Клаус и Агата

Горесылка — Снег кружится, летает, летает, мурмур что-то, что-то там, заааметает зима, заметает, — вдохновенно пел Горислав Пронькин, ловко орудуя пылесосом. Он ответственно пылесосил ковер, который смело можно отнести к ровесникам Мамая, видимо один из войнов золотой орды случайно забыл сие чудо, которым не иначе как покрывал лошадь во время стоянки. Ковер был с восточным узором, но такой жутко вытертый, местами почти до дыр, а от его задорных кисточек остались лишь какието сомнительного вида культяпки. Но товарищ Пронькин не готов был проститься с раритетом, по завету бабушки он явно должен был достаться еще как минимум двум, а то и трем поколениям Пронькиных. Дойдя до окна, Горислав вздохнул — заметала зима только в песне, слова которой он помнил весьма приблизительно. За окном было серо: серое небо, серый асфальт, серые деревья, серые редкие прохожие, которые мчались домой, словно их за зад кусал сам Цербер (хотя многие предпочли бы это, нежели мороз вкупе со шквалистым восточным ветром). А так хотелось, чтобы всю эту унылую катавасию разбавил снег, чистый, мощный, ложащийся как сливочное мороженое на истощенную холодом землю. Но увы. Традиции нарушать нельзя: сначала холодина, потом ветерище, затем потепление, снег с дождем и гололед — типичная зима на юге страны. — Хочу снега! Много снега! Снег кружится, не фига не кружится, не тает, ветер дует в уши мне, в рот… Похабную песенку прервала хриплая трель дверного замка. Горислав вскинул брови, он никого не ждал, сегодня у него был выходной, посвященный предновогодней уборке. Трель стала настойчивей. Взглянув в замочную скважину, он увидел какого-то жирного ниндзю. — Кто там? — слегка ошалевшим голосом спросил он. — Курьер. — Я ничего не заказывал! — Посылка на имя Горислав Пронькин, если это не вы, то я уйду. — Нет, кажется это все-таки я, сейчас открою. Ниндзя оказался просто очень тепло одетым юнцом в балаклаве, видимо чтобы не отмерзало лицо. Пронькин размашисто расписался и взял посылку. — Всего хорошего! — И вам, растерянно ответил Горислав, вчитываясь в адресата. «Школа Аграфенум» для Горислава Пронькина. Зайдя в квартиру, Гореслав вскрыл объемную коробку, первым в ней лежало письмо. «Уважаемый Горислав, мы с радостью сообщаем вам, что ваш магический потенциал позволяет вам начать курс обучения в школе для одареных детей Аграфенум, где вы сможете отточить ваш дар, раскрыть весь магический потенциал и найти применение всем граням магического таланта. Для активации полетного агрегата вам необходимо использовать простейший магический пас (рисунок приложен к письму) и просыпать левитатум (коробочка также прилагается в посылке), если у вас возникнут трудности, то обратитесь к вашим родителям или опекунам, обладающим магическим сертификатом зрелого колдуна или колдуньи). Если таковые умерил, то используйте кристалл, приложенный в посылке. Все дальнейшие инструкции будут вас ждать по прилете. С уважением, директор школы К. П. Ноэлев.» В посылке действительно был рисунок правой руки, со сложенными особым образом пальцами и коробочка с каким-то порошком (в этот момент Горислав подумал, что этот порошок явно нюхал отправитель письма, потому что такую забористую дичь можно написать только под очень большой дозой). Все это показалось бы невинной шуткой, если бы Горислав не встряхнул посылку и из неё не выпал какой-то кристалл, который немного разбился при падении на пол. Пронькин поднял его, нечаянно порезавшись. Комнату заволокло дымкой, которая неожиданно приобрела черты одной очень ему знакомой дамы. — Бабаббабуля?! — А ты кого ожидал, а, Горе мое луковое! — Я схожу с ума, так и знал, что надо было увольняться, эти стрессы меня до хорошего и не могли довести, — начал причитать он. — Мааалчать! Какие еще увольнения? Ты что городишь, в тринадцать-то лет! — И ничего не горожу! Мне… — Цыц, когда сташая гутарит, младшой внимать должон! Я тебе раньше не говаривала, но я колдунья, и ты теперь тоже колдун, неук еще, но будешь науки постигать, так и выучисся быстрехонько, таланта нашей семье не занимать, хоть и мать у тебя была, не к ночи помянута будет, упокой душу ее в чертогах предназначенного! Но ты, Горька, сильный маг должон быть, с первого раза кристалл активировал, пусть и не полностью, я тебя не вижу, но слышу! — Ба, постой, не тараторь! Ты не понимаешь… — Ша! Кристалл мало времени дает, а силушек твоих попьет знатно! Ты должон встать в центр моего ковра, сложить руку, только правую! в особы знак и просыпать порошок, а дальше держисся крепко, мой ковер еще твоему прадеду служил — во вещи были, но то что щас, оптрепанство и хламье! В школу прилетишь, ковер скатай и под кроватью храни, чистить никому не давай, он дуреет от этого! — Какая школа, ба?! Мне… Но тут дым рассеялся, а Горислав почувствовал себя опустошенным, он мягко опустился на пресловутый ковер. — Мне 33, — прошептал он, и сладко отключился.