Пропустив Фолэнча внутрь квартиры, я сразу же прижался спиной к прохладной металлической поверхности двери, позволяя лёгким выпустить из себя крайне облегчённый выдох. Сейчас, находясь за бетонной преградой в виде стен своей небольшой квартирки, я, наконец-то, смог почувствовать долгожданное ощущение безопасности, быстро сменившее атакующее меня до этого напряжение. Плечи Фолэнча были всё так же напряжены, чем напоминали единую жёстко сплетённую проволоку из мышц, виднеющихся кажется даже сквозь ткань ветровки, а глаза пристально впились в мою кожу, словно выжидающе искали хотя бы намёк на здравый смысл или рассудительность во всех моих предыдущих действиях.
Я не спешил говорить что-либо вслух, потому что и сам не понимал, что должен был сказать этому парню в такой ситуации. Моё тело всё ещё слегка дрожало, а голос словно не спешил поддаваться какому-либо контролю — только железная дверь позволяла мне удерживать вертикальное положение, обжигая взмокшую спину своей спасительной прохладой.
— Ты в порядке? — Несмотря на свои густо сведённые брови, и руки настороженно сложенные на груди, Фолэнч всё равно в первую очередь интересовался моим состоянием, не спеша засыпать меня агрессивными вопросами. — Заметь, если ты скажешь, что в полном порядке, то я вряд ли тебе поверю.
С моих губ сорвался нервный смешок, который буквально вынудил меня прикрыть глаза и немного откинуть голову назад. Парень продолжал смотреть на меня своим пристальным взглядом, буквально прожигая во мне дыру. Врать ему сейчас было по меньшей мере глупо и даже опасно, особенно с учётом того, что он, казалось бы, видел меня насквозь.
— Я не в порядке, совсем нет, — я не открыл глаза, продолжив наблюдать за блеклыми, но всё же цветными кругами, то и дело плывшими под тонкой кожей покрытого мельчайшими сосудами века. Голова от этого кружилась больше, а голос звучал так, словно до этого я осушил как минимум бокал хорошего портвейна. — Мне кажется, что я допустил грубую ошибку, тем самым навлекая на нас непредвиденную опасность.
— Ошибкой ты считаешь воровство книги? — Фолэнч до сих пор не напирал, говорил очень мягко и сдержанно, будто боясь спугнуть меня, словно дикое животное в лесу. — Или что-то другое? Хочу понять, что именно пугает тебя так сильно…
— Всё вместе? — я снова усмехнулся, но всё же сжал свои руки в кулаки, позволяя себе почувствовать равновесие. — Я трус, если ты вдруг забыл.
— Посмею не согласиться с этим, Вивиан, — судя по шелесту одежды и потоку воздуха, двинувшегося в мою сторону, этот парень слегка приблизился ко мне, но пока не стремился нарушать личное пространство. — Порой ты ведёшь себя смелее, чем большинство людей этого города вместе взятых, но у всего есть предел. И сегодня ты, к сожалению, достиг своего.
— Мы не украли книгу, — быстро произнёс я, несмотря на то, что Фолэнч ни разу даже намёком не осудил меня за это. — Она не числилась в реестрах библиотеки, поэтому естественно не являлась её собственностью. Видимо, те парни просто прятали её там, посчитав это место надёжным.
— Так вот почему ты начал говорить про старосту и курсовой проект, — я всё же открыл глаза и посмотрел на Фолэнча, смущенно приглаживающего волосы на своём затылке. — Это здорово меня напрягло.
— Но ты всё равно подыграл мне, — я чуть более резко, чем нужно пожал плечами, но всё же заставил своё изнемогающее от усталости тело отлипнуть от двери и сделать шаг вглубь квартиры. — Я просто подумал о том, что притворяться студентами, забредшими на окраину города намного более логично, чем выдавать свой нездоровый интерес к легендам и мифам Пиноса, находясь в зрелом возрасте. Это сразу усыпляет бдительность. К тому же из-за насыщенного вырезанием деталей дня, мы выглядели куда более устало чем обычно, словно наш учебный групповой проект оказался тяжелее, чем мы могли себе представить. По крайней мере в тот момент это показалось мне единственной разумной и стоящей того идеей.
— Ты большой молодец, Вивиан, — Фолэнч мягко сжал моё плечо и последовал за мной в гостиную. — Сомневаюсь, что я смог додуматься до того же, особенно находясь в состоянии такого стресса. Так что ты всё ещё очень смелый человек.
Мне оставалось лишь кивнуть ему в ответ, падая на мягкий поролон дивана. Парень сразу же опустился рядом со мной, откидывая свою голову назад. Нам обоим нужен был отдых, но к сожалению, мы не обладали столь ценным и так необходимым нам ресурсом в виде времени. Меня ожидала склейка макета, а Фолэнча рабочее воскресенье, что значительно усложняло нашу задачу.
— Что будем делать дальше? — я пробормотал устало и достаточно тихо, но он всё равно услышал и повернул голову в мою сторону, наблюдая за изменениями, произошедшими в течение этого трудного дня на моём уже усталом лице.
— Не уверен. У нас есть всего два варианта, — спокойно, но всё так же едва слышно ответил Фолэнч, не отрывая своего взгляда от моего лица. — Но что-то мне подсказывает, что они оба заведомо проигрышные.
— Почему же? — меня жутко клонило в сон, но я терпеливо держал глаза открытыми, пытаясь сохранить хоть какую-то концентрацию на подобных мелочах. Не хотелось терять нить диалога, когда время поджимало со всех сторон, но в какой-то момент мои ресницы сильно задрожали, поэтому я устало прикрыл глаза, сильнее откидываясь на спинку дивана. — Просто расскажи мне…
— Кажется, ты очень сильно устал, — похоже, он стал говорить ещё тише, но это было лишь отголоском того, что мой усталый мозг совершенно не хотел воспринимать никакую информацию. Звучание голоса не изменилось, только вот я не мог этого осознать, поэтому мне показалось, что Фолэнч словно говорил со мной с глубокого и будто бесконечно чёрного дна какого-то колодца. — Думаю, что оба варианта пока что отменяются. Тебе стоит отдохнуть и набраться сил, ведь тебя ждёт работа завтра, как, впрочем и меня.
— Нет, ты всё же расскажи, — вяло возразил я, пытаясь разлепить изрядно потяжелевшие веки, слушаться они не хотели, поэтому я лишь немного раздражённо потёр их пальцами, теряя счёт времени. — Расскажи… Я слушаю внимательно.
Я даже не слышал звука собственного голоса, находясь как будто в прочно сплетённом вакууме из собственных мыслей и безграничной усталости. Тело и вовсе перестало меня слушаться, ведь я не смог оторвать руку от мягкой обивки дивана для того, чтобы ущипнуть себя за чувствительную кожу на боку и привести свои мысли в порядок.
Мне показалось, что я начал плыть в каком-то странном аквариуме из закалённого стекла, наполненном различными цветастыми рыбками, которых я никогда раньше не видел. Я спокойно дышал под водой и чувствовал себя амфибией, пытаясь подплыть к медузам как можно ближе. Тело всё ещё опасно ныло от усталости, а ноги сводило пока ещё лёгкой и едва ощутимой судорогой. Нужно было найти выход, пока я окончательно не потерялся среди цветной массы рыб и всяких липких наощупь водорослей. Однако чем дальше я плыл, тем мутнее становилась вода, закрывая весь дальнейший обзор. С каждой секундой это всё больше напоминало какой-то до жуткого неприятный кошмар, а каждый вдох отзывался болью в онемевших легких: я начал захлёбываться в воде, хотя ещё несколько минут назад, чувствовал себя достаточно комфортно под многометровой толщей жидкости.
Отчаянные всхлипы и дергание руками заставили меня вскочить, растерянно осматривая всё вокруг влажными от слёз глазами. Квартира чуть плыла, но всё же была тем же уютным домом что и раньше. Правда небо за окном уже потемнело, а не зашторенное окно пропускало внутрь комнаты яркий свет луны, почти что полностью освещая её.
Я как-то разочарованно выдохнул, понимая, что Фолэнча уже нет рядом, а я всё же позорно уснул, хотя так рьяно пытался сопротивляться той минутной слабости, охватившей меня с ног до головы. Устало протерев глаза, я вышел на кухню, имея смутную надежду, что этот парень решил остаться у меня дома до утра. Но помещение встретило меня полумраком, приятной прохладой и начисто вымытой посудой, о которой, видимо, позаботился мой вечерний гость.
Чашечки уже вновь ютились на подставке кофемашины, отчего я сразу же без лишних раздумий выбрал латте в приложении, наслаждаясь тихим шумом, издаваемым при приготовлении кофе. А только после нажал на выключатель, ослепляясь яркой вспышкой света. Несмотря на то, что часы показывали только три часа ночи, спать я больше не планировал. По крайней мере мне не хотелось снова провалиться в эту бездну, наполненную водой, яркими рыбками и безумием. Чем сильнее я опускался на дно, тем тяжелее мне было вернуться к нормальному состоянию, поэтому я должен был как можно старательнее избегать подобных слабостей.
