Сокровище

Лололошка знает: мир опасен как зверь, притаившийся в сумраке — не зная повадок, напорешься на гневный оскал или болючий укус. Лололошка знает: мир опасен как зверь, неожиданно напавший из засады. Ожившие скелеты и зомби, гигантские пауки и всё взрывающие криперы — он успел сразиться с большим количеством существ. Он, говоря откровенно, давно потерял счёт всем своим смертям. Он с трудом помнит старого себя. Себя до того, как впервые заглянул в глаза смерти и каким-то образом вернулся назад. Он помнит отголоски того юноши — ураганные пятна, искрящийся безудержный смех вторящий лаю белоснежного пса и рычанию чёрного дракона. Ходящее олицетворение хохочущего сердца. Жизнь в нём бурлила и он хотел нестись из мира в мир как дождь в водосток, жадно поглощая и утоляя своё любопытство. До первой своей смерти. Он помнит как вчера. Не успел заблокировать летящую стрелу, вонзившуюся в грудь. Тело прострелила невыносимая боль. Он рухнул наземь мёртвым грузом, холодея в луже собственной крови под ритмичное шуршание дождя. Глаза неумолимо закрывались, погружая во тьму, прочь от предсмертной агонии. А потом он распахнул глаза. Было непонятно и страшно, он даже не сразу понял, что это не загробный мир и что он жив. Вопреки всем законам природы и логики жив. Этот странный феномен сделал его безрассуднее. Что ему теперь опасности этого мира, когда он может возродиться после каждой неосторожной смерти? Глупый, глупый Ло, так дерзко не уважающий ни смерть, ни жизнь. Глупый, глупый Ло, забывший, что бессмертен только он. Он похоронил Персика и Кексика сквозь пелену перед глазами и болезненного скручивания в груди. Хотелось кричать и кричать, чтобы крики достигли небес — но какой от этого был бы толк? Персик и Кексик... Упав на колени и вцепившись в рукоять лопаты, он отчаянно не хотел верить. Не верил. Но знал. Лололошка знает: мир опасен и жаден как неутолимый зверь. Он поглотит сырой землёй всё что дорого и не подавится. Взглянув на своё отражение в лопате, он почти не узнал себя. Выражение лица — горькое, честное, искривлённое болезненной печалью. Он совсем недавно выбрался из оков смерти. Распахнул глаза в невредимом теле. Но ему всё ещё мерещились его раны, обнажавшие нутро, всё ещё казалось, что лёгкие забиты кровью и пылью, боль всё ещё циркулировала по венам. Смерть оставила на нём след. Неизгладимый. Не яркий и не сразу заметный, она заметала все следы его ран. Но он был несмываем. Ло жадно смотрел в мёртвые глаза отражения и уже никогда более не был прежним. Любознательный мальчик умер вместе с Персиком и Кексиком, был похоронен в неутолимой земле. В могиле были кости, плоть и земля — а ещё крики и слёзы, кровь и сама смерть, глядевшая на него его мёртвыми глазами. Ло взглянул ей в глаза и не ушёл прежним. Раньше вместо пустоты в груди было озеро. Оно полнилось и полнилось, вырываясь смехом и чувствами столь разными и многочисленными, что они теснили друг друга в груди. Но взгляд смерти выжег это озеро до дна, оставил заместо лишь перерытую землю. Земля там потрескалась и лежит неопрятными чёрными лоскутками, складывающиеся в новое бездонное мёртвое озеро. Тёмную и мрачную, как пустота Края. А из центра в стороны и мимо, дальше вширь и дальше вглубь — трещины. Трещины у Лололошки внутри. Возможно, потому он так цепляется за всех, кого может. Пересохшее озеро в груди требует заполниться чем-нибудь. И Лололошка пытался. Честно пытался. Но трещины всё разрастались, игнорируя все слабые заплатки. Совсем скоро всё становится рутиной. Проснуться в новом мире, найти людей и помогать им. Это не сложно. Лололошка хороший и услужливый, молчаливый, всем помочь хочет — на такого люди сбегаются, как светлячки на свет. Лололошка хороший и беспрекословный, его что не попроси — выполнит. Людей это тянет едва ли не сильнее его доброты. Всё больше и больше людей, каждый с слезливой историей за плечами. На очередном печальном монологе можно уже перестать делать вид, что пытаешься выслушать. Увлечённо пальцами копаться в карманах, проверяя содержимое, куда интереснее. Собеседник не обидится — за очками трудно углядеть скуку и равнодушие в глазах. Среди бесконечного вороха людей с их непрекращающимися проблемами Седрик выделялся. Обычный смертный человек. Такой простой и практически заурядный по сравнению со списком людей разной наружности, нрава и истории, встречавшихся Ло на пути. И всё же хотелось искренне узнать его ближе. Просмотреть, как заинтересовавшую книгу с картинками. Доверчивый. Мало кто поверил бы незнакомцу, разглагольствовавшего о иных мирах и галлюциногенных паразитах. Или просто одинокий? Он был неприлично счастлив перспективе дружбы. В этом мире он единственный такой живой человек? Добрый. Вызвался помочь незнакомцу, которого знает от силы пары минут. И несомненно: очень-очень болтливый. Скорее всего действительно просто одинокий человек, наконец получивший возможность заговорить с другим человеком. Рядом с ним извечное желание быть настороже почему-то таяло. Наученный горьким опытом предательств, Ло утратил способность беспрекословно доверять кому-то. Но Седрик снова стал исключением. Из-за логичной уверенности в том, что для Седрика предательство Ло — выстрел себе в ногу? Или потому что это просто Седрик? Простой, заурядный добрый Седрик. Добрый... Когда-то Лололошка тоже хотел быть добрым. Помочь людям, поддержать их. Спасать миры, искоренять зло. Типичная схема. Никто не предупреждал его, что со временем это станет неотъемлемой его частью и он не сможет спокойно жить, не помогая кому-либо. Что это опустошит его. Что его испьют и он засохнет, как рано или поздно сохнут океаны. Рано или поздно люди привыкают ко всему и всё становится для них однотипной рутинной. Даже такие невероятные приключения, в которые Ло продолжает ввязываться не пойми зачем. Всё было рутинным. Равнодушие становилось всё более и более частой эмоцией. До Седрика. До простого, доброго Седрика, ставшего сплошным исключением. — О чём задумался? — Ло моргнул, внезапно вырванный из полудрёмы. Под щекой было что-то твёрдое и тёплое. Плечо Седрика. Ло снова моргнул. В последнее время он всё чаще неосознанно засыпал рядом с Седриком. Не от скуки, отнюдь. Просто рядом с Седриком невозможно было не расслабиться, позволить вечно напряжённым мышцам отдохнуть и погрузиться в сновидения, не боясь кошмаров. Когда он засыпал рядом с Седриком, ему не снились кошмары. — Лололошка? — прозвучал обеспокоенный голос над ухом. — Всё в порядке, извини, просто задремал, — хрипло заговорил Ло, протирая глаза и отнимая голову от чужого плеча. Было очень удобно, но ему не хотелось лишний раз стеснять Седрика. Глаза Седрика взволнованно нахмурились. — Ты ведь хорошо спишь? В последнее время тебя всё чаще клонит в сон, — Седрик застенчиво потёр затылок, — или это просто я такой скучный... — Нет! — неожиданно громко для обоих вскрикнул Лололошка. Откашлившись, юноша продолжил более спокойно: — Нет, ты не скучный, нет, извини, что заставил тебя так думать, просто ты знаешь... В последнее время много чего происходит, времени на сон или расслабление совсем нет. А тут так спокойно... Седрик неслышно и коротко рассмеялся. — Судя по вашим рассказам в Поэне неведом покой. — Нет, — улыбнулся Ло, — всегда что-то происходит. Шум, интриги, спасение Поэны, возвращение преступников Видомнии... — юноша выдохнул, стряхнув волосы, лезущие в глаза, — я думал, что от напряжение рано или поздно лопну. И на моё счастье, ты предложил встретиться. Седрик неловко потёр запястье. — Честно говоря, я