Солнечно

Проснулся он ближе к обеду. Кое-как разогнул натруженную спину, размял затёкшие конечности, зевнул так, что чуть челюсть из сустава не вывернул, и сел на кровати. Хотелось спать. Не так, как вчера ночью, когда он, возвращаясь с тринадцатичасовой смены в баре, завалился на Мишу в такси, пустив слюну и заработав недовольное (и такое же сонное) бурчание, а по-другому. Сладко, ленно и даже чуть-чуть нахально. Чтобы лечь снова на прохладные подушки, укрыться свежезастеленной простыней и продрыхнуть до вечерней, после которой снова придется идти на смену. Но нельзя. Свят поморщился, смахнул сон с уголков глаз, снова зевнул. Отплевался от налезших в рот волос и довольно зажмурился. В доме пахло сдобой и вареньем. Вообще, эту их съёмную квартиру Свят очень долго не мог называть домом. Ведь дом для него был другим. Пусть небольшим, но частным, двухэтажным, с гаражом и грядками, на которых любила возиться бабушка, с теплицами и верандой, пол на которой был всегда тёплым и просящем босой ноги. В этом доме он рос и воспитывался, из него ходил сначала в детский сад (через двухметровые сугробы), потом в школу и спортивные секции. Там он в своей комнате часами клеил модельки танков, рисовал и играл на гитаре. Там он, спрятавшись в гамаке, читал книжки и разгадывал кроссворды. Там, среди пыльных полок, заставленных безделушками с разных концов страны, был весь он, и называть домом какую-то однокомнатную халупу, куда они с Камалией переехали после школы, он не мог. Пока в армию не сходил. Миша над ним ухохатывался, говорил, что, мол, растерял ты все принципы, Пожарский. Где же твоя хвалённая стойкость взглядов? Ты теперь каждую конуру, в которую Зилант заедет, будешь хатой называть? Дурак ты! Но Свят не обижался. После казарм, после палаток, после санчастей и сна в голом поле, где единственной мыслью, не дающей ему сдаться, была мысль о любимой девушке, оставленной за тысячу километров, любой сарай, в котором его ждала Камалия, становился домом. Или даже не так. Не в сарае дело было. И не в лежанке, на которой можно часами обнимать чужие покатые плечи и дышать родным ароматом духов, а в самой Камалии. Свят поднялся с кровати. Потянулся к потолку, запрокинул шею, хрустя позвонками, щёлкнул пальцами. Было хорошо. Он оправил задравшуюся пижамную майку, подтянул сползшие трусы и, чуть подумав, не одеваясь, пошёл на запах. Камалия действительно нашлась на кухне. Взмокшая от жара и усердия, она переворачивала на сковороде пирожки, параллельно прижимая к уху телефон, по которому с кем-то что-то обсуждала на татарском. Свят дождался, пока она положит лопаточку и отойдёт от плиты и только потом прижался к спине и поцеловал неприкрытую домашним халатом кожу шеи. Камалия ойнула, дёрнулась и почти уронила на пол телефон, но… Мобилка проскользила по её груди, плюхнулась на живот, да так и осталась на нем лежать почти параллельно полу. — Бәтәч! — вскрикнула она, — чего пугаешь?! Свят ей не ответил. Приобнял за талию (всё такую же тонкую), поднял с живота телефон и прижался губами уже к щеке. — Доброе утро, — сказал, вслушиваясь во встревоженные вскрики из динамика, — начинаешь его с обзвона родственников? Камалия цыкнула, отобрала телефон и снова прислонила к уху. — Да не рожаю я, Юр! Тридцатая неделя только. Есть у меня ещё время. Да знаю я, что близнецы раньше. Как начну рожать, так отпишусь. Все, давай. И сделай, как я сказала, прекрати и себе, и мальчику голову морочить. Она, не дожидаясь ответа, сбросила звонок и раздражённо выдохнула, облокачиваясь на Свята. — Придурок, — сказала устало, — и ведь упёртый какой! Свят улыбнулся. — Опять с Костей поругался? Камалия вздохнула ещё тяжелее. — А он и не мирился. Вот как поцапались они в девятом классе, так и… Всё простить ему того поцелуя не может. Уже вроде отцом стать успел, и в армию эту вашу придурошную сходить, и жениться, и развестись, а всё равно мозгов не набрался. Ну сам же любит его. Сына крестником сделал, живёт в одной квартире, на плечи его облизывается так, что только слепому не видно, а всё туда же! «Я не такой». Дурака кусок. И за что его Уралов так любит? Свят пожал плечами. — Горит, — сказал флегматично и, отодвинув всплеснувшую руками жену от плиты, сам переложил пирожки из сковородки в заполненный с горкой тазик. Огляделся в поисках новой партии и, не найдя её, выключил огонь. — Всё? — спросил у уже опустившийся на стул Камалии. Та кивнула. — Всё. Ближайшие два дня ничего не готовлю. В морозилке манты — я налепила. Еще твой борщ вчерашний. Баурсаки и салат. Доброе утро. Свят улыбнулся. Опустился на корточки пред ней, уложил руки на живот. Спросил: — Пинаются? Она усмехнулась. — Твои дети — спортсмены. Боксёры, блин. Пока ты не встал, отбили мне все почки и мочевой пузырь. Свят прижался щекой к животу, прислушался. — Они говорят, что хотят на волю, — говорит он вдумчиво, — но как послушные мальчики, ждут маминой отмашки. Камалия рассмеялась. Запустила руку в его волосы, отвела пряди с лица. — Я пока не разрешаю, — сказала улыбчиво, — рано ещё. Пусть нам дадут еще два месяца тишины, дозреют, и тогда уже можно. Свят кивнул. То, что близнецы всегда бывают недоношенными, он знал и морально готовился к тому, что роды у любимой могут начаться в любую секунду. Страшные рассказы из подкастов с беременными он начал слушать после первого скрининга, когда улыбчивый (и очень бородатый) узист, заявил, что их ждет двойня. И пусть как те же Данис и Юра, на каждый её «внештатный» писк, не реагировал паникой, но всё равно был настороже. — Хорошо, — сказал он, поднимаясь в полный рост, — тогда пускай ждут и растут здоровыми. Маму надо слушаться. Камалия погладила его по щеке, подставила губы и прикрыла глаза. Свят коротко облизнулся и поцеловал её нежно-нежно, едва прикоснувшись. Потом надавил, приобнял за затылок и углубил поцелуй. Отстранился. — Дела делать надо, — сказал чуть недовольно, — кроватку дособрать, обои доклеить, в магазин сгонять. Миша ещё просил набрать, что-то у него там какая-то новая шарашка появилась. И на работу к восьми. Камалия покачала головой, протянула руки, чтобы он помог ей встать и, поднявшись, щёлкнула его по носу. — У меня тоже куча дел, — сказала, — лежать, отдыхать и валяться. Ну и работать тоже, но это потом. Ты тут сам позавтракай, хорошо? Она отошла от него и игриво (и из-за утячьей походки всех беременных) покачав бёдрами, скрылась в прихожей. Свят хмыкнул и зажмурился. Всё было хорошо.