Как только глаза привыкли к яркому свету, всецело заполнившему кухню, я заметил маленький белый прямоугольник, висевший на серой металлической поверхности холодильника. Подойдя ближе и заставив свой взгляд сфокусироваться на кусочке светлого листа бумаги, я увидел аккуратные и идеально ровные буквы, формирующиеся в такие же каллиграфически написанные слова.
— Ты оставил мне записку, как умно, — едва слышимо прошептал я, срывая прямоугольник с холодильника и тщательнее всматриваясь в него. —
«Я не смог тебя разбудить, поэтому просто укрыл пледом и, чтобы не смущать своим присутствием, вернулся домой. Надеюсь, что ты хорошенько отдохнёшь, а после начнёшь клеить свой макет, пока я работаю. P. S. Входная дверь закрыта, я проверил. P. S. S. Ирландскую книгу я оставил на столе в гостиной, посчитал это справедливым, ведь нашёл её ты! »
Читать вслух его слова было достаточно непривычно, но почему-то именно так они как никогда хорошо согревали мою душу, словно он всё ещё был рядом и в любой момент мог положить свою широкую ладонь мне на плечо. Однако последняя строчка его послания, заставила меня вздрогнуть и посильнее схватиться рукой за край столешницы — сжимал я ее так, что костяшки вмиг побелели, а суставы неприятно заныли от неожиданно охватившего их напряжения. Когда я встал, проснувшись от кошмара, то даже не обратил внимания на то, что на столе появился новый, никак не радующий меня объект. Я понимал, что пожелтевшие от старости страницы и рваный корешок, навряд ли смогут хоть как-то навредить мне, только вот эта информация ничуть не избавила меня от панической дрожи, приводящей всё моё нутро в настоящий ужас.
Я почувствовал себя так, словно в моей до невозможного уютной квартирке, находилась по меньшей мере бомба замедленного действия, взрыв которой сотрет с лица Земли не только мою квартиру, но и весь район, задевая даже офис «Raic», тем самым превращая его в настоящее «крушение» без права на откат в прошлое.
Я не боялся смерти, наверное, потому что в глубине своей души понимал, что даже в такой ситуации, по счастливому стечению обстоятельств, я не умру, распадаясь на кровавые частицы, мерзко размазанные по остаткам кирпичных стен — я буду жить, словно тень крадущаяся по ярко алым лужам, из места в место, понимая, что больше мне просто некуда податься. Я останусь, чтобы лето вновь душило моё, и так уже сожжённое, тело своим ярким солнцем, без права на спасение в убежище. Такой горькой будет цена моих знаний.
— Вивиан, прекращай, — вторил я сам себе, надеясь, что пальцы перестанут сжимать столешницу до хруста. — Это всего лишь книга, как и другие, стоящие на твоей полке. Просто книга…
В очередной раз переговоры с самим собой шли из рук вон плохо, заставляя меня дрожать ещё сильнее. Дыхание было тяжёлым, а голова неприятно ныла, отчего тело немного пошатывалось, словно норовило слиться с плывущим перед глазами горизонтом. Мне даже показалось, что моя до непривычного очаровательная кухня вновь сменила свои стены на непривычно тонкий купол аквариума, заливая мои рот и уши зелёной неприятно пахнущей водой. Ощущать себя живым и уж тем более здравомыслящим было всё тяжелее и тяжелее.
Я медленно опустился на барный стул, упираясь лбом в прохладную мраморную поверхность столешницы, так и не отпустив её край. Она приятно охлаждала мою голову, отвлекая от всех неприятных мыслей. Веки снова, казалось бы потяжелели, но спать мне не хотелось. Только тихий писк кофемашины вывел меня из транса, заставляя едва заметно вздрогнуть.
Кофе пах уже слишком заманчиво, но комната всё ещё плыла перед глазами, отчего взять себя в руки было очень сложно. Мысли то и дело возвращались к похищенной книге, лежавшей на столе, что словно вытягивало из меня все жизненные силы. Я не мог сосредоточиться ни на чём, поэтому просто продолжал беспомощно лежать на столешнице, ожидая, что скоро ситуация изменится и мне станет полегче.
Прошло по меньшей мере полчаса, прежде чем я смог сесть, занимая более менее вертикальное положение тела. Голова кружилась не так сильно, а тело уже не дрожало бесконтрольно, заставляя меня повиноваться его прихотям.
— Нужно взять себя в руки, Вивиан, — снова произнёс себе я, в надежде, что это как по щелчку пальцев заставит меня вновь стать спокойным собой. Чуда, конечно же, не произошло, а я окончательно убедился в том, что их и вовсе не бывает. — Просто будь мужиком, в конце концов…
Раздражение, которое я испытывал к собственной слабости, уже достигало некогда небывалых для себя высот. Меня тошнило от самого себя, от этих глупых страхов и беспомощного состояния, что вечно тормозили и откидывали меня на несколько шагов назад от жизни. Я устал: устал быть слабым Вивианом, устал жить в вечном кошмаре, устал испытывать тревогу без возможности пошевелиться и спокойно функционировать. Моё состояние всецело контролировало мою жизнь, диктуя ей собственные ужасающие правила. Это было до боли глупо и бессмысленно, но, к сожалению, я не знал действенных способов противостоять самому себе.
Конечно, способ Фолэнча помогал: страх и тревога отпускали меня куда быстрее чем раньше, но теперь и накатывали на меня с особой изощрённой силой, желая грубо подчинить сопротивляющееся им тело. Я всё равно не принадлежал сам себе — беспомощный и медленно сходящий с ума Вивиан со столика номер шесть.
Я себя ненавидел, и именно это заставило меня встать с удобного барного стула, восстанавливая некогда сбитое дыхание. В моем случае только ненависть к себе принуждала меня к действиям, которые я никогда не смог бы сделать раньше. Лень была двигателем прогресса у всех нормальных людей, а мне оставалось довольствоваться лишь мерзким чувством неприязни к собственной персоне, которое порождало острое желание разбить свою голову о гладкую стеклянную поверхность в ванной комнате. Я никогда не доходил до крайностей, предпочитая ловить совсем незнакомое мне чувство абсолютного безразличия к происходящему, что делало меня порой бездушным роботом, который чисто механически выполнял свою работу, не беспокоясь о чувствах других людей.
Дойдя до комнаты и оставив уже изрядно остывший кофе позади, я схватил старую книгу со стола, смачно замахнувшись ей в стену, только вот разжать своих пальцев так и не смог. Лишь беспомощно прикрыл глаза, представляя как желтые страницы разлетаются по комнате от грубого столкновения со стеной. Корешок книги странно грел руку, а в воображении светлый пол уже был усыпан повидавшими жизнь листами старой бумаги, не оставляя ни одного свободного места. Как ни странно это быстро успокоило, несмотря на то, что ирландское издание по-прежнему находилось в моих руках.
Постояв так ещё немного я всё же приоткрыл глаза, рассматривая местами порванную книгу на неизвестном для меня языке. Выглядела она внушительно, чего я не заметил в библиотеке: корешок был сшит вручную, и украшен вставками из натуральной кожи так, что кое-где эта кожа выступала над твердой обложкой, образуя объёмные фигурные вставки в виде хитрых переплетений и непонятных узоров. На торцевую часть тем временем были вшиты красивые зелёные камни, придающие изданию некую таинственность и солидность.
Я провел по выступающим частям пальцами, чувствуя прохладу и текстуру материала, обрамляющего книгу. Было в этом что-то уникальное, что-то, что противоречило всем тем пугающим эмоциям, что я испытывал до этого. Возможно, Фолэнч решил оставить книгу мне лишь потому, что только я мог понять суровый смысл содержания, даже не зная ирландского языка.
Я аккуратно положил её на столик, что совершенно не сходилось с ранними мыслями, наполненными странными желаниями запустить издание в стену, заставляя его рассыпаться от своей старости и бесполезности. Сейчас я чувствовал какой-то лёгкий трепет, напоминающий о том, как далеко я смог зайти. Несмотря на то, что на улице по прежнему стояло лето, я ощущал насколько значимыми были все события последнего месяца. Возможно, благодаря этому я смог найти близкого человека, который стал за меня горой, защищая от хлёстких ударов судьбы. По крайней мере все мои страдания окупились, хоть и не информацией, но незабываемыми моментами, которые мы провели вместе с Фолэнчем. Это точно стоило всех тех тревог и панических атак, что я испытал за последнее время.
— Пора поставить на этом точку, Вивиан, — несмотря на лёгкую дрожь в коленях, я опустился на пол возле книги, продолжая поглаживать мягкую кожу кончиками пальцев. — Если этого не сможешь сделать ты, то весь труд будет напрасен.
