячей ванны и точно знает, какой услышит ответ, но в груди все равно болезненно колет. Такие альфы, как Тор, не перезванивают таким омегам, как он сам, а ещё никогда ничего не обещают. Локи знает об этом. Локи получает ответ, отказываясь от любого снисхождения, звучащего в чужой интонации.       Тор мог бы подумать над его предложением? Локи никогда не станет для него выставочным образцом на аукционе или зверушкой в зоопарке. Локи отказывается от чего-либо подобного ещё задолго до того, как Тора встречает. И все равно соглашается проводить его, потому что… Он просто влюбленный дурак. Он просто такой и это происходит с ним снова, и снова, и снова, но лишь сегодня по вине нелепой случайности. Пробка, патруль посреди города, отсутствие своевременного осмотра у автомобиля, пистолет Брока. С половиной из этого после нужно будет разбираться с помощью Тюра, а лучше бы, конечно, попросить Бюлейста, потому что он менее пиздлив, но Тюр увидит первым, что Брока лишила прав и назначили штраф за прицел меж глаз у полицейского. Как Брок вообще терпит его всевидящее око? У них точно есть на фоне этого пара-тройка ролевых игр в постели, и Локи определенно не собирается думать об этом, но думает все равно, вываливаясь с пассажирского сидения у входа в аэропорт. Дурные, бесполезные мысли, от которых самую малость тошнит, отвлекают его слишком хорошо от любой дрожи в руках или в голосе.       Потому что он опаздывает.       Потому что он опаздывает, потому что на электронном табло отсутствует строчка с временем вылета частного самолета Тора, а ещё потому что милый бета за стойкой регистрации пять минут времени пытается найти в компьютере информацию о нужном судне. Тор ведь звучит снисходительно, не так ли? Тор звучит снисходительно посреди ванны и Локи не является тем, кто стал бы обдумывать любое, вторичное, прощение, но после случается то, что совершенно ничего не меняет. Глобально, в границах всего мира или в границах их отношений — у Тора была командировка, она закончилась, Тор улетает назад в Париж. Эта стабильная константа является тем, с чем Локи знакомится ещё неделю назад, но никто не предупреждает его.       С каким тяжелым, почти болезненным выдохом Тор в единый миг обнимет его прямо посреди ванны. Верить в его снисхождение или верить него, а лучше бы не верить ни во что вовсе. В судьбу, в истинность, в чертовы пробки или в сраных патрульных. Локи требуется выдержка, и сила, и физическая выносливость, чтобы среди всех чужих объятий не повторить, повторить повторить… Тор ведь мог бы остаться? Он нравится Тору? Тор действительно так уж сильно не хочет отношений?       Они ведь могли бы попробовать?       Локи отмалчивается, вместо любого слова целуя его меньше минуты спустя. За поцелуем с легкостью получается спрятать все влажные от слез глаза, весь секс и каждое из тех не высказанных признаний, которым просто нет места. Веселая глупость? У Локи не разбивается сердце, а ещё он соглашается проводить Тора до того даже, как тот слишком многозначительно крепко и слишком полюбовно обнимает его. Это согласие выдает самому Локи билет в один конец с кратким, столь важным мгновением прощания. Поцеловать Тора напоследок. В последний раз увидеть, как он смотрит прямо в глаза, а ещё улыбается. Обворожительный, самодовольный засранец, Локи соглашается проводить его, чтобы просто не отпускать ещё хоть чуть-чуть. Задержать. Остановить.       Не просить, не просить, не просить… Просить так и не приходится. Милый, улыбчивый бета чуть растерянно округляет губы и это становится ответом на вопрос Локи до того даже, как звучит слово — самолет уже улетел. Ещё минут десять назад. Им дали разрешение взлететь на пару минут раньше и пилот подтвердил вылет. И Тор подтвердил его тоже.       