не думал, что ты согласишься. — тихо сказал Седрик. Ло непонимающе моргнул. — Что? — Я думал, может быть, ты отмахнёшься от меня. Ты можешь быть очень далёким от вещей, которые не привлекают твоего внимания. Но я рад, что тебе нравится моя компания. — Конечно, ты мне нравишься. Серьёзность в тоне Ло ввергла Седрика в ступор, а выбор слов вызвал жар на щеках. Он не знал, чего ждал в ответ, но, с другой стороны, Ло был честной и прямолинейной душой. И совершенно бесстыдным. — Ох, ээ, хаха, — Седрик выдавил из себя до болезненности неуклюжий смех, пытаясь согнать маковую красноту с щёк. — Что ж, я-я рад... Лололошка задумчиво сощурил глаза. — Ты чувствуешь себя одиноким, Седрик? — прямо спросил контр. Седрик замер, уставившись в свои записи. Стоит ли говорить, как одиноко он чувствует себя? Когда они все в Поэне, живут своей жизнью, путешествуют по мирам и способны находиться рядом друг с другом дни напролёт, пока он заперт здесь в полном одиночестве. Покажется ли он неблагодарным? Жадным? Эгоистичным? Что стоит один одинокий мужчина по сравнению с более глобальными проблемами всей Мультивселенной? Мужчина нервно поправил очки, не зная, куда деть глаза, чувствуя пристальный взгляд Ло. — Пожалуйста, не сочти меня эгоистом, но иногда... Да. Я так привык к одиночеству, а потом появился ты, а вместе с тобой и Фран с Ашрой... — Седрик улыбается мимолётным тёплым воспоминаниям, — Вы окружили меня общением. Я так давно ни с кем не говорил, что думал, от радости у меня вскружит голову и я упаду в обморок, — мужчина тихо смеётся, снова поправляя очки. — А потом вы все ушли. С каждым разом вас нет всё дольше и дольше, я уже, честно признаться, даже перестал ждать, считать дни до вашего прихода. — Седрик крутит ручку в руках, глаза его задумчиво затуманены. — Я не знал, как сильно вы мне все нужны, пока не исчезли. Я, наверно, звучу сейчас очень жалко, да? — Сед поджал губы. — Я вас знаю не так уж и много, но уже так нуждаюсь. Лололошка едва заметно выдохнул. Воздух стал тяжёлым и неловким. Естественно, Ло не знал, что на это ответить. А если и знал, то он был слишком вежлив и учтив, чтобы в лоб сообщать Седрику, какой он эгоистичный, жадный и глупый. Право слово, чего стоил один одинокий мужчина в полумёртвом мире по сравнению с сохранностью целой Мультивселенной? — Я понимаю, каково это, — неожиданно подал голос Лололошка. — Когда-то ещё очень-очень давно у меня был пёс и дракон — Персик и Кексик. Во всей этой Вселенной они были моими первыми и единственными друзьями, пока... Пока смерть не забрала их. — Ло сцепил руки, глядя в пространство потухшими потемневшими глазами, — Я был так опустошён. Это ужасное чувство и я сталкивался с ним достаточно много, чтобы успеть возненавидеть его и вместе с тем свыкнуться, — медленно проговорил Ло. — Мне больно слышать, что мы заставили тебя пройти через что-то подобное, Седрик. — Ло, не- — Но, — продолжил Ло, — я встретил так много людей в своих путешествиях и они помогли мне справиться с болью. Это не меняет того, что я всё ещё скучаю по Персику с Кексиком или по другим людям, оставшихся в прошлом, и всё ещё бывают ночи, когда я чувствую себя мучительно одиноким, несмотря на то, сколькими людьми я себя окружаю. Я не говорю, что это чувство когда-нибудь исчезнет. Но сейчас в нашей жизни есть люди, которых мы можем назвать друзьями и... Ло смотрит прямо Седрику в глаза: — В конце концов, мы теперь есть друг у друга. Ты подарок для меня от самой Вселенной, Седрик. Моё самое дражайшее сокровище. Это предел для Седрика. Для его смущения и сердца, если быть точнее. Седрик стремительно краснеет и спешит по выдуманным делам прочь из комнаты под заливистый смех Лололошки. Чувство стыда за это бегство и желание извиниться настигнут его позже.