Уговоры над собой всё ещё давались крайне тяжело, потому что постепенно я стал противиться тому, что зачастую принуждал делать других. Обычно Фолэнч сам брал ответственность за каждое наше действие, поэтому я был в относительной безопасности. Было приятно чувствовать, что кто-то принимал важные решения за меня, оставляя словно не причастным к собственной судьбе. Это развязывало руки моей беспечности: я с легкостью мог обвинить его во всём, буквально выходя сухим из воды. Я даже ничем не рисковал, потому Фолэнч был всегда первым, кто находил информацию и доносил её до меня, оставляя за мной право выбора: верить ему или забыть всё как страшный сон.
Здесь я, к сожалению, ошибся: забыть всё это не получалось как бы я не старался, поэтому приходилось неосознанно верить ему.
А вера эта как обычно не приводила ни к чему хорошему: сидя на коленях перед таинственной книгой, я пытался заставить себя открыть её, зная что ответственность за это решение будет полностью лежать на мне. Я не смогу отмахнуться от неё и всецело взвалить на Фолэнча, будто перекладывая свою судьбу на него. Я здесь один, поэтому и хлёсткие удары обозлившейся на меня кармы, в случае чего я буду получать в таком же гордом одиночестве, без возможности получить помощь и спасение. Справедливая цена за всё то, что я успел совершить, полагаясь на своё безразличие.
Я вновь прикоснулся лишь кончиками пальцев к книге, будто боясь, что она как минимум ударит меня в ответ. Однако это до ужаса неловкое движение не привело ни к чему пугающему, кроме лёгкого электрического разряда, отчего я всё же откинул картонную обложку в сторону, открывая вид на первую страницу, которая не содержала в себе никаких заметок кроме названия.
Розовые детали так и лежали на столе, одним своим видом пытаясь намекнуть мне о том, что уже пришла их очередь стать ключевыми элементами торжества, но я всё же не спешил приступать к склейке, рассматривая пожелтевший лист старинной книги. Словарь ирландского языка уже был открыт на телефоне, потому что в тот момент я, словно ведомый какой-то неизвестной губительной силой, отключил отголоски здравого смысла, погружаясь в эту бездну с головой.
Книга называлась «Ifreann ar domhan», что изначально казалось мне непереводимым творчеством униженных жизнью ирландцев, однако активное листание мобильного словаря, собрало все знания воедино, позволяя осознавать насколько нешуточными были их переживания и страхи. «Ад на земле» — именно таким именем они одарили издание, включающее в себя все страдания беженцев из Ирландии во времена жестокой Английской колонизации.
На этой странице больше не было никаких иных обозначений, поэтому я с интересом перевернул её на следующую, исписанную поблекшим от времени карандашом. Почерк был не совсем понятным, порой слишком убористым и мелким, но по крайней мере весь переведённый текст был написан на родном для меня языке. Я хотел назвать это кощунством — такое отношение к настолько старой и редкой книге, но сейчас понимал насколько выигрышным преимуществом это являлось. Ситуация была бы куда печальнее, если бы все переводы эти парни, или в общем-то вся группа людей, связанных с этим сообществом, хранили в отдельном блокноте, предпочитая носить его исключительно с собой. Тогда понять, что именно содержала в себе эта секретная книга не представлялось бы возможным, ведь даже если Фолэнч и смог бы напрячь свою память настолько, чтобы вспомнить основы ирландского языка, то занял бы новый перевод куда больше времени, чем мы располагали.
Меня терзали смутные сомнения: я понимал, что издание было слишком эксклюзивным и раритетным, поэтому потеряв его, владелец терял ещё и целое состояние, а возможно и дюжину нервов в придачу, однако возвращать ему пропажу я не хотел, по крайней мере пока. Я знал, что как бы я не оправдывал себя отсутствием книги в реестре библиотеки — это всё ещё была кража, но не у государства, а у конкретного человека, кому издание и принадлежало. Раньше я никогда не страдал излишними угрызениями совести, однако сейчас, попав в нелёгкую ситуацию, когда моё лето превратилось в ад, я мог осознавать насколько значимой эта литература могла являться для кого-то другого.
Нижняя губа уже неприятно саднила, ведь я, ведомый какими-то странными внутренними позывами, искусал её до крови, испытывая излишнюю нервозность по отношению ко всему происходящему. Во рту стоял неприятно терпкий вкус железа, но несмотря на это я всё же попытался сфокусировать свой взгляд на карандашных строчках из книги:
«Мы были как рабы, поэтому нам ничего не оставалось, кроме как сбежать, надеясь, что будущее будет наполнено лишь счастьем и успехом для нас и наших детей» — первая строчка далась мне крайне тяжело, из-за нелепого и убористого почерка с непонятной для меня связью между буквами. Однако пристально вчитываясь в слова и дальше, читать становилось всё проще, несмотря на слишком маленькое расстояние между буквами — человек, занимающийся переводом, пытался уместить как можно больше фраз в одну строку, не теряя при этом смысловой нагрузки текста.
«Никогда раньше мы не ошибались так сильно, думая, что в дальнейшем жизнь станет лучше, если мы бросим свои дома и прошлое на произвол судьбы. Мы выбрали себя, а не корни предков и борьбу со злом, вторгшимся на нашу территорию. Наша наивность погубила счастливую жизнь всего рода, а пустующая земля, которую мы заняли, прокляла нас за собственную алчность, сжигая дотла все жалкие остатки нашей свободы».
В начале я даже не почувствовал насколько сильно меня впечатлили эти слова, однако дрожь, которая накрыла всё моё тело, выдавала липкий страх с головой. Дыхание стало чуть более прерывистым, что заставляло меня следовать по острию ножа, где здравый смысл болезненно граничил с паникой и тревогой. Но несмотря на это я ловко перевернул страницу, не желая останавливаться в изучении этой таинственной истории.
Первые главы отчасти были скучны и сухи, ведь описывали лишь будничную серость одной из семей до вторжения англичан на территорию Ирландии. Но несмотря на сухость языка и выражений, скорее всего в этом был виноват любительский перевод произведения, я боялся пропустить даже строчку, словно в ней мог скрываться весь острый смысл этой работы. Было страшно упустить даже малейшую деталь, которая с лёгкостью могла стать ключевой, перетягивая на себя всё внимание.
Но главы заканчивались одна за одной, в то время как во мне, к сожалению, не прибавлялось ни малейшей крупицы полезных знаний. В некоторых местах перевод и вовсе отсутствовал, словно предупреждая о дефиците важной информации в этих строках, но несмотря на это я не сдавался: отмечал нехватку карандашного перевода стикерами, чтобы в итоге мягко убедить Фолэнча, что ему стоит позаниматься этим во время своей свободы от работы. Я понимал, что он вряд ли сможет отказать мне, поэтому планировал воспользоваться этим по максимуму.
Очередная вновь перевёрнутая страница была исписана даже на полях, не пропуская не единой строчки, отчего я замер, приближаясь к ней вплотную. В этот раз почерк был куда мельче чем до этого, поэтому глаза напрягались сильнее, всматриваясь в потёртый от частого использования слой графита. С первого взгляда показалось, что я вновь не могу найти здесь ни единого понятного слова, однако я понимал, что это лишь нежелание моего усталого мозга работать. Тело отчаянно протестовало, надеясь, что я последую первому минутному зову слабости и сразу же последую в кровать. Однако работа так же не спала: детали ещё не образовали макет кафе для животных, а книга не была изучена вдоль и поперёк. Я чувствовал как столь ценное сейчас время утекает сквозь мои пальцы, оставляя невесомый липкий след собственной беспомощности. Но всё же резко выдохнул, прогоняя свою сонливость, и вновь уткнулся в жёлтую от старости бумагу.
«Мы бежали через лес, отчего наши детишки часто хныкали и просили пощады. Тогда мы ещё не понимали, что их мольбы были судьбоносными: они словно видели куда больше, чем мы могли бы себе представить. Знали, что именно ждёт нас впереди, стоило только темному гремучему лесу расставить свои широкие кроны, выпуская нас навстречу широкой и залитой ярким солнцем поляне. Наши дети не хотели бежать дальше, но их отцы, наши мужья, всё чаще применяли тонкие, оттого и легко гнущиеся прутья, которые рассекали воздух и кожу с леденящим душу свистом, подгоняя маленьких всё дальше и дальше. Чем быстрее мы шли, тем сильнее нам казалось, что мы больше походим на диких зверей, загнанных судьбой на край земли» — чем сильнее я вчитывался в каждую строку, наполненную чужими страхами и болью, тем более жуткая дрожь охватывала каждую клетку моего тела, заставляя беспомощно сжимать край кофейного столика в собственных цепких пальцах.
