Исповедь лазурного демона

Ци Жун вальяжно вошёл в церковь, без особого интереса рассматривая фрески и иконы. В нос ударил запах воска, от чего ему хотелось сразу развернуться и уйти. «Исповедь? , — С презрением думал парень. — Что за хуйня? Се Лянь, ты самодовольный болван, если думаешь, что такая чушь может мне помочь». Резкая боль пронзила его лёгкие, пробуждая неприятные воспоминания. Немного помедлив, парень зашёл в небольшую исповедальню и даже не успел осмотреться, когда маленькое окошко распахнулось, и за решёткой показался человек, заставив Ци Жуна вздрогнуть от неожиданности. С любопытством рассматривая прибывшего, незнакомец усмехнулся: — Я, конечно, уродлив, но не думал, что могу напугать так сильно. Ци Жун лишь недовольно фыркнул в ответ, не желая спорить. На самом деле на это просто не было сил. Как же он устал… — Ваше имя? — Эта информация не требовалась священнику, но, кажется, он решил разрядить обстановку. — Ци Жун. — Он тихо выдохнул, теребя пальцами пуговицу на зелёной рубашке. Нервы сдавали. — Я каюсь, святой отец. Я согрешил. На лице священника не промелькнуло даже намёка на эмоции. Ци Жун понимал, что для этого мужчины привычно слушать исповеди людей, но это безразличие его ранило и вызывало гнев. Не услышав ничего в ответ, Ци Жун подумал, что может продолжать, но так не хотелось открываться перед тем, кому совершенно плевать. Он тяжело вздохнул: — Полагаю, что я нарушил все существующие заповеди. И если бы существовало живое воплощение всех семи смертных грехов, то им бы был я! — Ты не раскаиваешься, — священник практически прорычал, — либо не трать моё время, либо исповедуйся нормально, чтоб я мог отпустить твои грехи. Расскажи мне, что ты сделал. Ци Жун резко помрачнел и выдавил из себя отвратительную ухмылку: — Сукин сын, да пошёл ты. И ты, и церковь, и ваш любимый бог — идите все! Мне нахрен не сдалась эта тупая исповедь, ноги бы моей здесь не было, если бы брат не настоял. Он был в бешенстве и хотел врезать мужчине, но перегородка мешала. Не выдержав, Ци Жун резко встал и ушёл, по пути проклиная всех подряд: «Блять блять блять да пошёл он! Да вертел я их всех на…» Выйдя на улицу, Ци Жун даже не закончил мысль, когда в порыве злости начал бить стену церкви. Гнев быстро перешёл в чувство опустошённости, лёгкие снова заболели, и он закашлял, потянувшись к карману брюк за платком. Но неожиданно он нащупал там что-то другое. Вынув находку, Ци Жун забыл, как дышать. Ему и не хотелось, если честно… В руках у него маленькая лягушка из глины, которая была сделана очень криво, она выглядела безобразно, но для Ци Жуна это — самое дорогое сокровище в мире. Облокотившись о стену, на которую так несправедливо была вылита вся злость пару мгновений назад, он закрыл глаза и глубоко вдохнул, всё ещё ощущая боль в груди. Перед глазами проносилось столько воспоминаний, что он не мог контролировать этот непрерывный поток, обрушившийся на него. * * * — Папа! Пап, смотри! — детский звонкий голос нарушил тишину, но Ци Жун был не против. — Что такое? — мужчина поднял сына на руки, нежно улыбаясь этому комочку радости. — Лягушка! Я сделал это для тебя! Нравится? — мальчик сиял, протягивая своими маленькими ручками подарок. Игрушка выглядела совершенно нелепо. — Это самая милая лягушка, Гу Цзы, ты прирождённый мастер! Сын так обрадовался, что расцеловал щёчки отца и крепко обнял за шею. Такой наплыв нежности очень смущал, но делал Ци Жуна невероятно счастливым. * * * Ци Жун рыдал на коленях, наблюдая, как языки пламени беспощадно пожирают его дом. Его маленькое счастье исчезало прямо на глазах. Было так много дыма, что он задыхался, а лёгкие болели. — ТАМ МОЙ СЫН! УБЛЮДОК, ЕСЛИ ТЫ НЕ ОТПУСТИШЬ МЕНЯ СЕЙЧАС, ТО Я УБЬЮ ТЕБЯ! КЛЯНУСЬ, БЛЯТЬ, Я УБЬЮ ТЕБЯ!!! Но пожарный даже и не думал его слушать, просил предоставить это профессионалам и не вмешиваться в работу. Гу Цзы не спасли. Теперь единственное, что осталось от сына — уродливая глиняная игрушка. Всё остальное у Ци Жуна забрал беспощадный огонь. * * * Ци Жун резко ударился затылком об стену за спиной, чтоб хоть как-то отогнать эти воспоминания. Он сполз вниз, весь сжался, положив голову к себе на колени, и горько заплакал. Именно из-за этого Ци Жун пришёл на исповедь. Он не успел спасти сына. Хотя Гу Цзы не был ему родным, он любил его больше всего на свете. Для него это было сродни убийству. Но даже сейчас он оказался слишком слаб, чтоб раскаяться перед священником. Он плакал несколько часов, сжимая драгоценную вещичку в руке, и не заметил, что уже стемнело. Хуа Чэн вышел из церкви и хотел было закурить, но краем глаза заметил человека, сидящего на земле. Он зажёг сигарету и тихо подошёл к Ци Жуну, узнав в нём того грубого парня, что был ранее на исповеди. Ци Жун выглядел крайне несчастным и жалким, что совсем не вязалось с той дерзостью, что Хуа Чэн видел ранее. Неосознанно он потянул к нему руку и осторожно погладил по голове. В этот момент на священника устремилась пара зелёных заплаканных глаз. Вообще-то Хуа Чэн не злился на этого паренька за то, что произошло во время исповеди, и не винил — тем более. Он прекрасно видел, как больно этому человеку, хотя Ци Жун и пытался скрыть это за агрессией. Выкинув недокуренную сигарету, священник взял Ци Жуна за руку до того, как тот успел что-то сказать, и повёл его за собой в церковь. Он должен выслушать этого парня. Ци Жун совсем не сопротивлялся, ведь не чувствовал враждебности, и ему было всё равно. Зайдя в пустую церковь, которую освещали лишь свечи, они сели на лавочку. Хуа Чэн серьёзно посмотрел на парня перед собой и строго сказал: — Ты всё ещё хочешь, чтоб я отпустил твои грехи? Ци Жун неуверенно кивнул и отвёл взгляд. Они всё ещё держались за руки, и ему было неловко. — Говори всё, — голос Хуа Чэна был низким и тихим, в глазах читалась нежность, а большим пальцем он осторожно поглаживал болевшие костяшки Ци Жуна, пытаясь тем самым успокоить, — ничего не утаивай и говори. Постепенно синел рассвет. Ци Жун проговорил всю ночь, пока священник терпеливо слушал. Заканчивая свою исповедь, парень уже снова плакал: «Лучше бы это я сгинул в том огне». Хуа Чэн прижал к себе дрожащего Ци Жуна, желая хоть немного разделить его страдания, но смог лишь тихо сказать на ухо: — Бог, я, Гу Цзы… Тебя никто не винит, все тебя простили. Прости и ты себя. * * * После той ночи, проведённой в церкви, Ци Жун ещё не раз появлялся на исповеди, однако от исповеди там было только название. Он лишь болтал о проведённом дне, нёс всякую чушь. Но Хуа Чэн его не останавливал — он вообще ничего не говорил до одного дня: — Если ты приходишь ко мне только для того, чтобы поболтать, мы можем сделать это в более приятной обстановке. Не устал разглядывать меня через решётку? — Он не шутил. Он вообще никогда не шутил. — Фу, ты зовёшь меня на свидание? — Ци Жун наиграно скривился, будто ему до жути противно. — Я согласен только в том случае, если в этот раз и ты будешь говорить. Честное слово, я тут всё время будто сам с собой разговариваю! Хуа Чэн слегка улыбнулся, но сразу прикрыл лицо рукой, чтоб не выдать эмоции, а в ответ лишь бросил: — По рукам. Давай выйдем из исповедальни и обменяемся номерами. «Он даже не стал отрицать, что зовёт на свидание, какой же странный тип». *** Ци Жун крутил глиняную лягушку в пальцах, полностью погрузившись в свои мысли. В