Эйфория

—Да ладно тебе, Браун. Мы все тут прекрасно знаем, зачем ты здесь. Мэттью замирает, настороженный. Медленно помешивает пластиковой ложечкой кофе и щурится, глядя исподлобья на говорившего коллегу. "Сомневаюсь." Уголок губ слегка дёргается, когда он спокойно отвечает: —Да? И зачем же, по-твоему? Медбрат фыркает: —Бабки, конечно же. Мы все тут из-за этого. Чилтон - тот еще мудак, зато платит хорошо. —Факт, — ему вторит второй санитар. Мэттью пока не запомнил их имен - и лиц тоже. Для Мэттью, если честно, вообще большинство людей смазывались в одно размытое пятно без всяких опознавательных признаков, и различать их порой становилось очень и очень тяжело. Ему очень хочется воткнуть кому-нибудь в глаз пластиковую ложечку на дне стакана с кофе, но вместо этого он спрашивает, ни к кому конкретно не обращаясь: —Какой он? —Чилтон-то? Придурок. И мудак, — гоготнул один из санитаров, сжимая в толстых пальцах-сосиках сочный бутерброд. Браун морщится: —Это я уже слышал. Я имел в виду, что он из себя представляет? Вкусы, привычки. —А ты чего, подкатить к нему хочешь? Персонал больницы взрывается хохотом. Смех, однако, тут же стихает, стоит Мэттью обвести взглядом небольшую подсобку, где они устроились в перерыве. Браун предполагает, что хохот застыл в глотке у присутствующих не из-за его внушительного вида (ладно, возможно, он был не таким уж и внушительным... Но только на первый взгляд). Люди всегда пугались его взгляда: пристального, немигающего. Словно раскаленным добела сверлом впивающегося прямо в их прогнивший до самого основания мозг. Он это еще с детства заметил - и с тех пор активно пользовался, правда, по ситуации. Он еще не встречал человека, на которого это бы не подействовало... Кроме обитателей этого места, разве что. И речь вовсе не о баранах, испуганной кучкой замерших посреди подсобки: кто с сигаретой в зубах, кто с бутербродом. Мэттью вспоминает отвлеченно свое первое знакомство со здешними пациентами... Прогулочным шагом идя вдоль камер, он внимательно заглядывает в каждую из них, будто стремясь высмотреть что-то для себя важное. Впрочем, так и не высмотрев. Маньяки, насильники, педофилы и шизофреники. Ску-у-у-у-ука. Мэттью зевает и вполуха слушает старшего медбрата, который втолковывает ему о том, как правильно подходить к пациентам и что делать в случае их внезапного побега. Ему не нужен инструктаж. Он прекрасно знает, как заставить человека делать то, что он хочет... Не словами, так грубой силой. В конце концов, всегда есть еще и нож. В голове вертится самый первый вопрос, заданный при встрече Чилтоном. "Почему именно санитар в психиатрической клинике?" О, он думает, что знает ответ. И имя ему - ощущение собственного превосходства. Отнюдь не беспочвенное, кстати говоря. Они все заперты здесь, в клетках метр на три, как диковинные животные. Они попались. А он - нет. Потому что он лучше их. Сильнее. Умнее. Опаснее. Он проходит мимо камеры с... Пироманом, кажется? Браун слышал с месяц назад, как чувак, похожий на этого, спалил к херам свой дом, заперев в нем предварительно жену с двумя ребятишками. Убого. Напуганного идиота сцапали сразу, как только он отошел от дома на пару километров. Жалко. Жалко. Жалко. Мэттью улыбается маниакально. Прислоняется носом к прутьям клетки и чуть щелкает зубами, отчего пироман отступает, совершенно по-детски растерянный. Восхитительно. Словно глядя в зрачки тому маньяку, он вдруг подается вперед и хрипло произносит: —Смешная шутка, друг. Повторишь еще раз? Обстановка перед глаза вдруг резко покачивается - и вот он уже снова в подсобке, а не там, внизу. Он среди коллег по несчастью, а не психопатов. Впрочем, тишина тут стоит такая же гробовая. Вольготно закидывая ногу на ногу, Мэттью решает сбросить всеобщее оцепенение. Он насмешливо говорит: —Да я просто смеюсь, чего вы так? Правда смешная шутка. Расслабьтесь. И... Ты прав, Майк, — он наконец вспоминает имя санитара с сэндвичем, — я тут действительно из-за денег. Поэтому и интересуюсь придурком - может, обломится чего? —А... Д-да... — санитар издает робкий какой-то смешок. Затем продолжает также надтреснуто: —Он... Чилтон, в смысле... Кофе вроде любит. Эспрессо, с тремя ложками сахара. Мне его секретарша рассказывала. Говорила, что задралась его таскать. Мэттью хмыкает. Кофе и секретарша? Слишком просто. Чилтону нужно вовсе не кофе, Мэттью в этом абсолютно уверен. Вполне вероятно, что и не секретарша. Ему нужно доверенное лицо. Браун мягко вышагивает по коридору, едва касаясь в задумчивости пальцами стен, прочь, прочь от этих тупиц. И размышляет. То, что директор клиники - самовлюбленный болван, кристально ясно. Возможно, думает Мэттью, ковыряясь пальцем в сколотой краске на стене - возможно, он мог бы сыграть именно на этом. Фредерик Чилтон отчаянно нуждается в слепом подчиненнии. Нуждается настолько сильно, как будто бы его раздутое самомнение без этого лопнет, как воздушный шарик под прессом. Такая пёсья преданность означает, что любой, кто займет нишу его ручной собачки, автоматически получит иммунитет почти ко всему в больнице - а заодно и новые, неизведанные простым смертным привелегии. А привелегии Мэттью любит. Всегда любил. Что ж. Тонкие губы растягиваются в жутковатой змеиной усмешке. Если Фредерику Чилтону нужна преданная собака - он ее получит.