«Начать новую жизнь не предвиделось нам чем-то сложным: казалось, что это переселение отличная возможность забыть о старых проблемах, в полной мере отдаваясь воображаемому счастью и мирному существованию без гнёта и классовых разрывов. Новый родной дом, отсутствие необходимости прислуживать кому-то, полная свобода действий — это ли не настоящее счастье? Каждая из нас, покорных жён, была воодушевлена такой щедрой возможностью пожить, наконец-то, для себя. Только вот малютки продолжали отчаянно хныкать, выводя мужей из себя. Детские бедра местами жутко кровоточили, отчего каждый новый удар приходился по уже израненной до этого коже, заставляя любое материнское сердце трепетать от беспомощности и безразличия к судьбе собственных малюток. Одна из нас ринулась защитить своё дитя, поэтому получила тонким прутом сама. Этот свист надолго отпечатался в моей памяти: она вскрикнула и упала на холодную влажную землю, пока белая сорочка пропитывалась ярко алой кровью, заставляя девушку дрожать от стыда и унижения. Дети залопотали ещё громче, отчего этот жестокий свист продолжился, выбивая из чужих уст всё больше диких криков, которые эхом заполнили весь темный и злой лес. Мы стояли как вкопанные, наблюдая за тем, как взрослые мужчины измывались над теми, кто был значительно слабее их. Мы просто замерли, не имея сил и смелости пошевелиться, чтобы прервать эту нешуточную пытку над родной кровью. Наверное, в тот момент, я всё же осознала, что этот путь никогда не знаменовал дорогу в наше счастливое будущее. Мы словно купили билет в один конец, и наши малютки, к сожалению, осознали это куда быстрее чем мы».
С моих губ всё же сорвался отчаянно-беспомощный всхлип, а тошнотворный ком вплотную подобрался к моей глотке. Несмотря на все приложенные усилия, я не мог его прогнать, чувствуя себя как минимум обманутым. Эта книга не открывала тайны, способные разрушить мою жизнь, но почему-то грудь уже сжимали стальные и безжалостные тиски, способные уничтожить оставшиеся крупицы здравого смысла. Моё ментальное здоровье, казалось бы, трещало по швам, оставляя за собой лишь жалкую серую дорожку из раскалённого пепла.
Горячие слёзы покатились по моим щекам, а рука нервно сжала телефон, сразу же разблокируя его цепкими пальцами кисти. Я видел, что время уже перевалило за четыре утра, и Фолэнч, должно быть, спал перед работой, однако моя совесть была надёжно запрятана под толщей плохих дел прошлого, что я успел совершить за свою не слишком долгую жизнь, поэтому без лишних угрызений я провёл пальцем по его имени, сразу же начиная звонок.
Гудки, казалось, длились непозволительно долго, а их знакомый громкий писк, бодро доносящийся из динамиков телефона, вызывал до этого неизвестные приступы ярости. Хотелось бросить телефон в стену, чтобы не слышать больше ничего, что хотя бы отдалённо напоминало этот мерзкий звук. Я сходил с ума и это безумие, больше мне не нравилось, заставляя оттягивать конец этой беспощадной войны, которая не имела противоборствующих сторон. Она длилась непростительно долго, вот только я так и не понял, кто же был моим врагом.
— Алло? — хриплый ото сна голос, наконец-то раздался из динамиков телефона, отчего я неосознанно громко всхлипнул, чувствуя облегчение в груди: слышать голос этого человека было до боли странно, но приятно. — Вивиан, что-то случилось?
Фолэнч ответил лишь спустя пять гудков, однако тихий звук его голоса, словно принуждал меня всхлипывать чаще, давясь собственными слезами. Я чувствовал лёгкость и облегчение, наконец-то, не сталкиваясь со своим одиночеством лицом к лицу. У меня был друг, который не отвернулся от меня, как многие другие, и сейчас я плакался в трубку его телефона даже несмотря на то, что на улице стояла глухая ночь, плавно перетекающая в утро. Осознание этого стремительно накрыло меня с головой, отчего предательские слёзы заскользили по моему лицу чаще: я больше не был один.
— Ты… всё же ответил. Как приятно, — мне показалось, что ему было крайне тяжело разбирать эти местами нечленораздельные звуки, которые так и соскакивали с моих губ, параллельно с яркими всхлипами, но Фолэнч всё же, казалось бы, почти не дышал, прислушиваясь к каждому моему слову. — Мне показалось, что я остался один, стало так страшно… Иногда мне кажется, что я испытываю острую необходимость в твоём голосе. Так глупо, да?
— Ты не глупый, просто чуть более отчаянный чем другие, — Фолэнч хрипло засмеялся, даже в такой ситуации видел лишь положительные моменты, несмотря на своё резкое пробуждение из-за меня и моей эмоциональной неуравновешенности. — Повторю ещё раз: пока я жив, ты не останешься один. Я всегда буду рядом с тобой.
Я пробормотал что-то совсем невнятное, ведь чувства до сих пор переполняли меня разом. Мне казалось, что я был разбит, и только этот парень, не боясь порезать свои руки, собирал осколки слишком тщательно, чтобы не упустить даже самый мельчайший, позволяя мне не чувствовать себя совершенно пустой и беспомощной оболочкой, лишённой человеческих эмоций.
— Спасибо, — я по прежнему тихонько всхлипывал, отчего Фолэнч давал мне время прийти в себя, — но почему ты всё ещё заботишься обо мне?
Даже несмотря на моё подвешенное состояние — этот вопрос волновал меня больше всего сейчас, заставляя прислушиваться к его голосу. Однако другая сторона динамика, к сожалению, встретила меня лишь лёгким хмыканьем и задумчивой тишиной. Видимо, даже у этого парня иногда возникали проблемы с выражением своим эмоций и чувств.
— По правде говоря, я и сам не знаю, — после многозначительной паузы в несколько десятков секунд, всё же произнёс Фолэнч, заставляя меня вздрогнуть от столь неожиданного звука. — Я часто задумывался об этом, но, к сожалению, ответа пока что не нашёл. Возможно, я делаю это, потому что ты нуждаешься во мне больше чем кто-либо другой. А, возможно, потому что ты стал для меня действительно близким человеком за столь короткий срок? Думаю, что наша связь настолько же таинственна, как и лето, которое зациклилось у обоих. Как-то так…
— Намекаешь, что это судьба?
— Не исключено, — судя по изменившемуся звуку, этот парень всё же улыбнулся. — Мы те, кто пострадал от одних и тех же вещей, к тому же я достаточно символично уронил тебя в фонтан в самый пик летней жары — сложно назвать это простым совпадением.
— Ты прав, как и всегда, — подтвердил я, поймав волну всё ещё неустойчивого эмоционального равновесия, которое позволяло мне хотя бы не душиться собственными слезами. Я понял, что должен рассказать ему о том, что прочитал сегодня. Пусть информация была и выбивающей из колеи — стремление к правде было основополагающим звеном моей теперешней жизни. — Я не сдержался и открыл ирландский самиздат.
— Теперь всё становиться кристально ясным, — чуть хмыкнув, пробормотал Фолэнч, видимо, намекая на охватившую меня недавно истерику. — И что же там такого, что это довело тебя до такого шаткого состояния?
Думаю, он понимал, что подобное самочувствие являлось привычным спутником моей отрешённой и одинокой жизни, но всё же присутствие этого парня здорово скрасило углы моего существования, избавляя от некоторых триггеров тревоги навсегда. Я мог справляться с незначительными вещами, но те что разом вышибали весь воздух из груди, подвластны мне, к сожалению, всё ещё не были, и Фолэнч, самостоятельно научив меня этому мнимому спокойствию, понимал это лучше чем кто-либо другой.
Я не знал как выразить все мысли, которые огромной пачкой скопились в моей голове, поэтому не нашёл ничего лучшего, чем зачитать те строки, что заставили меня потерять остатки самообладания, доводя до отчаянно глупых ночных звонков.
От этого мой голос непривычно дрожал, слова давались тяжело, но Фолэнч по ту сторону экрана, казалось бы замер без возможности пошевелиться. Он впитывал каждое мое слово, не прерывал меня даже шорохом или несдержанным вздохом, отчего этот пространный монолог стал казаться мне бесконечно глупым и бессмысленным.
— Это совершенно не то, чего я мог ожидать, — прерывисто выпустил воздух из своих лёгких Фолэнч, стоило закончить мне свою речь пронзительной тишиной. — Это кажется куда более отчаянным и страшным чем то, о чем гласили старые легенды.
— Тебе не кажется… — мне всё ещё было трудно выражать свои мысли, тем более после того, как я вновь окунулся в эту горечь проблем чужой семьи, — что лето зациклилось только у тех, кто имел натянутые и неприязненные отношения со своей семьёй?
Эта догадка была безумной и мучительной, но интуиция давила на разум своими цепкими ладонями, не позволяя мне думать ни о чём другом. Голова шла кругом, а тело всё ещё предательски дрожало, заставляя верить в то, что все мои гипотезы верны. Отчасти я знал, что мнение Фолэнча, каким бы оно не было, вряд ли изменит мою веру в то, что эта теория имеет место быть. Пусть я не знал никого, кроме него, чьё лето бы зациклилось таким же жестоким способом, но я успел почувствовать эту призрачную боль ирландской семьи, словно оказался в том лесу вместе с ними. В этом и была основная прелесть этой книги — она будто заставляла меня чувствовать то, что раньше мне казалось совершенно недосягаемым.