Кратко, как можно собраннее кивнув, Локи отступает на шаг, одеревеневшей пяткой оттаптывает кому-то ногу и кого-то ещё задевает одеревеневшим плечом. Бета то ли спрашивает, все ли в порядке, то ли подзывает кого-то следующего из столпившейся очереди, но, впрочем — ничто из этого не имеет значения. Его сердце не разбивается, не разбивается, не разбивается, лишь мелочно кровоточит откуда-то сбоку из-за банальной случайности. Пробка, патруль, технический осмотр… Было что-то ещё? Локи мажет пустым, невидящим взглядом по холлу аэропорта, натыкается им на дверь выхода и только после замечает громадную, обозначающую его табличку, расположенную выше. Он перебирает ногами, почти не чувствуя этого. Ладонь уже забирается куда-то в передний карман толстовки и тянется за пачкой сигарет.       Зажигалка?       Тор так и не просит ее вернуть, но плюшевого, белого пса скорее всего выбрасывает. Не то чтобы эта мысль расстраивает. Не то чтобы существует ещё хоть что-нибудь… Он не дожидается или не хочет ждать? Локи выезжает заранее, подгадывает время и всё планирует. Локи на самом деле не хочет прощаться, но слишком сильно хочет ещё хотя бы пару минут просто почувствовать: спокойствие. Умиротворенное, облегченное счастье. Отсутствие увиливаний, или лжи, или недомолвок. Тор считает, что Regeneratio — это почетно; а ещё не единожды признается, что симпатизирует. Локи не то чтобы пытается запомнить хотя бы единое его слово, но попытка вспомнить хотя бы одно прямо сейчас не приносит ему ничего.       Он помнит интонацию. На каких-то его вещах все ещё есть следы феромона Тора. В его пальцах зажигалка, которая ему не принадлежит.       Вероятно, Тор оставляет ее подарком, а, быть может, просто оставляет напоминанием. Как один из тех трофеев, которые он раздает всем остальным омегам? Среди всех влажных от соли слез глаз с этой мысли оказывается очень несложно рассмеяться. И поверить в нее просто не получается — у Тора нет больше таких омег. Тор соглашается на веселую глупость. Такие длительные свидания вовсе не в его правилах. И все же он улетает… Это правильно, вот о чем Локи мыслит, быстрым движением дрожащей руки утирая глаза на выходе из аэропорта. Брок точно уже успел припарковаться где-нибудь, но торопиться им больше некуда. Сейчас Локи покурит, после позвонит ему и узнает, в какую часть парковки идти, но прежде лучше позвонит Огуну. Быть может, они не успели убраться в люксе? Быть может, ему повезет и они не успели сменить постельное белье и всё проветрить… Любая попытка остаться жить там на день или два, конечно, ни к чему не придет и просто оттянет неизбежное, но не думать не получается.       Тор улетает, улетает, улетает — Локи оглядывается. Промаргивается пару раз, снова утирает слезящиеся глаза пальцами. Он находит зону для курения достаточно быстро и тащится к ней на деревянных, не сильно твердых ногах, пока тоска уже трогает кончиками пальцев за плечо. Неделя времени и он успевает привыкнуть засыпать с Тором, а ещё просыпаться с ним. Неделя времени и он мог бы провести так всю свою жизнь, но все же — судьбы не существовало, не зависимо от того, была она сукой или нет.       И Брок, конечно же, был с ним не согласен. Но, впрочем — Тюр не собирался никуда улетать. Через пару лет Тюр, вероятно, собирался даже рассказать папе о том, что Брок существует. Или даже через год?       Качнув головой, в дополнительной попытке заменить печаль хоть чем-то другим, Локи вытаскивает из кармана пачку, а после тянется за зажигалкой. Уголок губ вздрагивает, а следом вздрагивают и сами губы. Медленно, глубоко вдохнув, Локи сглатывает ком в горле, прихватывает зубами кончик сигареты. Даже поджечь успевает, но любое его возможное одиночество в этом городе как было, так и остается сомнительным — в заднем кармане уже вибрирует телефон. Тюр или Брок? Бюлейст? Закатывая глаза с мольбой всем мертвым богам о том, чтобы это был кто угодно кроме Бальдра, Локи замечает незнакомый номер и все же ставит на Бюлейста.       