─━━━━━━⊱ • • ⊰━━━━━━─

Воинами не рождались. Они были выкованы огнем и болью. Их острота и безжалостность в борьбе с врагами были проверены в испытаниях пылающего огня, который оставлял ожоги на их уже покрытой шрамами коже, просто чтобы доказать свой опыт и знания в битвах. Воины не прогнутся, как ржавый меч, не сломаются, потому что сломаться — значит проиграть, а проигравший воин — вовсе не воин, а мертвец и будет он забыт всеми, как никому не нужный сломанный меч. Быть воином было тяжело. Воин ведет себя уверенно и непоколебимо; живое обещание, что мир будет в безопасности. Каждую клятву, которую они давали с честью, уносил ветер, медленно и мягко блуждая по направлению к будущему, чтобы напомнить им о том, кто они такие, на кого они размахивают, рубят и целят своим оружием, и о своем обещании. Вес человеческой жизни будет чем-то, что они будут нести на протяжении всего своего путешествия, не переставая напоминать им об их обязанностях и ответственности. Многие называли его воином, называли героем среди героев, спасителем из ниоткуда. Особенно Седрик — у него никогда не заканчивались хвалебные слова для него. Лололошка никогда не скажет этого вслух, но все эти слова пропитали огонь внутри, животрепещущий и мягкий. Потому что тяжесть мира висела на спине Лололошки, а любовь только ещё больше ранила бы. Признаться в любви означало быть уязвимым, а мир всегда был жесток к мягким людям. «Герой!» — воскликнут они в буре аплодисментов. «Наш спаситель!» — выкрикнут все, как один. Но Лололошка не видел себя таким. Может быть, раньше, до того, как это ему осточертело. Потому что сам титул был слишком почетным и слишком хорошим для кого-то вроде него. Быть воином означало быть смелым и отважным, сражающимся за то, что они считали правильным; символ надежды, которая будет — и никогда не должна погаснуть — мерцать. А Лололошка не сражается, он убивает, он забирает, переняв все жестокие уроки мира. Он размахивает мечом не с намерением защитить, а с целью уничтожить. Он был живым и дышащим катаклизмом с грубыми покрытыми шрамами руками, которые умеют только разрушать, разрушать и разрушать, не ведая конца этому хаосу. Хаос в последние несколько лет был последним, что хоть как-то скрашивал дни. Но Седрик, милый, добрый Седрик, думал иначе. Он называл его добрым и смелым. Он говорил, какой он храбрый, мужественный и красивый, слушал обо всех его достижениях и путешествиях, как будто этим можно гордиться. А иногда Ло замечал, как он смотрит на него так, будто он повесил каждую звезду на небе. Он говорил ему в те моменты, когда мир был спокоен, что он свет мира, необоснованное созвездие, которое так ярко горит и ведет людей к безопасности. Он держал его грязные руки в своих и нежно баюкал их, как будто это было что-то драгоценное. Он выражал желание нести тяжесть мира вместе с ним, всё время хваля его за то, что он был таким сильным всё это время. И иногда, если жизнь была спокойной и мирной, и ему не приходилось решать мировые проблемы, он чувствовал, что может поверить ему. Он мог лгать себе, когда смотрел в зеркало, делая вид, что видит парня, о котором Седрик говорил; яркий, любимый и красивый. Скупая, некачественная ложь, но она заставила голос в его голове замолчать, хотя бы на минуту. Он предложил ему сладкую передышку от мира. Но сегодня был не один из тех дней. Нет, сегодня был такой день, когда всё бремя сразу ложится на его плечи, и он не может нести всё это. В эти дни голоса, казалось, насмехались над ним без остановки, насмехаясь над тем, что он слишком забывчив, говорлив и глуп. Это были дни, когда он был адом, бушующим неудержимым пламенем, сжигающим всё, к чему он прикасается, потому что это единственное, что он знает, что делать. В эти дни его ограничения были хрупкими, а ярость была непостижимой и сметающей всё. Вода плескалась ему под ноги, когда он наклонялся. Она была чистой и яркой, как будто это был редкий, роскошный кристалл. Он окунул свои окровавленные руки в упомянутую воду, наблюдая, как она становится алой, начинает казаться чуть менее чистой и более мутной, грязной... «И вот так всегда» — подумал мимоходом Ло, — «всегда порчу своими руками красивые вещи». Ло встал прямо, подняв руки на уровень глаз. Его руки должны быть чистыми, но фантомное ощущение крови прилипло к рукам, а медный запах был таким резким, что он почти чувствовал его вкус. Агрессивно он вонзил его внутрь, грубо потирая их друг о друга. На мгновение ему захотелось содрать с себя кожу, желая убрать такую мерзкую штуку с глаз, но воспоминание, что ему нужно держать меч, удержало его от этого. «Кровь не уходит» — промелькнула равнодушная мысль в голове. По его наблюдениям, кровь не отходила, как бы он яростно не тёр свои руки. Они начали сильно краснеть, когда он грубо поцарапал их. Медленно он поднял их перед собой, и на мгновение в его глазах вспыхнуло воспоминание. Самодовольные зелёные глаза, неприятная усмешка. «Я боюсь проиграть ему» Он тут же перестал осматривать свои руки, когда потрогал только что открывшуюся рану на коже. Подняв его, он увидела свежий порез, идущий от ладони к запястью, из которого медленно вытекали рубиновые капли. Он уже почти собирался замотать и залатать его, но вместо этого усмехнулся. «Я заслужил этого» — думает он про себя. Поэтому убрал руку в сторону, не обращая внимания на крошечные капельки или кровь, капающую на землю. — Наверное, мне пора идти. — пробормотал он себе под нос. Бесцеремонно он вышел из воды, оставив за собой капли крови и воды. Уже полдень, понял он, глядя на смесь кроваво-красного и оранжевого цвета неба. Цвет, с которым он был слишком хорошо знаком. «Я сражаюсь без остановки с самого утра», — устало заметил Ло, прикрывая глаза от солнечных лучей уходящего солнца. Стоит пойти к Седрику. Лололошка хотел немного отдохнуть и поспать. Седрик смотрит с печалью в глазах, но молчит. Его утешительные прикосновения и деликатность при лечении отгоняют все прежние тревоги и меланхолию.