— Думаешь, что это как стандарт качества семьи? — Фолэнч, скорее всего сам был в шоке от этого предположения, поэтому его голос звучал немного неуверенно: словно каждое его слово давалось крайне тяжело, но всё же сотрясало воздух своим бессмыслием. — Но разве это не слишком? Эти люди и так были подвержены психологическому или даже физическому насилию со стороны своей семьи, а теперь они вынуждены терпеть ещё и вечную жару? Это звучит как какая-то сумасшедшая шутка. Почему те, кто страдал с самого детства по вине своих излишне беспечных родителей, должны мучиться и во взрослой жизни, даже выбравшись из этого порочного круга своей семьи?
— Возможно, это что-то вроде наказания за действия предков? — я не мог не разделить его переживаний, но всё же в глубине души понимал, что жизнь является крайне несправедливой штукой, способной довести любого человека до самоубийства: ведь чтобы незаслуженно умереть, нужно верно жить. — Ты же знаешь, что обычно кто-то получает всё, а кто-то ничего? Думаю, что эта парадоксальная логика работает и здесь.
На ум сразу же пришла Айрис: обладая явно выдающимися внешними данными, но слишком примитивным мышлением, она всё равно работает в крупной компании по производству мороженного. Несмотря на все свои ошибки, которые девушка регулярно допускает, она цепко держится за это место и даже не висит на грани увольнения, как многие другие сотрудники моего офиса. Словно такое острое лезвие ножа не для неё: она не выбирала стороны — она ими руководила. Помимо этого Айрис не редко упоминала, что родилась в достаточно обеспеченной семье, поэтому, по моим нескромным наблюдениям, одежда на ней изо дня в день никогда не повторялась, словно эта девушка имела бесконечный запас различных юбок, блузок и аксессуаров. Её смело можно было отнести к категории тех людей, кто получил всё при рождении.
Но также существовал и я: неформат всех категорий, принятых в общественности, ведь меня с большой натяжкой можно было отнести к тем группам людей, кто не имел ничего. Со стороны меня вряд ли можно было назвать несчастным и обделённым, ведь я успешно работал уже несколько лет, имел пусть и съемное, но хорошее жилье в центре города, а также пользовался нехилой популярностью у людей противоположного, а иногда и вовсе своего пола. Это также могло характеризовать меня как человека, который получил в этой жизни всё, только вот стоило мне попасть домой, как я плотно завешивал шторы, избегая солнечного света и взглядов на этот позитивно яркий мир. Я искренне ненавидел жизнь, а она в свою очередь терпеть не могла меня. И исходя из такой логики, даже Айрис могла оказаться в ловушке своего визуально идеального мира, страдая каждый раз, стоило ей остаться одной.
— Но ты не выглядишь как человек, который не получил ничего, — тихо пробормотал Фолэнч, явно беспокоясь меня задеть. Я не расстроился, потому что так или иначе он подтвердил мои собственные размышления о том, каким образом можно было классифицировать людей на группы по несчастью. — Когда я встретил тебя в первый раз, ты показался мне крайне успешным и самодостаточным человеком, которого не беспокоят всякие бессмысленные панические атаки и тревоги…
— Именно, со стороны я кажусь достаточно уверенным в себе парнем, у которого просто нет времени на душевные терзания, — я всё же мягко улыбнулся, понимая насколько запутанной кажется вся эта история и наше прямое участие в ней, — но на деле я тот ещё жалкий трус.
— Ты не трус, — сразу же возразил Фолэнч, даже не дав мне усомниться в этих словах. — Просто ты куда чувствительнее, чем кажешься, но это не плохо — скорее твоя особенность, чем недостаток. Будь ты таким, каким показался мне на первый взгляд, то вряд ли мы бы стали друзьями и в целом продолжили общение.
— Твоя правда, — нехотя сдался я, — значит вычислять возможных страдальцев будет намного тяжелее чем казалось…
— Я могу этим заняться после работы. В последнее время я старательно искал контакты тех, кто состоит в этом сообществе. Нашёл несколько открытых профилей в социальных сетях: если смогу втереться к ним в доверие, то выведаю информацию об их семье. Тогда у нас будет своя собственная небольшая база данных с людьми «вечного лета». Конечно, нельзя исключать тот факт, что они вступили в группу исключительно забавы ради, поэтому рассчитывать на эту информацию слишком нельзя. Но в качестве дополнительных сведений, думаю, будет неплохо.
— Звучит неплохо, — подтвердил я, понимая, что такая ценная информация будет как нельзя кстати. — Значит доверяю это тебе. Сам же попробую прочитать ирландскую книгу до конца, пусть это будет и сложно.
— Можешь звонить мне в любое время суток, если всё это станет совсем невыносимым, — мягко и как-то совсем тихо произнёс Фолэнч, словно немного смущаясь собственных слов. — Я буду стараться ответить тебе даже когда на работе. Но и ты не забывай про отдых и макет. У нас достаточно времени, чтобы успеть всё изучить не спеша, ладно?
Я мягко кивнул на такого рода заботу, несмотря на то, что он не мог увидеть этого. Присутствие рядом с собой настолько надёжного человека дарило уверенность в завтрашнем дне, а также внушало безрассудную смелость по отношению ко всему. Мне больше не хотелось плакать, а главное — я не чувствовал себя настолько раздавленным деструктивными эмоциями как это было буквально полчаса назад.
— Ладно, — озвучил свой до этого немой кивок я и всё же взглянул на часы: ещё немного и можно было бы встречать знойный рассвет в этой бетонной утопии Пиноса, — думаю, что тебе нужно поспать ещё хотя бы часик. Прости, что дал волю своим эмоциям и разбудил тебя среди ночи.
Мне было правда жаль, что порой мои глупые и безрассудные поступки так алчно вредили другим людям. Фолэнч не заслуживал такого отношения к себе, и мне хотелось хотя бы постараться, чтобы стать таким же прекрасным другом и для него самого. Я надеялся на то, что все усилия, приложенные с чистой душой, окупятся, несмотря ни на что. Вера в это позволяла мне двигаться дальше и сейчас.
— Никогда не извиняйся за свои чувства, Вивиан, — из динамиков донеслось лёгкое шуршание: видимо, парень перевернулся на другой бок, — твои эмоции уникальны точно так же, как и эмоции других людей на этом земном шаре. Ты не должен испытывать стыд из-за того, что чувствуешь. Так или иначе, пообещай мне, что тоже ляжешь отдохнуть хотя бы ненадолго. Не нужно делать большее, чем ты можешь вынести.
— Обещаю, — я чувствовал как стыд разливается по моим щекам. Было тяжело определить, происходило это из-за того, что я дал ему обещание, которое не смогу сдержать, или же из-за его слов о важности эмоций простого парня Вивиана из-за столика под номером шесть. — И… Спасибо? Благодаря тебе я чувствую себя куда лучше. Ты первый, кто решил не подавлять мои эмоции упрёками.
— Значит моя миссия «лучшего друга» успешно выполнена, верно? — Фолэнч тихонько засмеялся, всё ещё боясь смутить меня своей неподдельной искренностью. — Со мной тебе не придётся подавлять свои эмоции, не беспокойся и отдыхай хорошо, Вивиан. Хорошего дня!
— И тебе, — как-то слишком сдавленно пробормотал я, сразу же нажимая кнопку завершения вызова. Мы проговорили всего лишь час, но даже так я успел испытать весь спектр эмоций, просто прислушиваясь к голосу этого парня.
Я понимал, что отдых мне не светит, как минимум потому, что пока мы разговаривали обо всём на свете, моя рука нервно перебирала ветхие страницы ради успокоения, которое мне, видимо, уже и не достанется. Один из безнадёжно пожелтевших листов, исписанных графитом вдоль и поперёк, содержал надпись, оставленную ярко алой ручкой, явно выделяющуюся из всех остальных. Мне показалось, что я схожу с ума, но всё же эта приписка содержала адрес одного из зданий Пиноса: я знал, что эта улица находится в моём родном городе, но что именно построено там мне было не известно.
Я изучал взглядом эти яркие, словно кровавые буквы, надеясь, что мой пристальный взгляд заставит их как минимум исчезнуть, а как максимум дать мне знания невиданной силы. Тело вновь дрожало, но в этот раз скорее от предвкушения новой информации и новых приключений. Я знал, что Фолэнч расстроится, если я поеду в это место, возможно, полное опасности один, но мне не хотелось ждать почти что неделю до очередной возможности встретиться. К тому же я не хотел втягивать его, не зная чем это может обернуться. Итог был не предсказуем, поэтому рисковать я предпочитал теперь один.
Не знаю в какой момент я изменился настолько сильно, что теперь готов был рвануть неизвестно куда, лишь бы добыть крупицы жалкой информации. Раньше я не делал опрометчивых вещей, беспокоясь о собственной жизни и здоровье, но сейчас я словно вырос в своих страхах, желая сделать нечто большее, чем бесполезное малодушие в крайне значимых вещах. Это пугало меня, но одновременно заряжало положительными эмоциями, что происходило крайне редко в стенах моего убежища.
