Эйфория

Тик-так. Тик-так. Равнодушно он смотрит на часы, тонким ремешком опоясывающие запястье. Без десяти двенадцать. Рано... Слишком рано даже для него. Собеседование назначено на полпервого, но он всегда привык приходить намного заранее - во многом благодаря его ценному жизненному опыту. Одним из его наиболее полезных и практичных навыков было умение оценивать обстановку: изучая, исследуя и анализируя, он опытным путем доходил до простых, но зачастую невероятно полезных вещей. Перед выходом, чтобы стрелки на брюках держались дольше, надо вывернуть брюки наизнанку и провести куском мыла по внутренней стороне стрелок. Галстук (он их терпеть не мог, но иногда это было необходимостью) следует накрахмалить. Так он сохраняет первозданную форму намного дольше. Неотрывный взгляд в глаза пугает собеседника, расслабленная поза наводит на мысли о безответственности. Золотая середина - сцепленные за спиной руки и легкая полуулыбка, не слишком льстивая, но и не пренебрежительная. "Улыбка добродушного соседа по дачному участку", так он ее про себя называл. Во время разговора лучше всего смотреть в точку чуть ниже глаз, но выше переносицы. Так человек сможет почувствовать себя более комфортно. Почему-то никому не нравилось смотреть прямо в глаза. Как там было, глаза - зеркало души? Возможно, люди просто боялись, что он вычленит из их душ всё опплёванное грязное белье, которые они так упорно прятали за радушными масками. Напрасно боялись, кстати - ему не требуется взгляд в упор, чтобы это понять. Обычно это бывает максимально на поверхности, аж тошно. На само собеседование лучше приходить минут за пятнадцать, но не больше: это одновременно демонстрирует пунктуальность и исполнительность, но при этом ясно дает понять, что времени у него не так чтобы полно. Сразу задает рабочий, официальный тон. Удобно. Рационально. Практично. То, что нужно, чтобы не выделяться из толпы и в то же время показать, что он лучше всех остальных. Такой вот странный парадокс, но, как показывает, практика, вполне рабочий. Он снова смотрит на часы, отрешенно замечая, что пора покупать новый ремешок - на старом уже непрезентабельные потертости. Двенадцать десять. В самый раз. Мэттью Браун аккуратно тушит тлеющий бычок сигареты о край урны и во второй раз в жизни окидывает взглядом место своей новой работы - а он был совершенно точно уверен, что получит эту работу. Самоуверенность, возможно, и порок, но Мэттью не привык полагаться ни на Бога, ни на Дьявола. Он верил только в себя. Потому что он-то точно будет получше высших ("вымышленных" - короткая усмешка) сил. Ведь то, что делает он, вполне реально проследить и почувствовать. Просто большинство людей слишком тупы, чтобы обращать внимание на то, что рядом... А зря. Метким броском окурок отправляется в урну, а Мэттью толкает тяжелую дверь Балтиморской лечебницы для душевнобольных преступников.