─━━━━━━⊱ • • ⊰━━━━━━─

У Седрика доброжелательный и радушный взгляд. Он теплее трескучего пламени и ярче картонных светлячков из книжки с картинками. Он помнит, как Седрик читал ему сказку — когда-то давно, он уже и не помнит о чём была книжка, но отчётливо помнит как спокойно тогда спалось. Впервые за много-много дней в этом непонятном, запутанном, пугающем мире. Седрику хотелось доверять сильнее, чем всем прочим. Седрик ведь почти такой же как он — хороший и рвущийся помогать, желавший дружбы с первым встречным и такой же бесконечно одинокий. Лололошку тянет к нему всё чаще — уже не по делам, не за помощью, не за чем-то конкретным — просто хочется к нему возвращаться, снова и снова, слушать его голос, чувствовать тёплый взгляд. Может быть, это какой-то глубинный, почти человеческий инстинкт гонит его теперь из темноты к огню, обществу и очагу, уже не детским сказкам, а заумным книгам и робким улыбкам. Холод в груди и бездонная пропасть с каждой секундой рядом, кажется, полнится чем-то тёплым, нечётким. Мягким огнём охочего до сказок и рассказов костра, нежным светом, влекущих светлячков из века в век. Лололошка — светлячок и костёр, жадно желавший света и голоса Седрика, каждого слова, смеха, стона, слетающих с этих покусанным губ... ...хотелось бы ему — этих губ? Лололошка, оцепенев, разглядывает отражающиеся в светлых глазах огоньки. Светлых — не блёклых. Лололошка может навскидку назвать синонимов двадцать. Они как лёд. Как летнее выцветшее небо. Как полёт снежинок и как крахмальные прожилки на простынях. Шагающие по пустынным улицам дожди и серый след, за винтом бегущей пены. Лололошка продолжает сбегать из Поэны в Эрессию, к этим глазам, к этим утешительным рукам, к умным словам и сказкам по ночам. Седрик потворствует ему, отрывается от работы и потакает всем его капризам. Что они творят? Мультивселенная может рухнуть со дня на день. Лололошка знает, что Фран полагается на него как на их самый главный козырь. Он – спасательный круг для их дела, единственный кто может сразиться с Эбардо. Он никогда не сможет предать и оставить, отмахнуться беспечно. Поэна подарила ему главное – ощущение дома, и он защитит свой дом в минуту опасности, как это делают все, кто умеет чувствовать скорбь. Ну а Седрик… Что Седрик? У него нет даже возможности выбраться из Эрессии, да и век его короток. Было бы глупо ожидать, что он останется рядом. Что был бы рядом с ним всегда, во всех мириадных прочих мирах, ожидающих Лололошку дальше. Лололошка всё понимает, он не такой дурак, каким кажется. Но не спешит отпускать. Он привык действовать, а потом думать. Завтрашний день может и вовсе не наступить, в любую секунду может случиться всё, что угодно. Чего же бояться? Пока что они оба здесь, и в умопомрачительно серьёзном взгляде Седрика сквозит сладкая грусть, страх и надежда. Ожидание плохого конца и знание, что они более никогда не встретятся. Лололошка думает о книге, которую почти случайно читал однажды. Или Седрик её ему прочитал, он уже и не помнит. Там было о звёздном небе, ночных прогулках под наблюдающими звёздами, о чувствах, переполняющих и сжимающих грудь. Лололошка думает о том, как было бы здорово выкрасть Седрика из Эрессии, неважно куда — в Поэну или иной какой мир — и прогуляться с ним. Сделать момент их поцелуя ещё более особенным. Увы, не дано. Они стоят у истоков погибающего мира, Мультивселенная и всё, что у них есть, — это их чувства, редкие выкраденные моменты из общего хаоса вместе и бесконечное ощущение друг друга. Но, пожалуй, даже и так об этом невозможно жалеть. Сквозь дырявое небо видно звёзды, редкие, как бриллианты во тьме пещер. Лололошка боится. Но ему это даже нравится. Но это длится только до того момента, когда Седрик крепко сжимает его ладонь. И Лололошка сжимает её в ответ. И надеется, что в следующем мире тоже будет держать руку Седрика.