Возможно, мне просто надоело бесполезно выживать без возможности наслаждаться собственной жизнью. Хотелось избавиться от того, что так сильно беспокоило меня в процессе всего общения с Фолэнчем. Разве не приятно просто так пойти в какое-нибудь кафе, общаясь о самых незначительных вещах, вроде сломанного ногтя, а не разбивать друг другу сердце очередной порцией ужасающих фактов?
Я всё же вбил этот адрес в телефонную карту, чтобы изучить его точное месторасположение и природу постройки, надеясь, что мне снова повезёт, и это окажется какой-нибудь старинной библиотекой, в которую я всё же смогу взять Фолэнча с собой для весёлый воскресных чтений.
Однако, к сожалению, по этому адресу не находилось ровным счётом ничего. Ни одной организации или заведения, отмеченного на карте — это мог оказаться заросший лесом пустырь, что не вязалось с тем, что место было отмечено красной ручкой в старинной книге. Темная фигура, напоминающая букву «П», ограничивала кусок территории, что делало вполне очевидным тот факт, что какое-то здание там всё же присутствовало, вероятнее всего временно пустующее или и вовсе заброшенное. Вокруг этого места расползался зелёный цвет, что конечно же, чертовски напрягло меня: здание, окружённое лесом, не могло не напоминать начало какого-нибудь жуткого ужастика про заброшенный детский дом или больницу. Но недалеко располагалась вполне себе оживленная дорога, что вела в популярный тусовочный район города, всё же немного снижая уровень моего волнения.
Стресс был привычным для меня, особенно когда дело касалось всех тех тревожных вещей, с какими я сталкивался буквально каждый день. По сути он всегда был весомой частью меня, заполняя мою жизнь своими липкими прикосновениями даже в самые неожиданные для этого моменты. Я приспособился даже к этому, поэтому адаптироваться к новому себе не представлялось для меня слишком сложной задачей. Не зря мне говорили о том, что имя Вивиан, означает человека способного выжить в любой жизненной ситуации, даже, казалось бы, самой безвыходной.
Скорее неосознанно я начал закидывать некоторые вещи в сумку, собираясь в небольшое путешествие на окраину города. Я посчитал необходимым взять с собой влажные салфетки, чтобы в случае чего очистить руки или что-либо другое от грязи, а также небольшие, но очень острые силовые кусачки, чтобы срезать цепь или замок, если территория будет закрыта. Они были неприятно тяжёлые, но вполне удачно вмещались в мою сумку, поэтому я всё же решил оставить их. Внутрь также полетели перчатки, на тот случай, если мне всё же придётся проникать на запрещённую территорию незаконно — отпечатки пальцев, да и в целом свои следы оставлять мне не хотелось. Заряд на телефоне нужно было экономить, чтобы он не сел в самый неподходящий момент, поэтому мне пришлось позаботиться ещё и о том, чтобы взять с собой яркий фонарик. Когда-то я повёлся на выдающуюся рекламу в торговой сети, ибо купил его вместе со встроенным электрошокером, который вскоре пришлось отключить из-за моей неуклюжей и неосознанной тяги случайно навредить себе.
В целом я подготовил вполне успешный набор юного посетителя неизвестной местности, в глубине души надеясь, что тяжёлая сумка хоть как-то поможет мне справиться с предстоящими проблемами.
Оставалось надеть только более удобную одежду, потому что рубашка не являлась самым подходящим решением для возможного взлома заброшенного здания. Я не был шибким коллекционером спортивной одежды, поэтому сейчас было бы как никогда кстати позаимствовать гардероб Фолэнча с его ожидаемым изобилием удобной для таких путешествий одежды. Найдя у себя старую пушистую толстовку с потрескавшимся принтом, я быстро натянул её на своё тело, облегченно понимая, что села она всё же хорошо. Рукава были немного коротковаты, но в целом, это было совсем незначительной мелочью, по сравнению с удобством, в котором я оказался. Для меня это было достаточно новым и непривычным ощущением комфорта, ибо в последний раз я носил такую одежду как минимум лет шесть назад, находясь в возрасте, не способном оценить уют, задвигая все приятные ощущения мнимым следованием за модой. Спортивные штаны нашлись чуть быстрее, ибо в начале года я всё же планировал воспользоваться своим подаренным абонементом в фитнес зал.
Осмотрев свой образ, я чуть усмехнулся, ведь выглядел куда более юным, чем когда надевал рубашку: на секунду, всего на секунду, мне показалось, что я вернулся в беззаботное университетское прошлое во времена жизни в общежитии. Это тоже были попытки выжить: постоянное отсутствие денег и нормальной еды, тысяча тараканов, бегающих по комнате, огромное количество заданий, делающих ночи бессонными — всё это казалось таким далёким, но таким приятным воспоминанием. Я всё же вздрогнул, словно возвращаясь в реальность из сладостных воспоминаний, и прикрыл дверцу шкафа, скрывая чистое зеркало и моё мечтательное отражение на нём.
Мой взгляд скорее неосознанно зацепился за книгу, одиноко лежащую на столе. Должен ли я был взять её с собой? Этот вопрос не давал мне покоя: с одной стороны, это место точно было связано с содержимым тех страниц, которые я благополучно не успел прочитать, но с другой стороны, это могла быть ухищрённая ловушка от тех, кто эту книгу потерял — этакий хитросплетённый способ её вернуть, надеясь, что нынешний хозяин не сможет усмирить своё любопытство в поисках новых приключений вдали от своего дома.
Должен признать, если это действительно была заранее подготовленная ловушка, то работала она как никогда славно, заставляя даже такого затворника, как я, покинуть собственное убежище, следуя в абсолютно неизвестное место, ведомого внутренним желанием докопаться до правды.
Книгу я всё же решил не брать с собой, чтобы не доставить удовольствия собственной глупостью тем парням, что её потеряли: если в месте и окажется так, что она там просто необходима, то приеду второй раз, благополучно захватив с собой Фолэнча, чтобы он сильно не обижался на то, что в этот раз я рискую жизнью в одиночестве.
Осмотрев квартиру напоследок, я всё же последовал к выходу, попутно вызывая такси. На столешнице лежал не убранный в выдвижной ящик нож, отчего я задумался о том, нужен ли он мне с собой. Небольшой намёк от судьбы, что я должен позаботиться и о собственной безопасности тоже, остался умышленно незамеченным: я не планировал защищаться инструментом, способным лишить кого-то жизни. Да и в целом, всё ещё надеялся на то, что защищаться мне и вовсе не придётся, по крайней мере в этот раз.
Тело было немного напряжено, но я достаточно быстро покинул собственную квартиру, окунаясь в тишину и прохладу раннего утра воскресного Пиноса. Такси уже подъехало, что не дало мне лишней возможности насладиться необычным ощущением холодка, несмотря на то, что календарь всё ещё показывал середину июля. Это утро выдалось не таким жарким, как другие, словно давало мне время, покинуть центр города до полуденного зноя, испепеляющего всё на своём пути.
Ехать было достаточно долго, отчего я прислонился виском к стеклу, наблюдая за тем, как серые здания моего района, сменяются то частными домиками, то зелеными парками, о существовании которых я даже не догадывался. Думаю, я знал недостаточно много полезной информации о своем родном городе, ибо существование и внешний вид некоторых его частей, до сих пор оставался непостижимой загадкой для меня. Мне хотелось побывать везде, но в итоге я ограничивал свои желания, оправдывая себя то отсутствием времени, то неожиданно наступившей вечной жарой, всё сильнее заточая себя в страшный бетонный куб одиночества.
Наверное, это было самым страшным — я умышленно ограничил себя от жизни, придумывая тысячу невозможных причин на тему того, почему я не могу быть таким как все. Я решил, что моя жизнь закончилась, хотя на самом деле она даже не успела начаться. Последние три года у меня была тысяча возможностей наслаждаться всем, что меня окружало, ведь даже лето в тот момент давало мне передышки от жары другими порами года, чем я предпочитал не пользоваться, эгоистично думая, что проблема во всём, кроме меня самого.
Фолэнч и вынужденные меры быстрого реагирования на ухудшение собственного состояния позволили мне чаще выходить из дома, несмотря на то, что изначально моё тело рьяно сопротивлялось этому. Я больше не боялся, не испытывал внезапные приступы тошноты, заставляющие меня прирастать к земле бесполезной серой массой — жизнь не налаживалась в привычном смысле этого слова, но совершенно точно становилась чуть более терпимой чем обычно.
В итоге я стал менее уязвим к окружающим меня вещам, однако эта смелость скорее погубит меня, чем принесёт хоть какую-либо пользу. Сейчас пришло то самое «золотое время», когда мне стоило действовать самому, не ожидая помощи ото всех вокруг себя. Опасность, которая меня поджидала — исключительно моя забота, в которую не стоило втягивать близкого мне человека.
Но всё же стать совсем безответственным я позволить себе не мог: остаточный инстинкт самосохранения неприятно пульсировал в моей голове, отчего я был вынужден быстро извлечь свой телефон из кармана, открывая диалог с Фолэнчем. Было бы глупо написать ему сейчас, ведь этот парень точно сорвался бы даже с места своей работы, чтобы прикрыть мою шкуру. Возможно, инстинкт самосохранения притупился или вовсе отсутствовал у нас обоих.