Тот побольше других любит запасаться одноразовыми пустышками.       — Добрый день. Мистер Лафейсон, верно? — очередное банковское предложение или привычный мошеннический спам звучит в ухе, и Локи лишь закатывает влажные от слез глаза. Зажав телефон плечом и пихнув зажигалку быстрым движением в передний карман толстовки, он тратит дополнительную секунду на то, чтобы перепроверить это собственное действие и просто не тратит мысль — он не может потерять ее. Не сейчас. Не в ближайшую неделю или в ближайшую жизнь. Конечно, эта зажигалка не пахнет Тором, храня при себе только еле ощутимый бензиновый запах, но она напоминает — это было и было его, Локи, реальностью. Он был счастлив. Он провел целую, длинную, но очень короткую неделю среди удовольствия от общения, удовольствия от секса, а ещё среди бесконечного тепла заботы. Потому что Тор был именно таким альфой, пускай и оставался тем, кто… Никогда бы не перезвонил? Локи прикрывает глаза, удушливо пытаясь сглотнуть ком горечи, а после согласно угукает. Он должен сбросить вызов, но выбирает слушать очередной бред так же, как выбирает думать о тошнотных ролевых играх в чужой постели — во имя отвлечения. Чтобы просто продержаться. Чтобы просто не зареветь прямо у входа в аэропорт. По ту сторону трубки звучит: — Несколько недель назад у меня появилась небольшая идея о возможном бизнес-партнерстве моей компании с вашей сетью реабилитационных центров и я бы хотел обсудить ее с вами. Во сколько вы свободны завтра?       Затяжка табачным смогом застревает в его легких, встряхивая любые слезы и любую тоску по Тору слишком важным — о нем узнали. Его нашли или нашли его связь с Regeneratio. Выяснили, кто на самом деле владеет всем вместо Фарбаути. Чуть раздраженно стряхнув пепел с кончика сигареты, Локи поджимает губы, пробегается взглядом по той части парковки, что видит. Голос, что только что отзвучал, определено принадлежит альфе, но это вовсе не значит, что ему нельзя будет предложить денег за молчание. Или убить его? Regeneratio является опечатанной территорией анархии и не ведет переговоры ни с террористами, ни с любыми ублюдками, которые хотят подмять их, притворяясь, что хотят завести сомнительное партнерство.       Что могут предложить? Локи не собирается вызнавать, все равно говоря в ответ:       — Для начала было бы не плохо, чтобы вы представились. Как минимум, — без лёгкости и дружелюбия интонации, без доброжелательности и обольстительности. Это его личный номер, которого не разыскать в сети, а значит ему придется провести чистку собственных кадров. Или даже опросить клиентов Regeneratio? По ту сторону линии связи звучит многозначительный смешок и Локи бы не узнал его никогда, но узнает за секунду до того, как засранистый, слишком знакомый ему голос отвечает:       — Тор Одиносон, генеральный директор OdisonGroup.       Локи определенно точно никогда не станет оправдываться перед ним за то, что не узнает его сразу. Локи вообще-то успевает охренеть как сильно расстроиться и даже заплакать. Ещё у него вздрагивает кисть. Сигарета выпадает из пальцев, но, впрочем — не потому что Тор перезванивает.       Потому что его голос звучит громче и двоится в пространстве, раздаваясь из динамиков телефона и из-за спины одновременно.       — Да ты, блять, надо мной издеваешься… — развернувшись почти рывком, Локи отдирает телефон от уха и за мгновение находит Тора взглядом. Самодовольный, засранистый и лишь немного смущенный, альфа стоит в нескольких шагах перед ним. Пожимает плечами, говоря слишком обезоруживающее:       — Я подумал и решил задержаться в Бухаресте навсегда, — при нем нет ни чемодана, ни белой, плюшевой и пушистой, собаки, которую Локи выигрывает ему в тире. При нем только классический, точно пижонский костюм, мягкая улыбка и нежный, спокойный взгляд. Они ведь расстаются по утру? Тор улыбается, целуя его на прощание на пороге люкса и говоря, что ему нужно собирать вещи. Тор улыбается, и Локи не запоминает этого, потому что именно это выглядит наиболее жестоким, чем что-либо другое. Альфья радость от возвращения в Париж или довольство перед всеми перспективами привычной свободы… Оно не разбивает Локи сердце, лишь причиняя по утру колкую, тревожную боль, от которой придется избавляться слишком долго — Локи думает именно так. Локи все понимает. Локи не станет ни умолять, ни настаивать и точно во вчерашней ванне произносит слишком непозволительное.       Тор просто не улетает. Смотрит на него, точно не слыша, но видя — у Локи сердце бьется где-то в глотке, а ещё разгневанно поджатые губы очень хотят растянуться в улыбке. Ноги издевательски слабеют. Тор просто не улетает, Тор просто остается, а ещё просто говорит — навсегда. И добавляет буднично:       — Поможешь мне найти хороший ЖК, в который можно с животными? — Локи очень хочется стукнуть его, а ещё хочется подойти и просто поцеловать. Заткнуть, убедиться, что это все не какая-то дерьмовая шутка или что-то подобное. Может быть, он просто потерял сознание от досады и сейчас валяется прямо посреди толпы аэропорта? Тор улыбается, перекатывается с пяток на носки, поскрипывая лакированной кожей туфлей, и совершенно точно не собирается отводить взгляда. Добавляет, чуть склоняя голову к плечу: — И скажи, пожалуйста, есть ли у тебя планы на вечер? Я бы хотел сходить с тобой на свидание.       Он не шутит. Он вовсе не лжет. Он не один из тех альф, которые перезванивают? Локи жаждет этого, не рассчитывая и к чертям не узнавая его голос, и Локи же влюбляется в него — бездумно, бессовестно, слишком случайно, чтобы нечто подобное можно было предотвратить. Вздрогнув всем телом, он делает напряженный шаг вперёд и тут же срывается на бег, без возможности разогнаться. Для чего-то подобного они стоят слишком близко, пока вся дистанция между ними умирает за прошедшую неделю, оставляя пространство только для вдоха. И, конечно же, для того самого поцелуя, которым Локи почти рычит ему в губы:       — Я убью тебя, Тор, я тебя, черт побери, просто придушу, — обхватив его за шею руками, Локи прижимается к нему всем телом и чувствует, как Тор обнимает его в ответ. Крепко. Уверенно. Без любых сомнений или колебаний. Он целует его с медленной, спокойной нежностью, пока Локи жмурит глаза — он обещал себе не реветь перед ним и он не будет, не будет, не будет, но предательские слезы все равно трогают кожу щек.       Потому что Тор останется. С ним, или ради него, или ради них обоих. Тор никуда не улетит, им не придется расставаться, а ещё они могут попробовать. Все то же самое? Ничего не изменится, но все точно будет по-настоящему. И они, конечно же, поругаются пару сотен раз. И они, конечно же, не посмеют расстаться.       Потому что Тор остается. А ещё потому что с затаенным смехом бормочет ему в губы:       — Может лучше выйдешь за меня? — наглющий, невероятный засранец, вот кем он является против всей собственной твердости и против всей покорности. Он действительно предлагает это? Отношения, совместная жизнь, брак… Локи смеется, обнимая его крепче и не сомневаясь, что Тор сможет ответить за собственные слова. Но, уже отстранившись от него на жалкие сантиметры, Локи говорит все равно:       — Никогда, — он позволяет себе бесстыдную ложь, чтобы просто увидеть, как на две секунды времени Тор становится слишком растерянным. А следом закатывает глаза, вторая этим движением его, Локи, заливистому смеху. Ещё матерится негромко и, кажется, пытается пощекотать его сквозь ткань толстовки, но смотрит и выглядит все равно именно так.       Будто бы у них просто не могло бы не получиться.       Здесь.       Или в любой другой существующей вселенной.