мысли, от которых лёгкие обжигало и пронзало болью. Зажав уродливую (самую прекрасную) вещь в кулак, он достал сигарету и приложил к губам, когда прямо перед ним появился маленький огонёк: это Хуа Чэн, который только пришёл, протянул зажигалку. Руки Ци Жуна задрожали, в глазах появился ужас, и он закашлял, выронив сигарету. — Ты второй раз меня пугаешься, я так уродлив? — Полушутя спросил Хуа Чэн, скрывая беспокойство. — Не тебя. — Ци Жун достал новую сигарету и электронную зажигалку, кинув обречённый взгляд на священника. — Убери огонь, пожалуйста. Хуа Чэн кивнул, потупив взгляд, но не стал комментировать ситуацию. — Идём. Наше свидание начнётся с похода в одно место. Надеюсь, тебе понравится. Ты можешь ходить туда со мной почаще, если вдруг захочешь. Ци Жун решил пропустить мимо ушей напоминание о том, что это свидание, и без вопросов двинулся за своим спутником. Хуа Чэн выглядел прекрасно: черная рубашка, бордовое пальто и серебряный крест на толстой цепочке. Глаз не оторвать. Лишь сейчас Ци Жун заметил, что священник весьма привлекательный. — Мы пришли. — Сиротский приют…? — Ци Жун усмехнулся. — Ты издеваешься? Зачем мы здесь? Ответа не последовало. Хуа Чэн вошёл внутрь, поздоровался с персоналом и представил Ци Жуна. Никто не спросил, зачем двое мужчин пришли сюда, будто это нечто обыденное. Дети самозабвенно играли на заднем дворе, но сразу подбежали к ним, завидев Хуа Чэна. — Дядя Хуа! — Один из ребятишек повис на шее мужчины. — Мы так соскучились, а вы…? — Принёс. — Хуа Чэн с нежной улыбкой протянул детям множество сладостей. — Только не съедайте всё сразу, вы же знаете, что я не могу приходить слишком часто. Мальчик поцеловал «дядю Хуа» в щёку и запрыгал от радости. Девочка, которая сторонилась остальных детей, осторожно подошла к священнику, чтоб прошептать что-то на ухо. Хуа Чэн улыбнулся и кивнул ей, обратившись ко всем остальным детям и Ци Жуну: — Детишки, не хотите ли вы сыграть в прятки? Этот угрюмый дядя рядом со мной будет нас искать, вы уж постарайтесь. — Хуа Чэн прошептал на ухо Ци Жуну. — Начинай считать. «Полнейший идиот», — решил Ци Жун, но подыграл: — Э… Раз!.. Два!.. Дети по сигналу разбежались. Каждый из них хотел первым занять лучшее место, где их точно не найдут. На удивление, даже Хуа Чэн побежал с ними, принимая участие в игре. Ци Жун никак не мог принять, что этот озорной «Дядя Хуа» и безэмоциональный священник… Это точно один человек?! На чужой территории играть в прятки было не самой лучшей идеей, но в конечном итоге все дети (и даже Хуа Чэн) были найдены. Время близилось к вечеру, сил совсем не осталось, но Ци Жун впервые за долгое время почувствовал себя таким беззаботным. — И как тебе? — Поинтересовался Хуа Чэн, когда они были за пределами приюта. — Они удивительные, правда? Я часто сюда прихожу. Этим детям не хватает тепла, и они получают его от меня, но всегда отдают что-нибудь в ответ. Ци Жун хмыкнул: — Корявые рисунки с подписью «любимому дяде Хуа», где ты большой и добрый великан, который играет с ними всеми? — Это тоже. Но большую роль играет их эмоциональная отдача, которая дороже любых подарков. Любое отношение к ним они возвращают троекратно. Ты им нежность, а они тебе — преданную любовь. — В глазах Хуа Чэна появилась грусть. — Кажется, я случайно приручил всех детей этого приюта. Но, знаешь, я ведь и сам сирота. Я знаю, чего им так не достаёт. Ци Жун заметил, что Хуа Чэн сдержал обещание: теперь он говорил очень много, ничего не утаивая. Он открылся перед ним совсем другим человеком, который вызывал смешанные чувства. — Гу Цзы, он… Он был не из приюта, но и я ему не был родным отцом, как бы не было грустно. Надеюсь, я