Немного повертев смартфон в руках, словно в глубоких раздумьях, я всё же написал быстрое сообщение, предусмотрительно поставив отложенную отправку через шесть часов. Добираться до места мне нужно было ещё около часа, но даже не зная, что меня ждёт впереди, я понимал, что пяти часов должно быть достаточно, чтобы изучить местность. Если я справлюсь раньше, то благополучно удалю это сообщение, предпочитая рассказать Фолэнчу о своих приключениях лишь тогда, когда окажусь в безопасных сероватых стенах своей пусть и небольшой, но комфортной квартиры. Если удалить сообщение не выйдет, то по крайней мере этот парень будет знать, где искать мои последние следы или, возможно, холодное и бездыханное тело. Хотя такой вариант рассматривать всё же не хотелось, ведь я всегда предпочитал рассчитывать на лучшее. Разве кто-то станет убивать меня из-за книжки, пусть и очень редкой?
С такими не слишком позитивными мыслями, я и не заметил, как мы выехали из привычного моему взгляду Пиноса, погружаясь в небольшой лес, который плотно окружал дорогу. Судя по предполагаемому маршруту на карте, таксисту придётся высадить меня прямо на трассе, ведь весь мой дальнейший путь будет лежать через тёмные сгустки леса, не внушающие абсолютно никакого доверия. В тот момент я действительно пожалел, что не взял с собой нож, как минимум для того, чтобы иметь возможность прорезать себе тропинку через, возможно, излишне заросшие кусты.
Почему-то я всё ещё был непривычно спокоен, словно точно знал, что мне не угрожает никакая мнимая опасность. Ощущать подобное было немного странно, особенно вспоминая, как часто, я переживал и ловил паранойю по малейшим пустякам несколькими месяцами ранее. Сейчас, всё ещё уставший после вчерашнего вечера и неуютной ночи на диване, я ловил эйфорию от мягкого сидения автомобиля и непривычной концентрации зелёного за окном.
Дорога становилась всё уже — тёмный и густой лес словно сжирал всё свободное пространство вокруг асфальта, заставляя его съёживаться в ужасе всепоглощающей тьмы. На улице постепенно светало, но солнце ещё не жгло, либо же просто не доставало своими горячими лучами до этого богом забытого пути. Встречные машины попадались крайне редко, а за весь долгий путь ни одна из них не стала нам попутчиком. Либо было ещё слишком рано для путешествий по Пиносу, либо же эта местность действительно была опустевшей и жалкой пародией на густонаселённый район города. Это заставляло меня переживать чуть сильнее, хотя в целом, это не было такой уж большой проблемой: чем меньше народу знало об этой локации, тем меньше опасностей меня там поджидало.
— Вы едете собирать грибы? — до меня донёсся какой-то излишне хмурый бас со стороны водительского сидения, заставляя сразу же отвлечься от собственных мыслей. Мужчина поднял свои чёрные глаза и посмотрел на меня через зеркало заднего вида, отчего я немного вздрогнул, натыкаясь на столь пристальный взгляд.
— Можно… и так сказать, — растерявшись, я не знал, что ответить, поэтому лишь посильнее сжал сумку, чувствуя в своих руках прорезиненную ручку от силовых кусачек. Перчатки, болторез, фонарик и влажные салфетки — неплохой набор юного маньяка, старательно изображающего из себя увлечённого «тихой охотой» грибника. — Мы с друзьями договорились встретиться у входа в лес, а после пособирать ягод и, если повезёт, грибов.
Якобы случайная оговорка про друзей, уже ждущих тебя где-то, нередко спасала чужие жизни, являясь универсальным обезопашивающим инструментом даже в нелёгких ситуациях. Не то чтобы я беспокоился, или чувствовал себя не в своей тарелке — просто не хотелось лишний раз показаться излишне странным и подозрительным человеком. Парень с друзьями всё же никогда не выглядел бы настолько плохо, насколько одинокий путник с большой кожаной сумкой, высаживающийся посреди леса.
— Что ж, удачной охоты, парень. Места здесь тихие, но улов обычно неплохой, — чуть более мягко произнёс водитель, видимо заметив моё предыдущее замешательство от этого неожиданного разговора. — Здесь выйдете?
Водитель чуть замедлился, отчего машина едва катилась: только тогда я осознал, что мы доехали до места назначения даже куда быстрее, чем я предполагал. Всё же разговор с этим мужчиной немного меня успокоил, ведь он действительно поинтересовался о моём длительном пути лишь из праздного любопытства.
— Да, здесь будет вполне удобно. Видимо, мои друзья ещё не приехали, — как-то немного растерянно пробормотал я, протягивая таксисту излишне смятые купюры, лежавшие в моём кармане ещё с того самого момента, как Фолэнч вызвал мне машину после нашего путешествия в кафе на окраине города, предусмотрительно её оплатив. Наконец-то настал их черёд быть потраченными. Мужчина, видимо, решив не продолжать диалог, просто выхватил деньги из моих рук, моментально насчитывая монеты. — Спасибо, сдачи не надо.
Я как-то неловко и слишком быстро вылез из машины, спускаясь в кювет и нарочито внимательно оглядываясь, словно мои воображаемые друзья мигом окажутся прямо здесь, рядом со мной. Водитель, казалось бы, даже и не взглянул на меня больше, просто развернул свою машину и последовал назад к центральному району Пиноса. Сумка была достаточно тяжёлой, а натуральная кожа на ручке как-то неприятно холодила ладонь.
Я достал телефон, открывая карту, которую заранее предусмотрительно скачал, предполагая, что здесь будут серьёзные перебои в работе сети. Догадки оказались верны — интернет работал из рук вон плохо, и чем глубже я заходил в этот лес, тем стремительнее падала его скорость. Оставалось надеяться лишь на то, что этих жалких крупиц хватит для того, чтобы сообщение успешно отправилось Фолэнчу в случае моей невозможности помочь себе самостоятельно.
Тёмные заросли встречали меня едва различимой тропинкой с проплешинами от зелёной травы. Место было не таким заброшенным, как казалось изначально, потому что пусть дорожка и не пользовалась особым спросом — она всё же существовала и кто-то по ней ходил. Хотелось свято верить в то, что использовали её не те абсолютно грубые на вид ребята из сообщества.
В лесу стояла неизведанная для меня прежде прохлада и свежесть: не знаю сказывалось ли на этом утро, или всё же эта зона сама по себе была немного приятнее, чем другие. Однако комфортная погода заставляла тело дрожать, при этом нехило усмиряя бдительность. Я совершенно не чувствовал никакой опасности, просто наслаждаясь холодным ветерком, который нежно ласкал мою кожу: на секунду мне даже показалось, что я уже забыл о том, куда именно иду.
Деревья будто расступались в угоду тропе, пропуская на нее немного утреннего света. Чем ближе я пробирался к точке назначения, тем шире становилась эта дорога, почти что образуя собой небольшую лесную поляну. Час пути через лес дался мне на удивление легко: я не встретил что-то такое, что могло бы напугать меня или выбить из колеи. Можно сказать, что всё это время я провёл с небывалым для себя удовольствием, хотя для меня это было сродни уютной прогулке по пустому центральному парку.
Постепенно деревья и вовсе достаточно неожиданно поредели, выпуская меня на залитую уже вставшим солнцем лужайку. Глаза непривычно слепило после лесного полумрака, поэтому я не сразу заметил огромное, но очевидно заброшенное здание с размахом в четыре этажа.
— Вот это я понимаю размах неизвестного Пиноса, — пробормотал я от неожиданности, когда, наконец-то, проморгал глаза от стоявших в них слёз. «Размах неизвестного Пиноса» — популярный в нашем городе подкаст, рассказывающий о самых незнакомых, но невероятно интересных заброшенных местах в Пиносе. Раньше я часто слушал его по пути на работу и домой, находя увлекательным тот факт, что в, казалось бы, родном городе хранилось такое количество невидимых взгляду мест, поражающих людей своим пусть и старым, но таким монументальным величием. Думаю, что это было бы отличным поводом записать свой собственный выпуск, открывая жителям Пиноса возможность услышать и о таких бетонных коробках, скрытых от глаз густой чащей леса.
Я достаточно быстро обошёл ржавый забор, подходя к таким же почти что сгнившим на вид воротам, на который едва держалась покрытая палью табличка. На ней были выбиты какие-то надписи, скрываемые от моего взора толстым слоем пыли: салфетки пригодились даже быстрее, чем яркий фонарик, лежавший на дне объёмной сумки. Потребовалось несколько влажных белых квадратиков, прежде чем пласт металла стал приобретать некогда привычный для него бронзовый цвет.
— Центральная психиатрическая больница Пиноса имени Сирше Бреннан… — я вновь еле слышно произнёс это, так как губы едва шевелились от пережитого только что шока. Руки слегка тряслись, но я всё же пересилил себя и быстро сфотографировал эту табличку на телефон, чтобы в итоге показать Фолэнчу: большинство надписей на ней дублировались на неизвестный мне язык.
