в кромешной тьме;

Эйгон посмеивается над ним, Эймонд знает это. В каждом письме все больше насмешки, и он без труда может представить издевательское выражение лица брата. «С твоим пристрастием к Стронгам…» Дальше Эймонд не читает, сминает пергамент в комок и швыряет в камин с таким пренебрежением, будто пламя — это лицо Эйгона. — Дурные вести из столицы? Вкрадчивый голос Алис появляется откуда-то из темноты, как и она сама. Он не гонит ее прочь, хотя все еще зол из-за дурацкого письма. Но стоит ей протянуть к нему руки, слегка огладить напряженные плечи, и он почему-то с легкостью переключает все свое внимание на нее. — Хороших теперь не бывает, — устало отвечает Эймонд. Ее зеленые глаза блестят как драгоценные камни. Он непроизвольно пытается ухватить ее за руку, едва она убирает от него ладони, и этот ребяческий жест вызывает у нее смех. Алис смеется над ним, глядит снисходительно, но в ее насмешках нет и толики того, что есть в письмах брата. Она наливает что-то в бокал, приносит ему и протягивает так легко и просто, что он спрашивает скорее из формальности. Говорит: — Что это? — Поможет твоим болям уйти, — тихо произносит она. Здесь никто не знает, что принца мучают постоянные головные боли. В столице… матушка, мейстер и, может, еще Хелейна, но он не помнит, когда в последний раз жаловался. Лет в тринадцать. Может, в четырнадцать. Потом и вовсе перестал об этом упоминать. И Алис он тоже ничего не говорил. Но она знает. Каким-то образом она все знает; и он не верит в ведьм и прочие страшилки для детей, но видит в ней что-то большее, чем обычную женщину с позорным клеймом бастардки Стронга. Эймонд выпивает все до последней капли. Алис усаживается к нему на колени, нащупывает вслепую плотные уставшие мышцы шеи и только цокает языком. — Бедный мой принц, — почти убаюкивает она. — Все беды государства на твоих юных плечах. Ты так с лихорадкой скоро сляжешь. Ее пальцы путаются в его волосах на затылке, от нее пахнет костром и чем-то травянистым, и злоба на Эйгона постепенно начинает угасать. В конце концов, тот уже явно растрепал всему двору, а новости достигли ушей деда и того быстрее. — Не хочу об этом думать, — упрямо твердит Эймонд, пока она стягивает его повязку, прижимает его голову к груди и обнимает так тесно, что он чувствует запах ее кожи — тот, что ни с чем не сравнить. — Здесь все будет так, как ты прикажешь, — шепчет Алис. — Здесь нет другой власти, кроме как твоей. Она нашептывает ему все то, о чем он когда-то стыдливо мечтал. Она зовет его королем, а он не то что язык ей за это не укорачивает, но и не заставляет замолчать. Она раз за разом уверяет, что его брат и в подметки ему не годится, что боги были слепы, когда решили сделать его младшим и не дать возможность занять трон. И с каждым днем его все меньше тянет в столицу. С каждым днем он становится все своевольнее, упрямее и злее. Лишь ее зеленые глаза блестят в темноте, пока она смеется, наматывая тонкие пряди его серебристых волос себе на палец.