***

Спустя пять минут Браун деликатно стучит в искусно отделанную дверь: на этот раз в кабинет директора сего приюта для заблудших душ. Ему отвечают коротким "Войдите!" - а затем Мэттью ступает в кабинет будущего начальства. Помещение с первых же минут встречает его роскошной мебелью, безвкусными картинами и прочей шелухой для богатых. "Ужасно". Мэттью с интересом отмечает величину висящих на стенах произведений искусства. "Это какие же у него должны быть комплексы?.." — он с любопытством щурится и продолжает незаметный осмотр. Сам директор клиники представлял собой зрелище примерно под стать кабинету: дорого, безвкусно и претенциозно до тошноты. Один только лак для волос стоил больше, чем одежда на Мэттью вместе взятая. Пока Браун незаметно пытается разглядеть булавку на чужом галстуке (а заодно угадать ее стоимость), человек за столом отрывается от бумаг и кивает на кресло напротив: —Мистер Браун. Присаживайтесь. Мэттью послушно отодвигает кресло и опускается на него. "Мягко", — он с трудом удерживается от ребяческого жеста поёрзать на месте, устраиваясь поудобнее. Но все же, к своему достоинству, удерживается. И вместо этого весь оборачивается в слух. —Перейдем сразу у делу. Почему именно санитар в психиатрической больнице? Чилтон смотрит на него пристально, испытующе. Будто воображает себе, что играет до ужаса важную роль во всем этом бедламе. Мэттью не хочется его разочаровать. Мэттью интересно посмотреть, что будет дальше - поэтому он не без удовольствия подыгрывает: —Этим людям нужна помощь, доктор Чилтон. Психиатр из меня так себе, — тут Браун преувеличенно-скромно пожимает плечами, — но меня греет мысль, что я могу помочь им как-то иначе. И им, и тем, кто... По ту сторону. Он повторяет с умеренным артистизмом заранее заученные слова. На самом деле, Мэттью сильно сомневается, что этой чуши поверит даже такой болван, как Чилтон. Но это именно то, что от него требовалось услышать, поэтому он отвечает уверенно, даже не поведя бровью от такого бреда. Как он и предполагал, его фальшивые расшаркивания открывают ящик Пандоры для чилтоновского самолюбования (то есть, для таких же фальшивых расшаркиваний). Психиатр сцепляет руки в замок и довольно щурится, как мартовский кот: —Ваша правда, Браун. В наших силах - я имею в виду, конечно же, всех сотрудников лечебницы - создать как можно более комфортные условия для реабилитации преступных элементов общества. Мы ежедневно делаем все возможное, чтобы... Мэттью отключается примерно спустя минуту пламенного выступления. Он вежливо кивает, делая вид, что увлеченно слушает, а сам тоскливо поглядывает за окно: хорошо там, наверное. Птички, солнышко. И никаких занудных, отдающих гнилым бахвальством речей. Пока он в сотый раз наблюдает за пролетающими за оградой синичками, директор уже перескакивает на другую тему: —Вы курите? Не узнаю марку. В голосе его будущего начальства не слышно неодобрения по поводу его вредной привычки: это хорошо, думает Мэттью. Это очень хорошо. Наметанным глазом он уже оценил дорогую пепельницу на столе Чилтона, и, хотя запаха в кабинете не было, он был уверен, что в эту пепельницу стряхивают крайне элитный табак. Кто бы сомневался. Он опускает глаза в притворном раскаянии: —Да, доктор. Мои глубочайшие извинения. Мне не следовало перебивать своим дешевым сигаретным дымом ваш утонченный табачный вкус. Это ведь "Captain Black"? Чилтон вдруг легонько смеется, и Мэттью чувствует удовлетворение: ненавязчивая лесть работает безотказно. И игра в угадайку тоже, судя по всему. Когда-то давно он занимал нишу консультанта табачного магазина, и Браун почерпнул тогда из этой работы много нового. После этого догадаться о том, что Чилтон курит самую дорогую и самую безвкусную дрянь из всех возможных, труда не составило. —А вы разбираетесь в табаке, мистер Браун. Почему же сами пользуетесь такой дешёвкой? —Видите ли, — потупляет взгляд Браун, борясь с желанием расхохотаться во весь голос от напускной напыщенности этого придурка, — зарплата представителя простого рабочего звена не позволяет подобные изыски. Но для меня это не имеет значения. Мне важно лишь качественно выполнять свою работу, и неважно, в чем она заключается. "Только не вынос уток", — мелькает с отвращением мысль, — "Если ты заставишь меня подтирать жопу этим долбоёбам, я вытащу твой позвоночник через горло и протру им пол". —Хм. На его заявление о низкой зарплате пока никак не реагируют, кроме неопределенного хмыканья, но это ничего. Пока еще рано. Он ведь еще не проявил себя. Психиатр снова обращается к нему: —В вашем личном деле указано, что ранее вы жили в Нью-Джерси. Прошу простить мое любопытство, но в чем заключалась причина переезда? Если не секрет, разумеется. Губы директора балтиморской лечебницы для душевнобольных преступников трогает дружелюбная ухмылка. Однако несмотря на эту улыбку... Доктор Чилтон не смотрит на него при этих словах. Доктора Чилтона вовсе не интересует нюансы личной жизни будущих санитаров - это Мэттью может сказать абсолютно точно. Вопрос был задан из банальной вежливости. А может, ему просто нравилось слушать свой голос. Мэттью на секунду прикрывает глаза. —Мистер Браун? Приходили полицейские, хотели задать вам несколько вопросов. Что-то насчет исчезновения Джона Макклайна. Они говорят, что вы последний, с кем его видели... Блядь. Щелчок. —Мистер Браун? Приходили полицейские, хотели... Блядь! Сообщение на автоответчике проигрывается снова и снова, а он стоит посреди своей однокомнатной квартиры по щиколотку в крови и полосками срезает с чужого тела кожу. Недавно он услышал по телевизору о шрамировании - и ему настолько понравилось, что он подумывал уволиться с предыдущей работы и устроиться тату-мастером. Вырезать разнообразные фигуры прямо на коже, без анестезии было бы крайне интересно... Но любому начинающему мастеру нужно на чем-то трениироваться. Собственно, этим он и занимался с мистером Макклайном (поначалу вполне себе живым) до того, как его прервал телефонный звонок с рабочего места. Что ж, теперь ему определенно придется менять работу. А заодно и место жительства. В принципе, не в первый и не в последний раз, как он считает. —Конечно, не секрет, доктор, — Браун смаргивает всплывший в памяти эпизод и улыбается одной из своих самых обаятельных улыбок, — нашей семье нужны деньги на операцию сестре. Знаете, у нее редкое заболевание кожи, и на трансплантацию требуется много средств. В нашем родном городе таких средств просто не собрать, вот я и приехал попытать удачу в крупных полисах... —Похвально. Такая верность семье, — Чилтон впервые за весь разговор смотрит на него внимательнее. Браун снова мысленно дает себе "пять" - значит, он правильно распознал смысл фото на столе директора, и на нем действительно была запечатлена его сестра. Отлично. Мэттью слабо понимал, почему родственные узы имеют для людей настолько большое значение, но в большинстве случаев это было даже удобно. Когда какой-то человек беспокоится о родных, у другого человека больше шансов этим воспользоваться. Логично? Логично. Мэттью был этим вполне доволен, несмотря на то, что у него самого никакой сестры, тем более больной, не было и подавно. Чилтон между тем откидывается на кресле и говорит задумчиво: —Что ж. Целеустремленность - это хорошо... — директор постукивает кончиком ручки по столу и забавно морщит нос, — Полагаю, вы приняты, мистер Браун. Пока на испытательный срок, но потом... Кто знает. —Благодарю. Надеюсь, я сделаю все возможное, чтобы не разочаровать вас. Я... Очень многое умею, доктор Чилтон. Он позволяет себе короткую кривую улыбку, но Чилтон ее даже не замечает. Да и Мэттью очень удивился бы, обрати он внимание хоть что-нибудь, кроме своего напускного лоска. Испытательный срок он пройдет, он в этом более чем уверен - а пока он будет изучать. Искать. Анализировать. В общем и целом, делать все то, что получалось у него лучше всего. Все с той же полуулыбкой Мэттью покидает кабинет и кидает последний лукавый взгляд на табличку с именем директора клиники, на ходу нащупывая в кармане смятую пачку сигарет. Ему уже начинает нравиться его новая работа.