Так уж совпало, что теперь я с уверенностью мог утверждать, что эта незнакомая мне раньше письменная речь совершенно точно была ирландской. Возможно, стоило бы начинать учить её на курсах в свободное время, так как моя нынешняя связь с Ирландией не на шутку поражала.
Калитка была приоткрыта, поэтому силовые кусачки забыто ютились в сумке от ненадобности. Заросли за забором были чуть примяты чужими шагами, а значит это место всё же посещали другие люди. Я медленно пробрался на территорию, осматривая огромное здание п-образной формы, которое выглядело действительно жутко: типичная лечебница из фильмов ужасов, где жуткие и огромные окна кое-где выбиты, а серость старого бетона заполняла разум холодной пустотой. Я даже и не знал, что в Пиносе когда-то была своя психиатрическая больница: осознание этого доводило до дрожи, вызывая странное беспокойство. От нахождения здесь кожу будто покалывало, словно из одиноких окон в неё впивались тысячи взглядов израненных душ, навечно заточённых здесь — просто так такие больницы никогда не становились заброшенными.
Я подходил всё ближе и ближе, ведомый до этого неизвестным мне чувством, пока передо мной не предстали огромные деревянные двери, украшенные резными выступами, с округлым молоточком на каждой из половинок дерева. Неосознанно захотелось обхватить этот молот и постучаться, наполняя, видимо, совершенно пустой и одинокий холл этим тяжёлым и беспокойным звуком. Единственное, что оставалось доступным — сжать руки в кулаки, успокаивая сбившийся сердечный ритм, а после упереться ими в дверь, толкая её со всей своей силой, в жалких попытках сдвинуть с места.
Деревянный пласт показался достаточно тяжёлым, словно даже неподъёмным, однако отодвинулся в сторону он с небывалой лёгкостью, открывая взгляду тёмное помещение, разделяемое на две равные части лишь одной яркой полосой света от дверного проёма. Из помещения тянулся затхлый, сырой и жаркий воздух, но несмотря на это я вытащил фонарик из сумки и неуверенно шагнул внутрь, останавливаясь возле конца световой полоски, словно она хоть как-то могла меня защитить.
Осветив помещение яркой вспышкой, я осмотрел его на наличие странных или даже опасных вещей. Холл первого этажа выглядел, как мне показалось, достаточно обычно для любой другой больницы — старость в нём выдавала лишь давно вышедшая из моды мебель, покрытая толстым слоем пыли, а кое-где даже и плесени. Я всё же шагнул внутрь, жалея, что не взял с собой маску, которая позволила бы мне уменьшить ущерб от вдыхания в себя различных застарелых запахов загнивающей мебели.
На стойке регистрации по-прежнему лежало огромное количество пожелтевших от времени и пыли листков: всё это помещение выглядело так, словно больница прекратила свое существование лишь несколько лет назад, хотя настольный календарь, стоящий там же говорил об обратном. Я провел пальцем по плотному картонному листку, стирая сероватый слой, защищающий бумагу от чужих глаз. В последний раз страница этого календаря была перевёрнута летом далёкого 1985 года — лечебница не функционировала уже больше тридцати шести лет, хотя часы и минуты словно лишь застыли для неё на короткий срок.
Здесь не существовало настоящего и будущего времени: всё это место оставалось таким, каким его оставили прошлые обыватели. Деревянные скамейки для посетителей, призывающие плакаты о важности ментального здоровья, выцветшие под гнётом годов, пустые горшки, заполненные землёй, с некогда цветущими растениями — всё это навевало лишь какие-то неприятные воспоминания, которых у меня вовсе не могло быть.
Я вздрогнул то ли от холода, то ли странного ощущения того, что это место казалось мне смутно знакомым, и несмотря на всё, уверенно последовал внутрь, заходя в один из извилистых больничных коридоров. Это крыло, видимо, некогда принадлежало администрации больницы, ведь меня окружали навсегда покинутые кабинеты директоров, замов и других руководителей, приложивших руку к созданию, а возможно, и закрытию этой лечебницы. Темные продолговатые пролёты выглядели зловеще, поэтому мне приходилось часто светить фонариком по сторонам, чтобы избегать неприятного чувства слежки за собой — чужие глаза словно испепеляли мою спину своими злыми взглядами. В полумраке моя паранойя усиливалась, отчего мысли в голове переплетались слишком быстрым и назойливым роем, не позволяя сконцентрироваться на чём-то одном.
Я не мог посещать это место раньше, потому что оно закрылось задолго до моего рождения, но роясь в смутных остатках своей памяти, я то и дело вылавливал похожие воспоминания о том, как моя мать водила меня по разным идентичным на вид заведениям, считая, что проблема всех её жизненных провалов крылась в моём несносном характере. Это оставило свой след на моём восприятии, поэтому сейчас я всё так же ощущал себя глупым юнцом с потерянным взглядом, ищущим теплую ладонь своей матери.
Осыпавшаяся штукатурка под ногами трещала, добавляя этому месту чужого пугающего присутствия, однако я уже не дёргался каждый раз от подозрительных шорохов, которые издавал сам. На одной из стен висели, покрытые серой пылью, фотографии лучших работников месяца — различить их было бы невозможно, ибо их, вероятнее всего, не протирали на протяжении всех тридцати шести лет, но самая крайняя деревянная рамка существенно отличалась от других. На её ободке находились заметные коричневые пятна в виде чужих отпечатков, скорее всего опрометчиво оставленных при попытках её снять. Это привлекло моё внимание почти сразу же, ибо напомнило тот самый пыльный след от ирландской книги в библиотеке, который и позволил мне заметить и узнать больше, чем я предполагал. Такая неосторожность слишком яро бросалась в глаза, заставляя людей становится осмотрительными и рассудительными, замечая даже самые мелкие и, казалось бы незначительные детали.
Я вытащил ещё одну влажную салфетку, протирая ей запыленное изображение на стене. Руки немного дрожали, заставляя всматриваться во мрак, старательно напрягая глаза. Я, наконец-то, убрал весь слой грязи, застилавший полотно портрета, а после направил на него яркий луч фонарика, желая рассмотреть его более детально. Свет сразу же выпал у меня из рук, с глухим стуком прокатившись по деревянному полу, покрытому осыпавшейся шпаклёвкой. Мне пришлось сделать несколько скорых шагов назад, упираясь острыми лопатками в противоположную от картины стену, чтобы поймать хоть какое-то, видимо, граничащее с безумием, равновесие.
Воздух так стремительно покинул мои лёгкие, что на секунду мне показалось, что кто-то ударил меня под дых. Портрет, находящийся по ту сторону от меня, впивался в моё тело до боли знакомым ледяным взглядом, заставляя каждую мою конечность дрожать от ужаса и непонимания.
Фолэнч О’Коллахан — лучший работник психиатрической больницы Пиноса в июне 1985 года. Человек, с которым я прошёл несколько кругов ада в этом году, сейчас смотрел на меня с фотографии, находящейся в заброшенной лечебнице посреди леса и это не могло быть грёбанным совпадением. Руки тряслись как у сумасшедшего, но я всё же заставил себя оторваться от стены, подходя к этим, казалось бы, даже в темноте светящимся глазам с голубым отливом.
В ушах стоял шум, а глаза закрывала пелена слёз, отчего резкое движение и треск раздавленной штукатурки с правой от меня стороны не заставили меня отшатнуться и дёрнуться в безопасную от субъекта сторону. Голову моментально пронзила невыносимая боль, отчего я сразу же потерял устойчивость, заваливаясь на грязный пол боком. Ярко алое пятно некрасиво растекалось по скрипучему деревянному покрытию, заливаясь в щели между досками.
Я предпринял жалкую попытку встать на колени и вернуть себе былое равновесие, но очередной сильный превентивный удар, пронзил всё моё тело адской болью, словно прижимая его к холодному настилу тяжёлой бетонной плитой. Последнее, что я увидел — это грубые чужие руки, выворачивающие всё содержимое моей сумки прямо на землю.
Кажется, я действительно умирал.
***
Сигарета дотлела почти до фильтра, но я не спешил заходить внутрь здания, продолжая покручивать её в руках. Меня одолевали смутные сомнения, которые с ярым остервенением терзали мою душу весь этот день. Я понимал, что паранойя — обычно не мой конёк, но чувствовал небывалое раскаяние в том, что бросил Вивиана наедине с этой книгой, зная о его неуравновешенном эмоциональном состоянии. Его ночной звонок и вовсе выбил меня из колеи, вызывая дурные предчувствия.
Телефон в кармане завибрировал, заставляя вздрогнуть, но всё же выбросить догоревшую до фильтра сигарету в урну. По спине пробежали предательские мурашки, поднимая дыбом и без того колючие волосы на затылке.
Мальчик из фонтана: «Если ты читаешь это сообщение, то я явно попал в неприятности. Надеюсь, что ты еще успеешь мне помочь.»
Мальчик из фонтана отправил вам своё местоположение.
Продолжение следует...