успел подарить ему достаточно любви… Вдвоём они бесцельно бродили, обмениваясь своим прошлым. Хуа Чэн ранее казался Ци Жуну совсем закрытым и нелюдимым, но сейчас священник протянул всего себя на раскрытой ладони… Он был слишком искренним. За разговором они незаметно пришли к церкви, в которой служил Хуа Чэн. Не сговариваясь, они вошли и присели на лавочку. — Хуа Чэн, ты служишь в церкви, но… Ты правда веришь в Бога? — На самом деле… Я здесь лишь ради денег. В Бога не верю. Я вообще сатанист, по мне не видно? —. . . — «Понятно, он отморозок.» — Поверил? — Серьёзное выражение лица вдруг резко испарилось, и Хуа Чэн разразился хохотом. — Я верю. Конечно, я тоже грешник, но это не мешает мне быть священником. Веры во мне хватает Ци Жун даже спустя несколько минут не нашёл, что ответить на эти странные рассуждения. Он вдруг почувствовал голову на своём плече и покосился на мужчину. — Гэгэ… Я так устал. — Хуа Чэн вздохнул. — Я вышел из приюта так давно, но до сих пор не нахожу себе нигде места. Только и могу, что возвращаться в знакомое мне место. Я всю жизнь пробыл бездомной псиной, которая вызывает только желание пристрелить, чтоб избавить от мучений. Никто и не думает приютить. В церкви они остались вдвоём, так что Хуа Чэн достал сигарету, но зажигать не стал. Ци Жун без слов протянул свою электронную зажигалку, мысленно благодаря священника за то, что тот запомнил такую мелочь. Иначе пришлось бы пережить очередной приступ кашля и сопутствующей боли в лёгких. — Спасибо. —Пробормотал Хуа Чэн. — Но ты… Твоё отношение к твоему сыну слишком тронуло меня, хоть я и не показывал это так явно. Мне захотелось раскрыться тебе в надежде, что хотя бы ты сможешь предложить мне не волшебную пулю от всех бед, а нечто иное. Ци Жун впал в оцепенение. Он не мог отрицать, что восхищался священником. Он был благодарен ему. И он хотел сблизиться. Но оказалось, что Хуа Чэн, возможно, нуждался в нём так же сильно. Он резко встал, чем напугал мужчину, который так удобно устроился на его плече. — Не уходи… — Голос священника был полон мольбы. — Извини, что взвалил это на тебя. Я просто хотел быть честным. Но Ци Жун и не собирался уходить. Он опустился на колени перед Хуа Чэном, накрыв ладонями дрожащие руки, и улыбнуться, но выходило натянуто. Заглянул в чёрные глаза и на выдохе сказал: — Хорошо. Ты не дождёшься пули от меня. Да и стрелять я не умею, идиот! Думаю, я могу дать то, что нужно тебе. — Ци Жун ехидно улыбнулся. — Не один ты умеешь приручать. Хуа Чэн пытался понять смысл его слов около минуты, а потом нахмурился, разозлившись: — Ци Жун! Я тебе не пёс, подонок. — Ци Жун ожидал, что сейчас получит по своему милому личику, и это будет заслуженно, хотя и не хотелось бы портить такую красоту даже временно. Но Хуа Чэн тоже спустился с лавочки и заключил нахального грешника в свои объятия. — Спасибо. * * * День выдался хорошим. Солнце светило, на работе дела идут чудесно. Хороший повод порадовать себя сладким. С пакетом в руке Ци Жун открыл дверь и зашёл в квартиру. Он наклонился, чтоб поставить покупки на пол, а когда поднялся, его резко заключили в объятия. Это Хуа Чэн появился из ниоткуда, чтоб поприветствовать любимого. — С возвращением, гэгэ! — Почему ты дома? Служба уже закончилась? И не набрасывайся на меня так, идиот… Хуа Чэн тихо что-то промурлыкал и начал покрывать всё лицо Ци Жуна поцелуями, обнимая ещё крепче. Сдавшись, Ци Жун обнял мужчину в ответ и уткнулся в плечо, пряча своё покрасневшее лицо. С того случая в церкви прошёл уже целый год, кто бы мог подумать, что одна исповедь так сильно изменит их жизнь. В это сложно было поверить. Он почувствовал себя очень… Счастливым.